Текст книги "Всё закончится на берегу Эльбы(СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

У Сандры не осталось времени, чтобы помочь себе – её увели на допрос. Полицейский долго кричал на неё, прежде чем обвинить в "передаче хлеба военнопленным и общение с ними на русском языке".

Из комиссариата за Сандрой прислали машину. Теперь настала очередь комиссара поучать её громкими словами.

– Но вы же сами говорили, – неуверенно возразила Сандра, подыскивая понятное для него оправдание, – что пленных нужно лучше кормить, чтобы они лучше работали.

– Это совсем другое дело! – разорялся он. – То, что сделали вы, отвратительно и недопустимо! Вы не просто подкармливали голодного человека, вы проявили жалость к врагу империи! Вы дали ему надежду на сочувствие. Вы посрамили себя, вы посрамили всё наше ведомство! Ваш поступок недопустим даже для штабной помощницы.

– Тогда увольте меня, – в надежде попросила она, – отправьте меня обратно в Мюнхен. Потому-что я больше не могу видеть это каждый день. Только дайте время съездить в Иллукст, и увольте домой.

– Домой?! – взревел он. – Скажите спасибо мне, что вас саму не расстреляли на месте. Вы что не слышали, что общение с военнопленными строго запрещено? Каждый день в городе находятся идиоты, вроде вас, которых ловят возле лагеря с едой. Их сажают в тюрьму, но постоянно приходят другие и сажают уже их. Может вам тоже стоит посидеть несколько месяцев в одиночной камере, чтобы в голове прояснилось?

– Скоро выпадет снег, – отрешенно произнесла Сандра, – будут морозы. Они все умрут от холода.

– Какая вам разница от чего умрут большевики? Самое время подумать о себе. Вы совершили подсудное дело. Вас накажут по законам империи. Этого вы хотите?

– Нет.

– Тогда раздевайтесь.

Эти слова прозвучали холодно и больше походили на приказ. Сандра подняла голову, чтобы посмотреть в глаза комиссару, и не встретила в них ни похоти, ни страсти – только жесткость и непоколебимость. После того, что она увидела и пережила в этот день, его поведение выглядело нелепым и наигранным. И Сандра рассмеялась, ибо плакать уже не было сил. Всему виною сдавшие нервы.

Комиссар только проскрипел сквозь зубы:

– Убирайтесь.

Придя домой Сандру встретили соседки, явно прознавшими обо всём, что с ней произошло. Теперь и они сыпали обвинениями и злобными, грязными оскорблениями, каких Сандра не слышала и от мужчин. И терпение её лопнуло.

– Заткнитесь, мерзкие гарпии! – рявкнула она в ответ, от чего девушки тут же замолчали. – Твари бездушные! Как вы вообще можете называться женщинами? Или у вас нет глаз и ушей? Или они отсохли, стоило только приехать в Ригу? Лучше бы радовались, что меня здесь скоро не будет. Можете все трое бежать к комиссару и задирать юбки, безмозглые шлюхи. Вам бы пойти работать в офицерский бордель. Вы же ничего не умеете делать. В одной стенограмме по пять ошибок, на каждом машинописном листе три опечатки. Вы же даже не можете соединить канцелярию с Берлином с первой попытки. Какие из вас штабные помощницы? Без ущерба для империи вы можете только мести пол.

От такой тирады соседки словно онемели. Переведя дыхание, Сандра бросила:

– Что, кто-то ещё хочет поучить меня жизни?

Таковых не нашлось, а она поспешила запереться в своей комнате. Первым делом Сандра попыталась осмотреть свою ногу. Было очень неудобно выворачиваться всем телом, чтобы разглядеть икру. Рана уже успела затянуться, осталось лишь нарасти коже. Но так не должно было быть, она это прекрасно знала. Сандра утешала себя лишь тем, что пуля лишь слегка оцарапала её кожу. Но на следующий день она почувствовала, как при ходьбе свинец неприятно трётся о кость. Пуля осталась внутри, она вросла в плоть, и Сандре упорно захотелось вынуть её наружу. Она уже подумывала взять кухонный нож и вырезать злосчастный кусок свинца, но не решилась. Она опасалась, что по незнанию перережет себе сухожилия, после чего и вовсе не сможет ходить. А пока, металл скрежетал о кость, с каждым шагом напоминая о выстреле и окровавленном мертвом юноше, которого сгубило её милосердие.

Как бы не грозился комиссар, а суд не состоялся. Вместо этого он придумал другую изощренную месть. Он лишь отстранил Сандру от работы в комиссариате и устроил так, что её перевели в другой штаб, подальше от Восточной Земли. Не помогло даже нежданное заступничество доктора Шольца. Сандру выслали из Риги. В тот день она впервые услышала про испытательные батальоны.

32

Александру Гольдхаген, обвинённую в «симпатии к большевизму», дисциплинарная комиссия любезно известила, что сие преступление по законам военного времени карается тюремным заключением. Но вместо сырых казематов ей сделали неожиданное предложение – пройти испытание и доказать, что она ещё заслуживает доверия империи и вождя. Сандра думала, что её направляют в трудовой лагерь, где вместе с молодыми людьми, которых ещё не призвали в армию и во вспомогательные части, она будет строить дороги и осушать болота. Но нет, её специальность осталась той же «армейская помощница-связистка», только теперь Сандре пришлось променять тыловой штаб на прифронтовой.

Падал снег. Поезд вёз её на восток, всё дальше от родных мест, дальше от доктора Шольца. С одной стороны тревога перед неизведанным не покидала Сандру, а с другой она была рада отделаться от навязчивого медика, который явно рассчитывал поставить над ней пару-тройку экспериментов. Кто знает, к чему бы они, в конечном счете, привели. Во всяком случае, Даниэль был уверен, что без его багажа знаний, резать Сандру на кусочки для получения пересадочного материала никто не станет. Значит, не будет армии умирающих и воскресающих солдат, никто не будет мучиться как она или даже сильнее. Солдаты будут умирать от пуль, и никто из них не вернётся к жизни, чтобы страдать и умирать вновь.

Горькие раздумья мысленно возвращали её в Ригу, а в памяти всплывали измождённые лица военнопленных. Как не желала Сандра, а она не могла выкинуть эти пугающие воспоминания из головы, ведь по встречным путям шёл поезд, а на открытых платформах сидели люди в до боли знакомой форме. Побелевшие от мороза лица, скрюченные от холода тела. Не все из них были живыми. В страхе она отпрянула от окна и не поворачивалась к нему, пока поезд не прибыл на вокзал.

Там Сандру встретил улыбчивый молодой человек двадцати лет. Клаус Хаузер отныне был для неё командиром отделения связи в составе испытательного пехотного батальона. Пока они ехали в машине по проселочной дороге через голый заснеженный лес, Клаус принялся рассказывать Сандре о специфике предстоящей работы. Её забавляло, как этот мальчик, годящийся ей в сыновья, обращается к ней на "ты".

– Это правильно, что ты сразу надела форменные брюки. Это в тылу можно щеголять в юбке, а в нашем батальоне служит разный контингент. Главное помни, мы – уставной персонал, а рядовые – это осужденные солдаты, которым дали шанс пройти испытание и вернуться в свои части. Люди они разные. Есть воры, насильники, убийцы, вредители, но в основном это дезертиры, трусы, нарушители армейской дисциплины, те, кто поздно вернулся из отпуска или решился на самострел. Есть у нас ещё и третья рота, экспериментальная. Туда отправляют разных людей, но в основном тех, кого осудили по 175-ому параграфу.

– Что это значит?

– Сама увидишь, – загадочно улыбнулся Клаус. – Этих можешь не бояться, им, вроде как, не должно быть до тебя никакого дела. Но это так, для общего развития. Работать-то ты должна исключительно в штабе и солдат будешь видеть редко.

Эти увещевания не особо успокоили Сандру. До чего же она не любила женские коллективы, но мужской казался ещё более пугающим. Сотни самцов, месяцами не видевших женщины живьем – что может быть страшней? Теперь до неё стал доходить смысл собственного наказания. Оно было ещё хуже, чем каждый день входить в кабинет комиссара.

Командиром штаба оказался невысокий мужчина на вид пятидесяти лет с пушистыми седыми усами. В мирное время он был школьным учителем. Видимо, в Сандре он увидел кого-то вроде своей недавней ученицы.

– Ох, как я не хотел, чтобы тебя к нам присылали, – мягко запричитал он. – Но что поделать... Прочитал я твое личное дело. Русский язык, стало быть, знаешь?

Сандра пораженно кивнула, лихорадочно думая, откуда ему это может быть известно, если она никогда ни в одной анкете не признавалась в этом. А потом ей вспомнилась фраза из полицейского протокола про "общение с военнопленными на русском языке", и Сандра понуро опустила голову.

– Лучше бы тебя в Париж отправили, – добродушно улыбнулся командир, – французский язык выучила бы для разнообразия. Хотя, здесь рядом фронт, может, как-нибудь нам языка приведут, а ты переведёшь, что он скажет.

– Нет! – тут же выпалила Сандра и лихорадочно замотала головой, – больше никогда не буду говорить по-русски!

Вот она, вся мерзость её нынешнего положения. Она в штабе батальона, солдаты которого будут убивать её братьев по крови. Одни её соплеменники обязаны стрелять в других, а она вынуждена быть рядом и доводить до командира сведения обо всех боевых потерях и удачах. Только она никаких удач в этом не увидит. Каждый убитый – это трагедия.

– Ну ладно, не хочешь, так не хочешь. Вот твое место, – и командир указал на стол, обставленный телефонами, коммутатором и телеграфным аппаратом, – будешь сидеть здесь, обеспечивать, так сказать, связь с дивизией и нашими ротами. Вся канцелярская писанина теперь тоже на тебе. Будешь записывать инструкции, регистрировать документы, заполнять журнал батальона. Ты ведь стенографистка, значит, должна справиться. Вот такая у тебя теперь работа. Какие будут вопросы?

Замявшись, Сандра произнесла:

– То, что все солдаты здесь преступники, это ведь не совсем нормально... и...

– Вот, что я тебе скажу, девочка, – вздохнув, произнёс командир, – то, что все эти люди оступились, означает только одно – они могут искупить свою вину. И в этом батальоне они стараются изо всех сил это сделать, причём, абсолютно искренне. Они прекрасно знают, права оступиться ещё раз у них больше нет, потому как дальше нашего батальона только расстрел. Мне не важно, кто из них, за что сюда попал. Теперь они мои солдаты, и всё что мне нужно, так это, чтобы они выполняли поставленные перед ними боевые задачи. В конце концов, и ты прошла через дисциплинарную комиссию. Одна только разница – ты женщина, а значит не военнослужащая, и спросу с тебя меньше.

– Но я буду выполнять работу, которую до меня делал армейский офицер, или даже два. Ведь инструкциями и документами должен заниматься не связист, а писарь. На меня возложили работу двух офицеров.

– Это так, – согласился командир, – но это не даёт тебе права подчиняться воинскому уставу. Твое дело быть штабной помощницей. Будь ею и я останусь доволен.

Этот разговор немного успокоил Сандру. Было ли дело в доброжелательном тоне командира или в отрезвляющем смысле его фраз, но Сандра решила для себя, что здесь её ждёт та же работа, что и всегда. Просто в необычных условиях.

Изо дня в день Сандра украдкой наблюдала за рядовыми, пытаясь угадать, кто из них и за что бы осужден. Кто украл чужой паёк? Кто напился шнапса и сбежал в тыл? Кто опустился до уровня животного и изнасиловал невинную девушку? Кто расстреливал мирных жителей? Ясно было только одно – свои преступления они совершили на Западном фронте. Случись подобное здесь, на Востоке, никто бы им и слова не сказал. Ведь Запад это колыбель цивилизации, там не должно быть места бесчинствам. А Восток кишит идеологическими и расовыми врагами, им не должно быть пощады. Это Сандра прекрасно поняла ещё в Риге, другое дело, что не смогла смириться и принять.

Наконец, она выяснила, что значит "осужден по 175-ому параграфу" и почему ей не стоит опасаться этих людей. В третью роту ссылали гомосексуалистов, застигнутых врасплох в своих частях и отданных под суд с подачи командиров, бывших любовников, провокаторов и совращенных ими однополчан. И кому только пришло в голову сконцентрировать их вместе, а главное зачем? Чтобы не совращали других? Как бы то ни было, но эти люди были самой низшей кастой даже в среде дезертиров и убийц.

Все, кто попал в испытательный батальон, когда-то были солдатами, офицерами и унтер-офицерами, а теперь стали рядовыми без погонов и наград. Многие действительно стремились реабилитироваться в предстоящих боях. Кто-то даже сурово говорил Сандре: "Береги канцелярию. Там все наши личные дела, в них записаны все заслуги. Если документы сгорят, считай, мы геройствовали зря".

Не прошло и двух дней, как возможность нагеройствоваться всласть представилась всем. Батальон перебрасывали в самый центр военных действий. Первое перемещение привело Сандру в замешательство. Если личный состав штаба удостоился передвижения в машине, то рядовые шли пешком, а вслед за ними по протоптанному снегу брели лошади, впряженные в повозки.

В тот день выдалась злая метель. Автомобиль застрял на переметённой тяжёлым снегом дороге. Солдаты выбились из сил, расчищая путь. Когда Сандра через окно продуваемой всеми ветрами машины внимательно присмотрелась к бойцам, а точнее, к их обмундированию, то пришла в негодование.

– Что это?! – неожиданно для самой себя воскликнула Сандра, обратив на себя внимание командира и его адъютанта. – А почему они так лёгко одеты? Сейчас же зима, а не осень.

– А это и есть зимняя форма одежда, – апатично ответил адъютант.

– Вы что, смеётесь? – опешила Сандра. – Да половина из них доберётся до места с воспалением лёгких. Вы что не понимаете, чем это грозит?

– Мы-то, госпожа Гольдхаген всё прекрасно понимаем, – успокаивающим тоном обратился к ней командир. – Но что мы можем сделать, если снабжение работает из рук вон плохо?

– Это в Берлине не понимают, – вторил ему адъютант с более критической интонацией в голосе, – что русская зима вовсе не такая как в Европе. Ничуть на неё не похожа. Но им же в Берлине виднее, как нам здесь воевать.

В этот момент к машине подвели лошадь, и солдаты стали неловко впрягать животное, цепляя упряжь за бампер.

– Да все куда проще, – махнул рукой командир. – Никто не думал, что война затянется. Рассчитывали разделаться с Советами до ноября. Но вы же видите, как всё получилось. Уже январь, а теплую форму ещё не всем успели пошить. Вы же наверняка знаете, как в последние годы тяжело с одеждой в тылу.

Сандра помрачнела. Она не знала, как реагировать на услышанное. Казалось, что во власти засели полные идиоты, не способные на длительное стратегическое планирование. Тогда зачем воевать, если для этого нет ресурсов? Зачем превозносить в собственных речах немецкого солдата и тут же подвергать его пытке холодом?

Она всё думала и размышляла, а снаружи солдаты с покрасневшими, облепленными снегом лицами ежились и застывали словно сосульки. Прибыв на место, офицеры не досчитались с десяток бойцов. Это не было дезертирством. Когда снег сыплет с неба и, подхваченный суровым ветром, окутывает белой пеленой всё вокруг, очень лёгко остаться в снежной пустыне навсегда. Десять человек и остались – заблудились, не нашли заметённых следов тех, кто шёл впереди, сбились с пути, увязли в сугробах по пояс и не смогли больше сдвинуться с места. Они погибли на войне, так и не испытав себя в сражении.

Для Сандры наступил первый боевой день. Вдали гремела артиллерия, и раздавались взрывы, а она тихо сидела в сторонке, пока в штабе кипела суета. Клаус контролировал работу аппаратуры в штабе, связисты успели проложить кабель до передовой, и теперь командир батальона слушал донесения командиров рот, а Сандра лишь заполняла под диктовку журнал боевых действий.

Когда бой был окончен, из рот стали приходить офицеры и подавать список павших и раненых. Сандра перебирала личные дела, выкладывая на стол папки с именами тех, кого занесли в "невосполнимые потери". Она пришла в замешательство, когда поняла, что полка с личными делами опустела наполовину.

– Но ведь, – с лёгкой дрожью в голосе произнесла она, – половина... они погибли и ранены. Так много... Разве это нормально?

– Что вы хотите, госпожа Гольдхаген, – отвечал ей офицер, – идёт война, а мы в её авангарде. Срок службы в элитных формированиях недолог.

– Элитных? – Такая характеристика батальона только покоробила Сандру.

– Конечно, – без тени сомнения отвечал ей офицер, – отдать жизнь за Германию, чем вам не почётный долг?

– Но как же тогда быть дальше? Половина...

– Не волнуйтесь, у имперской армии нет недостатка в провинившихся. Скоро прибудет пополнение.

Поспорить с этим было сложно – война есть война, у неё свои законы. Но даже с испытательным батальоном эти законы были слишком строги. Стоило только окончиться одному сражению и на рубеже наступало затишье, как батальон тут же перебрасывали на другой участок фронта, в самую гущу нового боя. Снова марш сквозь жестокие холода, снова отмороженные ноги и носы, снова потеря половины личного состава в очередной мясорубке, снова пополнение, и снова множество смертей. Никаких отпусков и отдыха, только война на износ, война и ещё раз война. Элитные войска – ненужные люди, которых не жалко бросить на штык противника.

Когда Сандра видела, как к штабу доставляли носилки с ранеными, то не могла удержаться, чтобы не помочь санитарам.

– Я знаю сестринское дело, – говорила она и в подтверждение своих слов умело накладывала повязки на кровоточащие раны.

Но зов крови быстро возобладал над чувством милосердия, и Сандра встречала новую партию искалеченных бойцов с одной конкретной целью: улучить момент и поцеловать забывшегося от боли солдата в окровавленный лоб или приложиться губами к открытой ране – лишь на несколько секунд, чтобы аккуратно вкусить самую малость крови и не испачкать лицо и одежду, прежде чем прибудет санитарный грузовик и всех раненых увезут в тыловой госпиталь. Оказывается, в войне и чужих страданиях можно найти выгоду и для себя, хоть и очень сомнительную. Кровь раненых была полна адреналина, агрессии и страха. Она сдавливала ссохшийся желудок, прожигая его своей горечью и будя дикие порывы, кои сложно было унять. Ещё год назад Сандра посчитала бы это потерей всего человеческого внутри себя. Теперь она называла это выживанием.

33

Русская зима готовилась принять капитуляцию армии Тысячелетней Империи. Сорокоградусные холода замораживали смазку в орудиях, сковывали двигатели и моторы. Единственным ходовым транспортом оказались сани. Но и на них нельзя было вывезти в тыл всех раненных. Битва с холодом оказалась тяжелее битвы с большевистским противником.

Паровозы, что везли амуницию к передовой, останавливались, как только вода перемёрзла в котлах. Так они и покоились на рельсах, заваленные снегом и скованные льдом, преграждая собой путь другим составам.

Начались сбои в снабжении продовольствием. Помимо холода, от которого нельзя было скрыться в блиндаже, над бойцами нависла и угроза голода. Трудно отбивать атаки русских, когда в желудке пусто, а оружейная смазка на морозе превращается в густое желе.

Зачем-то вместо так нужных снарядов, с запада шли поезда, гружённые красным вином – "чтобы подбодрить солдат". Солдаты не скрывали своей злости на "тыловых крыс" из службы снабжения. Всё, что теперь у них было, так это цилиндрические бордовые льдинки в форме лопнувших бутылок. С ними не очень-то было радостно сносить артобстрелы противника без всякой возможности дать ответный огонь.

А из дивизии пришло задание для испытательного батальона: зачистить ближайший лес от присутствия советского отряда, который ставит под угрозу снабжение армии по примыкающей к лесу дороге. Авиация обязалась накануне проредить лес массированной бомбардировкой, а танки – поддержать наступление.

Наутро, когда началось операция, выяснилось, что авиация, найдя отговорку, от бомбёжки отказалась, а танки увязли в сугробах. Пехота одиноко вошла в зимний лес.

Прошёл час, два, а донесений от рот не поступало. Телефон молчал, и это означало только одно – связисты, тянувшие кабель до позиций, убиты. Командир и адъютант нервно слонялись из угла в угол. Такой растерянности в штабе на памяти Сандры ещё не было.

Никаких известий, только молчание, полнейшая неизвестность и коллапс. Первым не выдержал Клаус. Он отдал Сандре распоряжение остаться в штабе за него, а сам, наспех одевшись, схватил катушку кабеля и выбежал во двор.

Прошло больше получаса. За это время Клаус должен был добраться до позиции. Но, почему-то телефон продолжал молчать.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату, едва держась на пробитых пулями ногах, вошёл единственный прорвавшийся сквозь вражеский огонь боец-связной. Истекающий кровью, не в силах ступить и шага, даже в таком ничтожном виде, слабеющим голосом, он начал доклад:

– ... третья рота несёт тяжёлые потери. Командир роты тяжело ранен и не способен нести руководство. Все связисты убиты. Командир отделения связи застрелен на моих глазах на подступах к лесу...

Глаза Сандры застлала тёмная пелене. Клаус убит! Клаус, отважный мальчик... Месяц назад ему исполнился двадцать один год... и теперь его больше нет. Что делать? Как сообщить его матери?..

А ведь кругом одна лишь смерть. Она повсюду и нависла над каждым. Что говорил Даниэль? Что "Наследие предков" хочет возвращать умерших на Восточном фронте к жизни? Будь жив Даниэль, они бы так и сделали, и Клаус бы умер не навсегда. Он бы вернулся и пожил бы ещё немного...

Из ступора Сандру вывел лишь встревоженный голос командира батальона.

– Девочка, соберись, – тихим, вот-вот готовым сорваться на крик голосом увещевал командир, – из всей службы связи у нас осталась ты одна. Возьми себя в руки.

– Мне идти?.. – с дрожью в голосе спросила Сандра.

– Куда идти? – не сразу сообразил он, а когда понял смысл так встревоживших Сандру слов, то в сердцах прикрикнул, – да что ты такое удумала?! Как я могу отправить девчонку под пули в лес?!

– Но, если вы мне прикажете...

– Да кто ты такая, чтобы я мог тебе приказывать? Армейская помощница, вот ты кто.

– И связистка.

– Твое дело сидеть в штабе около меня и поднимать телефонную трубку. Тебя ведь не учили бегать с катушкой кабеля.

– Учили, – слабым голосом возразила она. – На всякий случай, научили всему, что делают связисты.

– Это же верная смерть, – констатировал он, и с этим было трудно спорить.

– Так ведь, все мы умрем когда-нибудь.

Пока Сандра натягивала на себя утепленную форму и собирала инструмент, адъютант наспех объяснял ей, где должны быть позиции третьей роты. Глядя на Сандру, двое бойцов штабной роты добровольно вызвались пойти связными к другим позициям.

Уже в дверях командир окликнул Сандру, но не смог сказать ей ни слова. В его глазах стояли слёзы. Такому чуткому человеку точно не место на войне.

Только выйдя на стужу, Сандра осознала всю фатальность своего упрямства. Мороз колол лицо, впереди раздавались одиночные выстрелы. Кому и что она хотела доказать? Что она настолько глупа, что готова расстаться с жизнью? Или, раз она замещает офицера, то должна быть ничем не хуже его? Глупо, но обратного пути нет. Придётся выполнить чужую работу и поплатиться за гордыню. Когда её убьют, некому будет снова вернуть её к жизни. А может так будет правильнее... так будет честнее.

Сандра почувствовала себя Тесеем в лабиринте Минотавра, когда бежала к лесу, пропуская через ладонь путеводный кабель. Стоило ей посмотреть на верхушки деревьев, как Сандрой овладела тревога. Эта чаща походила на заколдованный лес из страшной сказки, и входить в него не хотелось вовсе – не получалось себя заставить.

Только свист пули у самого лица вынудил Сандру кинуться вперёд, быстрее, дальше, со всех ног. А кругом на порозовевшем снегу лежали тела, с неестественно вывернутыми конечностями, открытыми ртами и заиндевевшими лицами. А в застывших глазах читалась лишь мольба о помощи и страх. Теперь он передался и Сандре.

Всё что она теперь хотела, так это оказаться подальше от этого поля мертвецов, но бегству помешал снег. Сначала он доходил до колена и гасил каждый шаг, а вскоре Сандра и вовсе увязла в сугробе по грудь. Липкий пот скатывался по спине, неприятно свербя вдоль позвоночника. Холодок пробежал по телу, когда Сандра задрала голову и увидела, как в неё целится сидящий на дереве стрелок.

За что? Зачем он желает ей смерти? Ведь у неё нет оружия – штабным помощницам оно не положено...

Звук выстрела. Огонь в груди. Перед глазами потемнело. Сердце замерло... и снова забилось.

Открыв глаза, Сандра увидела, как чёрное пятно расползается по белому, искрящемуся от редких лучей снегу. Дыхание перехватило, а потом пришла мучительная боль. Выдох смешался со стоном. Как это глупо, но Сандре показалось, что она чувствует, как пуля вместе с воздухом двигается в лёгком. В Великую войну, она часто спрашивала раненых, что они ощущают, но никто не говорил ей, что бывает такое.

Вот и всё. Сандра поняла, настал момент, и теперь смерть точно вернётся за ней. Двадцать два года назад Даниэль умудрился обмануть старуху с косой, но сама Сандра не сумеет повторить того же.

Одежда под шинелью неприятно намокла и начала промерзать, и Сандра поняла, что не хочет оставаться здесь, умирать в сугробе, когда совсем недалеко слышны голоса людей и немецкая речь.

Стараясь забыть о боли в грудине, она упорно сжимала тяжелую катушку в руке и, выбиваясь из сил, пробиралась через заносы снега. Боль забылась, осталось только стремление двигаться вперед, радуясь свисту пуль – ведь если их слышно, значит, пули пролетели мимо.

Не помня себя, потеряв всякий ориентир во времени и пространстве, Сандра ползла и ползла, пока не упала куда-то вниз.

– Ох ты, кто это тут у нас? – услышала она на удивление бодрый голос.

Сандра смогла добраться до оврага и даже упала на какого-то солдата, который не преминул подхватить её и поставить на ноги. Не успела она прийти в себя, как унтер-офицер накинулся на неё с криками:

– Какого черта! Что происходит! Почему нас обстреливают с тыла?! Почему в нас стреляют свои?!

– Я... я не знаю, – заплетающимся языком оправдывалась она. – Я всего лишь прокладывала кабель, и меня... я не знаю...

– Эй, Грубер, отстань от связистки, – заступился за неё солдат. – Не видишь, она еле живая от страха.

– А мы, Штеманн?! Может ты не заметил, из всей роты нас осталось пятнадцать человек. Пятнадцать из ста десяти! Какое может быть наступление, если эти обезьяны на ветках отстреливают нас как дичь?!

Еле шевеля замерзшими пальцами, Сандра подсоединила кабель и вышла на связь со штабом. И тут же рассерженный на всех унтер-офицер выхватил у неё трубку:

– ... личный состав несет огромные потери. Все офицеры погибли. От роты осталось только пятнадцать человек. При сильной артиллерийской поддержке русские продолжают атаковать. Прошу разрешения отступать...

Сандра смотрела в измученные лица выживших бойцов, отчего собственные мучения тут же забывались. Она понимала, что им сейчас куда хуже, чем ей самой. Только одно слово приходило на ум: "деморализованы". Кто-то кричал, а кто-то мог только хрипеть. Кто-то даже напевал легкомысленную песенку. Но были и те, кто лихорадочно шептал молитвы.

Найдя в затоптанном снегу перевязочный пакет, Сандра принялась перебинтовывать голову одному из бойцов. Он был ещё жив, но не шевелился, кровь заливала ему глаза, а он не пытался даже моргать.

Вдруг послышалась раздраженная ругань унтер-офицера. Он несколько раз выкрикнул что-то в трубку и резко кинул её на рычаг. Это означало только одно – линия перебита. Найти разрыв в снегу просто невозможно. Нужно прокладывать новую линию.

– Эй, связистка! Сегодня явно твой день. Может, пробежишься обратно до штаба?

Онемев от такого требования, грубого и даже жестокого, Сандра только вымолвила:

– Но у меня больше нет кабеля.

– Зато у Кельбаха есть. Вон он, лежит снаружи. Можешь забрать у него. Ты ведь уже перестала бояться мертвецов?

Идти обратно, сквозь снег, лес и пули. Что может быть страшнее, когда уже думала, что всё позади? Но знакомая дорога лучше неизведанной.

Тот на кого она упала, вызвался подсадить Сандру, чтобы она выкарабкалась из оврага. Думать о непристойности его излишне ловких прикосновений было некогда.

Впереди у самого дерева лежал связист Кельбах, но до него нужно было преодолеть пятьдесят метров под огнем противника. Но, даже справившись с собственным страхом, Сандра поняла, что сложности только начинаются. Она тщетно пыталась разжать пальцы мертвеца, чтобы забрать катушку. И это не было трупным окоченением. Просто Кельбах ухватил катушку со всей силы, надеясь дойти, доползти до штаба, во что бы то ни стало. Но он не смог. Холод в минус тридцать градусов довершил своё дело – тело превратилась в ледяную статую.

Финальный рывок подкрепил обстрел противника. Катушка оказалась в руках Сандры, и она кинулась обратно, прочь из ужасного леса мертвецов. Она даже не обратила внимание, как пару раз что-то с силой ударило ей в спину.

Что там говорил Даниэль незадолго до своего самоубийства? Если бы она только видела, что творится на фронте... Она и видит. Видит и не может никуда деться.

Выбежав из леса, Сандра отказывалась верить, что опасность осталась позади. Только добравшись до штаба, переступив порог и ощутив позабытое кожей тепло, она поняла, что всё закончилось. Она вернулась.

Адъютант сидел на телефоне и громким дрожащим голосом что-то объяснял собеседнику из дивизии. Командир был сам не свой. Он лишь сидел, раскачивался из стороны в сторону и постоянно повторял себе под нос нечто нечленораздельное. Заметив Сандру, он сорвался с места и, заливаясь слезами, кинулся к ней навстречу:

– Девочка! Дошла! Вернулась!

И он сжал Сандру в отчаянных объятиях. Старый учитель плакал на её плече, а она только просила слабым голосом:

– Подождите... совсем немножко. Я только отогрею пальцы и всё подсоединю.

Командир с неохотой отпустил её, будто боялся, что она вновь его покинет.

Справившись с кабелем и аппаратом, Сандра, не расстегивая испачканной шинели, опустилась на стул и обессиленно закрыла глаза. В чёрной пелене вспыхивали призрачные огоньки. Даже сейчас в её разуме продолжается артобстрел. Как жаль, что не получится уснуть, чтобы хоть на пять минут оказаться подальше отсюда. Теперь, когда она увидела ужасы войны воочию, Сандра простила Даниэлю его нежелание жить. Ей и самой больше не хотелось.

Она облокотилась на спинку и вслушивалась, что происходило вокруг. В штабе наступил коллапс. Командир был на грани помешательства и, не переставая навзрыд повторял: "Какие ребята погибли... Какие бойцы!.. Все полегли... все..." Адъютант отказался взять на себя командование. Сандра узнала, что она единственная, кто возвратился из леса. Связные, ушедшие вместе с ней из штаба, обратно так и не пришли. Той самой роте, откуда она только что вернулась, командование дивизии, наконец, разрешило покинуть позиции и отступить.