Текст книги "(не)ваша девочка (СИ)"

Автор книги: Арина Арская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 57. Без похищения никак

– Тим, – я сжимаю руль и кидаю беглый взгляд в зеркало заднего вида, – ты…

– Я попытался с ней договорится, – невозмутимо отвечает Тимур. – Не вышло. Будто ты ее не знаешь.

Аня у него на коленях, голова покоится на груди. Тимур обнимает ее, поглаживает, целует. Маньяк, но и я сам недалеко ушел. Пусть я и возмутился, однако в глубине души я тоже был готов похитить упрямую Анюту. Этого не должно было произойти. Опять, как мальчишка, увяз в бурлящей влюбленности, но тогда я мог только за косичку дернуть, а сейчас… А сейчас я и Тимур увозим объект своего воздыхания против воли. Мальчики выросли и забавы изменились.

Аня что-то сонно бурчит. Недовольно и осуждающе. Тимур ласково посмеивается, возвращает ее голову к себе на грудь и чмокает в макушку. Ревности я не чувствую. Я негодую. Какие мы, оказывается, можем быть нежными. Аня продолжает ворчать, и я закусываю губы, сдерживая улыбку.

– Ром… Ромыч…

– Что?

– Спой колыбельную, а то она опять начинает.

– Колыбельную?

– Да.

– Ты в своем уме? Серьезно?

– У тебя голос хороший, а у меня и слуха нет. Кто мне предлагал однажды после школы банду сколотить и по барам выступать?

Еще одно разочарование в жизни. В девятом классе в переходах торчал и под старенькую гитару песни о любви горланил в надежде, что вот спустится сейчас Одинцова, увидит меня и все поймет. Тимур ошивался, кстати, рядом с жестяной банкой и деньги собирал. Он был моим уличным продюсером. Наглым, языкастым и разводил прохожих на хорошие бабки.

– Ромыч, – сердито шепчет Тимур, когда Аня предпринимает очередную вялую попытку выбраться из его объятий.

– Я давно…

– Ро-мммм-вааа…. – мычит Аня в грудь Тимура и поглаживает его по плечу,но, вероятно, пытается ударить.

– Да Анечка тебя просит.

– Я не знаю колыбельных, – растерянно отвечаю я.

Молчу, стискиваю руль, и с моих губ срываются те слова, которые были написаны однажды на уроке математики, когда Аня отвечала у доски. Вечером того же дня у подъезда я под неумелое треньканье на гитаре сложил их в песню, хотя должен был заняться рефератом по теме “логическое построение геометрии”, но какая к черту геометрия, когда гормоны кипели в крови?

Стихи глупые и наивные. И все они о красоте, недоступности холодной принцессы, чьи мне не поцеловать. Анюта в объятиях Тимура затихает, сопит, и будто внимательно слушает подростковые излияния моей души. Я замолкаю на “нам не быть вместе, моя любовь” и мрачно свожу брови вместе.

– Это было круто, – шепчет Тимур, прямо как тогда, когда он впервые услышал, как я пою. – Все же стоило банду сколотить, Ромыч.

– Нет, не стоило, – стучу пальцами по баранке руля. – Я пою лишь в минуты слабости. Ты ромашковый чай пьешь, а я муравьям серенады пою по ночам. Благодарные слушатели. И их тысячи, и никто не может сбежать. Идеально.

– И это возмутительно, – Тимур посмеивается. – Меня бы позвал. Я бы с чайником чая пришел и посидел бы.

–Мгугу, – вновь мычит Аня, а затем четко проговаривает, – вы же друзья, – опять мычит и елозит головой по груди Тимура.

– Она права, – потираю бровь, – останься она со мной, то все бы изменилось, Тим. Дружбы бы больше не случилось.

– Это чисто женская фишка. У женатиков друзей нет зачастую, – Тимур пожимает плечами. – Ничего бы сверхординарного не случилось, но у меня как бы был план, чтобы жизнь тебе медом не казалась.

– Да ты что?

– Останься бы она с тобой, я бы исчез с мешком ромашки…

– Так.

– А потом бы внезапно появился и увел бы у тебя Анечку. Гнусно бы ее соблазнил, встряхнул бы ваше уютное болото любви изменой, душевными терзаниями и скандалами, – самодовольно перечисляет Тимур. – И тогда бы уже ты пил ромашку.

– А дальше что? – спрашиваю я, кинув взгляд в зеркало заднего вида. – Соблазнил Аню, я сижу с кружкой ромашкового чая.

– Тебе стучатся в дверь…

– И?

– Вручают приглашение на свадьбу.

– Даже так? Свадьба со всеми вытекающими?

– После ты на клятве в любви и верности выступаешь против, – Тимур смеется. – С кружкой ромашкового чая.

– Допустим, – медленно киваю и едва сдерживаю смешок.

– Аня осознает, что любит не только меня, но и тебя, – Тимур улыбается, – подхватывает подол платья и сбегает со свадьбы, потому что ей опять всё неправильно. Я стою у алтаря, ни хрена не понимаю, тут наши мрачные и решительные взгляды встречаются, и мы бросаемся в погоню за невестой.

– То есть все приходит к одному знаменателю? Мы оба опять преследуем Анюту, вероятно, ее похищаем… – не успеваю договорить.

– Без похищения никак, – фыркает Тимур. – С ней иначе не получится.

– Ну да, вряд ли бы получилось поговорить со сбежавшей невестой, которая в прошлом идеальная отличница, – и тут я смеюсь. – Кто бы мог подумать?

Аня ворчит и мы замолкаем. Соглашусь, сложилась неординарная ситуация, которой я бы предпочел избежать. Я влюблен, Тимур влюблен и Аня в каждого из нас. Нет причины ей не верить и подозревать в манипуляции. Ей и говорить теперь ничего не надо, глаза с расширенными зрачками и румянец выдадут.

– Куда? Ко мне, к тебе? У меня есть подвал, – невесело усмехаюсь я.

– К моей бабушке, – Тимур вздыхает и прижимается щекой к затылку спящей Ани.

Глава 58. Бабушка Маша

С мычанием открываю глаза, и чья-то морщинистая рука в полумраке подает мне стакан с водой. Хватаю его и осушаю до дна.

– Анечка, – рука поглаживает меня по голове. Старческий голос поскрипывает нежностью. – Какой красавицей выросла.

У высокой кровати стоит худенькая бабулька в объемном кардигане крупной вязки. Она кажется мне знакомой.

– Не узнала, Анечка? – ласково улыбается. – Я бабушка Тимура.

Точно. В школе ее однажды и видела, но тогда она была помоложе. Медленно моргаю и сипло спрашиваю, прижав граненый стакан к груди:

– Извините, а по имени вас как?

– Бабушка Маша, – садится на край кровати. Забирает стакан, отставляет его на тумбочку, которая накрыта белой ажурной салфеткой, и берет меня за руки, вглядываясь в глаза. – Ты же моя хорошая.

На стене тикают часики. Очень интересно, зачем Тимур притащил меня к своей бабушке. Я растеряна и не знаю, что ей сказать.

– Пойдем, поужинаешь, – поглаживает по щеке, – а то ты такая бледная и худая, – хрипло смеется, – надо срочно откормить. Вставай.

Поднимается на ноги и тянет меня за руку. Я молча встаю и нерешительно следую за бабушкой Машей. Под ногами тихо поскрипывает пол. Выходим из спальни и шагаем по коридору. на стенах вышивка крестиком, на полу полосатые коврики. Похоже, я в деревенском доме. И пахнет здесь уютом и чистотой, а из открытых окон веет теплым вечерним ветерком.

– Садись, Анечка, – заводит в просторную кухню и усаживает за стол, накрытый белой скатертью.

На столе – большая и глубокая сковорода, а в ней жареная картошечка с грибами, миска со свежим салатом, тарелка с хлебом и графин с компотом. Бабушка Маша выглядывает в окно и кричит:

– Мальчики, ужинать! И ваша краса проснулась!

Я молча наблюдаю, как бабушка Маша накладывает в тарелки картошечки и разливает по стаканам компот. Мне бы встать помочь ей, но я еще не пришла в себя и потеряна в пространстве и времени. Вот я была в хостеле, а сейчас в гостях у улыбчивой бабушки.

– Доброе утро, – вздрагиваю когда Тимур приобнимает меня и целует в макушку.

– Привет, – говорит Рома и тоже чмокает меня в макушку.

Усаживаются по две стороны от меня, а бабушка Маша – напротив. Улыбается, а в глазах ни тени осуждения.

– Кушай, милая, – испуганно охает, – или грибы не любишь.

Порывается встать, и я тихо попискиваю:

– Люблю.

А вот Тимур и Рома совершенно не стеснены. С большим удовольствием уминают картошку, салат, жадно запивают все это дело компотом и периодически поглядывают на меня.

– Бабуль, тебе бы сарай починить и курятник обновить, – Тимур делает глоток компота и кусает ломоть хлеба. – И петуха того черного на суп пустить. Он агрессивный какой-то.

– А ты к его курочкам не лезь, – бабушка Маша смеется. – Он своих дам защищает от посягательств.

– Да я мимо прошел, он за мной кинулся, – возмущенно бубнит Тимур.

– Ты на него косо посмотрел, – Рома пожимает плечами. – Можно сказать, вызывающе.

Бабушка Маша смеется, и я прячу смешок за стаканом компота. Я не должна смеяться. Я должна быть возмущена, что меня похитили, но на кухне бабушки Тимура очень уютно, будто я тут тоже родная внучка.

– Вас многие не поймут, милые, – внезапно говорит бабушка Маша и слабо улыбается, внимательно оглядывая меня, Тимура и Рому, – Многие осудят, все косточки перемоют.

– Но ты же поняла, – Тимур пожимает плечами.

– Я за свой век чего только не видела, Тимочка, – бабушка Маша вздыхает. – Жизнь она очень сложная штука. Чего только стоит Егор…

– Какой Егор? – подаю я голос.

– Да живет тут один, – бабушка Маша. – Хороший мужик, рукастый, жена красавица и умница, а он в соседку-вдову влюбился. По доброте душевной помогал Катьке, а потом пришел к жене и говорит, что люблю тебя, но и Катерину из головы выкинуть не могу. Не изменял, даже руку не целовал, но тянет, не могу.

Хочу возмутиться, но бабушка Маша не дает мне открыть рот:

– Жена в истерику, требует развода, а Егор и думать о разводе не думал. Собрали вещи, уехали, чтобы у мужика перед глазами соблазна не было. Катька с горя переключилась на Васька, а Васька бедовый мужик. Руку начал на нее поднимать.

– Это тот Васька, который пьяный под трактор попал? – Тимур хмурится.

– Да тот, – бабушка Маша кивает, – но это случилось уже после. Я Катьку как-то встретила у реки. Стоит слезы льет, синяки на плечах растирает… а я… взяла и позвонила Егору и его жене. Все рассказала. Говорю бабу надо спасать.

– И? – замираю со стаканом компота.

– Вернулись и вдвоем отбуцкали Ваську и остались, – бабушка Маша подпирает лицо кулаком, – Егор теперь на два дома живет. Жена его потом приходила ко мне и сказала, что он сам на себя непохожий все эти месяцы ходил. Вот так. Наши только и делают, что за их спинами шепчутся, но лучше бы за своими семьями следили да за козами, которые так и норовят в чужие огороды морды сунуть.

– Вот прям на два дома живет? – недоверчиво спрашиваю я.

– Дамы отказались в одном доме жить, – бабушка Маша посмеивается, – но я думаю, что дело в другом. Наши могут принять гуляющего к соседке мужика, однако не двух жен, а вас, милые, с потрохами сожрут.

– Да мы сами кого угодно сожрем, – Тимур накрывает мою ладонь своей, а другую сжимает Рома.

Я все еще жду, что бабушка Маша возмутится, но она улыбается с доброй мудростью и теплым принятием. И меня неожиданно отпускает. Меня здесь поняли, и я могу без страха и чувства вины сжать ладони мужчин, которых полюбила.

– Я вам баньку растопила, – бабушка Маша подливает себе компота в стакан. – У вас в городе такого счастья нет.

Глава 59. Давай жить не по правилам

– У тебя хорошая бабушка, – говорю я.

По лбу стекают капельки пота. Сидим втроем на теплой лавочке и тяжело дышим горячим влажным паром.

– Да, она у меня замечательная, – Тимур кивает. – И очень меня любит.

– А она со стороны отца или матери?

– Отца, – губа Тимура дергается в гневе. – Давай не будем о моих родителях. Они бы отлично спелись с твоей матушкой.

– Все настолько плохо?

– Я бы сказал, отвратительно, Анечка, – смахивает ладонью пот со лба. – Отец – мудак, а мама… мама подавала ему резиновый шланг, когда тот проводил воспитательную беседу… Да твою ж… Ань, серьезно. Это не та тема, которую я хочу обсуждать.

– Прости, – перевожу взгляд на тусклую лампочку.

– А у меня родители в секту ударились, – невесело отзывается Рома. – и по совету их духовного наставника отказались от меня, потому что он во сне увидел, что я одержим дьяволом.

– Что?! – охаю я.

– Поэтому-то я достиг успеха, потому что подписал контракт с темными силами, – Рома медленно моргает.

– Ты серьезно? – недоверчиво смотрю в его мрачное лицо. – Скажи, что шутка.

– Нет, – отвечает серьезно и с толикой тоски. – Продали квартиру и укатили куда-то в Непал после того, как я отказался проходить ритуал очищения.

– Они и мне предлагали.

– Да? – Рома удивленно вскидывает бровь.

– А я зря рассмеялся в тот момент, – Тимур чешет щеку, – и они мне в лицо плеснули какой-то хренью жирной и убежали с криками об апокалипсисе.

– Почему не сказал?

– Я не знаю, Тим.

Я ничего о Роме и Тимуре не знаю. И мне от этого грустно, и я хочу это немедленно исправить и свернуть разговор о родителях в более позитивное русло.

– А какие у вас любимые цвета?

М-да. Могла же спросить о чем-нибудь другом. Вдыхаю пар, который отдает еловыми иголками и древесной смолой.

– Желтый, – отвечает Тимур, а поперхнувшись, прижимаю ладонь ко рту.

– Желтый?

– Да, – он кивает.

– Неожиданно, – Рома приподнимает брови. – Вот это откровение. Так вот почему у тебя горшок с фикусом желтый в кабинете?

– Ты лучше скажи, какой у тебя цвет любимый, – Тимур сердито хмурится.

– Черный.

– Чернов любит черный? – Тимур насмешливо вскидывает бровь. – Брешешь.

Вглядываюсь в глаза Ромы. Врет.

– Признавайся.

– Салатовый, – Рома закатывает глаза, – такой вырвиглазный салатовый.

– Я уж думала розовый.

– Твоя очередь. Какой ты любишь цвет? – с нетерпением шепчет Тимур.

– Красный, – пожимаю плечами.

– Цвет страсти, – Тимур поддается в мою сторону и шепчет на ухо, – это намек?

Я сижу вся мокрая и тяжело дышу через рот, как задыхающийся мопс. Какие тут намеки? Я просто люблю красный.

– Намек на то, чтобы мы тебя в четыре руки отстегали березовыми вениками? – шепчет с другой стороны Рома. – С нами можно без намеков, Анюта.

Соскакивает с лавки и вытаскивает из ведра два веника. Стряхивает воду, пристально глядя на меня:

– Ложись на животик, Анюта.

Тимур со смешком выхватывает из рук Ромы один веник и разминает плечи:

– Поддерживаю.

Голые, по груди и напряженным животам стекают капли пота к лобкам. Возбуждены, и веники в их руках добавляют какого-то соблазнительного безумия.

– На живот, – Тимур с угрозой бьет веником по ноге, и его впечатляющее и желанное достоинство покачивается, гипнотизируя меня темной головкой.

Я сглатываю и ложусь на живот, закусив губы.

– Поехали…

Рома поглаживает голени и бедра, Тимур – спину. Медленно, с чувством и расстановкой. Никаких поползновений к близости. Начинают похлопывать от пяток до лопаток, а после преходят к подстегивающим ударам. Боли и дискомфорта я не чувствую. Мне хорошо. Кровь разгоняется по всему телу, меня охватывает нега и слабость.

Вновь поглаживают и опять умело и интенсивно стегают. Я аж постанываю от удовольствия. Теперь прижимают веники к коже, захватывая ими горячий воздух. Мышцы плавятся, и я чувствую себя амебой.

– Давай на спинку, – Рома помогает мне повернуться, заглядывает в глаза и улыбается. – Хорошо?

Я лишь киваю в ответ и закрываю веки. Поглаживают, похлопывают и посмеиваются, когда я в очередной раз издаю тихий и одобрительный стон. Как мало надо для счастья и как бы я хотела этот момент растянуть в вечности.

– Садимся, – Тимур медленно и аккуратно усаживает меня.

Выдерживает минуту и помогает встать:

– Так, без резких движений.

Перед глазами все плывет, и глупо улыбаюсь. Выводят из парилки в душевую, и Рома обливает меня из черпака теплой водой, которая после горячего и влажного пара кажется холодной. Охаю и под смех Тимура прижимаюсь к нему. Взвизгиваю, когда Рома безжалостно плещет на спину воду, а затем смеюсь.

Через минуту сижу укутанная в полотенце за столом в предбаннике с чашкой травяного чая из термоса. Передо мной Рома и Тимур в халатах. Смотрят на меня, а я смущенно улыбаюсь. На душе легко и спокойно. Тимур копается в кармане халата и через секунду протягивает золотое кольцо с изумрудом:

– Будь нашей женой, Одинцова, – серьезно вглядывается в лицо.

– Давай жить неправильно, – Рома ласково улыбается.

Я теряю дар речи. Слезы выступают на глазах, и я молча протягиваю руку. К черту правила. Я жила все эти годы по правилам, а живой чувствую только сейчас.

– Надеюсь, подойдет, – Тимур неловкой улыбается и нанизывает кольцо на безымянный палец, – бабушкино.

И тут я не выдерживаю и всхлипываю. Кольцо будто ждало меня. Размер в размер. Прижимаю ладони к лицу и перевожу взгляд с Тимура на Рому. Слезы ручьем текут по щекам.

– Господи, – Рома откидывается назад и закрывает глаза, – я думал, откажет.

– Да кто же после бани отказывает? – Тимур смеется, но я слышу в его смехе облегчение.

Позади поскрипывает дверь и в предбанник заглядывает бабушка Маша:

– Ну? Согласилась.

– Согласилась, бабуль, – Тимур улыбается во все тридцать два ровных и белоснежных зуба.

Глава 60. Набедокурили

Бабушка Маша смахивает слезы, подскакивает ко мне и хватает меня за руку. Смотрит на колечко с изумрудом, всхлипывает и поднимает глаза:

– Подошло!

Я киваю, и она тянет меня за собой:

– Пошли, милая, пошли!

Я едва успеваю сунуть ноги в кроссовки.

– Ой, а я так распереживалась! Даже рюмку настоечки махнула для смелости! Тимур бы натворил дел, если бы ты отказала, и Рома бы за ним. Со школы ведь любят.

У кустов крыжовника останавливается и обнимает меня. По голове гладит и приговаривает:

– Одного мужика сберечь тяжело, а тебе с двумя придется, но если любишь… – заглядывает в глаза. – Любишь?

– Люблю, – тихо отвечаю я, – но страшно.

– И с одним страшно, Аня, – бабушка Маша улыбается и обхватывает лицо. – В любви всегда страшно и ничего непонятно. Я своего схоронила и до сих непонятно за что полюбила. Вредный был, ужас.

Увлекает за собой по дорожке между кустов и аккуратных грядок к дому. Кутаюсь в полотенце и улыбаюсь. Мне рядом с бабушкой Машей уютно и безопасно, будто она моей крови и родства.

– Рубаху надень. Она на кровати лежит, – говорит бабушка Маша на пороге комнаты, – я тебе затем косы заплету.

И вот сижу я на стуле, в белой рубахе с милой вышивкой васильков по вороту, рукавам и краю подола. Бабушка Маша косы мне заплетает и тянет тихие напевы без слов. Вот уж точно мне сейчас ничего непонятно. Ко сну меня еще никто не готовил.

– Я до мужа любила одного паренька, – шепчет баба Маша и вздыхает, – да что уж. Я его и сейчас вспоминаю вечерами, но это не отменяло моей любви к мужу. Конечно, Даниле говорила, что только его одного и на всю жизнь, но ведь тот тоже в душу запал. И как я себя корила за светлые воспоминания, Аня. В подушку плакала, винила себя, корила. И как стыдно было перед Данилой. И никому об этом не говорила, даже подругам, только тебе… Да и тебе не стоило рассказывать. К чему тебе все это старческое нытье.

Я оглядываюсь. Печально улыбается:

– До глубокой старости пронесла этот секрет. Умер уже, наверное.

К горлу подкатывает ком, а глаза жгут слезы. Прожить столько лет в чувстве вины и не иметь возможности ни с кем об этом поговорить!

– Как его звали?

– Юра, – бабушка Маша с ласковой тоской улыбается. – Белобрысый, шутник, а глаза голубые-голубые, – касается моего лица, – любите, Аня, и не оглядывайтесь на других, а то будешь в старости, как я, девчонке молодой косы заплетать и плакаться о моем Тимурчике или Роме.

– Или сразу о двух, – тихо смеюсь и утираю теплые слезы с щек. – План был сбежать от двух.

– Любите вы, девки побегать, – бабушка Маша качает головой, – а мужикам дай только погонять красавиц. И это правильно. Нечего сразу их принимать.

Стоит ли бабушку Машу посвящать в подробности того, как у меня с Тимуром и Ромой все закрутилось?

– У нас все очень непросто, – обтекаемо отвечаю я.

– Ну еще бы, – бабушка Маша умело и ловко подвязывает косы лентой. – С Тимуром и Ромой просто? Это что-то из сказки, – вглядывается в глаза и хмурится, – набедокурили?

Очень хочется наябедничать на Рому и Тимура, чтобы получить дозу поддержки от милой старушки. Они устроили мне такой эмоциональный аттракцион, что даже опытная женщина лила бы слезы.

– Набедокурили, бабуль, – раздается мрачный голос Тимура. – Сглупили и пошли на поводу мальчишеских обид, а под ними так и тлела влюбленность. Вспыхнула при новой встрече, опалила и взяла злость, когда вновь в глазах увидел равнодушие. Это было больно, Аня.

Стоит в проеме, привалившись к косяку плечом. Рубашка расстёгнута под воротом на несколько пуговиц. Из темноты коридора подает голос Рома:

– И это нас никак не оправдывает, Анют. Я хотел верить, что вырос из детских штанишек и пытался себя в этом убедить очень сомнительными способами. И как бы нам ни было больно и обидно, мы не имели права делать больно тебе. Мы не умеем любить. Нам проще дернуть девочку за косичку, чем сказать, что она красивая и милая, потому что тогда ее презрение не так обидит. мы же сыграли на опережение и первыми укусили. Только вот не укусов хочется, Анюта.

– Определенно не укусов, – Тимур прямо и открыто смотрит на меня. – Ань, все могло быть по-другому, верно?

– Верно, – тихо соглашаюсь я. – У меня не было цели в школе вас дразнить или обижать, а после я пришла к вам за помощью… – я сглатываю ком слез. – Я не должна была приходить…

– Должна была, – Тимур переводит хмурый и темный взгляд на окно, – это мы вновь взяли и больно дернули тебя за косичку. Так сильно, что скальп содрали.

Я медленно моргаю. Метафора Тимура меня обескураживает. Да они точно что-то с меня содрали, а под этим чем-то вскрылся нарыв: нездоровые отношения с чокнутой мамой, брат наркоман и мой душевный анабиоз. Все могло быть иначе, однако…

– Вы уже учитесь любить, – говорю едва слышно, – и, может, вы теперь прежде чем дергать девочку за косичкой, будете с ней говорить?

– А девочка пусть тоже слушает и говорит, – в проеме появляется Рома. – И не убегает.

– Постараюсь…

– Так, – с наигранным негодованием вмешивается бабушка Маша, – попридержите обещания. Кыш! На крыльце ждите.

Тимур и Рома покорно уходят, и бабушка Маша требует:

– Встань, посмотрю на тебя.

Обходит меня по кругу, прижав руки к груди, мечтательно вздыхает, и закрадываются подозрения, что меня не ко сну готовят, и на мне не рубаха-пижама. Бабушка Маша приглаживает мои косы на груди, всхлипывает и обнимает. Может, бабуля Тимура тоже из секты и собирается меня в жертву принести?

– Все, пошли, милая, – берет меня за руку, – не будем тянуть кота за хвост.