Текст книги "Всё закончится на берегу Эльбы(СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Сначала Хаарманн приглашал юношу пожить в каморку при своей мясной лавке, а потом и в свою постель. А через неделю он смыкал ладони на шее юного любовника и душил его, пока тот не терял сознание. И тогда наступал главный момент для порочной страсти Хаарманна: теперь он мог впиться зубами в юношеское горло и пить его теплую кровь.

У Хаарманна была ещё одна страсть – его постоянный любовник по имени Ханс Гранс. Молодой человек не только знал о кровопийстве Фрица – он его всячески поощрял, приводя в дом мясника очередного юношу для любовных и кровавых утех. Подбирал жертв он очень просто – по понравившейся куртке, штанам или ботинкам. После убийства одежда всегда доставалась Грансу, а бездыханное тело Хаарманн оттаскивал в свою мясную лавку, где разделывал словно тушу скотины. Человеческое мясо он смешивал с говяжьим и делал из него сосиски. За дешевизну их охотно покупали владельцы соседних ресторанов и кафе, и с удовольствием ели ничего не подозревающие посетители. В годы кризиса низкая цена блюда была особенно привлекательна.

Когда в Ганновере стали бесследно пропадать молодые люди, полиция вовсе не подозревала Хаарманна, ведь он был их осведомителем. Но всё же он попался. Следствие доказало, что за шесть лет он успел испить крови двадцати четырёх юношей. Хаарманн заверял следователей, что он ненормален и не отвечает за свои поступки. Однако, врачи, которых допустили к изучению феномена Хаарманна, утверждали обратное.

Профессор Метц выехал в Ганновер сразу же, как только узнал из газет о поимке "ганноверского вампира", как прозвали Хаарманна журналисты.

Профессор с трудом подавлял волнение, ожидая встречи с убийцей. В дороге он успел подумать о многом и многое в своей жизни переоценить. Фриц Хаарманн – жестокий убийца, что пьёт человеческую кровь... А ведь его дочери тоже питаются кровью людей. Да, они не разрывают чужие глотки, а просто сидят на кушетке и терпеливо ждут, когда кровь из вены донора пройдёт через гемотрансфузный аппарат и окажется в их жилах. А может, не будь аппарата, они бы поступили иначе? От одной этой мысли профессору становилось не по себе. Он начал подозревать, что и Фриц Хаарманн может оказаться вовсе не сумасшедшим. Кто знает, может во время его путешествия по Швейцарии кто-то влил в Хаарманна раствор из молока и сушенной чёрной крови, а после ввёл через ноздрю частичку чужого мозга? Но что толку гадать и бояться собственных подозрений, если узнать природу "ганноверского вампира" можно было наверняка.

Когда профессора Метца привели в тюремную комнату с особо опасным заключённым, в железной клетке он увидел мужчину сорока пяти лет с пронзительными ледяными глазами. Скованный цепями по рукам и ногам он мог передвигаться не дальше двух метров. Профессора не покидало странное ощущение непонимания, кого же он видит перед собой – человека или чудовище в людском обличие?

Надзиратель позволил профессору взять у арестованного анализ крови. С трепетом Метц приступил к делу, страшась не столько близости к жестокому убийце, сколько боясь увидеть цвет его крови. Когда шприц наполнился багровой жидкостью, профессор Метц перевёл дыхание – нет, его девочки никогда не станут жестокими кровопийцами.

И всё же, интерес профессора к арестованному не был удовлетворён. Он знал ещё об одном недуге, что порой заставляет человека желать чужой крови. Получив от тюремного начальства дозволение на беседу, профессор Метц не преминул им воспользоваться.

– Хотите спросить о моих отношениях с отцом, о тяжёлом детстве? – поинтересовался убийца.

– Нет. Почему вы так решили?

– Все доктора это спрашивают. До вас их было много.

– Я хочу спросить вас совсем о других вещах. Вы страдаете бессонницей? Вам бывает тяжело засыпать?

– Нет, доктор.

– Время от времени вас мучают боли в животе?

– Меня? Нет, совсем нет.

– Бывает ли так, что порой вам становится неприятны самые обычные звуки?

– Лай собак раздражает.

– А солнечный свет не доставляет вам неудобств?

– Я хожу по улице днём.

Сказав это Хаарманн неприятно улыбнулся, словно насмехаясь над ученым и его непонятными вопросами. Но профессор Метц и не думал отступать:

– Может у вас появляется сыпь на коже от прямых солнечных лучей? Или слепит глаза?

– Ничего подобного. Я чувствую себя нормально.

Подозрение, что Хаарманн болен порфирией, окончательно развеялось. Никаких физических признаков этого заболевания у него не было. Единственным совпадением оставалось лишь явное психическое расстройство, выразившееся в питие крови.

– Зачем вы убивали молодых людей? – спросил профессор прямо. – Вам действительно была так нужна их кровь?

– Я не знаю.

– Что вы этим хотите сказать? – удивился он. – Вы убивали без причины, только потому, что хотели убивать?

– Я этого не помню.

– Вы не помните момент убийства?

– Нет, его я видел. А почему пил кровь... – И Хаарманн пожал плечами.

– Расскажите, что вы видели перед собой в момент убийства, что чувствовали?

– Я наблюдал это как бы со стороны, как в синематографе на экране. Я видел рану на шее, кровь, как замирает лицо.

– А что вы чувствовали в этот момент?

– Ничего. Я просто наблюдал.

– Питие кровь вызывало в вас чувство эйфории?

– Доктор, я простой мясник и не знаю таких умных слов.

– Я имел в виду радость, восторг, ощущение полета.

Но Хаарманн снова покачал головой, и добавил:

– Я ведь говорю, что не помню.

Когда профессор покинул комнату с заключенным, то ещё долго пребывал в замешательстве. Только что он видел человека, загубившего двадцать четыре юные жизни без причины и удовольствия. Да, психиатры отказались признавать его невменяемым, ведь он не рассказывал им об извращенных желаниях, связанных с кровью и смертью. Хаарманна считали хладнокровным убийцей. Пожалуй, так оно и было. Но если бы Хаарманн хотел лишь убивать своих любовников во время извращенного акта, то мог бы просто душить их. Но ему понадобилась кровь, и ни сам Хаарманн, ни профессор Метц, ни другие ученые, так и не могли понять почему.

Настал день суда. Когда приговор был вынесен, профессор Метц обратил свой взор на Хаарманна. На лице убийцы читалась оторопь, будто он не ожидал, что правосудие будет с ним столь строгим. А может он просто не верил, что вскоре его ждёт смертная казнь. Но через мгновение ступор прошёл, и Хаарманн рассмеялся так заливисто и зло, что многим присутствующим стало не по себе.

– Я всё равно вернусь! – крикнул он, прежде чем его вывели из зала. – Вы же знаете, вампиры бессмертны!

Его казнили рано утром на рассвете. Кто-то говорил, что его голову отрубили мечом, специально освященным по такому случаю в церкви. Но это были только слухи. На самом деле на шею Хаарманна опустилось лезвие гильотины. Ведь так повелось ещё с давних времён – вампира нужно обезглавить, чтобы он никогда более не тревожил живых.

Палач, как и обещал, отдал голову ученым. Одни рассчитывали доказать математическим способом, что пропорции лица Хаарманна свидетельствуют о его врожденной склонности к насилию, другие надеялись выявить склонность к вампиризму в клетках его мозга. Профессор Метц относился к последним. Связь кровопийства и отдельных частей мозга с недавних пор стала для него глубоко личным вопросом.

Когда профессор Метц вернулся из поездки в Ганновер домой, у порога квартиры его встретила Сандра. Помогая отцу распаковывать багаж, она осторожно вынула склянку из саквояжа.

– Что это? – глухим голосом спросила она, разглядывая, что же плавает в растворе.

– Это? – спохватился профессор, – ничего, милая, просто препарат, мозг.

– Я вижу, папа, что это мозг. Но почему он такой отвратительный.

Профессор Метц озадаченно глянул в склянку, а потом снова на дочь. Сандра попятилась от стола, на который поставила препарат и обхватила голову руками.

– Почему мне страшно? – жалобно вопросила она. – Будто волосы встают дыбом и холод по спине. Папа, убери его!

– Хорошо, Сандра, хорошо. – И он суетливо сунул склянку обратно в саквояж, лишь бы успокоить дочь, вот-вот готовую разрыдаться. – Не волнуйся, я сейчас же унесу её в университет. Только переоденусь и унесу.

Сандра поспешила запереться в своей комнате. Профессор Метц так и не решился сказать дочери, что этот мозг принадлежал "ганноверскому вампиру". Теперь он четко уяснил, что чувства Сандры обострились настолько, что она всем нутром ощутила чужеродную ей самой сущность Хаарманна и пугающую природу его естества. И оттого профессору Метцу стало спокойнее на душе – значит, его дочь никогда не будет кровожадным чудовищем. А мозг Хаарманна наверняка даст ему ключ к пониманию, какой же дефект в организме заставляет смертного человека желать чужой крови. Может именно здесь, в склянке с раствором, и хранится первопричина порфирии королевских особ – её разгадка и лечение?

18

Несколько месяцев понадобилось Сандре, чтобы окончательно обрести душевное равновесие и перестать бояться собственного отражения. Лили позабыла обо всех своих увлечениях и делах, и все дни и ночи проводила рядом с сестрой. Только постоянные беседы с Лили отогрели душу Сандры. Она, наконец, снова почувствовала, что у неё есть самый близкий и понимающий человек, вторая половинка. Правда, о неделимом целом речи уже давно не шло. Их взгляды на жизнь по-прежнему разнились, зато на кровь и бессонницу поразительно совпадали.

Лили удалось растормошить Сандру и заставить её впервые за долгое время выйти из дома, чтобы сделать новую причёску в парикмахерской и обновить гардероб в магазине одежды. Домой Сандра вернулась преобразившейся и даже в хорошем расположении духа. Вечером Даниэль внимательно оглядел жену, но встретив её посуровевший взгляд, так и не решился ничего сказать. Зато высказался Отто Верт, что после долгого "карантина", как ему было сказано, вновь посетил дом Метцев-Гольдхагенов:

– А знаешь, – обратился он к жене друга, – новый стиль тебе очень даже идёт. Правда. Новый цвет волос, каблуки. Ты здорово похудела.

Сандра слушала комплименты и старательно изображала улыбку Джоконды, то и дело поглядывая на Даниэля, чтобы видеть как волнение на его лице сменяет смущение и замешательство.

Но Отто подвоха в новом облике Сандры упорно не замечал. Внешний вид Лили интересовал его куда больше, но даже рядом с возлюбленной он не забывал о деле:

– Профессор, – поспешил обратиться к нему Отто Верт, – вам известно имя Шойбнер-Рихтера?

– Нет. А должно?

– Он ваш бывший соотечественник, остзейский немец.

– Кажется, об этом ты меня когда-то спрашивал.

– Да в прошлом году, сразу же после "пивного путча".

– А, австриец Хитлер и его банда, – припоминая, кивнул профессор. – Ты знаешь, в Германии сейчас много эмигрантов из бывшей Российской империи, за всеми и не уследишь.

– Вы поддерживаете с ними связь?

– Не особо. Видишь ли, мы переехали в Мюнхен не из политических соображений, а сугубо семейных. Мы в глаза не видели большевиков, и нам не за что клясть или превозносить Керенского с Колчаком. Одним словом, нам не о чем даже поговорить с теми эмигрантами.

– Ну а имя Виктории Мелиты вам знакомо?

Профессор помедлил с ответом, и все же с неохотой признал:

– Знакомо. Но сейчас её зовут иначе.

– Конечно, – согласился Отто. – Она ведь теперь Романова, жена то ли великого князя, то ли императора всероссийского.

– Тогда уж самопровозглашенного императора, – поправил Метц.

– А вам известно, что самопровозглашенная императрица в прошлом году оплатила своими драгоценностями "пивной путч"?

– Виктория Мелита? – не поверив своим ушам, переспросил профессор.

Отто довольно кивнул и продолжил излагать разоблачение:

– У неё есть имение на севере Баварии, в Кобурге. Перед путчем Шойбнер-Рихтер с женой нередко там бывали. А уезжали они оттуда с деньгами, и деньги эти в результате каких-то сложных взаимозачетов оказались в кассе национал-социалистов.

– Удивительно, – только и сказал Метц.

– А что вам известно о великом князе Кирилле? – не отставал журналист. – Кажется, в его родословной есть очень серьёзные изъяны, чтобы претендовать на императорский трон.

– Да, – вздохнул профессор, – его мать приняла православие, когда великому князю было уже тридцать два года. В императорской семье подобное не приветствовалось. Обычно принцессы переходили в православие, будучи невестами, но никак не матерями уже взрослых детей. Но не это главное. Всё дело в его супруге, Виктории Мелите. Дело в том, что её брак с великим князем Кириллом это второй брак. В первом она была женой Эрнста Людвига, великого герцога Гессенского. Они приходятся друг другу кузенами, оба внуки британской королевы Виктории. Их брак был несчастливым, ни он, ни она его не желали, но всё решила воля их родственников. Только потому свадьба состоялась. Их единственный сын умер во младенчестве, а дочь скончалась от тифа когда ей было восемь лет. Виктория Мелита хотела получить развод на третий год брака, но бабка Виктория не позволила. Как только она померла, Эрнст и Виктория Мелита расстались. И через четыре года она вышла замуж за Кирилла. И этот брак был против всех правил.

– Почему?

– Потому что они приходятся друг другу кузенами. Их дедом был российский император Александр II.

– И что в этом такого? Герцог Гессенский тоже был двоюродным братом.

– Видишь ли, Отто, Россия – страна очень строгих обычаев. Кузены там не могут быть супругами, будь они хоть аристократами, хоть простолюдинами – церковь запрещает подобные близкородственные союзы. К тому же Виктория Мелита отказалась переходить в православную веру, как когда-то мать Кирилла. И в заключении, сам император Николай II не дал разрешение на этот брак, и лишил Кирилла и его потомков всех прав, какими обладали члены императорской фамилии, в том числе и на наследование престола. Но брак состоялся и стал настоящим оскорблением для императорского дома. Ведь Эрнст Людвиг Гессенский был родным братом императрицы. Виктория Мелита по собственной инициативе рассталась с герцогом, предпочтя всего лишь внука давно почившего императора.

– Из ваших слов, получается, что Кирилл самый что ни на есть самозваный император?

– Я не знаю, Отто, как правильно ответить на твой вопрос. В конце концов, Виктория Мелита перешла в православие, и император одобрил этот брак. Но согласись, от одного только его дозволения Виктория Мелита не перестала быть разведенной, да ещё и кузиной. Может быть, казуистика закона и позволяет Кириллу быть наследником престола. Да только престола никакого нет.

– Это не проблема, – тут же заявил Отто. – Может, его нет сейчас, а в обозримом будущем...

И он многозначительно развел руками, на что профессор недовольно вопросил:

– Ты что же, считаешь, что большевики как по волшебству испарятся и на их место тут же прибежит царь Кирилл?

На такую догадку Отто лишь хитро улыбнулся и вопросил:

– А если те, кто сметёт большевиков, захотят реставрировать в России монархию?

– О чём это ты говоришь? – нахмурился профессор. – Кому может прийти в голову подобное?

– Назовем их "заинтересованными кругами".

– Так в чём же их интерес?

– Профессор, вы же помните, что случилось после Генуэзской конференции? Германия и Россия заключили договор о сотрудничестве. Я имел удовольствие лично убедиться, что европейским верхам это совсем не понравилось. А дальше, как помните, очень быстро убили Ратенау. А потом и Ленин скончался от инсульта. И сразу же объявился царь Кирилл. Если среди большевиков и вправду началась грызня за власть, как об этом говорят, очень может быть, что в новоиспеченную республику очень скоро войдут интервенты. А после них, кто знает, какая власть займёт место красных: может парламент, может директория, а может и монарх со свитой. Я не удивлюсь, если среди эмигрантов уже есть обученные кандидаты в диктаторы и премьер-министры. На всякий случай приготовили и царя. Как помнится, в Венгрии долгое время тоже было не понятно, какая власть приживётся. Но выиграла монархия. Собственно, в прошлом году из-за этой жуткой инфляции наша республика тоже трещала по швам. Сначала её пытались подточить красные, через месяц тараном ломанулись коричневые. И что удивительно, не прошло и двух недель после пивного путча, как инфляция остановилась. Это же были настоящие крысиные бега: кто быстрее займет власть – красные, коричневые или монархисты?

– Так ведь никто и не смог этого сделать. Власть осталась прежней.

– Я полагаю, всё ещё впереди, вот увидите. Если Виктория Мелита не станет российской императрицей, то продаст с позволения супруга очередную диадему в пользу Хитлера. Нужно уметь правильно вкладываться в политику – это приносит неплохие дивиденды. Вообще, нынче политика стала очень увлекательным занятием.

Последние слова запали Сандре глубоко в душу. Вот чего не было в её жизни – увлечения, интереса. Она вспомнила, что когда-то хотела поступить на службу машинисткой-стенографисткой, но Даниэль ей это запретил. После его отказа Сандру и заинтересовал абсент, и это увлечение кончилось плохо. Абсент отныне был недоступен, но вряд ли постоянная нужда в донорстве могла помешать работе с пишущей машинкой.

Когда Сандра пришла на курсы, чтобы восстановить подзабытые навыки, ей тут же сообщили, что в городской совет срочно требуется стенографистка, вести протоколы заседаний. Сандра хотела было отказаться от такой ответственности, но вовремя поняла, что второго шанса может и не быть, и разборчивой машинистке впредь не захотят ничего предлагать.

Первый рабочий день стал для Сандры настоящим кошмаром. От волнения она не успела внести в блокнот и половины услышанного. После заседания, сидя в секретарской комнате за пишущей машинкой, Сандра с тоской глядела в размалеванный блокнот и думала о неотвратимом увольнении в первый же рабочий день. Она попыталась прокрутить в голове реплики, произнесённые на заседании разными людьми, и к собственному удивлению, поняла, что помнит их все: порядок фраз, интонации, все слова и паузы – как будто в голове всё это время работал фонограф.

Сандра приступила к набору протокола на машинке, вначале медленно, чтобы случайно не ошибиться ни в одной букве, ни в одном знаке препинания, а затем, освоившись, она спешно набила объемный текст за самое короткое время. Результатом наниматели остались довольны, и Александру Гольдхаген с радостью приняли в штат сотрудников.

Когда Даниэль узнал, где она пропадала весь день, то укоризненно заметил:

– Я же говорил тебе, что мне это не нравится.

– А мне всё равно, что ты говорил, – дерзко ответила Сандра, даже не посмотрев в его сторону.

– Ты специально так оделась?

– Как?

– Как будто хотела доказать всей ратуше, что у тебя нет мужа.

Сандру эти слова только рассмешили, а Даниэль ещё больше обиделся.

– А, может, у меня и нет никакого мужа, – заявила она. – То, что мы носим одну фамилию на двоих, уже давно ничего не значит.

– Как это не значит?! – воскликнул Даниэль. – С каких это пор?

– С тех самых, как ты начал пропадать в своей лаборатории больше обычного и стал прятать от меня свою опасную бритву. Что, боишься, что я исполню свою угрозу и полосну тебя ею по горлу, чтоб напиться крови? Уймись, Даниэль, мне твоя кровь не нужна. И ты тоже.

– Что значит, я тебе не нужен? Тебе хватило одного дня на службе, чтобы найти себе любовника?

Такого оскорбления Сандра стерпеть не смогла. Не так её воспитывала тётя Агапея, чтобы Даниэль посмел назвать её прелюбодейкой.

– Мерзавец, – зло прошипела она. – Считаешь, что только ты можешь мне изменять? Нет, сегодня я просто работала, а завтра точно найду себе мужчину. И получше тебя.

Сандра хотела было гордо удалиться, но Даниэль не дал, ухватив её за руку. Ещё никогда он не позволял себе так грубо обращаться с женой. Сандра не стерпела этого, больно ударив его по руке. Даниэль ошарашено отшатнулся.

– Зачем ты так? – обижено вопросил он. – Я ведь люблю тебя.

– Не любишь, – отрезала Сандра. – Если бы любил, то дал бы понять, что я ещё интересую тебя как женщина.

Даниэль на миг задумался и произнёс:

– Так ты из-за этого на меня так злишься? Сандра, да я же подступиться к тебе не могу. Почти каждую ночь я жду тебя в спальне, а ты всё время пропадаешь в комнате Лили. Ты сама обо мне забыла.

На миг Сандра опешила. После своего кардинального преображения она много месяцев не могла прийти в себя. И только Лили – Лили, а не Даниэль – дала ей снова почувствовать вкус к жизни. Живя под одной крышей, Сандра крайне редко вспоминала о муже, разве что в моменты, когда он попадался ей на глаза.

– Забыла, говоришь? – озадаченно повторила она. – Ну, тогда идём в спальню, пока никого нет.

Но даже предвкушение близости не смогло убрать между ними напряжение. Сандре было несказанно стыдно раздеваться перед мужем. После ежедневных упражнений перед зеркалом она смогла привыкнуть к своему изменившемуся лицу, но не фигуре. Сандра продолжала стыдиться своего усохшего тела. Но, кажется, Даниэля её преображение ничуть не смущало. Когда он провел ладонями по её плоской груди и сомкнул руки на стройной талии, Сандра не удержалась от замечания:

– А ведь раньше ты так не мог.

– Что?.. – осипшим голосом отстранённо произнёс он.

– Я говорю, раньше бы так меня обнять у тебя не получилось. Руки бы за спиной не сошлись.

– А?.. Да...

Но, вырвав у мужа признание, Сандра на этом не остановилась:

– Наверное, думаешь, что сейчас лежишь в постели с другой женщиной? С худой, высокой, совсем не такой, какую брал в жены. Наверное, тебе очень приятно – вроде бы и женщина другая, а вроде и не измена.

Кажется, от её слов всякий настрой на близость пропал и у Даниэля. Отстранившись, он серьёзно спросил:

– Ты специально говоришь мне такие гадости?

– Какие? Разве это не правда? Ты ведь хочешь не меня, а моё новое тело.

Даниэль лишь покачал головой, бессильно вопрошая:

– И почему ты стала такой? Откуда столько злобы?

– Ты сам меня такой сделал, – холодно заключила Сандра. – Наслаждайся результатом.

Но Даниэль сел на край кровати и начал застёгивать рубашку.

– Ты что, уйдёшь?

– Да, – бесцветным голосом подтвердил он. – Думала, я бесконечно готов терпеть от тебя унижения? Нет, Сандра, всему есть предел. После всех стараний хоть как-то помириться, я не заслужил от тебя такого отношения к себе.

Сандра слушала его и не понимала. Она смогла обидеть Даниэля лишь словом? А ведь он обидел её делом, даже двумя: в первый раз, когда спал с Лили, и второй, когда отравил её и возродил к новой жизни в новом ненавистном теле.

– Значит, не хочешь меня? – спросила она.

– Больше не хочу. По крайней мере, пока ты не перестанешь говорить чушь под руку.

Это замечание уязвило и разозлило Сандру, ей стало несказанно обидно за себя. Ненависть к Даниэлю закипала с каждым мигом всё сильнее. Весь этот спектр эмоций пронесся у неё в голове за несколько секунд и взорвался подобно вулкану.

Когда муж собирался подняться кровати и направиться к двери, не помня себя, Сандра вцепилась в Даниэля и повалила его на постель. Внутри всё клокотало, и внезапно Сандру посетило ранее незнакомое ей чувство – она захотела овладеть Даниэлем силой. Сколько бы Сандра не пыталась заломить ему руки и удержать лежащим на спине, Даниэль упорно отбивался. Она рвала на нём рубашку и брюки, и звук трещащей материи предавал ей ещё больше силы и распалял желание к насилию. Вот только эмоции не могли найти путь к своему воплощению. В итоге Сандра поняла, что физически бессильна осуществить задуманное, и отпустила Даниэля.

Лёжа на пустой кровати в ожидании, когда буря в душе уляжется, и дыхание снова станет ровным, Сандра в ужасе размышляла, что же ней произошло, откуда в ней взялись эти звериные инстинкты. Ей стало стыдно за своё поведение, и вечером она даже извинилась перед Даниэлем, но он лишь молча выслушал её и ушёл ночевать в лабораторию. А Сандре снова стало обидно. Может, эта дикость побочный эффект от вливания чужой крови? А кто проводит для неё процедуру гемотрансфузии, если на сам Даниэль? А из-за кого она вообще стала питаться исключительно кровью? А теперь он лишь осторожно ходит по дому и боится посмотреть ей в глаза.

Ещё какое-то время Сандра оставалась коротать ночи в пустой спальне, но за пару месяцев Даниэль, зная, что Сандра там, в комнату так и не пришёл. Он избегал её и боялся, потому что оставался слабым, а Сандра стала сильной – так она рассудила для самой себя.

С тех пор Даниэль больше не осмелился сказать Сандре ни одного плохого слова о её работе. Когда же Отто узнал, чем теперь занимается жена его приятеля, то не смог не воскликнуть:

– Вот это удача! О таком я даже мечтать не мог. Теперь в ратуше у меня есть ценный информатор.

– Забудь, – ехидно улыбнувшись, отмахнулась Сандра, – я умею хранить тайны.

– Это очень плохо, – пожурил её журналист, – горожане имеют право знать, что происходит в городском совете.

– За день я много чего пишу, но никогда этого не запоминаю, – соврала Сандра, – иначе бы у меня просто взорвалась голова.

Как бы Сандра не заверяла Отто, что у неё короткая память, но время от времени она проверяла свои возможности – пыталась вспомнить, что записывала в определенный час, день назад, неделю, месяц. И всегда ей это неизменно удавалось. Сандра поинтересовалась у сестры, происходит ли с ней нечто подобное и получила положительный ответ.

– Допустим, – загадала Лили, – возьмем 17 декабря, почти четыре месяц назад. С утра шёл снег, но к полудню прекратился. Ты ушла на работу в 08:12, Даниэль отправился на свою через девять минут, а у папы в тот день не было первой лекции. Я помыла за вами всю посуду, потом сходила в булочную, встретила фрау Бауэр, мы мило поговорили, и я пошла в мясную лавку, купить говядины. Когда я пришла домой, то немного почитала журнал, подшила разошедшийся шов на зеленом платье, в 15:15 сходила на киносеанс. Когда вернулась, приготовила бульон. Папа пришёл в 17:20, ты в 18:15, Даниэль пришёл, когда я мыла посуду и не смотрела на часы. Вечером папа читал газету, ты что-то набивала на своей печатной машинке, Даниэль заперся в лаборатории. Папа отправился спать в 22:10, про Даниэля я ничего не знаю, а мы с тобой проговорили всю ночь с 00:25 до шести утра. В три ночи ты ещё помогала мне накрутить папильотки.

Сандра слушала и кивала, пытаясь наперед угадать, как сестра опишет очередное знакомое ей самой событие давно минувшего дня.

– А ты никогда не хотела применить свою уникальную память к какому-нибудь полезному делу, – поинтересовалась Сандра.

– Какому? – скривила губки Лили. – Нет-нет, и не уговаривай, отстукивать буквы на машинке я не стану.

– Я ведь не об этом хотела сказать. Просто ты всегда остаешься дома.

– А кто будет вести хозяйство, – с улыбкой вопросила Лили, – кто будет готовить ужин нашему отцу и твоему, между прочим, мужу?

И Сандра капитулировала. В самом деле, кто-то должен будет делать это по будням, пока она работает в ратуше. Теперь Сандра с ужасом вспоминала времена, когда сама по пол– дня была привязана к домашним заботам, и радовалась, что, наконец, избавилась от всего этого. На службе было куда интереснее. И появляться дома хотелось куда реже.

19

Очередным пятничным вечером в компании профессора Метца и его очаровательной дочери Лили, Отто Верт делился с ними последними новостями. После смерти президента республики Эберта, на похоронах которого архиепископ запретил звонить в церковные колокола, со второй попытки наконец-то ему избрали замену – «героя Танненберга» фельдмаршала Гинденбурга.

– А ведь фельдмаршалу уже семьдесят семь лет, – задумчиво протянул профессор. – Я, конечно, и сам не молод в свои шестьдесят пять, но я и не собираюсь руководить страной.

– После того, как у власти порезвились демократы, пожалуй, он не самая плохая кандидатура, – заметил Отто.

– Может и так. Но случись политический кризис, хватит ли у него сил выстоять?

– Какой же вы пессимист, профессор.

– Нет, Отто, я здравомыслящий житель Баварии. Я уже видел и красный переворот и попытку коричневого, и мне что-то не хочется пережить всё это заново. Уж лучше пусть коммунисты попытаются избраться в парламент, а национал-социалисты посидят в тюрьме.

– Хитлера уже давно выпустили, – как бы невзначай заметил Отто.

– Как?! – воскликнул профессор. – Я же читал в газете, что его вместе с шайкой осудили на пять лет.

– Так и есть. Но ввиду образцового поведения его освободили через тринадцать месяцев. Вот как, оказывается, республика мягка со своими врагами. Правда, Хитлеру запретили выступать с публичными речами ещё на два года. Наверное, верховный суд посчитал, что такое наказание принесёт ему невыносимые моральные страдания. Кстати, Хитлер уже всё предусмотрел. Оказывается, в тюрьме он не терял времени даром и написал книгу, чтобы нести свою правду в массы. Я даже купил её. Редкостная тягомотина. Но зато я теперь знаю, что в школе он не любил уроки французского и что Германии нужно заключить союз с Англией, чтобы завоевать СССР.

– Боже мой, – поморщился профессор, – что за ересь?

– Я же говорю, абсолютно нечитаемая книга.

– А почему обязательно нужно завоёвывать СССР? – милым голоском поинтересовалась Лили, кокетливо наматывая прядь волос на палец.

– Видишь ли, – улыбнулся ей Отто и, не отводя от возлюбленной глаз, поведал, – господин Хитлер считает, что со времён варягов Россией могут управлять только немцы. Но поскольку немцы Романовы уже не при власти, Германии нужно обязательно исправить этот недочет и отдать бразды правления австрийцу Хитлеру.

– Тогда при чём тут Англия?

– Хороший вопрос, но я не имею ни малейшего понятия, как на него ответить. В начале абзаца Хитлер пишет, что Англия не позволит Германии стать мировой державой, а в конце делает вывод, что с Англией надо заключать союз, а всё потому, что Франция ещё хуже. Я же говорил, Хитлер с детства не любил французский язык.

– Не понимаю, – признался профессор, – как его партию вообще могут воспринимать всерьёз.

– Ну как же, два года назад эта партия чуть не захватила власть.

– Это была лишь демонстрация силы. А какова программа? Что они хотят изменить, что собираются делать? Я слишком хорошо помню что было, когда коммунисты дорвались до власти. Они тоже шастали по пивным, много говорили, но ничего не делали. Потому их и сломили. Так на что же способны эти национал-социалисты?

– Главная беда национал-социалистов, – заключил Отто, – в том, что в их рядах есть националисты и есть социалисты. И они не всегда друг друга понимают.

Лили пожала плечами и заметила:

– Но они ведь называют себя патриотами.

– Лили, солнышко, тебя наглым образом обманули, – игриво произнёс Отто. – Это не те патриоты, что тоскуют по имперским временам. Они враги республики. К тому же в своё время этот Хитлер объявил своим однопартийцам, что исключит каждого, кто устроит в Руре диверсию против французских оккупантов. Лично я за подобный подвиг объявил бы такому диверсанту благодарность и назвал бы его славным сыном Германии. А то, что делает Хитлер очень далеко от любви к неделимому отечеству. Кстати, у отечества к нему большие претензии. Им очень интересуется налоговая служба. Мой источник говорит, что после освобождения Хитлер безбедно живёт на вилле и ездит в шестиместном мерседесе с телохранителем и личным водителем. А об источнике его доходов ничего не известно.