Текст книги "Опричник"

Автор книги: Арина Теплова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

– А тебя, Фекла, что не берут с собой? – спросил через зубы волкодлак рыжую бабу, которая подошла к нему.

– Я сама не хочу.

– Правда? – опешил оборотень, явно пораженный ее ответом. Волкодлака съедала горечь оттого, что как только с него сняли заветный венец, и в тот миг, как он знал чары разрушились, все девицы и бабы вмиг предали его и решились уходить к людям. Это травило его душу, и теперь поступок Феклы поразил его до глубины души и он тихо промямлил, прося. – Ты, Феклушка, сначала ногу промой, болит жутко.

Нежность в голосе оборотня в мужском обличие, поразила Мирона и Семена, и они удивленно уставились на молодую бабу, которая начала осторожно отрывать разодранную штанину на ноге волкодлака.

– Бегать теперь ты навряд ли сможешь, ударил то я как следует, – заметил тихо Мирон. Но волкодлак даже не обернул на него взора. Зверь – человек упорно смотрел в одну точку перед собой, всем видом показывая недовольство происходящей ситуацией. Он явно не был сломлен. – Может через полгода и сможешь ходить, но хромый.

– Последний он из рода оборотней, – заявила вдруг Фекла, обернув лицо к молодым людям. – Последний лесной царь чащи этой. Когда то давно много их было тут. Но людины всех поубивали…

– Ясно, – кивнул Мирон.

Оставшись в землянке, Мирон и Семен решили обождать здесь, пока соберется весь табор баб с детьми. В жилище оборотня было тихо, сухо и молодые люди устало облокотившись спинами о стену, чуть отдыхали от тяжелой битвы, заодно присматривая за волкодлаком.

Через некоторое время, когда Фекла вышла на улицу поменять окровавленную воду, Мирон, воспользовавшись моментом, пока не было бабы, спросил:

– Скажи, оборотень…

– Меня Тарун зовут, – тихо ответил волкодлак, хмуро взглянув на него. В глазах оборотня Сабуров увидел нечто похожее на величавость и достоинство. Именно в этот миг, Мирон отчетливо осознал, что слово, данное чуть ранее ему Таруном, оборотень не нарушит. И девок красть более не будет, и даст им беспрепятственно уйти.

– Тарун, – вымолвил Мирон. – Одного не пойму, зачем ты волков то убивал? И такую лютую ненависть у них вызвал, раз они против тебя с нами в бой пошли?

– Вторая сущность моя – волчья сущность! – ответил порывисто Тарун. – Ненавистна она мне еще с детства. Если бы не она, я бы обычной людиной был и жил бы как человек. Пусть эта волчья свора сгинет!

– Хм, странный ты, – отозвался Семен, сидящий на лавке рядом с Мироном. – Они волками родились, мы людьми, ты оборотнем – людиной. Все мы Богом здесь на земле на свое место поставлены. Знать доля у нас такая, у всех своя. Отчего же ненавидеть кого то?

– Не понять вам, – проронил трагично Тарун. и Мирон, в который раз отметил, что волкодлак в облике человека, был видным и красивым парнем, с яркими темными глазами. Только рука его левая так и была обросшей шерстью и ногтями. Тарун прищурился и глухо добавил. – Не понять вам, как зазнобушка, которая всю душу сожгла, совсем не любит. А не любит оттого, что ты по ночам в зверя превращаешься. А если человеком был, то мог бы с ней рядом быть…

Сабуров задумался, понимая, что здесь замешана какая-то давняя любовная история, которая явно вызывала в душе Таруна болезненные воспоминания. Отчего-то Мирон вдруг осознал одну истину, что все то, что творил последние двенадцать лет оборотень, утаскивая девиц, и с помощью заветного венца насильно заставляя их любить себя, было связано именно с этой единственной девицей, которая когда-то отказала ему.

Тарун тяжко вздохнул, словно им завладели давние неприятные воспоминания, а Мирон, не выдержав, спросил:

– Скажи, отчего ты ту девицу не выкрал, как остальных? Если бы она была здесь с тобой, тогда может и других бы не стал трогать?

Мгновенно оборотень вперил в Мирона свой пораженный взор, понимая, что Сабуров точно распознал все сердечные чаяния и тайны его души.

– Ты прав, – тихо вымолвил Тарун. – Если бы она, Янушка, со мной была не надобно мне было бы никого другого. А едва я увидел ее с женихом… то убил их обоих. Убил… И с тех пор нету мне покоя…

Глава X. Острог

Спустя два часа весь небольшой отряд, состоящий их трех молодых людей и двух десятков женщин и детей, последовал вслед за волками. Вожак и еще один волк шествовали впереди, через лесные тропы, а еще два волка замыкали шествие. Они шли долго, около четырех часов. И Мирон понимал, что волки, видимо, обходят самые жуткие топи и вязкие трясины. Молодой человек постоянно окликивал последних баб, и иногда ходил в конец, растянувшегося по лесу отряда проверяя, чтобы никто не отстал. Но все шли проворно, упорно и по порядку. Двух самых малых детей девочку трех лет и грудного мальчика несли на руках по очереди, то матери, то Мирон, то Василий. Они следовали узкой тропой за волками, которые показывали им путь так долго, что солнце уже встало в зените, когда они проделали только половину пути.

Через некоторое время дорога стала совсем жуткой, ибо простиралась по узкой сделанной из мха и коряг тропе, которую построили некогда бобры. И этот мост был до того узким, что Мирон который шел в середине отряда, постоянно оборачиваясь и просматривая взором всех идущих до самой последней бабы, начал то и дело кричать:

– Идите только по тропе. В бок не ступайте! Провалитесь насмерть!

Все бабы и девки понятливо кивали и следовали четко друг за другом, следя и управляя детьми. Однако через некоторое время раздался испуганный крик одной из женщин. Шестилетняя девочка ступила на ложную болотную кочку, которая вмиг ушла под детскими ногами в грязную воду и оказалась в большой луже неглубокой трясины, всего лишь в шаге от бобровой дороги. Мать, шедшая следом, не успела удержать ее. Молодая женщина дико закричала о помощи, быстро наклонившись и пытаясь вытащить девочку, которая потеряв свою палку, барахталась в водянистой жиже рядом, вмиг увязнув по грудь в трясине. Устремившись на крики женщины, Мирон громко прохрипел приказ:

– Стоять! Всем на месте стоять!

Длинная цепочка испуганных путников остановилась, а Мирон, слыша истерику молодой бабы, стремглав направился чуть назад, мощно опираясь на палку и быстро перепрыгивая на пустые участки травяной твердой дороги, между девками, детьми и бабами. Когда он приблизился, мать, кинув девочке свою палку, за которую держалась малышка, пыталась вытянуть ее из тянущего на дно ила, но у нее не хватало сил. Уже через миг, молодой человек, чуть отстранив бабу вбок, устойчиво упер свою палку в болотную жижу и, стремительно наклонившись, схватил девочку за запястья одной рукой и со всей мочи дернул. Малышка прямо взмыла вверх и уже через мгновение, Сабуров поставил ее рядом с матерью на узкий бобровый мост. Баба тут же придержала дочь руками, чтобы она вновь не свалилась. Малышка вцепилась в ногу матери, и та в ответ боясь даже двинуться наклонилась над нею и запричитала.

– Все! Кончайте вой! – хмуро произнес Мирон. Вожак волков также остановился и терпеливо ждал, смотря в их сторону. Молодая баба замолчала и, целуя девочку в светлую макушку, начала быстро переодевать ее в сухую одежду, которая лежала в ее заплечной котомке. Спустя пять минут Мирон скомандовал. – Все! Теперь можно идти!

Только спустя четыре часа, после выхода отряда из логова оборотня, волки, наконец, вывели их из заболоченного опасного леса. Именно здесь, на небольшой сухой поляне, после которой простирался березовый лес, молодые люди распрощались с волками. Присев на корточки перед вожаком, Мирон, смотря поверх его мохнатой головы, тихо сказал:

– Мы благодарны вам серые братья за все. Если когда-нибудь вам понадобится помощь от нас от людей, приходите… мы отдадим вам долг с лихвой…

На это заявление Сабурова, волк протяжно взвыл, и уже спустя минуту, четверка диких зверей скрылась в лесу.

Решено было сделать привал на час, чтобы немного отдохнуть после длительного напряженного пути. Хотя до Тулы оставалось несколько часов пути, но дети сильно устали и оттого не могли без отдыха идти дальше. Рассевшись все вместе на зеленой лужайке, женщины достали из своих котомок съестные припасы и накормили всех пирогами с луком, блинами, морковью и вареной свеклой. Грудной годовалый малыш и трехлетняя девочка засопели у груди молодых женщин, наевшись молока.

Сабуровы и Семен в это время разожгли костер, чтобы кто промочил ноги, мог немного обсушиться. Людмила как раз сидела у огня, смотря на языки пламени и о чем то размышляя. Василий осторожно положил ей руку на локоть и, наклонившись, вымолвил:

– Мирон сказал, зашить твою рану надобно. Пойдем в сторонку.

– А у тебя есть чем зашить? – удивилась девушка, поднимая на него удивленный взор.

– У меня всегда игла есть в котомке, да нити шелковые, – кивнул Василий. – А вдруг Мирона придется шить? Он у нас любитель попадать во всякие передряги. Ты иди пока вон туда за орешенки, да плечо свое открой. А я иглу над огнем прокалю и приду к тебе.

Понятливо кивнув, Людмила направилась в орешник и присела на сваленное дерево. Она сняла с плеч платок, и спустила с плеча алое, чуть оборванное по горловине платье, вытянув руку. Проворно развязав тонкую повязку, наложенную одной из девиц – жен оборотня еще с утра, девушка осмотрела порванные края тройной глубокой раны. Крови почти не было, но она выглядела жутковато. Заслышав шаги за спиной, девушка обернула голову и приветливо улыбнулась, думая, что это Василий. Но около нее оказался Мирон, и Людмила испуганно воззрилась на него, не понимая, зачем он пришел.

– Василий уж сильно больно шьет. А я могу облегчить боль, – объяснил свое появление молодой человек, усаживаясь рядом с ней на сваленный круглый ствол дерева.

Не успел он договорить, как Василий с иглой в чистых мокрых руках, подошел к ним и сказал:

– А и ты тут? Вот и хорошо. Людмила, ты чуть отклонись и на Мирона облокотись, раз уж он здесь околачивается.

– Я помочь пришел, – набычился младший Сабуров.

– Вот я и говорю, что не зря пришел. Наклоняйся на него, мне так удобнее будет.

– Хорошо, – сказала она, боязливо смотря на довольно большую иглу в руке старшего Сабурова.

Послушно Людмила чуть прилегла спиной на Мирона. Молодой человек осторожно придержал ее одной рукой за талию, а вторую свою ладонь положил на ее темечко. Василий наклонился над Людмилой, и велел:

– Ты, сестрица, глаза прикрой, не смотри.

Отрицательно покачав головой, девушка оставила взор открытым, ощущая, как от рук младшего Сабурова ей стало невероятно тепло и спокойно. Над ее ухом Мирон глухо вымолвил:

– Не бойся, милая. Я так сделаю, что ты ничего и не почувствуешь…

И впрямь, Мирон быстро сконцентрировал энергию в своей ладони на голове девушки и начал мощно давить на ее темечко успокаивающим полем. Людмила тут же ощутила небывалую легкость всем телом, почти не ощущая, как Василий вмиг втиснул острую иглу в ее плечо. Мирон продолжал воздействовать на сознание девушки, вводя ее в морок, чтобы она не чувствовала боли. И она действительно смотрела на умелую проворную руку Василия, который делал осторожные уверенные стежки по ее белой плоти, вклинивая в ее тонкую кожу плеча иглу. Под воздействием энергии Сабурова, Людмила неимоверно расслабилась, и невольно положила голову на плечо Мирона, почти не ощущая боли. Она нечаянно встретилась с его серебристым взором и благодарно взирала Мирону прямо в глаза, понимая, что именно он избавлял ее от муки. Младший же Сабуров мгновенно неистово смутился под зеленым взором монахини, но все же продолжал смотреть Людмиле прямо в глаза, чтобы не прервать действо морока. Он смотрел в лицо девушки и ощущал, что все его чувства и мысли сосредоточены лишь на ней одной. Он яростно жаждал облегчить ее страдания во время того, как Василий зашивал ее раны, и это ему удавалось. Когда же Василий вывел последний раз иглу из плеча девушки, стянув края разорванной тройной раны. Людмила вдруг прикрыла зеленые очи и на миг ушла из сознания, восстанавливая силы. Уже спустя время, придя в себя, девушка ощутила, как на ее рану Василий прикладывает некий зеленый лист и снова перевязывает ее тряпками. Ощущая, что она все еще лежит на плече Мирона, Людмила проворно выпрямилась и тихо поблагодарила Сабуровых.

Ей было не по себе, ибо уже очень давно она не видела рядом людей, которые бы не просто заботились о ней, а оберегали и жалели бы ее. В своем много чего повидавшем и охладевшем от страданий сердце, девушка давно привыкла ощущать лишь безразличие окружающих людей. Уже многие годы подряд, она научилась выживать в этом безжалостном суровом мире одна, не рассчитывая на чью-либо помощь и понимание. И теперь, доброе и по-братски душевное отношение к ней Сабуровых, задевало ее до глубины души. Людмила чувствовала, что ее давно закованное в лед сердце тает, а ее мысли находятся теперь в хаосе. Но у нее была цель, от которой она не могла отступить…

10.2

Только около трех часов пополудни, преодолев густые лесные чащи, Сабуровы, Семен Бисеров, Людмила и дюжина бывших невольниц оборотня с детьми вышли из леса и вошли в Тулу через Ильинские ворота, закрывающие западную часть острога. Грязные уставшие и голодные они шли по Ильинской улице, направляясь к дому Бисеровых. Семен любезно предложил всем немного передохнуть у него, а потом обещался отвести всех девиц и молодых баб по их дворам в посаде и близлежащим слободам. Однако, у первых же изб, путников заметила некая баба, которая тут же всплеснув руками, и видимо зная, что Семен Бисеров с приезжими молодыми людьми ходили в лес искать след оборотня, тут же припустила за ними и все разведав у первой же девицы, кто они такие и откуда, бегом побежала по улице, горланя и рассказывая всем о том, что все пропавшие за двенадцать лет девицы живы и вернулись обратно.

Слухи стремительно охватили небольшой острог и окружающие слободы и к тому времени, когда отряд достиг Крапивенской улицы, около ворот Бисеровых собралось множество народу, которые с удивлением взирали на живых девиц, да еще и с детьми. Уже спустя полчаса на двор Бисеровых подоспели последние из двух дюжин родственников украденных оборотнем девиц, кто с посевного поля, кто из купеческой лавки или рынка, кто из дома. Все отцы, матери, или сестры с братьями обнимали живых девушек и были рады их возвращению. Бывшие же пленницы оборотня, неуверенно рассказывали о своей жизни за последние годы, боязливо показывая своих детей и опасаясь реакции окружающих. Именно это и произошло. Едва Василий, выйдя на центр двора, произнес:

– Оборотень, который крал и утаскивал в свое логово девиц, теперь не страшен. Он немощен и дал слово более не беспокоить вас. И девицы отныне могут жить спокойно.

Как на его слова один из мужиков уже в возрасте, обнимая светловолосую полногрудую девицу лет двадцати, видимо свою дочь и гладя ее по голове, сказал:

– Благодарствуем вам, молодцы, что девок наших вернули. – Но как-то недовольно зыркая на трехлетнюю малышку, которая жалась к ноге девицы, а особенно на раздражающий его волчий хвост девочки, хмуро добавил. – Но только семени оборотня нам не надобно! Пусть отец детей себе обратно на болото забирает.

Охнув от страшных слов отца, светловолосая девица отстранилась от мужика и выпалила:

– Как же, тятенька? Что ж вы говорите? Неужто я Верушку должна в лес отвести обратно? Нет, не отдам я ее!

Порывисто отпрянув от отца, девица подхватила на руки трехлетнюю заплакавшую малышку со светлыми волосами, и испуганно посмотрела на отца с матерью, которые недовольно глядели на нее.

– Ты посмотри, доченька, у нее же хвост собачий! – недовольно заметил отец девицы. – Нас же люди засмеют! Мы твою приблудную, в жизнь замуж не выдадим!

Мужику вдруг завторили и другие родственники молодых баб с детьми, говоря о том, что если у девочек были хотя бы только хвосты, то мальчики, по словам женщин – бывших пленниц, превращались по ночам, как и их отец, в оборотней – волков.

К такому повороту событий Сабуровы оказались не готовы. Они видели как горожане и поселяне сторонятся детей оборотня, считая их явным исчадием ада. Один из мальчиков лет восьми, даже спрятал свою руку за спину, ибо его несколько пальцев покрытых шерстью и с когтями явно вызывали ужас у окружающих взрослых. Спасенные молодые женщины, матери детишек, как-то печально молчаливо стояли, слушая все нелицеприятные реплики людей в сторону своих чад и молчали. Ведь там, на болоте, в логове у оборотня окруженные болотом и лесным зверьем, они казались друг другу вполне нормальными, хотя немного необычными. Но теперь, они словно окунулись в жестокую действительность, где люди не собирались воспринимать спокойно хвосты у девочек и звериную ночную сущность у мальчуганов.

Отметив, как расстроены молодые бабы, на глазах которых появились слезы, и как они теперь словно боятся подойти к своим детям, Мирон помрачнел, лихорадочно размышляя, как разрешить эту роковую ситуацию. Дети, чувствуя ненависть окружающих взрослых, словно прокаженные сжались в кружок, опасаясь гнева поселян.

– Но ведь это дети ваших девок, – заявил Мирон мрачно. – А значит и ваши внуки!

– Не надобны нам эти нечистые! – выпалил еще один мужик. – Че это у девки хвост волчий! Куда это годно?! А парни вообще зверье!

– Пусть эти дети на болото идут! И оборотень о них печется! – выкрикнула одна из баб.

– Да что ж вы такие то! – воскликнул Василий в сердцах.

Поселяне начали возбужденно обсуждать, как следует поступить с детьми, размахивая руками и пытаясь настоять на своем.

Невольно в шум разговоров ворвался громкий гул колокола, забившего в набат. Только спустя время, несколько дюжин поселян, прибывших на двор Бисеровых быстро вывалили на улицу с широкого двора, пытаясь понять, отчего все три церкви Тулы громко трезвонят колоколами в набат. В те далекие времена колокола часто извещали о грозившей опасности. Колокольный протяжный звон – набат не прекращался и гулко раздавался над всеми домами и дворами острога, порождая страхи в головах жителей. В скором времени на пыльной улице, увидев скопление людей, остановился некий юноша, лет шестнадцати, на рыжем коне и, видимо, увидев кого-то знакомого в толпе, громко выпалил:

– Батя! Воевода меня в Коломну послал. Царя известить. Крымцы, с янычарами турецкими многотысячным войском сюда идут. Они уже Лукино разорили да разграбили, а теперь сюда быстрым ходом движутся. Через четыре часа будут. Воевода велел по посадам и слободам сообщить, что кто через три часа в кремль не придет, пусть по лесам хоронится. Закроют все ворота в крепости то на осаду.

Парень, стегая коня, стремглав поскакал далее.

– О, Боженьки! – завопила истерично одна из баб.

Глазеющие за вернувшимися девками бабы дико заголосили и кинулись к своим домам, клича своих детей, бегающих по улице. Мужики тоже жутко засуетились, словно позабыв свои недовольства про детей оборотня и проворно поспешили по своим дворам.

Многие жители, мужики и парни, не призванные в третий Казанский поход царя, а так же бабы, теперь работали в полях, где не было слышно колоколов. Тут же были снаряжены несколько дюжин проворных пареньков лет девяти-десяти, которые поспешили предупредить по окрестным деревням и полям о грозившей опасности. Поселяне и слободские проворно собирали провиант, лошадей и детей, и направлялись под укрытие кремлевских стен. Дети оборотня тут же стали почти своими, и с девицами, приведенными с болота и родными быстро направились по домам, чтобы уже позже, когда смертельная опасность минует разрешить эту щекотливую трудную задачу о детях.

10.3

Во дворе Бисеровых появился услышавший набат Михаил, примчавшийся с сенокоса, с косой на плече. Увидев Семена и Сабуровых живых и невредимых, он высказал радостное удивление и тут же закричал, снующей по двору Насте, которая пыталась сложить на небольшую телегу мешки со снедью:

– Настасья! Собирайтесь быстрее. Я через час приду за вами, отвезу вас за красные стены. Я пока за матерью сбегаю!

– Иди, Михаил, мы сами управимся, – сказал Семен, проворно запрягая лошадь в телегу.

– Хорошо, тогда я за своими, да еще тетку Ильиничну с детками по дороге захвачу, – крикнул Михаил и уже выскочил со двора Бисеровых, устремившись по шумящей улице вверх.

Свадьбу Настя и Михаил так и не справили. Игнатий Гаврилович потребовал дождаться возвращения с болот Семена, а теперь уже не до того было. Настя с матерью бегали из дома во двор, проворно собирая съестные припасы, уже наготовленные впрок на зиму. Они то и дело причитали, что до сих пор не вернулся от кузнеца хозяин семейства, который ушел подковать вторую лошадь. Дед Гаврила, как и обычно, спокойно сидел на завалинке, и то и дело подшучивал над ними:

– Ты, Алефтина, быстрее суетись, а то ворота, то кремля закроют.

Алефтина Бисерова пропустила мимо ушей слова свекра, и он хмыкнул, принявшись уже за Настю:

– Да, девка, отпустили на две недели то твоего Михаила со службы, чтобы женился, а он и не успел. А теперь, неясно возьмет ли кто тебя замуж то после?

– Что вы, дедушка, говорите такое? – тут же отозвалась Настя. – Вот крымцев прогоним и свадьбу то справим.

– Ага. Если только твой жених голову не сложит теперь, а тебя в рабыни нечистые не заберут. А если убьют из родных кого, так вообще траур на полгода будет. Какая ж свадьба?

Из избы вышла Людмила, уже переодевшись в свой обычный черный подрясник, и штаны с сапогами. Плащ на ее плечах был распахнут. Она начала помогать женщинам.

Видя суматоху и страх окружающих горожан, Василий обратился к Мирону:

– О чем, братец, задумался?

– Идти надо к воеводе Темкину в помощь, думаю, – ответил Мирон, даже не задумавшись. – Раз уж тут оказались, то и бить крымцев будем тут. Что от судьбы линять? Если суждено здесь погибнем, а если нет, то героями будем…

– Ты прав, братец, – подхватил Василий и, обернувшись к Людмиле, огласил:

– Людмила, мы к воеводе Григорию Тимкину в войско идем, чтобы помочь с крымцами. Ты с нами ступай, в кремле укроешься и дожидаться будешь пока не разобьем нечистых.

Людмила как-то странно и подозрительно взглянула на них и, быстро приблизившись, сказала тихо:

– Но паренек вещал – орды крымской несколько тысяч. А в гарнизоне тульском, наверное, не более двух сотен солдат стоит. Да и по посадам мужиков вряд ли наберется более двухсот. Все в войске царском теперь, вы же знаете. Не выстоять вам.

– Кто это сказал? Ты? – спросил Василий вызывающе. – Ты не обижайся, сестрица, но думаешь ты, как девица. А нам виднее.

– Тысячи янычар в осаде это много. Но в обороне даже с сотней бойцов держаться можно. Если умеючи, – подхватил Мирон и добавил уже почти ласково. – Ты, Людмила, не спорь, едем теперь в кремль, а дальше видно будет.

– Дело ваше. Я лишь свои думы высказала, – пролепетала девушка. – Если хотите, помогайте городу, я с вами рядом встану.

– Неужто тебе не в домек, – заметил мрачно Мирон. – Что после Тулы у этой орды крымской прямая дорога на Москву откроется. А это уже пострашнее будет…

– Да. Там наши матушка и сестрицы, – добавил Василий.

– Я тоже под начало воеводу встану, – отозвался Семен, слыша напряженный разговор молодых людей. Он только вышел во двор, облаченный в коричневый кафтан и с оружием на перевязи. – Я ведь должен был сейчас в походе на Казань в войске царя быть. Да ранили меня еще зимой сильно. Оттого, теперь дома лечился. А через месяц мне снова в полк приказано прибыть, а теперь хоть за родную землю побьюсь.

– Опять вместе повоюем, – кивнул Мирон.

А колокола церквей все били и били в набат, не прекращая и извещая округу о грозившей смертельной опасности…

10.4

Тульский кремль, выстроенный еще в начале века в 1520 году, возвышался на берегах реки Упы и являлся самым укрепленным сооружением в округе. Возведенный из белых каменных плит известняка и обожженного кирпича, на десяти аршинном фундаменте, с девятью высокими башнями с четырьмя воротами, стенами высотой в семнадцать аршин, длиной почти в версту по кругу, он являл собой неприступную средневековую крепость с окнами бойницами, тайными ходами и деревянными переходами на высоких стенах, где могло разместиться до нескольких тысяч воинов.

Уже почти два часа как через Ивановские, Пятницкие и Одоевские ворота Тульского кремля, за каменные красные стены, переправлялись многочисленные горожане, поселяне и даже жители дальних слобод, окружавших Тулу. Кто на телеге, кто пешим. С котомками, тюками, с домашним скотом и курами. Основную часть, бегущих от наступающих крымцев составляли женщины, дети и старики. Но были среди приходивших и мужики, но их было сравнительно меньше, не более пятой части от всех людей. В то время шла затяжная война с Казанским царством, и большинство пригодных мужиков были призваны в царскую армию, которая теперь стояла под Коломной, формируя новые полки для третьего похода на Казань, планируемого в конце лета.

Пугающие вести о приближении страшных тысячных полчищ янычар, разносились по близлежащим землям словно пожар. Но не все жители округи могли укрыться под сенью стен кремля, многие не слышали набата, или не успевали. И таких было очень много.

Стремительно перемещаясь по гудящему от телег, людей и бегущих воинов пространству внутри кремля, тульский воевода Григорий Иванович Темкин-Ростовский, не сразу заметил Сабуровых, окликнувших его. Братья Сабуровы, и Бисеровы – отец с сыном быстро представились Григорию Ивановичу и поинтересовались, как обстоят дела с подготовкой к осаде и бою. Княжеский сын, сорокалетний осанистый воевода Темкин-Ростовский, отлично проявивший себя во втором царском походе на Казань, еще два года назад был назначен первым воеводой в Тулу. Оглядев молодых людей, Григорий Иванович несказанно обрадовался, желанию молодых людей помогать в обороне, и возбужденно произнес:

– Вот спасибо Вам, голубчики, а то у меня воинов то только одни ополченцы, да бабы с детьми.

– Только ополчение? – спросил мрачно Василий. – В основном да. Гарнизон то всего сто двадцать стрельцов, а все остальные – местные ополченцы человек двести пока, но еще идут…

– Совсем плачевно, – заметил Мирон.

– Ну да, – печально вздохнул воевода. – Всех мужиков, да стрельцов еще по весне забрали в царский поход. А в ополчении у меня теперь одни негодные к службе мужики, да купцы с монахами всякие. Остальные старики или отроки. Толку то от них?

– Че это от нас мало толку то? – заявил громко дед Гаврила Бисеров, сидящий на телеге неподалеку и невольно слыша разговор Сабуровых, внука Семена с воеводой. – Да, бегать я уже не могуч. А ты меня Григорий Иванович поставь или посади куда, чтобы стрелять из пищали или из лука, так я точно попаду в каждого из нехристей. Еще царь батюшка наш, мне награды тридцать лет назад давал, за мою зоркость!

– Вы уважаемый, не серчайте, – ответил, обернувшись, Темкин-Ростовский, – Я совсем не хотел обидеть вас. Мы обязательно вас поставим куда-нибудь к бойнице, не беспокойтесь.

– Вот и хорошо, – кивнул довольно дед, и уже тише пробубнил себе под нос. – Ишь че удумали, что от деда Гаврилы никакой пользы! Еще какая будет! Только дайте срок.

Воевода определил Бисеровых в полк к своему главному сотнику Ивану Ослябьеву, которому велели держать оборону по правой стене кремля. А Сабуровым поручил возглавлять и набирать левый полк, поставленный на защиту восточных стен кремля и двух башен. В обязанности молодых людей входило подбирать и вооружать приходивших в кремль мужиков и парней. Как и сказал воевода, пригодных к бою молодых мужчин было немного, в основном это были или искалеченные в боях или отпущенные для поправки по домам. Большую часть, принимаемых в ополчение, составляли старики или молодые парнишки лет тринадцати-пятнадцати, еще юные, чтобы служить.

Лишь немногие приходили со своим оружием и пищалями, и это считалась большой удачей, получить в отряд подобного мужика воина. В основном, ополченцы имели только подручные хозяйственные орудия, такие как топоры, короткие рогатины, ножи, да луки со стрелами. Однако, все они жаждали дать отпор неприятелю, понимая, что крымская орда идет на их земли за рабами и грабежом. Недостающее оружие воевода распорядился выдавать из оружейного склада в Погребной башне, в эту же башню складывались привезенные теперь горожанами запасы продовольствия.

Прибывшие женщины и дети, размещались в нескольких десятках земляных изб, стоящих в глубине кремлевской крепости. Воеводой они были определены на тушение пожаров, укрепление стен и ворот, подношение боеприпасов воинам и готовкой еды для всех. Многочисленными бабами и детьми командовала некая бойкая старица Агафья, также распределяя по годности детей и женщин, на определенные отряды по назначению.

Итак, воевода выделил на оборону восточной стены только тридцать гарнизонных стрельцов, остальных воинов для обороны Сабуровы набирали из ополченцев. Мирон подходил индивидуально к каждому и отбирал кроме мужиков, только мальчишек не младше четырнадцати лет, да проворных стариков, остальных отправлял в попечение Василия, который отвечал за бойцов в двух башнях, Мясницкой и Спасской.

Мирону так же было поручено сформировать еще один отряд из стрельцов и мужиков, которые уже воевали и которые были готовы первыми принять на себя бой. Ибо первая оборона города была задумана воеводой еще в деревянных укреплениях, окружавших острог и городские посады по кругу, и хоть на время задержать неприятеля.

Уже в шестом часу вечера, когда по донесениям всадников-парнишек, снующих до надвигающейся ханской орды и обратно, крымское многотысячное войско находилось всего в версте от острога, Мирон и еще двести пятьдесят защитников города рассредоточились по переднему южному деревянному частоколу и трем башням, которые окружали городские посады в полуверсте от кремля. Стоя на широком деревянном выступе, идущем изнутри высокого частокола, ополченцы и сорок стрельцов, вооружившись луками, стрелами и пищалями, ждали приближения неприятеля.

Колокола на всех трех церквях звонили набатом до шести вечера, пока многочисленные посадские и слободские могли входить в кремль.

Ровно в шесть, трое ворот кремля закрылись и стали укрепляться изнутри подручными средствами, камнями и бревнами. Единственными не укрепленными оставили центральные Одоевские ворота, готовые впустить обратно отступающий полк Мирона Сабурова, который теперь должен был первым принять кровавый бой. На всех девяти башнях кремля были выставлены часовые, доносящие об обстановке вокруг. Через четверть часа у ворот скопились некоторые поселяне, которые не успели попасть в кремль и часовые, беспрекословно выполняя приказ воеводы Темкина, отсылали людей прятаться в лесах, отвечая, что ворота не откроются более.