Текст книги "Дворяне и ведьмы (СИ)"

Автор книги: Антон Кильдяшев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Найди нам потолок. – Приказал Король Королей. – Он видит нас.

"Он" был Мехралом, существом, что растеклось в небе и в земле. Один из тех конных лордов, что царь так глупо попытался убить. У Тоналнан едва укладывалось в голове то, как лишённый половины тела, гниющий прямо на глазах Гигардал всё ещё жив, а тут приходилось ещё и верить в то, что полностью потерявший свою плоть лорд до сих присутствует вокруг и пытается убить своего бывшего короля.

– Мехрал не терял тела. – Поправил её Гигардал. – Он будет существовать там, в будущем, как вы его называете. Сейчас же его тело собирается воедино из города.

Рабыня нашла укрытие под навесом с дровами. Удивительно, но тоненькой тряпки хватало, чтобы Мехрал не видел. "Он же вокруг", – думала она, – "так почему же он не может нас найти?" Гигардал объяснил: тело Мехрала внизу, но вот он сам вверху.

Удивительно, но Гигардал не держал зла на свой щит, что ударил его в спину. "Он пожалел меня. Иначе я был бы мёртв", – говорила голова. Прежде всего потому, что этот конный лорд прекрасно помнил, как, зачем и откуда пришёл его сюзерен. "Великодушно пощадил, чтобы я ушёл домой". А вот его сообщникам он желал лютой смерти. Они отобрали у него всё.

Тоналнан не могла спать, когда голова говорила. Этот голос лишал сна. Рабыня пыталась заткнуть ей рот и немного отдохнуть, но оказалось, что звук идёт вовсе не оттуда.

– Странные вы, люди. Или же только рабы чешуи и перьев? Впрочем, это не важно. – Загрохотала смехом голова. – Вы всех судите по своим меркам. Если ртом вы говорите, то думаете, что и все так делают. Должно быть, это проще, чем воспринимать всё так, как оно есть. Должно быть, так вы спасаетесь от боли... Ответь мне, краденая пища, зачем мы существуем?

– Не знаю, господин. – Ответила рабыня, карабкаясь к дамбе. – Мне это неведомо.

– Отвечай честно. – Грозно сказал он.

Забавное зрелище – голова, не способная ни на что, выглядит злобно. Но Тоналнан повиновалась. В конце концов она принадлежит ему.

– Чтобы страдать, господин.

– Чтобы искать знания. – Кивнул Гигардал. – Мы рождаемся в этом мире без ничего, нагие, обучаемся, ищем что-то новое с самого младенчества и до самой смерти, всю жизнь накапливаем единственное настоящее сокровище этого мира – знания. Потому что кроме них нет ничего. Мир пуст, если не придавать ему смысла, а смысл есть результат знаний. Ты верно сказала, Тоналнан. Причинять страдания – вот смысл существования.

Она говорила не это, но промолчала. Все её хозяева были такими – видели в её словах то, что не видела она сама. И каждый из них думал о чём-то по его мнению высоком, каждый искал оправдание своей злобе. Самый первый, имя которого она не знала, оправдывал грабёж пространными разговорами о том, как нет ничего плохого в ознакомлении дикарей с цивилизованной жизнью. Ждан, второй, любил оправдывать рабство её и её брата как следствие их покорности, мол, они прирождённые рабы. А Гигардал поднял это на новый уровень: убийство всех и вся он назвал смыслом жизни.

Все ворота в город были закрыты, а там, где можно было раньше пройти в обход построили стены. Солдаты, что царь оставил для охраны, бродили где-то наверху в самодельных масках и сбрасывали обратно вниз тех, кто сумел перебраться через все преграды. Часто Тоналнан видела их драки меж собой. Оставшиеся без начальников воины хотели разбежаться, но часть из них крепко держала всех на месте.

Ближе в вечеру рабыня нашла ещё не вымерший квартал и спряталась в пустом доме. Ей нужна была еда, а кроме как у других людей её не найти. Гигардал посмеивался и предлагал есть крыс. "Если уж не хочешь человечины, так ешь то, что осталось кроме неё". Но Тоналнан не желала и этого.

– Я думал, ты не хочешь смерти этих людей, краденая пища. Должно быть, я чего-то не понимаю.

– Хочу я им помочь или нет, итог один. – Ответила она.

Из башенных щитов, что войска использовали в войне, были построены все новые стены. Клеймо на одном из них Тоналнан показалось знакомым. Некогда богатый боярский дом через улицу, из которого вынесли вообще всё, чем только можно было поживиться, нёс на коньке то же самое клеймо. Он лежал в грязи у порога. Горожане в ярости сорвали его вниз и забросали дерьмом.

В тот же день начались пожары. Тоналнан подозревала, что так солдаты проявляли милосердие к больным. Ещё обитаемые кварталы оказались не тронуты, но большинство вымерших были сожжены дотла. Удивительно, но дыма почти не было. Огонь горел столь ярко, что не оставлял после себя даже пепла. У Гигардала было что сказать и на этот счёт.

– Что не горит, то свято. Простая религия моего народа, состоящая из одной строчки.

Испуганные люди взирали на подбирающееся всё ближе пламя из окон своих домов. Многие из них закрыли себя там намертво, оставив для общения с внешним миром лишь маленькую щель, через которую шмыгали наружу и обратно, пока никого нет на улицах. Когда же болезнь поймала и задушила одного из них, чей труп повис на столбе на всеобщее обозрение, то и эта последняя связь с городом была заколочена намертво. Лишь несколько безумцев продолжали ходить от дома к дому и разносить припасы.

Тоналнан побежала дальше. Даже последнему дураку уже стало ясно, что и этот квартал был обречён. Кто-то начал ломать дамбу в надежде, что речная вода очистит город от болезни. Всё стало только грязнее – маленькие струйки воды превратили большую часть города в хлюпающую под ногами жидкую массу. Царский солдат всадил ему стрелу в глазницу с безопасного расстояния.

Это происшествие многих навело на мысль обратиться к высшим силам. В то время как за заколоченными окнами и дверьми возносили молитвы реке, там, где она превратила в грязь улицы собирались люди куда более безумные. Когда-то давно на берегах реки стоял Гиблолёс. Мостовые люди пытались умилостивить его давно погибших духов богатыми дарами – сначала крысами, кошками и собаками, а затем и пойманными на улице собратьями.

У них ничего не получилось. В конце концов те божества, к которым они обращались за защитой, давно мертвы. Их алтарь стоял на открытом месте, и болезнь всех их задушила, перемолола и развесила по столбам. Хоть дары предназначались не ему, Мехрал принял их. А, заодно, и самих дарящих.

– Если хочешь выжить, ты должна выбраться отсюда. – Произнёс очевидное Гигардал. – В городе осталось слишком мало слепых пятен.

Тоналнан знала это и без подсказок говорящей головы. Белопадь тонула, горела и умирала от болезни – одновременно. Небо разверзлось над ней и выискивало пустым оком остатки Короля Королей.

– Я был им потому, что короли шли ко мне на поклон. Богатейшие дары несли они в горы, чтобы убедить меня помочь им, а не их врагам. Власть – это зависимость одного от другого, и потому назвался я Королём Королей, что правил королями и выбирал, кто из них будет править. Подобные тебе, краденая пища, всегда обижались моим претензиям на столь высокий трон. Глупы вы и жалки, люди, что не осознаёте очевидного. Кто склонился, тем владеют. Простая истина.

– А... – Тоналнан запнулась. – Если я выброшу тебя в грязь?

– Ты моя рабыня. Чешуя и перья могут быть на твоём клейме, но они значат лишь то, кому ты предназначалась. Сейчас же я владею тобой. Даже если захочешь, от меня ты не избавишься. – Засмеялся Гигардал. – Как короли, что считали себя независимыми, ты будешь думать точно то же самое: данью они покупают союзника, поклоном они выказывают уважение, а клятвами и унижением они приносят жертву во имя своих престолов. Потому что власть незаметна, она ускользает сквозь пальцы, если попытаешься её ухватить. Даже у рабов есть отговорки: они думают, что самая важная их часть, душа, для хозяев недостижима, им не запятнать её своими грязными лапами. На деле же эта глупая мысль лишь дальше заталкивает под гнет чужой власти.

Её это не убедило.

– Всегда найдётся причина, почему тебе нужен хозяин. Я не обязан её знать, но о наличии её осведомлён.

Тоналнан была несогласна. Но выкидывать голову не собиралась. "Глупая гордость", – думала рабыня. Так бы сделал ребёнок, а не взрослый человек. Однако, додумать мысль она не успела – внезапно за углом вырос разноцветный шатёр.

Странным образом он даже не запачкался после всех тех бед, что произошли с Белопадью. Он был абсолютно пуст – ни предметов, ни бродяг, что без всяких сомнений бы стали использовать столь уютное место для ночлега. Чуть осмотревшись внутри, Тоналнан нашла люк в полу. Удача улыбнулась ей – кто-то оставил там пусть и немного сухие и испачканные в чём-то, но вполне съедобные припасы.

В тот день она наелась до отвала даже не задумываясь о том, что хозяин может вернуться в любой момент. Чувствовать желудок в кои-то веки полным было слишком соблазнительной идеей. Гигардал закатывал глаза, и Тоналнан отвернула дерзкую голову от себя. Рабыня жутко хотела прекратить все мысли и забыться хоть на немного. Отсутствие сна сводило с ума, и её голова бесконечно гудела.

Ночевала она там же. Тоналнан нашла наверху в шатре какое-то тряпьё и закуталась в него. Она легла у стены и неожиданно обнаружила, что земля была не просто тёплой, а горячей. Рабыня не задавала никаких вопросов. Слишком уставшая, чтобы думать, она просто пользовалась возможностью погреться.

Поспать ей не удалось – голова Короля Королей так и говорила о своём – но усталость странным образом ушла. В какой-то момент голос Гигардала слипся воедино в жидкую, липкую массу, и Тоналнан показалось, что потолка нет. "Горы же упираются в небо", – эта мысль показалась ей невообразимо логичной, – "небо там везде".

"Вот только откуда здесь, в долинах, небо?" Наваждение вскоре пропало, а вместе с ним и полудрёма. Всё же невозможно было заснуть, когда Гигардал говорил. На мгновение ей показалось, что она поняла нечто ранее ей недоступное, но уже забыла.

– Ты когда-нибудь задумывалась, почему существуют горы? Откуда они взялись, для чего служат? – Он не дожидался ответа. – Конечно нет. Они были здесь всегда, а, значит, внимания не заслуживают. Причину существования чего-то найти очень легко – найди то, что позволяет делать этот предмет. Горы позволяют глядеть далеко – значит, они созданы, чтобы знать больше.

Странная логика мелькнула в её мозгу. "Горы существуют, чтобы причинять боль?" И тут же отбросила эту мысль. Очевидно, что горы стоят потому, что...

Гигардал рассмеялся, когда она не смогла найти хороший ответ.

– Боги их создали. – Растерялась Тоналнан.

– Выросли, как лес. – Кивнул он. – Что ещё ожидать от человека? Только глупых ответов на глупые вопросы. Всё, на что вы не можете ответить, по-вашему создано богами. "Непознаваемо", говорите вы, и машете рукой. Лишь бы не знать, лишь бы не мучить себя поисками. Люди глупы. Хуже того – полные идиоты. Ни один из вашего племени не способен увидеть обман, а власть для них неведомая сила, дарованная богами. Ты, рабыня чешуи и перьев, знаешь чуть больше остальных. Но даже твои познания есть ничто по сравнению с тем, что доступно мне. – Гигардал показал рукой куда-то ввысь. – Скажи, почему я их убил?

– Потому что ты демон, Рогатый Жнец. – Ответила Тоналнан. Как не старалась, она не могла разглядеть то, что Гигардал указывал наверху.

– Неверно. Эти люди признали меня своим владыкой, когда склонились предо мной. Я мог выбирать, что делать с их жизнями, и решил их закончить. Но даже если бы они не склонились, я бы их всё равно убил. Какой следует из этого вывод? Их мнение ничего не значит. Власть не признают побеждённые, её берут в свои руки победители. Как я! В тот самый момент, когда появляется выбор склониться или нет человек оказывается в чужой власти. Лишь тогда, когда выбора нет, он властвует над собой. Мне становится смешно, когда корольки говорят, что их подданные должны подчиняться из-за крови, из-за божественной воли, из-за высоты трона или башни или чего-то ещё столь же глупого. Это идиотия, красивые слова, что люди используют из-за незнания истинного положения дел. Они прячутся за ними, как за каменной стеной и не решаются выглянуть за неё и увидеть суть. Обман, обман и обман. Черти видят это без всяких прикрас и заставляют королей склоняться пред собой, а короли ничего не понимаю продолжают считать себя властителями мира. Я Король Королей, ко мне на поклон приходят короли и просят помощи, а на самом деле говорят, что я властвую над ними и пытаются доказать, что они лучше, чем их враги, что их враги должны быть мертвы, а не они сами. Вот что есть власть, краденая пища, а кровь или божественная воля есть лишь красивые слова, чьё право нарушается в тот самый момент, когда король не может властвовать. Горы суть точно то же самое. Людишки видят их и признают как есть. Мы же, обитатели Горнего Мира, смотрим под ноги и понимаем, что есть горы на самом деле. Так что же это, краденая пища?

Тоналнан не знала. И не собиралась.

– Горы существуют, чтобы причинять боль. – Рабыня не вкладывала в эти слова никакого смысла.

– Верно.

Голос его ненадолго затих, и Тоналнан уже было подумала, что сможет заснуть. Но не повезло – голова сообщила о Мехрале и о том, что тот близко.

– Беги к стенам клетки. – Посоветовал Король Королей. – Только в их тени осталось укрытие.

И она полезла по скользкой стене вверх. За ночь изменилось буквально всё: откуда-то явилась яма, куда утянуло дома и город, а забор, казалось, ощетинился ещё большим количеством щитов и досок и солдат за ними и вырос вверх. Но Тоналнан не задавала вопросов. Она слишком устала, чтобы искать ответы на такую ерунду.

На груди её покоился Гигардал и молчал. "Почему он не мог заткнуться всего чуть пораньше?", – вопрошала рабыня, и поднималась вверх, вся перепачканная в липкой грязи. Что в этом такого? Она так много просит?

"Зачем я его несу с собой?" Тоналнан вдруг остановилась на полпути. Оглядывая израненные руки, корягу, что они ухватили в скользкой земле, чтобы помочь подняться выше, она задала себе этот вопрос вновь. Голова лежала у неё на груди и рукой цеплялась за шею. Мелкие кровавые глазки выглядывали из-под обгрызенных пальцев. Это гнилое чудовище показалось рабыне невероятно мерзким.

Она оторвала его от себя и сбросила вниз в порыве гнева. Далеко внизу – что оказалось всего в двух шагах от неё – влажно в грязь шлёпнулся Король Королей. Стало неожиданно легко, словно что-то поднимало Тоналнан в воздух. Она уже привыкла, что Гигардал невыносимым грузом висел у неё на груди.

– Ты моя, краденая пища. – Сказал голос. – Теперь точно.

Тоналнан не поняла. Или же наоборот, почуяла сердцем. Почему-то ей на секунду показалось, что не осталось преград между ней и Рогатым Жнецом. Как город, что стал Мехралом, она сама становилась для Гигардала плотью. "Краденая пища". Как человек, что предпочитал приготовленную на огне еду сырой это существо поедало лишь тех, что его понимали.

"Ведь нельзя же мне съесть камень и утолить голод – я не состою из камня", – мелькнула догадка. Гигардал словно медленно жарил рабыню на костре и готовил для себя ужин. Даже больше – Рогатый Жнец уже запустил в неё зубы. Оставалось понять самую малость, чтобы стать с ним одинаковыми.

"Что не горит, то свято". Гигардал говорил это и смеялся. Он намекнул ей, что знает, и она испугалась, что Рогатый Жнец заглянул так далеко. Ведь ей действительно пришлось бы гореть ярко и сильно за все её грехи.

"Чтобы причинять боль". И это он знал. "Краденая пища", – говорил он часто, но на самом деле понимал и суть. Тоноак из-за сестры терпел многое, а она не замечала. Думала, что страдания его не сильны – ведь пока Тоналнан сама не испытала горя, она даже отдалённо не могла оценить, что пережил брат. Старое престарое колдовство, которое накладывали на близнецов чтобы пернатый змей продолжал кусать свой хвост. Больно всегда было брату, а она высасывала из него всё хорошее.

Всего несколько дней назад она ещё пыталась помогать всем. Такова была её вера, и ей рабыня следовала без всяких вопросов. Лишь когда пропал брат, когда не было того, из кого сосать удачу Тоналнан поняла, насколько же ужасным человеком была она. Ей ничего не стоило верить, когда всё зло доставалось Тоноаку. "Лицемерная дура", – говорила она про себя.

"Раб всегда найдёт повод". И действительно она находила. Рабыня не могла знать этого наверняка, а потому тряслась за своё существование. По глупости думала, что лучше, сильнее мучителей, всех и каждого из них, а оказалось, что те ей лишь играли. Гигардал ей это показал прямо сейчас. Всё один к одному. Погрязнув в своём лицемерном искуплении грехов перед братом, которых она даже не чувствовала, Тоналнан оказалась слепой.

Свобода была уловкой, иллюзией, чтобы Тоналнан забылась. Грех не давал ей уйти – её вера заставляла быть покорной мучителям, помогать им без злобы в сердце. Это – истинная свобода, вот только Гигардал её подменил. Ему и нужно было, чтобы рабыня была покорной, чтобы войти внутрь и съесть её.

Или же наоборот свобода истинна, и рабыня может отбросить оковы в любой момент. Нужно только отрешиться от мира сего и отдаться во власть врагам и неприятелям. Пусть пируют – что ей до них? У неё своя правда.

– Ты – моя. – Говорила голова. – Теперь уж точно.

Тоналнан не сразу поняла. А когда сделала это, ужаснулась. Чтобы он её мог съесть, рабыня должна была быть одинаковой с ним. Она забыла, что не только лишь ей доступно меняться – он затуманил ей разум, обманул. И Гигардал понял её, пока она смотрела не туда. Если Тоналнан не стала подобной ему, то он стал подобен ей.

Тоналнан заслуживала быть съеденной. Потому, собравшись, решила не держать зла на чудовище. Какой смысл плодить грехи? Вину нужно искупать, а не делать лишь больше.

***

На стене было прохладно. Не по погоде ледяной ветер продувал насквозь, и выходившие дежурить на стене солдаты натягивали на себя несколько слоёв одежды чтобы не замёрзнуть. Касьян стучал зубами и угрюмо проклинал сегодняшний день, сослуживцев и особенно тех добровольцев, что царь оставил наблюдать за этим городом. Столь сильна была их вера, что никакие слова до них не доходили. Тёмными вечерами он точил меч в предвкушении, что отрежет Пятаку – этой мрази – ухо.

Впрочем, солдат уже перестал мечтать об этом. Глядя на город он прекрасно понимал, что болезнь слопает всех их гораздо быстрее, чем сбудется мечта о мести. Касьян в какой-то мере даже хотел такого исхода – такая смерть была бы гораздо, гораздо мучительнее, чем от вспоротого живота. Даже плотоедь, на которую он вдоволь насмотрелся в своей деревне, не была столь жестока, как эта дрянь.

Напарник отлучился в кусты и оставил Касьяна одного. Никто уже не пытался сбежать из обречённого города. Давно пора было отменить всякие патрули – все вымерли там, внизу, и только болезнь обитала меж домов. Да ещё туда дул страшный ветер. Солдат запрыгал, чтобы разогреть закоченевшие ноги.

"Какой-то колдун царю помог", – рассказывал Фил, напарник, с которым он ходил по стене. Такой же солдат, как и сам Касьян, хотя ему и повезло гораздо больше. – "Не бывает таких неба и ветра". Действительно, никогда раньше деревенщина, каким он был, не видел, чтобы облака не двигались и кругом стояли на небе, хотя и дул сильнейший ветер.

Фил был убеждён, что маг хотел помочь сдержать болезнь внутри городских стен. Морозом и ветром он не дал ей перекинуться на всё царство. Касьян считал иначе: такой лютый холод был частью проклятья. "Пятака бы сюда", – мечтал он, а Фил поддакивал. Только на стене вдали от остальных они могли говорить то, что думали.

Их было примерно поровну – добровольцев и тех, кому царь приказал остаться. Сначала они прошли через войну с рыцарями, чудом пережили Рогатых Жнецов – а теперь обязаны были умереть здесь на стене, бесславно и бессмысленно. "За что мне это?", – вопрошал Касьян и не получал ответа. А потом перестал. Жизнь несправедлива – вот и всё, что нужно было ему знать.

Добровольцы специально пускали их на убой и слали в город на "проверки". А потом не пускали больных назад. Когда невольники попытались сбежать, кто-то выдал их планы Пятаку. Тихой ночью он с друзьями вырезал мятеж с корнем. Касьяну и Филу повезло – тогда они как и сегодня дежурили на стене.

Впрочем, солдат смирился со своей участью. Ему стоило сделать это давным-давно, когда его забрали к царю в армию, но только сейчас устав от хождения на грани он познал суть. Касьян даже и не думал, что ему станет так легко. Всегда он думал, что нужно цепляться за жизнь, а оказалось, что в этом не было никакого смысла. Солдату даже не нужно было выжить в бою – главное забрать с собой хоть кого-то с другой стороны. Так ему объяснил всё треклятый Пятак.

Фил тихо указал пальцем в город. И действительно, там стояла девушка.

– Стой! – Гавкнул он от холода. – Убью!

Ей было всё равно. Очень давно потеряла смысл даже самая последняя мелочь, за которую цеплялся разум в этом городе. Касьян прекрасно понимал чувства этой девушки, когда доставал меч. И убил её без промедления, если бы не звякнула в голове непривычная мысль.

"Убить врага, а не выжить", – напомнил он себе. Кто же был его враг, как не царь с его проклятым царством?

После неё на земле остался лежать какой-то свёрток. "Это и было её последней каплей?.."

– Пустим её. – Сказал он. А меч не убрал – Фил мог достать свой.

Огромным усилием тот стиснул зубы, чтоб не стучали. В глазах его читалось огромнейшее удивление. Копьё, которым убивали сбежавших больных занимало его руки. Губы его окрасились алым гораздо быстрее, чем успели прокричать о подмоге.

Касьян когда-то жил там, куда войной пошёл царь. Деревенька сидела всего в дне пути от Разлома. До войны рыцари считали её своей, но отправляли людей служить в государеву армию – и потому, когда восстали эта деревня сгорела дотла. "Врагов" не жалели, не сочувствовали и их семьям и близким.

Девушка тихо прошептала слова благодарности и прошла мимо. Касьян посмотрел ей вслед, а затем пошёл попытать своё счастье в отрезании ушей. Пятак слишком долго пытался его убить и давно настал его черед. Когда невольники не захотели убивать своих близких, их стали посылать в бой первым. Их не жалели, не берегли и хотели избавиться от них как можно скорее. Касьян был личным врагом царю – так зачем же продолжать служить ему верой и правдой?

Пятак, конечно же, убил его. Слишком силён был боров. Но Касьян и умирая ухмылялся. В руке сжимал он чужое ухо, а кровью своей испортил врагам их пир.

– Красов

"Начинаю дневник потому, что нашёл колодец. Он такой глубокий, что в нём видно свет с другой стороны".

Шиниж не ожидал, что первой записью в книге будет это. Никогда бы он не подумал и то, что второй может быть рассказ о том, насколько Вотята не любил своих учеников-подмастерий, и как – обожал царя. Из каждого слова о нём сочилось восхищение.

Кроме этой странной и несколько дикой особенности, дневник был испещрён закрывавшими друг друга до нечитаемости заметками, а также непонятными знаками то тут, то там на полях. Чаще всего, впрочем, встречались неровные линии, записанные то от скуки, то в спешке.

Параллельные друг другу засечки разной длины тянулись по бумаге. Порой они складывались в линию, порой, особенно на зарисовках каких-то необычных вещей складывались в новое изображение, придававшее старому, на котором было начертано новый смысл. Будь у Шинижа больше времени, он бы расшифровал этот тайный язык, но пока предпочёл быстро пробежаться по страницам.

"Дорогой мой царь, я не подведу тебя!", – гласили огромные буквы посреди пустой страницы, – "Я знаю, что делать, я знаю, что искать". Шиниж перевернул страницу назад – что же такое нашёл Вотята, чтобы обещать такое царю? Ответ был прост: "В свете я увидел озарение. В лучах солнц всё сгорит потому что ведьмы вернут своё Царство Ночи. Одна из них околдует царя и развалит Стоградье, чтобы забрать обломки туда, откуда они явились. А потом Бладимер умрёт от горя – обе его жены умрут у него на руках".

"Пишу я это затем, чтобы никогда не забыть. Там, куда я хочу окунуться, столько воспоминаний хотят залезть в голову, что доверять своей памяти нельзя. Ведьмы хранят мир таким, какой он есть – они завоевали себе это право в далёкой, далёкой древности. Даже сами они о ней не помнят. Если умрёт хотя бы одна из них, то воспоминания мои останутся без основы, без того, к чему их можно применить. Когда считают стадо овец, вычисление их количества верно. Но если взять лишь вычисление и применить его на другое стадо, то оно теряет смысл".

Шиниж продолжил чтение дальше. "В книгах я узнал о магии и магах. Благодарю царя за подаренную мне Совиную Башню По его велению я превратил её в великую библиотеку. Думаю, я смогу повторить некоторые ритуалы. Если раз за разом рисовать одну и ту же картину в надежде, что изображённое на ней оживёт, если дать безумию управлять собой, повторяя рисунок без конца в тщетном желании родить новую жизни, то оно, существо, должно появиться. Так говорят книги о магии. Я перечитал их все ещё раз, чтобы найти доказательства своим мыслям".

"Снова уснул за чтением. Филька, лентяй, решил, что если я всё равно начну читать книгу с самого начала, то её не нужно возвращать на полку. Теперь я живу в гнезде из древних гримуаров. Мне нужно свободное место, проклятье!"

"Я не нашёл доказательств – книги магов перестали говорить об этом. Возможно, я принял что-то за совсем другое. Ведь действительно, как безумие поможет что-то оживить, если оно никогда и не существовало? Мне нужно вновь заглянуть к нему. Эти глаза расскажут и о будущем, и о прошлом. Некоторые – и о своих бывших или будущих владельцах".

Спустя несколько страниц Шиниж нашёл и упоминание зеркал. В самом начале книги – выходило, что этим Вотята занимался ранее всего остального. "Рисовать на отражающей поверхности кажется мне странным, но, похоже, Филька нашёл в недоступных мне более гримуарах истину. Безумие и впрямь сильнее. С каждой новой картиной я чувствую, что Грина – так я назвал существо, потому что маг с таким именем описал ритуал – становится живее. Я делаю одно и то же, одно и то же, а ожидаю разного исхода. Конечно не происходит ничего нового – я же не вношу изменений в ритуал".

"Крарлен предложил прокопать к нему дорожку. Он протащит мне в башню всё, что я только попрошу – в пределах разумного, конечно. Мне нужно было Пламя – и он дал его мне. Взамен он хотел увидеть то, что внизу. Как я и думал, Пламя пугает его. Он перестаёт быть тут, когда для него не остаётся тени. Ведьмы потому и посадили драконов во всех глубоких пещерах, что хотели не дать ему место, где он бы существовал".

"Зеркал слишком много. Филька сжёг все полотна и принял все меры, чтобы ничего не вылезло из пепла, но места всё равно не хватает. Я согнал вниз подмастерий, чтобы они помогли мне выкопать достаточно хранилищ, где бы я мог хранить свои творения. Крарлен, к моему удивлению, оказался не бесполезен. Он объяснил мне, что я рисовал на зеркалах. Я обязан запомнить. Грина – это болезнь, как и любая магия".

"Собака стала жертвой для другого ритуала. Кажется, кубок и впрямь окрасился синим. Филька сказал, что так и есть, но я не уверен".

"А сегодня Филька сказал, что кубок не изменился в цвете. Всё же привиделось. Ритуал должен был окрасить кубок синим – а собака оказаться внутри. Может быть, лишь разумные существа – которые, очевидно, обладают разумом – могут быть заключены в тюрьме разума? Но я не хочу убивать людей. Ещё не хочу. Есть ещё столько возможных ритуалов – рано ещё отчаиваться".

Шиниж перелистнул десяток-другой страниц. Всего столько хватило, чтобы Вотята захотел. "Рыцаря хватило на целый шар. Ведьмы иногда делают такие. Я заглянул в него, и вспомнил что-то, что не могли показать даже глаза. Оказывается, когда-то давно я взял у ведьмы в долг. И Крарлен тоже. Как я мог быть таким глупым? Это же очевидно! Холстейн не спасал людей, нет. Он всего-то вытаскивал кость из пасти одного зверя и отдавал другому. Ёная – теперь я знаю имя той, что станет смертью этого царства".

"Я не помню, в какой книге это читал, потому существует высокая вероятность того, что её уже не существует. Возможно, этого текста и вовсе никогда не было, а может, Филька опять спрятал что-то слишком далеко от меня. Не важно. Важно же то, что в колдовском справочнике говорилось о народе, которому принадлежала ведьма. Это – варвары хуже тех, что живут в горах. Без солнц их земли полны тени, но не растут там деревья и трава совсем не поэтому. Жаркая болезнь выжигает всё – без долгой ночи, охлаждающей почву было бы только хуже. Странные создания этих земель все изуродованы и полны язв и болячек. У людей же лиловая кожа – то ли проклятие, то ли благословение, что спасает от жаркой болезни. Там же стоят бесчисленные руины храмов и дворцов. Ведьмы возвели их, взяв теневой народ в рабство, а затем забыли и о тех, и о других, и люди разобрали здания на части".

"С севера пришёл караван – потому я и вспомнил о прочитанном в справочнике – и Крарлен купил у торговца несколько кирпичей. Забытые боги благословили храмы, возведённые в их честь ведьмами, и некоторые из камней ещё должны обладать силой горнего мира. Если жрецы пронюхают об этом, то мне крышка. Караванщики сообщили интересную новость: в тронном зале большого круглого дворца на севере Царства Ночи существует племя туземцев, поклоняющееся женскому трупу на одном из трёх престолов. Похоже, ведьм уже пять или шесть десятилетий как стало на одну меньше".

"Филька занемог. Не нужно было подмешивать ему в еду пыль, в которую я перемолол камень из храма Негалы. В прошлый раз, когда я подмешал кусочек храма Ржавого Бога, не было никаких последствий. Мне нужен новый, ничего не подозревающий ученик, чтобы скормить ему размельчённого Сина. Не уверен, что это тот самый Синий Син, но Крарлен клялся, что это кирпич из его храма. Зачем ведьмам было возводить храм своему врагу?"

"Как я и думал, Филька выжил. Негала был одним из трёх царей Царства Ночи. Сестра Ёнаи была его царицей, но отравила его за что-то крайне глупое. С тех пор дворец его – не храм – был ядовитым. Син был вторым мужем той же самой ведьмы. Он убил её, но она выжила, и потому он тоже умер. Это – не Синий Син".

Двадцать страниц Шиниж читал об экспериментах на кошках и как призрак отравленного ученика перекладывал книги с места на место. Одним из артефактов, что брат видел в пепле, оказались сплавленные воедино тысячи кошачьих глаз. Вотята пытался заглянуть куда-то далеко, но допустил где-то ошибку. Согласно дневнику это была ошибка – Шиниж же думал, что безумец совсем спятил. Про Ёнаю больше не было ни строчки. Зашелестели страницы.