Текст книги "Дворяне и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Антон Кильдяшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Хол позвал раба и показал пальцем в небо. Вернее, туда, где за облаками едва-едва виднеются пики гор. Наёмник вспомнил, что Тоноак никогда не выходил из Золотого, да и, похоже, не покидал дом хозяина вовсе. Да, раб был иностранцем и по пути в городок должен был увидеть многое – но два года, проведённые в одном месте, неплохо стирают воспоминания.

– Великая долина. – Произнёс он тихо, но величественно. – Будь уверен – на другой стороне тоже горы.

И Хол не прогадал – раб как завороженный смотрел наверх, на стену гор, из которой он и наёмник выходили, но не мог найти другую стену. Конечно, Тоноак живя в Золотом слышал об этом. Его народ жил у самых подножий гор, которые были скорее холмами, там, где они переходили в плоские джунгли и бесконечные болота. Долины, где жил раб до того, как его продали, были мелкими и не сильно отличались от Золотой по размеру. Увидев Великую, он вдруг понял, почему её так назвали.

Дорога следовала вдоль пересохшего ручья и упиралась ещё в живой, а затем сворачивала вместе с ним вниз. Он тянулся от гор дальше и дальше в центр долины, сливаясь с другими ручейками в полноводные реки. Холстейн не знал названий этих вод. Лишь только самой большой реки, в которую впадал этот ручей – Змея, названная так за свои изгибы. Здесь сама долина опускалась вниз, и река, в любом другом месте Великой долины превратившаяся бы в озеро, здесь лишь извивалась.

Белопадь стояла между двух её изгибов, отгороженная от воды громадной плотиной. Мосты, каменные и деревянные были повсюду – чтобы сократить путь караванам и торговцы не обходили повороты реки у самых гор. Бояре облюбовали город, бывший когда-то сборищем домиков в каменоломне, и отстроили в нём настоящие дворцы, чтобы торговым людям было где отдохнуть по пути на восток. А вместе с ними пришёл и образованный люд, чтобы создать крепкую плотину и обновить потрёпанные корабли.

Речной флот остался здесь ещё со времён каменоломен. Тогда благодаря нему на берегах Змеи построили множество новых городов и мостов, а жителей края стали звать мостовыми людьми. Сейчас же лодки сменили грузы с камня на другие товары, а Белопадь стала настоящим морским портом, который, правда, стоял на реке. Точнее, прямо под ней.

"Если и начинать путь," думал Хол, "то только с Белопади". Отсюда можно было добраться в любую часть страны, купить любой товар, узнать любую сплетню. И, что самое важное, здесь сидела так необходимая ему гадалка.

– Крепость Гиблолёса

Лето началось паршиво, а заканчивалось ужасно. И невыносимая жара была здесь совсем не при чём. Жрец Керил из храма при дворе любил повторять умирающему княжескому сыну, что солнца его любят и, ежели он умрёт этим летом заберут его с собою. "Бояться не надо," говорил он, подёргивая бородой, "Благословенны те, кто умрёт под ними. За стол с Красным Красом и братьями его отправится без суда". Это облегчало терзания подкошенного болезнью старика – ненамного, но облегчало.

Настас долго размышлял у постели отца над тем, почему же он так боялся суда. Явно не из-за того, что детей своей смертью оставит без наследства – Настас Старший никогда об их правах особо не заботился. Младший сын младшего сына, каким-то чудом едва не ставший князем сам. Но, видимо, не судьба ему править – врач подальше от чужих глаз сказал его жене и детям, что жить старику осталось всего пару дней, может, неделю, если боги будут особенно немилосердны.

Не могла это быть вина за детей, решил Настас и потерялся в догадках. Подсказку подкинул Керил – оказалось, храм, на которой отец исправно отчислял немаленькие суммы так и не был построен за десять лет. Все деньги, что остались у Настаса Старшего от его отца, Спаса, тот спустил сначала на девок, затем на игры, а под конец жизни, когда княжий сын вдруг стал до ужаса набожен – на храм. Троим детям, Бишеславе, Настасу и Руслану ничего не осталось, кроме долгов и разваленной временем крепости.

Впрочем, и её скоро – как только троица лишится ещё и наследства, так и дядя Влас больше не сможет назначать их, изгоев, своими тивунами малого владения в Гиблолёсе. Они перестанут быть Красичами – а, значит, более не имеют никаких прав править. Крестьяне и мещане могут быть тивунами, ставленниками князя, а вот изгои из княжеских семей – никогда.

Настас в ярости сжимал кулаки каждый раз, когда думал об этом. Сидел у постели умирающего отца, смотрел ему в лицо и люто ненавидел его, Красичей, их законы и весь мир. Он, человек благородных кровей всего-то через два дня (или неделю, если боги благосклонны) станет человеком званием ниже крестьян и мещан. Сестрица очень любила шутить по этому поводу. Она, сама успевшая хлебнуть горя смеялась над собой и надо всеми, кому было тяжело.

По спине у него бежали мурашки каждый раз, когда Биша встречалась ему в коридорах и улыбалась. Её забавляло, что отец скоро умрёт и оставит своих детей без наследства. В Настасе это будило гнев – а ей было смешно, словно новые и новые лишения и бесчестье ей только в радость. А, может, она веселилась над ним, над его переживаниями и бесплодными метаниями в ожидании неминуемой развязки. Он не мог сделать ничего, абсолютно, ровным счётом ничего. У него не было власти над жизнью и смертью, и он не мог приписать отцу ещё пару лет жизни.

Бишеслава не забывала ему об этом напоминать. "Наслаждайся. Это как с солнцами – жрецы всегда говорят, что чем жарче, чем больше светила нас любят. Так и с отцом – чем нам больнее, тем заметнее нам его любовь". Настас бы предпочёл, чтобы ему об этом не напоминали, но сестрица не слушала, убегала и смеялась над своими словами. Все его думы и так были забиты одними лишь этими мыслями, а она только добавляла юноше страданий.

У него создавалось впечатление, что сестра не могла вытерпеть вида умирающего. Обычно она была спокойнее и менее цинична, а сейчас бегала по комнатам и отпускала едкие комментарии всем, кто только попадался ей под руку. Чернь просто выла, а Руслан ходил и озирался.

Раз в полчаса или час сестрица неизменно заходила посмотреть на отца. В последний раз к удивлению Настаса и Керила она спросила: "когда он уже сдохнет? Мне надоело ждать". Бишеславу выпроводили и заперли в комнате к счастью слуг, а её братьям пришлось долго успокаивать отца. "Она не это имела в виду", добро говорил Руслан дрожащим голосом. "Ты же знаешь, она с головой не дружит. Она любит тебя не меньше нашего, просто... ей не достаёт слов". И словно бы в ответ ему раздался крик – сестра орала о том, что даже в самом конце отец её не простил.

Умирающего бросило в слёзы. Но Настас знал, что отец бы не изменился всего от одной фразы. Причина для слёз стала ясна очень скоро – как только Керил дал ему воды от боли и начал произносить молитвы. Отец изгибался дугой, хватал ртом воздух и стучал зубами, жадно глотая каждую каплю белёсой жидкости. Его вскоре сморил сон.

Руслан вытер слёзы и себе, и тихонечко отцу, вызвался заткнуть сестрице рот. Поднимись к ней в комнату старший брат, а не мягкий младший сестрица бы не отделалась и парой синяков. Но Настас не хотел бить её в этот день. Только не сегодня. И вообще, Руслан умел неплохо её убеждать – после разговоров между ними слёз не видели ни у кого из них.

Только когда Керил закончил последний куплет "о здравии", когда отец наконец-то мирно спал, Настас сумел уйти. В голове он всё время прокручивал несколько вещей, раз за разом вновь и вновь – как останется без наследства, как уйдёт в изгои благодаря и что до конца своих дней придётся сожалеть о том, кем родился. Пока Спас судорожно хватался за его руку, эти мысли приходили сами собой, думались в голове и возвращались вновь каждый раз, как только Настас ловил на себе мутный взгляд умирающего. "А знаешь ли ты," – так и подмывало его сказать, – "что с нами, твоими детьми, будет?"

Но Настас был слишком хорошо воспитан, чтобы это произнести. Такое в духе сестрицы, а ему не идёт. Порой он мечтал быть сумасшедшим и говорить только то, что думает. "Одним лишь тем можно не носить масок, чья маска была разбита вдребезги и её осколки впиваются в лицо. Не недооценивай человеческого милосердия, братец – не будь у меня шрамов, я бы давно стала храмовой шлюхой за свои слова. Лишь когда я натерпелась от жизни, мне стало дозволено говорить странные вещи. Ведь я сумасшедшая – что с меня взять?" А затем она видела паука, пеленающего муху, хваталась за живот и бежала в уборную.

Воистину, только безумцам можно.

Настас гулял по крепости, и ноги никак не желали останавливаться. В порыве ностальгии он прошёлся везде, где проходило его детство. Гиблолёс считался ничейной землёй, где Красичи всех родов встречались в мире. Гостей всегда было не счесть, а дядья и тёти часто оставляли своих отпрысков в крепости на несколько месяцев. Для них всегда были готовы комнаты – часто Бише, Настасу и Руслану приходилось делить одну маленькую каморку, лишь бы было где разместить всех родственников.

А у той статуи с отломанной рукой он расквасил нос Сопле, сыну брата царя. Сам напросился – говорил про изгоев и смеялся Настасу в лицо. Высокородный думал, что лучше него, что его происхождение не от боковых ветвей что-то значит, что младшие и руки не поднимут на старших и их можно задирать так, как это делал его отец. Настас показал ему, насколько же он был не прав. Сестрица любила напоминать об этом больше всего – зазнайка пожаловался Спасу, а Спас отправил Настаса вместе с Бишей и Русланом в каморку и запер там на пару дней, считая ниже своего достоинства разбираться в детских ссорах. Сопля тогда их выпустил – попросил их отца дать пленникам свободу.

Настас прекрасно помнил и то, что произошло дальше. По своей воле он попросил прощения у Сопли и твёрдо решил называть его с тех пор только по имени – Тефан, а Сопля, увидев, что на свободе все трое вновь побежал жаловаться – чтобы закрыли только Настаса. Бишеслава клялась, что их выпустили из-за неё. Мол, Сопле очень она приглянулась. Прежде чем Настаса закрыли ещё раз, он вновь нанёс визит дорогому гостю и его носу под той же самой статуей.

Видимо, Сопля всё же был прав, и Настасу было суждено стать изгоем. Отец при смерти, а никто впереди него по очереди умирать быстрее него не собирается. Да и как одна смерть изменит неизбежное? Как минимум десяток человек должен был расстаться с жизнью, чтобы Спас унаследовал Сотое Владение, меньшее, чем даже Гиблолёс, придаток Чернополя.

Воспоминаний было множество и плохих, и хороших. Последнее из них, безусловно, было одним из лучших. И во всех из них отец был сволочью – страшной, лютой сволочью, которой чужие дети были дороже своих.

Чернь думала точно так же. По умирающему не скорбел никто из них, кроме разве что молоденькой и излишне чувствительной служанки. Бишеслава исправила это недоразумение – "поговорила" с ними всеми по очереди с глазу на глаз. Крепость тут же погрязла в ту атмосферу уныния и тоски, что царила и поныне. А у светленькой и миленькой служанки после этого никогда не останавливались слёзы.

Интересно, почему?

Ноги сами собой принесли его к покоям сестрицы. Изнутри доносились голоса – Руслан и Биша что-то тихо обсуждали за закрытой дверью. Без сомнений, об отце. О ком же ещё в данный час, если не о нём? Голос Бишеславы дрожал будто бы от страха.

Когда Настас пришёл, оба замолчали. Всегда они так – у неё и у него были разговоры, не предназначавшиеся для ушей брата. Но он никогда не обижался. В конце концов разве обязаны они докладывать ему обо всём, что делают? Отец думал так, и Настас его ненавидел. Так же и они бы ненавидели своего брата, суйся он в каждое их дело.

– Видел Ирку, братец? – Первой отреагировала Бишеслава. – Ту молоденькую, что отец привёл перед болезнью?

Настас кивнул, припоминая, что служанку звали Иркой.

– Так вот. Отца она любит. – Ухмыльнулась сестрица. – Слышала на кухне слух от Белки-кухарки, что он жениться Ирке обещал. Мачеха она наша несостоявшаяся, значит. Понимаете, братцы? Едва-едва наша дружная семья не пополнилась ещё как минимум одним членом.

Спас никогда не был женат и вряд ли хотел стать на старости лет. У каждого из троих разные матери. Каждый был внебрачным ребёнком, которого отец по какой-то причине решил назвать своим. Матерей они не знали – те пропадали неизвестно куда сразу после родов и никогда не возвращались.

Чем больше думал об этом Настас, тем больше его это бесило. Никогда Спас не надеялся, что станет полноценным Красичем, что сможет править и что-то унаследует. Зачем же тогда он признал их троих, кроме как ради смеха? Это же так весело – знать, что твои дети станут изгоями. Это в его духе. Даже из могилы он собирался достать своих сыновей и дочь и цапнуть за больное место.

– Отец любит нас. – Улыбнувшись, произнесла Бишеслава. – Так сильно, что теперь мы знаем, кем были наши матери.

Трое сильно отличались друг от друга. Биша была чернявой с глазами цвета моря. Чернь поговаривала, что мать её была издалека, либо с озёр, либо из приморского города. Но они лгали, чтобы тогда ещё маленькой девочке не было грустно. Белка-кухарка однажды проговорилась Настасу, что мать Бишеславы пришла со Змеи и туда же ушла.

Сам Настас, как говорили ему в детстве, был чистокровным Красичем. Внешне он и впрямь походил на изображения Краса в храмах – светлые, почти жёлтые волосы, веснушчатые нос и щёки и карие глаза, весь словно облюбованный солнцем. "Достойно наследника", – говорил отец, – "Кровь Краса без всяких примесей". Но парень нашёл однажды доказательства, что произошёл от лешей. Гиблолёс просто кишел этими дикарями, должно быть, одна из них попалась в отцовы сети.

А Руслан, самый младший из них (бывший бы таким ненадолго, не подхвати отец плотоедь), был маленьким и щуплым, с жидкими почти белыми волосами и серыми глазами. В отличие от брата и сестры, унаследовавших носы и лоб от отца, младший был, как говорили слуги, вылитая мама. Его происхождение выяснила уже Бишеслава, а потому Настас всегда сомневался, правда ли это. Будто бы она пришла с гор, целая царевна одного из варварских царей. И отец якобы любил её настолько, что хотел жениться. Не вышло – плотоедь её съела быстрее.

"А теперь добралась и до него", – про себя усмехнулся Настас. Как бы там ни было, Спасу и впрямь младший сын был милее старших детей. Биша этому в детстве так завидовала, что частенько лупила братца и отправлялась сидеть в чулане вместе с другим братцем, нагрубившим гостям или же попытавшимся своровать сладостей с кухни.

– Он умрёт через неделю. – Произнёс Настас. – Ты же это спрашивала, верно? Неделя. Керил так сказал. Если не случится чуда, к двоице отца не станет.

– Чуда? Настас, плотоедь пожирает его заживо. – С непониманием взглянул на брата Руслан. – Это ужасная боль. Он без дури даже заснуть не может, а она работает всё хуже и хуже. Целые ложки в еду подсыпаю, а эффект слабеет. Скоро в его похлёбке будет больше дури, чем воды.

– Из-за этого на тебя жрец косо смотрит? – Догадалась Биша. Керил и впрямь глядел на Руслана странно в последнее время, как, впрочем, и на Настаса. То ли боялся, то ли хотел о чём-то спросить, но не находил подходящего момента.

– Нет, это... другое. Отец хотел завещать всё Красу, даже своё тело хотел отдать на сожжение. Керил под одеждой бумаги носит, но никак не может заставить отца подписать их. Настас его отпугивает, а я... ну, я говорю ему повременить.

Младший брат даже не понял, чем рассердил старшего. Разъярённый взгляд его буравил Руслана насквозь.

– Керил один с отцом.

– Он не проснётся. – Принялся успокаивать Настаса он. – Сегодня в село приходила бродячая ведьма, я купил у неё настойку. Отец должен спать всю ночь напролёт. Да и вообще, ты...

– Почему ты ничего об этом не сказал?! – Закричал Настас, схватив брата за грудки. – Он ведь может, папаша наш, всё храму завещать! Хочешь податься в изгои совсем без гроша в кармане?

– Эй, братец! – Вмешалась Бишеслава. – Успокойся, не кричи. Руслан же сказал, что не проснётся. Да, может быть, и стоило тебе всё объяснить раньше. Не посчитал он это нужным – он сам бы со всем разобрался. Зачем тебя лишний раз тревожить? Вы же братья, братцы, так что доверяйте друг другу!

Глядя на неё, её лицо и неожиданно разумную улыбку, Настас будто бы перегорел. Он отполз в свой угол комнаты и замер, обдумывая целый шторм из мыслей.

Первым заговорил Руслан.

– Неделя. Это точно?

– Доверяешь Керилу? – Пожал плечами Настас. – Чернь его кличет Мясником за то, что его больные всегда вопят и умирают. Каждый – в страшных муках.

– Немного напоминает отца. Вам так не кажется? – Усмехнулся младший брат.

– Потому они и сдружились. "Солнце вас любит", как же.

Биша скрестила руки на груди.

– Нам нужно, чтобы отец прожил несколько месяцев. Нельзя ему отрубить руки и ноги и скормить ему же? Если ему не нужно будет их питать, он точно дольше проживёт. А если ещё и съест свою плоть, то точно наберётся сил.

"И вот она вернулась", – вздохнул про себя Настас. Безумие не полностью поглотило её и чередовалось с умными мыслями. Это пришло из детства, когда она мечтала о чём-то недоступном, но не плошала и на грешной земле.

– Можно уточнить у ведьмы. – Сказал он. – Уж ей-то это известно наверняка. А то ещё отрубим ему руку, а он и умрёт от боли. Неудобно выйдет.

– Я же хотела, чтобы он прожил дольше! – Нахмурилась Биша. – Если не выйдет, это не моя вина, а его, что он не может терпеть боли.

Руслан смотрел на них как громом поражённый. Ему очень не нравилось, что они так шутили. Вернее, шутил один Настас – Бишеслава была серьёзна, чем и пугала младшего брата.

– Что знает твоя бродячая ведьма?

– В смысле? – Не понял вопроса Руслан. – Я не знаю.

– Думаю вот, спрашивал ли ты у неё как вылечить плотоедь?

– Нет. Её нельзя вылечить.

– Вот-вот. А вдруг ведьма может? Надо наведаться к ней сегодня ночью и всё вызнать. – Улыбнулся Настас.

С минуту Руслан непонимающе глядел на брата.

Нет, он не был глупым. Безусловно, его с таким можно было спутать, но то, что на первый взгляд казалось тупостью было лишь длинными немыми вопросами. Руслан смотрел на собеседника и спрашивал без слов: "ты в своём уме?"

– ...ты хочешь купить у неё яда. – Произнёс он.

– Мы хотим, чтобы он дольше жил. Яды же, напротив, жизнь укорачивают.

– Каждое лекарство – яд. – Неожиданно вступилась за младшего брата Биша. – Керил так говорит. Да и если подумать, отрубание конечности обычно ведёт к смерти, то есть это яд, который, однако, есть и лекарство.

– Сначала спросим у ведьмы, сестрица. Сдаётся мне, никогда прежде потеря рук и ног никого не спасала.

– Мы будем первыми. – И, подумав, поправилась: – Я буду первой. Мне уже не терпится испытать.

– Вы же шутите, верно? – Подал голос Руслан. – Скажите, что я сплю.

– Не шутим. Сестрица не умеет шутить. – Ответил Настас. – А тебе, братец, нечего волноваться. Повторю, что я хочу, чтобы отец жил дольше, а не убить его.

– А стоило бы. – Неожиданно сказал младший брат. – Плотоедь убивает болью. Задушить его подушкой было бы милосердно.

Биша и Настас переглянулись.

– Нельзя. – Отрезала сестрица. – Нас бросят в темницу.

– Если сунешься к нему с пилой, тоже бросят.

– Нет. Я ведь его буду спасать, а не убивать.

"Как жаль, что она серьёзно", – подумал Настас. Они с ней неплохо ладили, пока она не сошла с ума.

– Я пойду к ней сегодня ночью. – Заключил он. – Прикройте меня, если что. И прогоните уже, наконец, Керила.

– Это неправильно. – Запротестовал Руслан. – Его время пришло. Ему уже пора умирать.

– Это мы решим, когда он умрёт. Отец нам должен, очень много должен за все те годы унижений. Разве ты хочешь, братец, просить милостыню или возделывать поле? Может, хочешь продать свой меч? О, постой, но у тебя же не будет меча – он отцов. А для поля ты слишком высокого рода. Так что, милостыни хочешь? В храм пойдёшь подносить жрецам благовония?

– Его не возьмут. Он же будет изгоем. – Задумалась Биша. – Впрочем, можно пойти на Запад. Конным лордам наплевать на законы Краса.

– Да, это вариант. – Согласился Настас. – Только мечей у нас не будет, они отцовы.

– Я говорила про храмы. Руслана возьмут в служки какого-нибудь пернатого жреца или в поджигатели.

– В любом случае, Руслан, – повернулся к нему старший брат, – нам троим будет плохо.

– Это не повод делать такое с отцом.

– Ему придётся потерпеть месяц или два, пока не сдохнет кто-нибудь из Красичей. А нам, если он этого не сделает, придётся терпеть всю жизнь. Если, конечно, мы не умрём.

– Просто не вмешивай его в это дело. – Посоветовала Бишеслава. – Когда человек чего-то не видит, он склонен считать, что этого не существует. Так пусть Руслан и думает, что мы с отцом ничего не делали. Уверена, совесть братца протестовать не будет.

Руслан взглянул на сестрицу и чуть погодя молча кивнул.

– Вот и славно. – Подбодрила его она. – А ты, Настас, торопись. Возьми с собой побольше денег: я слышала, ведьмины травки бывают очень дорогими.

– Ты её видел. – Обернулся он к Руслану. – Кто она? Откуда? Сделает ли то, что мы у неё попросим?

Младший брат замялся.

– Ей деньги были не интересны. Она взяла едой за настойку. Когда я с ней говорил о том, как заставить отца дольше жить, её это ничуть не смутило и она предложила какие-то грибы.

– Грибы?

– Да. От жара. – Сказал Руслан. – Или что-то вроде. Сам спроси, она расскажет. В общем, я бы ей доверял.

– А кому бы ты не доверял? – Осведомился Настас.

– Отцу. Ведьма... скажем так, очень голодная. Если поселить её на кухне, сделает всё, что только попросим.

Биша фыркнула.

– Не смейся. Её выгнали из леса, и она пришла сюда просить крова и пищи. Мы здесь хозяева, потому она будет нам служить. Так она сказала.

"Ненадолго мы ещё здесь".

– Почему нет? – Пожал Руслан плечами. – Ей всё равно что мы есть, что нас нет. Придёт другой тивун, она и ему будет служить. Не будь таким подозрительным, братец. Я ж вернулся с настойкой без проблем – почему не вернёшься ты с грибами?

***

Под покровом ночи Настас выбрался из крепости. Никто и не обратил внимания – стража часто выпускала его наружу и запускала внутрь в тёмное время суток. Каждый из них получил по монетке, чтобы они, как и всегда, делали вид, что молчали. Недавно он узнал, что отец знал о всех его походах в посёлок, стража докладывала обо всём. Но сейчас это не имело значения – Спас крепко спит, да даже если бы и проснулся не догадался за чем пошёл его сын.

Как и слугам, посёлку была безразлична смерть своего повелителя. Может быть всему виной была хмурая ночь, но Настас чувствовал, что всё в Гиблолёсе осталось точно таким же, как и пять, и десять, и пятнадцать лет назад. Ничего не менялось в праздники, ничего не менялось в будни, ничего не менялось в дни скорби. И люди здесь были такими же безразличными ко всему. Однажды поставленная отцом плита в центре городка через год заросла мхом и травой и осталась такой и по сей день, всего за пять лет став едва ли не древнее самой крепости, о которой упоминали ещё люди, жившие до Краса.

Ведьма разбила свой шатёр на отшибе за разрушенным каменным домом. Гостям всегда указывали пальцем на это место – здесь никто не жил уже пару столетий, и никого здесь потревожить не удалось бы даже если очень захотеть.

Шатёр был выкрашен всеми цветами радуги. Полосы всевозможных цветов опоясывали круглую конструкцию и напоминали о цирке, когда-то приезжавшем в Гиблолёс. "Странно", – подумал Настас, – "у леших ведь красок нет".

Внутри пахло единственным лесом, что он знал – тем самым непередаваемым запахом гниения и застоя, пронизывавших весь Гиблолёс от корней до листьев. Сбоку висели маленькие высушенные черепа вперемешку с чесноком, а прямо под потолком – колесо с воткнутыми в трещины кривыми свечами. Ведьма же спала в дальнем углу, укрытая зелёным мехом.

Стоило только Настасу войти, как глаза её открылись и она вскочила на ноги. Ей только не хватало прокричать "кто потревожил мой покой?", как делали злодеи в сказках, чтобы Настас принял ведьму за одну из них.

– Умеешь ли ты лечить от плотоеди, женщина? – Сказал он. Хотя и сомневался насчёт "женщина" – она была так обезображена лесом, что в ней едва угадывались не то что женские, человеческие черты.

– Никто не может. – Откликнулась она, глядя одним большим зелёным глазом. Казалось, что он вот-вот то ли лопнет, то ли вытечет из глазницы. Второй же глаз зарос волосами. – Ты же княжич, верно? Ты пахнешь как твой брат. Почему тебя выпустили ночью?

Только сейчас Настас заметил, что ноздри её мелко и быстро поднимались и опускались.

– Крепость мне не тюрьма. Я свободный человек.

– Пока ещё. – Сказала она. – Вашему отцу я могу только облегчить боль.

– Это поможет удержать его в мире живых?

– Сомневаюсь. Плотоедь бурлит огнём в крови и растворяет мясо и кожу. От того, что он перестанет её чувствовать болезнь не уйдёт.

– А от чего же уйдёт? – Настас поискал глазами куда бы сесть и нашёл табурет.

– Ни от чего, я же сказала. – Моргнула женщина единственным глазом. – Плотоедь можно приостановить, но победить – никогда.

Настаса заинтересовало слово "приостановить".

– Заморозить. Огонь побеждают холодом.

– Заснувшие во льдах люди больше не просыпаются.

– Мы говорим о другом сне, юный господин. – Её рука извлекла из складок одежды какой-то жёлтый гриб размером с палец. – С ним замёрзшие проснутся.

Ведьма покорно отдала Настасу гриб, чтобы он повертел его в руках. Даже понюхал – отчётливо пахло Гиблолёсом и ещё чем-то ядрёным. Никогда раньше Настас его не видел, но угадать, где ведьма нашла этот неизвестный гриб ему было не сложно.

– И что мне с ним делать? – Спросил он.

– Не вам, а мне. – Улыбнулась она волосатой половиной лица. – И замораживать мне. Ваш брат потому и отказался, что пришлось бы пустить меня в крепость. Сказал, что жрец не потерпит меня.

– Ты уверена, что это сработает? Если отца увидят мёртвым и обложенным льдом, то казнят тебя, меня и сожгут весь лес.

В ответ она вытащила другой гриб, перекрученный, рогатый и синего цвета.

– Видишь, какой холодный? Прямо лёд. Он погрузит в сон.

Настас посмотрел на гриб, другой и заглянул ей в глаз.

– Их нужно скормить отцу?

– Нет, господин. Их нужно приготовить.

– Почему не здесь? – Спросил Настас. – До крепости недалеко. Керил и вправду не будет рад, если тебя увидит.

– Я не против. Это ваш отец, не мой. Мне нужно на него посмотреть хотя бы раз, а то нас и взаправду казнят.

Он поскрежетал зубами, но всё же согласился. Глядя на уродливую рожу лесной ведьмы, на глаз, заросший волосами, на несколько горбов за спиной, даже уже согласившись на её условия Настас всё же не мог удержаться от вопроса, который уже был задан: "твои грибы сработают?"

– Есть люди, на которых они не подействуют. Ваш отец – камнежор?

Настас впервые о таком слышал.

– Тогда сработает.

Ведьма выпроводила его из шатра и принялась собирать какие-то вещи. Настойки, сказала она. Вынесла же уродица тяжеленный сундук и вручила его Настасу.

– Помогите старой женщине. – Сказала она и потрепала его за щёку.

Не будь его руки заняты, Настас бы ударил её. Ногой – слишком сурово, ведьма могла обидеться и уйти. А вот пощёчина была бы в самый раз. Впрочем, подобные мысли скоро прошли. Сундук был чертовски тяжёлым.

В полумраке лицо ведьмы, казалось, менялось каждое мгновение. Неверный свет Вершины, продирающийся из-за облаков оставлял на ней какие-то пятна, а не лежал ровно. В конце концов Настас разглядел причину этого – кожа лешей была покрыта буграми.

"Старуха?", – спросил он сам себя. У ведьмы не было морщин, только уродства. Она назвала себя старой женщиной, но выглядела лишь больной.

Стражникам он приплатил ещё по медяку и запретил впускать Керила.

– Отцов приказ. – Сказал он.

Ему подумалось, что стража сама догадается, что ведьма и сундук также являются частью приказа. Так и случилось – никто из бойцов не задавал вопросов, отворяя ворота.

– Я думала, вы пришли по своей воле. – Вдруг произнесла ведьма, когда Настас пыхтел, пытаясь поднять тяжеленный сундук вверх по лестнице. – Господин Спас разумно поступил, позвав меня. Я надеялась на это.

– Твой наниматель – я. Отец не имеет к этому никакого отношения.

Лешая странно скривилась.

– Вы соврали страже?.. – Удивилась она. – Разве они не ваши люди?

Настас не знал, что ей ответить. Промолчал.

Если бы они были его людьми, а не отцовы, стал бы он им приплачивать за молчание о своих вылазках? Нет, конечно. Настас был бы владельцем крепости, стража принесла бы клятвы ему, а не отцу. Закон стал бы подвластен Настасу, и стража как следствие не смела бы ослушаться не то, что приказов, даже просьбы его стали бы обладать силой закона.

– Нет, не мои. – Добавив про себя: "но когда-нибудь будут".

В отцовы покои ведьма вошла первой. Сразу направилась к нему, не обращая внимания на Бишеславу и Руслана, сидевших у его постели. Сестрица, едва завидев серо-чёрные лохмотья лешей и её лицо тут же пожалела о своём решении позвать её.

– Она же ведьма. – Широко раскрыв глаза заявила Биша братьям. – Вы не говорили, что она ведьма.

Настас был уверен, что упоминал об этом.

Сестрица испугалась ещё сильнее, когда увидела синий гриб. Её крик разбудил отца.

– Что вы орёте? – Спросил он, обернувшись на источник звука.

Его взгляд блуждал по лицам, но едва ли мог кого-либо опознать. В какой-то момент в поле его зрения попала лешая, и он тут же проснулся.

– Ты?.. – Расширил он глаза от ужаса пуще, чем Биша. – ТЫ?!

Ведьма впихнула ему в рот гриб и заткнула ладонью.

– Я.

Руслан бросился к лешей. Настас успел его остановить, схватив за руки.

– Меня зовут Марика. – Произнесла она, не отрывая взгляда от больного, выпучившего глаза. – Когда Спас был ещё мальчиком, я бывала здесь. – Объяснила ведьма братьям и сестре, почему их отец её узнал.

– Красов

Город гудел, особенно его нижние кварталы. Страже приказали искать поджигателей, и она их искала настолько честно, насколько могла.

У Шинижа сменился напарник – ни на что не полезный жирдяй Камижн был повышен до старшего брата стражи, а на его место поставили другого, ещё хуже. "Лисья морда", так и хотелось сказать новичку. Звали брата Гладеж, а прозвали Гладким, что удивительно хорошо описывало его внешность. Круглое без намёка на бороду лицо с острым носом, прижатые к голове уши, хитрый взгляд постоянно прищуренных глаз, подчёркнутый тонкими брови – всё напоминало Шинижу о лисе.

С ним они шлялись по кварталам, наполненном отбросами, и заходили в каждую дверь. Часто попадались воры – их находили по перепачканным в золе лицам, одежде и рукам. После пожара бедняки из трущоб разбежались кто куда, и воры как стервятники налетели на оставленное без присмотра хозяйство. Воровать им особо было нечего – и тем хуже относился к ним Шиниж. Но нужны были поджигатели, и сволоте всё сходило с рук.