Текст книги "Нешкольный дневник"

Автор книги: Антон Французов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

В собственное. Кстати, девчонки срисовали того генерала ментовского: эта, сисястая, черненькая которая, сказала, что на прошлой неделе его обслуживала. Но не об этом базар. (Я выпил еще водки, но опьянения не чувствовал: меня несло.) Сдается мне, Нина Ароновна, что ты представляла, в какой пиз-дец – по-другому не скажешь, а по-русски это именно так называется – впариваешь девчонок. И сутера тоже. Эти богатые и полномочные дяденьки любят хорошо развлечься. Возможно, у них плохо стоит, а тут нужно что-то особенное. Вот они и1 отваливают бешеные бабки, чтобы делать все, что им заблагорассудится. Я видел, как у того, громкоголосого, торчало, когда Женьку!., ладно. У того и до акулы все нормально было. Но не об Александре Ильиче и не об этом орущем полудурке из Таджикистана базар. А о тебе, Ароновна. Что-то ты очень спокойна была до того момента, как узнала, что вместо Калины я поехал. Если бы ты чиста была, ничего не знала, ты генерала своего крышевого не стала бы в тему вводить, не развела бы такой кипеш! А все оттого, что знала ты: все что угодно на той вилле могло случиться. За заботу, конечно, спасибо. Но еще больше мне следует поблагодарить упыря Александра Ильича за то, что у него от вашего визита нежданного удачно испортился настрой на развлекаловку. С девочками расхотелось экспериментировать. Еще бы – увидеть гнусящего генерала милиции, да еще и «маму» блядюшника с ним в комплекте! Это и у здорового мужика все опасть может.

– Хватит! – перебила она меня, и никогда я не видел ее такой злобной. – Кто мне это втюхивает? Папа римский Иоанн Павел Второй? Патриарх Московский и всея Руси? Или, может, попечитель общества Красного Креста? Да нет! Говорит мне это мой же собственный любовник, жиголо, платный хуй, который к тому же подрабатывает тем, что грабит отдельных своих клиентов, а кого и мочит вообще! Что строишь из себя оскорбленную невинность? На тебе же на самом пробу ставить негде! Да, я знала! Я знала, что от этих всего можно ждать! Но, между прочим, я тебе еще не говорила, почему я посылала именно Катю и именно Женю?! Не догадываешься? Да потому, что я наименее всего хочу видеть в своей конторе именно их! Из-за тебя!

Я было подумал, что это опять гнилая ревность и все такое. Но Катька-то Павлова ладно, у меня с ней весь набор отношений плюс длительность знакомства, тут есть все причины для ревности (хотя ревность в эскорт-конторе для непосвященного звучит смешно). А Женька, она-то что – у меня с ней никогда ничего и не было, даже особой обоюдной симпатии. Единственное, так это она пару раз помогала нам «отрабатывать» клиентуру – делала наводку на состоятельного клиента и потому была немного в курсе. И оказалось, что я правильно – правильно подумал.

– Эти девки могут запалить тебя, Роман, – сказала Нина Ароновна. – Менты давно шебуршатся по вашей веселой компании. Женьку тягали уже в ментовку, отпустили, для прикрытия оштрафовали аж на пятьдесят рублей. Катьку тоже задерживали. Не нравится мне все это.

Она длинно и муторно начала излагать, что через своего генерала узнала кое-что из оперативных планов РУБОП, вычислила, как она выразилась, «конкретные персоналии»: через кого рубоповцы могут выйти на меня, а уж потом и на Нину Ароновну как получательницу части прибыли. Кроме того, менты собирают компру на Шароева. А что касается Калины, так она послала его с выездом как наименее симпатичного ей сутенера.

– Хотя и Фил Грек тоже не совсем надежен, – добавила она зловеще. – И вообще, Рома…

Она приблизилась. Ее лицо склеилось в мутную гримасу, которая, по ее собственному убеждению, наверно, должна была обозначать… ну нежность, что ли.

– Мне все это надоело, Рома. Пора сворачиваться, – сказала она. – Я хочу продавать дело.

– Продавать контору?

– Ну да. Не контору, конечно, а свою долю в ней. Свой пай, а он, скажу я тебе, не такой уж и маленький. У меня есть Деньги, Рома, а после этой сделки, Рома, станет еще больше. Рома, ты один… ты мне… вот что – уедем?

– Куда это? – пробормотал я.

– А куда угодно, куда угодно! А что же – в Париж! – хочешь в Париж, Роман? В Париж., нет?

– Не были, не знаем, – машинально ответил я. – Ты это что, Нина, серьезно, да?

– А что же, – ответила она. – Конечно, серьезно. Буду с тобой откровенна, Рома. Я уже стареющая женщина, еще не увяла, но уже близко, близко… когда я смотрю на наших девочек, то понимаю, что я уже стара по сравнению с ними. Только два момента позволяют мне держаться на плаву… во-первых, моя власть над ними, этими девочками, те деньги, которые они мне приносят своими молодыми телами… а во-вторых…

– И что во-вторых?

– Во-вторых – это ты, Роман. Пока ты рядом, я чувствую себя молодой. Нет, не так, это я уж слишком. Пока ты рядом, я не чувствую себя старухой. И тебе тоже со мной хорошо, правда? Я тебе нужна. Не только мои деньги, мое прикрытие, но и я сама, да? Я ведь много о тебе знаю, Роман, очень много, я специально наводила справки и знаю, что в Саратове ты любил общество женщин вдвое-втрое себя старше. Эдипов комплекс (она начала говорить словами Геныча, Гены Генчева), влечение к зрелым женщинам. Так, да?

– У меня вообще сложные влечения, – отвечал я, – если ты основываешься на том, кого я обслуживал, и делаешь вывод, что у меня к ним влечение, то у меня и к мужчинам получается влечение. Хотя ничего подобного нет. Пожалуй, лучше будет сказать, что мне вообще по барабану все эти влечения-течения. Меня перекормили трахом… это как в детстве, еще при коммунизме, я обожрался дефицитных бананов и всю ночь просидел в сортире, с тех пор у меня отвращение к бананам. Вот то же и с влечениями, о которых ты тут говорила, Нина Ароновна. Да и вообще, как сказала Катя Павлова: влечение очень хорошо рифмуется со словом «лечение».

Ароновна ногой топнула, как про Катю услышала:

– Ррроман! Чтобы я больше не слышала! Ладно… не будем о твоей подстилке. Я знаю, что ты с ней спишь, да ладно, черт с тобой. Но чтобы я лишний раз о ней не слышала. В общем, вот что: у меня был разговор с Шароевым, вчера. Он сказал, что его уроды пасут одного бизнесмена, который очень любит поразвлечься. Каждый месяц в одно и то же время его жена уезжает в командировку, и тогда он устраивает у себя в квартире бордель. При этом он скупой и тупой до чрезвычайности, бывший военный все-таки, ему даже жалко денег на съемную квартиру. А вот на съем и девочек, и мальчиков ему денег не жалко. Логики, конечно, нет. Военный бывший, что тут… Но есть наводка: у этого бизнюка дома, в сейфе, около пятидесяти тысяч долларов. Шароев сказал, что верняк А он нас еще не подводил, Шароев. В общем, таю этого бизнесмена надо брать в оборот. Пятьдесят тысяч долларов, представляешь себе?

– Плохо, – сказал я. – Но все-таки не пятьсот.

– Не привередничай, Роман! Такой конкретной наводки еще не было – все один к одному! Только вот что… я хочу получить эти пятьдесят тысяч на двоих? Ты и я. Понимаешь? Нет, ребят твоих не обидим, да им и так по мелочи причитается, разве что только Юлику тысячу можно. Это ерунда. Я говорю о более крупных деньгах, которые надо отдавать.

– Шароеву? Ты что, его кинуть собралась? Ну-у знаешь!!

– Шароева до середины мая все равно закроют в СИЗО, я точно знаю, – горячилась она.

– От своего генерала знаешь? До середины мая? А сейчас-то только конец марта! Так что есть полтора месяца, и ему вполне их хватит, чтобы нас разыскать и… я даже и думать не хочу, что может быть потом. И этот клиент…

– Вот что, – сказала она. – Его, этого жирного баранчика, жена уезжает в начале каждого месяца. Примерно с числа первого-второго по пятое-шестое. Так что среднее арифметическое будет, примерно четвертое. Четвертое число каждого месяца. Понимаешь? Сейчас конец марта, ближайшее подходящее число – четвертое апреля. Но я предлагаю выждать. До четвертого мая. Шароева разрабатывают, так что у него в мае уже не будет времени наказать нас за кидалово. Его самого будут наказывать.

– А мы?

– А что – мы? Два билета в Париж в один конец, и с теми деньгами, что мы с собой возьмем, мы нигде не пропадем! Тем более мой дядюшка, Наум Ефимович, в Париже живет уже одиннадцатый год и имеет французское гражданство, связи в министерстве и не бесплатно, конечно, но поможет нам с видом на жительство. А там и на гражданство можно замахнуться!

Глаза ее, обычно тусклые и круглые, как старые пуговицы, теперь сверкали. Старая кляча нагнала радужных перспектив и воодушевилась. И нельзя сказать, что сказанное ею не произвело на меня впечатления. «А что, – закрадывались мысли, – из Саратова в Москву, из Москвы – в Париж! Так оно и получается, что ты, Роман Светлов, двигаешься по жизни за счет перезрелых дамочек с климактерическим бешенством матки. Почему нет?» Правда, плавал наивный и неуместный вопрос: «А Катя, как же Катя?» Действительно, наивно. А Нине Ароновне я тогда сказал:

– Мне нравится твоя идея. Можно обсудить ее поподробнее.

И она неожиданно прослезилась, как я сказал это. Никогда не видел ничего отвратительнее. Я спросил, чтобы хоть как-то заткнуть этот фонтан:

– Да, кстати, а как фамилия этого предпринимателя?

– А… ну…

– Ну вот этого, у которого ты поставила приемные дни на четвертое число каждого месяца? Бывшего военного?

Она еще повсхлипывала. А потом ответила:

– Идиотская у него такая фамилия. У меня записано. Из головы вылетело. Клкжин. Нет… Кракин, Крючин… Крючин, чуть ли не Дрючин. Ага! Вспомнила. Каргин его фамилия.

Последняя весна приходила бурно и полноводно, и почему-то так получилось, что роковые, переломные ее моменты пришлись именно на навскидку выдернутые Ароновной четвертые числа. Быть может, это я уже сейчас, задним числом, пытаюсь уверить себя, что так оно и было, что четвертое каждого месяца направило меня и многих близких мне людей совсем в другое русло. Пытаюсь уверить себя, что именно четвертого марта я впервые подумал о том, что конченый я человек, что это последняя весна. Пытаюсь убедить себя в том, что разговор с Катей произошел именно четвертого апреля, хотя я точно не помню, четвертое ли было. Четвертого могло не быть, но разговор был, он состоялся словно вчера, и вот он:

– Рома, знаешь что? Мне несколько дней назад было двадцать два года. Нахлебалась досыта. Может, хватит? Ты рке тоже не мальчик. Ведь ты меня на три года старше? Значит, тебе сейчас должно быть уже двадцать пять.

– Нет мне еще двадцати пяти.

– Да какая разница! Рома, может, пора определиться? Это ведь вся жизнь под откос, а мы покорно смотрим, как это происходит. «Нечеловеческая сила, в одной давильне всех калеча, нечеловеческая сила живое сбросила с земли… и никого не защитила вдали обещанная встреча, и никого не защитила… рука, зовущая в дали». Это и в «Иронии судьбы» есть.

– Опять начиталась сопливых стишков, Катерина? – скептически сказал я.

– Да ни при чем тут стишки! Я просто хотела сказать, что хотела бы… уехать с тобой отсюда подальше и никогда не возвращаться, ни за что на свете не возвращаться!

Мне стало смешно и, наверно, грустно. С ума посходили эти бабы по весне. Уже вторая женщина в течение недели предлагает мне сбежать с ней на край света. Просто дурдом… а не дом терпимости. Я ответил:

– Катя, я уже не в том возрасте, чтобы кидаться этими юношескими словечками – «куда-нибудь», «подальше». Подальше меня и так по пять раз на дню посылают.

Она прямо на глазах как-то съежилась, а я вдруг неожиданно для самого себя стал говорить ей, что она совершенно права, а потом вырвались слова, по сути точно повторяющие то, что сказала мне самому Нина Ароновна, «мама»:

– Знаешь что? Наверно, ты права! У меня дела до начала мая, а йотом в первых числах мая, примерно через месяц… а? Два билета в Париж в один конец?

Она, кажется, оторопела:.

– Ты серьезно?

– А почему нет? Ты сама только что сказала, что грязи на наш век уже хватит. У тебя же трудовой стаж восемь лет, а у меня и того больше, а все одно и то же – блядство, покупной секс, ну сама знаешь не хуже меня.

Она посмотрела на меня какими-то сумасшедшими глазами, пробормотала, что у нее сегодня заказ от «виповского» клиента, и бочком-бочком свалила. Обалдела девка. А в тот же день, вечером, нашла меня в клубе, где я обычно отвисал, и в очередной раз повторила, что, быть может, она меня любит и что лучшее, что она в своей жизни вообще слышала, она услышала – сегодня – от меня. «Сколько меня ни било, ни прикладывало, как обухом, и мужики вонючие козлы и мудозвоны, а вот снова, как девочка, верю».

Ее слова. Мне даже горло перехватило. Хотел списать на выпитое бухло. Сейчас же, по прошествии времени: ни при чем был алкоголь, ни при делах совершенно.

Я неожиданно для себя увлекся совершенно бесплодным и бессмысленным, но душу согревающим не хуже водки, делом. Планы на будущее строить. Ни к чему это не обязывает и, скорее всего, ни к чему не приводит. Мы сидели с Катей каждый день по клубам и в коттедже, в ее комнате, и говорили, говорили о том, как будет потом. После четвертого, после рейса Москва – Париж. Говорили так, как будто не было за плечами горького, страшного жизненного опыта. Как мальчик и девочка, как Кай и Герда, только вместо роз – бутылки, а Катя не ароматные бутоны нюхала, а кокаин. Да и я не без греха. Не знаю, о чем я тогда думал и как мог так легко уговорить себя решиться на двойное кидалово – сначала с Ниной Ароновной кинуть Шароева, а потом с Катей Павловой кинуть Ароновну. Но только знаю, что никогда не чувствовал себя более легким. и светлым (я же Светлов!), чем тогда, когда одна за другой мусолились мечты о скором, непонятно откуда должном выпочковать-ся – счастье. Глупо, знал, что вряд ли так бывает в реальной жизни, что даже если и попадем в Париж, наколов и Ароновну, и Шароева, все равно Париж такой же большой и жестокий город, как Москва. Может, чуть легче, но Москва, это все-таки русское, а Париж – так, цветы эмиграции. Белая акация. Это так Катя говорила или что-то наподобие.

Нина Ароновна все это просекла и устроила мне жутчай-шую истерику, после которой я понял, что никогда еще мои планы не были такими безнадежными, чем тогда, когда я рассчитывал уехать с Катей. Детский лепет.

Надо было выбирать. А не тянуть до последнего.

И я выбрал, но до самого конца надеялся, что в выборе ошибся и что все не настолько несправедливо.

...А доказало это только одно – насколько мы, русские, неисправимые оптимисты.

Я, конечно, зря подумал, что Ароновна удовлетворилась моим обещанием по возможности как можно реже видеться с Катей. Я недооценил эту мстительную суку. Она повторила свой фокус с попадосом, только на этот раз был просто конкретный «прием», потому что заказчиками выступили шароевские ублюдки. Это такие нелюди, при одном взгляде на которых хочется крикнуть: «Мама, роди меня обратно!» Фил Грек с девочками, среди которых была и Катя, уцелел вообще чудом: шароевских повязали менты. Полбанды. Начали сбываться прогнозы Нины Ароновны насчет скверного будущего Лечо Ша-роева и его друзей, только она не ожидала, что эти прогнозы ударят по ее собственным планам, по ней самой.

Я до сих пор не разобрался, что произошло поздно вечером девятнадцатого апреля в боулинг-клубе «Эльга», но только и того, что я узнал от Фила Грека и Кати, мне вполне хватило. Их там чуть не убили. Я орал на Нину Ароновну так, что она даже растерялась, первый раз я видел, как эта железобетонная, совершенно бессовестная баба теряется, начинает жевать губами и лепетать что-то в свое оправдание. Конечно, она быстро очухалась и стала нагло доказывать, что черное – это белое, а белое – это черное, и кое в чем даже преуспела. Язык у нее был подвешен ого-го-го.

Под конец этой милой беседы, о которой даже вспоминать не хочется, я сказал:

– В общем, так, моя дорогая Ароновна. Если ты хочешь, чтобы наша договоренность была в силе, то будь любезна не заниматься таким западлом. Это первое. Второе – насчет Кати. И даже не шипи и подбородками не колыхай, это совсем не эротично. С этого дня она стопроцентно переходит на индивидуальные заказы. К проверенным клиентам. Ты сама знаешь, что лучше Кати у нас в конторе девочки нет. Так что не делай из нее пушечное мясо. Кажется, я сказал, что все решено и что мы с тобой едем. Так что не сживай девчонку со свету, ей и так несладко. Понятно? И постарайся ей улыбаться, поняла?

– Да она наркоша, торчушка. Она сама скора-а-а перекувыркнется от своей наркоты! – рявкнула «мама».

– Тем более. Пусть делает что хочет, поняла?

Когда я вышел от Нины Ароновны, то понял, что впервые в жизни я разговаривал с ней как хозяин. В полной и безоглядной уверенности, что она не станет делать мне наперекор. И потому я совершенно спокойно пошел к Кате и сказал ей:

– Все хорошо, девочка. Ты теперь только на «випе», на «белом» списке работаешь. Никаких боулинг-клубов, никаких поганых вилл, только старая клиентура, я договорился. И скорее бы это все кончилось. – И, наклонившись к ее уху, прошептал: – Можешь оформлять загранпаспорт, но только не дай бог Ароновна узнает! У тебя есть хороший клиент, который может за пару дней все это провернуть? С загранпаспортами?

– Есть, – твердо сказала она.

Дни покатились, все ускоряясь, чем звонче и теплее становилось на улице, тем суше и больнее сжималось у меня в душе колючее, как сушеные кусочки яблока из детства, предчувствие. Мне было не столько страшно за себя, за Катю ли… сколько булькало бессмысленное варево животного ужаса. Я гасил это водкой. Я отказывался от работы и сидел дома, не выходя никуда. Предпочитал не видеться ни с Ароновной, ни с Катей. Только со своими. Юлик говорил:

– Что ты паришься, Ромео? Все будет окейно! Своротим! Ты что, из-за того гонишь, что этот новый клиент, конкретный, по шароевской наводке – оказался твоим бывшим командиром армейским, да? Это ему ты в Твери блядей снимал?

– Ему. А вообще, – я резиново тянул улыбку, – от этого Каргина один геморрой, в прямом и в переносном смысле. Майор, бля… его, на моей памяти, из нашей части с позором вышвырнули и под трибунал отдали, а вот поди ж ты – и пяти лет не прошло, а у него в сейфе полсотни «тонн» гринов!

– Редкая сволочь, – сказал из угла Алексей.

К последнему делу готовились тщательно. Я перевернул кучу материалов, у меня был точный план квартиры Каргина, описание его сейфа. Я не знаю, откуда у Шароева была такая уйма информации и почему, имея столько информации, он сам, без нашего посредничества, не рискнул «взять» квартиру Каргина. Правда, ответ нашелся как раз в этой инфо-уйме: уж больно хорошо охранялась квартира Каргина: домофон, в вестибюле элитного дома – охранник с автоматом, который пропускает гостей только после подтверждения хозяина, что да, он ждет этих людей. Но даже если домушникам удалось проникнуть к заветной двери квартиры номер шесть, в которой жил бывший майор мотострелковых войск, отданный под трибунал, а ныне удачливый предприниматель Каргин, – это еще полдела. Я не помню, где он работал, я все это прочитал, но отслоилось впечатление: как этот майоришка сумел вскарабкаться так высоко?

И вот настали решающие дни. Майор-предприниматель Каргин вошел в загул. И он должен был вызвать наших. Это была не моя забота, как сделать так, чтобы он набрал тот или иной контактный номер (номера агентства по понятным причинам не светили). У нашей «мамы» Ароновны была масса спо-, собов натолкнуть клиента на решение позвонить именно нам. Начиная с банального подбрасывания и подклеивания маленьких цветных рекламок с телефонами и «емелей» до сложных, вроде «случайного звонка» девушки и даже провокационного поздравления по нескольким местным каналам и радиостанциям сразу. Если, конечно, у него средства позволяют. У Каргина позволяли. Ему дали прямой номер моего мобильного, потому что номер можно было засвечивать: я пользовался им последний день. И Каргин клюнул, позвонил третьего. Я даже вздрогнул, когда услышал его немного заплетающийся голос, говорящий как раз то, что я хотел услышать:

– Добрый вечер. Я хотел бы… провести время…

– Приятно, не так ли? – фальшивым эскортным голоском подхватам я. – Тогда вы позвонили именно туда. Кого бы вы хотели заказать? Девочку?

– М-м-м…

– Нескольких девочек?..

– Э-э-э…

– Мальчика?

– Некоторым образом… э-э-э… – Он стал икать.

– Значит, я вас правильно понял, – нагло сказал я. – Вам нужны и мальчики, и девочки. Это очень хорошо. У мужчины с таким приятным голосом наверняка хватит средств, чтобы оплатить даже самых дорогих девочек и мальчиков. – Юлик на кровати напротив дико ржал, слушая мой базар. – Но мы вовсе не собираемся вас разорять. Цены у нас несмертельные, това… – Я чуть было не назвал его «товарищем майором», и угорать уже стала вся наша компания. – Товар, как говорится… – Мысли у меня заплетались, слова вслед за ними, и я всерьез перепугался, что вот сейчас могу запороть столь тщательно подготовленное, можно сказать, взлелеянное дело. Но, к счастью, я с собой справился. – Сколько же вам надо привезти на выбор?

– Э-э… да побольше! Мне вообще чем больше, тем лучше. В общем, мне вези троих на выбор парнишек, только не негров, а то мне недавно хотели подсунуть обезьяну из какого-то там Мозамбика или Нигерии. И девчонок трех или четырех. Все усек?

– Так точно! – машинально ответил я.

– О, это я люблю! – услышал я в трубке. – По-военному, четко. Служил?

– Служил.

– Ну гони. Только не задерживайся, слышь, а то я тебе такой наряд вне очереди вкачу!! – Короткие гудки.

– Рыба на крючке, – сказал я.

План действий у меня созрел, "фи мальчика и четыре девочки. Все оказалось слишком легко, я боялся этой пугающей легкости. Три мальчика – это конечно же Юлик, Алексей и Виталик. Четыре девочки… тут проблематичнее. Но я уже решил, что возьму Катю, а к ней в докомплект каких-нибудь пострашнее. Каргин, если он не в окончательное говно пьян, выберет Катю. Это сто процентов. Из мальчиков лучше бы он выбрал Юлика, да, впрочем, и так без проблем, если он возьмет Виталика – или Алексея. А лучше – всех скопом. Тогда создастся оптимальная ситуация: от Каргина мы с Катей едем прямо в аэропорт, но ей взят билет на другой рейс – для конспирации. Кстати, себе я тоже забронировал место на двух рейсах. Даже если старая квашня заподозрит, истина откроется ей только в Париже. Без меня – на тот самолет, на котором она рассчитывает полететь вместе со мной, я не сяду. Потому что я поеду совсем в другой аэропорт и совсем на другой рейс. Час двадцать ночи.

…План начал сыпаться сразу же. Во-первых, Катя не смогла с нами поехать. Ароновна не пустила. А на меня вылила ядовитое:

– Ты же сам просил, чтобы она только на «виповские» ездила, к испытанным клиентам. Я обещала, что так оно и будет. А я своему слову хозяйка.

Я хотел было возразить, но только было открыл рот, как увидел выражение ее лица. Бык, которому воткнули в задницу древко красного флага, показался бы воплощением миролюбия по сравнению с этой носатой, усатой харей. Из ушей пар повалил, из носа огонь. Не человек, а конек-горбунёк, как говорил Геныч. Я вздохнул и сказал:

– Ладно. Просто с Катей мне было бы удобнее.

– Тебе с Катей всегда удобнее, – прошипела она и больно ткнула мне пальцем в солнечное сплетение, – работай, мальчик!

Ловить с этой стороны было бы бесполезно. К тому же я не был уверен, что Катя помнит все установки, мною ей данные. Она вообще в последние дни выпадала из реальности. По-моему, просто поплыла девочка. У нее были сумасшедшие глаза, и, кажется, она плохо понимала, что ей говорят. Если бы она была в Саратове, то просто поймала бы такси и сказала водиле, что ей до аэропорта. А так как в Москве не один, а четыре или пять, до сих пор не знаю, сколько, аэропортов, то неизвестно, что взбредет в голову Кате. Я думал об этом, и лезли мысли, что, верно, от прежней Кати, саратовской Кати, осталась самая малость, прежняя Катя Павлова возвращается только на считанные минуты, а все остальное забирает новая, чужая и уже полумертвая Катя. Но мне близка и эта, новая. Я по-прежнему хочу ее увидеть, потому что в этом большом и непонятном, чужом для меня городе, о котором мы мечтали, – Париже, я совершенно один.

Но я снова отошел от основной нити своего воспоминания, настуканного на мертвых пластмассовых кнопочках.

Мы подъехали к подъезду Каргина на двух машинах. Я связался по домофону со своим бывшим командиром и выговорил:

– Мы на месте. Впустите нас.

– Тут в подъе-езде охранник, – донесся голос Каргина, еще более заплетающийся, чем прежде. – Он м-меня знает… хорошо знает, так что… вот. Я щас ему… скажу, чтобы он вас пропустил к лифту… он тово… приличный. От… открываю.

Подъездная дверь щелкнула, я махнул рукой своим, предлагая входить, но тут подошел обеспокоенный Юлик и сказал:

– Из другой конторы подъехали. Его хорошо обработали, чтобы он больше никому не звонил, сама Нина Ароновна перезванивала и на проводе висела, чтобы линия была занята у конкуренты тут не светились… но все равно удосужился, гнида. Пьяный, наверно, вот и названивает.

Я похолодел. Конкуренты из другой фирмы были опасны в том смысле, что они могли позже выступить в роли свидетелей. Хуже всего было бы, если бы знали нас лично.

– Откуда?

– Из «Клео». Что делать будем, Ромео?

– А ничего! – ожесточенно сказал я.

– Да ты что!

– Значит, так, – сказал я. – Дай им денег. Без шума. Чтобы сваливали с заказа. Лично сутеру ихнему дай.

Юлик выпучился на меня:

– Да ведь он потом опознает!..

– Ты что, валить их всех предлагаешь? Давай иди!

– А если еще приедут, так всем и давать, что ли? – ожесточенно выговорил Юлик. – Если много давать, не выдержит кровать, как говорят наши бляди.

– Иди разбирайся… «краповый берет»! – прошипел я и пошел в вестибюль, громко хлопнув входной дверью. Тут я по-быстрому раскидался с охранником, загодя предупрежденным Каргиным. По-видимому, тот прекрасно понял, к чему столько визитеров, потому что похабно улыбался. Наверняка был в курсе всех каргинских похождений и свое лавэ имел за молчание и отмаз Каргина от жены и соседей, если что.

Каргин нисколько не изменился за те пять лет, что я его не видел. Тот же лоснящийся от жира подбородок, круглый и безволосый, как у бабы, те же круглые глаза за очками, круглые плечи и массивный живот, выставленный на манер тарана. Только голос стал дребезжащим, да и то, наверно, потому, что Каргин был пьян.

– О-о, цветничок! – выговорил он, когда мы гуськом вошли в его прихожую – размером с типовую однокомнатную квартиру, наверно. – Ни-че-го!

Я покорно ждал, пока он надергает себе букетик из упомянутого цветничка. Выбрал он, это хорошо, Милу Харим-Паровозом, которая и без того была достаточно в курсе. Процентов на тридцать. Кроме Милы, Виталика, а выбрал он Виталика в прямом смысле по заднице. Он почему-то велел всем показать свои задницы, и парням, и девчонкам. Бзик у него. Ну, разумеется, Виталик со своими тюремными росписями высокохудожественными Каргину пришелся, как он сам выразился, «по перцу». Мне оставалось лишний раз посожалеть, что Нина Ароновна не разрешила взять на «конкурс красоты» Катю. Она бы со своими изысканными татуировками точно пришлась бы по вкусу моему бывшему командиру, даже если бы у нее не было такой внешности, какая от природы была.

В квартире остались Мила и Виталик, а меня он стал выпроваживать со всеми остальными. Деньги сунул и смотрит в упор непонимающе: дескать, что ты тут, парень, тусуешься, если я тебе заплатил за девочку за три часа и за мальчика – вдвое по сравнению с девочкой. Понятно, что мне уходить не светило, и я ему в упор сказал:

– Что, не узнаёте, товарищ майор?

Он мутно на меня взглянул исподлобья и буркнул совсем уж недружелюбно:

– А что, должен знать? Кто это тебе капнул, что я майор? Или» тово… служил у меня?

– Так точно! – весело ответил я. – Разрешите доложить: сержант Светлов по вашему прика… вызову прибыл!

Он аж подпрыгнул:

– А, Светлов? А то я смотрю, что-то знакомое в тебе! Ну точно! Вот бляха-муха! Надо же, какой получился… круговорот говна в природе! В армии тебя вроде как за телками посылали, а вот теперь по тому же поводу свидеться пришлось! Ты что, в сутеры зашился, что ли?

– Некоторым образом, – сказал я.

– Не «некоторым образом», а так точно! Ну-ка… пойдем тяпнем за встречу!

Залепетал домофон. Он взял трубку, и даже я услышал мелодичный женский голос: «Фирма «Флора», вызывали?» – на что Каргин ответил самым замечательным образом:

– А-а-а-атставить!!

И бросил трубку на аппарат домофона. Конкуренты были счастливо устранены и теперь должны были уматывать несолоно хлебавши, теперь только Каргин и два часа двадцать минут отделяли меня от вожделенного рейса: часы только что пробили одиннадцать. Все складывалось самым наилучшим образом, и тот факт, что я знал Каргина по армии, не только не подговнил нам, как я того опасался, но даже и помог. Я совершенно точно знал, как будут развиваться события у подъезда: Юлик отправит невостребованных девочек из бригады со второй машиной, с охранником Костей, а сам с Алексеем будет ждать нас внизу. Мы же, оставшиеся в квартире отставного майора Каргина – я, Мила и Виталик, должны были в течение десяти, максимум двадцати минут провернуть дело.

Каргин болтал не затыкаясь:

– Вообще, Светлов, ты должен узнать, как мне потом пришлось после того, как меня удалили из твоей части. Я имею в виду… воинскую часть, а не… ха-ха!.. часть твоего тела. Меня, представь себе, судили даже. Причем председателем суда был мудак, полковник Трифонов, который сам воровал по-черно-му, а лет за десять до того, как он сам меня судил, влип конкретно. У него тогда был запой, он пил не переставая, деньги кончились, а он взял и продал целую машину авиационного керосина за пять бутылок водки. Слил каким-то залетным. На Севере это было. Его в рядовые разжаловали, дали условняк, а его командир сказал: я тебя, суку, не за то разжаловал, что ты проворовался, а за то, что мало взял! – Каргин подпрыгивал на одной ножке, как новогодний зайчик на карнавале. – А потом этот новоиспеченный рядовой Трифонов умудрился жениться на дочери генерала и за десять лет стал полковником да еще меня судил. В общем, меня из армии уволили и сказали, что!| теперь я, кхе-кхе, майор-расстрига. Трифонов сказал: и будь благодарен, Каргин, что не сел. По-другому это называется – ворон ворону глаз не выблюе… не выклюет. Это я к тому, возвращаясь к вопросу о воронах, что через неделю после моего увольнения из армии Трифонов сам попался на особо крупных хищениях, и только тесть-генерал его спас. Трифонов вообще молодец. Если по-хорошему, так он срок мотать должен хороший, а он сейчас начальник службы безопасности корпорации, где я работаю. Вот такие дела. Трифонов-то и составил мою бизнес-карьеру, как говорится,, в армии я ездил на штабном уазике, а теперь прикупил «БМВ» седьмой модели за сто штук баксов.