Текст книги "Нешкольный дневник"

Автор книги: Антон Французов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Блядство по уставу

Тот, кто наивно полагает, что ряды Российской армии в половом вопросе представляют собой исключительно набор онанистов, разбитых на взводы, роты и батальоны, как бараны на отары, – так это напрасно. И кто думает, что в армии неуставное половое влечение под бромчиком и ударным рукоблудием в сортире на фото сисястой шлюшки конвульсирует и никак не хочет умирать, а в голове кружатся скромные прелести оставшейся на гражданке гражданки, девчонки с соседнего двора, – так это все не так и совсем по-другому. Проблема с женским полом в армии вполне решаема, и в этом смысле чрезвычайно напоминает ту же проблему среди штатских. Пример?

Да пожалуйста! Человек, срочно захотевший общения с женским полом, желающий форсировать события до постельной фазы, минуя всякие там букетно-конфетные стадии, звонит в эскорт-фирму. Может, ему бабы не дают, может, времени мало или еще что. Но нет у него под рукой и прочими органами бабы. Ну нет! И в армии та же проблема, но если у условного гражданина, которому никто не дает, женщины под окном ходят, то у солдата перед глазами разве что взводный маячит. А женщин нет! Как нет и возможности снять девочку. Ну не предусмотрено их в казарме по уставу – ни девочек, ни возможностей соответствующих! И все по отработанной схеме: «Опять весна, опять грачи, опять не даст, опять дрочи». А я вот эту схему в армии обошел. Как, думаю, и многие научились делать это.

Но обо всем по порядку. Какая армия, можно задаться вопросом, если тюрьма за мокруху по тебе плачет? Если открываешь глаза и вполне закономерно видишь перед собой пару ментов с рожами особого назначения и соответствующими намерениями? А вот так. Оказывается, они пришли за мной совсем по другому поводу. Не из-за убийства Костика-Мефодия. За Мефодия они, наверно, спасибо бы сказали, если неофициально.

А пожаловали они ко мне совсем по другому поводу: оказывается, я уже почти целый год числился в злостных уклонистах. Мне присылали из военкомата повестки с приказанием явиться на комиссию, а я старательно этого не делал. Честно говоря, я ни одной повестки в глаза не видел, а о военкомате не беспокоился, потому как мне еще и восемнадцати-то не было. Но у них, у военкоматных крыс, как потом выяснилось, возникла путаница в бумагах, вот и начали меня призывать, начиная с семнадцати вместо положенных – с восемнадцати. В институте же, где я учился, и намека на военную кафедру не было. Да это и неважно: прижми меня с армией, я тут же купил бы себе отмазку. Без проблем.

Но сейчас было совсем другое дело. Меня искали братки, Не иначе – мефодиевские.

Мне срочно нужно было уматывать из Саратова. И тут повестка пришлась как нельзя кстати. По крайней мере, я тогда так это с перепугу решил для себя. А что? Два дня комиссии – и вперед, солдат! Тем более что был конец июня, весенний призыв уже заканчивался.

Так что законопатили меня в часть в самые короткие сроки. Сунули в вагон и со стадом таких же остриженных баранов двинули куда-то… как сказал мне один дебил, у которого я спросил: «Куда везут-то нас?» – «По рельсам, бля!»

Перед отъездом мне удалось справиться о Катьке, оказалось, что ей уже лучше, что ее скоро выпишут и никто ее не беспокоил, так что тут можно было быть относительно спокойным: если бы бандиты Мефодия были уверены, что Катя в деле, что она убила Костика, то они не стали бы дожидаться ее выписки из больницы, замочили бы прямо в палате. Тем более что у Кати с больницами вообще не сложилось, я так понял: в свое время у нее крыша поехала на процедурах, на черепушку которые, и потом влипла она из-за того конкретно. С тем делом, когда Котел откинулся, кони двинул.

Привезли нас «по рельсам» в городок где-то под Тверью, что ли. Сослуживцы мне достались еще те: половина из деревни, почти неграмотные, вторая половина судимость-условняк имеет. Без «бля» толком никто двух слов связать не может. А еще был интеллигент, из университета, так тому в первую же ночь такое высшее образование устроили, что он вообще дар речи потерял. Икал только и головой мотал.

Про первые полгода ничего не помню и помнить не желаю. Блекло, тошнотно и размазанно, как та каша, которую выдавали на завтрак, обед и ужин. Особенно доставали меня эти идиотские названия, которые среди бравого личного состава хождение имели: «дух», «запах», «слон», «черпак» и так далее. Меня в глаза «запахом» зовет, а от самого несет как из помойной ямы, в которой стадо козлов поселилось. Уроды. Многие представляли армию как нечто инфернальное, жуткое, мало чем от зоны отличающееся. Особенно в свете того, что об армии пишут в газетах, как клопомором травят бедных призыв-ничков страхом. Да ничего в армии страшного. Просто противно, нудно и – вопрос лезет в глаза, в уши, плотно забивает нос запахом немытого тела – зачем… зачем, к чему все это? Быть может, я говорю это с высоты своих метра девяноста, восьмидесяти девяти килограммов костей, сухожилий и чистых, без примеси жирка, мышц. Но я говорю это и из выгребной ямы жуткого своего детства, приучившего меня выживать везде.

Я быстро выбился в авторитеты, даже недобрав срок службы для возведения в старослужащие. «Деды» меня не трогали. Сержант Грибулин, после того как я достал ему автомат, утопленный им по пьяни в глубоком (метров семь или восемь) пруду, хлопал меня по плечу и говорил: «Кашалот, бля!»

Откровенно говоря, мне было смешно. Передо мной проходили вереницы людей, которые не сумели найти своего места в жизни и тупо просирали дни и месяцы в огромном всероссийском сортире, гордо именуемом рядами Вооруженных сил. Большая часть этих самых сил была вооружена наглостью, вызревшей в недрах старых слабостей и обид, или тупой, забитой покорностью. В зависимости от неофициального армейского статуса. По крайней мере, там, где служил я, было только это. Да, есть лихие армейцы, боевые орденоносные офицеры. Самого лихого и храброго, которого я когда-либо видел, посадили за убийство трех московских проституток. Вот так.

Я часто за собой замечал, что я как хамелеон. Меня сложно вычислить, сложно влезть в душу. У меня словно много их, этих душ. Как жен, как смертей у кошки. И армии меня не перемолоть было. Тех дубов, которых призывали из деревень Большая и Малая Хуевка, быстро обрабатывали, только стружки летели. Я же не дерево. Иногда я ощущал себя не из плоти и крови, а сложенным из нескольких пластов земли: один корявый и тяжелый, с прослойками черной злобы, второй мягкий и светлый, обманчиво податливый и пластичный, третий – как магнитный железняк – притягивающий, стойкий. Надежный. И потому, что такой я многослойный, не взять меня – ни динамитом рвануть, ни пробить, ни промыть. Ни кусками поломать и сложить, как послушную пирамиду.

Ладно. Гоню. Бывает.

В армии все переменилось, как назначили к нам майора Каргина и – в мою роту – капитана Заварова. Каргин был круглый тип, совершенно не похожий на военнослужащего, в очках и с лоснящимся как от жира подбородком, круглым и безволосым, как у бабы. Круглые глаза, круглые плечи, массивный живот, выставленный над ремнем на манер тарана. Выручал его только голос – низкий, рокочущий, способный и мурлыкать бархатно, и чеканить каждый слог, и зубодробительно раскатывать басовый рев приказа: «Смиррррррно!!» Заваров же, напротив, этакой брутальной наружности, чем-то неуловимо напоминал мне саратовского бандюгана Кирюху, но при этом имел длинную, тощую фигуру, похожую на вопросительный знак и несоразмерно длинные красные руки-клешни. Редковолосый белесый хохолок торчал над арийским профилем и тусклыми белужьими глазами. После их водворения в части я сразу же пошел на повышение. Майор назначил меня сержантом и командиром отделения. Смысл и причины этого назначения выяснились достаточно скоро и оказались куда как неожиданными.

Меня вызвал к себе капитан Заваров. Он был капитально пьян. Рядом сидел майор Каргин. Этот, согласно субординации и более высокому званию, был еще пьянее. Меня поднял прямо с койки сержант Грибулин. Было около полуночи, и я с трудом удерживался от желания врезать ему по скуластой, косоглазой физиономии. У меня оставался к нему старый должок, еще с того времени, когда я не был сержантом и он гонял меня по плацу сорок кругов в общевойсковом защитном комплекте.

Начальство млело.

– Тебе, сержант Светлов… парручается задача, – густо запинаясь, выговорил Заваров. Каргин только квакал. – Задача… стра-те-ги…ческого, я бы сказал, значения. Эт-та… задача ясна?

– Вы ее еще не сформулировали, товарищ капитан.

– Ить, однако… умный, стало быть. Сформули-ли… литр. Пьешь, салага? – Он выпучился на меня налитыми крэвью глазами, белесый хохолок надо лбом плясал гопак. – Самогон… повариха', Машка, продает.

– Никак нет, товарищ капитан, – ответил я. А потом добавил: – Пью.

Капиташка моих парадоксов не понял и продолжал металлическим голосом вести скрипучую речь, которую, как плохо смазанный механизм, иногда заклинивало на особо труднопроговариваемых словах:

– Значит, так, сержант Светлов. Срочно требуется доставить и привезти в часть две, а лучше три единицы женского пола. До утра. За час до сигнала «подъем» – долой! За-да…ча ясна? – Он выпил. – Может, вы спросите, почему именно вы, сержант? По уставу вы ка-те-го-ри-чес-ки не имеете права спрашивать у вышестоящего начальства о цели… при-каза. За зло… злостное неподчинение приказу – три года дисбата. Но устав не человек, а по-человечески вы такой вопрос задать можете. Почему именно вы? Потому что для выполнения этой задачи вы кажетесь наиболее подходящим кандидатом. Рассуждение ясно?

Яснее было некуда. Начальство получило долгожданную зарплату и гуляло. Майор Каргин был главным на территории части, потому он гулял особо эффективно. И едва ли – на те деньги, что входили в денежное довольствие. По крайней мере, я точно знал, что только вчера спиСали целую цистерну отличного дизельного топлива.

– Так точно, ясно, – отчеканил я, обращаясь скорее к своим мыслям, чем к капитану Заварову.

– В-вапросы есть?

– Никак нет. То есть – так точно, есть. На чем прикажете добираться до города?

Зашевелился Каргин. Он и ответил за лейтенанта:

– Возьмешь, голубчик, мой «бэ-эм…вэ-э-э»… штабной «уазик». Пропуск сейчас получишь. Он уже выписан, только твою фамилию… это,, черкнуть.

Это медицинское «голубчик» и упоминание о «БМВ», стоявшем в гараже нового командира части (это свято знал каждый), меня подкодило: я едва не расхохотался ему в лицо. Однако склеил приемлемую уважительную мину и произнес:

– Средства для доставки единиц женского пола, товарищ майор? Кроме транспорта?

– Что? А… ты о деньгах? Заваров, выдай ему, значит… по воинскому минимуму.

Деньги на блядей, патетически поименованные «воинским минимумом», таковым, собственно, и являлись. Не имел тогда понятия, как с ценами в Твери, но у нас в Саратове на тот момент на выданную мне сумму можно было взять парочку самых страшных шалав часика этак на полтора, да и то если в известной степени повезет. Но, судя по багровым лицам и тусклым глазам высокого батальонного начальства, полемика была бессмысленна. Меня бы закатали на губу, как говорится, не отходя от кассы. Драил бы сортиры до зеркального блеска и аромата от-кутюр.

– Разрешите идти? – выпучив глаза, гаркнул я.

– А., давай. Иди. Погоди, стоп! (Я круто повернулся на каблуках, увидел, как Каргин, покачиваясь, поднимается со стула. Его голос после этого стал еще более приторным.) Не привезешь, сержант, блядей… ик!.. самого пользовать будем. Сва-або-ден!!

– С удовольствием привезу… – бормотал я себе под нос, выходя из кабинета. А вслед мне выметнулся звон стаканов и вопль капитана Заварова:

– На случай эксцессов, серрржаннн – в машине автомат Калашникова!., с полллной обоймой!., канистра самогона!., э, не, этого не надо. Вощем, врррремя на выполнение – два часа, и ни м-минето… ни м-минутой больше!

Время пошло.

Я поехал на ночь глядя в Тверь, по-отечески напутствованный и снабженный «малой суммой на командировочные расходы», на «уазике» майора. В ночь. Они, наши капиташа-майорик, были капитально пьяны, если решились на такую наглость. Хотя отвертеться было легко: документы у меня были в порядке, а сам я трезв. До Твери я доехал буквально за полчаса, потому что гнал с дикой скоростью, рискуя вылететь в кювет. В этом случае мне пришлось бы отвечать за порчу военного имущества, посмертно. Откровенно говоря, всю дорогу я хохотал в голос: настроение у меня установилось самое чудное, я бы даже сказал – истерически-веселое. Еще бы! Куда ни бросали меня прихоти судьбы, раз за разом я выворачивал на все тех же и на все то же. Девочки, платное блядство, выглядывающее из-за причесанного определения «досуг». И вот теперь та же самая картина, только рамка поменялась: армия, часть под Тверью, в дупель пьяные «шакалы», как солдаты за глаза именовали офицеров.

Когда я вспоминаю это сейчас, я напоминаю сам себе бравого солдата Швейка, которому его прямое начальство в лице какого-то поручика поручило раздобыть бутылку коньяку. Катя Павлова читала эту книжку в машине вслух и хохотала. Я запомнил. Швейк сам выпил коньяк, а со мной получилась история не менее занимательная.

Я важно вкатил в город и через несколько минут добрался до самого центра, благо Тверь куда меньше моего родного Саратова, не говоря уж о Москве. Капитан Заваров и майор Каргин не могли найти лучшего исполнителя для их более чем сомнительного с точки зрения страшного устава приказа. Я звериным чутьем, впитанным с молоком матери и обостренным за три года работы в контакте с «первой древнейшей», вычислял злачные кварталы. Меня тянуло туда. Еще с тех времен, когда я впервые сел на блядовозку в качестве охранника, подменяя Геныча, огни, фонари, окна ночного города, проносящиеся мимо, вызывали мощный всплеск адреналина, мятный холодок в спине и странное ощущение, как будто кто-то ерошит тебе волосы на затылке. Ночной город! Тот, кто видел тебя со всех сторон во всем опасном очаровании, во всем сплаве притягательности и порока, тот никогда не забудет и не оставит тебя, даже ненавидя и закрывая глаза ладонью, как от взгляда Василиска. Я пронесся по ночным улицам, тормознул у начала длинной аллеи, забранной низким чугунным заборчиком. Вдоль этой аллеи – по обе стороны ограды – стояло несколько девушек. Одна оказалась совсем близко: в двух метрах от моей машины, а на протяжении метров двухсот этой аллеи стояло еще с полтора десятка «ночных бабочек». В рассеянном свете редких фонарей, в своей оледенелой неподвижности они казались изваяниями.

Я выключил двигатель и некоторое время сидел неподвижно. Ночная аллея, фонари, фигурки. Вспомнились Алка, Катя, Олеся. Это был мой мир, и теперь часть его, этого моего мира, выхватывалась фарами штабного «уазика» и грубо, но ненавязчиво лезла в глаза.

Стук в стекло.

Я поднял глаза и увидел ту самую «магистралку». Она де-журно улыбалась, но после занудных месяцев службы это показалось улыбкой Джоконды.

– Как насчет?.. – сказала она. – Я Алла.

При этом имени я отщелкнул предохранитель правой двери.

– Присядь, – сказал я. – Договоримся. А сутер твой пусть из-за дерева не выглядывает, все равно маякнуть успеет, если что.

Она засмеялась:

– Глазастый ты какой. А как с другими частями тела?

– Под «другими частями тела» ты, наверно, имела в виду кошелек, – мрачно сказал я. – Ладно. Мне нужны три ваши девчонки. До утра. На выезд, но без сутера.

Я сказал ей о заказе капитана Заварова и майора Каргина. Навскидку. Для пробы. Реакцию я предугадал вполне точно: она разочарованно присвистнула:

– Ну ты загнул, мужик! Да ты че! Это ж, дорогой, попадос может такой прорисоваться…

– Ничего, все нормально, – перебил я. – Это у меня такое чувство юмора скверное. На самом деле, мне как выйдет. Тебя, значит, Алла зовут? У меня была одна знакомая Алла – из Саратова.

– И у меня была.

Я посмотрел на нее. В чудо не верилось. Я спросил:

– Она такая высокая? Лет тридцати с небольшим, с…

– Нет, не высокая, и не тридцати. Соплячка еще. Моего возраста, восемнадцать ей было. Убили ее на прошлой неделе. Кавказцы залетные.

Я потянулся на заднее сиденье. Захотелось выпить. Я вытащил упомянутую капитаном канистру самогона и плеснул себе – будь что будет, но что-то уж больно разыгралось!.. В окошко глянул усатый сутер, сказал назойливо, противной скороговоркой катая слова:

– Будем девочку брать, мужчина? Девочка первый сорт.

Это суку даже не пробило, что я в камуфляже и на армейском «уазике». Я отвернулся от него и, не глядя, отсчитал деньги – больше половины выданного мне «воинского минимума» – и сунул сутенеру. Я сделал это машинально, так мне хотелось, чтобы он свалил. Он что-то вякнул, типа «вернусь через часок», и провалился.

– Ну как тебе делать-то? – спросила она.

– Погоди. Выпьешь?

– А наливай! С хорошим человеком чего ж не выпить. Ты еще, я смотрю, молодой совсем, а уже битый.

– С чего взяла?

– А чувствую. Я вообще чувствительная корова.

– Что ж так грубо о себе? Мы, кстати, можно сказать, коллеги.

Я выпил еще самогона, а потом отчего-то стал рассказывать о себе. Я прекрасно понимал, что делаю кошмарную глупость., что время идет, что никакого секса еще и не начиналось, и что эта Алла, несмотря на ее юное, хоть и помятое, симпа тичное личико, все равно по истечении срока уйдет. Я прекрас но это знал, у меня был опыт, я мог просчитать ситуацию и с точки зрения этой тверской Аллы, и ее усатого сутенера. Смешно. Но, наверно, армия заставила меня относиться к людям за бетонной стеной нашей части теплее и – сентиментальнее, что ли.

Алла опьянела. Она понесла чушь. Сказала, что у нее хоть и не было матери-проститутки, как у меня, но, по крайней мере, был злобный отчим-скотник, от которого несло дерьмом и сивухой. Алла приобняла меня за шею. Не знаю, но я – после стольких месяцев воздержания – не испытывал дикого возбуждения. Мне просто было приятно. Мне, наверно, было бы менее приятно, если бы она залезла ко мне в ширинку и начала сосать член. Ей, кажется, точно нравился этот бессмысленный разговор, совершенно ни к чему начавшийся и черт знает чем намыливавшийся закончиться. Тут, конечно, вписалась и моя «модельная внешность», как выражалась Олеся.

Время, за которое платят, имеет обыкновение истекать очень быстро. Время продажнее любой девки. Я-то хорошо знал. Потому на четвертой стопке я сказал:

– Вот что, Алла. У меня есть для тебя калым. Внакладе не останешься, я обещаю. Заработаешь, и этому уроду-сутеру с конторой не надо будет отстегивать. У нас есть еще примерно десять минут. У тебя есть здесь, на аллейке, хорошая подруга?

– Подруг не бывает, – помрачнела она.

– Ну… допустим. А, скажем…

– Я могу Карину взять. Она девчонка отчаянная. Только ты ведь нас не кинешь, если что? Что ты собираешься делать?

– А че? Разыграем «прием». Кинем сутера. Пока он маякнет «крыше», уже поздно будет. Да и вообще – машина-то штабная.

Так что конфликтовать придется не со мной, а со всем штабом восьмого мотострелкового батальона. Не сомневайся, Алка. Я, конечно, и за свою выгоду стараюсь тоже. Если я вас не привезу, меня самого наш майор Каргин трахнет. Боюсь, что в прямом смысле. Он на «голубого» серьезно смахивает. А бабок у этого майора нормально – раскрутить можно! Они на днях налево пустили целую цистерну с горючим.

– А он тебя правда трахнет? – пробормотала Алка.

– А что? У нас запросто. У нас в, батальоне несколько опущенных, которых жучат, когда приспичит. Ты что, не знаешь, какой у нас в армии беспредел?

Я безбожно врал про опущенных, ничего такого я достоверно не знал, но девочка Алла, кажется, поверила.

– А к женщинам он щедрый, этот майорик, – продолжал расписывать я. – Там есть еще один такой – капитан Заваров, так он вообще красивее меня. Тоже проворовался, но денег с него срубить можно.

– Красивее тебя? – . с сомнением выговорила она, и я вспомнил тощие красные руки, цыплячью грудку и арийский хохолок начроты. – У вас что, часть одними Аленами Делонами укомплектована?

Она уж больно резво выговорила это «уком-плекто-вана», и я поспешил налить ей еще.

– А это далеко?

– Да нет, в черте города, – в очередной раз соврал я.

– Странно… у вас прямо как у нас. Только вместо проституток – солдаты, а вместо сутенеров – майоры и капитаны.

– А вместо хозяйского сходняка – штабисты плюс «крыша» – конвой дисбата, – завершил мрачную картину я. Я уже сам себе начал верить. – Значит, сейчас мы этого урода кидаем и мчим к нам. Да все тип-топ. Если что, скажешь – навели дуло автомата, что я могла сделать?

– А у тебя тут автомат?..

– Есть такая беда.

– Ладно, – тряхнула она волосами, – я позову Карину. Она вон, третья от нас. Я тебе верю, потому что ты красивый. – Чудеса женской логики – «зачем вы, девушки, красивых любите?..» Неужели на панели еще есть наивность? – Ка-аринка-а!!

Первым к машине успела не Каринка, первым в окно воткнулся тот же усатый сутер. Он что-то запел про то, что у меня хороший вкус, раз я захотел заказать еще и Каринку и продлить время с Аллочкой, хотя ни о чем подобном я ему и не заикался. Заикаться начал он – когда Каринка запрыгнула в машину по отмашке Аллы, а я синхронно ткнул в морду сутера автоматом и сказал:

– Я покататься с девчонками. Понял, ус? Я культурно. Авось не помну. Дай-ка бабок на расходы, все ж твоих телок катаю… коллега.

Последнего он не слышал, потому что одной рукой прикрыл оба уха и глаза, обвив голову словно кольцом, а второй начал рыться по карманам и наконец протянул мне комок обмусоленных, смятых бумажек. Мне стало противно, вдруг вспомнилось, как и меня вот также бомбили у КПП ГАИ – покойный Мефодий и Кирюха.

– Оставь, – самогонно выдохнул я на него и резко сорвал машину с места. Карина завизжала и попыталась вцепиться мне в голову, но Алка оттащила ее, быстро говоря: Это свой, свой… он нас не обидит, заплатит. Глебу скажем, что «прием», а сами срубим бабок. Он, Рома, сказал, что все будет хорошо.

Карина успокоилась. Я поймал в зеркале заднего вида ее смуглое лицо с отрешенным взглядом, она безо всякого участия сказала:

– Ну че, «крыше» маякнет Глеб. Не дай бог засекут.

– Не каркай!

Накаркала. Я не знаю, как этим тверским удалось нас так быстро вычислить, или у них есть знакомые гаишники-осведомители (примерно как Мефодий корефанился с майором Денисовым), – но только ближе к выезду из города к нам пристроилась «бандитка» – белая или светло-серая, грязью забрызганная иномарка. Я не сразу понял, что они нас ведут, но только, когда стали нагонять, стало ясно, что пахнет жареным. Блюдом под названием «мясо и амуниция солдата Российской армии в собственном соку». В голове от выпитого самогона веселыми, то суживающимися, то расширяющимися кругами ходил хмель. Я снизил скорость и, бросив Алле: «Подержи руль!» – высунул из окна дуло автомата и дал длинную очередь. Наш «уазик» снизил скорость так резко, что иномарка приблизилась молниеносно, люди в ней, наверно, того не ожидали. С такого расстояния сложно было промахнуться. Результатов своей стрельбы подробно разглядеть не успел. Но они, наверно, были удовлетворительными. Я распорол одну из фар, пробил одно из передних колес, потому что машину преследователей развернуло на трассе и я услышал пронзительный, душераздирающий визг колес. Затем мелькнуло несколько вспышек, выстрелов слышно не было – этим преследователи показали, что они живы. Но это было все, что они могли показать.

Через двадцать минут я въехал в ворота на территорию части. Девчонкам велел пригнуться. Да они и сами не прочь были прикорнуть, потому что все двадцать минут с момента перестрелки ожесточенно хлестали самогон из канистры. Нервы, нервы.

Напрасно я надеялся, что капитан Заваров и начальник части майор Каргин за время ожидания наберутся и убатанятся прямо за столами, где пили. Ничуть не бывало. Они, кажется, еще и протрезвели. Глаза злые, оловянные. Из-за стены доносился громовый храп начальника штаба батальона, майора Спиридонова.

– Осмелюсь доложить, товарищ майор, сержант Светлов по вашему приказанию прибыл и поставленную перед ним задачу выполнил.

Майор с трудом приподнялся:

– Где?

– Алла, Карина, зайдите.

…Увиденным начальство осталось довольно. Попойка продолжилась, а потом капитан Заваров заснул, а майор Каргин и – полное нарушение субординации! – я, сержант Светлов, – разложили девчонок на диванчиках и ничтоже сумняшеся кувыркались два часа. Майор силен. Надо сказать, что денег снятым девочкам Каргин наотрез отказывался платить. (Про деньги, выданные мне на оплату их скорбного труда, он, кажется, забыл.)

– Предлагаю вознаграждение выдать н-не денежным довольствием, – размазывал слова Каргин, – а это… обмундированием, пайком… э-э-э…

– Танками, пулеметами, бронетранспортерами, – сказала Карина, выпивая из стакана заснувшего Заварова. – Не пойдет, господин фельдмаршал.

Каргин заблеял что-то неуставное и пошел блевать. Я поднял командира моей роты, капитана Заварова, в отключке, пошарил по его карманам и, найдя деньги, отдал их девчонкам.

– Уговор есть уговор. Только вот назад я вас не повезу. Тачку тормозните.

– Ага, за минет довезут, – зевая, сказала Алла. Она уже была так нахлобучена, что ей было все равно. Даже мысли о кинутом сутенере Глебе и расстрелянной машине с «крышей» не шли на ум. – А что же это мы, Каринка… типа должны изображать из себя попавших на «прием», а мы… не того… – И, крякнув, она залепила Карине в нос. Та за ответом не постояла и посадила под глаз Аллы синяк. Членовредительство в интересах наведения маскировки быстро перешло во вполне серьезную потасовку.

Я окинул взглядом помещение офицерской казармы: храпящий среди кучи бутылок и выпотрошенных консервов капитан Заваров, характерные звуки из туалета, в направлении которого удалился майор Каргин, храп начштаба Спиридонова и, как венец всего, две дерущиеся, неодетые, взлохмаченные проститутки.

Я вздохнул и начал разнимать тверских. Через несколько минут я выставил их на дорогу. Было уже почти светло, так что они вполне могли поймать попутку до Твери.

Так я стал штатным поставщиком девочек для офицерства части. Кроме того, перепадало и солдатам, и многие авторитетные старослужащие заказывали через меня себе телок по сходной цене. Естественно, деньги собирали с «запахов» и «духов», а один такой солдатик-«дух» прямо написал домой: «Пришлите побольше денег, потому что если я не дам «дедам» денег на проституток, то меня прибьют». Разумеется, письмо дальше штаба не пошло, а там его перехватил я и отдал обратно автору. Сказал, чтобы тот имел голову на плечах и больше такой херни не писал, чтобы не нарваться на пиздюли от «дедов». Л потом – неожиданно для себя – взял да и спроворил этому солдатику телку. Дешевую, страшную шлюшку, но он был жутко доволен. Я, правда, потом в его сторону старался не смотреть.

Ну вот. Мои навыки с гражданки получили неожиданную выгоду. Я наладил прямые контакты с тверскими проститутками. В обход контор и «крыш». Все сходило с рук безнаказанно, как сошло с рук самое первое и самое наглое деяние – ночной расстрел тачки с бандитами.

Я растолстел, обнаглел и вполне дотянул бы таким манером и до дембеля, если бы на исходе первого года службы в часть не приехала комиссия. Накрыли всю лавочку: майора Каргина уличили в расхищении государственного военного имущества и еще кое в чем, сняли с должности, отдав под трибунал, капитана Заварова тоже перевели куда-то, а я – опять! – приглянулся главе комиссии, какому-то седому штабному генералу, попавшему туда из ВДВ. Он похлопал меня по плечу, посмотрел на круглую мою морду и здоровенные плечи и заявил, что вот таких-то молодцов и не хватает нашей десатуре.

Напрямую в десантуру я не попал, но после переподготовки направили меня в армейский спецназ, где я отслужил год. Тут, разумеется, ни о каком блядстве и кувыркании с проститутками речи не шло. Конечно, кое-что перепало мне и тут, ведь эта злосчастная «модельная внешность» и умение втираться в доверие остались при мне. Но тем не менее – другое. Совсем другое. И нет смысла рассуждать о втором годе службы дальше.