Текст книги "Опричник"

Автор книги: Арина Теплова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

10.5

Зловещая тишина, нависшая над деревянными укреплениями острога, посадами и кремлем, приводила существо Мирона в напряженное состояние. Стоя у бойницы главной деревянной башни, в кольчужном доспехе и защитном шлеме с железой переносицей, он невольно сжимал ладонью рукоять палаша и напряженно смотрел вдаль за зеленеющее поле. Все туляки надеялись до последнего, что крымский хан со своей многотысячной ордой свернет в другую сторону, и не пойдет на разграбление Тулы, но когда вдалеке показались темные полчища, воины начали доставать свое оружие, готовые встретить неприятеля железом и стрелами.

Первые крымские отряды всадников быстро достигли высокого дубового частокола и, вмиг на оборонявшихся воинов обрушился град стрел. Всадники с наскоку попытались пробить топорами ворота внизу башни деревянного острога, но тут же получив картечью из пищалей и острыми стрелами по своим доспехам и коням, чуть отступили. К этому времени к острогу все приближались и подходили все новые и новые пешие и конные полки янычар, которых наблюдалось бесчисленное множество. Около семи тысяч воинов бросились на штурм деревянного частокола, подводя к острогу и многочисленные пушки. Две с половиной сотни русских воинов, во главе с Мироном Сабуровым, беспрестанно стреляли по нападавшим, и умело скидывали их с деревянных стен, не давая пролезть через частокол. Однако, через час крымцы умело подпалили одну из боковых башен и она запылала яростным пламенем. Тут же несколько десятков защитников во главе с Сабуровым кто на коне, кто пеший, бросились к этому месту, зная, что еще через четверть часа янычары прорвутся в образовавшуюся брешь от пожарища и ворвутся внутрь города.

Первых конных янычар, пролетевших догорающий частокол, Мирон верхом на своем вороном встретил своим палашом, и стремительно зарубил сразу двоих. Но орда была так многочисленна, что словно тараканы начала валить внутрь догорающего проема в деревянном частоколе, сметая на своем пути и стрельцов на конях и мужиков с саблями и топорами. С соседних башен и сторон частокола, видя прорывающихся внутрь крымцев, уже спешили на помощь другие ополченцы, оставляя на обороне в других местах совсем ничтожное количество человек.

Еще спустя час, когда было уже убито более сотни русских, а янычары все наступали словно неумолимый поток, Мирон принял трудное решение об отступлении. Он громко прорычал приказ, чтобы пешие немедленно бежали к кремлю, пока тридцать воинов – конников, как и он, будут держать оборону. С недовольными злыми и беспомощными лицами, остатки пеших стрельцов и ополченцев спрыгивали с деревянных стен острога, понимая, что им не удержать таким малым количеством диких янычар.

Мирон бился, словно одержимый, сразу с тремя противниками. Один из них был конный, два других пеших, которые пытались скинуть его с коня или ранить по ногам. Но его боевой конь был тоже очень умел, и мало того, что отскакивал в нужное время от сабель янычар, так еще и дико бил копытами по пешим крымцам. Отрубив мощным умелым ударом руку очередному всаднику, Мирон невольно обернувшись, отметил как пешие русские уже скрылись из виду и наверняка были уже у стен кремля. В этот миг один из янычар всадил в его бедро саблю, и Сабуров глухо прохрипев проклятие, развернулся и, сосредоточившись, мощным ударом разрубил янычара от шеи до живота. Отразив горячую алую кровь, хлынувшую по недругу, Мирон снова жутко гаркнул и прохрипел новый приказ – оставшейся последней в живых дюжине конников – скакать к кремлю.

Сильно раненый в правую ногу Мирон отбивался от бешеных янычар, отмечая, что конники поскакали по его приказу к крепости. Понимая, что ему тоже уже пора, Сабуров вдруг заметил коня, в седле которого повис раненный русский стрелец, который был еще в сознании, но с окровавленной головой. Янычары видимо оставили его, решив, что он уже не опасен, и Мирон стремглав, понукая ногами своего вороного, мгновенно достиг раненого парня. Сильной рукой, обхватив стрельца за подмышки, Сабуров мощно выдернул его из седла. Перекинув раненого через хребет своего коня впереди себя, Мирон еле успел отбить очередной смертельный удар кривой сабли одного из всадников – янычар, который налетел не него. Второй рукой он умело и стремительно всадил в сердце крымца длинный нож, пробив сильнейшим ударом кольчугу противника. Сабуров резко вытащил холодное оружие из груди неверного и стремглав направил коня прочь, отразив, что янычар безжизненно упал на землю, выпав из седла.

Тульский кремль располагался в глубине посадов, возвышаясь на берегу реки Упы, и до него шла прямая улица, по которой и устремил коня в галопе Сабуров. Он отметил, что высокая калитка ворот еще открыта, и в нее втискиваются последние выжившие мужики из его отряда. Однако, Мирон слышал нарастающий топот янычарских коней за своей спиной и понимал, что у него не более нескольких минут, чтобы успеть. В какой-то момент он ощутил жгучую боль в руке и, повернув взор, увидел, как вражеская стрела пронзает его предплечье.

Почти истребленному отряду Мирона Сабурова, принявшего на себя первый бой с янычарами, удалось задержать крымцев почти на три часа. За это время, укрывшиеся в кремле туляки сильнее подготовились к обороне, и все же, после разрешения воеводы, впустили внутрь кремлевских стен еще сотню жителей, которые также были в помощь и хоть немного защищены от ворогов. Под своды кремля вернулось лишь семьдесят живых бойцов из полка Мирона, и четвертая часть от первоначального состава. Остальные раненые или убитые остались у подножья деревянных стен острога. Последним в открытую калитку Одоевских ворот, сильно пригнувшись к своему жеребцу и удерживая на крупе коня здоровой рукой раненного стрельца, влетел Сабуров. И тут же широкая калитка ворот захлопнулась и стоящие наготове у ворот крепкие бабы и мальчишки лет десяти-двенадцати начали заваливать и укреплять последние ворота камнями и бревнами.

Стрельцы и воины ополченцы в количестве пятисот человек, готовые к обороне, уже рассредоточились по кремлевским каменным широким трехаршинным стенам по кругу крепости. Женщин, детей и непригодных к бою стариков находилось внутри кремля около двух тысяч человек.

Ворвавшись в городские посады, большая часть тридцатитысячного крымско-турецкого войска тут же устремилась на грабежи дворов, слобод и близлежащих деревень. Разбившись на сотенные отряды, нечестивые разъехались по окрестностям для грабежа и захвата рабов. Многие слободские и деревенские, не успевшие спрятаться в кремле или в лесах, находились под ударом и янычары, вырезая мужиков, забирали в плен детей и женщин, чтобы потом в южных землях продать их рабство в Турцию.

Под стены тульского кремля подошел только хан Девлет Гирей со своим семитысячным войском и, окружив русскую крепость плотным кольцом, с ходу начал штурмовать каменный кремль. Крымцы стали бить по стенам крепости артиллерией, а именно пушками, подаренными турецким султаном, специально для похода на Русь. Свинцовые ядра летели на стены и за стены крепости, зачиная многочисленные пожары и убивая людей, а горящие стрелы устремлялись в воинов, стоящих на стенах крепости, которые в ответ стреляли по нападавшим, из пищалей и луков. В это же время янычары начали штурмовать стены, приставляя длинные лестницы к высокому каменному строению, и пытаясь достичь верха, но русские умело и ожесточенно сбрасывали лезущих крымцев со стен, не давая им взобраться до верху. А женщины и дети умело гасили пожарища от падающих ядер, дабы огонь не перекинулся на другие деревянные строения, находящиеся за кремлевскими стенами. Почти два часа продолжался ожесточенный бой на стенах крепости и только когда село солнце, крымские полчища отступили, разбив лагеря вокруг крепости и встали на ночлег, раскидывая шатры.

Туляки же не смыкали глаз и, готовые вновь отражать нападение, были начеку и не спали. Только около полуночи всем воинам и людям, находящимся внутри крепости, удалось спокойно повечерять сваренной кашей и щами, которые были приготовлены дюжиной баб, поставленными на приготовление еды старицей Агафьей. Большая часть женщин и детей разбрелись по избам отдыхать, а воины так и стояли на стенах крепости, лишь чуть присев на камни  и дремали, в любой момент готовые вновь подняться для отражения приступов ханских янычар.

10.6

Уже после полуночи, в Никитской башне, где находился штаб воеводы, собрались все шесть сотников, командующих русскими защитниками и две дюжины их помощников, решая, что делать дальше. Осознавая, что крымцев у стен крепости в десятки раз больше, а еще несметное множество янычар пока в грабежах по окрестностям и так же должно вернуться вскоре на помощь своим, князь Темкин-Ростовский и его сотники понимали, что долго им не продержаться. Оттого, еще днем к царю Ивану IV направили гонца, который должен был попросить о помощи и уже давно вернуться из Коломны, но до сих пор не возвратился, видимо, убитый по дороге. Второй и третий гонцы, посланные через тайный ход к реке, еще два и три часа назад, на глазах сторожевых Мясницкой башни были пойманы и убиты крымцами. Потому, послание о просьбе в помощи не дошло до царя Ивана, и он не знал, в каком отчаянном положении находится город и окружающие земли. Каждый воин кремля был на вес золота, и вновь бездумно посылать мужиков на верную гибель, чтобы доставить донесение царю никто не хотел. Ведь доставка послания отягощалась еще и тем, что гонцу надо было не только неувидимым выбраться из тайного хода у берега реки, но и добыть лошадь, а уже потом мчаться в Коломну. Дело в том, что тайный ход, который шел из Тайницкой башни был вырыт еще при постройке кремля для того, чтобы осажденная крепость могла добывать речную воду, и оканчивался ход в густом рогозе у реки Упы.

Сабуровы так же находились на сборе у воеводы и все невольно обернули взоры на Василия, когда тот громко сказал:

– Я могу пойти через тайный ход, и доставлю послание царю.

– Так уже двух гонцов растерзали янычары, едва они через рогоз вышли у реки, надо какие другие пути искать, – обеспокоенно вымолвил воевода Григорий Иванович.

– Смогу я, – кивнул уверенно Василий.

– Ты что, братец, правда, хочешь пойти? – нахмурившись, спросил Мирон, чуть придерживая раненую перевязанную левую руку. Его бедро также нестерпимо ныло от кровавой неопасной раны, но он старался не замечать этого.

– А кто ж кроме меня? – ухмыльнулся  по-доброму Василий. – Жены и деток у меня нет. А крымцев стрелы мне точно не страшны. Заговоренный я…

– Правда? – опешил воевода.

– Да шутит он, – выпалил Мирон, зло зыркнув на Василия, и быстро оттянул брата за рукав чуть в сторону в угол каменной горницы, выпалил шепотом:

– Ты что, бешеный, хочешь голову здесь сложить?

– Ты же уже стоял только что насмерть и ничего, – заметил Василий. – Теперь мой черед. Не будет отец наш, да матушка краснеть за нас. Если и погибнем, то в бою.

– И чего ты уперся? Пусть кто другой, – начал Мирон увещевательно.

– Кто другой? – поднял брови Василий. – Ты ж сам видел, как они последнего гонца зарезали. Кроме меня никто не справится. Я знаю. Пойду я брат. Если донесение царю не доставим, то все тут поляжем, и острог с посадами обречен без помощи…

– Ладно… – глухо протяжно вымолвил Мирон, и тут же заключив брата в объятья, яростно выпалил ему на ухо. – Буду прикрывать тебя сколько смогу. Ты только до лесу доберись, там легче…

– Знаю…

Спустя полчаса, Василий, вооруженный лишь палашом и ножом, спустился из Тайницкой башни в подземный ход, ведущий к реке. Почти в сто аршин длиной, обложенный дубовым срубом по стенам, тайный ход выходил прямиком к реке Упе. Мирон, стоящий на верхнем ярусе башни, вместе с еще двумя искусными лучниками, зорко следил за тем местом, где должен был появиться у водяного рогоза Василий, и где был расположен довольно большой стан янычар. Однако через положенные полчаса, Василий не показался на берегу, и Мирон начал нервно кусать губы, всматриваясь в стан янычар и не понимая, где брат. Прошло еще напряженные четверть часа, и вдруг один из лучников, стоящих рядом с Мироном, яро воскликнул:

– Смотрите! Вон он! Чуть правее на пустыре, где нет янычар!

И впрямь, переведя взор чуть далее по течению реки, Мирон едва разглядел силуэт Василия, только благодаря факелам янычар, которые они зажгли у своих шатров. Василий находился довольно далеко от крепости, и Сабуров понял, что хитрый брат не стал вылезать именно там, где вышел из хода, а видимо некоторое время плыл под водой, и вышел именно в самом безопасном месте. Стрелы уже не доставали так далеко, и Мирону с парнями пришлось только наблюдать, как Василий умело перерезав горло одному из янычар, обнаружившему его, вновь скрылся в рогозе. Более они его не видели. А после Мирон нервно гадал и думал о том, удалось ли брату добыть лошадь и ускакать в сторону Коломны или нет...

10.7

На следующий день, едва рассвело, крымцы опять начали обстреливать кремль из пушек, предпринимая новые попытки штурма. Но защитники крепости, хоть и получавшие многочисленные ранения, не давали янычарам даже взобраться на стены, венчанные обожженным кирпичом и выложенные зубцами в виде ласточкиного хвоста. Восточный полк Мирона, так же как и другие защитники крепости, умело удерживали оборону, не давая даже малейшей попытки крымцам прорваться.

Однако, уже под вечер, янычары, которые еще вчера жаждали захватить не сильно укрепленную Тулу, смогли неимоверными усилиями взломать Водяные ворота, которые были менее укреплены и распахнуть их. Смертоносные полчища уже жаждали ринуться внутрь кремля. Но увидев это, бабы и малые дети вмиг опрокинули в открывшийся проход одну из телег, стоящих рядом и начали самоотверженно и стремительно таскать к воротам булыжники, сложенные чуть далее от ворот, пытаясь закрыть проход для всадников янычар. Крымцы же уже проникли к проходу и начали обстреливать их луков женщин и детей. Но это нисколько не испугало последних. Женщины быстро вдесятером поднимали тяжелые бревна и проворно водружали их к разбитым воротам, а остальные камнями заваливали ворота. Дикий рой женщин и детей, так стремительно и неумолимо заделал брешь в пробитых воротах, что ни один янычар не смог ворваться внутрь. Но, стрелами крымцев было убито три бабы и один мальчик восьми лет.

Спустя еще пару часов, отразив очередной штурм, туляки, наконец, вздохнули чуть свободнее, ибо солнце село, а янычары вновь разбрелись  по своим шатрам, так и не преодолев крепостных стен. Ополченцы и стрельцы подсчитывали своих убитых, и перевязывали раненых. Теперь, воинов оставалось чуть более трехсот, остальные защитники крепости были или убиты или сильно ранены, и не могли дальше сражаться. За ранеными ухаживал отряд лечащих баб, численностью около двух дюжин, которые переносили раненых в избы, или на открытые лавки на улице, перевязывали их и обмывали от крови. Благо на дворе стоял июль, и было довольно тепло по ночам, оттого многие воины – ополченцы спали прямо под отрытым небом на траве или в открытых сенях между избами, накрывшись плащами или длинными кафтанами. Изб было мало и в них размещали раненых, грудных детей с матерями и совсем немощных. Однако, крепость – кремль держался, и духом и силами, и совсем не собирался сдаваться крымцам, готовый держать оборону несколько недель.

В темноте, Мирон Сабуров, тяжело передвигаясь, и хромая из-за раненого бедра, шел по двору кремля, разыскивая монахиню. Он нашел Людмилу в одной из изб – лазаретов. Девушка, как раз перевязывала одного из ополченцев, который был ранен стрелой в глазницу. Окликнув ее, Сабуров поманил ее на улицу, желая поговорить с нею. Едва освободившись, девушка вышла во двор, и ночной ветер тут же подхватил полы ее подрясника, и они заколыхались на ветру. Мирон последовал вперед и девушка устремилась вслед за ним. Дойдя до одиноко стоящей березы, вдалеке от стен крепости и изб, Мирон остановился и, вперив взгляд в лицо девушки, быстро вымолвил:

– Мне поговорить с тобой надобно.

– Ты ранен! – тут же выпалила Людмила. – Отчего ты не лежишь? Тебе хоть ночью надо отдохнуть.

– Это что раны? – глухо отозвался Мирон. – Терпимо. Так царапины. Через пару дней заживут. Сейчас меняя более другое волнует.

– Да? – отозвалась девушка, смотря в его глаза внимательным взором.

– Василий ушел еще той ночью и пока не вернулся. Оттого и не известно, жив ли он?

– Жив, – кивнула уверенно Людмила. – Не может быть иначе. Он…

– Погоди, – остановил он ее жестом и приблизился к Людмиле почти вплотную. Чуть склонив голову к ней, он тихо вымолвил. – Я не про него хотел с тобой говорить.

– О чем же?

– Здесь в земле, с северной стороны дерева в корнях, я Чашу зарыл, – вымолвил тихо Мирон. – Она почти собрана, ты знаешь. Осталось всего две части. Но времени нет а, возможно, более и не будет. Ибо скоро, на заре мне снова в бой…

Понимая, о чем он говорит, Людмила побледнела и порывисто пролепетала:

– Но ты умел и ни один из янычар не сравнится с тобой в военной силе.

– Их семь тысяч, милая, и остальные все прибывают,  – вздохнув, заметил Мирон. – Нас же чуть более трех сотен. Да мы сделаем все… – добавил он. – Но головы сложат многие. И, возможно, я буду в их числе…

– Не говори так, – порывисто воскликнула девушка, и невольно схватила его за правую здоровую руку, пытаясь ободрить.

– Погоди, – вмиг перебил он ее. – Обещай, что если выживешь…  – он чуть замолчал, осознавая, что ему не так страшна своя скорая гибель, чем то, что Людмилу могут увести крымцы с собой и продать в рабство в Турцию, а его отец так и останется умирать в подземелье. – И если сможешь, то отдай Чашу государю Ивану и попроси за нашего отца… Прошу… да она не собрана до конца, но ты скажи царю, что мы с братом сложили головы, защищая нашу рОдную землю, которую любим… Пусть нашей кровью искупится вина батюшки, которой нет… пусть царь простит его… Обещай, что исполнишь?

– Обещаю, – тихо ответила Людмила.

– Благодарствую Людушка, – тихо отозвался Сабуров и приблизился к ней совсем близко. Девушка отчетливо видела его лихорадочно горящие глаза и что он немного не в себе. Сказывались его ранения в руку и бедро, которые, видимо, вызывали лихорадку. Он вдруг обвил рукою ее талию и осторожно, но неумолимо притянул девушку к своей груди. Лишь на миг она увидела его серые яркие глаза, как Мирон приник лбом к ее виску и прошептал:

– Поклянись, что все исполнишь?

Пребывая в опасной близости от молодого человека, и ощущая его горячее дыхание на своей щеке, она тихо промямлила:

– Клянусь, Мирон. Все сделаю, как ты велишь…

– Вот и умница, – выдохнул он и, чуть выпрямившись, тут же уставился горящим взором в ее бледное лицо. Ощущая почти животную потребность прикоснуться к девушке более интимно, Сабуров затрепетал всем телом, предчувствуя исполнение давно желанной мечты. Людмила ощутила, что его властный поглощающий взор проник в ее зеленые очи, и она почувствовала, как его светлая фиолетовая энергия начала проникать в ее поры, завладевая ее существом. Он медленно наклонился к ней, и она отчетливо поняла, что сейчас он поцелует ее. Зная это, она не хотела его остановить. Напротив, она жаждала его поцелуя. Оттого, когда его губы уже были в опасной близости от ее губ, девушка невольно раскрыла свой ротик, готовая отозваться на поцелуй молодого человека. Именно в этот миг около них появился паренек лет тринадцати и громко выпалил:

– Мирон Иванович! Вас воевода ищет! Говорит, уж очень Вы нужны теперь!

Вмиг отодвинувшись от девушки, Мирон сильно потряс головой, словно пытаясь скинуть любовный морок, который завладел всем его существом теперь, и быстро устремившись за пареньком, обернулся и выпалил Людмиле:

– Помни что обещала!

Она лишь прикрыла в знак согласия глаза, и снова их распахнула, провожая высокую, широкоплечую фигуру молодого человека, которая скрылась в ночи, и думая о том, что уже очень и очень давно она не испытывала того, что испытывала теперь здесь под стройной кудрявой березой…

10.8

На заре янычары вновь начали штурм крепости, более ожесточенно и мощно. Защитники кремля также преумножили свои усилия для отражения нападения, не давая недругам прорваться за стены.

В девять утра, в крепость через подземный ход удалось возвратиться живым Василию Сабурову. Он доставил светлую весть о том, что царь Иван Васильевич, едва узнав о тяжелом положении Тулы, послал на помощь осажденным, шесть царских полков, которые уже быстрым ходом, преодолев половину пути, направлялись сюда, чтобы по приказу государя выбить крымцев из-под Тулы. Радостная весть о помощи быстро разнеслась среди защитников кремля, и уже к обеду воевода Темкин–Ростовский вновь собрал всех своих немногочисленных уцелевших от двухдневного боя сотников и есаулов, и сказал им, что собирается дать открытый бой крымской орде, которая стояла у подножья крепости. Все согласились с ним. В пять часов пополудни, едва на горизонте замаячили первые русские полки, устремленные на помощь Туле, воевода дал приказ открыть ворота. Ополченцы и стрельцы, верхом на конях и пешие уже были готовы к бою с янычарами. А глашатые на башнях громко вещали, что русские всего в часе ходу от крепости. Эти вести сильнее ободрили воинов – туляков и они устремились к воротам.

Одоевские ворота отворили и чуть более двухсот защитников крепости, вывалили грозовым потоком вперед, в рукопашную бросившись на янычар. Мирон и Василий Сабуровы были в числе первых, на своих верных жеребцах и накинулись на неприятеля ожесточенно и сильно.

Но крымцы, также наслышанные от плененных русских о том, что к городу приближается русский царь с громадным войском, не желали просто так уходить и бились жестко и дико. В какой-то момент Мирон оказался окружен тремя янычарами. Раненый в бочину, он все равно не устрашился и бросался на недругов, отражая многочисленные удары. Левая рука его, раненная еще два назад жутко болела, но он, стискивая зубы, все равно бился ею, сжимая длинный топорик, твердой ладонью. Понимая, что находится в отчаянном положении, он вынужден был применить тайный навык, которому обучали его в монастыре. Отключив разум и действуя только на животных инстинктах, Сабуров, совсем не боясь опасности, начал стремительно и бешено рубить янычар, словно дикое животное, убивая одним смертоносным ударом и раня всех приближающихся к нему. Словно зверь, он стремительно перемещался, и наносил быстрые мощные удары по янычарам, отражая, что его тело, словно тело животного, которое жаждет только выжить и убить противника любой ценой. Его рука с палашом и другая с топором, словно в жутком кровавом сне поднималась и поднималась, и в этом трансе он пребывал почти полчаса. Но вскоре его левое плечо сильно прорубил саблей один из янычар, который подкрался к нему сзади. Да Мирон зарубил его насмерть, но теперь его левая рука, пробитая ранее в локте стрелой, а теперь порубленная в плече, стала совсем неживой. Ощущая, как кровоточивая рана в плече горит огнем, он упорно продолжал сражаться только правой рукой. Но через некоторое время, меткая стрела одного из янычар вклинилась прямо в ключицу Сабурова и он, захлебываясь кровью, безжизненно упал на землю…