Текст книги "Дворяне и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Антон Кильдяшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Оба, и Горислав, и Тоноак наблюдали за его движениями с широко открытыми глазами.

– Н-но... зачем?

– Добыча твоя. – Наёмник решил не задерживаться внутри. Кто знает, какие болезни таятся в столь древнем создании. – Я не желаю того, что внутри этих камер.

– Он был жив? Вы видели, как он двигался? – Не унимался Горислав. – Он что-то сказал?

– Спросишь у него сам.

Холстейну было не по себе. "Это всё джинн. Это его рук дело". Потому что никто иной не мог сказать мертвецу внутри камеры, что мимо неё проходит кто-то живой. "Глупость. Никто иной не мог сказать что-то мёртвому так, чтобы тот понял и зашевелился". Хол, когда уходил, всё же заглянул внутрь камеры со странной надеждой найти там джинна – и обнаружил лишь недавний труп, заключённый в круглые, без углов, стены, обитые успокаивающе-холодной чёрной тканью.

В куче кубов пролегала едва заметная тропинка наверх, а затем между камер. Чуди досталась по-настоящему царская клетка – огромная, едва ли не в пять раз больше всех остальных. Когда небесная крепость упала, эта камера сорвалась с цепей и оказалась погребена под осколками остальных. Птичьи люди нашли её по крикам пленницы – говорят, чудь кричала несколько лет, пока кто-то догадался разгребать завалы.

Как и сказал Горислав, двери этой камеры смотрели внутрь. Они были распахнуты настежь, а кто-то даже пытался выдернуть их из косяков и унести – безуспешно. Чудь была голой, лишь на шее и плечах что-то покоилось. Обрывок меховой накидки и какие-то украшения – что странно, ведь воры бы при первой возможности украли драгоценность. Едва заметно от золота к стене тянулись тоненькие цепочки и впивались в кольца. Откуда-то с верхних уровней птичьи люди принесли сюда решётки и установили их вместо открытых дверей.

Пленница выглядела истощённой, будто она пережила голод. Странно для чуди – ведь ей не нужно есть. Руки и ноги едва слушались её, а перед глазами словно стояла бледноватая дымка. Хорошо приглядевшись, Хол рассмотрел их фиалковый цвет. Перед ней стояла миска с чем-то серым, но к ней никто не притрагивался.

– Веснаосень Медвептица. – Сказала пленница сквозь прутья решётки. В огнях факелов её лицо казалось безумным, извивающемся в неверном свете.

Веснаосень Медвептица. Так её звали.

Веснаосень.

Медвептица.

Холстейн понимал, почему она звала себя последним именем. На плечах у неё покоился обрывок мехового плаща с воткнутыми в него перьями. Первое же оставалось для Хола тайной за семью печатями. Он как-то слышал, что чуди сами выбирают себе имена, но обязательно следуя давно забытым людьми правилам.

"У неё на шее три короны", – разглядел украшение Хол. Сработанные из золота и без всяких швов, словно их отлили одна за другой вокруг шеи чуди. Редкая, безумно дорогая работа. Удивительно, как она смогла их сохранить в темнице, но оказалась без одежды в одном только плаще – любой колдун, что приходил сюда, был бы доволен всего одной короной, хотя бы секретом её изготовления, и выпустил бы пленницу без всяких сожалений.

– Вытащи меня. – Прошептала она. – Мне вусмерть здесь надоело.

Хол переглянулся с рабом. В глазах его читалась немая просьба не останавливаться ни на секунду – стража рыскала где-то поблизости. Хол ответил ему другим взглядом, рассказывающем о всех тех опасностях, что их ждут, если чудачка закричит.

– Что в этом для меня?

Веснаосень удивлённо приподняла брови.

– Холстейн уже не помогает нуждающимся? Во дела.

– Потому что в этом ничего для меня нет. – Намекнул он.

– Что, твоя ведьма куда-то пропала? – Догадалась чудь. – Я здесь уже тридцать лет сижу, откуда мне знать. Хочешь, буду твоей новой ведьмой? Тебе понравится, обещаю!

– Сомневаюсь.

– Тогда... – Она сощурила глаза, разглядев что-то на его плече. – Я могу убить для тебя твоего чертёнка. Мешает спать, наверно.

– Ты не представляешь, как.

Пленница, почуяв ниточку, за которую можно потянуть, развеселилась.

– Слава мне! Впрочем, есть один вопрос: что стало с твоей ведьмой?

– Она умерла.

– Соболезную. Однако, это значит, что я точно не разозлю ведьму, если влезу в дела её слуги.

– Нет, не разозлишь.

– Тут тысячи коридоров. Шанс, что стражник заглянет на самые нижние уровни ничтожно мал. – Пожала плечами Веснаосень. – Не бойся, Холстейн. Твой проводник сказал бы тебе то же самое.

Тот осторожно кивнул.

– Нельзя выпускать её. – Предупредил он. – Я привёл вас только посмотреть на неё.

– И не собирался. – Хол не мог использовать помощь... этого. Немёртвые сродни джиннам – себе дороже их о чём-то просить.

Чуди не понравилось такое развитие событий.

– Я закричу. – Предупредила она.

– Тут тысячи коридоров, а мы на самом дне. – Ответил Хол.

– Я ждала такого, как ты, пятьдесят лет. – Проговорила Веснаосень. Она встала в полный рост, ничуть не стесняясь своей наготы. Толстые цепи крепко держали её за короны в камере. – Выпусти меня.

"Если только не смогу найти хоть одну ведьму. Она провела здесь полвека – несколько месяцев для чудачки покажутся мгновением".

– Я могу помочь тебе с чем-нибудь. Я докажу тебе свою полезность. Только не уходи. Прошу.

Хол похлопал застывшего в нерешительности проводника и сказал вести отсюда.

– Вы выпустили его, да? Того бедолагу в доспехах ржавого бога?

– Я его убил.

– Зачем? Он тебе чем-то мешал, Холстейн? – Удивилась чудь. – Разве он сделал тебе что-то плохое?

Проводник попросил больше с ней не говорить.

– Она нас проклянёт. Когда она злая, она может.

Холстейну это было безразлично. Обессиленная пленница не сможет ничего сделать, а если попытается, то лишится корон и жизни. Не потому она не убегала, что её закрыли за решётками – старое-престарое колдовство держало её взаперти.

"Где ты пропадал, джинн?" В висках застучала жгучая боль, стоило Холу отойти от остальных. Чёрт был совсем близко – сизый дым его струился перед глазами, чтобы собраться воедино в клыкастую ухмыляющуюся рожу.

– Готовил подарок. Ты решил не расставаться со мной и отринул ведьму – за это я награжу тебя, Шестак! Никогда ты не забудешь моей щедрости.

– Я найду другую ведьму, только и всего. – Пообещал Холстейн. – У Ёнаи были две сестры. Хоть одну из них я-то смогу найти.

Наёмник вдруг упал на колени. Невообразимая сила сдавила его грудь и лишила воздуха. Когда он осмотрелся, то понял, что видит сквозь стены. Джинн поделился с ним знанием о том, кто был заточен в камерах.

– Взгляни, сколь многие желают моей помощи. – Джинн смеялся перед ним, и в то же время перед каждым заключённым. Они внимали ему с открытыми ртами и глазами, полными удивления и ужаса. – Почему ты просто не загадаешь чего-нибудь, хоть какую-нибудь мелочь? Разве ты не видишь, к чему ведёт твоя борьба со своими же желаниями? Они спрятались здесь, закрылись от искушения, от того, чего желали всей душой. Чудь подарила им двери и ключи, чтобы никогда больше вожделение не посетило их разум. – Джинн поманил одного из них пальцем. Существо забилось в клетке, словно раненая птица, стучась клювом в каждый угол в надежде выползти наружу, подальше от того, что оно видело перед собой. И не могло – джинн проник внутрь камеры.

Хол собрал все свои силы в кулак и направился прочь. Быстро, как только мог. Джинн впивался зубами в ноги и мешал идти. Ползком, с помощью Тоноака, она выбирался из подземелий наружу.

– Шестак, ты убегаешь? Как лицемерно с твоей стороны! Ты оставил чудь здесь, чтобы она мучилась, глядя, как желанная ею свобода так близка и далека – а сам не хочешь смотреть на участь обречённых на то же самое. Почему бы тебе не убить их всех, Хол? У тебя есть оружие. Ты хочешь этого, уж я-то знаю!

Как бы он не старался не слушать своего чёрта, а это не получалось. Крики, казалось, заполонили весь город. Цепи тряслись, с грохотом падали рассыпающиеся прямо на глазах камеры. Из дверей выползали их узники и стонали о помощи. Только то, что Тоноак успел забросить Гориславу Хола на плечо мешало тому убежать и бросить путников здесь.

– М-мама...

Не смотря на боль Холстейн был почему-то рад. Ему нравилось, что эти твари мучаются.

– Белев

Ранеслав, князь этого невероятного города, оказался для Настаса очень неожиданным человеком. "Прост и прямолинеен", – мысленно подчеркнул княжич. Он напоминал большого и не слишком умного медведя. Всё, что стояло у него на пути, он ломал, даже не задумываясь о том, что может быть проще обойти проблему и взяться за неё с другой стороны, и атаковал её в лоб.

Княжичу он не предоставил никаких удобств. Вопреки слабым протестам Велемера, Ранеслав повелел выделить своему родственнику каморку сродни тем, в которых жила челядь. Но Настас не жаловался. Неудобство всего на один день. Через удивительно огромное окно был виден он, город мост, что построили великаны.

– Они не были великанами. Просто рабы из числа тех, что Красный Крас привёл с собой с гор. – Объяснил посол. Он бредил Белевом, и Настас прекрасно понимал почему. – Мостовые люди хотели себе столицу, и Бель приказала построить её здесь, прямо на Громовом озере. Мосты выросли тут и там, перегородили каждую реку, что текла из озера и в него, и протянулись с берегов до дворца государыни прямо в центре. На них, используя их как опору, выросли жилища. Такие величественные, такие огромные, что их приписывали руке чего и кого только угодно, кроме человека. Государыня Бель назвала своих рабов великанами – за то, что они сотворили.

– Величие давно исчезло, посол. Остались одни лишь громадины.

Настас указал на одно из древних жилищ – каменное здание высотой в десяток этажей. Со всех сторон его облепили деревянные пристройки и спиралью поднимались к его вершине. Лишь самый пик остался чист – и там жил какой-то богатый боярин. Всё остальное пространство башни занимали склады, что вытеснили на улицу бывших жильцов.

– "И сказала Белая Бель своим всадникам – защищайте сей город, защищайте его память! Не дайте забыть тех великанов, что возвели его на пустом месте!" Не находите ли и вы это печальным, когда наследники забывают о деяниях отцов и становятся невообразимо ниже них? – Велемер улыбнулся особенно грустно. – Государыня, Бель Великанша, строила эти махины для своих рабов – а теперь бояре, что владели своими собственными дворцами, живут там и радуются палатам, что были построены для невольников. Обнищал человек с тех времён, когда правила государыня. Настолько, что он стал верить в тех великанов – как могли его предки построить такое и жить в таком, если он сам ютится в деревянной, гнилой халупе?

Когда Настас впервые увидел эти дома он поверил в великанов. "Не мог человек построить такое!", – воскликнул он тогда про себя. "Бель точно была великаншой, что позвала своих сородичей возвести себе город".

– Жилища всадников, великолепные дворцы, построенные государыней для своих верных рыцарей, все сгинули. Один утонул в болоте – он стоял полвека на нём, а потом почва разверзлась под ним. Другой разрушился под собственным весом – башни его были столь массивны, что погребли под собой весь дворец. Третий сгорел, четвёртый свалился в озеро, пятый... – Велемер вдруг запнулся. – Да что говорить? Люди стали жалкими. То, что мостовые люди могли создать с помощью рабов тогда, сегодняшние свободные ремесленники не способны даже содержать в надлежащем виде. И потому бояре забрали у рабов их дома, что хозяева должны жить лучше слуг.

– Разве нельзя было построить новые дворцы? – Печально обвёл взглядом город Настас. – Чего им не хватило?

– Простите, но мне это неизвестно. Если позволите, я назову это величайшей загадкой тысячелетия. Почему мостовые люди больше не способны творить, и лишь доживают срок службы созданного их предками? У нас сложилось мнение, что это из-за смерти государыни. Из-за братоубийства. Проклятье витает над этим городом.

Княжич насторожился. Он читал что-то подобное в книгах. Вернее, книге. Жречество ещё нарекло её еретической за "искажение настоящей истории мира". Синий Син согласно ей успел продать ведьмам всё царство, то есть проклял не только свой город, но и обрёк страну на погибель.

– Что заставляет вас так думать? – Уклончиво ответил Настас. Он чуял, что его хотят ввязать во что-то тёмное и мерзкое, и пока не видел в этом для себя выгоды.

– Змея мертвеет, господин. Некогда прозрачные и быстрые воды стали грязными и тяжёлыми, они замедлили свой бег. Этот город стоит на истоках реки; если он проклят, то проклята и Змея, прокляты и земли ниже по течению. – Странный огонёк в глазах Велемера потух так же незаметно, как и появился. – Достаточно почитать царские архивы, чтобы в этом убедиться. О, просим прощения – было достаточно.

Настас чуял, что не принял какого-то невысказанного предложения. И был рад этому – не хватало ему ещё добровольно вляпаться в чьи-то чужие проблемы, когда и своих выше крыши. Велемер вздохнул и зачем-то отряхнул камзол. Княжич вновь прилип к окну. Вид всё никак не давал ему покоя. "Даже если я не собираюсь помогать Белеву очистить себя, я имею право желать ему успехов в этом".

– Не грустите, друг мой. – Улыбнулся собеседник. – Время заставляет думать, что наши предки были добры и умны и стыдятся, глядя на своих никчёмных потомков. Спросите себя, и ответьте честно – зачем бы Вы освободили рабов государыни? И я осмелюсь ответить за Вас – вовсе не высокие чувства движут теми, кто желают другим свободы. Тогда, сразу, как умерла государыня Бель, её верные всадники потеряли госпожу и решили избрать новую. Не ту, вернее, того, кого поставил царь, одного из своих сыновей, но кого-то, кого они считали достойной править городом государыни. И так бы было, уж простите великодушно, что сомневаюсь в силе царской власти – ибо этого нет и в помине. Я лишь говорю об истории, том, как происходили события. Произошло то, что произошло – ни каплей больше, ни каплей меньше. Среди всадников был предатель. Человек, что освободил своих рабов и обещал, что освободит чужих. Единство всадников, и без того хрупкое, оказалось мертво, а рабы, та сила, что строила рукотворные горы, решили восстать против хозяев. Но что же захотели изменить рабы своей борьбой за свободу? Да ничего – всадник, что предал остальных, стал тивуном, избранником народа. А властью, данной ему, всадник присвоил себе владения других. "По праву победителя", – сказал он. И назвался Белевичем в честь государыни. Его потомки, как Вы знаете, вполне достойны своего предка. – Почему-то посланник указал рукой на дома, обросшие трущобами. – Так почему же мы, позвольте узнать, обязаны верить, что государыня, что её великаны, которыми она величала своих рабов, действительно то, чем назвала их людская молва спустя столетия?

– Мы и не должны.

– Верно. – Кивнул Велемер. – Что же, господин, я вынужден откланяться. Дела не ждут, к превеликому моему сожалению. Я был бы рад провести для вас экскурсию по Белеву, но, должно быть, вы и сами изволили убедиться, что этот город не слишком изобилует видами с уровня улиц. Его скрытая красота вся в окнах дворца, из которых едва-едва виден призрак великого прошлого.

В дверь внезапно – и удивительно вовремя – постучалась служанка. Она позвала княжича на обед и спросила, не нуждается ли он в чём-либо.

– Мне нужны ставни. – Сказал Настас, когда Велемер вышел.

– Никак нельзя. Приказ господина не закрывать ни одного из окон.

Княжич уныло осмотрел свою тесную комнатушку.

– Тогда одеяло.

Ранеслав нравился Настасу всё больше и больше. Даже больше, чем отец. Сластолюбец не шёл ни в какое сравнение с тем, кто обожал город до такой степени, что запрещал на него не смотреть своим гостям. Велемер без сомнения разделял больную страсть князя к Белеву. Иначе назвать это Красич бы не смог – по дороге в столовую (под присмотром служанки и пары стражников, незаметно прогуливавшихся позади) через многие коридоры и комнаты дворца встречались сотни, если не тысячи вещей, что принадлежали старому городу. Картины были лучшим из них. Некоторые Настасу даже приглянулись мастерством художников. Но вот поднятые со дна озера, из утонувших и разрушенных дворцов всадников вазы, покрытые ржавчиной и трещинами доспехи, расколотые камни стен уже говорили об одержимости хозяина города.

Князь, как и положено, восседал во главе стола. Слева и справа сидела его семья – жена, дети и старая мать. Велемер сидел после бояр, Белевичей и прочих, пришедших о чём-то просить или же по приглашению, в конце стола. Настасу отвели место сразу за послом.

Почётнейшее место. Княжич ценил дружелюбие своего родственника. "Теперь понятно, откуда у отца были такие замашки", – подумал он про себя. К такому ему было не привыкать.

За столом говорили о торговле и о том, что царь не должен, обязан отдать очищенные от рыцарей лука и башни территории под боярское управление или же назначить туда князя, чтобы уже он им разрешил им взять торговый путь в свои руки. Ранеслав был безразличен к их словам. "Если вам надо, вы и идите к царю с поклоном", – отвечал он. Но бояре стояли на своём. Это был их город, а не князя, и он был вынужден слушать их просьбы.

Бояре в сущности те же самые князья, только владения их не земля, а государевы дела, и считаются в царстве ниже Красичей лишь потому, что не являются Красичами, владельцами земли. Что спорно – все бояре регулярно брали в жёны дочерей князей, а армии их должников вполне могут считаться их подданными. Самые знатные рода – прежде всего Белевичи, следом за ними шли менее знатные потомки старых князей Слеёва, Арагакенычи, владельцы крепостей на северных горных перевалах, дикие Хреевы, и любимцы южных князей Гамариничи – все жаждали владеть тем узеньким мостом, что вёл с одной стороны разлома на другой. Рыцари питались с него и нажили несусветные богатства за тысячелетия своей власти над торговлей между Стоградьем и королевствами за Нижними Горами.

Белевичи собрали мелкие боярские дома и пообещав что-то взамен упросили их помочь добыть для Белевичей этот проход. Должно быть, обещали отдать свою долю разорившихся и проданных царём взамен уплаты долга крестьян им. Они были первыми, кто пришёл подкупить князя Белева, и уже только потому они выигрывали гонку. С собой они принесли богатейшие дары.

– И украденные реликвии старого города. – Заявил боярин с богатой, почти жреческой по длине бородой. – Мы знаем о Вашей любви к истории, и потому преподнесли Вам в дар потерянные кольца Бель Великанши.

Настас сразу понял, что Ранеслав не устоит перед соблазном. Посол глядел на покупку стеклянными глазами. Уж он-то знал, что это только отдаляет возрождение города из того болота, в которое его засосало.

– И чего вы так царя любите? – Странно вздохнул князь. – Право слово, к его предшественнику ни одна боярская морда не лезла. А вы этому то дары, то подкупы, то дочерей под него кладёте... Он же вам ничего ценного взамен не даёт.

"Ну, это как сказать". Пусть никто из бояр этого не произнёс, но на лицах их было написано именно это выражение. Бладимир обладал просто несметными богатствами. Всего-то нужно было распродать никому ненужную землю с нищими деревеньками боярам.

Впрочем, принятие предложения неожиданно отложилось на неопределённый срок. Вошёл гонец с печатью в окружении стражи, передал письмо и сообщил, что царь Бладимер вынужден задержать в Белопади. "Пир откладывается на месяц", – сказал он. Ранеслав удостоверился, что в письме всё так и написано.

– Конные лорды гор? – Поднял он брови. – Что за брехня?

Гонец промолчал. Он не знал, что ответить на такое, да и нечего было отвечать – всё и так казалось понятным. "Несчастье за несчастьем", – ругнулся князь, и позвал писаря. Стража привела его, и Ранеслав продиктовал свой ответ.

– Кольца есть подарок мне. – Сказал он боярам. – Не плата за что-то, вы сами это подчеркнули. По поводу же Разлома вам нужно обращаться к самому царю. Идите, ловите его в поле. Чем дольше вы здесь будете прохлаждаться, тем ниже ваши шансы заполучить этот треклятый мост.

– Нашему царю ужасно не везёт. – Шепнул Велемер Настасу. – То сгорит башня, то нападёт армия конных лордов. Вот увидите, на пути встанут ошалевшие крестьяне! Создаётся впечатление, что кто-то очень не хочет, чтобы наш государь возвращался в столицу.

– Такое часто случается и без чьей-то злой воли.

Бояре окружили князя и поочерёдно читали письмо. Оно их сильно удивило и внушало опасения, что царь потребует с них деньги на взращивание новой, ещё более сильной армии. Настолько их поглотила эта мысль, что они, казалось, забыли всё на свете.

– Я прикажу приготовить вам, господин, лошадь. – Велемер резко встал из-за стола. – Задерживаться здесь не стоит, сами понимаете...

Пока никто не видел, они проскользнули в коридор. Стража без проблем пропустила их – приказа держать всех гостей внутри не было. "Этот посол – странный человек", – подумал Настас. Ради него он зачем-то шёл на конфликт к со своим господином.

– Почему? – Спросил княжич, когда они спустились вниз и почти выбрались из дворца.

– Я предложил вам остановиться и передохнуть во дворце. На мои же плечи ложится забота о том, чтобы господин продолжил своё путешествие в столицу.

Настас замедлил шаг перед дверьми, что вели наружу.

– А если серьёзно?

Велемер встал в проёме.

– То, что вы сделали со своим отцом, заставило меня поверить в вас. – Загадочно улыбнулся посол. – Когда-нибудь вы смените Спаса и даже займёте место выше него. В расчёте на это время я помогаю вам сейчас.

– Неразумно.

– Наоборот, даже чересчур. Государь Бладимер собирается следовать стопам своего отца и обязательно проредит ряды своей родни. С вашей ловкостью для вас не составит труда пережить все невзгоды и выйти победителем из очередной гражданской войны. – Он сделал неожиданный поклон. – Никогда не забывайте город государыни и его страждущих жителей, смиренно прошу.

***

"Хотел бы я, чтобы братец и сестрица это видели". Впечатлениям Настаса не закончились одним лишь городом. Мощёная дорога тянулась вдаль от Белева до самого Красова, столицы, с обеих сторон укрытая кронами деревьев от ветра, солнц или лютого мороза. Листья уже начали падать, укрывая собой потёртый тысячами ног, копыт и колёс камень, но даже это не портило картины.

Три первых города царства были связаны между собой такими дорогами. Настас слышал, что на содержание их из царской казны тратятся огромные деньги. И это было видно – каждые несколько вёрст для путников стояли трактиры и конюшни, патрули скакали по дороге и посещали деревеньки вдоль неё. Несмотря на то, что урожай был довольно плох – встречавшиеся по пути крестьяне скулили об этом и не хотели сообщать ни о чём ином – ни одна из них не была бедной, ведь из царской казны выделялись средства, чтобы ничто не мозолило путникам глаза. "Ничто, кроме крестьян", – добавлял про себя Красич.

Мостовые люди построили и эти дороги. Княжич невольно опасался, что проклятие Белева перекинется и на них, но как можно забыть, как строить дороги? Однако, единственная попытка детей Краса связать старую тройку городов с новыми захваченными землями провалилась с треском. Не смогли проложить даже половину пути, как против царя восстали его братья и сёстры, а затем про новую дорогу забыли. Впрочем, люди, живущие там, оценили и такое.

Это была красивая дорога, но грусть витала в воздухе. Увядание осени наложилось на старость камней и природы, а чистое небо лишь создавало пустоту. Настас ёжился каждый раз, когда глядел в него. В таких местах мысли затягивали и не отпускали. "Мне теперь придётся убить кого-нибудь из родни?", – задавался вопросом он. Отец спасся от плотоеди и подхватил грибочки, а, значит, его хватит очень надолго, но что если Красичи откажутся умирать?

"Обязательно проредит ряды своей родни", – всплыли в голове слова Велемера. Но мало ли что говорил этот безумец? Да и невозможно будет отсидеться в сторонке, пока Красичи воюют друг с другом. Ранеслав обязательно воспользуется шансом и силой заберёт себе Гиблолёс. У княжича просто не было выбора, кроме как идти на поклон к царю – даже если царь может начать свою войну с Настаса.

Каждую ночь Красич останавливалась в придорожном трактире и там ночевал. Людей всегда было мало – ведь эти заведения встречались через каждые два шага, хотя плохой урожай и выгнал крестьян из деревень на заработки в города. И каково же было удивление Настаса, когда в одном из них он встретил своего старого знакомого из детства.

Холстейн сидел за столиком в окружении странного раба, мешка с пожитками и кружки пива. В полном доспехе и при оружии. Всё, как тогда, в первый раз. Только ведьмы не хватает, но и тогда она крутилась где-то за дверью, пока герой изъяснялся со Спасом.

Настас просто обязан был поздороваться со спасителем своей сестры. Бишеслава затерялась в Гиблолёсе, а Холстейн привёл её назад. Не целой и невредимой, впрочем. В её животе с тех пор много пустого места, которое приходится забивать тканью. И есть шрам, что идёт от паха до груди. Ведьма смогла залечить раны, что нанесло чудовище, но даже так девушка потеряла многое.

Он приветствовал воина. Холстейн ему ничего не ответил – только самому себе что-то шепнул. Настас попытался привлечь внимание и отшатнулся, когда поймал взгляд безумца. Смуглый раб прекрасно это видел, но не был удивлён. Он проявлял просто невероятное спокойствие.

– Проходи мимо. – Буркнул Хол исподлобья. – Стол занят.

Настас попытался объяснить, зачем он подошёл, но герой, казалось, ничего не помнил ни о нём, ни о его сестре, ни даже о Гиблолёсе с его крепостью.

– Ты ведь Холстейн, да? Тот самый герой? – Попытался удостовериться Настас.

– Я спас очень, очень многих. Даже если бы захотел не смог запомнить их всех и их родню. – Ответил воин и хлебнул из кружки. И, много тише, шепнул сам себе: – А тех, кого не спас, ещё больше.

Настас поблагодарил его ещё раз, и ушёл прочь. Заказал ему ещё парочку кружек самого лучшего пива, что можно было найти в этом трактире. Красич хотел бы и сделать что-нибудь полезное для героя, но не мог ничего придумать.

– Кто он такой? – Удивился трактирщик. – Вы уже шестой, кто заказывает ему "самое лучшее, что здесь есть".

Краем глаза Красич увидел, как раб о чём-то сказал.

– Холстейн.

– ...и его ведьма? – Нахмурился хозяин трактира. – Тот самый? Быть не может! Что ж раньше-то не сказали?! Этот человек спас моих родителей от зверя.

Сонный постоялец, оказавшийся рядом, добавил:

– Мою жену тоже. Ёная выходила её от проклятия.

Весь трактир вдруг встал в полный рост и заявил, как каждому из посетителей помог этот человек. "Странно", – только и мог подумать Настас, – "Он спасал всех их?" Хол и его раб неожиданным образом пропали – никто и не заметил, как.

– Белопадь

Из ям, из-под мостов и обломков домов их бывшие жители смотрели вверх, на царя в блестящих доспехах и его армию. Он уходил и обрекал весь город на медленную, но неотвратимую смерть. Таков был его приказ – закрыть все входы и выходы и убивать всех, кто пытался сбежать.

Тоналнан стояла посреди этих обречённых людей. Её принимали за мать из-за свёртка в руках. Ей очень повезло, что жители были больше заинтересованы в своём благополучии, а не случайной попрошайки. Загляни они под ткань и увидели бы предводителя тех, что превратили этот город в руины.

Пусть от Короля Королей и осталась лишь одна голова, он остался жив и излучал силу. Тоналнан не знала, как её описать даже самой себе. Больше всего она напоминала безразмерную мудрость, для которой не существовало ничего.

Доспехи его действительно были чьими-то руками. Рабыня в этом успела убедиться сполна. С тех самых пор, как Гигардал погиб, его шлем, десятки кистей, что переплетались в смертельной хватке в его голову, "уши" и корона из пальцев, всё начало гнить. Хозяин лишь смеялся, когда девушка говорила об этом. Ему действительно было странно и непонятно, что кому-то не нравится запах мертвечины.

– Они всё подстроили. – Говорила голова о чём-то своём. – Лишили меня моего оружия, заставили покинуть горы, свели лоб в лоб с царьком – и ударили в спину. Джинн, этот проклятый джинн...

Тоналнан тихо шикнула. Мимо проходили люди, и столь немладенческий голос напугал бы их вусмерть. По углам валялись трупы и служили обеденным столом для крыс. С тех пор как царь закрыл город они неимоверно разжирели. Мостовые люди кормили реку своими мертвецами, но чтобы не дать болезни распространиться солдаты не просто останавливали, убивали всех и каждого, кто пытался сбросить в Змею труп.

Какой-то сумасшедший жрец звал прихожан в храм. Вопреки угрозам людей он славил царя – за то, что тот приказал торговцам, проходящим мимо по мостам и дамбам, сбрасывать еду в Белопадь. Многие его ненавидели за то, что наместник его бога запрещал им выйти из города и отдать причитающийся реке дар, но многие и пошли к нему – за защитой, из чувства стыда перед рекой, ради еды. Мостовые люди приходили с факелами ночью, но сбежавшим в храм их родственникам удалось остановить сожжение. Впрочем, они пообещали вернуться завтра и закончить начатое, даже если придётся убить всех защитников жреца.

Храм спасло от сожжения только то, что несколько солдат спустились в город ради его защиты. Вокруг него они несли караул, и это место стало считаться самым безопасным во всей Белопади. Тоналнан обивалась там вместе со своим мёртвым младенцем. Её принимали за попрошайку, и козлобородый жрец постоянно пытался подкормить – худоба прихожан повергала его в шок.

Но вскоре жрец замолк. Зараза выкосила всех, задушила солдат, выела каждого из прихожан и двинулась дальше. Одна Тоналнан с Королём Королей, спрятавшиеся в подвале в грязи и мусоре выжили.

– Я смотрю вверх. – Болтала голова. – Почему я не вижу неба, краденая пища?

– Наверху потолок.

– В странном мире вы живёте. В горах везде небо, и потому я никогда на него не смотрел. А сейчас я только смотрю в него, но не могу ничего увидеть.

– Наверху потолок. – Повторила рабыня.

– И что дальше? – Странно дрогнул Гигардал. – Как какая-то перегородка может помешать увидеть небо?

Тоналнан давно прекратила попытки спорить. Там, откуда пришло это чудовище, были совсем другие законы мироздания. Каждая деталь долин казалась ему непонятной. На попытку ответить на все его вопросы у рабыни бы ушла целая вечность.

Вскоре Тоналнан покинула храм. У крыс был пир, и потому она аккуратно, чтобы они не приняли её за пищу, которой она и была, просчитывая каждый шаг, чтобы на них не наступить вышла наружу. Удивительно, но свежего воздуха стало только меньше. На горизонте со всех сторон собирались тучи, а над головой стояло чистое-чистое небо. Болезнь пожирала город со всех сторон, с воздуха, из-под земли, через крыс и из самых глубин человеческого сознания.