Текст книги "Опричник"

Автор книги: Арина Теплова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Едрена вошь! – прохрипел Мирон от ужасающего зрелища, и тут же отпрянув от дыры в земле, он стремительно просунул руки в отверстие и начал бешено и дико ломать его, чтобы проникнуть внутрь и остановить дьявольскую колдунью.

А Милолика пребывая в жутком трансе, быстро подставила руки к кровавым ранам младенца и, набрав полные пригорошни крови, выпрямилась и начала жадно пить кровь младенца из своих рук, а кровавые подтеки стекали по ее лицу на горло и обнаженную грудь. Она вновь и вновь проворно черпала из чаши кровь, которая стекала из убиенного тела младенца и уже поливала себя ею. Леденящее кровь зрелище было до того мерзким, что Людмила невольно отпрянула от дыры. А Василий также прохрипев проклятие начал тоже выламывать оконную щель сильнее, дабы смочь протиснутся внутрь.

Милолика, услышав некий грохот наверху, обернула к оконцам окровавленное лицо, по губам которого стекала кровь и, устремив свой взор на Сабурова, прохрипела Игнату:

– Закрой ставни!

Вмиг Игнат дернулся в сторону и в следующий момент оконца закрылись деревянными засовами, скрыв дальнейшее действо от Сабуровых. Мирон начал в неистовом бешенстве бить кулаками в дерево, пытаясь пробить его. Пытаясь сосредоточиться на силе, он ощущал, как его существо наполняется мучительным ознобом оттого, что на их глазах страшная колдунья убила младенца, а они ничего не смогли сделать, чтобы спасти его. Ощущая именно свою вину в произошедшем, Мирон неукротимо сосредоточил свою энергию и усилил мощь своих сильных ударов, желая прорваться внутрь каменной залы и растерзать гнусную Милолику – упыря.

Вдруг послышался громкий топот лошадей и Людмила, которая стояла над закрывшимся окном на четвереньках, устремила взор вперед и выпалила:

– Надо бежать!

Но Сабуровы проигнорировали ее слова. Словно одержимые, вновь и вновь, они попытались разбить ненавистные дерево – ставни. Мирон уже мощным ударом пробил деревянную ставню, но в следующую минуту на его шее очутилась толстая веревка, вмиг оттянувшая его от ямы. Пролетев пару аршин, Сабуров невольно схватился руками за веревку на горле, душащую его и невольно вклинил взор на всадника, который стоял над ним.

– Ты поедешь с нами! – прохрипел всадник, натягивая веревку, и Мирон вынужден был быстро вскочить на ноги, чтобы удавка на его шее не затянулась сильнее. Он отметил полдюжины всадников в одеждах опричников, окружавших их. Видя, что Василия также поймали, Мирон быстро устремил руку к своему палашу, но тут же ощутил сзади чье-то присутствие, и едва обернувшись, получил сильный удар рукоятью сабли по голове. Лишь на миг отразив, что перед ним некий человек в сером, Мирон упал без сознания на землю.

Когда Мирон пришел в себя, его руки были связаны железными цепями, а он лежал на земле. Оглядевшись, он отметил, что у него забрали все оружие, а над ним склонился тот самый всадник, который говорил с ним чуть ранее. Всадник прищурился, и Мирон в ночной мгле только сейчас узнал Олега Алябьева.

– Зачем вы связали меня? – прорычал Мирон, пытаясь дергать связанными руками. Если бы это были простые веревки, он бы поднатужился и разорвал их. Но железные цепи ему было не осилить. Увидев Василия, который лежал на земле рядом, связанный, но еще и с завязанным ртом, Мирон раъяренно сцепил зубы, не понимая, что происходит и отчего опричники наместника связали их. Алябьев словно прочитав мысли молодого человека, громко вымолвил:

– Вы Сабуровы повинны в измене. У нас указ царя – арестовать вас, за то, что вы ворота недругам открыли, когда Тула на осаде была.

– Чего? – прохрипел Мирон, холодея.

– С ворогами крымскими вы спутались, псы продажные! Хорошо хоть люди тульские успели ворота заделать, а то неминуемая гибель городу пришла бы.

Свои слова Олег подтвердил отчаянным злым взором, и плюнул Сабурову в лицо. Мирон ощущая, что творится нечто странное, гневно процедил:

– Ты что белены объелся, сотник? Какая измена? Да я едва свою голову за Тулу не положил!

– Хватит! – процедил зло Алябьев, и всунул Мирону кляп в рот, чтобы он более не смог говорить. Сабуров отразил, как опричники оглушили Василия, и он потерял сознание. Его быстро кинули через седло, а сотник выкрикнул приказ своим людям.  – В застенок их велено везти!

Сотник о чем-то вдруг вспомнил и начал оглядываться.

– Погодите, с ними девка еще была! – прокричал Алябьев. – Монахиня. Ее взяли?

– Какая девка? – отозвался один из всадников. – Они только двое в траве лежали.

– Нет, не видели мы никакой девки, – отозвался другой.

– А ну быстро ищите ее! – процедил Алябьев. – В лес поди убегла!

Нестеров тяжело присел на кровать, ощущая, как все его существо наполнилось приятной успокаивающей безмятежностью. Удерживая в руке чарку с целебным чаем, он снова чуть отпил из нее еще горячий напиток. Однако странное чувство того, что на него кто-то смотрит, не дало Петру Федоровичу прилечь на постель, и он медленно обернулся. Увидев невысокую темную фигурку, стоящую у двери, он невольно вздрогнул.

– Кто тут? – выдохнул наместник испуганно, и тут же проворно встав на ноги, повернулся к двери. Во мраке горницы, освещенной только одной свечой, женский силуэт едва различался в темном пространстве у двери.

– Напугала вас? – тихо спросила Людмила, подавая голос и тем самым показывая Нестерову, что она живая и ему не мерещится. Девушка сделала к Петру Федоровичу пару шагов и боярин облегченно выдохнул:

– А, это ты, монахиня, – он говорил как-то заторможено и безразлично. – Тебя везде ищут. И поймать велено по царскому указу, ибо надобно тебя в застенок заключить, за измену…

– А вы, Петр Федорович, уверены, что это был царский указ? – перебила его Людмила. Она говорила очень тихо, чтобы за дверьми горницы ее не было слышно, но четко.

– О чем ты толкуешь? – поднял брови Нестеров.

– Вы сургучную печать сравните на указе том, с теми, что постоянно из Александровской слободы от царя, гонцы привозят, – надоумила она его и еще приблизилась к нему. – И увидите, что она явно не царская, а указ тот поддельный.

Нестеров нахмурился и потряс головой, словно рассудок его помутился. Девушка, видя в его руках деревянную чарку и его странное заторможенное состояние, тихо вымолвила:

– И настой то этот, лучше бы вы не пили.

– Это от переживаний мне Милоликушка сварила, – пояснил наместник, все пытаясь разумно помыслить, но у него это плохо получалось.

– Настой этот заговоренный. И поит вас им ваша жена, чтобы волю вашу сломить.

– Зачем это ей?

– Чтобы за вашей спиной дела свои черные вершить, – сказала твердо девушка. – Сабуровы, как и я, невиновны. Именно ваша жена подделала указ об аресте Сабуровых и вас постоянно привораживающими да подневольными травами опаивает, чтобы вы исполняли волю ее.

– О чем ты говоришь, девица? Что за бред?

– А вы попробуйте хоть пару дней не пить ее настоев, и ваша голова ясной станет и всю правду, что творится в округе по ее указке, как есть увидите.

– Какую еще правду? – непонимающе спросил Петр Федорович. – И зачем это надо яхонтовой моей? Зачем ей твоих дружков и тебя обвинять?

– Чтобы не разоблачили дела ее темные. Как она людей в страхе держит, и вашими опричниками и стрельцами единовластно управляет. Ваш сотник Алябьев полностью ей предан оттого, что он влюблен в нее, и его руками вершит она зло. А самое страшное – она детей малых ворует и убивает их, чтобы черную ворожбу вершить.

– Что?

– Ваша жена ворожея, – продолжала глухо Людмила. – Ее слуга, косой Игнат, преданный ей словно собака, крадет по ее приказу у людей малых деток. А она собственноручно убивает их и кровь их пьет, да заклинания читает, чтобы на лицо и тело еще краше быть.

– Что за жуть ты говоришь, монахиня, о Милоликушке моей? Не может она такой быть! Чую, что ты хочешь напраслину на нее навести, чтобы Сабуровых спасти, но только не выйдет у тебя ничего, коварная! Сейчас я мужиков крикну, и они тебя вмиг скрутят!

– Глупы вы, как я посмотрю, – тихо вымолвила девушка, пятясь к двери и, уже открыв ее, тихо добавила. – Перестаньте пить настои ее, и проследите за женой… и все сами уразумеете…

Она стремительно вышла в темный коридор, а Нестеров тупым безразличным взором смотрел ей в след, и не мог никак затуманенным разумом решить, надо ли звать мужиков, чтобы девушку поймали или нет. Только спустя несколько минут, он невольно поднес чарку вновь к своим губам, но в последний миг его рука замерла. Отчего-то последние слова монахини, как набатом били в его голове, и Петр Федорович медленно опустил руку с чаркой и выплеснул остатки настоя на деревянный пол…

Ледяная п,росторная камера, с окном – решеткой наверху была вырыта прямо в сырой земле. Солнечный свет почти не проникал в темницу, и молодые люди почти сутки уже пребывали здесь. Опричники по приказу сотника Алябьева, притащили Сабуровых сюда еще ночью, и быстро сковали руки молодых людей кандалами, ключи от которых остались на поясе одного из охранников и притянули узников железными цепями к единственной каменной стене. У них у обоих так и остались во рту кляпы, и Сабуровы только переглядывались, не в силах даже на аршин отодвинутся от каменной стены. За весь день охранник только однажды принес им испить воды, и вновь заткнул им рты. Молодые люди устало сидели прямо на промозглой земле, не зная чего им далее ожидать.

Когда почти стемнело, послышались голоса, и камера озарилась светом приближающихся факелов. Уже спустя несколько минут, решетка сбоку камеры отворилась и в земляную темницу вошла женщина в темном плаще. За ней, держа факел, зашел Алябьев, а далее вошли охранник, который ранее приносил им воду и еще некий невысокий плотный человек, одетый в черные одежды. Женщина скинула с головы плащ, и Сабуровы увидели перед собой прекрасное лицо Милолики, обрамленное по бокам двумя черными косами. Оглядев сидящих на земле молодых людей, которые были крепко прикреплены цепями за плечи и живот к каменной стене, она как-то брезгливо поморщилась и приказала:

– На крюк их подвесьте. Говорить с ними буду.

Тут же Алябьев и охранник, открыли замки у Сабуровых на цепях, которые опоясывали их, и приподняли их. Быстро подняв руки молодых людей вверх, они подвесили за кандалы, сковывающие руки Мирона и Василия к двум железным крюкам, торчащим из потолка, Молодые люди оказались почти висящими с вздернутыми вверх руками и их ноги едва носками  доставали земляного пола.

– Убери у светловолосого кляп, – распорядилась Милолика.

Алябьев проворно подошел к Мирону и освободил его рот.

– Вот и наша кровопийца пожаловала, – прохрипел Мирон тут же.

Боярыня зыркнула на него свирепым взором, оскалилась уголками губ.

– Ты, Сабуров, лучше о своей шкуре подумай. Недолго тебе живым-то ходить, – сказала Милолика, и сделала знак рукою. Третий мужик в темном, быстро внес в камеру небольшой сундучок и дрова и проворно сложил небольшой костерок в дальнем углу камеры. Алябьев подал ему факел и костер запылал. Достав из своего сундучка железные длинные пруты, заканчивающиеся квадратным небольшим плоским окончанием, мужик умело всунул конец прута в огонь, и Мирон понял, что сейчас его будут пытать. Однако, он совсем не собирался просить о пощаде, и тем более показывать свой страх этой скверной бабенке, которая, видимо, возомнила себя царицей и палачом в одном лице.

– Мне нужна Чаша, которую ты забрал у колдуна, – произнесла Милолика, подходя к висящему на крюке Мирону.

Он лишь оскалился ей в лицо и прохрипел:

– Какая еще Чаша?

– Ты знаешь какая, пес! – выпалила она нервно. – Которую вы – поганцы уже почти всю сложили!

– Ты не знаешь что за Чаша, Василий? – ерничая над колдуньей, спросил Сабуров и обернулся к висящему также на крюке брату. Василий демонстративно округлил глаза и отрицательно помотал головой.

– Издеваетесь?! – процедила Милолика и остервенело взвизгнула. – Назар!

Мужик, что прокаливал железный шест над пламенем, проворно приблизился к Мирону. Алябьев быстро разорвал на ноге Сабурова штанину и отошел. Раскаленное железо притиснулось к ноге Мирона, и воздух наполнился запахом паленого мяса. Мирон сцепил зубы, но ни один звук не вышел из его рта. Лишь его жилы на руках и висках до безумия напряглись.

– Говори где Чаша, гад! – закричала Милолика, когда Назар убрал железо от ноги Мирона и на его голени осталось страшная обожженная кровавая рана, которая дико горела болью. – Мои люди всю вашу горницу перевернули, а ее нет! Где ты ее спрятал?!

На ее истеричный выпад молодой человек лишь хищно оскалился, словно зверь и глухо процедил:

– Ищи, демоница… может твои темные демоны, что с тобою заодно подскажут тебе… а я более ни слова не скажу…

Вновь сделав знак рукой Назару, Милолика чуть отошла и со злорадством наблюдая, как Назар приложил очередной раскаленный прут с квадратом уже к руке Мирона. Но и это нисколько не испугало Мирона.

Спустя полчаса, после пыток обоих Сабуровых, Милолика так и не узнав ничего о Чаше, злобно прошипела:

– Ничего! Я дождусь, когда Темный Повелитель сможет воплотиться в свое тело и придет сюда. Через пять дней полнолуние будет. Он развяжет Вам языки. А пока на крюке повисите…

Изрыгая проклятья, колдунья выскочила из камеры, так ничего и не добившись. Ни Мирон, ни Василий не сказали ни слова. Они понимали ценность тайной силы Чаши. Ибо от ее чародейства зависела не только жизнь их горячо любимого отца, и исцеление  брата Людмилы, но и дальнейшее прекращение зла “Тайного схорона”. Оттого, они вытерпели все адские боли, когда Милолика пыталась развязать им языки.

Когда злобная колдунья со своими прихвостнями скрылась в темном коридоре подземелья, охранник запер их камеру и так же ушел. Мирон ощущая, что подвешенные руки начали неметь, обратил окровавленные глаза, от крови сочившейся с виска на Василия и через силу спросил:

– Ну что, братец, как думаешь, живы будем или тут сгинем?

На что Василий печально скалился разбитой губой и прохрипел:

– Неужто какая-то бешеная баба нас уморит? Нет уж! Я еще к своей Ульяне приеду, да замуж ее возьму, не видать колдунье моего бездыханного тела…

После полуночи, Сабуровы пребывали уже в полуобморочном бредовом состоянии. Многие раны и ожоги на их теле нещадно болели, а в сырой камере стало промозгло и холодно. Кошмарная пытка, в положении на висячих руках, невозможно болезненная, стала суровым испытанием для молодых людей. И они не понимали, долго ли еще будут висеть подвешенные к железным крюкам.

Но Мирон и Василий не желали отчаиваться, и то и дело обменивалась речами, пытаясь ободрить друг друга, и утешались лишь одним, что они вместе. Мирон то и дело старался сконцентрировать энергию и вырвать крюк из потолка, и он знал, что это в его силах, но не мог. Его тело еще не совсем оправилось от страшных ран, полученных при осаде Тулы, а новые увечья, нанесенные мерзкой колдуньей и ее палачами, теперь также ослабляли его тело. И как он не пытался, он не мог собрать в руках нужную по силе энергию, ощущая в своем существе всего половину энергетических сил от тех, что бывали в его здоровом теле.

В какой-то миг слух Мирона заслышал едва слышимые легкие шаги. Сначала он подумал, что вернулся охранник, но когда у железной решетки камеры появилась стройная фигурка Людмилы, он даже от неожиданности вздрогнул.

– Братцы! – выпалила шепотом девушка, как можно тише. Монахиня удерживала в руке свечу обрамленную тонким берестяным кульком по краям, чтобы ее не задуло. Ухватившись свободной рукой за железную решетку и вклинивая свое лицо в узкое пространство между железными прутьями, она вглядываясь в полумрак камеры. – Вы живы? Братцы?

Лишь спустя миг Мирон пришел в себя от потрясения.

– Лапушка, мы здесь! – выпалил Мирон порывисто, не понимая, как девушка смогла найти их. Она, наконец, разглядела их во мраке и облегченно улыбнулась.

– Как ты нашла нас? – вымолвил пришедший в себя от обморока Василий.

– Тихо! – пролепетала она и вдруг отстранилась от решетки и, быстро задув свечу, исчезла в темноте.

Спустя минуту, к решетке приблизился охранник с факелом в руках. Просунув руку с факелом между прутьев решетки, он быстро осмотрел пленников и сказал:

– Чего шумите? Сейчас войду и вмиг вас угомоню!

– Давай войди! – поцедил Мирон задиристо, ощущая, что совсем не чувствует своих рук, ибо они словно окаменели.

– Ага, сейчас! – ответил охранник боязливо. – И тише давайте! А то Милолика Дмитриевна недовольна будет.

Он вытащил обратно свой факел из камеры и подняв его над головой, вновь внимательно начал осматривать заключенных.

Прижавшись всем телом в темном плаще к земляной стене, у соседней пустой камеры, Людмила почти не дышала, не спуская напряженного взора с охранника, который приблизился к железной решетке. Она находилась всего в пяти шагах от него, у противоположной стены, которая совсем не освещалась факелами, висящими кое-где на бревенчатых стенах. Едва неприятный охранник высунул свою руку обратно из решетки и стал держать факел около себя, Людмила напряглась всем телом и начала концентрировать энергию. Уже через миг из ее глаз вырвался невидимый поток, устремленный на факел охранника, и огонь вдруг сильно вспыхнул яростным пламенем в несколько раз сильнее. Охранник испуганно ахнул, ощутив, как жуткое пламя обожгло его руки, и он бросил факел на пол. Но высокого огня стало достаточно для того, чтобы зацепить часть его волос и одежды. Людмила стремительно вновь вклинила разжигающий взор в едва загоревшиеся волосы охранника, и он весь вспыхнул словно свеча. Нечленораздельно закричав, охранник упал и начал кататься по земле, пытаясь погасить пламя. Но Людмила не спускала с горящего человека свой изумрудный взор, и вновь и вновь поощряла и разжигала огонь, который с каждым мигом разгорался с новой силой. Уже через миг от невыносимых мук охранник затих, отдав Богу душу.

Спустя несколько минут Людмила быстро приблизилась к нему и, вновь направляя на горящий труп свой взор, быстро затушила огонь взглядом, окатив мертвое тело охранника ледяным саваном. Факел охранника так и остался лежать на земле и, горящий, довольно хорошо освещал пространство вокруг. Проворно стянув с обугленного тела ключи, она приблизились к решетке, и быстро отперев камеру, вошла внутрь. Приблизившись к молодым людям, Людмила отметила их окровавленные лица, синяки и несколько жутких ожогов на их телах.

– Зачем она так люто? – пролепетала девушка жалостливо.

– Да плевать на нее теперь, – выпалил Мирон.

– Как же вас с крюков снять, братцы? – спросила она осматриваясь.

– Ты можешь чуть приподнять меня? – предложил тихо Мирон. – Я сам руки скину. Просто теперь мне опереться не на что.

– Да, – кивнула она, и быстро приблизившись к Мирону, попыталась приподнять его тяжелое большое тело. Но у нее ничего не вышло.

– Погоди, – вымолвил Мирон, видя, что у девушки не хватает сил, и она нервно вздыхает. – Ты встань ко мне поближе, да ладошки сцепи, что есть силы и держи крепко.

Она кивнула и, встав перед ним, сделала, как он велел. Мирон быстро поднял одну ногу, согнув ее и стремительно уперев со всей силы колено в ее сложенные кулаки, подпрыгнул вверх. Ручки Людмилы тут же разомкнулись, ибо она не могла выдержать такой силы, но нескольких мгновений хватило, чтобы Мирон оттолкнулся от сложенных рук девушки и одним мощным движением сдернул свои скованные оковами руки с крюка и почти упал на земляной пол. Людмила тут же склонилась над ним. Но он уже поднял на нее голову и, испепеляя ее горящим благодарным взором, выдохнул:

– Вот благодарствую, Людушка.

Шевеля, хоть и скованными в запястьях руками, он пытался размять их. Поднявшись на ноги, Мирон, хромая, приблизился к Василию.

– Давай, братец!

Он проворно помог Василию так же снять руки с крюка, и старший Сабуров, тоже начал шевелить плечами и руками, пытаясь снять онемение с рук.

– Кузнеца надо будет искать, чтобы оковы наши снять, – сказал тихо Мирон.

– А что с охранником случилось? – спросил вдруг удивленно Василий, переводя взор с девушки на брата и обратно. – Он словно пламя вспыхнул вдруг.

– Загорелся он, – ответила девушка тихо.

– Как же? – уже спросил Мирон.

– Да не знаю, – ответила Людмила. – И замолчите вы уже, пока кто другой не пришел.

Сабуровы понятливо кивнули и проворно устремились прочь из камеры.

Глава XIII. Темный Повелитель

Перемещаясь за Людмилой, Сабуровы, заставляя себя не обращать внимания на ноющие раны и ожоги, со скованными запястьями, старались ступать как можно тише. Девушка держала перед собой ту же толстую свечу, с которой пришла и освещала ею темный подземный ход, ведущий к темницам. Она отчетливо помнила, как шла сюда и оттого быстро вела их. Они прошли довольно широкое место, где туннель разделялся на три пути, и Людмила, не останавливаясь, последовала в средний ход, который был впереди, не сворачивая. Надеясь на ее память, Сабуровы следовали за ней дальше. Но вскоре, перед ними вдруг оказалась каменная стена, загораживающая проход. Уставившись озадаченным взором на каменное препятствие, Людмила через миг обернулась к Сабуровым и раздосадовано пролепетала:

– Я не понимаю. Я проходила здесь. А теперь стена тут каменная? Куда идти?

– Не переживай, Людушка, сейчас найдем, – отозвался Мирон, осматривая стену. Он кулаком стал простукивать камень, пытаясь определить до какой степени стена толстая. Спустя некоторое время Сабуров понял, что каменная мощная кладка не менее аршина толщиной. Он обернулся, осматривая пространство за спиной и сказал. – Не пробить мне ее. Энергии совсем нет. Обратно пойдемте…

Не теряя времени, молодые люди поспешили назад, и вышли вновь к трем ходам. Выбрав правый путь, они направились по нему и через некоторое время они оказались уже у четырех ходов, из одного из которых они только вышли. Вновь остановившись и не понимая, куда следовать дальше, молодые люди уже начали с досадой осматриваться.

– Это лабиринт, какой-то, – проронила Людмила беспокойно.

– И впрямь, – кивнул Василий. – Паутина колдуньи, чтобы никто не выбрался.

– А ну-ка погодите, – ответил Мирон.

Прислонившись к бревенчатой стене, Мирон, притиснул руку к дереву и сосредоточился. Умелым внутренним взором – чутьем, Мирон поднялся выше лабиринта, ощущая его размеры и ходы. Но его энергия была очень слаба, потому ему понабилось большее время, чтобы разведать окружающее пространство. Только спустя четверть часа, пока Василий и Людмила терпеливо ждали и не спускали взгляда с младшего Сабурова он, наконец, открыл глаза и выдохнул:

– Уразумел я куда идти. Пошли…

Запомнив картину всего недлинного лабиринта, и прокручивая в голове его ходы, Мирон устремился быстро влево, а Василий и Людмила последовали за ним. Спустя четверть часа, поднявшись по земельным ступеням вверх, и отодвинув крышку деревянного люка, они вышли на пустынное место около леса. Кладбище окружало их кругом, а они поднялись прямо из некой могилы, которая стояла чуть в отдалении. Деревянный люк выхода, из которого они появились, был присыпан землей, и на нем росла трава, потому сверху закрытый, он производил впечатление простого могильного холмика.

– Как с того света пришли, прямо из ада, – произнес облегченно и насмешливо Василий, радуясь свободе.

– Надо быстрее уходить отсюда, – выпалила Людмила, ощущая опасность.

– Ты права, милая, – согласился Мирон. Осматриваясь и видя очертания вдалеке реки и высокие маковки Успенского собора, Мирон тут же сориентировался, где они находятся. – В кузнечную слободу нам надо теперь. Чтобы эти оковы с нас сняли. Вроде она недалече, не более версты отсюда…

Еще не пропели первые петухи, когда молодые люди достигли нужной части города. Кругом стояла тишина, и было пустынно. Подойдя к одной из первых изб с закрытыми ставнями, Василий громко постучался. Только спустя некоторое время после третьего стука, ставни заскрипели и из невысокого окошка, высунулась толстая баба в белой льняной рубахе, с распущенной светлой косой.

– Покойной ночи, любезная, – приветливо сказал Василий.

– И что ты, окаянный, по ночам бродишь? Чего тебе? – недовольно проворчала толстая баба, и потерла глаза с просыпу.

– Кузнец нам срочно нужен, – ответил Василий и так призывно улыбнулся, что баба прищурилась и уже через миг, явно раздобренная приятным лицом Василия, уже более по-доброму, ответила:

– Три кузнеца всего у нас в слободе осталось то. Остальных в войско царское забрали. Вы лучше к Илье Быкову ступайте. Он вас точно не прогонит. Его двор по этой же стороне, через пять изб будет. С красными резными ставнями.

– Вот спасибо тебе, разлюбезная…

Разбудив кузнеца, молодые люди прошли на его двор, на котором возмущенно лаял пес на цепи. Хозяин дома, босой, в штанах и в неподпоясанной серой рубахе, повел их в кузницу. Сабуровы последовали за ним в открытый сарай – кузню и остановились у входа. Людмила осталась немного поодаль, устало присев на поленницу у сарая.

– Обождите, – велел кузнец, крупный одноглазый мужик лет пятидесяти, с пронзительным мрачным взглядом.  – Сейчас зубрило найду.

Подозрительно косясь на молодых людей, Илья Андреевич начал разыскивать нужные инструменты, чтобы разрубить толстые концы оков с замками.

– Откуда это вы убегли то? – не выдержал кузнец. Мирон и Василий, стоящие рядом, не отвечали и Быков добавил. – Не выдам я вас, не боитесь.

– Из темницы наместника, – глухо вымолвил Мирон.

– Из подземелий колдуньи? – пораженно выдохнул кузнец и, уставившись изумленным взором на Мирона, изрек. – Да не может того быть! Оттуда ни один еще живым не выходил.

– Вышли и вышли, что такого? – невольно буркнул Мирон, совсем не желая распространяться перед кузнецом обо всем, ибо молодые люди, не знали можно ли доверять этому мужику. – У нас времени мало, уважаемый. Вы могли бы поспешить?

– Клади руки то сюда, – велел кузнец Мирону, указав на место на железной наковальне.

– Вот совсем позабыла, – выпалила Людмила, подходя, и положила сбоку наковальни серебряную полушку. – Вам за работу.

– А ну убери серебро, девка, – процедил купец, нахмурившись, и умело орудуя зубрилом и молотком, стараясь осторожно, но неумолимо сбить замок и вскрыть кандалы Сабурова. Людмила забрала деньгу, ничего не понимая. Бросив быстрый взор на Мирона, Быков добавил. – От твоих слов, парень, меня аж в жар бросило. Неужто кто-то ее распроклятую вокруг пальца обвел?!

– А вы, Илья Андреевич, откуда про колдунью ведаете? – поинтересовался Василий.

– Да про нее, злыдню чертову, все ведают, – выплюнул нервно Быков. – Ее делишки темные, все знают в округе. И как она в подземельях своих людей до смерти мучает, и детей малых убивает.

– Ох, Илья Андреевич, неужто и вправду все люди об этом знают? – спросил Василий.

– Конечно! Только все боятся. Ведь она всех недовольных царскими опричниками сразу же со свету сживает! – выпалил кузнец. Он, наконец, стянул с Мирона железные кандалы. Отойдя в сторону и поблагодарив кузнеца, Мирон, потирая оцарапанные железом руки, возмущенно заметил:

– И долго вы терпеть будете? Что бунт не можете поднять, против своеволия то наместника?

– Да подняли бы мы бунт и всем народом то на колдунью пошли, – грозно бросил Быков. – Но кто поведет то нас? Все боятся первыми быть. Ведь зачинщики и главари первые растерзаны будут…

– А за нами пойдете? – спросил с вызовом Мирон. – За нами с братом моим?

Подняв на молодого человека суровый взор, Илья Андреевич смотрел, не мигая долго и мрачно, словно что-то обдумывая в своей голове.

– Пойдем, коли вызовитесь, – ответил кузнец твердо. – Если вы из подземелья колдуньи сбежать смогли, то явно вы не из простого десятка, молодцы.

– И неужели на бунт пойдете? – спросил недоверчиво Василий.

– Как есть, правду говорю, – сказал кузнец уверенно и уже тише добавил. – Я могу по всем посадам и слободам людей поднять. В каждом месте есть недовольные, которые только повода ждут, чтобы колдунью на вилы поднять, да власти ее в округе положить конец...

– Давно уж пора, эту ведьму остановить, – заметил Василий.

– Колдунью, не ведьму, – поправил его Быков, заканчивая снимать с Василия железные оковы, и уже через миг и второй Сабуров было свободен, скинув кандалы на землю. – Не прав ты, молодец, – поправил его  кузнец. – Колдунья она бесовская, а ведьма совсем нет.

– Какая разница? – поднял брови Василий.

– Ты уж не прав, – сказал Илья Андреевич. – Ведьмы то они к людям лицом ходят, да добро творят. Наша местная ведьма, слободская то, Русланой кличут, так она мою женку от смерти спасла. Ленушка то моя, после пятых родов то едва не померла. Крови то уйма была, даже повитуха руками разводила. А Руслана то почти две ночи и три дня не отходила от женки то моей. Да отпаивала ее травами, да заговоры читала, да чрево ее чистила. И оттого жива осталась моя Ленушка. А еще ведьма моего старшенького Андрейку на ноги поставила. Он ведь почти до двух лет не ходил, слабые ножки его были. А она его каким-то целебным отваром поила, и каждый Божий день ставила на ножки, да ходить заставляла. Прямо так возилась с моим детятей. А потом он пошел сам, и теперь быстрее всех в слободе бегает. Он сейчас в войске царя служит. Оттого в помощь сила волшебная ведьмина-то людям. Не делают они зла. Еще отец мой сказывал, что и зовутся они, ведьмы то от слова ведать…Что значит, многое знать, да мудрость иметь, оттого и ведьмами зовутся…

– Может, ты и правду говоришь, кузнец, – кивнул  Василий.

– Так и есть правда, – кивнул кузнец. – А колдуньи они и есть окаянные. Они с черной нечистью якшаются, только и думают, как людей извести, или порчу на кого навести…

– Так что? Готовы вы, Илья Андреевич, людей собрать по окрестностям и в городе, как говорите? И долго ли это?  – спросил Мирон порывисто. – Мы с братом хотим, как можно скорее на двор к наместнику идти, да вновь попытаться справиться с колдуньей. Пока она снова, какого младенца не загубила. С вами или без вас мы все равно пойдем. Но если нас будет много, мы точно одолеем кровопийцу!

Глаза кузнеца загорелись каким-то темным буйным пламенем, и он выдохнул:

– К полудню соберу я людей. Всем миром пойдем.

– Добро. Собираемся в полдень, у главных врат Успенского собора. Там до усадьбы боярина недалече. Сколько мужиков наберете, Илья Андреевич, все в помощь будут. Да вооружитесь посильнее, придется, может еще, с сотней опричников биться…

– Вот и порешим на том. Раз царь батюшка не хочет нас слышать, сами все сделаем! – добавил кузнец.

Умывшись и утомленно прислонившись к дубовой стене бревенчатой избы кузнеца, Сабуровы устало прикрыли глаза, пытаясь восстановить хоть немного силы, чтобы уже вскоре вновь идти на неприступную зловещую колдунью, которую надо было уже остановить и прекратить ее козни.