Текст книги "Дворяне и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Антон Кильдяшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Живём мы скромно, сами видите. – Сказал Ихрь, предлагая гостю присесть на подушку у костра. – Если живём вообще.

– Если живём вообще! – Передразнил джинн. – Убей его. Просто убей. Ты же этого хочешь, я знаю.

Лодочник принёс из прихожей котёл с похлёбкой. Той же самой, что варил Тоноак. С краю даже свисала одна из тех лесных трав, что он собирал. Тем не менее, Хол поблагодарил хозяина за гостеприимность.

– На убой кормит. Последнее желание, хе-хе-хе.

Похлёбка и впрямь была сделана Тоноаком. У его стряпни был особый вкус, и Хол всегда бы отличил её от других. На всякий случай он попытался поподробнее рассмотреть домик. Вдруг где-то здесь висит и что-нибудь, что было в сумке на его коне? Внимание же привлекла подушка, на которой он сидел. Такие делали по другую сторону сторон гор, на другом юге. Редкость даже в богатом Стоградье, в этой долине увидеть такую было настоящей удачей.

– Не пойми меня превратно, Шестак. – Говорил джинн. – В конце концов к чему надеяться на то, что не произойдёт? Этот человечек тебя победить не сможет даже в своих фантазиях. Так что почему бы тебе не показать мне своё истинное мастерство на его жалкой тушке?

– Молчи.

Как и всегда, чёрт не слушал.

– В этих лесах растут поразительные травы. – Ихрь похлопал себя по пузу. Он выел добрую половину котелка. – Подумать только, сколько в этой долине неизведанного! Каждый раз находишь что-то новенькое в ней. Оно не отрастает за твоей спиной пока ты спишь, нет. Просто до определённого момента ты слеп и не видишь новинки. Я уже не помню, как давно сюда попал, а до сих пор не знаю о ней ничего. Но и это радует – раньше я понимал ещё меньше. Долина будто создана для меня, глупца, что не знал своего счастья жить не в ней.

– Что же мешает уйти? – Предложил Хол решение.

Лодочник развёл руками.

– Выхода нет!

– Ты его можешь пока ещё не видеть. – Посоветовал наёмник в ответ. – Ищи, и он найдётся.

– В отличие от всего остального в этом я уверен. Выхода нет – по крайней мере, для меня. – Он встал и прошёл к выходу. Позвал за собой. – Пойдём. Я покажу тебе, что держит меня здесь.

Они вышли из хижины и направились к стройным рядам деревьев. Холм, скрывавшийся за ними, был пуст, и от него сильно тянуло солью. Ни деревья, ни тем более трава не росли на нём.

Наверх вели высеченные в породе ступени. Сверху на них лежали старые съеденные временем и жуками доски. Лодочник, должно быть, очень часто ходил по ним вверх и вниз – глубокие отпечатки его стоп украшали весь путь.

Хол насчитал как минимум сотню ступеней. Досок было гораздо больше этого, и видно было, что Ихрь старался все из них использовать, но не хватило места. Много из них валялось вокруг. Соль не давала им исчезнуть полностью, хотя и гниль проела их насквозь.

На вершине холма показались длинные ряды одинаковых камней, утопающие в синеватом тумане. Тысячи и тысячи надгробия тянулись до далёких гор. Присмотревшись, Хол увидел и съеденные ржавчиной мечи, где их не было – перекрещенные копья, топоры, просто корабельные доски. Лодочник заведовал кладбищем.

"Чему удивляться? Это было очевидно с самого начала". Джинн был прав – Хол знал это ещё до того, как забрался в лодку. В сказках ложь, но всякая ложь основана на извращённой неким образом правде. Самую малость чувствовался стыд. Ведьма знала о долине и говорила о ней, пусть и неявно, но Холстейн совсем забыл об этом.

– Вот почему я не могу уйти. – Ихрь погладил один из камней. – Погляди на них. Как бы смог я покинуть своих товарищей? Но вне долины им нет больше места.

На камне была надпись. Лодочник шлифовал её день ото дня, и со временем она стала столь гладкой, что надгробие казалось уже немыслимым без неё. Буквы и цифры были уже составной частью камня, они слились с ним в одно. В то же время старость брала своё. Камень трескался и крошился, а в выеденные ветром полости оседала соль.

"Здесь покоится Калеван, сражённый в море", – гласила надпись.

– На самом деле надпись неполна. Я всё хочу её доделать, но что-то останавливает меня. – Признался Ихрь. – Она не столько памятник Калевану, сколько мне, глупцу, не знавшему своего счастья. Сначала я положил товарищей в землю, выбил надписи, а уже потом стал искать о них правду. Мы плыли на войну и не знали друг о друге ничего. Кто, откуда – и всё. Лишь когда для нас не стало войны мы поняли, сколько потеряли. Калеван ведь был очень интересным человеком. Кажется, букашка, таких тысячи – ан нет, за ним история посильнее, чем у иного царя. Всегда он ходил угрюмый, неразговорчивый, прятался ото всех и болтал со своим топором. Я думал, он такой человек, что не хочет, чтобы о нём что-нибудь узнали. Таких была нас вся команда, и мне нечему было удивляться. А сейчас я знаю: у Калевана и вправду ничего не было. Совсем. Наша же команда разграбила и сожгла его деревню, только он остался живой. Даже воспоминаний о доме у него не больше не было, так огонь постарался. Однажды мы зашли в порт, и он записался к нам в команду. Я долго думал, почему он нас не бросился убивать, и в конце концов понял – весь корабль был такой. – Ихрь подошёл к другому надгробию. – Вон тот, что лежит сбоку от остальных, звался Виленом. Он был вором, что обокрал другого нашего воина – Хлема. Тот без денег, чтобы выплатить долг, попал в тюрьму, оттуда уже на галеры. Сын боярина, оставшийся без наследства из-за нрава отца, лежит вон там. Он вёл нас в бой на торговый флот, где гребцами были Хлем и Вилен.

Хол шёл за лодочником и почитывал надписи на надгробиях. Человек тот-то, умер так-то. Редко-редко встречалось и что-нибудь ещё. В некоторых местах виднелась разрытая земля и пустые могилы. Ихрь говорил, что рано или поздно найдёт те кости, что должны там покоиться – лес прибрал себе некоторых товарищей моряка.

– А вот этот был странным. – Указал Ихрь на один такой камень. Надпись была с другой стороны, и Хол решил его обойти. – Никогда не снимал не шлема и не говорил. Я всё думал, что он был изуродован, может, с вырванной челюстью, но я ошибался. Долго, очень долго я искал его голову в лесу. Забавно, наверное, было за мной наблюдать – ведь он лишился её так давно, что об этом сочинили тысячи сказок.

Увидев надпись, воитель обомлел. "Здесь лежит Холстейн. Его убил он сам".

Лодочник в мгновение ока оказался прямо у него за спиной, но Хол был быстрее. Ржавая сталь сверкнула и разрубила Ихря напополам. Из рук у того выпал нож, а с лица так и не успело сойти выражение крайнего счастья. Наверное, он уже ощущал, как возвращает своему товарищу давно потерянную голову.

Вытащенный из ножен клинок шептал и жаждал крови. Хол не стал ему отказывать и вставил прямо в разлитую красную лужу. Вокруг не было ни души, и наёмник решил пройтись по рядам могил. Где-то здесь должен был быть закопан Тоноак, вероятно, ещё живый, и конь вместе с ним. По пути он читал надписи. Летящие в облаках крепости всё никак не давали покоя и заставляли задумываться о том, когда это было.

Джинн тоже что-то искал. Он рассматривал надгробия, кресты, фыркал и хохотал. Видимо, он знал многих из погибших здесь, если не каждого из них.

– Эй! Эй! Шестак, погляди! – Чёрт держал над головой обгрызенную человечью бедренную кость. – Наш с тобой старый знакомый. Даже следы моих зубов есть.

Это была свежая, едва присыпанная могила. Внушительный холмик земли возвышался неподалёку – весь этот ряд состоял из ещё не закопанных ям. Надгробие гласило: "Первак, убитый Холстейном. Всем его братьям суждено лежать рядом". Джинн показал на следующее за ним: "Надья, которую очаровал клинок. Холстейн убил её за это".

– Ты тоже их всех знаешь. – Говорил джинн. – Точно так же, как и я. Мне довелось превратить этих людей в демонов. Тебе – сделать из них трупы. Видишь, Шестак, как мы дополняем друг друга?

Другой камень говорил о каком-то Улене. О нём Хол нечто смутно помнил. Он хотел убить всех, кого встречал. Всего чуть-чуть не повезло – по той же дороге, которой шёл он и оставлял за собой кровавые следы, путешествовали и Холстейн с его ведьмой.

– "Путь его трагически прервался". – Прочитал вслух джинн. – Помню дело. Дурачок думал, что узнав секрет резаков сможет создать один и стать в один ряд с Ржавым Богом.

– Зачем ты это делаешь?

– Я это уже говорил, хозяин. Люди вечно желают чего-то недоступного им и бросаются во все тяжкие, чтобы этого достичь. Я создан таким образом; сотни тысяч душ, что жаждали, были слеплены воедино чтобы даровать своему создателю его мечту. Кто ж виноват, что людям хочется того, что их убьёт?

– Ты виноват, чёрт. Без тебя исполнение таких желаний почему-то не заканчивается смертью.

– Заканчиваются. Уж поверь мне, хозяин. Просто смерть не такая явная и совсем-совсем недолгая. Вспомни свою ведьму, Хол. Ты хотел убить её, и убил. Ты хотел убить свою семью, и убил. А мёртв ты до сих пор.

– Я их не убивал.

– Но уж точно желал им смерти. – Подмигнул джинн. – Ты желал, и желание твоё сбылось твоими же руками. Скажи мне, кто же это делал, как не ты сам? А чувство удовлетворения, хозяин, разве не было его?

Хол ответил "нет" и остановился. Свежая, совсем недавно закопанная яма, а над ней камень. "Тоноак, которому суждено было жениться на своей сестре, но кое-кто решил иначе". Рядом – посох и лопата, скрещенные, как и все остальные орудия над могилами.

Он копал так быстро, как только мог, и вскоре отрыл белый саван. Вот только тот был пуст. "Только зря потратил время". Если Тоноака не было здесь, значит, он вообще не в этой долине. У Хола на этом кладбище больше дел не было.

– Смотри, скольких ты убил. – Провожал взглядом бесконечные ряды надгробий джинн. – Хозяин, должно быть, очень горд собой. Каково это жить и знать, что тысячи закончили свою жизнь от твоей руки? Наверное, намного приятнее, чем исполнять желания идиотам и дуракам.

– Все они черти.

– Нет. Вот этот, к примеру, был человеком.

Хол просто отмахнулся.

– Эти сами хотели стать чертями. Или...

– Или лезли под руку. – Закончил за него джинн. – Я же говорил – оправдание всегда найдётся. Тебе хочется убивать, и ты не видишь причин себе отказывать. Поэтому вопрос тебе, хозяин: почему ты не хочешь им всем смерти? Я буду счастлив исполнить твоё желание. Ты и сам рад будешь, когда все эти существа погибнут.

– Сам справлюсь.

– Чертей будет только больше. Хозяин, тебе сложно убить одного врага, а их будут тысячи тысяч. Ёнаи же нет, так что никто не знает о твоём существовании.

– Всех убью. И тебя. Особенно – тебя.

– Попытайся. Не буду тебя держать. Не мне же умирать из-за собственной глупости, а тебе. – Улыбнулся во все зубы чёрт.

Обыскав хижину и поставив всё с ног на голову Хол вновь ничего не нашёл. Много вещичек не из этих мест здесь было, но ничего того, что ответило бы на вопросы наёмника. Резак в ножнах сыто молчал. Ещё одна проблема, вставшая перед Холом: трещина на ржавом клинке росла всё больше.

– Я ненавижу пауков, Хол. – Вдруг произнёс джинн. – Ты знаешь, почему?

– Потому что сам паук, и ты боишься, что в твою паутину будет попадаться меньше добычи.

– Верно, хозяин. Так что иди и убей эту тварь.

Хол вскочил с места с клинком наготове. Хижина ничуть не изменилась. Он ждал минуту, две не меняя позы, но никто так и не появился. Джинн смеялся всё это время. Ему очень понравилась его же шутка.

Третью ночь Хол провёл в тепле и уюте. Подушки служили мягкой кроватью, оставшаяся в котле похлёбка утолила голод, а бояться дыр и открытых дверей было не нужно – никого, кроме него самого в этой долине не существовало. Даже нападки джинна не помешали отдохнуть. Резаки лежали рядом и охраняли его сон. Если население долины вдруг станет больше, то Любящие Жена и Дети помогут его сократить.

Он проснулся рано утром из-за плача. Неразборчивый раньше шёпот жаждущих крови клинков вдруг сменился стенаниями на жестокую судьбу. Трещина росла всё больше, и Хол ничего не мог с ней поделать. Просто проведя рукой по клинку он смахнул целой слой ржавчины, что обратилась в пыль.

"Новая кровь вылечит это", – думал Хол. И так уж вышло, что она находилась по пути к Красову. Не встретив чёрта выйти из долины он бы не смог. Именно этой кровью он и собирался омыть клинок. Как он всегда и делал с того самого момента, когда забрал резаки с трупа бывшего владельца.

Утром – когда на небе что-то сверкнуло багрянцем и вновь скрылось – вода уже ушла. За ней осталась лишь быстро сохнущая грязь и голый лес. Хол мог разглядеть разбросанные вырванные из земли с корнями брёвна, широкие прогалины среди строя деревьев, а сорванные листья издали казались болотом.

Спуск с плато оказался очень трудным. Ихрь был заперт у могил своих товарищей не только лишь желанием их охранять, но и вполне осязаемой преградой. Даже Хол едва мог ползти вниз по отвесной скале. Там и тут на пути попадались острые камни и принесённый водой мусор. Удивительно, но булыжник дороги не попался ни разу – он держался крепко в земле.

Через лес Хол пошёл к дороге. Кроме неё и кладбища здесь не было уже ничего. Если что-то из них и могло вести прочь из долины, то только выложенный камнем путь в никуда. "Здесь меня видно", – думал Хол, – "Чёрт обязан заметить и придти". Каково же было его удивление когда за голым лесом вдруг показались дома, сады, а далеко на холме – ветряная мельница.

Впрочем, людей нигде он не обнаружил. Хотя и ухоженное, словно здесь кто-то обитал и чинил утварь и взращал сады, это место было лишено жизни. Хол остановился у колодца в середине деревеньки и заглянул вниз – вода здесь была, но не выливалась наружу, как должна после такого сильного дождя.

– Я всё ещё в долине. – Сказал наёмник вслух. Джинн поддакнул, не особо, впрочем, обращая внимания на Хола.

Царская Дорога проходила прямо через центр деревни, и, поискав ещё немного по домам и во дворах, Хол решил пойти по ней дальше. На мгновение остановился перед богато украшенными узорами воротами, которыми начиналась деревенька. Здесь жили красичи, судя по всему – а, значит, они как-то попали сюда снаружи, а не оказались внутри, когда чёрт стал владельцем целой долины.

Хол прошёл под воротами, и как только он это сделал, он понял, что не может идти дальше. "Там ничего нет". Долина кончалась там и не начиналась ничем. Горы виднелись далеко впереди, но их не достичь. Лес был пышен и зелён, но бесконечен. Со всех сторон стояли непроходимые стены. Хол взглянул вверх – единственный выход оставался высоко в небесах. Давным-давно Ёная говорила об этом. Ангелы явились всюду и разом вместе со своими крепостями, видными из любой долины – значит, если подняться в эти громадные небесные тюрьмы, можно и спуститься с них куда угодно.

– Ты безумец. – Заключил джинн, когда Хол направился к мельнице. – Хочешь оседлать ветер? А крылья у тебя для этого есть, хозяин?

– Чёрт, ты хотел увидеть меня мёртвым. Так радуйся!

– Я хотел сначала исполнить желание, и только затем убить. Но всё равно, верно: будет забавно взглянуть на твои бесплодные попытки взлететь к небесам.

Тогда, когда Хол уже был близок к тому, чтобы покинуть долину, явился её владелец. Наёмник ворвался в мельницу, открыв дверь ударом ноги, и увидел его. Чёрт был заключён в стальной доспех, шлем скрывал его лицо, а забрало было проткнуто десятком рогов, два из них, самые большие, завивались над головой.

Хол достал на ходу резак. Но чёрт склонил колено.

– Я прошу прощения, Холстейн. – Прогремел он. – Остановись и выслушай. Нам нет нужды враждовать.

И наёмник замер. Больше от того, что ожидал от чёрта грязного приёмчика, чем от его просьбы или удивления. "Убей его", – науськивал джинн. "Паучок боится, что добыча порвёт его сеть".

– Ты видел кладбище. Погибших от твоей руки ты, безусловно, там заметил. Их столь много, что найти кого-то другого среди них даже мне, хозяину долины, затруднительно. Сложно представить мою ненависть к тебе. Сколько я желал повстречаться с тобой и поквитаться за страдания своих братьев! Давным давно я избрал тебя своим заклятым врагом, но лишь сейчас мне удалось понять, в чём смысл твоего существования. До того я был слеп.

– Просишь пощады? – Фыркнул Хол.

– Нет. Позволь мне договорить. – Чёрт, похоже, очень желал разрешить всё мирно. – Я искал тех, кто охотился на моих братьев и убивал их, мстил за смерть смертью. Только когда я побывал в твоей шкуре и не ощутил разницы со своей – разве лишь то, что благодарные тебе всё ещё живы – мне открылось откровение. Прости, Холстейн. Мне следовало сначала поговорить, и только затем бросаться в бой. Ты защищаешь людей от демонов, я – демонов, тех несчастных из них, что лишились крова. Мы – дети одной трагедии, и воевать нам нет смысла. Я доставлю тебя в другие долины, только...

Хол одним ударом обезглавил чёрта. Он дал резакам напиться бурой крови, а джинн даже не спрашивая разрешения принялся пожирать ноги поверженного врага. Из сизого тумана, столь толстого в эти дни, что Хол за ним порой не видел долины, появились сотни уродливых морд. Сам того не желая воитель устроил для братии чертей пир их же собственным собратом.

В один прекрасный момент к чавкающим звукам внутри мельницы добавились звуки жизни снаружи. Хол долго их ожидал, и подхватив по дороге резаки резко открыл дверь в деревню. Что же произошло дальше он совсем не предполагал. Вода хлынула в здание. Воздух выбило из груди, и всё погрузилось во тьму.

Наёмник проснулся в холодном поту. Ему ещё очень долгое время казалось, что он тонет, что воды Змеи наконец-то отомстили Холу за его прегрешения перед священной рекой. Он обыскал кровать в поисках клинка и нашёл его, всё такой же треснувший, как и всегда. "Не помог ей пир", – подумал Хол, услышав стоны Любящей Жены.

В спальню ворвался (довольно аккуратно при этом) Тоноак.

– Хозяин, вы кричали. Что-то случилось? – Спросил он.

Хол помотал головой и попытался забыть вкус той воды. Он огляделся вокруг – со всех сторон деревянная комнатка, стол, кровать, мешок с пожитками в сундуке в углу, окно в стене смотрело на ветки ясеня. Значит, второй этаж. Где-то вдалеке сквозь виднелась проклятая дорога.

– Скажи, что мы делали последние несколько дней? – Он подошёл к окну и склонился наружу через подоконник. Хол даже не сомневался, что никогда здесь не был и не имел никакой возможности оказаться здесь.

– Сожжённый Красов

Зрелище, представшее пред ним, поражало воображение. Горы и горы пепла. Ставшие чёрными от невиданного огня каменные стены кое-как сдерживали их внутри, а жителей города принудили разбирать завалы и вывозить наружу остатки того, что некогда было домами и имуществом их самих.

Люди же не становились пеплом. Настас, проезжая по городу, мимо заметил плачущих над странными статуями свору женщин. Знаменитые стражники пытались мирно забрать у них сложенное в кучу сокровище, но в конце концов им пришлось применить силу.

– У нас приказ забрать их во дворец. – Уже в который раз повторил страж. С добрый десяток его товарищей пытались оттеснить плачущих прочь, но они оказались удивительно стойкими.

– Живодёры! Ваш, ваш огонь их убил, а вы ещё и их останки забрать у нас хотите! – Выкрикнула женщина из толпы.

– У нас приказ. – Стражник, чуть помедлив, достал дубинку и поигрался ей. – Хотите посидеть в тюрьме за неповиновение?

– Там даже лучше будет. – Ответила ему белобрысая девушка, вся перепачканная в саже. – Обернитесь вокруг, стражи: у нас не осталось домов!

И действительно – Настас прекрасно видел, что в этой четверти лишь горы пепла. Кое-где из-под них проглядывали остовы зданий как корабли в море, но назвать это жильём не поворачивался язык.

Стража пошла в атаку – рыданий внезапно стало в десяток раз больше. С боем они вырвали статуи из рук плакальщиц. Впрочем, угрозы свои главарь стражников не выполнил. "И так полны", – сказал он и приказал отпустить женщин с миром.

Подъехав ближе, Настас только теперь понял, что это были за статуи и почему за них так отчаянно сражались. Изуродованные огнём трупы перекручивались, текли словно свечи, выгибались прочь от немыслимого жара и застыли, когда он исчез. Угольно-чёрные статуи кричали в агонии, их рты порой открывались гораздо ниже, чем позволяли им челюсти. Часть из них приросла к булыжникам, которыми были выстланы улочки Красова. Иногда всем, что оставалось от людей, становились лишь их лица, запечатлённые в камне.

Настас взглянул на Совиную Башню, удивительным образом сохранившуюся после пожара. Всё остальное обратилось в пепел или почти стало им, а вот она была обласкана пламенем особо. Не только она до сих пор потрескивала жаром, но и почернела от всей той массы трупов, которой огненный смерч выстлал её поверхность. Среди серой пустоши она выглядела маяком, а всё ещё пылающее внутри неё пламя только подтверждало это сходство. Небо над ней было почти неотличимо от пепла, и казалось что кроме этого тянущего к себе лучика здесь не было ничего.

Но княжич взглянул назад на стену и избавился от этого наваждения. Пламя всё ещё было живо, и даже подходить к башне было опасно. Под присмотром стражников горожане в спешке возвели посреди выжженного места высокую стену из камней и досок, на которые разобрали ближайшие целые здания, и огородились от источника пламени как можно дальше.

– Господин, вы заблудились? – Поинтересовался стражник в маске. Он, без сомнения, уже успел разглядеть в путнике Красича – на княжеских особ у тёмных братьев был глаз намётан. – Вас проводить правильным путём, или сами найдёте?

– У меня полно свободного времени, спасибо.

Вдруг подувший ветер заставил борющихся за статуи людей завернуться в плащи с головой. Настас пожалел, что не сделал так же – воздух наполнился пеплом, и тот забился в рот и ноздри. Конь заметался в поисках хоть какого-то укрытия, и княжич чтобы не упасть ухватился за его шею. Глупое животное ржало и храпело, наелось пепла и в безумной скачке упало, споткнувшись о чёрный труп и чуть не придавило Настаса своим весом.

Ветер слегка стих. Тёмные братья толкнули коня чуть в сторону и оставили в покое – взбесившийся скакун никак не хотел успокаиваться и как мог брыкался. Просто подходить к нему было опасно, так что Настасу очень повезло, что ноги при падении случайно вырвались из стремян.

– Вы в порядке, господин? – Спросил человек в маске. – Шею не сломали?

Настас подвигал головой.

– Да нет, вроде. – Стражник подал руку, и княжич не без усилий поднялся на ноги. – Спасибо за помощь.

– Наша работа.

Вдруг грозно заржав конь взметнулся на ноги и ускакал прочь, оставляя после себя сероватую завесу пепла. Настас было бросился за ним, но сделав пару шагов остановился от острой боли в ноге. "Да и потом, Дурак слишком резвый", – подумал он. Мысль утешала его гордость.

– Не стоит. Спасибо, но не надо. – Сказал он, когда стражник взмахнул рукой и чуть было не отдал приказ тёмным братьям догнать коня. – Кто-нибудь его всё равно поймает. – Что значило "Всё равно не мой".

В это время мимо Настаса пронесли искорёженный чёрный труп. Очень странно эти люди горели – если присмотреться, то некоторые перед смертью и превращением в статую успевали отрастить лишнюю ногу или руку. Застывшие в вопле рты их порой доходили до живота, а у одной женщины волосы – которые должны были вспыхнуть и исчезнуть в первый же момент – стали чёрными, как и остальное тело.

– Почему они такие?

– Огонь необычный, господин. – Стражник в маске показал на Совиную Башню. Точнее, на то, что находилось прямо за облепленным пеплом забором – плоскую из-за бушевавшего пламени площадку. – Ведьма, которую сожгли, принесла в себе крупицу драконьего огня.

– И... что он делает? – Недопонял Настас.

– Превращает в это. Я не знаю, но жрецы точно знают. Они объясняли, но я не слушал. Уж простите, не интересно. – Тёмный брат качнул головой в знак безразличия. – Чушь болтали, как и всегда. Много чуши. Пламя не горит само по себе, это делают дрова – вот единственное, что нужно знать.

Настас мог только гадать, почему стражник так к нему относился. Знать его он не мог – значит, всё дело в происхождении. Однако, и здесь княжич не мог найти никакой причины себя так вести. Настас старался не выглядеть надменно, благодарить за помощь, но всё равно тёмный брат относился к нему как к зазнавшемуся благородному господину.

Впрочем, гадать было необязательно – никто не мешал прямо спросить.

– Зачем?

– Вы о моём неподобающем к вам отношении, господин? – Стражник потёр маску, будто задумавшись. – Не вижу смысла отказывать от своих давно приобретённых привычек – кто я без них?

– Я бы хотел знать твоё имя, тёмный брат. – Старался Настас звучать как можно дружелюбнее. Он не собирался никуда жаловаться, им двигало только любопытство.

– Взгляните на мою маску. От неё нет прока, если направо и налево говорить своё имя. – К нему подбежал другой брат стражи. До этого он терпеливо ждал, пока его начальник закончит разговор с важной персоной. Стражник, выслушав донесение, кивнул. – Прошу простить.

Оглядевшись среди пепельных дюн, Настас выбрал себе путь ко дворцу. Сначала выйти на сохранившиеся от огня улицы, к видным из-за холмов ладным крышам, затем пройти по прямой дороге к Лестнице Богов. Две части города разительно отличались друг от друга. В них даже небо было разным, как и краски. Пусть и две оставшиеся целыми четверти, Новогород и Следовая, оказались изъедены принесённым ветром пеплом, они всё ещё были живы и здоровы.

Разве что Настас видел слишком много бедняков в относительно богатых четвертях. И стражу – она была везде, просто невероятно много. Сбоку у одного из домов княжич видел, как стражники в масках доносили приказы чиновников. Из-за закоулка вышел тёмный брат, повязавший одной верёвкой человек десять измазанных в золе.

– Царю нужны рабочие руки. Красов должен быть восстановлен.

Настас смотрел на уменьшающиеся фигурки и всё больше понимал, что ситуация была ужасна. Казне не хватает средств, и трясут богатеев. Городу не хватает рук для восстановления – и обездоленных пожаром и остальную голытьбу сбивают палками в толпу и заставляют отстраивать всё заново.

Он только надеялся, что те столичные трущобы, о которых он так много слышал, больше не будут портить город. И Белев, и Красов из-за них стали ужасны.

***

Во дворец Красича пустили без проблем. Выйти же не давали тёмные братья.

Зал, в котором собралась его родня, был украшен гобеленами, гербами, головами невиданных зверей и, конечно же, статуями, стоявшими в нишах меж колонн. Эти предметы встречались всюду, и потому бросились Настасу в глаза первыми.

Красный ковёр с узором по краям лежал от входа в зал до лестницы и поднимался по ней вверх, облегая ступени. Бежевые стены, украшенные золотом различных картин и цветом слоновой кости колонн и статуй прекрасно подходили ему, как и выложенный камнями тёплых цветов пол. Сбоку в соседней комнате журчал фонтан и доносился смех каких-то весёлых толстушек и парочки их кавалеров.

Княжич осмотрел присутствующих и естественно, не нашёл никого, кого бы знал. Более того, никто и не заинтересовал – даже статуи, стоявшие в нишах в стенах, были ему симпатичнее. Он жутко любил ту, что стояла в глубине крепости Гиблолёса без руки. Статуя женщины, которая стояла под лестницей, казалась сестрой той, оставшейся дома. Стиль, выражение лица, камень и цвет – всё было одинаковым. Даже странный жест руками, которые будто бы сжимали какое-то орудие труда – косу, полагал княжич – но само оно отсутствовало, и он был у этой статуи. Настас попытался отыскать взглядом то пустое место, откуда бы отец мог украсть свою, но не смог найти – все истуканы были на своих местах.

– Эй, привет! – Услышал Настас знакомый, пусть и огрубевший голос.

Тефана он узнал не сразу. За всё то время, что прошло с их последней встречи сильно вырос – особенно вширь. Соплёй его назвать Настас уже бы не смог даже если захотел.

– Твоя мама здесь?

Краснощёкий парень обиделся. Настас укорил себя за показавшийся вполне нормальным вопрос – где был Тефан, там рядом крутилась его мамочка. То, что её нигде не было видно вызвало в княжиче удивление и как следствие обидный вопрос.

Впрочем, Настасу было всё равно, что чувствовал Тефан. Он не хотел идти с ним на конфликт, только и всего.

– А твой папа? – Надул парень щёки.

– Болен.

Дворец просто кишел Красичами. Один из усатых, будто сомы, стариков хвалился, что успел сбежать от пожара. В то же время в другом углу зала сидела невероятно похожая на Тефана женщина – даже не сестра или кузина его матери, а далёкий, далёкий её родственник – плачущая о погибшем в огне муже. Настас зря надеялся, что это сделает его наследником одного из владений или хотя бы подвинет вперёд очередь – умерший был таким же, как и он, в скором времени изгоем.

Многие из них прибыли ещё за неделю до того, как прибыл во дворец Настас. Всего один из них был из первых десяти владений и держался благороднейшим образом в центре зала и в то же время вдали ото всех. Десяток-два были выше сотого владения, из которого пришёл Настас, и четыре из владений ещё ниже рангом.

Правда, один лишь он был вообще никем. Даже владение его, которое ему не принадлежало при ещё живом отце и не будет при мёртвом, было ненастоящим. Тефан пытался подкалывать на этот счёт, но получилось у него скверно и не заслуживало внимания.

У других получалось гораздо лучше и больнее. В такие моменты Настасу становилось даже жаль отца – сходные ситуации рождают понимание друг друга, и Спас казался такой же жертвой, как и он сам. А затем вспоминались все те годы унижения, и от сострадания не оставалось и следа.

– Слышали, ваш отец заболел ужасной болезнью. – Остановился перед княжичем какой-то родственник, щеголявший роскошными рыжими усами и лысой головой. Помпезность же пёстрого наряда была несравнима ни с чем иным в этом богатом зале. – Если вас так пугает возможность стать изгоем, обращайтесь, скрасим деньгами ваше изгнание.

Настас поблагодарил надменного Красича, и тот ушёл, сверкая ухмылкой. Краем глаза княжич заметил довольную улыбку ещё одной родственницы. Завернув у лестницы вбок, усач направился прямо к ней. "Она меня знает, и, посочувствовав, заставила мужа предложить мне помощь". Его немой вопрос "зачем?" никогда не был отвечен.

Должно быть, она уже думала, что Настас смирился со своей судьбой. Самодовольная дура так на него и смотрела – с жалостью и всеобъемлющим пониманием. Княжич не понимал, как можно быть таким существом. Для них все вокруг были лишь плодами их собственного воображения, с которыми они были вольны поступать так, как захотят. Остальные были пустышками, побуждаемыми самыми простыми мотивами вроде поесть, поспать и поразмножаться, столь очевидными для гениев вроде неё. Направлять и защищать глупцов было выбранным ею самой великим, не требующим вознаграждения долгом. Кто, как не она способны это сделать? Никто. Только ей одной доступно это великое знание.