Текст книги "Парикмахерские ребята. Сборник остросюжетной фантастики"

Автор книги: Ант Скаландис

Соавторы: Павел Кузьменко,Владимир Покровский,Александр Етоев,Владимир Орешкин,Геннадий Прашкевич,Станислав Гимадеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

– Я не умею возглавлять, – сказал я с усмешкой.

– Вы умеете это, – в его голосе было больше, чем уверенность.

Он наступил левой ногой в свежую свиную лепешку, но не замечал этого. Лица вышколенной охраны были бесстрастны и почтительны.

– Значит, я Личность? – спросил я равнодушно.

– Да. Ход событий убедительно показал это.

– И, оказывается, я принадлежу к основной касте? Самой-самой?

– Да.

– Кто главнее, машина или я?

– Так нельзя ставить вопрос…

– А если я ее сломаю, разнесу по винтикам, что будет? Как тогда все станут узнавать свой балл?

– Вы не сделаете этого…

– Знаете, что я понял за последний год? Пока убегал от вас? Со всеми вашими штучками?.. Что человек рожден свободным.

– Ну и что? – спросил старик. Он явно не понимал, что я хотел сказать.

– А то, – сказал я угрюмо, ничуть не робея перед ним, – что каждый должен сотворить себя сам. И вы тоже… И я… Забавно, не правда ли?!

– Вы не сделаете этого.

– Сам, – сказал я и посмотрел на него. Он не выдержал моего взгляда.

Не отвечал. На лице его выступили крупные капли пота.

Неизвестно, сколько бы продолжалась пауза, но в небе появился еще один представительский аэролет, он спустился рядом с грузовиком, дверь открылась, и с подножки спрыгнул средних лет мужчина в помятых брюках и в простой рубашке с короткими рукавами.

– Джеффри Корнер, ваш предшественник! – вымолвил старик с величайшей почтительностью в голосе.

Мужчина взбежал по трапу в кузов, легкой походкой подошел ко мне и обнял меня за плечи.

– Не обижай их, малыш, – сказал он, – они неплохие ребята.

Он рассмеялся и бросил старику: – Милон, вы хоть видите, на чем стоите?

Старичок посмотрел под Ноги и стал мучительно краснеть.

– Пойдем, малыш.

Мы сошли на землю, и мужчина сказал: – Я рад, что появился ты. Еще один нормальный человек в огромном сумасшедшем мире. Мы долго ждали тебя. Я рад!

Почему-то я сразу поверил ему. Но понял: пока я не осуществлю задуманного, мне нельзя быть до конца откровенным… И я не смогу быть полностью свободным.

– Посмотри, – сказал он, – какое прекрасное утро!

Я взглянул на него, пытаясь понять, станет ли он мне другом?

В стороне почтительно шел старик, так и не вытерев ботинка. Свиньи разбрелись по обочинам, одна нашла лужу, улеглась в ней, излучая довольство. Впереди виднелась огромная пробка из машин.

Я был слегка оглоушен происшедшим, но уже приходил в себя. Я чувствовал в себе силы перевернуть мир. Меня ничто не могло остановить!

Да, утро действительно было прекрасным.

Геннадий ПРАШКЕВИЧ
АГЕНТ АЛЕХИН

Ты спрашиваешь, откуда стартуют ядерные бомбардировщики, приятель? Они стартуют из твоего сердца.

М. Орлов

Опять старая история. Когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему.

Ф. Ницше

I

– Теперь возьмешь?

– И теперь не возьму, – Алехин еле отмахивался. – Козлы! Вообще не беру чужого.

– Чего врешь-то? – наседал на Алехина маленький, глаза раскосые, с подбабахом. Длинные волосы неряшливо разлетались по его кожаным плечам. По плечам кожаной куртки, понятно. – Недавно червонец нашел на дороге? Подобрал. Твой был червонец? – и оглядывался на длинного, смуглого, назвавшегося Заратустрой Намагановым. На голове Заратустры блином сидела гигантская мохнатая кепка. В переговоры он не вступал, как и третий. Тот вообще был как Вий – чугунный, плотный, плечистый. Нос перебит, крив, на плечах потасканная телогрейка. Это летом-то! Видно, и у него вертелись не все колесики.

– Ну, будешь брать?

– Не буду.

– Не за так, за деньги берешь.

– А я и за так не возьму, – отмахивался Алехин от длинноволосого.

Конечно, он мог бы что-то приврать, обвести этих козлов, но Вера его твердо предупредила: еще раз соврешь, больше никогда не увидимся.

Чуть ли не месяц назад предупредила, дала испытательный срок и строго его выдерживала, близко Алехина не подпускала к себе. Срываться изза этих… Козлы! Вот соврешь, волны далеко пойдут. Известно, бросил в дружеской беседе, служил, мол, на флоте, завтра докатится: вражеские субмарины топил. Заметишь ненароком: домик под снос, а не сносят, гады, завтра докатится: Алехин Президента страны забросал телеграммами. Возьмешь с приятелем небольшой вес, на работе мгновенно: запил Алехин, запил по-черному. Не хотел он врать, информация до нужных ушей всегда доходит неадекватная.

С Верой как хорошо складывалось поначалу. Как увидел в приемной у Первого, в тот же день позвонил из автомата. Он таких раньше не встречал. Лицо овальное, гладкое, волосы волнистые, глаза лесные, зеленые. И Вера его отметила, выделила из толпы. Он понимал, у него домик частный, деревянный, на снос, но зато в центре города, с садиком в три дерева, перспективный. Алехин Веру за руку брал, издали показывал свой домик. «Ой, я его каждый день из окна вижу!» Вера жила в девятиэтажке напротив. Он смутился. Домик посреди пустыря, деревянный туалет как на ладони, значит, она и его каждый день видит? Сказал: давай зайдем, у меня кофе есть. Маулийский. Насчет маулийского он приврал, не знал даже, есть ли такая страна, но Вера все равно не пошла к нему – из всех окон видно.

И не врал он Вере. Начал рассказывать: вот я, агент, а она его перебила. Ладошку прижала к его губам: что ты, что ты, Алехин! Не надо говорить! Я же понимаю! Сама видела, как смело ты к Первому шел!

Черт знает что она там себе придумала. А он не врал, совсем не хотел врать, не видел ничего плохого в своей работе. Агент Госстраха. Неплохо зарабатывает. Интересные клиенты. Один математик Н. чего стоит. А Вера как узнала – Госстрах – в слезы. Я думала, ты правда агент. Я тебя жалела, а ты мне врал!

Срок дала. Испытательный. Вот месяц веди себя правдиво, Алехин, сам увидишь, какой интересной станет жизнь.

А что интересного? Не приврешь, не проживешь. Он иногда звонил: Вера, я последний романтик. Она откликалась: ты самый последний враль. Одно одобряла: Алехин читал серьезную литературу. Вера считала, все эти Стругацкие да Прашкевичи, Штерны да Пикули, они до добра не приведут. Увидела у него однажды книжку, он ее к букинистам нес.

Это что? Пришвин? Какой молодец, Алехин. Пришвин правдиво пишет.

А в книжке, он заглядывал, про зайчиков, как снег падает с ветки, какие 183 ветры где дуют и прочая дребедень. Но книжку после того разговора сдавать не стал. Иногда говорил: я вот читал у Пришвина… Вера радовалась.

Дала срок. Испытательный.

Насчет совсем уж правдиво жить, это он сразу знал – идеализация.

Нельзя не приврать, хотя бы для красоты. К тому же сразу пошла непруха. Потерял кошелек с зарплатой. Пикетчики с пустыря (там часто проводились митинги) чуть не сломали его деревянный туалет. Потом в садик на три его дерева опустился НЛО. Сержант Светлаев, милиционер, сам его видел. Большой серебрящийся шар, лучи пускает, движется как хочет – ночью медленно сел на деревья Алехина и серебрился чуть ли не пятнадцать минут. Но милицейский патруль, вызванный Светлаевым, запоздал – НЛО спугнули какие-то полуночники.

Сам Алехин ничего такого не видел, спал. Ему летом страшно надоели митинги. Соберутся на пустыре человек триста и давай орать в мегафоны. Один: как жить без памяти? Другой: лучше склероз, чем такая память! Один: долой Катунскую ГЭС! Четвертый: наш генофонд нуждается в восстановлении!

Про генофонд говорил маленький, рыжий, злой. Видно, сам до времени раскидал свой генофонд по всей популяции, теперь тревожится, требует: освободим угнетенных женщин, вернем наших женщин к домашнему очагу! Алехин ярко представлял себе гигантский очаг, дровишки трещат, вокруг освобожденные женщины, Вера в халатике… И входит этот маленький, рыжий…

Нет уж, обойдемся без общего очага. Гораздо интереснее поговорить с математиком Н. Тот как услышал про НЛО, привез на грузовичке безобразный, отталкивающего вида прибор – вроде гранатомета, в датчиках, с экраном. По экрану бегают зеленые кривые. Алехин подошел – кривые зашкалило. Математик Н. чрезвычайно оживился. Губы толстые, стрижен коротко, ловит за плечо: вам сны снятся? У вас дома шкафы не падают? Вас чувство неуверенности не мучает? Ночью не слышите голоса? И так далее. Известно, математик. Алехин его хорошо знал, сам страховал его имущество. И на прибор покивал:

– Застрахован?

– Зачем? – удивился математик. – Мы эти приборы берем в ремонт, неделю ремонтируем, потом сами полгода пользуемся. В договоре, понятно, указываем не неделю на ремонт, а полгода. Тем и живем. Зачем его страховать?

– Так побьют же. Или утащат. Митинги рядом, а народ всякий.

Алехин не преувеличивал. Митинг митингом, набросают окурков, бумаг, плакатов – это еще ничего. Настоящее хулиганье появилось. Неделю назад его, Алехина, трое встретили в переулке. Этот переулок перекрыт лужей, заперт высокими заборами – за ними стройка, но когда Алехин возвращается с работы, это самый короткий путь. Вот те трое его и встретили в переулке: Заратустра Намаганов в мохнатой кепке, Вий в телогрейке и этот длинноволосый с подбабахом.

Алехин не маленький, на четвертый десяток повалило, знает: попросили закурить – не останавливайся, прибавь шаг. А тут даже не закурить попросили, а сунули под нос что-то вроде игрушки: возьми, дескать, недорого, всего четвертная.

А на ладони у длинноволосого вроде как рак – точеный, тяжелый, может, из меди, может, из латуни. Усики, клешни, всякие псевдоподии, не совсем, наверное, рак, но Алехин и присматриваться не стал. Четвертная, может, и не деньги, но не для него. Хмыкнул: – Из золота, что ли?

Таких, как эти, Алехин всегда недолюбливал. Пропились, рака игрушечного где-то стащили. Торгуются в переулках. А больше всего Алехину не понравились их глаза. Какие-то неживые, без интереса. Предлагают свою игрушку, а в глазах ни искорки. Хоть бы выматерились, и то легче. Думают, наверное, лужа широкая, не побежит Алехин через лужу в ботиночках, а он сам недавно разбрасывал кирпичи. Один сюда, другой туда, если какой и притоплен, он-то знает, где проходит тропа. Готов показать: по воде ако по суху. Потому и не торопился, не выказывал робости. Рака в руки брать не стал, чем-то ему эта игрушка не понравилась.

Похоже, просто литая, даже не механическая. Чувствуя некоторое свое превосходство, подмигнул-длинноволосому: это что ж, закусь под царскую водку? А тот не понял. Вот видно по глазам, не понял. Еще, пожалуй, и про пиво ничего не слыхал.

Тогда смылся Алехин. По воде ако по суху.

Смылся и забыл.

Дел по горло, успевай продлять договора. Если правильно – пролонгировать. Время от времени появлялся в садике математик Н. Сразу за свое: мебель не падает, сны не снятся? А ему как раз Вера приснилась – в одних сапогах, без ничего. Но он такой сон и Вере бы не решился рассказать.

Забыл про тех трех. Оказалось, зря.

Через пару дней торопился. Нет чтобы пойти освещенной дорожкой под девятиэтажками, снова свернул на короткий путь в переулочек. В общем-то, понятно, он не замочит ног. А в переулке опять те трое.

Длинноволосый дергается, подбрасывает на ладони рака: – Вот возьми.

– За четвертную?

– Ты что? Полсотни!

– Растут, значит, цены. – Алехин обиделся, – Это за игрушку-то полсотни? Она ж даже не заводится, дырки для ключика нет. Ну, мужики, я ее на грудь подвешу?

И ухмыльнулся.

Улыбка у Алехина профессиональная, широкая. Чем шире улыбаешься клиенту, тем клиент мягче. И зубы красивые, ровные. Вот по зубам он и получил. Длинноволосый как-то сразу, не раздумывая, дал ему по зубам.

– Ты што? – растерялся Алехин.

И опять ему не понравились их глаза – тусклые, неживые какие-то.

Черт знает что им надо? Может, краденая игрушка, потом не оберешься греха. В драку не полез – трое все-таки. Намекнул: я ведь вас уже видел.

С этой вот стройки, да? Кивнул на забор. Из-за забора торчала стрела подъемного крана. Не надо мне ваших игрушек, козлы! И дунул прямо по луже, потом сушил башмаки, злился. Решил, ну его, этот переулок, к лешему. Известно ведь, если что-то случилось один раз, ищи случайность. Если что-то случилось два раза, ищи совпадение. Но если что-то случилось три раза, ищи врага. Он это слышал из уст Джеймса Бонда, ходили как-то с Верой на видео. Зачем ему враги? Хватит с него случайностей и совпадений. Он и так устает за день, не хватало ему еще зуботычин. Мотается весь день по участку, один пенсионер Евченко скольких нервов стоит, а тут еще это хулиганье. Он как раз в тот день в очередной раз не уговорил пенсионера Евченко продлить страховку. Логика у пенсионера какая-то нечеловеческая: дескать, помру, кому страховка достанется? Алехин: страховка не пропадет, за ваш счет государство станет сильнее, а то, может, отыщутся наследники. Пенсионер Евченко: наследников еще не хватало! А про государство, дескать, я не говорил. Это ты говоришь про государство, Алехин. И быстренько так оглядывается.

И Вера мучила Алехина.

Он у нее был однажды. Квартирка однокомнатная, уютная, сам видел.

Книжки на полках. Среди прочих – Пришвин. Алехин недоумевал, неужели и там про зайчиков? Стенка литовская, за стеклом хрусталь. Немного, но поблескивает. Ковер бельгийский, жалко ходить по нему.

Сегодня, возвращаясь, Алехин как раз вспоминал Верину уютную квартирку. Вот ковер на полу (у него старенькие дорожки), торшер с коричневым абажуром (у него дома металлическая настольная лампа, время от времени бьет током), плед на диванчике… И не застраховано! Он балдел от такой беспечности.

Моросил мелкий дождь. Шнурок на ботинке развязался, шлепал, дергался. По ветровке текло. Алехин поднял воротничок и присел неудобно – подвязать шнурок. Переулок пустой, кто в такую погоду бродит по улицам? Присел, подумал еще: уютная квартирка у Веры, надо повлиять на Веру. Пожар там или воровство, все не будет обижена. Уютно у Веры.

Он хотел бы часто к ней приходить. Когда Алехина пнули, он все еще думал об этом, потому упал неудачно – в грязь. Встал, руки по локоть, хоть полощи в той же луже.

Опять эти трое.

Заратустра Намаганов оброс за неделю щетиной, смотрел тускло, без интереса, кепку надвинул низко на лоб. Неужели еще не продали рака?

Вий стал еще потрепанней, телогрейка совсем мокрая, а он как бы не чувствует этого, даже носом перебитым не поведет. Один этот длинноволосый, что с подбабахом, дергается: сидишь тут, расселся, а он-то думал, это их приятель расселся.

Не походили они на людей, у которых много приятелей, да и обходиться так с приятелями не пристало. Алехин надулся, вытер платком руки (ветровку испачкал). Главное, не дать им спровоцировать себя на драку.

– Если и приятель, – сказал примиряюще, – чего это пинать его так?

И сразу понял: ошибся.

Длинноволосый задергался, рукава засучил.

– А тебе что? Будешь учить нас? Ты лучше знаешь, как нам обходиться со своими приятелями?

И ухватил Алехина за грудки: – Приятелями коришь?

И подпрыгивал, дергался, пытался достать до зубов Алехина, оборачивался на своих корешей: – Приятелями коришь?

Когда Алехин позднее рассказывал мне про случившееся в переулке, он, в общем, ничего не скрывал. Да, трое. Чего лезть в драку против троих? И забор грязный. Его прижали к забору, испачкали всю ветровку.

Он придерживал мужиков: чего, дескать, а услышит милиция! Но им было все равно, особенно длинноволосый бесился. Он, Алехин, запросто мог утопить его в луже, да ведь те двое рядом, черт знает что у них там в карманах Или за голенищами. По рассказу Алехина выходило, что все трое были в. резиновых сапогах Чтобы не сильно пугать длинноволосого, он, Алехин, отступил на шаг, ну, понятно, скользко, упал в лужу. Они вроде как сразу опомнились. Длинноволосый стал помогать, вставай, дескать. А скользко, рука срывается, он еще пару раз падал в лужу. Это сердило длинноволосого: вот не хочет вставать, наклепает потом на нас!

Вроде бы уже втроем стали тянуть, опять уронили. Потом вроде вытащили, прижали к грязному забору, чтобы не упал. Длинноволосый шарфик сорвал с Алехина, грязь с ветровки шарфиком обобрал, а шарфик бросил в лужу. Замарался, дескать. Ты, дескать, ладно, обмоешься. Ты вот рака возьми, не за так, за деньги. Какие деньги? – дивился, отмахивался от длинноволосого Алехин. Вообще не беру чужого. Решил до конца держаться.

Сперва Алехина били, прижав к забору, потом снова повалили в лужу, топтали резиновыми сапогами. Потом из лужи вытянули, опять прислонили к забору.

– Теперь возьмешь?

– А что изменилось-то? – хрипел упрямо Алехин. – Цены упали, что ли? Не надо мне чужого, чужой он мне, этот рак.

– Вот заладил, – у длинноволосого прямо руки опускались. – «Наше – ваше», как попугай. Раз наше, значит, и твое. Не так, что ли?

– Не так.

– А как? – совсем обозлился длинноволосый. – Рак наш, а что твое?

– Ветровка моя, шарфик мой, домик мой, – перечислил Алехин. – Работа моя, земля моя, родина моя.

– Родина? – удивился длинноволосый, даже оглянулся на Вия и Заратустру. – Твоя?

– Ну, наша, – не очень ловко поправил себя Алехин.

– Тебя не поймешь. Твоя – моя, наша – ваша, – ; длинноволосый быстро сунул рака в карман его ветровки. – Ладно, без денег бери. Но на время. Только на время. Только тебе даем. Ты нам сразу понравился. – И не давая возможности возразить, спросил: – А реки, горы, леса, они чьи?

– Мои, – Алехин окончательно запутался. – Наши.

– А море?

– Обское, что ли?

– Пусть Обское.

– Наше.

– А Черное?

– Тоже наше.

– Значит, и твое?

– Значит, и мое.

Черное море, понт Евксинский Алехин любил. Раз пять ездил в Сочи, в Пицунду. Возвращался похорошевший, обаятельный, так говорили его клиентки. А он, загорелый, еще каждое утро тренировал у зеркала улыбку, чтобы действовать на службе наверняка. Черное море – это его море, это точно. Лучшего места, чем этот понт, нигде не найти.

– А лишишься Черного моря, хорошо будет?

Ну, козлы! – Алехин якобы даже рассмеялся. В экологов играют.

Гринпис. Зеленые. Пока что Черного моря хватает и на нас, и на турков, и на румын, и на болгар, как это мы его лишимся? Или они говорят – лишишься? Как это он его лишится? Руки-ноги ему поломают? Так он, Алехин, застрахован, его лучшие врачи будут лечить.

– А вы, – сказал он Заратустре и его корешам, – поедете совсем в другую сторону.

Заратустра и его кореша переглянулись, вроде как не поверили Алехину. Мокрые, телогрейка на Вие прямо раскисла. Рожи тупые. Алехин, прижатый к забору, совсем заскучал. Сейчас бы сидел сухой, чайку бы сварил. Он хныкнул. Получалось, сварил бы сейчас птицу морскую чайку, а он имел в виду чай. И эти зеленые его мучили. Глаза тусклые, без интереса, а гундят, шумят на него: зря, мол, не веришь. Аральского моря вот лишились, Азовского практически лишились, Байкала лишаемся, а еще и Черное потеряем. Вот вспыхнет море и не будет больше его! Совсем никогда не будет.

– Как это вспыхнет? – поразился Алехин их тупости.

– Вот так, – длинноволосый сделал движение, будто чиркнул спичкой. – Пых! И готово.

Алехин якобы даже хохотнул. Обидно хохотнул. Придурки. Море сгорит! Он их за людей уже и не держал – хулиганье, дебилы, подрабатывают на ворованных игрушках. Нашли о чем рассуждать, о море! Пых, и готово! Придурки.

Они видели, что он им нисколько не верит.

– У тебя есть телефон? – спросил длинноволосый.

Алехин помедлил, но кивнул. Телефон был предметом его гордости.

Он, Алехин, стоял в очереди на телефон почти десять лет, а поставили ему «воздушку» в один день и почти случайно. Впрочем, случайности надо самому создавать. В истории с телефоном ему и Вера помогла. Алехин тогда впервые ее увидел, он самолично пробился на прием к Первому. В райкоме особой сутолоки нет, Алехин сперва проник в райкомовскую столовую, а там с какими-то инструкторами в отделы. Тут, главное, вести себя скромно и подобающе. Алехин это умел.

Он дошел до приемной, он вошел в приемную, он чуть – не охнул.

Нельзя сказать, чтобы жизнь Алехина текла скучно, без приключений, всякое бывало, и любовь была. А тут Вера. Ноги длинные, глаза лесные, зеленые, кофточка на ней, юбка – все как на всех, а сама все равно не такая как все. И Алехин ее чем-то привлек. Улыбкой, наверное. Ответив на его улыбку, она пробежала длинным пальчиком по длинному списку и заметила мягко:

– Вы опаздываете, товарищ Алехин.

Он удивился, но виду не подал. Если тут ждали какого-то другого Алехина, значит, поговорят и с ним. Он десять лет просит установить ему телефон, он ждет десять лет, и все безрезультатно. Он, наверное, будет ждать еще десять лет. Алехин так и хотел начать разговор с Первым: сперва заругаться, потом упомянуть Конституцию, потом перейти к своим правам.

Но в таких кабинетах он никогда прежде не бывал. Кабинет был огромен. На окнах портьеры, вдали письменный стол, даже как бы в дымке.

Первый – видный мужчина, шатен, был занят. Как и полагается всем первым, он склонял голову над бумагами. Бумаг перед ним было немного, но, наверное, важные. Алехин сразу подумал: он бы с такой работой не справился. И решил об этом тоже сказать. Сперва заругаться, потом про Конституцию, потом про свои гражданские права, а потом обязательно и про это, что он бы не справился с работой Первого.

В этот момент Первый поднял голову.

Посмотрел он на Алехина устало, но и демократично:

– Входите, входите, товарищ Алехин.

В общем, не строго посмотрел, но поскольку Алехин уже вошел и даже пробился сквозь дымку к его столу, сразу несколько посуровел:

– Это хорошо, что вы к нам пришли, товарищ Алехин. Работы много, работа ответственная, всем нам много надо учиться, товарищ Алехин. Учиться и работать. Работа прежде всего. – Он совсем уже стал строг и спросил отрывисто: – В данный момент над чем конкретно работаете?

Алехин заробел. Он забыл про Конституцию и права, в голове почему-то вертелся пенсионер Евченко, никак не желающий пролонгировать страховые договора, но, чувствуя неподдельный и строгий интерес Первого, он решил не финтить, решил разговаривать правдиво, открыто и сам не понял, как такое сказалось:

– Над вторым томом Пришвина работаю.

– Как? – брови Первого изумленно поползли вверх, он растерянно моргнул. Это позже от Веры Алехин узнал: совсем недавно замом у Первого работал некто Пришвин. Однофамилец того, который про зайчиков. Съели однофамильца за плохие организационные способности, вот Первый и насторожился. Время горячее. Сегодня тебя съели, завтра ты кого-то сжуешь. Может, этот Пришвин вынырнул уже где-то в Обкоме, труды издает, второй том выпустил в свет. Тут осторожность необходима. Осторожность и вдумчивость. Но какая-то пробка в голове Первого перегорела:

– Над Пришвиным? Вот как? Но ведь у него плохие организационные способности.

Алехин тоже растерялся, он не знал раньше, что у Пришвина плохие организационные способности. Ничего такого Вера ему про любимого писателя тогда еще не говорила. Но золотую жилу он уже интуитивно нащупал. Он не желал упускать инициативу. Он возразил Первому:

– Да, организационные способности плохие, но природу хорошо пишет.

Первый совсем растерялся:

– Да, природу хорошо пишет, но организационные способности плохие.

Так они вели беседу, дивясь друг другу, потом Первый опомнился:

– Это хорошо, что вы именно к нами пришли, товарищ Алехин. Вместе учиться будем. Нам много надо учиться. – И спросил: – Чай? Кофе?

– Кофе, конечно, – совсем осмелел Алехин.

– Почему конечно? – не понял Первый.

– Я из отпуска. С Черного моря еду, полстраны проехал, нигде не купил кофе.

– Почему? – удивился Первый.

– Да нет нигде кофе, – удивился Алехин.

Первый, уже нервничая, нажал на звонок.

– Верочка, – насупясь, спросил он длинноногую секретаршу, – у нас что, нет кофе?

Верочка видела, разговор в кабинете идет деловой. Она сказала: есть у нас кофе, не может не быть у нас кофе. И даже волосами взметнула как-то по-особенному.

– Две чашки, – сказал Первый. И добавил: – И две банки. Растворимого. – И укоризненно уставился на Алехина: – Это вы верно, товарищ Алехин, природу пишет хорошо, но организационные способности плохие.

Алехин прежде никогда не задумывался об организационных способностях писателя Пришвина, но Первый говорил убедительно. Алехин ему, пожалуй, верил. Но из принципа все еще возражал: организационные способности плохие, но ведь природу хорошо пишет. А сам ел глазами Верочку, пока она ставила на стол подносик с чашками и банками.

Юбка у Верочки была длинная, с длинным разрезом. При ходьбе разрез вдруг расходился, но ничего такого Алехин никак не мог ухватить. Зато Первый не без укоризны пододвинул к нему банки с растворимым кофе.

Если есть проблемы, товарищ Алехин, прямо к нам. Решим проблемы.

Сработаемся. Я чувствую, сработаемся. Сейчас какие проблемы есть?

Телефон. Решим проблему. Верочка, запиши. Проследи, Верочка.

Алехин не знал, что там было. дальше, когда в кабинете появился настоящий Алехин, но его это и не интересовало, потому что телефон ему поставили на следующий день. Он подозревал, без Веры тут не обошлось, и в тот же день позвонил Вере. А эти кореша еще сомневаются, есть ли у него телефон!

– Есть у меня телефон, конечно.

Длинноволосый отпустил его и пошлепал прямо по луже. Только сейчас Алехин увидел стоящий в конце переулка черный низкий автомобиль, почти сливающийся с сумерками. Явно иностранная марка. Угнали, козлы. Под ложечкой у Алехина заныло. Море вспыхнет, вода загорится… Козлы!

Длинноволосый вернулся. Глаза такие же тусклые, но дергался попрежнему и нес в руках аппарат. Никаких проводов за ним не волочилось, но Алехин понял, что это и ни к чему. Аппарат ВЧ, он видел такие.

– Вот, позвони, – совал ему трубку длинноволосый.

– Куда?

– Как куда? Домой позвони.

– Я же один живу. Кто мне ответит?

– Ну уж не знаю. Ты позвони.

Они меня тут придержали, мелькнуло в голове Алехина, а их кореша шмонают мое добро. Я им сейчас устрою.

Держа аппарат так, чтобы не виден был диск ни Заратустре, ни Вию, ни длинноволосому, Алехин набрал номер сержанта Светлаева. Длинные гудки.

– Ты домой, домой позвони! – прикрикнул на Алехина длинноволосый.

Криво ухмыльнувшись, Алехин нехотя набрал свой номер. С придурками сам станешь таким.

Длинные гудки.

– Ну вот… – снисходительно начал Алехин, но в трубке что-то щелк191 нуло, и из темной бездонной мглы, так ему показалось, из каких-то невероятных глубин, вряд ли вместимых в его домик, до него донесся низкий замораживающий голос. С исключительной, с парализующей убедительностью он произнес:

– Горит, Алехин, вода. Горит, к сожалению.

– Какая вода? – ошеломленно переспросил он.

– Морская вода, Алехин.

Связь оборвалась. Длинноволосый забрал у Алехина аппарат. Все трое сгрудились перед Алехиным.

– Ты тяжелый мужик, Алехин, – сказал длинноволосый. – Никак до тебя не доходит. Вот ты что такое несешь? Вода не горит!

Все трое они даже уже не ухмылялись, даже, кажется, жалели Алехина. Ну ты что это так? Вода не горит! Думать же надо.

– Слышь, ребята, – дошло наконец до Алехина. – Если и горит вода, я-то здесь при чем? Черное море вон где, а я в Новосибирске.

– Тебе сколько лет? – спросил длинноволосый.

– За тридцать перевалило.

– Медленно взрослеешь, Алехин. А время требует, быстро надо расти. – И похлопал Алехина по карману ветровки: – Смотри, рака не потеряй. За так даем, но на время. Мы еще тебя встретим, а сейчас проваливай, надоел. – И пальцем потряс под носом Алехина: – Не передумай смотри! А чего – не передумай? Спрашивать, впрочем, Алехин не стал, бросился к своему домику. В садике чуть не налетел на идиотский прибор математика Н. Понаставил под ногами, а приборы не застрахованы.