Текст книги "Парикмахерские ребята. Сборник остросюжетной фантастики"

Автор книги: Ант Скаландис

Соавторы: Павел Кузьменко,Владимир Покровский,Александр Етоев,Владимир Орешкин,Геннадий Прашкевич,Станислав Гимадеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА
Сборник остросюжетной фантастики

Ант СКАЛАНДИС
ДОБЕЖАТЬ ДО БУЛОЧНОЙ

– Добежал бы до булочной, – сказала жена, – в доме хлеба нет ни куска. И на вот, заодно двадцать пять рублей разменяй.

– Хорошо, – сказал я. – Два батона и половинку черного? Ставь суп разогревать.

– И не задерживайся нигде!

– Ладно, Танюшка. Сейчас без четверти – в пять буду. Напротив только загляну. Вдруг коньяк дают.

Но я не добежал до булочной. Меня подстрелили раньше.

Сначала, еще в подворотне, остановил милиционер. Он был с огромным «демократизатором» на левом бедре и с белой почему-то кобурой – на правом.

– Сюда нельзя, – сообщил он коротко.

– Чего это? – удивился я.

– Работают там, – все так же коротко и уже совсем непонятно объяснил он. Достал из кармана пачку дефицитнейших сигарет и неторопливо закурил.

Я выглянул в переулок. Он был оцеплен со всех сторон. Справа, у перекрестка, толпились какие-то люди, машины и торчал посреди улицы невесть откуда взявшийся ларек «Союзпечать». Никогда здесь не было этого ларька.

– Вам куда? – спросил милиционер.

– Да мне до булочной только. Вон она, – я показал рукой на ту сторону перекрестка.

– В обход, – резюмировал он.

– Долго, – пожаловался я. – Жена ждет.

– Смотрите, – сказал он неопределенно.

И я рванул вдоль по переулку.

Тут-то и началась стрельба.

Толпа у перекрестка рассыпалась. Взревели моторы. Зазвенели, разбиваясь, стекла. Откуда стреляют, было непонятно. Я инстинктивно пригнулся и побежал как можно ближе к стене дома. Крики и выстрелы не прекращались.

Добежав до угла, я был вынужден отлипнуть от стены и, максимально ускорившись, пересекать площадь по диагонали. Я говорю «площадь», потому что это действительно маленькая площадь, с нее уходят пять переулков, а не четыре, как с обычного перекрестка. Есть такая в Москве.

Машина, потрепанная пятерка-«Жигули», появилась сбоку и совершенно внезапно. Взвизгнули тормоза. Я косо обернулся и вильнул в сторону, не снижая скорости бега. В этот момент грохнуло еще несколько выстрелов. Что-то толкнуло меня в плечо, а затем – в голень. И я упал.

Но уже через какие-то секунды был подхвачен и буквально вброшен в машину, в тот самый «жигуленок», на заднее сиденье. А открывший переднюю дверцу спиигул водителя вправо, тот неловко завалился на бок, уронил голову на щиток, и я с ужасом увидел застывшие глаза и большую с запекшимися краями дырку у него во лбу. Рядом со мной плюхнулся еще один человек, по счастью, живой.

Все это происходило так быстро, что соображать было просто некогда. Да и от боли, признаться, темнело в глазах. Машина тронулась, за ней бежало сразу несколько милиционеров. Потом один из них остановился и принялся стрелять в нашу сторону с двух рук, как Бельмондо.

Две или три пули щелкнули о багажник. Потом, поорав тормозами в тишине переулков, мы выскочили на Садовую и понеслись с уже совершенно безумной скоростью. Труп от резких поворотов сполз на пол и лежал там очень тихо.

– Едут? – спросил водитель, не оглядываясь.

– Едут, – ответил сидящий рядом со мной и глядящий назад неотрывно. Это был крепко сложенный парень лет двадцати пяти, весь «вареный».

Водитель выругался.

Мне было отчаянно больно. Я посмотрел на свое левое плечо. Рубашка промокла насквозь, из-под короткого рукава темные струйки сбегали вниз до самой кисти. Левая штанина джинсов ниже колена тоже была бордовой и прилипла к ноге.

– Дурак, – сказал «вареный», явно обращаясь ко мне, – не мог другую рубашку надеть?

– А что, – поинтересовался я, – теперь стреляют во всех, на ком красные рубашки?

– Он еще шутит! – хмыкнул водитель. Потом спросил: – Очень больно, Кирюха?

Я догадался, что это я – Кирюха, и ответил: – Очень.

– Скоро приедем, – успокоил он.

Мы мчались, как сумасшедшие, и количество преследовавших нас милицейских машин возрастало на каждом перекрестке.

– Куда приедем? – полюбопытствовал я простодушно.

– А тебе куда надо? – улыбнулся «вареный».

– Да мне вообще-то только в булочную, – признался я честно.

Они оба захохотали. Оценили юмор.

Потом от очередного резкого поворота я на какое-то время потерял сознание, а очнулся, когда, со страшным скрежетом «поцеловав» стенку, мы влетели во двор и зарылись между двух мусорных контейнеров.

– Идти можешь? – спросил «вареный», выскочив наружу и распахивая передо мной дверцу.

– Постараюсь, – сказал я и, морщась от боли, вылез.

Но пришлось не идти, а бежать, и в подъезде я упал, сраженный одним видом крутой лестницы. Они меня подхватили, причиняя еще большую боль, и понесли. Через пустую квартиру, которую «вареный» открыл ключом, мы проникли на другую лестницу, широкую и гулкую, миновали старинный парадный подъезд и на улице загрузились в лимузин со шторками и затемненными стеклами, кажется, «ЗИЛ». И когда глаза пообвыклись в полумраке, я увидел, что «вареного» с нами нет, тот, что был за рулем «Жигулей», сидит теперь впереди, рядом с шофером, а справа от меня располагается смуглый восточного вида человек в темных очках и строгом костюме, слева же – симпатичная девушка в короткой юбке и легкой кофточке. Ехали мы теперь не торопясь, о погоне не могло быть и речи.

– Сильвия, – сказал смуглый, не поворачивая головы, – помоги человеку. Видишь, он весь в крови.

Девушка кивнула, полезла в свою сумочку, достала скальпель и ловко распорола мне рукав рубашки и левую штанину.

– Откуда он, Гуня? – спросил смуглый у бывшего водителя «Жигулей», имея в виду, надо полагать, меня.

– С сорок пятого.

– А-а, – протянул смуглый и что-то спросил на незнакомом языке.

Никто ему не ответил, и я покрылся холодным потом: вопрос был ко мне.

– Спокойно, малыш, – сказала Сильвия, решившая, что это она сделала мне больно.

Смуглый снял очки. Белки его глаз казались ослепительными.

Зрачки сливались с радужкой. Он сверлил меня взглядом и четко, по слогам произносил фразу, звучавшую для меня полнейшей абракадаброй.

Переход на русский был внезапным:

– Ты куда бежал-то, фуцин?

Последнее слово я не понял, но понял, что врать глупо, и я сказал:

– В булочную.

Здесь публика была другая – никто уже не засмеялся.

Все помолчали. Потом смуглый подытожил:

– Накладка.

– Убрать? – деловито поинтересовался тот, кого звали Гуней.

– Не здесь, – уклончиво ответил смуглый.

В этот момент Сильвия достала шприц, и, еще не почувствовав укола, я вновь потерял сознание.

Пришел в себя от ласковых поглаживаний по ноге. Боль отступала.

– Да не возись ты с ним, – ворчал Гуня. – Он уже, считай, жмурик.

– Тихо ты, он очнулся, – отвечала Сильвия.

– А я и ему скажу. Слышь, парень, ты потянул локш. Понимаешь? Ну, то есть дело твое – труба. Не подфартило. Бывает. Так пусть девочка отдохнет, чем тебя холить. А?

– Да пошел ты!.. – обозлилась Сильвия. – Проживу как-нибудь без дурацких советов. Этим… приговоренным к смертной казни, исполняют же их последнее желание.

«Хороший разговор, – подумал я. – Что же дальше-то будет?» И так подумал, словно все это меня и не касалось. Сознание заволакивало приторным туманом подступающей слабости. Боль уходила. Сильвия сидела у меня в ногах и доступными ей способами лечила мой измученный организм. Ее пальчики и ее губы поистине творили чудеса.

Внезапно заговорил молчавший всю дорогу шофер:

– Почти приехали. Так что судьбу этого чудака будет решать шеф. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – кивнул смуглый.

Сильвия не имела возможности ответить, а Боб длинно и злобно выругался.

Мне стало совсем хорошо. Не болели уже ни рука, ни нога.

– Сильвия, – прошептал я, – после этого можно и умереть.

– Дурачок, – сказала она с нежностью и тихо засмеялась. Совсем как моя Танюшка.

И мне стало безумно стыдно. Я вспомнил, что вышел всего лишь за хлебом, что она ждет меня, волнуется, злится, куда я опять пропал, наверняка думает, что стою в очереди за вином, а суп уже разогрелся, он уже кипит, и Танюшка забыла его выключить, ах, господи, он же будет невкусным, суп нельзя кипятить, и Лидочка уже пришла с тренировки и спрашивает, где папка, а папка – раненый! – сидит в правительственной машине, развлекается с чужой женщиной и едет туда, где его должны убить… Черт возьми, да сколько же времени прошло?!

Я посмотрел на часы. Прошло всего девятнадцать минут, как я вышел из дома.

– Я могу позвонить? – вопрос вырвался непроизвольно.

– Нет, – лаконично откликнулся смуглый.

А Гуня не удержался: – С того света позвонишь.

Мы тормознули в незнакомом мне районе на тихой, очень зеленой улице у старинного особняка, окруженного высоким забором. Милиционер, вышедший из будки у входа, козырнул нам и, открывая калитку, миролюбиво спросил, показывая на меня: – Что случилось?

– Да вот, – пояснил смуглый с обворожительной улыбкой, – шел, споткнулся, попал под колеса. Теперь уже все нормально. Спасибо.

Мы прошагали по тропинке, выложенной каменными плитами (я снова начал ощущать боль), и вошли в дом. По шикарной лестнице поднялись на второй этаж. Высокие белые с золотом двери распахнулись сами собой. Из глубины зала появился человек во фраке и сообщил, указывая на дверь в дальнем правом углу: – Сергеев ждет вас.

Шеф оказался вопреки ожиданиям не представительным мужчиной, сидящим в окружении многих телефонов за массивным столом в просторном кабинете, а довольно молодым человеком в легкомысленных вельветовых джинсах и свитере. А комната была небольшой и довольно скупо обставленной: компьютер, два кресла, столик, стул, пальма в кадке перед большим зашторенным окном.

– Дело сделано, – доложил шофер лимузина.

– Спасибо, ребята, – сказал Сергеев. – А это кто?

Ответил смуглый, перейдя на свой немыслимый язык. Он говорил довольно долго, а Сергеев отвечал ему, вновь слушал, качал головой и смотрел на меня заботливо и грустно.

– Все, – сказал он наконец. – Идите. И чтобы больше я о вас никогда не слышал.

Все четверо кивнули. Сергеев нажал кнопку на дисплее, в стене открылась потайная дверь, и они ушли. Сильвия на прощание улыбнулась и помахала мне ручкой.

Сергеев нажал другую кнопку, отчего шторы разъехались в стороны, и молча подошел к окну. Я подошел вместе с ним.

За окном шумел город. Но это была не Москва. Незнакомые контуры зданий, непривычные марки машин, вывески, рекламы то ли на немецком, то ли на голландском (я не силен в языках)… И вообще там была ночь, море огней, и падал дождь. И смотрели мы на город не со второго этажа, а сильно выше. Все это было уже слишком. Удивляться не осталось сил. Нога болела, рука ныла, голова кружилась.

– Я могу позвонить? – нарушил я молчание первым.

– Отсюда – нет.

– А оттуда? – я начинал злиться.

Честно говоря, я ожидал, что он ответит мне: «Откуда оттуда? Это же видеоокно. Иллюзия». Но он сказал другое.

– Из Копенгагена? Пожалуйста. Только смысла никакого. Видите, со временем неувязка… Вы и жену-то дома не застанете. Или застанете, но вместе с собой.

И нога, и рука – все заболело у меня с новой силой. И голова заболела тоже.

– Тогда отпустите меня, пожалуйста.

– Куда?

– Домой, разумеется. Я сам возьму такси.

– Разумеется, домой… – повторил Сергеев раздумчиво.

Потом достал из кармана трубочку, вытряс на ладонь пару ярких капсул и откуда-то из компьютера извлек стакан воды.

– Нате, выпейте для начала. Чего мучиться-то?

Я покорно выпил. Мне было уже все равно. И тут же почувствовал, как до дрожи щекотно из тела стали вылезать пули. Одна за другой они упали на пол, а ранки стали на глазах рубцеваться.

– Понимаете, – сказал Сергеев, – я как раз думаю над тем, как вас отправить домой.

– А что, я не могу просто выйти обратно и уехать?

– Можете. Но только мы с вами в Дании, и времени уже чуточку многовато.

– Сколько?! – я в ужасе посмотрел на часы.

Прошло всего двадцать шесть минут.

– Не берите в голову, – сказал Сергеев. – Здесь уже поздний вечер. К сожалению. По московскому времени. А вам еще два часа лету. Погодите минутку.

Он набрал какой-то номер и заговорил по-датски. Или по-немецки.

Выслушал ответ. И отключился.

– Слушайте меня внимательно. Примерно через час вас отвезут в аэропорт. А в Москве, в Шереметьеве-два наш человек будет ждать вас на красном «фольксвагене». Запишите номер. Он доставит вас к дому минут на пятнадцать – двадцать позже того момента, когда вы из дома вышли. Ничего быстрее и проще предложить вам не могу. Извините.

– А как же на границе? – задал я самый важный для гомо советикуса вопрос.

– Я подготовлю вам документы, успокойтесь. Примите душ. Расслабьтесь. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду, что-нибудь поесть, выпить, если хотите… Ну, и для дома. Куда вы там шли?

– В булочную, – сказал я быстро. – Так что, если не трудно, хлебушка не забудьте.

– Не забуду, – улыбнулся он. – Идите мойтесь.

Когда я вернулся в комнату, Сергеев снова разговаривал с кем-то через компьютер. На этот раз по-русски.

– Почему не уложились, можешь мне объяснить?

– Да пойми ты, дорогой мой, все очень сложно.

– Это слова. Давай конкретно. Буш дает добро?

– Буш дает. И Коль, и даже Тэтчер…

– С кем напряженка? С Ельциным?

– Ну, конечно, с Ельциным.

– Что ж, не впервой, прорвемся. Удачи тебе.

Я понял, что услышал не совсем то, что мне надо было слышать.

– Товарищ Сергеев!

Обращение прозвучало ужасно нелепо. Он обернулся. Лицо его было усталым и печальным.

– Товарищ Сергеев, те, в машине, хотели меня убить. А вы?

– А я не хочу. Почему я должен вас убивать? Потому что вы слишком много знаете? Вот бандитская логика! Но я-то не бандит! Я не боюсь разоблачения. Ну, расскажете вы про все. Кому расскажете? Жене? Жене, конечно, расскажете. А еще кому? Милиции? КГБ? Газетчикам? Телевидению? Ну, подумайте сами.

Я подумал и понял: не расскажу. И спросил: – А вы кто? Пришельцы?

– Сами вы пришельцы! – обиделся Сергеев. – Мы тут живем раньше вас.

– Так, значит, вы боги?

– Господи, кто такие боги? Могу вам признаться честно: нет, это не я сотворил этот нескладный мир. Какие еще вопросы? У вас до отъезда двадцать минут.

– Вы управляете миром?

– Нет.

– Но вы держите его под контролем?

– Да, насколько это возможно. Так делают все, у кого есть власть.

– Но вы не даете миру погибнуть?

– Вы правильно понимаете наши цели.

– Так вы можете гарантировать, что мир не погибнет?

– Гарантию, молодой человек, может дать только страховой полис.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно, – он достал сигареты, и мы закурили.

– Ой, а можно здесь, в Копенгагене, купить сигарет?

– Хороший вопрос. Можно.

– Какие же методы используете вы для контроля ситуации?

– Разные.

– Например, убийства.

Он пристально посмотрел на меня.

– Вы хотите знать, что случилось сегодня возле вашего дома.

– Разумеется.

– Законный интерес. Так вот. По нашему заказу московские гангстеры убрали одного человека. Мы воспользовались редким случаем: днем в центре города ведется съемка фильма со стрельбой. И наш выстрел был бы никем не замечен. Если б не вы. Во-первых, пришлось сделать три выстрела, а во-вторых, вас оттуда пришлось увозить. Вот и все.

– Нет, не все. Кто был тот человек, которого вы убили?

– Это был страшный человек.

– А те, кто его убивал, – не страшные?

– Не настолько.

– Ах, не настолько! Скажите пожалуйста! А если я сейчас сделаюсь страшным настолько, вы и меня убьете? И вообще: часто вы убиваете людей, с вашей точки зрения страшных? Каждый день? Каждый час?

– Да помолчите вы! – он прикурил вторую сигарету от первой и посмотрел на меня, как на незваного гостя, которого вынужден терпеть. – Что вы лезете не в свое дело? Что вы «рога мочите», как говорят наши друзья-гангстеры? Ну, что вы способны понять в нашем деле вот так, наскоком? Я бы вам объяснил, да некогда уже… А этот человек, труп которого вы видели в «Жигулях», да он бы… да он мог завтра всю нашу… вашу страну в крови утопить, поймите вы, черт возьми!..

– Один человек? Никому не известный?! Да каким образом?!

– Господи, да какая разница, каким образом! Вы что, думаете, это так сложно? И потом, кто вам сказал, что он никому не известный? Вы хоть про краснорубашечников-то слышали, товарищ в красной рубашке?

Я прикусил язык. Я действительно слишком многого не знал. Но дело было не в этом. И я не сдавался.

– Послушайте, а как-то по-другому нельзя было? Ну, увезти его кудато, спрятать, подкупить?..

– Санкта симплицитас! Неужели вы думаете, что я не искал другие варианты? Вы что, правда меня бандитом считаете, которому проще всего убить человека – и дело с концом… Да я себе мозги на этой проблеме вывихнул!

И тут я понял.

– Вам нельзя было его убивать? Правильно?

– Ну, конечно, нельзя, черт вас всех подери! Конечно. Убивать вообще никого нельзя. Просто нервы иногда не выдерживают. Особенно когда долго за такими людьми наблюдаешь… Слушайте, вам пора. Вы на самолет опоздаете, а вас жена ждет.

– У меня еще десять минут, – сказал я жестко.

– Поедете пораньше. Вам еще сигарет купить надо. Да что сигарет! Вот вам деньги, – Сергеев протянул увесистую пачку, – купите все, что надо. Здесь это быстро можно сделать.

– Спасибо, – сказал я, ошалело гладя на незнакомые цветастые банкноты и мысленно прикидывая, сколько же тут в пересчете на доллары. – Но вы меня не сбивайте. Я спросить хотел, что вам теперь за это будет.

– За что? – вздохнул Сергеев.

– За убийство.

– Слушайте, – он закурил четвертую, по моим подсчетам, сигарету, – вы куда бежали? В булочную? Ну, так и бегите в булочную. А то там весь хлеб кончится, жена ругать будет.

– Не хотите говорить, – обиделся я, – не говорите. А что вы меня этой булочной тыкаете? Да женой, которая ждет. Что булочная, что жена, когда тут решается судьба цивилизации?!

– Стоп, стоп, стоп! Вы что же это, дорогой мой, другим мораль читать, а сам? Какая, к черту, судьба цивилизации?! Нет, между прочим, ничего важнее, чем добежать до булочной, купить хлеба и вовремя – подчеркиваю, вовремя! – вернуться домой, чтобы жена не волновалась. Я вам это совершенно серьезно говорю. И не мочите рога, дорогой мой.

И тут вошел человек и сообщил, что машина ждет внизу. И мы поехали. И накупили в магазинах много всякой всячины (в пересчете на доллары у меня оказалось две с половиной тысячи), и не опоздали на самолет компании «САС», в котором я замечательно провел время, и от Шереметьева меня с ветерком домчали до центра, и уже на Садовой мой водитель вдруг сказал: «Время пошло», и я с удивлением обнаружил, что уже снова пять часов вечера пятнадцатого июля, как было тогда, когда я выбежал за хлебом.

На площади все так же толпились люди, милиции стало больше, но теперь я разглядел и съемочную группу: оператора с камерой, ассистентов, а возле ларька даже актеров с пистолетами.

И я вдруг вспомнил, как этот немыслимый Сергеев в Копенгагене уже вдогонку кричал мне: – Пожалуйста, не забудьте, самое главное для вас – это добежать до булочной!

«Что он имел в виду? – размышлял я. – Вдруг это была просьба, очень важная просьба, имеющая буквальный смысл?» И я сказал водителю «фольксвагена»: – Вы не подождете минуточку? Я до булочной добегу.

Он улыбнулся и кивнул.

Нет, на этот раз в меня не стреляли. Более того, в булочной был хлеб и черный, и белый. Еще более того, я вспомнил, что там, в Дании, забылтаки купить хлеба. Представляете, забыл! И я был счастлив, что вспомнил теперь.

Я уже выходил из дверей булочной, когда вслед за выстрелами раздался оглушительный треск и сразу после – взрыв. Я пулей вылетел на улицу.

Люди на площади кричали и разбегались в разные стороны, от ларька «Союзпечать» остались рожки да ножки: сломанный остов, битое стекло, горы макулатуры, рядом горел покореженный грузовик, «фольксвагена» нигде не было видно.

Мне сделалось страшно, как еще никогда в жизни. Прижимая к груди два батона и половинку черного, я побежал в самое пекло.

– Куда ты прешь, придурок?! За что тебе деньги платят?! – услышал я грубый голос сзади, и через секунду был схвачен крепкой рукой.

Еще немного, и я налетел бы прямо на камеру.

– Снимаем! Снимаем! – зычно кричал режиссер, возвышаясь над операторской тележкой. – Все отлично, ребята! Снимаем!

Детина-ассистент подтолкнул меня в безопасную зону, и я увидел красный «фольксваген». Он стоял по ту сторону перекрестка, и водитель махал мне рукой.

– Это все нам? – спросила моя Танюшка, когда мы втащили в квартиру последние три коробки и я попрощался с агентом Сергеева.

– Да.

– Костюм на тебе новый, – задумчиво констатировала она.

– Погоди, сейчас все расскажу, ты не поверишь.

– Конечно, не поверю. Хлеба-то купил?

– Вот, – показал я на один из пакетов, куда подпихнул хлеб.

– И сдачу принес?

– Есть немножко, – я вытащил из кармана оставшийся ворох датских крон и сиротливо затесавшийся среди них четвертной.

– Ну вот, так и не разменял. Вечно ты что-нибудь да забудешь!

Я виновато развел руками. Потом спросил:

– Сбегать?

– Да уж не надо, – сказала жена.