Текст книги "Всё закончится на берегу Эльбы(СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, конечно, – заверил его Карузин, – ведь пока такой технологии нет. Николай Фёдорович, знаете ли, был большим мечтателем. Все его теории о воскрешении детьми отцов родом из его детства, да. Он ведь был внебрачным сыном князя Гагарина, рос без участия отца. Отсюда и все его мысли о высшем единении сынов и отцов, даже если их разделила смерть. Как помните, он призывал воскрешать всех. Но к чему нам это? Во все времена люди были разные, зачем нам возвращать к жизни и откровенных подонков? Другое дело, если подходить к процессу избирательно, и даровать бессмертие только выдающимся людям. У Владимира Ильича не осталось потомков, а это осложняет процедуру его возможного воскрешения. Но мы с товарищами можем попытаться сохранить его тело, чтобы потом, когда технология оживления появится, у нас был хоть какой-то биологический материал для воскрешения. Мы обсуждали различные варианты – и содержание тела в атмосфере азота для препятствия окисления жиров, и погружение в ванну с бальзамирующей жидкостью, и замораживание при -10 градусах Цельсия. Красин так рвётся в бой, что сейчас скупает по Германии холодильное оборудование. – И Карузин раздраженно махнул рукой. – Что с него взять – инженер. Но мы-то с вами медики.

Теперь и профессор Метц начал проникаться всей грандиозностью идеи, которую задумали советские анатомы. Законсервировать тело на максимально допустимый срок с полной сохранностью внешнего вида. Годы, десятилетия, а может и больше. А ведь никто ещё не добивался таких результатов, ни один специалист, ни в одной стране мира. Если бы это стало возможным, советские бальзамировщики показали бы себя выдающимися мастерами своего дела и прозорливыми учеными.

– Вы знакомы с профессором Шором? – внезапно поинтересовался Карузин.

– Георгием Владимировичем? Конечно, ещё по Военно-медицинской академии.

– Так вот профессор Шор предложил использовать глицерин – впрыскивать его под кожу.

– Глицерин... весьма разумно, – согласился Метц. – Клетки, пропитанные им, никогда не высохнут, так как глицерин притягивает влагу из воздуха, и никогда не загниют, так как он хороший консервант.

– Но есть побочный эффект, – поспешил возразить Карузин. – Такой способ ведёт к пигментации. Не получится сохранить кожу в первоначальном виде.

– Значит, изменится цвет, – задумчиво протянул профессор Метц.

– Да. Но не исключено и усыхание. Кожа станет бурой, даже коричневой, и будет выглядеть как иссохший пергамент. Если бы вы только нашли рецепт бальзама вашего деда, можно было бы устранить эту проблему.

– Право слово, я не могу вам ничего обещать, – признался профессор Метц и пожал плечами. – Я ведь не против, просто...

– Да-да, я понимаю, – горько закивал головой Карузин. – Профессор Книпхоф не оставил вам формулы.

– А что будет, если ваша попытка бальзамирования не удастся? Если ничего не получится?

– Не получится, так не получится, – с лёгкостью произнёс Карузин, – что уж тут поделать. Мы ничего не теряем. Если ничего и вовсе не предпринимать, то тело придётся вскоре предать земле. Так не попытать ли удачу?

– Вы будете ответственным за эксперимент? – поинтересовался профессор Метц.

– Нет, что вы, я всего лишь на подхвате. Руководить процессом поручено одному химику, вторую скрипку будет играть мой харьковский коллега. Он всё боится, что в случае неудачи советская власть припомнит ему былую связь с белыми. Он ужасный паникёр. Всё время ходит и говорит, что ничего не получится, что он не давал своего согласия на участие, что его заставляют. Жутко мнительный, хотя и знаток своего дела. Боюсь, что рассчитывать я могу только на вас.

– Вы преувеличиваете, – смутился Метц. – Но я обязательно проверю записи профессора Книпхофа и сразу же сообщу вам, если что-нибудь найду.

– Благодарю, Павел Иванович, надеюсь, всё закончится благополучно.

Распрощавшись с Карузиным, профессор Метц ещё долго прокручивал этот разговор в памяти. Он впервые слышал, чтобы его дед Книпхоф когда-либо изобретал чудо-препарат от пигментных и трупных пятен. С другой стороны, Книпхоф всегда был скрытным и чересчур деятельным анатомом. Может он и вправду что-то изобрёл. Но почему тогда не обнародовал свои успехи?

Ответ профессору Метцу удалось отыскать в домашней библиотеке, в тайнике под банкой с заспиртованным зародышем пятикопытного ягнёнка-циклопа. Рядом с пустым грязным пузырьком лежал список из множества ингредиентов, одним из которых значилась "черная кровь белой женщины", которая "вследствие фагоцитоза перерабатывает отмершие клетки крови и остается под кожей, поддерживая её влажность".

Такого от своего деда профессор Метц никак не ожидал. Но ведь всё гениальное – просто. Разумеется, чёрная кровь с её устойчивостью к сворачиванию способна долгое время продержаться в любой среде, даже под кожей трупа. А учитывая, что носитель этой крови питается кровью человеческой, избавление от трупных пятен гарантированно.

Метц помнил, как профессор Книпхоф получил чёрную кровь белой женщины Мери от британца Рассела. Помнил он и наказ, использовать эту кровь для поиска эликсира жизни. Но чтобы вместо оживления мёртвого употребить чудесную кровь для поддержания жизни в мертвеце – до такого мог додуматься только анатом Книпхоф.

Где взять нужное количество чёрной крови, так необходимой для изготовления бальзама, профессор Метц знал, благо Лили не задавала лишних вопросов.

16

Летом профессор Метц получил телеграмму из Лондона, в которой доктор Рассел извещал его, что вскоре прибудет с визитом и новым презентом.

Метц запаниковал. Пять лет назад его эксперимент с шишковидной железой кровопийцы завершился успехом. Но он не известил об этом своего патрона, хоть и должен был. Что теперь говорить Расселу? Что его дочь Лили перестала быть похожа на саму себя и начала питаться кровью?

Профессор Метц слишком хорошо помнил, как Рассел обошёлся с подземной белой женщиной: как порезал ей руку лишь для демонстрации регенерации, как разрешил вытащить из неё кусочек мозга, только для того чтобы исследовать его. Для хирурга Метца подобное изуверство противоречило профессиональной этике. Но Рассел уже признавался, что держит несчастную Мери в подвале уже больше двадцати лет. Что это если не рабство? Что может прийти в голову такому человеку, увидь он Лили – нежный цветочек, юную прекрасную девушку? Полюбуется и забудет или заберет в Лондон и посадит в свой подвал?

В назначенный день профессор Метц наказал Лили не появляться дома. Взволнованный отец заручился обещанием Отто, что тот сводит её в кино, а после они посетят выставку современных художников, съездят на пресс-конференцию к ратуше, а потом прогуляются в парке – так и пройдёт весь их день вдали от дома.

За десять лет с момента прошлого визита доктор Рассел немного постарел. Да и сам профессор Метц в свои шестьдесят четыре года не был молод. Первое, что произнёс Рассел при их встрече, был странный комплемент:

– Слышал о ваших контактах с советскими бальзамировщиками. Мои поздравления. Вижу, ваши исследования дают хоть и побочные, но положительные результаты. Вы не посещали Москву?

– Нет, – обескураженно ответил Метц, пытаясь понять, к чему же ведёт Рассел.

– Я тоже не был. Но очевидцы уверяют, что покойный вождь выглядит как живой. Говорят, даже брат Ленина выбежал из мавзолея крайне напуганным. – И Рассел иронично заметил, – Надеюсь, вы не переборщили с пересадочным материалом, а то ещё чего доброго покойник вздумает ожить и продолжить мировую революцию.

Профессор Метц терялся в догадках, откуда Рассел мог обо всём этом знать, если он не был ни в Мюнхене, ни в Москве. Единственное слово, которое вертелось на языке, было "шпионы".

А Рассел, как и в прошлый раз, вынул из саквояжа банку с шишковидным телом и протянул её Метцу:

– Полагаю, моё подношение весьма своевременно, особенно сейчас, когда многие ученные Европы увлечены изучением мозга.

– Да-да, конечно, – спешно произнёс профессор и без колебаний принял препарат.

– У вас замечательный зять, – неожиданно заметил Рассел. – Достойный продолжатель семейного дела. Я слышал о его экспериментах с крысами. Весьма обнадеживающе.

– Что вы имеете в виду?

– Так ведь вначале разумно ставить опыты на животных, чтобы потом перейти к экспериментам на людях. Отдайте это ему, – указал взглядом на банку Рассел, – пусть молодой человек расширит свой научный кругозор. Помню себя в его годы... – задумчиво протянул Рассел, и добавил, – А ведь именно тогда я и встретил Мери.

Весь вечер профессор Метц размышлял над словами англичанина, думая о том, что же сказать Даниэлю. Но зять первым зашёл в кабинет и увидел всё сам. Заметив знакомую склянку с не менее знакомым содержимым, он тут же спросил:

– Это то самое шишковидное тело, что вы пересадили Лили?

– Да, Даниэль, – признал профессор.

– И что вы собираетесь с ним делать?

– Пока не знаю, – с горечью вздохнул Метц, – не знаю.

– Откуда оно у вас?

– Та, у кого его забрали, – неуверенно произнёс профессор, – не человек в привычном для нас понимании.

– А кто же? – поражённо вопросил ученик.

– Видишь ли, – колеблясь, сказал Метц, – та женщина пила кровь.

В глазах ученика блеснул огонёк любопытства, и он спросил:

– Так значит, от неё этот недуг передался Лили?

– Я бы не называл это болезнью. Скорее приспособлением.

– К чему?

– Мне сложно сказать. Насколько я помню былые разговоры, та женщина жила в таком месте, где нет ничего кроме голой земли.

– Я не понимаю.

– Пещеры, подземелья, катакомбы. Там, где нет света, нет и растительности. Но там нет и людей. Я не знаю, почему она питается кровью. Но Лили не стала похожей на неё, поверь мне.

– Вы уверены? То, что стало с Лили, не имеет аналогов в истории медицины. Если бы я был суеверен, то посчитал бы нашу с вами алхимическую операцию искусственным созданием гомункула. Но ведь с Лили случилось полное биологическое перерождение. И это грандиозно!

– Пока мы не знаем, чем всё это может закончиться, – попытался умерить его восторг профессор, – Каковы побочные эффекты такого перерождения? Я боюсь, Даниэль... не знаю, что ждёт нас завтра, через год или десять лет. Лили не просто осталась жива, она кардинально преобразилась и стала другой. Я создал из своей дочери нового человека, который не спит и не ест. Но я не знаю до конца, на что способен новый человек. И это неведение страшит меня. Порою что-то внутри меня говорит, что я ошибся, когда изменил ход природы. Но голос разума побеждает все сомнения. Я врач, и должен спасать жизни, а не безучастно смотреть, как они гаснут.

– Конечно профессор, как же иначе?

Учитель и ученик ещё долго спорили о жизни и смерти. Сколько бы профессор Метц не высказывал собственных опасений по поводу будущего Лили, столько и Даниэль заверял его, что эксперимент с оживлением мёртвого тела не имеет аналогов в истории медицины, и его нужно, во что бы то ни стало продолжать, тем более, что новый биологический материал в виде железы снова оказался в руках профессора.

Когда в поздний час Даниэль вернулся в спальню, Сандра уже и не ждала его появления и потому успела принять крепкое успокоительно. Пытаясь заснуть, она почувствовала, как муж лёг на кровать.

– Сандра... – тихо позвал Даниэль, но она не стала к нему поворачиваться, продолжая лежать на боку и делать вид, что спит.

Когда он ласково провел рукой вдоль её бедер к изгибу талии и попытался обнять, Сандра раздраженно скинула его руку и плотнее укуталась в одеяло. За спиной раздался разочарованный вздох.

– И почему ты так себя ведёшь? – устало вопросил он. – Я давно уже понял твою хитрость. Если я прихожу в спальню вовремя, ты принимаешь меня, если я опаздываю, то ты начинаешь пить. Сандра, может хватит? Уже год ты изводишь меня и губишь себя. Зачем? Хочешь привлечь моё внимание? Я вроде бы и так стараюсь.

– Чего ты там стараешься? – сиплым голосом проворчала Сандра. – Ты сам хитрый. Спешишь прийти пораньше, чтобы я не успела выпить. А может я не хочу, чтобы ты приходил?

– Почему ты так говоришь? – обиженно произнёс Даниэль. – Сколько бы я не пытался с тобой помириться, ты постоянно принимаешь мои слова в штыки. Да, сегодня я задержался и не успел прийти раньше. Но это только потому, что я разговаривал с твоим отцом и разговор этот был очень серьёзным. – Немного помолчав, он уверенно добавил, – А может мне стоит рассказать профессору, что уже год ты пьёшь абсент? Может хоть это приведёт тебя в чувства?

Сандра резко повернулась к мужу и зло посмотрела на него:

– Только попробуй. Расскажешь ему про выпивку, я расскажу про тебя и Лили.

Видимо, этот аргумент подействовал, ибо Даниэль не нашёлся, что ответить Сандре. Так они и молчали. Сквозь навалившийся сон ей показалось, что кто-то тихо сказал: "Ты не хочешь бороться за наш брак, значит, я один поборюсь". А может ей это просто приснилось.

Через несколько дней, когда Даниэль снова задержался в своей крысиной лаборатории, Сандра привычно откупорила бутылку и выпила первую рюмку. Горький вкус показался ей ещё более неприятным. Тусклый свет в комнате противно замерцал, от чего Сандра устало прикрыла веки. Но мерцание не прошло, в довесок к нему послышался странный гул, и Сандра почувствовала, что падает в пропасть. Распахнув глаза, она явственно увидела, что всё ещё находится в своей спальне и сидит на кровати, а перед ней стоит наполовину пустая бутылка зеленого напитка. По телу прокатилась судорога, и к собственному ужасу, Сандра поняла, что не может пошевелиться. Бессильно закричав, она из последних сил сделала рывок и повалилась на пол.

Сквозь пелену боли и страха Сандра почувствовала, как кто-то вбежал в комнату и пытается её поднять. Потом были голоса. Кажется, Лили рыдала, отец причитал, а Даниэль успокаивал его. Перемежаясь с гулом в ушах, до Сандры долетали обрывки чьих-то слов: " глюкоза... морфин опасен... уже год... хронический абсентизм... девочка, зачем же ты так с собой... полынь... туйон ядовит... я не чувствую её сердцебиения..."

А внезапно всё померкло и затихло. Разум окутала пустота.

Сквозь пелену то ли сна, то ли забытья Сандра пыталась побороть немощь, но тело ей не подчинялось. Оставалось только лежать и слушать, что происходит вокруг. Но чужие слова не вносили ясности в происходящее.

– Профессор, – с тревогой в голосе обращался к нему Даниэль, – что-то пошло не так.

– Я и сам это вижу, мальчик мой, – глухим голосом отозвался отец.

– Она изменилась, – продолжал недоумевать муж, – но совсем не так как Лили. Теперь они совсем не похожи друг на друга. И я не могу понять почему. Ведь мы дали Сандре молоко с выпаренной кровью именно Лили.

– Железа была крупней.

– Что вы имеете в виду?

– Я едва сумел ввести её в ноздрю. Не понимаю.

А потом голоса затихли. Сандра потеряла счёт времени, когда вновь услышала слова мужа:

– Ты помнишь, как это происходило с тобой? – спрашивал он кого-то.

– Нет, – послышался сдавленный голос Лили. – Ничего не помню. Только как папа дал мне выпить серое молоко, а потом я открыла глаза и увидела его. А потом тебя. На тебе лица не было, будто ты испугался меня.

– Ты просто сильно изменилась, – словно оправдываясь, ответил он.

– Но почему так сильно изменилась Саша? Она не осталась прежней, но и не стала такой как я. Как так могло получиться?

– Не знаю Лили, – понуро отвечал Даниэль. – Я рассчитывал, что всё повторится в точности, как это было с тобой, но я ошибся. Не знаю, почему она не стала такой же как ты, не знаю.

– Не важно. Похожи мы с Сашей или нет, но мы сестры. Этого никто не сможет изменить.

Сандра и дальше время от времени слышала разговоры родных. Как она не старалась открыть глаза, пошевелить рукой или ногой, но ничего не получалось. Сандра беспомощно пребывала в темноте, в ясном сознании, но без малейшего шанса дать знать об этом другим.

Судя по разговорам, отец теперь знал о её пьянстве, но вовсе не сердился. Напротив, он то и дело корил себя, что не смог доглядеть, порою даже попрекал Даниэля, что тот не известил его вовремя. Сандре казалось, что отец сидит у её кровати и проводит рукой по волосам. Вот только Сандра ничего этого не чувствовала, ей просто казалось, что он рядом и его забота обволакивает её.

Потом казалось, что Лили держит её за руку и подолгу не отпускает. И Даниэль – сидит напротив и чего-то упорно ждёт.

Когда ощущение собственного тела вернулось, Сандра взвыла от боли, что разливалась и скручивала конечности и каждый позвонок. Перед глазами мелькали испуганные лица родных, но суета вокруг не могла отвлечь Сандру от мучений. Казалось, это длилось вечно. Но постепенно боль стала уходить, а вместе с ней и крики со стонами отчаяния. Когда к Сандре вернулся дар речи, она попросила больше не колоть ей морфий, от которого становилось только хуже.

Когда дурман лекарств выветрился и Сандра смогла ясно взглянуть на происходящее вокруг, она увидела комнату, отведённую отцом под операционную и процедурною. В полутьме, освещенной ночником, она разглядела, спящего Даниэля, что сидел в кресле, придвинутом к её кушетке. Сандра тихо встала и пошатнулась – с непривычки ноги отказывались её держать. Ухватившись за спинку кресла, она невольно разбудила Даниэля. Когда он открыл глаза, то поспешил вскочить с места и обнять Сандру. Он осыпал её поцелуями и лихорадочными словами:

– Ты вернулась... любовь моя... Сандра... теперь всё будет хорошо... как раньше...

А Сандра всё стояла и не могла понять, что же в нём изменилось. Определённо, с Даниэлем было что-то не так. Отстранившись, она внимательно посмотрела на озадаченного её холодностью мужа.

– Ты стал ниже ростом? – понимая всю глупость вопроса, спросила она.

Сандра продолжала смотреть на Даниэля, держа голову прямо. А ведь раньше ей приходилось её задирать, чтоб смотреть на мужа внизу вверх.

– Нет, Сандра, – смущённо ответил он. – Я остался прежним. Просто ты...

Договаривать он отчего-то не стал. Невольно Сандра посмотрела себе под ноги, но никакой обуви с высокой подошвой на своих ступнях так и не увидела. Не увидела она и своей пышной груди. Не веря собственным глазам, Сандра провела ладонями по стану, но ни груди, ни живота, ни широких бёдер так и не нащупала. Настолько плоской и тощей Сандра не была даже в детстве. В ужасе она глянула на свои руки – пальца отчего-то вытянулись и стали костлявыми. Сандра схватилась за голову пытаясь ощупать лицо, но от одних только ощущений ясного понимания, что происходит, так и не пришло. Когда Сандра коснулась волос, то почувствовала шапку тугих кудрей, а когда попыталась вытянуть их, то перед глазами предстали светлые соломенные локоны.

Сандра кинулась в сторону коридора, чтоб взглянуть на себя в зеркало, но Даниэль угадал её манёвр и перехватил жену в дверях.

– Нет, Сандра, – умоляюще произнёс он, – тебе ещё рано. Остановись, давай сначала поговорим.

Но ей не нужны были разговоры. Сандра просто хотела посмотреть на свое отражение. Когда она увидела в зеркале высокую и худую блондинку с густыми кудрями, она не сразу разглядела впалые щёки, заострившийся нос и резкие черты лица. Она не могла оторвать взгляда от испуганных серых глаз, ужас в которых множился с каждым мгновением. Он слово гипнотизировал, забирая всякие силы, чтобы отпрянуть от зеркала и отвернуться. Лишь когда из глаз потекли алые струйки слёз, Сандра в страхе закричала и отшатнулась.

Даниэль подхватил её со спины и не дал упасть. Не помня себя, Сандра рыдала в голос, а Даниэль шептал ей на ухо:

– Тише, Сандра, тише... всё образуется, только не плачь... я с тобой, любимая... тише...

На крик прибежали отец и Лили. Дирк протяжно выл в коридоре, как обыкновенно собака воет по покойнику – тоскливо и надрывно. Кода Сандру увели в спальню, она ещё долго не могла успокоиться и прийти в себя: оказаться в чужом безобразном теле было противно, и оттого душа болела и рвалась наружу, прочь.

Лишь на следующее утро, когда Даниэль оставил Сандру и ушёл на прогулку с псом, в их комнату вошёл отец. Смущенно улыбнувшись, он вмиг погрустнел и присел на кровать рядом с Сандрой.

– Папа, – осипшим грубым голосом, обратилась она, – что со мной случилось?

– Ты отравилась, – мягко пояснил отец, гладя её по руке. – То, что ты пила, содержало повышенную дозу туйона. Это опасное, ядовитое вещество.

– Откуда оно там взялось?

– Из полыни. Абсент ведь настаивают на полыни. У тебя, наверное, были галлюцинации?

– Свет мерцал, – согласилась Сандра, – я падала в пропасть.

– Вот видишь. Всё дело в туйоне. Видимо производитель ошибся и добавил больше, чем нужно. Тот абсент вообще изготовлен кустарно, так что...

Сандра хотела было возразить, что пила из той бутылки днём ранее и ничего плохого с ней после этого не случилось, но осеклась, едва открыв рот. В душу закрались тревожные сомнения. С каждой секундой они выстраивались в четкую схему из следствий и причин. Но Сандру волновало и другое:

– Разве туйон может так обезобразить?

– О чём ты дочка?

– Почему я так выгляжу? Где моё тело?

– Твоё тело при тебе. Просто оно претерпело изменения. Как у Лили.

– Нет, – замотала головой Сандра. – Лили не такая. У неё фигура женщины, а не мальчика, у неё блестящие чёрные волосы, а не мочалка на голове, у неё красивое лицо, а не гримаса...

– Сандра, перестань, – похлопал её по руке отец. – Твое лицо не гримаса. Ты просто ещё не привыкла к нему.

– А ты?

– Я? – удивленно переспросил он и вынуждено признал, – Ты права, за сорок дней, что ты лежала в забытьи, я видел всё, что происходило с твоим телом, и успел привыкнуть к изменениям в твоём облике. Те боли, что мучали тебя – это всё из-за роста костей. Ты просто выросла.

– Я не ребёнок, папа, – укоризненно произнесла она. – Я уже давно не могу расти. И при чём тут туйон? Скажи мне правду, я умерла? Как когда-то Лили? И вы с Даниэлем вернули меня к жизни? Но почему так? Зачем вы изуродовали моё тело?

Отец тяжело вздохнул и, не поднимая глаз, произнёс:

– Прости меня, Сандра. Я был очень напуган, когда увидел, как ты бьешься в конвульсиях на полу. Я вспомнил, как несколько дней умирала Лили, вспомнил телеграмму, где было сказано, что ваша мать скончалась. Сандра, дочка, поверь, я боялся потерять тебя. Я бы не смог пережить и твою... – Он осёкся, так и не произнеся очевидное слово. – Родители не должны переживать своих детей, Сандра. Если хочешь, считай меня эгоистом, но я не мог поступить иначе. И Лили меня поддержала. И Даниэль. Всё время, что ты была без сознания, он делился с тобой своею кровью.

– Что? – опешила Сандра? – Какую кровь, зачем? Разве я ранена?

– Нет, Сандра, теперь тебе постоянно будет нужна кровь. Как и Лили.

– Нет!... – в ужасе протянула она, уронив голову на колени, – я не хочу кровь. Зачем?

– Тише, Сандра, упокойся, – водя ладонью по её спине, приговаривал отец. – Теперь уже ничего не поделать. Только кровь может поддержать в тебе жизненные силы. Ничего страшного в этом нет. Лили уже пять лет живет за счёт донорской крови и ничего плохого с ней не случилось.

В голове Сандры засело имя сестры. Пять лет назад Лили умирала от перитонита, но отец с Даниэлем нашли способ вернуть её к жизни, после чего сестра изменилась до неузнаваемости, как снаружи, так и внутри. Тогда-то Даниэль и изменил Сандре с новой Лили – прекрасной и нежной. Тогда-то он и стал попрекать Сандру за то, что она не смогла забыть его измену. Тогда-то она и стала пить, из-за чего и отравилась. Но отравилась ли? Нет, она пила абсент из той бутылки накануне и ничего с ней дурного не случилось. А может это Даниэль отравил её, убил, дабы сделать такой как Лили? Вот чего он хотел все эти годы – чтобы его жена уподобилась его прежней возлюбленной, чтобы она всегда была как Лили – её тенью и копией.

Пошатывающейся походкой Сандра вышла в коридор, чтобы встретить мужа, когда тот вернётся с прогулки. Когда Даниэль вошёл в квартиру, Дирк неохотно пересёк порог. Как только пёс увидел Сандру, то сразу прижал хвост и уши и как-то странно попятился назад.

– Сандра? – улыбнулся ей муж. – Ты встала, значит, тебе стало лучше? Это прекрасно...

– Ты отдавал мне свою кровь, – перебив, сурово вопросила она.

– Конечно. Как же я мог доверить это постороннему? Ты ведь моя жена. Мой долг заботиться о твоём благополучии.

От этих высокопарных и самоуверенных слов внутри Сандры начала закипать злоба. Дирк жалобно заскулил и скрылся за дверью, но поводок в руках Даниэля не дал ему далеко уйти.

Наверное, что-то нехорошее мелькнуло во взгляде Сандры, раз Даниэль спал с лица, прежде чем она вцепилась в него мертвой хваткой и повалила на пол.

– Тогда я выпью из тебя всю твою кровь, – закричала она – всю, без остатка!

Сандра не знала, как бить, но ей очень хотелось причинить Даниэлю сильную боль. Подоспевший отец оттащил её от мужа и ошарашенный Гольдхаген в ужасе отполз от кричащей и извивающейся жены.

– Я не умирала! Ты убил меня! Ты это сделал!

Отец поспешил увести Сандру в комнату, чтобы уложить в постель, но буйство и истерика заставляли Сандру метаться по кровати и вырываясь из рук отца. Ей хотелось крушить, хотелось истязать и ранить. Только ремни, которыми отец связал её по рукам и ногам, заставили успокоиться, когда скованная Сандра окончательно выбились из сил.

Вскоре в комнату вошла Лили, но Сандра лишь металась в бреду и скороговоркой причитала:

– Лучше бы я не рождалась... я ведь не должна была родиться... я должна была стать мертвым плодом....

– Ты что такое говоришь! – опешила Лили, пытаясь обнять извивающуюся сестру.

– Я не родилась... я не прошла по родовым путям... я осталась внутри... и мама умерла... а я не умерла... не умерла...

Постепенно, день за днём Сандра стала приходить в себя и привыкать к новой жизни. От тяжёлых мыслей она больше не могла заставить себя заснуть. Стоило только закрыть в ночи глаза, как в полудреме появлялись очертания угрожающих фантомов, и Сандра вскакивала с кровати и зажигала ночник. Днём она с отвращением глядела на своё отражение в зеркале, не узнавая в нём ничего. Она не стала такой же красивой как Лили, напротив, стала только дурнее себя прежней. Старые платья висели на Сандре как на вешалке, вся обувь оказалась мала. Жизнь без сна вначале казалась мучительной, жизнь без еды с постоянными вливаниями крови становилась пресной, жизнь без выпивки и вовсе потеряла всякие краски. Язык не ощущал никаких вкусов. Для интереса Сандра пару раз полоснула себя по венам, не из желания умереть, а просто от безразличия. Порезы зажили через пять минут.

Даниэль сторонился Сандры. Может он всерьёз боялся, что она исполнит обещание его обескровить, может быть ему просто было стыдно смотреть ей в глаза. Но поговорить им всё же пришлось.

– А куда подевался Дирк, – внезапно для самой себя спросила Сандра, поняв, что давно не слышала пса.

– Он убежал, – бесцветным голосом ответил Даниэль.

– Куда?

– Я не знаю, – через силу ответил он. – Когда ты кинулась на меня, он сорвался и убежал. Я искал, звал. Но, он не вернулся.

– Он меня боится, – заключила Сандра. – Ты тоже.

Даниэль хотел было уйти от неприятного разговора, но не успел.

– Зачем ты отравил меня?

– Я? – вопросил он и с упрёком добавил, – Это ведь ты пила целый год.

– Однако не упивалась до смерти, – злобно глянув на мужа, ответила Сандра. – Мне надо было раньше догадаться, что ты за человек. Вначале ты резал крыс и морских свинок, а теперь решил поэкспериментировать на мне. Что ты думал? Я стану лучше? Я стану такой же, как Лили? Может у меня волосы почернеют и талия станет тоньше, грудь выше и мы с ней снова будем выглядеть как близнецы? Даниэль, ты что, так до сих пор ничего не понял? Мы с ней разные люди, в наших головах разные мысли и чувства. Мы не две копии друг друга. Может быть когда-то ими и были, но не сейчас. Пять лет назад в Лили умерло всё лучшее, что было у нас обеих. А теперь и я умерла. Я какой-то другой человек и больше не понимаю себя. И тебя не понимаю. И её. – На миг Сандра замолчала и внезапно для самой себя произнесла, – У меня прекратился цикл. Ты знал, что так будет?

Даниэль промолчал, отчего Сандра взорвалась негодованием:

– Да ты хоть понимаешь, каково мне, женщине, теперь жить, зная, что у меня никогда не будет детей? Ни твоих, ни моих!

Она обессилено опустилась в кресло и закрыла лицо руками, тихо произнеся:

– Я знаю, как ты любишь моего отца, но... Ты поступил как кукушонок. Знаешь, что они делают, когда оказываются в чужом гнезде? Выбрасывают яйца, убивают родных птенцов, чтобы остаться единственными нахлебниками.

– Зачем ты так говоришь? – наконец заговорил Даниэль.

– Я не знаю. Я, правда, не понимаю, почему ты так поступил со мной. За что? Потому что я не такая как Лили? Тогда почему тебе не жить с ней?

– Потому что моя жена ты, – твёрдо заявил он. – И ты, наконец, бросила пить. Теперь хотя бы бутылка не будет препятствием между нами.

Может лет пять назад, когда они были молодоженами, такие слова воодушевили бы Сандру, вселили надежду, что её жизнь не безразлична Даниэлю и он её любит. Но сейчас его слова звучали как приговор о пожизненном заключении в одной камере.

– Я никогда не скажу о твоем поступке отцу, – пообещала она. – Только потому, что это убьет его. И ты... никогда не говори отцу, что ты сделал со мной. Никогда.

17

Профессор Метц ломал голову над необъяснимой с точки зрения логики загадкой. Близнецы – два идентичных друг другу человека. Две железы взяты у одной и той же белой женщин. Вторая операция прошла, в точности повторяя первую. Но результаты чудовищно разнятся. Почему после перерождения Лили и Сандра окончательно перестали быть близнецами? Чего он не знает о физиологии мозга белой женщины? Какие ещё послеоперационные последствия помимо пития крови ждут его дочерей?

За ответом профессор Метц отправился в Ганновер, ведь именно там его ждал Фриц Хаарманн, заключенный городской тюрьмы, чей мозг после казни обещали отдать профессору для исследований.

Еще с юношеских лет Фридрих Генрих Карл Хаарманн был известен саксонским психиатрам. В молодости он приставал к маленьким детям, из-за чего его сочли тихим сумасшедшим и поместили в психиатрическую клинику. Но в один прекрасный момент Фрицу надоела опека врачей, и он сбежал, чтобы бродяжничать в Швейцарии, снова вернуться в Ганновер, и даже послужить в армии. После войны он открыл кондитерскую лавку в родном городе, где помимо сдобы стал торговать и мясом.

Фриц Хаарманн был гомосексуалистом. Этот порок не был такой уж редкостью для Ганновера. Многие юноши, чувствовавшие тягу к мужчинам и не находящие понимания в семье, уезжали из дома именно в этот город, где на мужскую любовь смотрели куда как проще. Новая жизнь начиналась для них с вокзала. А в зале ожидания их встречал Фриц Хаарманн. Он знал, как в толпе малолетних бродяжек найти распутного и нуждающегося паренька – он чувствовал его всем своим нутром и никогда не ошибался.