Текст книги "Всего один год (или: "Президент")."

Автор книги: Анри Бертьен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

– Так что там случилось?– Оглядывая оставшихся ребят, поинтересовалась Саира.– Не нравятся мне что-то такие визиты…– Недовольно вздохнула она.

– Там Юку с Ивилом застукала эта толстушка.– Взглянув исподлобья, будто бы не зная, "выдавать" ему друзей или не "выдавать", ответил маленький, совсем коричневый от загара паренёк.

– То есть?

– Ну, Юка уже давно страдала по Ивилу…– Уклончиво ответил тот.

– А Ивил?– Улыбка Саиры, вызванная догадкой о сути произошедшего в парке, приободрила паренька, и он, несмело разулыбавшись, ответил:

– А Ивил всё ждал, пока она как-то покажет, что его общество ей приятно…

– Ну, и?– Взгляд Саиры стал уже добродушно-насмешливым.

– Ну, и… тянулось у них это уже с год, наверное… Оба страдают, но один не может решиться показать своё отношение к другому, а другой – не смеет подойти. Чтоб не обидеть, что ли… Словом – жизнь, как жизнь.– Ухмыльнулся рассказчик.

– А сегодня-то что случилось?– Настаивала Саира.

– А сегодня… Они пошли работать. В дальний конец сада. Как всегда в последнее время – вместе. Ну, и оказались они почти у ограды сада. Шум улиц там уже слышно, по крайней мере. Не знаю – может, это и взбудоражило его настолько, что он совсем потерял голову… А, может… знаете, когда он подсаживал её на дерево, у неё нога сорвалась, и она упала буквально к нему в объятия… Ну, не знаю. Я б на его месте, наверное, тоже не устоял…– Выскалил белые зубы паренёк.

– Постой, постой… А ты-то откуда это всё знаешь?– С удивлением, в котором чувствовалось зарождающееся негодование, спросил подошедший Ивил. Прячась за его спиной, почти крадучись, приближалась, потупя взгляд, совершенно неестественно разрумянившаяся Юка.

– Я… Ну, это…– Замялся под хохот собравшихся парень.

– Я… Ну, это… Вуайерист?– Сочувственно-язвительно поинтересовался Ивил.

– Достал…– Обиделся тот. Но было поздно: Хохот парней да улыбки девчат уже создали все предпосылки для "приклеивания" к нему этой клички.

– Посмотри на план, чудо… Найди там мой участок… и найди то место, куда вы забрели…– Безнадёжно махнув рукой, парень сделал, казалось, последнюю беспомощно-бессмысленную попытку вырваться "из-под клейма".

– Но стоял-то, небось, не дыша…– Даже не повернув голову в сторону щита с планом сада, улыбнулась Саира.

– Сидел. На дереве. С пилой.– Буркнул тот.

– А пила-то тебе зачем? Она ж смотреть мешает…– Недоумённо спросил кто-то.

– Не понял ты: пила – для отмазки: если, значит, застукают его за этим занятием – так он сразу пилу-то вымет и зачнёт ею махать: дескать, не глазеть я, а работать сюда пришёл…– Шёл самый заурядный жёсткий стёб. Мне даже стало как-то жаль парня. Но Саира, как неожиданно оказалось, думала о другом: подойдя к Юке, она вдруг как-то по-матерински, нежно, взяла её голову в руки, и, взглянув девчонке в глаза – не то ободряя, не то спрашивая: Ну, как ты, дескать? – Немного потёрлась виском. Все притихли. Девчонка несмело подняла благодарный взгляд. Саира смотрела, улыбаясь: то ли просто хотела её ободрить, то ли свою юность вспомнила…

– Ладно, ребята…– Собравшись уходить, добродушно ткнул Ивила кулаком в плечо высокий белокурый парень.– Я пошёл – работать надо. Так я это, того…– В глазах парня играли бесовские искорки.

– Да говори уж…– Ивил безнадёжно ткнул кулаком в плечо и его: дескать, всё равно ж скажешь – так чего время-то тянуть?

– Короче – когда вам в следующий раз понадобятся зрители…– Парень выждал паузу, ожидая, пока тишина ожидания продолжения станет совсем звенящей,– то вы не ищите их среди малознакомых вам людей.– Он бросил мельком опасливый взгляд на Юку – та довольно улыбалась – видимо, стёб не смущал её, а, как бы убаюкивая, доставлял спокойную радость.– Особенно – среди толстух и полицейских. Помните: друзья всегда помогут.– Закончил парень, и, бросив на виновников происшедшего смеющийся взгляд, пошёл прочь.

– Ну, братец…– Теперь те же бесовские искорки, будто выдавая наследственность, играли в глазах Юки,– только попробуй вляпаться в похожую ситуацию: живым не уйдёшь!– Торжественно, но очень тихо, пообещала она, став, в отличие от него, совершенно пунцовой. Саира молча смотрела на девушку, добродушно улыбаясь, парни – окровенно любуясь ею. Ивил, как бы ставя точки над i, приобнял Юку сзади, и, прижав её голову к себе, потёрся щекой о макушку.

…Постепенно народ расползался по территории: у каждого была своя работа, подгонять никого было не нужно, а подобный стёб хоть и поднимал настроение, но, тем не менее, отнимал время, которое ребята уже, видимо, ценить научились. Единственный, кого Саира не отпустила, остановив взглядом, был тот паренёк, которого вовремя с пилой занесло на дерево.

– Рассказывай.– Когда мы остались втроём, потребовала она.

– Ну, что там рассказывать…– Исподлобья поглядывая на меня, буркнул тот.

– Что там было. И – так, чтобы я знала, что говорить, когда эти деятели поднимут хай.

– Ну, сижу это я на дереве… Только залез…– Вздохнув, не спеша заговорил парень.– Не успел пристроиться – как идут эти двое. Юка – такая счастливая… Женщины всегда красивы, когда счастливы,– осторожно добавил он, нерешительно взглянув на Саиру,– но Юка…

– Дальше…– понимающе улыбнувшись, кивнула Саира.

– Дальше… Было то, что я рассказывал. Им хватило буквально пары минут, чтобы оказаться друг у друга в объятиях. Поцелуй – ну, первый… похоже… судя по осторожности да нерешительности… Потом Юка задрожала как-то… будто забываясь и плюя на всё – и на возможных свидетелей, и на последствия… и обняла его ногой. А скоро – и другой, после чего я просто отвернулся, ибо дальнейшее,– парень усмехнулся,– было предрешено. Но отпиливать ветку в таких условиях было безрассудством – я не мог решиться даже шевельнуться, чтобы их не спугнуть: слишком оно было как-то… трогательно, что ли…– Парень задумчиво смотрел в пространство, будто в глубине души завидуя тому, что не с ним такое приключилось.– Когда они уже почти закончили… Со стороны дороги появилась толстушка. Она кралась, оглядываясь, пытаясь определить, не видно ли её с дороги. Когда убедилась, что не видно – села гадить.– Парень скривился.– Кабы не ребята – как пить дать, запустил бы в неё сверху чем-нибудь потяжелее… А так – просто не хотелось их спугнуть.– Он снова замолк, задумчиво затуманив взгляд.– Короче… к тому времени, как она как раз начала делать то, зачем пришла, ребята совсем "вошли во вкус" и Юка начала издавать,– он улыбнулся,– неконтролируемые ею звуки. Толстушка заёрзала – видимо, ей стало неуютно. По мере того, как Юка неистовствовала, эта гора мяса и жира покрывалась то белой, то красной краской, то шла пятнами… В конце концов, закончив лихорадочно своё дело, она подкралась к ним. Не знаю, что больше повлияло на её негодование – то ли то, что всё это было не с ней,– язвительно усмехнулся парень,– то ли – то, что они уже успели закончить и теперь просто лежали, нежно полуобняв друг друга – но она именно в это время потратила секунд десять, чтобы себя накачать – как-то учащая дыхание с постепенным переходом к негодованию; и, в конце концов, зашипела: "Вы что – не могли найти другого места для этого занятия"? – ребята, не имея толком сил, даже чтоб пошевелиться, только досадливо переглянулись и обнялись покрепче, будто надеясь, что эта "fata morgana" исчезнет. Но та не исчезла,– парень, вздохнув, усмехнулся,– а, негодующе взвизгнув, помчалась за полицейским. Когда тот пришёл, ребята уже встали и, пытаясь собрать инструмент, помышляли о продолжении обрезки деревьев, то и дело шатаясь и сталкиваясь да смеясь над своей неуклюжестью.

– Так полицейский ничего не видел?– Саира уже явно просчитывала свою линию поведения при объяснениях с властями. Парень отрицательно покачал головой:

– Не-а… Собственно, и толстушка ничего не видела – она только слышала. А видела она, как они лежали, полуобнявшись – вот и всё.

– Понятно…– Усмехнулась Саира.– Ну, пусть теперь попробует сформировать обвинение… о неподобающем поведении в общественном месте…– Нехорошо усмехнулась она.

– В котором можно гадить, но нельзя обниматься…– добавил я.

– Именно…– Осторожно поглядывая на нас обоих, будто пытаясь в очередной раз определиться, правильно ли он сделал, что всё рассказал, поддакнул и парень.

– Ну, тогда всё. Иди.– Кивнула ему Саира.– А на будущее запомни… и другим передай… что обо всех инцидентах… с кем бы то ни было… из "внешнего мира"… я должна узнавать сначала от вас, а только потом – от посторонних. Чтоб не стоять перед ними ничего не понимающей дурочкой, не представляющей, что там было на самом деле и не имеющей даже понятия, что сейчас лучше – атаковать или скромно помолчать.

– В данном случае достаточно было спросить, что она сама делала в "общественном месте"…– Усмехнулся я. Саира, улыбнувшись уголками губ, кивнула. Парень, в очередной раз переведя взгляд с меня на неё, облегчённо вздохнул и, приободрившись, решился спросить:

– Так что теперь будет?

– Не знаю.– Пожала плечами Саира.– Но – почему-то не боюсь. Не вижу, что нам могут предъявить.– Парень понимающе кивнул и, махнув рукой – дескать, и шут с ним – поднял пилу и удалился.

– Вот ведь незадача…– Нерешительно поглядывая на меня, вымолвила Саира. Похоже было, что она давно смирилась с такой "милой сексуальной раскрепощённостью" своих подопечных и, постепенно убедившись в том, что раскрепощённость эта будто бы нигде не перерастает в неразборчивость да распущенность, со временем просто привыкла к такому их поведению. Теперь же, после происшедшей стычки, она понимала, что сама идея такого "сада Любви" должна выдержать ещё и критику общественности – а как эта самая общественность отреагирует на такую идею, заранее предсказать невозможно. Единственное, что было очевидно – что единодушной поддержки не будет.– Дай Бог, чтоб не заклевали теперь…– Каким-то убитым голосом произнесла, вздохнув, эта не старая, но уже седеющая женщина.

– Дай Бог…– Вздохнул и я.

…Через пару дней, появившись в саду, Абар заметил меня и поманил пальцем. В ответ на мой вопросительный взгляд он спросил:

– Где Саира?

– Не знаю.– Пожал плечами я.– Я с ней если и встречаюсь здесь, то чисто случайно.

– А ты не слышал, что здесь пару дней назад произошло?

– Это… из области общественной нравственности?– Съязвил я. Абар, осторожно усмехнувшись, кивнул. Я достаточно подробно изложил ему суть происшедшего и своё видение проблемы, не забыв упомянуть как об избирательности студентов, так и о том, зачем "блюстительница нравственности" сама забрела в этот сад. Абар лишь отстранённо кивал головой.

– Так ты думаешь, что они делают это… Не ради забавы?

– Ну…– Я задумался, не зная, как ответить.

– Ну?– Вопросительно повторил Абар.

– Скажем так: я не заметил, чтобы это выглядело борделью или "портовым кабачком". Я не заметил, чтобы это были "богемные романы". У меня впечатление такое, что сближение происходит у них нормально – так, как и должно происходить в жизни: не быстро и не просто. И, если оно приводит к сексуальным эпизодам,– я усмехнулся,– то единственное, что здесь может быть непривычного, так это не слишком высокая "секретность" происходящего. Что я лично считаю естественным в такой среде: теплынь, солнце, куча друзей, которых не боишься и не опасаешься, что они тебя застукают – в таких условиях действительно выглядит нормальным просто "отойти немного в сторону за ближайший кустик", а не бежать невесть куда… Хотя – куда они могут побежать? В общежитие, где у каждого нет места, где этим можно заняться – и нужно предварительно договариваться, чтоб не мешали? Здесь – проще. И – видимо, приятнее.– Усмехнулся я. Абар кивнул – то ли соглашаясь, что здесь действительно приятнее, то ли – просто выражая понимание сказанного. Взгляд его был каким-то полуотсутствующим – похоже, он пытался решить сразу два вопроса: как к этому относиться самому и как реагировать на это публично.– Кстати, уже пару раз… применительно к этому месту…– Я, исподлобья поглядывая на президента, тянул паузу, пытаясь завладеть его вниманием,– я слышал название "Сад Любви".– Когда мне показалось, что искорка внимания промелькнула в его взгляде, закончил я.

– Серьёзно?– Оживился Абар. Я кивнул.– Это интересно…– Искорки в его оживших глазах ясно показывали, что идея Абару понравилась.– Это очччень интересно…– Явно что-то задумав, отстранённо разглядывал меня он.– Ладно, летописец… Запиши это в своей летописи, не забудь: не ровен час, это место войдёт в историю…– Усмехнулся он, и, почему-то пожав мне руку, сопровождая это каким-то загадочным взглядом, ободряюще кивнул и удалился.

Ждать последствий долго не пришлось: уже к вечеру я встретил в саду Саиру, которая, против обыкновения, сегодня не одела свой "академический", то есть – совершенно закрытый, купальник, а… повязала его в качестве пояса. Белые следы от него уже слегка покраснели, но гораздо больше покраснела хозяйка, столкнувшись с моим недоумённым взглядом. Не в силах себя сдерживать, она виновато отвернулась, прикрыв почему-то лицо рукой. Я долго думал, как выйти из этой неловкой ситуации, но Саира опередила меня, вдруг собравшись с духом и, даже с каким-то вызовом, повернувшись ко мне и решительно, хотя и с видимым трудом, отняв руку от совершенно пунцового лица.

– Дддобрый ввеччер…– Едва смог, кивнув, выдавить я, с трудом проглатывая подступивший к горлу комок.

– Добрый…– Изо всех сил стараясь казаться непринуждённой, ответила она.

– Новые веяния?– Оглядывая её и стараясь сделать свой взгляд как можно более ободряющим и едва ли не ласковым, поинтересовался я. Саира только кивнула.

– Название "Сад Любви" узаконено Абаром.– Шепнула мне сзади подкравшаяся Винитта. Я оглянулся – она тоже была совершенно нагой, но далеко не столь пунцовой, как Саира: видимо, преподавателю физкультуры приобщение "свободному обществу" своих студентов далось гораздо проще, чем её "академической" подруге.– И теперь Ваш внешний вид, молодой человек…– она язвительно разглядывала мои плавки,– является здесь противоречащим уставу…– Издевательски развела руками она. Саира прыснула. Внимательно глядя в глаза Винните, я стал медленно стягивать плавки. Она зарделась.

– Медленнее, ещё медленнее…– Похоже, чтобы скрыть смущение, стала язвить она.– Стриптиз должен происходить постепенно – с чувством, с толком…

– Перестань…– Смущённо попросила подругу Саира.

– А чего он юродствует?– Не отрывая свой взгляд от моего, продолжала играть Винитта.– Нет, чтоб мигом: раз – и всё. Совратитель…– Со смаком добавила она, и я так и не понял, чего в её голосе было больше: желания просто почесать язык или… желания.

* * *

…Нельзя сказать, что к нововведениям в Саду Любви я привык быстро: первое время возбуждение, связанное с обнажением, часто давало о себе знать, создавая, скажем так… не совсем удобные ситуации. Даже в бане с этим было как-то проще, помнится: к утру я уже ко всему привык и практически успокоился. Там было комфортно и, в большинстве своём, совершенно не эротично. Здесь же, видимо… солнце, зелень, природа, обилие молодёжи, не слишком утруждающей себя скрыванием знаков внимания, оказываемых друг к другу… создавали какой-то «эротический фон». Чтобы привыкнуть к нему, требовалось время. А пока я то и дело попадал в неловкие ситуации, связанные со сложностями контроля над моим естеством… Надо отметить, что свидетельницы или невольные участницы таких ситуаций, к чести их, ни разу не повели себя настолько неосторожно, чтобы усугубить моё и без того сложное положение: они всегда оставались внешне безразличны – то ли делая вид, что не заметили моего состояния – дескать, ну, просто не обратили внимания; то ли – когда «не заметить» этого было уже невозможно – всем своим видом демонстрировали естественность происходящего: дескать, а что же здесь такого? Но… всякий раз мне почему-то казалось, что на самом деле происходящее им откровенно нравится: уж больно много застенчиво-любующихся «взглядов украдкой» пришлось мне перехватить…

Лёгкий флирт в Саду стал нормой. Очень лёгкий – без малейших намёков на личности – проскакивал даже в адрес преподавателей. Но всякий раз это было достаточно тонко, чтобы та же Саира, улыбаясь, лишь бросила "недовольный" взгляд на "зарвавшегося" студента, а тот, прикидываясь непонимающим, мог своим видом как бы спросить: "а что такого я произнёс? Разве я что-то имел в виду? Показалось; безусловно – показалось…". При этом я ни разу не слышал, чтобы как-то обыгрывались хотя бы потенциальные возможности "игр" между преподавателями и студентами – как будто кто-то (может, само воспитание этих людей?) установил на это непререкаемое "табу". Приятно было отмечать отсутствие наглости в таких подколках и чётко соблюдаемый "запас дистанции": так, никто не мог позволить себе не только сальности, но и – даже – необоснованных намёков. Никто не мог затронуть зарождающиеся у кого-то чувства. Видимо, высшая школа всё же в какой-то степени предопределяет возможные реакции воспитанной ею среды…

В Саду стало комфортно. Раньше как-то получалось, что обнажение – удел студенток. Позже – студентов. Теперь, после фактического узаконивания здесь Абаром этой "формы одежды", она стала всеобщей. Надо сказать, что некоторые из приглашённых теперь перестали здесь появляться. Но не все из них исчезли навсегда: иные, спустя время, вернулись, чтобы несмело, нерешительно, с опаской испробовать это новое для себя амплуа. Когда же очередной "разведчик" принёс весть о том, что где-то "в глубине сада" он "застукал" своего любимого ректора за любовными утехами с ректоршей – толпа тихо неистовствовала, торжествуя: дескать, теперь – всё: наша взяла! "Зарождается новое общество" – Даже прокомментировал кто-то. "С естественной психикой и неизвращённой моралью"… – Ухмыльнулся другой. Толпа, несмело исподлобья переглядываясь, выражала единодушное одобрение.

Как-то я сумел разговорить уже переставшую меня стесняться Саиру и она поведала мне тот давний разговор с президентом, когда тот, сопоставив, видимо, услышанное о том скандальном происшествии от меня и от неё, принял решение о закрытии территории сада и об узаконивании названия "Сад Любви". Теперь сюда могли попасть только те, кто разделял взгляды его "основателей и поддержателей", как именовали себя студенты. О том, кто в давние времена на самом деле основал этот сад, было давно забыто… А, проходя по аллеям летнего сада, уже можно было лицезреть с той или иной стороны то загорающих без тени одежды и смущения жительниц близлежащих домов, то целующиеся парочки, "в соответствии с уставом сада" не обременённые одеждой. Иные, теряя контроль над собой, срывались и в более откровенные занятия – и вскоре студенты подняли вопрос о том, насколько допустимо приглашать сюда просто людей с улицы. Встал также и другой вопрос: иные семьи приходят загорать с детьми, совершенно не рассчитывая увидеть или услышать совокупляющуюся поблизости парочку. Такие столкновения интересов, происходя всё чаще и чаще, в конце концов побудили Саиру заговорить о выработке устава, жёстко регламентирующего нормы поведения в саду. На собрании присутствовали большинство "взрослых" посетителей, но никто не гнал и студентов, расположившихся за спинами "обсуждателей" и внимательно прислушивавшихся к происходящему, не решаясь "войти в круг".

Говорили долго – и, большей частью, бестолково. Но решение было принято, на мой взгляд, вполне разумное – во многом, как мне кажется, благодаря Борену, создавшему большую часть здравых формулировок, положенных собранием в основу Устава. Так, сад был поделён на четыре направления – от центра к его углам. Каждое направление соответствовало строгим, выработанным для него, нормам поведения, принятым для территории этого направления. Так, весь квадрат, примыкающий к центральному входу, относился к зоне, где запрещались всякие проявления сексуальности – то есть единственным отличием норм "этих мест" от норм, принятых "на улице", было обнажение.

По мере отклонения от этого направления нравы становились всё более вольными, постепенно переходя к допустимости любых действий – лишь бы ни одна из сторон не навязывала их другой стороне. Единодушно было запрещено проявление на территории сада всех видов сексуальных извращений. Помнится, Борен, когда кто-то нерешительно поднял вопрос о запрете подобного в саду, очень охотно его поддержал:

– Знаете… Это место названо "Сад Любви". Так пусть он таким и будет. Любовь, как животворящая сила природы, как чудо продолжения рода – пусть живёт здесь, даря радость и надежду всем нам. И да пребудет с нами Творец, сказавший однажды: "Плодитесь и размножайтесь". Мы будем делать это. Мы будем стараться делать это красиво – в надежде, что красота спасёт-таки мир. Но… Если есть некто, кто имеет другие взгляды… на эти вещи…– Он поморщился.– То мне кажется… Что на них природа уже как бы поставила крест, отчаявшись. Она как будто сказала им: "Достали! Вы больше не воспроизводитесь. Всё". – То есть – её терпение лопнуло. Когда и почему – мне неведомо и думать я об этом не хочу. Как не хочу и видеть извращенцев вокруг себя. То есть – я отношусь к ним нормально. Пока они не пытаются доказывать, что имеют равные со мной права на воспроизводство или – что они чуть ли не лучше меня. Я не хочу с ними спорить об этом, ибо считаю такой спор бессмысленным и бесполезным. Это – их личное дело и пусть они решают свои проблемы так, как им нравится – лишь бы не трогали при этом меня. И не пытались перевирать природу, которая свой выбор в отношении их, повторюсь, уже сделала.– Как-то неприязненно махнув рукой, закончил Борен и сел.

– Если хотят – пусть делают свой Сад.– Философски заметил кто-то.– На планете места вдоволь…– Народ, облегчённо улыбаясь, переглядывался: многим этот вопрос казался болезненным, особенно – в свете модной теперь "терпимости" к подобным явлениям, быстро переходящей в культ. Борен, казалось, всё расставил на свои места: хотят – пусть живут. Но – так, чтобы нас не трогать. Если природа даст им выжить – значит, они были правы.

…Борен был жёсток, но справедлив. По-моему.

Собрание закончилось поздно вечером, а на следующее утро уже был готов устав. Он, вкратце, гласил, что никто не может прийти сюда просто так: всякий должен быть здесь желанным гостем, приглашённым кем-то из посетителей и одобренным остальными. Для тех, кто никого здесь не знает, предлагалась процедура изучения устава и, в случае совпадения взглядов, "временное членство в клубе". На месяц-два. Чтобы было время осмотреться, понять… Практика оказалась удачной. Но Сад быстро становился другим: эротические мероприятия постепенно ушли на удалённые от входа территории, а здесь расположились, в основном, просто загорающие, не желающие портить свой загар следами от купальных костюмов. Закон территорий соблюдался, и за этим следили – вплоть до "лишения членства", то есть – до лишения права посещать Сад. Часто можно было видеть, как парочка, пришедшая позагорать и, неожиданно для себя, разомлевшая под солнцем, вдруг спохватывалась, и, осторожно оглядываясь, быстренько перебиралась вглубь сада, оставив свои вещи на месте. Спустя несколько часов, усталые и измождённые, они возвращались и устало падали на свои подстилки, то ли – чтоб хоть немного позагорать ещё под заходящим уже солнцем, то ли – просто чтобы хоть немного отдохнуть.

На присутствие детей в дальних зонах было установлено жёсткое табу, но уже к середине лета я наблюдал несколько семеек, которые просвещали своих подростков, подведя их к краю поляны за "границей территорий" – в то время, когда там "резвилась" особо красиво занимающаяся этим делом та или иная парочка. Видимо, папы и мамы, стесняясь или не умея рассказывать обо всём этом своим быстро взрослеющим чадам, предпочитали просто показать – со стороны – как это делается. Иногда это выглядело красиво, иногда – не очень. Но – надо сказать, что для подростков такое зрелище в присутствии родителей было, как мне показалось, полезным: сам факт присутствия старших не давал им "пускать слюни", как это обычно бывает при тайных просмотрах порно, и они то любовались парами, сумевшими красиво наслаждаться своей Любовью, то озадаченно-внимательно изучали технику этих занятий, как правило, не решаясь задавать пока вопросов родителям. Надеюсь, когда-то они их всё же зададут. И получат ответ. Или – сумеют найти его сами… Чёрт! Я ловил себя на мысли, что мне уже небезразличны судьбы этих неведомых мне подростков – я уже как бы принимаю участие в их судьбе, едва ли не моля господа о том, чтоб им повезло во всём правильно разобраться! Да… Сложны дела твои, господи… для понимания их нами, грешными…

* * *

…Весна наступала, казалось, и в обществе. Алл закончил первую очередь своей системы – сравнительно быстро, буквально за три-четыре месяца, он успел повязать практически все города страны, начиная с наиболее крупных, новыми каналами связи. Я не вдавался в физические принципы их организации, но с удивлением отметил, что в той же гостинице «Ункария» теперь можно было иметь из одной точки системы связи выходы на все виды устройств – от телевизора и радио до телефона и компьютера. То, что никакой дозвон при этом попросту не был нужен и я буквально мгновенно мог «отдать» тот или иной файл, например, Карою, сидящему в это время, скажем, в Готондском отеле аналогичного класса, меня уже не удивляло. Просто было приятно – и всё. Просто я невольно проникся каким-то чувством благодарности к человеку, сотворившему, наконец, всё это. Для ункарцев же прелести системы Аллена на этом не заканчивались: все, кто уже так или иначе был к ней подключён, быстро переходили на совершенно иные принципы общения. Обычный телефон отмирал: никто уже не хотел часами набирать номер, ожидая, пока он освободится. Карой как-то показал мне, как это делается – и я понял, почему люди так быстро решились изменить своим привычкам.

– Смотри, курилка…– Ухмыляясь, сказал он и набрал на клавиатуре своего лаптопа код Джакуса.– Я использую лаптоп, ибо не имею обычного телефона с табло сообщений – их сейчас настолько не хватает, что стоят они – выше крыши, а я не готов столько заплатить.– Ухмыльнулся он.– Но, в принципе, это всё можно делать и на нём – и даже проще, чем на компьютере.– Джакус был занят. "Известить или отменить"? – услужливо спросила система. Карой выбрал "известить".

– Сейчас, дружище – отбрешусь от редактора…– Послышался торопливый голос Джакуса.

– Чувствуешь?– Удовлетворённо откидываясь в кресле, спросил Карой. Я кивнул.

– Только…

– Что "только"?

– Во Всемирной Сети подобное тоже делалось – по крайней мере, ничто из этого не было невозможным…– Заметил я.– Да и телефоны последних лет такое умеют…

– Когда есть два компьютера – в сети. Или – два телефона – на новых станциях. Но!– Карой поднял указательный палец.– Во-первых – в сети это было жутко медленно – интервалы прохождения сигнала по этой "поделке" были просто непредсказуемы, и паузы в разговоре заполнялись пустотой. Здесь же я могу говорить между телефонами и/или компьютерами в любых комбинациях. И – заметь: никаких пауз.

– Ну, мы просто ещё не разговаривали…

– Я уже разговаривал, дружище… Вдоволь наговорился.– Усмехнулся Карой.– А во-вторых – это _Единая Система, понимаешь? Здесь есть всё. Заметь: я начал сеанс, вставив карточку. Потом набрал пароль – и моя идентификация закончилась. Теперь я могу делать всё, что угодно – от телефонных разговоров и просмотра телепрограмм до любых взаиморасчётов.

– Уже?– Удивился я.

– Ну, пока она "посылает"…– Замялся Карой.– говорит, что "в системе нет ни одного банка". Но – представь, как оно будет, когда он это всё доделает?

– И твои денежки угонит первый квалифицированный хакер.– Усмехнулся я, памятуя, как это регулярно происходит во "Всемирной Сети".

– Тебе кажется, что Алл ничем не отличается от этих студентов?– Пристально глядя мне в глаза, спросил Карой. Я философски склонил голову набок: дескать, поживём – увидим… Кароя это задело за живое, видимо.

– Смотри…– Бросил на меня какой-то неопределённый взгляд, сказал он. Я уставился на лаптоп, по клавиатуре которого уже забегали его быстрые пальцы. Появилось общее меню функций системы, выбор, выбор, ещё выбор… На экране – список "представителей масс в законодательной власти".– Смотри…– Повторил Карой.– Вот – список вопросов, по которым они голосовали. Вот – возможные ответы. Вот – те ответы, которые хотел бы иметь я. Давим на кнопочку… И видим, что есть человек пятнадцать представителей, которые голосовали так же. Видишь? Я "вишу" на одном из них. Почему этот?– Карой как-то полубезразлично задумался.– А шут его знает. Видел я его физиономию как-то – вроде умный мужик. Предсказуемый. Вот я на него и "повис". И, пока он не выкинет какой-нибудь фортель… я буду на нём висеть. А теперь – смотри…– И Карой снова зашелестел по клавишам.– Вот список тех, кто… понимаешь… система голосования существует всего месяц. А этих…– Он кивнул на список,– уже больше половины.

– Кого?

– "Отвергнутых", – усмехнулся смуглянка.– Их _никто не хочет. Понимаешь? _Никто. То есть – от них уже все отказались. Они уже не представители, а просто частные лица. И эта публика столько лет пудрила нам всем мозги, прожирая наши деньги. Зачем бы, а?

* * *

…Система начала развиваться бурно. Очень бурно. Алл уже не успевал контролировать все ветви её развития, оставив себе только глобальные технологические решения, стандарты, организацию работ да создание наиболее сложных и ответственных мест. С подачи Борена многие подобные ему самому люди, способные не только профинансировать серьёзный проект, но и внести весомый вклад в его обсуждение, начали создавать свои коллективы, обязывая их технологически подчиняться Аллену, но работать на себя. В итоге – в большинстве крупных корпораций система появилась и жила уже не за счёт сил Аллен Сена. Эти же люди внесли огромный вклад и в организацию городских сетей – для начала попросту подключая к сетям своих корпораций окрестные дома или более мелкие предприятия, а затем вообще прибрав городские сети к рукам, сделав из этого один из видов своего бизнеса.

Систему голосования вводили очень эффектно: началось всё с того, что Борен организовал шумиху, активно поддержанную службой Алкоя, в результате которой "народные избранники" просто вынуждены были проголосовать за предлагаемый законопроект об избирательной реформе. К тому моменту, когда это произошло, они думали, что до физической реализации подобной системы – ещё жить и жить, а потому никто из них особо не сопротивлялся. Аллен же… Выставил работающую версию системы уже на следующий день. Пока это было далеко не так удобно, как задумывалось вначале: далеко не каждый гражданин имел свой терминал для входа в систему, а потому большинство вынуждено было пользоваться либо публичными местами, либо, если кто работал в крупной корпорации – терминалом на работе. Но главное было достигнуто: всякий избранник, неугодный избирателю, мог быть лишён голоса этого избирателя буквально сегодня же. В крайнем случае – завтра: жителям сельской местности для этого нужно было приехать в город. Но – они _ездили! Они поверили, что наконец-то существует система, где исключён глобальный их обман, объегоривание, обмишуривание, ставшее под шумок о демократии уже давно всем привычным делом в любой избирательной компании. Разумеется, система не исключала – да и не могла исключить ситуации, когда профессиональный лжец мог заморочить голову сотням и тысячам избирателей – но теперь они могли быть, по крайней мере, уверены, что их голос действительно услышан. А от заморачивания голов… Мне приходилось видеть, как на сходках в деревнях мужики обсуждали, кого бы им выбрать "в посредники" – чтоб и не дурак, и не сволочь, словом – из тех, кому можно доверять. И уже это доверенное лицо, собрав голоса своих односельчан, передоверяло их кому-то из столичных "профи". Не знаю, специально ли Алл сделал такую возможность, или она просто явилась следствием глобальной продуманности системы на объектном уровне, благодаря чему любые нагромождения передач функций считаются естественным явлением – но это, хвала Аллу, было; и, уже будучи обнаруженным народом, с успехом им использовалось.