Текст книги "Всё закончится на берегу Эльбы(СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Через неделю Пауля Метца не стало.

25

После «национальной революции» Хитлера наметилась тенденция, знакомая со времён французской директории и русского Октября – революция начала пожирать своих детей.

Когда глава штурмовиков Рём назвал Хитлера "этим ефрейтором" и объявил о своём неподчинении, Хитлер объявил себя "высшим Верховным судом немецкого народа" и отдал распоряжение о расстреле видных штурмовиков и прочих своих оппонентов. Говорили, что в болотах близ Мюнхена нашли обезображенное тело бывшего генерального комиссара Баварии фон Кара, того самого, что в 1923 году воспротивился "пивному путчу" и отсрочил на десять лет приход национал-социалистов к власти. Но в ту "ночь длинных ножей" внутри одной партии националисты одолели социалистов.

А через месяц умер ещё один неудобный властям человек – президент Гинденбург. На его место метил принц Август Вильгельм Прусский, младший сын беглого императора и правоверный нацист, но Хитлер остался верен своему политическому стилю. Как когда-то он аннулировал мандаты коммунистов в парламенте, теперь он совместил пост канцлера и президента. Отныне верховным главой Германской империи стал вождь Адольф Хитлер. На плебисците его отказались поддержать одиннадцать процентов пришедших избирателей.

Распробовав пьянящий вкус власти, Хитлер решился нарушить так ненавистный многими Версальский договор, чтобы восстановить военный суверенитет страны. Иностранные лидеры ограничились лишь формальной нотой протеста. На большее их возражений не хватило.

Расправившись с врагом внешним и внутренним, нацисты снизошли, чтобы исполнить своё самое громкое предвыборное обещание – ликвидировать безработицу.

После смерти профессора Метца, Сандра недолго оставалась единственным кормильцем семьи. Даниэля Гольдхагена, после сдачи экзамена на благонадежность, пригласили на должность преподавателя зоологии в университет.

За пять лет, что он был отлучен от алма-матер, в ней произошли коренные изменения. Студентов стало меньше. Власти постановили, что прежде чем грызть гранит науки, молодым людям необходимо отбыть трудовую повинность, а именно, отправиться строить дороги, чистить пруды и осушать болота. Всё это они называли "трудовым семестром", и длился он полгода.

– Не понимаю, – раздраженно брюзжал дома Даниэль, – зачем вообще нужны университеты, если неквалифицированные рабочие руки сейчас ценнее образованных людей? Может проще узаконить рабство и погнать на стройки всех служащих?

Сандра не могла не поддеть кабинетного ученого и его взгляды на жизнь, сказав:

– А, по-твоему, новые дороги, по которым будут ездить миллиона людей, бесполезнее, чем научная статья по ботанике, которую прочтет и забудет от силы сотня человек?

– Ты говоришь совершенно безграмотные вещи, – обиделся он.

– Конечно, куда мне, простой машинистке до тебя, всеведущего ученого.

Сандра подтрунивала над Даниэлем, но вместе с тем была рада, что муж вернулся в университет. Наконец-то из дома переехала половина клеток с подопытными крысами. К тому же Даниэль перестал слоняться по квартире с недовольным видом всеми брошенного и покинутого.

После смерти отца Даниэль перенёс из их общей с Сандрой спальни все свои вещи в комнату, где раньше жила тётя Гертруда. Так окончательно оформился их с Сандрой разрыв, ведь теперь не было человека, перед которым стоило изображать видимость семьи. Сандра не понимала, почему её это волнует, ведь они давно уже не были близки и жили как соседи. Но её радовало то, что Даниэль перебрался в пустующую комнату, а не, со всей откровенностью, в комнату Лили.

Видимо, после его возвращения к работе, сестре стало скучно коротать будни в пустой квартире, так как вскоре светящаяся от счастья Лили объявила, что, наконец, собирается выйти замуж за замечательного человека и хочет познакомить сестру со своим женихом.

Ничего лучше, чем пригласить его на семейный ужин, в голову Лили не пришло. Сандра же терялась в догадках, как это будет выглядеть со стороны, если из четырех персон к еде притронутся только двое? Но больше всего её интересовало, кто он, её будущий родственник. И вместе с тем Сандру терзала тревога за сестру. Что будет, когда она покинет дом, в котором провела двадцать пять лет, как сложится её жизнь в новой семье? Хотелось верить, что намного удачнее, чем у самой Сандры.

Когда в комнату вошёл статный молодой мужчина тридцати лет, все сомнения тут же выветрились из головы как несущественные. Его военная выправка, чёрный мундир и петлица со сдвоенной руной зиг не оставляли места для догадок о профессии будущего родственника. Единственное, что теперь по-настоящему волновало Сандру, как жених Лили отреагирует на присутствие Даниэля, чья национальная принадлежность более чем красноречиво написана на его лице.

Гвидо Бремер был третьим сыном владельца суконной фабрики. Восемь лет назад он окончил военно-морское училище в Киле, три года назад вступил в Национал-социалистическую рабочую партию Германии и теперь служил в Мюнхенском отделении тайной государственной полиции в звании майора охранных отрядов.

Разговор за ужином сразу же не заладился. Сандра то и дело украдкой подкидывала кусочки телятины в тарелку Даниэля, весьма недовольного таким ухищрением жены. Спрашивать Бремера о его службе было как-то неудобно и даже боязно.

– Скажите, госпожа Гольдхаген, – первым поинтересовался Бремер, скользнув по ней холодным взглядом, – как замужняя женщина, вы не думали оставить свою работу в ратуше?

Сандра даже перестало фальшиво жевать. Настолько неожиданными стали эти слова.

– Простите, но что вы имеете в виду?

– Вы не могли не слышать, что в империи идёт борьба с безработицей. Миллионы мужчин стоят на бирже труда и не могут прокормить свои семьи, своих жён и детей. В то же время есть семьи вроде вашей, где оба супруга получают жалование. Вместо того чтобы заниматься домом и семьей, женщина проводит весь день на работе и отнимает кусок хлеба у голодающей семьи, хотя могла бы отдать свою должность нуждающемуся отцу семейства.

Выслушав этот монолог, Сандра холодно заметила:

– Вряд ли я чем-то могу помочь империи. Мне не знаком ни один мужчина машинист-стенографист, который претендовал бы на моё место. Для борьбы с безработицей нужно создать новые рабочие места, а не заниматься сомнительными прожектами. Экономике это пойдет только на пользу.

Судя по взгляду жениха Лили, аргументированный ответ не пришёлся ему по вкусу.

– Видите ли, господин Бемер, – набравшись смелости, продолжила Сандра, – не так давно, когда скончался наш отец, я, мой муж и Лили жили только на моё не особо богатое жалование. Когда Даниэль остался без работы, вряд ли его должность научного сотрудника отняла некая проворная дама. Однако сейчас у мужа есть заработок...

– Просто появилась новая лаборатория, – подтвердил Даниэль, – и потребовались новые сотрудники. Можно сказать, мне очень повезло.

– Теперь, – продолжила Сандра, – когда не стало нашего отца я, исполняю долг по содержанию своей сёстры. Надеюсь, вы не хотите, чтобы это бремя легло на моего мужа?

– Как старшая сестра вы поступаете благородно, – вынужден был признать Бремер, – Но можете быть спокойны. Вскоре эта ваша забота перейдёт ко мне.

Замечание про старшую сестру очень не понравилось Сандре. Она послала вопросительный взгляд Лили, сидящей напротив, и в ответ та лишь потупила взор.

– Я и Лизбет – продолжил Бремер, – уж точно не будем играть в феминизм. Настоящая работа женщины – это дом и семья.

И опять же Сандру смутило то, каким именем Бремер назвал Лили. Что же ещё сестра не досказала своему жениху?

– Единственное призвание женщины быть матерью, – продолжал он. – Преступно растрачивать свои силы на что-то иное вроде службы в канцелярии городского совета. Сейчас время думать о возрождении германской нации в буквальном смысле.

– По-вашему о городском совете думать не нужно? – поддела его Сандра и получила циничный и едкий ответ:

– Не потому ли у вас с господином Гольдхагеном нет детей?

Сандра буквально онемела. В ней бушевало желание выставить Бремера за дверь, ибо ни один мужчина не имел права говорить подобное женщине. Но заметив умоляющий взгляд Лили, она лишь холодно произнесла:

– Их нет по физиологической причине, и не будет никогда. Надеюсь, это оправдывает моё желание остаться машинисткой-стенографисткой в ваших глазах?

Бремер ничего не ответил, а на следующий день, когда Лили зашла в комнату сестры, чтобы спросить её мнение о своём женихе, но встретила лишь недовольный взгляд Сандры.

– Я уже поняла, что Гвидо тебе не понравился, – признала Лили.

– Он сделал всё, чтобы это было так, – холодно заметила Сандра. – Если ты действительно хочешь знать моё мнения, то я очень сомневаюсь, что ваша семья будет счастливой. Кажется, ты не рассказала ему как минимум о трёх важных вещах, которые не красят тебя в его глазах.

На минуту Лили задумалась, что имела в виду Сандра, но, вероятно, так ничего и не поняла. Тогда-то Сандра и решила выплеснуть всё накопившееся за прошедший вечер неудовольствие на сестру:

– Лили, ты хоть подумала о нас с Даниэлем, или мы уже перестали быть твоей семьей?

– О чём ты говоришь? – опешила та. – Я не пойму.

– Ты что, ничего не слышала о юдофобской политике, с которой априори согласен твой Гвидо? А может ты не в курсе, что Даниэль еврей?

– О Боже, – всплеснула она руками, – зачем ты так драматизируешь? Гвидо не людоед.

– Правда? Я заметила, как вчера он смотрел на Даниэля, особенно когда обнаружил на книжной полке Ремарка, которого запретили. Чего мне теперь ждать? Обыска? Ареста?

– Зачем ты выдумываешь, никто никого не будет арестовывать. Между прочим Гвидо расспрашивал меня о Даниэля. Когда я рассказала, что он был санитаром и вынес с поля боя множество раненых солдат, Гвидо потеплел. Эта история подняла Даниэля в его глазах, и Гвидо забыл о Ремарке. И какая вообще разница, какого происхождения Даниэль? Всегда нужно смотреть на поступки.

– Именно так я и делаю. А тебе самой не приходило в голову, что твой Гвидо убивал людей?

– Боже мой, Саша, – воскликнула Лили, – с чего ты это взяла?

Сандра лишь покачала головой и заметила:

– Я, конечно, понимаю, что в последнее время у тебя только любовь на уме и больше ты ничего не замечаешь. Но, знаешь ли, не так давно люди из службы твоего Гвидо перестреляли своих бывших соратников по партии. Что я должна была подумать, когда в наш дом пришёл человек в чёрной форме охранных отрядов?

Помрачнев, Лили сказала:

– Знаешь, Саша, ты права, политика меня совсем не волнует...

– Видимо – саркастически заметила Сандра, – с тех пор, как уехал Отто? То-то ты его плохо слушала, когда он во всех красках разоблачал Хитлера и его партию. Он ведь их яростный противник, Лили. А ты с такой лёгкостью променяла его на человека совершенно противоположных взглядов. Как так вышло?

Но Лили пропустила мимо ушей упоминание о прежнем любовнике и заключила:

– Я люблю Гвидо, и всё, что я хочу, так это стать ему хорошей женой. Что бы он ни делал, к чему бы его не обязывала служба, придя домой, он не услышит от меня ни расспросов, ни упреков. Дома он сможет отвлечься от работы и будничной суеты. Дома его будет ждать уют, забота и моя любовь.

Сандру впечатлили её слова. Никогда она и подумать не могла, что Лили способна отдать себя без остатка одному единственному мужчине. Во время её романа с Отто она была совсем иной: эгоистичной, легкомысленной и неверной. Теперь же Лили изменилась, и это было весьма неожиданно.

– Наверное, ты права, так и должна поступать хорошая жена, – согласилась Сандра. – Долго же ты шла к своему призванию. А Гвидо известно, что у вас не будет детей?

– Пока что мы не говорили на эту тему.

Беззаботность, с которой это было сказано, поразила Сандру, особенно после оскорбления, которое Бремер незаслуженно нанёс ей самой.

– Он вообще знает, сколько тебе лет, что он младше тебя? Почему он считает, что я твоя старшая сестра?

– Саша, ну подумай сама. Ты давно замужем, Даниэлю скоро будет сорок лет. Логично предположить, что ты старше меня, да и на вид...

Сандра прекрасно поняла, что хотела сказать Лили, но благоразумно не стала этого делать. Да, на фоне Лили Сандра сильно проигрывала. Но всё равно старше её она не была.

– Значит, для твоего жениха мы больше не близнецы, – холодно заключила Сандра.

– Ну пожалуйста, не надо трагедий, – умоляюще обратилась к ней Лили. – Какая разница, когда кто родился? Мы сёстры, и этим все сказано.

– А что будет, когда он увидит твои документы, где ясно написано, что ты родилась в 1899 году?

– Ничего. А что страшного может случиться?

– Лили! – не выдержала и повысила голос Сандра. – Посмотри ещё раз в зеркало, ты не выглядишь на тридцать пять. Может быть я и выгляжу, но не ты. – Поняв, что сестре нечего возразить, она продолжила допрос. – Гвидо вообще в курсе, что ты пьешь кровь? Надеюсь, что нет, ибо это будет настоящей катастрофой.

Лили виновато посмотрела на сестру, а после гордо вздернула голову, чтобы ответить:

– Да, знает. И вовсе не против.

От волнения Сандра опустилась на стул и произнесла едва слышно:

– Как? Зачем ты сказала?

– Я ничего не говорила, – всё тем же уверенным тоном продолжала Лили. – Я просто сделала.

– Что сделала?

Лили присела рядом и, не отрыва взгляда от испуганной сёстры, поведала:

– Разве ты сама не пробовала этого с Даниэлем? Наедине, в минуты страсти, разве тебе не приходило в голову узнать, какая она, кровь любимого человека?

Лили оказалась права, Сандре подобное никогда не приходило голову. Она даже не могла подумать, что кровь можно поглощать, не прибегая к переливанию. Пить? Но это же настоящий вампиризм!

– Ты?.. Его кровь?.. Как?

– Какая же ты формалистка, – рассмеялась Лили. – Можно питаться, как делаешь это ты. Но мой способ даже лучше, поверь. Это непередаваемое ощущение теплоты во рту и на языке. Я едва не забыла это чувство, если бы не Гвидо.

– Как он позволяет тебе такое?

– Я лишь прошу его надрезать кожу на плече. Ему кажется, что это лишь моя маленькая причуда. Здесь нет ничего опасного. Я прошу совсем немного, ведь делаем мы это часто. – Лили понизила голос до заговорщического шепота, но даже в нём проскакивали нотки пережитого наслаждения. – Это непередаваемое чувство, когда он даёт вкусить мне своей крови и изливает в меня семя. Я словно принимаю жизнь во всех её телесных проявлениях.

От этого признания Сандре стало несказанно противно. Совмещать питание и секс казалось абсурдом и мерзостью.

– Гвидо ничего не подозревает, – продолжала заверять её Лили. – Ты же знаешь, пока мужчина охвачен вожделением, его можно уговорить на что угодно.

Такая житейская премудрость тоже не была известна Сандре, да ей и не на ком было её испытать. Немного придя в себя после такого откровения, Сандра спросила лишь:

– А Отто?

– Что Отто? – нахмурившись, переспросила Лили.

– Ты и с ним это делала?

– Нет, он не позволял.

– Так значит, ты и его просила?

– Да, но он не понял меня. Поэтому всё и зашло в тупик.

Выслушав это неожиданное признание, Сандра призадумалась. С языка едва не сорвалось имя Даниэля, но она вовремя сдержала себя. Да и к чему спрашивать? Вряд ли бы он позволил Лили такое, ведь давнее обещание Сандры полностью его обескровить, наверняка, запало Даниэлю глубоко в душу, чтобы искать помимо плотских утех ещё и кровавых развлечений.

Прокрутив в голове сказанное Лили ещё раз и сопоставив факты, Сандра пришла к выводу: раз сестра пьёт кровь Бремера, следовательно, ей не нужны переливания через аппарат. И знать об этом обязан только один человек. И она поспешила спросить его об этом:

– Ты знал, что Лили отказалась от переливаний? – задала она вопрос Даниэлю. – И не сказал мне?

Гольдхаген удивленно посмотрел на жену и ответил:

– Мне кажется, это её личное дело.

– Правда? А может и мне устроить личное дело, как ты на это смотришь? Найти молодого любовника и ненавязчиво присосаться к его горлу?

– Не говори глупостей, – спокойно заметил Даниэль. – Пить кровь из шеи у тебя не получится, если ты не собираешься убить человека, конечно.

– Вы просто отвратительны, – в сердцах бросила Сандра, – оба.

– При чем здесь я? – вопросил он без тени обиды. – В конце концов, не вечно же Лили быть привязанной к гемотрансфузному аппарату. Это называется приспособлением к новым условиям среды и новой кормовой базе.

– Лили не крыса, чтобы так о ней рассуждать, – одернула его Сандра – Надеюсь, меня ты не погонишь на вольный выпас?

– Это твое личное дело, – пожал он плечами.

Сандре стало несказанно обидно. Впервые за много лет Даниэль сказал ей прямо, что её жизнь его совсем не интересует. А ведь когда-то он её ужасно ревновал даже без весомого повода. А теперь... теперь они лишь соседи по общей квартире. Тогда к чему тут ревность?

26

Свадьба Гвидо и Елисаветы Бремер состоялась в ратуше по новым обычаям, с напутственной речью мюнхенского шефа гестапо, римскими приветствиями и выкриками «Да здравствует победа».

Лили переехала в дом мужа и всё реже навещала сестру и Даниэля. В переливаниях она больше не нуждалась, а Сандру совсем не заботило, помрет ли от обескровливания майор Бремер, или нет.

Вскоре в Нюрнберге были приняты два новых закона: "о гражданине империи" и "о защите немецкой крови и немецкой чести". Оказалось, власти не поленились и заблаговременно и скрупулезно изучили генеалогию своих подданных, чтобы решить, кому из них присуща расовая чистота, и кто достоин быть подданным "Тысячелетней империи", а кто нет. Особенно новым законам были рады сионисты, видя в них преграду для смешанных браков, а значит, защиту чистоты еврейской крови. Две фашистских идеологии, безусловно, нашли общий язык.

А в мире никому не было дело до новаторств в законодательстве Германии и ущемлении прав национальных меньшинств. Четвертую зимнюю олимпиаду, что прошла на юге Баварии, не бойкотировала ни одна делегация спортсменов ни из одной страны мира. Впрочем, и на летнюю олимпиаду в Берлине приехали все, кто желал.

В новом 1936 году после праздника "зимнего солнцестояния", семья Гольдхагенов узнала о себе много нового. Оказалось, что в родословной Сандры значится дедушка-еврей, тот самый Иоганн Метц, чью фамилию она носила до замужества. Всё что она знала о нём, сводилось лишь к скупым фактам, что дедушка Метц был любимым учеником прадедушки Книпхофа, занимался изучением инфекционных заболеваний и умер от малярии задолго до её рождения. Никто и никогда не говорил Сандре, что он был евреем, настолько этот пункт в биографии был незначительным для их семьи. К тому же, если верить прадедушке, то достойным представителем его семьи мог быть только медик, а значит, его зять Иоганн Метц был вне всякого сомнения достойнейшим.

По новому закону, Александра Гольдхаген стала "метисом второй степени", четверть-еврейкой, квартероном, не расово чистым гражданином, но пока что приравненной к "лицам немецкой крови", до особых распоряжений. Эти распоряжения и страшили её. Что если власти издадут новые законы не только против евреев, но и остальных, кто, по их мнению не принадлежал к нордической расе? А Сандра точно не принадлежала, ни одной четвертинкой своей родословной. Русских власти считали неполноценным народом, латышей тоже называли "расово нежелательным элементом". Даже на гены баварской бабушки Сабины не приходилось уповать. Баварцев определили как потомков некой "динарийской расы" не особо родственной "нордической". Германцы, скандинавы и англичане – вот кто удостоился права быть полноценным нордическим человеком. Белокурая, голубоглазая нордическая раса... А много ли среди высшего руководства империи блондинов? Кажется, только Райнхард Хайдрих.

Что бы не говорили расологи, но от работы в государственном учреждении Сандру не отстранили, не ущемили в зарплате и не лишили гражданства. Она лишь благодарила Бога, что отец не дожил до этих дней, иначе считался бы полуевреем, и вряд ли бы нацисты от университета по-прежнему нуждались в его преподавательском опыте.

С родословной Даниэля Гольдхагена всё вышло ещё проще – её не было вовсе. Официально о его матери и отце ничего не было известно, а слухи, что мать Даниэля была молодой прекрасной еврейкой, а отец таким же молодым, но бестолковым отпрыском аристократов, оставались лишь легендой. Именно поэтому сирота Гольдхаген получил статус полноправного немецкого гражданина без всяких оговорок. В конце концов, он не принадлежал к иудейской общине и был женат на почти что немке, что заметно обеляло его в глазах властей, закрывшей те самые глаза на его характерную внешность.

Для Сандры же брак с признанным немецким гражданином власти сочли более чем желательным, ведь по их мнению это было прекрасной возможностью разбавить слегка загрязненную кровь Сандры вполне полноценной кровью мужа. Правда, супруги считали иначе.

В одну из перебранок Сандра припомнила Даниэлю разницу в их происхождении, новые законы и вытекающие из них возможности:

– Чего же ты ждешь?! – почти кричала она. – Иди к прокурору, потребуй развести тебя с еврейкой. Такие ведь теперь законы! Пользуйся!

– Что ты такое говоришь, Сандра? Какая из тебя еврейка, если у тебя в роду был лишь один дедушка, о котором ты вообще никогда не слышала.

– Но ведь он был еврей!

– Ну, знаешь ли, – возмутился Даниэль, – в таком случае и я сын еврейки. Вот сама со мной и разводись.

На этом спор у кого больше еврейской крови закончился и больше никогда не поднимался. Как и вопрос о разводе.

Но расовая политика всё же расколола семью. Однажды Сандра поинтересовалась у Лили, как она со своим славяно-еврейско-баваро-латышским происхождением может оставаться женой офицера охранных отрядов, если ещё до замужества её родословную должны были проверить вплоть до 1800 года, почти до пятого колена. Ответ её поразил. Лили беззаботно сообщила, что Гвидо так её любит, что не пожелал расставаться с ней из-за маленьких недочетов в генеалогии. Проще говоря, Бремер подделал родословное свидетельство своей невесты. Это стало возможным только потому, что предки Лили с сомнительным расовым происхождением жили за границей и сведения о них в германских архивах были неполными или же попросту отсутствовали. Так Иоганн Метц, еврей-католик из Кельца, стал силезским немцем, исповедовавшем лютеранство, а мать Ольга Куликова значилась в свидетельстве как остзейская немка Хельга по фамилии Пильхау.

– Сначала я перестала быть твоим близнецом, – обреченно произнесла Сандра, когда узнала о подделке, – а теперь ещё и сестрой.

– Что ты такое говоришь, Саша? – укоризненно обратилась к ней Лили. – Почему вдруг перестала?

– У нас ведь теперь разные деды. Мой – католик, твой – немец.

– Ну что ты, это ведь такая мелочь.

– Правда? – поразившись её беззаботному тону, переспросила Сандра. – А для меня эта мелочь стала статусом метиса второй степени.

– Но ведь ничего страшного не произошло.

– Пока не произошло. Откуда мне знать, что решат власти через год или два, в каких правах меня поразят, какие налоги заставят платить. А может, и вовсе объявят негражданином.

– Даже если тебя лишат избирательного права, велика ли потеря? В Германии и так одна партия. Я уверена, ничего страшного с тобой не произойдет, ведь ты замужем за полноправным гражданином империи. Считай это большим преимуществом.

Сандра нервно рассмеялась. Она внимательно оглядела сестру, её волосы глубоко-черного цвета, её почти карие глаза, и поняла, что со своими соломенными кудрями и серыми глазами выглядит более "нордически" чем Лили. И тем не менее...

– Тогда почему по документам выходит, что нас рожали две разные женщины? – выпалила она. – Ответь мне, Лили, почему? Кто выдумал эту фамилию Пильхау? Может твой Гвидо захотел фиктивно породниться с прибалтийской аристократией?

– Ну, Саша, – всё так же ветрено продолжала отвечать ей Лили, – ты же понимаешь, что здесь в Германии о нашей матери ничего не известно. Все документы на её счёт стались в Курляндии. Никто ничего не узнает. Никто не будет ничего перепроверять. Не волнуйся за меня.

– А я за тебя и не волнуюсь, – холодно заключила Сандра. – Это ведь я внучка еврея, а не ты. Ты отказалась и от него, и от нашей матери. Господи, – она бессильно закрыла лицо руками, – как хорошо, что прадедушка и отец не дожили до этого дня. Ты же отреклась от них, от нас всех. Ты наплевала на семью, на единственно дорогое, что у нас всех было. Бог с ним с дедом, мы его даже не знали, но мать!.. Как ты могла отречься от той, что выносила и родила тебя? Она же жизнь свою за это отдала.

Услышав это, Лили подбежала к сестре и упала перед ней на колени, пытаясь заглянуть в глаза.

– Сашенька, – умоляюще затараторила она, – я сделала это только ради Гвидо. Пойми, я ведь очень люблю его. Только его.

Сандру это признание только разозлило:

– Очнись, Лили. Почему любовь нужно доказывать родословной? У вас брак или случка двух высокопородистых овчарок? Не питай иллюзий. Он разведётся с тобой, если ты не родишь ему нордического наследника. А ты не родишь, – и, подумав, она добавила, – и я не рожу расовонеполноценного недочеловека.

Собственные слова гулким эхом отдавались в голове. Сандре было несказанно больно слышать слова Лили. И ведь она совершенно искренне не понимала, что наделала. Прадед бы ей этого точно не простил и, наверное, выгнал бы из дома и запретил бы появляться даже на пороге. А отец? Отец всегда был мягок с ними обеими. Сандре его мягкости явно не доставало.

– Саша, перестань... – продолжала уговаривать её Лили, гладя колени и пытаясь успокоить.

– Уйди, пожалуйста – шептала она, не в силах поднять глаза. – Я не хочу с тобой об этом говорить. Никогда. Мы с тобой больше не сёстры.

– Сашенька... – Лили бессильно закусила губу, готовясь расплакаться. – Ты что? Как не сёстры?

– Это написано в твоём высокопородистом свидетельстве.

– Это всего лишь бумажка, Саша. Если ты хочешь, Гвидо сделает такую же для тебя.

Сандра глянула на сестру, от чего та в испуге отшатнулась. Видимо, злость светилась в её глазах. А с языка слетела колкая фраза:

– Я не продам ни мать, ни деда за мишуру красивой и сытой жизни. Не родился на свете ещё такой мужчина, чтобы ради него отрекаться от семьи.

– Пожалуйста, не вини Гвидо...

Ненавистное имя разлучника отдалось дрожью во всём теле, и Сандра не сдержалась, она выплеснула наболевшее за долгие годы признание:

– Лучше бы ты вообще никогда его не встречала. Лучше бы ты продолжала спать с Даниэлем.

На лице Лили застыла маска изумление. Ещё долго она не могла прийти в себя, чтобы сказать:

– Ты знала?..

– Тринадцать лет уже знаю, – едва сдерживая мандраж, выплюнула Сандра. – И что вы спали, когда мы с Даниэлем были женаты всего четыре года, и что спали, когда у тебя появился Отто, а у Даниэля пропала работа. Я всё знаю.

– Боже, Сашенька... – прошептала Лили, а по её щекам растекались алые разводы слёз. – Прости меня... прости...

– Нет, Лили, мне никогда не хотелось тебя в этом обвинять, – взяв себя в руки, произнесла Сандра, – ведь это он мой муж и только он передо мной в ответе. Но если подумать, ты виновата передо мной не меньше. Сколько лет я гнала эту мысль от себя прочь, сколько лет не хотела, чтобы какой-то изменщик встал между нами. А разлучил нас не Даниэль, а твой Гвидо со своей родословной. Родной сестре я бы не посмела признаться, что знаю про шашни за моей спиной, а раз теперь ты дочь какой-то Хельги Пильхау, то знай – ты сломала мой брак и мою жизнь, всё мне исковеркала и вывернула наизнанку, ничего мне не оставила, ни мужа, ни моё родное тело. Ты бесстыжая, глупая нимфоманка, которой мало своего, надо ещё дотянуться до чужого. И ты не моя сестра, я тебя не знаю.

Заливаясь кровавыми слезами Лили пыталась вымолить себе прощение и найти оправдание, но Сандра была непреклонна:

– Если не хочешь, чтобы власти уличили тебя и Гвидо в подделке генеалогического свидетельства, запомни – у тебя нет сёстры.

С тех пор Александра Гольдаген не общалась с Лизбет Бремер. В полупустом доме Сандра с каждым днём все больше понимала, как ей не хватает отца. Ей не хватало матери, которой она никогда не знала. Ей не хватало тёти Иды и тёти Гертруды. Даже вечно ворчащего прадедушки тоже не хватало. Как бы хотелось вновь увидеть его, поговорить с ним, послушать его рассказы. Рядом не осталось ни одного близкого человека. Жизнь потеряла последние яркие краски и все больше становилась чёрной.

Одинокими вечерами оставалось лишь перекинуться парой слов с соседом по квартире.

– Лили бросила нас, – сказала она Даниэлю, когда он спросил, почему та давно не заходила к ним в гости. – У неё теперь новая семья, и нас с тобой там нет.

Она рассказала Даниэлю про поддельное генеалогическое свидетельства, но в его молчаливой реакции она не увидела понимания.

– Ты был ей нужен, только пока ей было скучно, – решив уколоть побольней, сказала Сандра. – А я перестала быть сестрой, когда появился лгун-Бремер. Вот и пришёл конец нашей семье. Хорошо, что отец не дожил до этого дня.

Но Даниэль продолжал молчать. Тогда Сандра спросила его прямо:

– Думаешь, я перегнула палку, когда сказала, что она мне не сестра?

– Я думаю, всё к этому и шло.

– В каком смысле?

– Ссора было неизбежной. Только лучше бы ты выплеснула свои обиды лет тринадцать назад. За эти годы они сильно перебродили и превратились в яд.

Сандра лишь зло усмехнулась и заметила:

– Как хорошо рассуждать об этом со стороны, правда?

Но Даниэль ничуть не смутился и сказал:

– А я и не отрицаю своей вины. Я виноват перед тобой. Будь у меня по молодости больше ума, я бы нашёл в себе силы избежать искушения. Я просто запутался, Сандра. Когда-то я был влюблён в Лили, после женитьбы полюбил тебя. А потом я понадеялся, что ты ничего не узнаешь. И это живя в одной-то квартире. Что сказать, я был дураком.

– Нет, Данни, – вынуждена была признать Сандра. – Дело не в той измене. Дело в том, что Лили не захотела выходить за тебя. Будь вы вместе, ничего бы не случилось. И я была бы свободна. И вы были бы счастливы, наверное.

– Что гадать? Всё есть, как есть, и никуда нам от этого не деться. Лили ушла, профессор покинул нас. Остались только мы вдвоём. Ты хоть помнишь, сколько лет мы уже в браке?

– Из-за твоих манипуляций с абсентом, я теперь помню всё, – кисло заметила она. – Семнадцать лет, Данни.

– Долгий срок, – признал он.

– Да, – в задумчивости протянула она. – Будь у нас дети, то старший бы уже заканчивал обучение в школе.

– Да, у нас могли быть уже взрослые деть. Злишься на меня из-за этого?

– Нет, – честно призналась она. – Уже нет. Если я не забеременела в первые пять лет нашего брака, выходит, после "испанки" я лишилась не только обоняния. Может оно и к лучшему. Зачем детям такая семья, где мать расово неполноценная кровопийца? А если бы наши дети были похожи на тебя? Сейчас бы в школе их заклеймили за ненордическую внешность. Нет, Данни, ты прав, всё есть, как есть, другого не дано.