Текст книги "Братья Стругацкие"

Автор книги: Ант Скаландис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

Но это определённо начало 80-х, когда Елена Ильинична ещё пыталась как-то бороться с вредной привычкой мужа. В последние лет пять она уже устала, смирилась и пила вместе с ним, но только вдвоём. В компаниях, с друзьями – практически никогда. Вообще АН не любил и по большому счёту не умел пить в одиночку. А ведь это один из самых главных признаков алкоголизма.

И, наконец, впечатления врача.

Вспоминает Юрий Черняков:

«Удивительная особенность его творчества. Вот заканчивается у них с братом работа, рукопись готова, отлежалась, и возникает жуткая депрессия. В эти моменты АН был совершенно неуправляем… Месяц-полтора – совсем глухое, депрессивное состояние, всё плохо, и тут болит и там болит, и глухое совершенно пьянство… В эти моменты мы с ним ругались, вот он сидит в этом своём кресле, а я хожу и долблю его: „Ну, что за хреновину вы порете!“ И он всё это терпит, всё это глотает. В очередной раз я прихожу, начинаю свою проповедь, и вдруг он рявкает. Значит, это появилась новая идея, или письмо от БНа, звонок от него или ещё что-то…

И так было каждый раз, кроме „Жидов города Питера“. После них уже не было отката, вся обстановка стала постоянно депрессивной.

А году примерно в 1988-м я предложил ему перейти на фармакологические антидепрессанты. Привёз лекарства. Он даже попробовал. Но эксперимент оказался недолгим. Через несколько дней, встретив меня, он разлил коньяк по стаканам, разбавил, как всегда, чем-то и сказал:

– Знаешь что? Лучше я буду вот так лечиться».

Теперь попробуем подытожить.

В конце семидесятых он ещё сам, по собственной инициативе иногда пытается отказаться от алкоголя на длительное время. Доказывает себе, что может, или хочет больше работать, или просто пугается ухудшения самочувствия и приступов депрессии.

Вот строчки из письма БНа сразу после встречи нового 1978-го года:

«То, что ты не пьёшь – это титанизмус и гигантизмус. А насчёт курения – когда приедешь, даю клятву, что буду курить не больше тебя! Пусть это будет мой вклад в эпопею воздержания».

Не пить на Новый год – это действительно подвиг, и раз уж удалось, дальше будет легче.

После приступа мерцательной аритмии в 1979-м он подробно выспросит у Юры Чернякова, чего и когда ему нельзя. Поймет, что в принципе пить можно, равно как и курить, и очень скоро вернётся к любимым занятиям. С этого момента Юра станет вторым для АНа человеком в жизни, который будет владеть искусством заставить его не пить. Он будет объяснять, для какого именно лечения это необходимо, на какой срок и что ожидается в качестве результата. АН терпеть не мог чувствовать себя болваном. «Ты мне объясни, – говорил он, – почему я, взрослый человек, должен ухудшать свою жизнь».

Сильная формулировка! Но Юра научился объяснять и это. И начал оберегать АНа даже эффективнее, чем его прежний «сторож» – брат. Всё-таки этим проще заниматься, когда живешь в одном городе.

Вообще первенство в вопросе моратория на питие, вне всяких сомнений, принадлежало БНу. И это был не его каприз и не попытка взять верх над старшим братом, воспользовавшись его слабостью. Нет – это была самая что ни на есть суровая профессиональная необходимость. Для работы вдвоём братьям всегда – с первых и до последних книг – требовалась полная адекватность восприятия мира и полная адекватность взаимного понимания. «Что хочешь делай, но выходи из своей депрессии без водки, и только тогда у нас может получиться что-нибудь путное», – примерно так БН, если не говорил, то думал. И у них получалось. Блестяще получалось, правда, с каждым годом всё реже и реже…

Когда же АН писал один – не важно, что-то своё или совместное с братом, – он мог работать, приняв дозу алкоголя, а в последние годы уже просто НЕ мог работать, НЕ приняв её. К сожалению, так было.

Дальше всё развивалось по известной любому врачу схеме. Дурная привычка – устойчивая привязанность – алкогольная болезнь. И последняя стадия – алкоголизм. До неё АН не дошёл. Не успел дойти или принципиально не мог дойти в силу удивительных особенностей своего организма. Алкоголизм – это не только зависимость от алкоголя, это ещё интеллектуальная деградация, психотические сдвиги, разрушение личности. Ничего этого – не было. До последних часов АН сохранял ясность ума.

Но есть другая беда – влияние алкоголя на самые разные системы в организме: тут и ноги-руки (полиневрит), тут и сердце (одышка, аритмия, тахикардия), тут и осложнения желудочного характера (синдром Мэлори-Вэйса вплоть до кровотечений)… И ничто не проходит даром. Всё накапливается, всё суммируется.

И сил уже не хватает ни на что. Так приходит расплата за слишком интенсивную работу, за слишком активный отдых, за слишком яростную жизнь. И всё-таки лучше, наверно, тридцать лет пить живую кровь, чем триста лет питаться мертвечиной?

Тут мнения, конечно, разделяются. БН считает немножечко иначе. И беда в том, что расплачиваться за старшего приходится и ему тоже. Как бы он ни пытался уйти от этого. Они не просто родные братья. Они соавторы, две половинки одного писателя – как два полушария одного мозга. И когда что-то случалось с одним из них, больно бывало всегда обоим.

И вроде не мог он не понимать, например, в 90-м, что дело уже идёт к самому страшному. Но он гонит от себя эту мысль, настолько истово гонит, что даже через семь-восемь лет пишет в «Комментариях к пройденному», искренне пишет:

«Мы обсуждали новый сюжет на протяжении всего 90-го года. Будь на то моя только воля, мы обсуждали бы его и дальше – мне казалось, что времени впереди ещё навалом, куда спешить?.. (Выделено мною. – А.С.) АН думал иначе. Может быть, он что-то предчувствовал. Может быть, догадывался. Может быть, знал. Здоровье его уже заметно пошатнулось тогда».

А теперь представьте себе, каково было Борису, когда Аркадий умер. И давайте помолчим немного.

Когда уходит из жизни большой человек, трудно не спросить: почему? Даже если этому человеку за девяносто, а уж когда ему всего шестьдесят шесть… Вопросами задаются все.

И для меня очень трудно даже сегодня отвечать на эти вопросы им, читателям. А себе… «Ах, оставьте ненужные споры! Я себе уже всё доказал…»

Да, есть медицинский диагноз, лаконичный и страшный, как все смертельные диагнозы: рак печени. И что из этого следует? Только какая-нибудь жуткая банальность, мол, смерть выбирает лучших, мол, от судьбы не уйдёшь, мол, природа не ведает сострадания… Ну и конечно, кто-нибудь скажет: где тонко, там и рвётся. И тоже верно, но вот не надо об этом, не стоит упрощать. Во-первых, медицинская статистика не так однозначна. Тарковский пил не меньше, а умер от рака легких. Кто-то пьёт лет до восьмидесяти и умирает в автокатастрофе. У нас полстраны не просыхает, а диагнозы у всех разные. А во-вторых… Есть такой замечательный рассказ не слишком у нас известного американского писателя XIX века Стивена Крейна «Голубой отель». Его очень любил Хемингуэй (тоже умер не совсем от этого). Там при достаточно случайных обстоятельствах в дурацкой драке убивают человека. И мы вдруг понимаем, что в смерти его виноват далеко не только тот, кто нанёс последний удар. Виноваты практически все, кто, так или иначе, был связан с этим человеком. Мудрый рассказ. У смерти не бывает единственной причины. Это только для врачей она одна.

Диагноз установили на вскрытии. Это – в порядке вещей. А вот то, что по одному из каналов ТВ дату смерти сместили на день позже… И тут у него получилось всё не как у людей!

Вспоминает Мария Стругацкая:

«Чудо, как я попала на последний день его жизни. Я врача спросила: „Могу я уехать?“ Он сказал: „Поезжай“. А у Егора была такая тяжелая командировка. Оставили маленького Пашку. Ему год с небольшим. Мы уехали в Амстердам, Егор читал лекции, деньги зарабатывал. И тут раздаётся звонок: вдруг его вызвали в Москву срочно. Решение принято, приступай к работе. (Именно тогда его ввели в состав правительства. Он работал в группе по подготовке выступления Ельцина по экономической политике на Пятом съезде народных депутатов РСФСР. А уже в ноябре Егор был назначен заместителем Председателя правительства РСФСР по вопросам экономической политики, министром экономики и финансов. – А.С.) Мы хватаем чемоданы. Трудно было с билетами, рейсов нет, ничего не меняют. Летели как-то через Скандинавию. И вот, прилетаем в Москву, а мама говорит: „Всё, Маша, это конец“. Она ночь с ним сидела. А потом уже не подходила к нему. Она его мёртвым и не видела – не захотела. Если б Егора не вызвали, я бы не попала в этот день. Мы прилетели 11-го. 12-го днём его не стало. Но он уснул. Он умер во сне. А мы с врачом всё время сидели с ним рядом…»

Как свидетельствует Юрий Черняков, в последние три дня он уже почти всё время лежал и очень мало говорил.

Умер АН без десяти два пополудни 12 октября 1991 года.

Прощание состоялось в среду 16 октября в крематории Донского кладбища. Я разыскал запись об этом в своём дневнике и перечитал её, как чужую:

«В половине 1-го был на Шаболовке. Встретил сначала Покровского, а потом много других людей. Всего было, думаю, человек 200, а может быть, и меньше. Всё как-то очень нелепо. Обыденно до нелепости, грустно до нелепости, долго до нелепости, холодно до нелепости и нелепо до боли… Какие-то разговоры всё время, даже деловые, и сигарета за сигаретой, потом гора цветов у него в ногах, и речи над гробом, и в последний момент перед тем, как опустили крышку – из-под савана два нелепых жёлтых ботика со стоптанными подошвами, и музыка, и чьи-то слёзы, и… всё.

Потом все как-то очень быстро и по-английски разошлись. Я только с Сашей Етоевым попрощался, а с Пашей Кузьменко мы безумно долго ждали трамвая. Наверно, правы были те, кто в этот день пошёл пить – несколько было таких компаний, а я ни к одной не примкнул – работать, мол, надо. Но за весь вечер сделал страниц 10, до нелепого мало (речь идёт о редактуре, считаю я нужным пояснить сегодня), совсем работа не шла… А ближе к ночи ужасно болела голова».

Конечно, через шестнадцать лет я не помнил подробностей, осталось в памяти только вот это ощущение жуткого холода (на кладбищах и в крематориях всегда холодно, даже летом) и нелепости: АН и похоронный обряд – нечто совершенно несовместимое. Там было очень много хорошо знакомых мне людей – из Москвы, из Питера, из других городов, но было много и совершенно незнакомых. Удивительно, но всё, что говорилось над гробом, не запомнилось абсолютно. Смутно всплывает в памяти образ Евгения Львовича Войскунского – он хорошо говорил, многие другие речи вызывали навязчивую ассоциацию с ремарковским Розенбаумом – специалистом по надгробным речам из романа «Тени в раю», ухитрившимся вещать даже над гробом Кана, человека, который больше всего не свете не хотел именно этого… «Когда на людей обрушивается нечто непостижимое, они пытаются постичь это с помощью молитв, звуков органа и надгробных речей, сдобренных сердобольной обывательской фальшью», – это как раз из того романа.

А в одном из похоронных говорунов Марик Ткачёв опознал профессионального цэдээловского стукача-вербовщика…

Премьера «Жидов города Питера» прошла в Театре на Малой Бронной 6 октября 1991 года, то есть ещё при жизни АНа.

Первый том первого собрания АБС пришёл из типографии тоже в октябре.

Ни того, ни другого он уже не увидел.

После 16 октября 1991 года – дня похорон АНа, – его младший брат ни разу не приезжал в Москву. У БНа никогда не было в столице своего круга общения, тем более близких друзей.

Елена Ильинична Стругацкая умерла 24 марта 1994 года. После смерти мужа она вообще не хотела жить, вплоть до того, что готова была выброситься с балкона. А всё-таки шестнадцатый этаж… Дочь Маша элементарно боялась оставлять её одну, забирала к себе, если могла. Менявшиеся должности Егора, до предела обострившаяся политическая борьба в стране, вылившаяся в кровавые события осени 1993-го – это было единственное, что ещё как-то удерживало её на этом свете, она понимала, что в такой тревожной обстановке обязана поддерживать дочь. А потом, к весне 1994-го, всё понемногу устаканилось, и как только Маша с Егором получили новую квартиру на Осенней улице и Елена Ильинична окончательно переехала к ним, тут она и поняла: «Ну, теперь всё, можно спокойно уйти». И умерла очень быстро – от обширного инсульта. Она ещё давно-давно говорила: «Да я детей своих не люблю так, как люблю Алечку!» Она не захотела жить без него.

Ни у Аркадия Натановича, ни у Елены Ильиничны нет могил. Они завещали развеять свой прах по воздуху. И в этом нет ничего от японских или китайских традиций. Просто они оба пренебрегали любыми условностями.

Вспоминает Юрий Черняков

«Прах его до самого развеивания лежал у меня, и там, в вертолёте, я держал эту урну своими руками. Потом, через два с половиной года, я так же хоронил и Елену Ильиничну, и тогда уже Егор был со мной рядом. А тот самый протокол от 6 декабря 1991-го, который теперь уже опубликован, – это тоже была моя идея. Я понимал, я чувствовал, что просто необходимо оставить какой-то документ. Протокол № 1 передали Борису, № 2 – Маше, остальные – участникам. Борис не приехал, неважно чувствовал себя, а холод был жуткий, морозы вдруг завернули, за городом особенно ощущалось, и событие такое… не согревает совсем. А когда я только ещё забрал урну с прахом из крематория, мы сидели на Вернадского, и Машка первая сказала о том, что именно завещал папа. Он хотел, чтоб его развеяли. Юра Соминский договорился про вертолёт в Мячково. А деньги давал „Текст“. Но сам Бабенко приболел, и вместо него был Миша Гуревич. Ещё с нами были, разумеется, Мирер и Ткачёв.

Когда мы поднялись на необходимую высоту, я снял крышку с урны. Отодвинул форточку, как в автобусе, и быстро высыпал весь прах в окно. Скорость была небольшой, но это был полёт, а не зависание. И я ещё, помнится, боялся, что прах полетит внутрь. А он и полетел. Конечно, чуть-чуть. И на губах остался солёный привкус.

Потом мы попросили точные координаты места, где были. Полчаса (!) лётчики лазили по карте, пытаясь их вычислить. Пилот был один (кстати, его фамилия Лепников, в книге была опечатка), но на земле этим увлечённо занимались человек шесть. Координаты и фамилии я вписал от руки.

Вот и всё. Несколько раз мы ездили туда с Соминским в день смерти или в день рождения. Один раз я даже возил туда Машу».

Юрий Иосифович объяснил мне, где это. Но я не поехал. И в этой книге не стану рассказывать дорогу. Потому что считаю это неправильным. Для Чернякова, Соминского, Мирера и Ткачёва (двоих последних уже нет на свете) это было событием из их собственной жизни – жизни, плотно связанной с близким другом, учителем, сэнсеем. А для всех остальных… Географические координаты есть в той самой справке – она уже и без меня опубликована, – а дорогу не расскажу. Мне кажется, АН, презиравший любую обрядовость, смеявшийся над любыми религиозными догмами, не для того завещал развеять свой прах, чтоб теперь люди выдумывали себе конкретное место для поклонения ему как божеству. Вот этого – не надо.

Прах АНа развеян без остатка.

А частичка души АНа живёт в каждом из нас, в тех, кто любит и помнит их с братом книги.

Вот и всё. Этого более чем достаточно.

Глава двадцать третья
ДВУРУЧНОЙ ПИЛОЙ В ОДИНОЧКУ

Б. Вишневский. Борис Натанович, не осталось ли каких-то замыслов, которые возникли еще с Аркадием Натановичем и которые вы планируете довести до конца?

Б. Стругацкий. Замыслы-то есть, конечно. Буду ли я их доводить до конца – другое дело. Сейчас мне об этом очень тяжело думать. Последние годы нам и вдвоём-то не очень хотелось писать. Интереснее было читать и писать публицистику. А художественную литературу – даже вдвоём – писать не очень хотелось. Сегодня, когда я остался один – совсем уж мало желания этим заниматься… Хотя замыслы, конечно, остались, они никуда не делись, более того – они, сукины дети, эти замыслы, по-прежнему появляются в голове! Но захочу ли я этим обстоятельством воспользоваться?.. Не знаю. Просто не знаю.

Из разговора 5 марта 1992 г.

Ко мне всё время приставали (да и сейчас пристают время от времени) интервьюеры с вопросом, как мне пишется в одиночку. Ответы «трудно», «дьявольски трудно», «медленно и мучительно» вопрошающих не удовлетворяют. Я придумал несколько сравнений, вот самое точное из них: представьте, что много лет подряд вы с напарником пилите двуручной пилой огромное бревно; теперь напарник ушел, вы остались в одиночестве, а бревно и пила никуда не делись, надо пилить дальше… Те, кому приходилось пилить толстые стволы двуручной пилой в одиночку, меня понимают.

Б. Стругацкий. «Комментарии к пройденному»

Первые год-два после октября 1991-го у журналистов, в общем, хватало такта не торопить БНа с его литературной работой. Потом начались вопросы. Не только ушлые интервьюеры, но и вообще все читатели догадывались: он пишет. Не может не писать. И терпеливо ждали. И были вознаграждены. Роман «Поиск предназначения», вышедший в 1994-м в журналах и через год книгой, стал очень важным дополнением к собранию сочинений АБС. Конечно, раздавались и разочарованные голоса, среди которых особенно громко звучали голоса тех, кто и читать-то романа не собирался, а изначально решил, что один брат – это не два, и значит, будет хуже. Но с этими даже спорить не хочется. Анализировать же это произведение по лексике и фразеологии, сравнивая его со всеми предыдущими, может быть, и любопытное занятие (наверно, даже весьма достойное), но явно не уместное в контексте данной книги.

Даже в их общих книгах биографические подробности БНа, пожалуй, встречались чаще, чем случаи из жизни АНа, и это вполне естественно: чем больше человек закрыт для окружающих в жизни, тем сильнее хочется ему излить душу на бумаге. Первый роман, написанный (я бы всё-таки сказал – законченный) БНом в одиночку, оказался потрясающе, уникально автобиографическим – хоть переиздавай его в качестве приложения к этой книге.

Кто-то даже остроумно подметил, что в отношениях Красногорова и Виконта многое напоминает отношения БНа и АНа. Однако, внимание, читатель: Виконт лишь условно старший – не по возрасту, а по характеру и вроде бы по сверхзадаче. То есть суть аналогии: предназначением БНа было обеспечивать жизнь АНа. Вот тут и ошибочка! В итоге-то Виконт пережил Красногорова. Получается, всё наоборот? И значит, кто есть кто?

Да ничего это не значит. Во-первых, нелепо искать прямые аналогии с жизнью в художественном произведении. А во-вторых, многозначность замысла говорит лишь о том, что у них обоих предназначение было одно – дополнять друг друга, быть половинками уникального тандема. И любой, оставшийся в одиночестве, продолжал бы и продолжает представлять тандем в целом, продолжает быть неразрывной частью его.

Да, конечно, уже в первом сольном романе БНа ощущалась его индивидуальность, ранее не знакомая читателям АБС. И особенно проявилось это в третьей, последней части «Поиска предназначения», где описывалось не столько условное недалёкое будущее, сколько тогдашнее наше настоящее – романтично прекрасное и вместе с тем жутковатое начало девяностых с его тревогами, с его противоречиями, с его всепоглощающим бардаком и с этим трагически пронзительным образом постаревшего Стаса Красногорова, получившего в свои руки власть и с неизбежностью погибающего… Сегодня вдруг понимаешь, что роман БНа – ещё и об этом, о страшном парадоксе эпохи: интеллигенция у власти – о парадоксе, пережитом дважды в минувшем веке, как водится, один раз в виде трагедии – в 1917-м, – и второй раз в виде фарса – в начале 90-х. Но это со стороны выглядело фарсом. А для тех, кто внутри, была всё та же трагедия, со многими реальными смертями. Сколько их было, интеллектуалов, умников, теоретиков, абстрактных гуманистов, честных и благородных, вновь отчаянно бросившихся переделывать мир и надорвавшихся на этом совершенно не своём деле! Исходя из такой логики, Стас Красногоров должен погибнуть даже вне всякой связи с предыдущим сюжетом – не как носитель фантастических способностей, исполнивший предназначение, а как случайный, чужой человек во власти. Как, например, вице-спикер петербургского законодательного собрания Виктор Новосёлов, реально убитый 20 октября 1999 года. А осенью 1992-го, будучи ещё председателем совета народных депутатов Московского района, он как раз и познакомился с БН-ом.

Сначала, ещё в январе 92-го, в Доме писателей на улице Воинова появился депутат Московского райсовета, журналист и давний поклонник АБС Борис Вишневский, которого друзья познакомили с БНом. В марте он опубликовал своё первое интервью с любимым писателем, за ним последовали другие, – и всё мечтал затащить его как-нибудь к Новосёлову, – тоже большому любителю Стругацких. Но БН, по обыкновению, совсем не стремился расширять круг знакомых и от всяких приглашений в новые компании мягко отказывался. В конце апреля 93-го, сразу после 60-летия БНа, Борис нашёл вариант. БНу надо было получить удостоверение жителя блокадного Ленинграда, и Вишневский придумал, что для этого совершенно необходимо лично явиться в райсовет. За БНом прислали машину, приняли как почётного гостя, вручение провели торжественно, а потом позвали в кабинет председателя, где уже был накрыт стол, и тут уж отказать радушным хозяевам было совсем неудобно. В общем, посидели хорошо, знакомство состоялось, и БН не пожалел об этом. Они потом с Новосёловым ещё неоднократно общались, в том числе и дома у БНа, и ясно теперь, откуда в третьей части романа «ПП» так много точных, ярких, живых деталей той сферы жизни, которая всегда была чужой и далёкой для самого автора.

Да, именно вот эти новые, абсолютно новые стороны нашей жизни, безусловно, и стали главным отличием двух романов БНа, написанных после 1991 года. Во втором – «Бессильные мира сего» («БМС»), – новизна антуража и тем проступает ещё серьёзнее, в нём ещё больше такого, о чём АН принципиально писать не мог: избирательная кампания в России, политтехнологии, коррупция, доморощенный современный бандитизм…

И совершенно не удивительно, что по поводу этого, последнего романа мнения ещё более резко разделились. Одни признали его едва ли не вершиной творчества писателя, окончательным прорывом из фантастики в мейнстрим, доказательством того, что Стругацкий (Стругацкие?) актуален по-прежнему (или даже актуален как никогда). Именно «БМС» не только был удостоен нескольких премий по фантастике (что понятно без комментариев), но и впервые номинировался на все самые серьёзные общелитературные премии в России (Букер, «Национальный бестселлер», премия Аполлона Григорьева). Меж тем другие посчитали роман провальным, назвали его окончательным отходом от традиций АБС, и даже были такие, кто вовсе отказался эту вещь комментировать и ставить в один ряд с предыдущими книгами. Полярность точек зрения всегда свидетельствует о настоящей литературной удаче. Главное – равнодушных нет. Это – во-первых. А во-вторых, моё особое мнение. Сколько бы лет ни прошло, БН остаётся и останется всё тем же писателем АБС, да, строго говоря, некой его частью, но не половиной, а гораздо большей, потому что за долгие годы слишком многое от старшего брата впитал, перенял, усвоил (как и старший от него). И в «Бессильных мира сего», завершённых через десять с лишним лет после той невосполнимой утраты, всё равно присутствует всё, свойственное АБС: и совместно придуманные детальки, фразы, идеи из давних наработок; и неповторимая, но, безусловно, узнаваемая языковая манера, и сюжетная усложнённость, композиционная дробность, извечная недоговорённость; и этот восхитительный фантастический реализм, эта гоголевско-булгаковская золотая середина между фантастикой и реализмом. И, наконец, даже непохожесть «БМС» на все предыдущие книги – это же так по-стругацки! АБС никогда не писали двух одинаковых вещей. Непрерывный поиск нового был и остаётся их главным девизом, их идеалом в творчестве.

Так что читайте и перечитывайте последний роман БНа, и вы поймете, что это неразрывная часть творческого наследия АБС. Ну а то, что работа над ним шла так долго – тоже неудивительно. Между «Дьяволом среди людей» и «Поиском предназначения» минуло три года. Между «Поиском…» и «Бессильными…» – целых восемь. Это не то чтобы пила двуручная затупилась – нет, конечно, – это просто рука ослабела (а по-другому и быть не может). Но бревно, поверьте, всё то же, иного не дано, и распилено это бревно всё так же чисто, аккуратно, так же блестяще…

Вот и всё непосредственно о творчестве. А о чём ещё стоит рассказывать? Наверно, о том, что стало продолжением творчества, о том, что было и всегда будет связано с феноменом АБС. Ведь книга наша, конечно, биографическая, но не станем забывать, что это – биография писателя АБС, биография, строго говоря, завершившаяся в 1991-м, а шестнадцать с лишним лет индивидуальной (и продолжающейся) биографии БНа – это тема совсем другого произведения, которое, скорее всего, ещё будет написано. Мы же сегодня коснёмся этой темы коротко, штрих-пунктирно, в режиме эпилога.

О книгах АБС знают все. Действительно все. О жизни АБС – очень немногие. О жизни БНа – совсем немногие, точнее сказать единицы. Причина проста: БН – человек не публичный. Всегда таким был, а с годами, как известно, главные черты характера лишь усугубляются. БН – принципиальный противник выступлений по ТВ, на радио (даже в дни собственных юбилеев), принципиальный противник общения с жёлтой прессой и любых рассказов о своей личной жизни. И это никакое не позёрство, не стремление идти против или поперёк потока, как у некоторых, нарочно создающих себе имидж затворников, а по сути жаждущих славы. Я так понимаю, что у БНа это элементарное желание оставаться самим собою, делать то, что хочется, вести себя так, как привык. И согласитесь, он заслужил этого.

А теперь обратим внимание: БН – человек закрытый и непубличный в общепринятом понимании. Однако он весьма общителен в тех формах, которые удобны и приятны ему. И в этих ипостасях он более чем активен, можно сказать, завидно активен – для своего-то возраста!

И таких форм (основных) я бы назвал три.

Первая – публицистические выступления в прессе: сотни статей и интервью. Честно скажу, не уверен, что прочёл их все, недостаточное количество, чтобы получить представление о главном: БН сумел пронести через все эти безумно сложные годы (даже для нас, молодых, а уж для его поколения – тем паче) тот жёсткий, несгибаемый нравственный стержень, которым были сильны АБС со своих первых книг и до последних публичных выступлений.

Вот, например, сделанная Борисом Вишневским в книге «Двойная звезда» подборка интервью за десять лет, с 1992-го по 2002-й, производит колоссальное впечатление. Мало кому из нынешних деятелей искусства и уж тем более политиков удалось так последовательно отстаивать либеральные идеи, кстати интуитивно нащупанные АБС ещё тридцать, а то и сорок лет назад. И когда читаешь сегодня все эти беседы вот так, в ретроспективе, да еще возвращаясь мыслями к любимым книгам, вдруг понимаешь, что нет здесь никаких чудес, а просто очень умный и очень добрый человек взывает к элементарной логике здравого смысла – всё гениальное просто. И проникаешься иронией и жалостью ко всем тем, кто, не выдержав испытаний 90-х, не сумев пройти пресловутые огонь, воду и медные трубы (особенно – медные трубы, из которых ныне наштамповали медяков вместо традиционных сребреников), лихо поменял свои убеждения, да ещё и гордится этим. Проникаешься искренней жалостью к этим продавшимся, запутавшимся или запуганным. И хочется крикнуть им: «Ребята, опомнитесь! Ведь мы же все вместе читали Стругацких десять, двадцать, сорок лет назад. Перечитайте их сегодня. Только внимательно перечитайте. И нам будет не о чем спорить по политическим вопросам. Ребята, заблудившиеся в трёх соснах современных политтехнологий, выключите телевизор, отойдите от новостных порталов Интернета, перечитайте АБС, включая – обязательно включая! – публицистику БНа последних лет. Там всё сказано. Там всё кристально ясно».

Мало кому удавалось так просто и чётко дать определение современному фашизму, в том числе и русскому, как это сделал БН в своей статье «Фашизм – это очень просто. Эпидемиологическая памятка», впервые опубликованной в газете «Невское время» 8 апреля 1995 года. Вот несколько цитат из неё.

«…Фашизм – это просто. Более того, фашизм – это очень просто! Фашизм есть диктатура националистов. Соответственно, фашист – это человек, исповедующий (и проповедующий) превосходство одной нации над другими и при этом – активный поборник „железной руки“, „дисциплины-порядка“, „ежовых рукавиц“ и прочих прелестей тоталитаризма. <…>

…Фашизм – это задержавшийся в развитии феодализм, <…> фашизм – это феодализм сегодня. И завтра. Только, ради бога, не путайте национализм с патриотизмом! Патриотизм – это любовь к своему народу, а национализм – неприязнь к чужому. <…>

Важнейший признак фашистской идеологии – деление людей на „наших и ненаших“. Сталинский тоталитаризм основан на подобной идеологии, поэтому-то они так похожи, эти режимы – режимы-убийцы, режимы-разрушители культуры, режимы-милитаристы. Только фашисты людей делят на расы, а сталинисты – на классы.

Очень важный признак фашизма – ложь. Конечно, не всякий, кто лжет, фашист, но всякий фашист – обязательно лжец. Он просто вынужден лгать. Потому что диктатуру иногда еще как-то можно, худо-бедно, но всё-таки разумно, обосновать, национализм же обосновать можно только через посредство лжи – какими-нибудь фальшивыми „Протоколами“ или разглагольствованиями, что-де „евреи русский народ споили“, „все кавказцы – прирожденные бандиты“ и тому подобное. Поэтому фашисты – лгут. И всегда лгали. И никто точнее Эрнеста Хемингуэя не сказал о них: „Фашизм есть ложь, изрекаемая бандитами“».

Элементарные давно известные истины? Безусловно. Но именно в умении напомнить людям о вечных истинах простыми, понятными, современными словами и заключается сила настоящей публицистики.

К этому же пункту творческой активности БНа примыкают и многие подписанные им коллективные письма. Не станем перечислять. Он верен себе. Он ни разу не ошибся всерьёз, ни разу не поддержал того, кто не был этого достоин, и уж наверняка ни разу не выступил против хороших и правильных идей.

Короче, в общественной (и даже в политической) жизни БН участвует весьма активно. Кстати, и на выборы ходит всегда.

Вторая форма внешней активности БНа – его знаменитое офлайн-интервью на официальном сайте АБС. Этому своеобразному разговору с читателями скоро исполнится десять лет, а общее число ответов на вопросы приближается к семи тысячам. Общий объём текста – на несколько увесистых томов хватило бы (и, кстати, наиболее интересные ответы, отобранные Светланой Бондаренко, скоро будут изданы книгой – тексты, безусловно, заслуживают того). Если внимательно почитать интервью в ретроспективе, нельзя не заметить, что помимо узко цеховых, литературно-фантастических проблем и вопросов, связанных с загадками отдельных произведений и героев АБС, год от года читателей всё больше интересуют темы глобальные: эстетические, этические, онтологические… А бывает и так, что от БНа просто ждут решения своей, личной проблемы. Как от врача, как от священника? Ну да, что-то вроде. Но всё-таки самый ближайший аналог – как от Льва Толстого, к которому приходили за сотни вёрст в Ясную Поляну. И это не излишний пафос – это так и получается. Сайт АБС – настоящая виртуальная очень современная Ясная Поляна. Заходите – не пожалеете.