Текст книги "Васка да Ковь (СИ)"
Автор книги: Аноним Эйта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
История третья. Вспыльчивые люди
Вот это был замок что надо. Настоящий боевой замок, с рвом, с толстыми стенами, с подъемным мостом, с массивными тяжелыми воротами и многочисленными шрамами-выбоинами, оставшимися от давних сражений.
Но цепи моста давно никто не смазывал, ворот утонул в рже и порос мхом, да и сам мост почти врос в землю. Ворота скрипели просто невыносимо, а открывать Васке их пришлось самому: никаких слуг, никаких метелочек, пустой двор, на который, казалось, давно не ступала нога человека.
Вылитый заколдованный замок из сказок. Не хватало только разросшегося по стенам плюща, да и то, может, он рос на другой стороне замка, она же еще не все видела.
Ковь поежилась.
Где замок – там чудовище.
А она, сталбыть, красавица? Ковь тряхнула головой, отгоняя бредовые мысли. Сдула с носа челку: надо бы постричься, мешает. А лучше что-нибудь удачно спалить, а то вдруг за время долгой и почти спокойной поездки у нее отросли еще и брови?
Не хотелось быть даже неудачной пародией на красавицу (неудачной пародией вообще быть не хотелось), мало ли, перемолет ее сказка? И станет она всепрощающей девой-книжницей, доброй и скромной... тфу, гадость.
Никакая сказка не засунет ее в платье, или она будет не Ковь!
Ковь похлопала Кирочку по макушке:
– Эй, тухлятина? Будешь красавицей?
– Чего? – Переспросила та недоуменно, – Забыла, что ли? Я уже никем не буду.
– Ты это заканчивай. Не обязательно местному чудищу знать, что ты мертвая.
– А что? – Прошипела Кирочка, – Он слепой, да? Не догадается? Так! Подожди-ка, я поняла, к чему ты клонишь: та дурацкая сказка, да? Ну-ну, я росла в месте, где такие бредни популярны, не удивляйся! Но я в них не верю. Как-нибудь без меня. Если уж идти за чудище, то пусть у него будет хоть что-то кроме доброй души, как по мне. А тут... Ты погляди на этот замок: тут даже и запаха денег не бывало. Я богаче, чем местное чудище, да что там, даже ты богаче, чем местное чудище, у тебя хоть деньги с Васкиного доспеха на сохранении, ты хоть знаешь, как серебрушка выглядит...
– Откуда...
– Да вы вечно языками как сцепитесь, так и треплете. – Отмахнулась Кирочка, – Так вот, я, все-таки, почти признанная дочь барона. Что мне какой-то обнищавший рыцарь, а? Выросла бы, не пошла б. Я русалка, моя роль проста: я не спасаю, я топлю. Совсем другая сказка.
Казалось бы, зачем нечисти – деньги? Кирочка цеплялась за чужую житейскую мудрость и, как всегда, когда обращалась к своему русалочьему началу (в худшем его, том самом, нечистом смысле), казалась уже не маленькой девочкой, но радраконенной карлицей.
Глядя на ее искаженное в циничной усмешке лицо, Ковь будто на мгновение увидела свое подернутое рябью отражение в взбаламученной чьими-то грязными ногами воде...
– А я тогда – почти беременная. – Выдала поспешно натужную остроту Ковь, решив не напоминать Кирочке про Фылека, потому что стоило русалочке про это спасение напомнить, как она становилась совершенно невыносима. – это ж надо, почти признанная... Все забываю спросить, как там Етель?
– Елль? Да все так же, только сидит теперь не в реке, а в замке, книгами обложился... – Кирочка зябко поежилась, спрятала заострившиеся зубки. – Я еще немного с вами...
– Да не вопрос, обговорили же. – Пожала плечами Ковь.
Имя брата возвращало девочку. Но надолго ли этого хватит? Сегодняшняя Кирочка, казалось, балансировала на грани. Что-то в ней стронулось, и не в лучшую сторону.
Подошел Васка с Фылеком, уже без лошадей. Васка перестал что-то тихо Фылеку выговаривать, взъерошил тому волосы и, подхватив Ковь под локоток устремился ко входу в замок.
Не успели они пройти и половину пути, как дверь распахнулась, и из замка медленно вышел человек. Васка остановился, больно сжав руку Кови: она могла поклясться, что слышит, как быстро бьется его сердце. Правая ладонь наверняка на рукояти меча, пальцы побледнели... Ей не надо было смотреть, чтобы знать, как он сейчас выглядит.
– Васка, спокойнее. – Шепнула она украдкой, – Ты уверен, что нам стоит... толпой? Нам вообще... можно?
– Можно все, что угодно. Я мог бы даже привезти сюда бродячий цирк, позволив ему разбить шатры на нашем дворе, потому что, – тут он повысил голос, хотя человек-из-замка подошел уже достаточно близко и вряд ли плохо слышал, – это и мой замок тоже!
Человек плавно повел рукой в воздухе.
Вообще-то Васка объяснял, что это жест обозначает сомнение, но Ковь вспомнила это не сразу, смотрела на эту руку, чувствуя себя выброшенной на берег рыбой.
Дышать как-то резко стало нечем.
Красивая рука, длинные пальцы... Правая...
Васка говорил, что она была искалечена, но Ковь видела всего лишь пару шрамов и слишком ловкие для когда-то переломанных пальцы с шишковатыми костяшками. Хотя, кажется, у нормальных людей они так и не гнутся, наверное, очень-очень удачно поломали... А тут еще и левая в пару: если бы с такими руками творили магию, то люди бы деньги платили не за фейерверк, а за то, чтобы посмотреть на предшествующие ему пассы. Она не смогла понять ничего из сказанного: тупо пялилась, пока на руках не закряхтела подозрительно Эха, вернув ее в реальность.
После чего Ковь закрыла рот и, на всякий случай, на его пальцы смотреть перестала. Перевела взгляд на лицо, а там какие-то нечеловечески синющие глаза. Вот смотришь в них и не замечаешь, что нос крючком и губы слишком тонкие, а щеки впалые, как будто он, аки верный волкодав, не ел, не спал, все ждал брата. Просто – смотришь...
Эха, однозначно, была спасительницей одной конкретно взятой замечтавшейся магички: на этот раз она отчетливо причмокнула, второй раз выдернув из голубой дали на грешную землю. После чего Ковь сочла за лучшее рассматривать его правое ухо, оно хоть было обычным и не наводило на странные размышления.
– Кирочка, – пропела она, – родная, я так и не выучила этот клятый жестовый язык, ты не могла бы озвучивать сказанное?
Кирочка посмотрела на Ковь как на идиотку, только пальцем у виска не повертела. Как раз Кови этот язык давался лучше всего, потому что, в отличие от Фылека и Кирочки, а так же от подрастерявшего за год сноровку Васки, она постоянно разрабатывала руки, и пальцы у нее гнулись замечательно. И если уж Фылек последнюю неделю навострился показывать все на пальцах, а Ковь эти неуклюжие, нечеткие жесты отлично понимала, то проблемы с Васкиным братом возникнуть было не должно...
Ковь вздохнула: ну не объяснять же, что она просто не в состоянии вникнуть в содержание, беззастенчиво заглядевшись на форму? У ее учителя в Академии, настоящего опального мага, и то так красиво не получалось...
– Сомневаюсь, – Кукольным голосом пропищала Кирочка, – О, Гарра Дающая, неужели это мой дорогой братик!
– Без отсебятины, пожалуйста, – Нахмурился Васка. – Гарры там точно не было.
– А я не только по рукам, я еще и по лицам! – Возмутилась Кирочка, – и вообще, раз заказали услуги переводчика, то терпите художественный перевод. Или сами разбирайтесь.
– Васка... лерох, вы продолжайте, продолжайте. – Согласно кивнула Ковь. – Мне очень интересно. Быстрее доругаетесь, быстрее в замок пойдем, а то прохладно же.
– Смотрю, цирк ты уже и так привел. – Пискнула Кирочка, вызвав на лице Васкиного брата кривое подобие улыбки. – Кто эта наглая... сомнение... дева с тобой?
– Сомнение что дева или что наглая? – Немедленно фыркнула Ковь, – Нет... нет?
– Второе, скорее, да... – Протянул Васка. – Сомнение. Это я из вежливости. На самом деле да.
– А есть жест для вежливого сомнения? – Тут же встряла Кирочка.
– Так, так, все, сосредоточьтесь на ругани! – Прикрикнула Ковь, – А то я тут из девы в старуху превращусь. Замерзшую.
– Знакомьтесь, это мой брат. – Васка, наконец, выпустил локоть Кови, – Шеложкитерох Диерлих.
– Шелошко... кто? – Переспросила Ковь.
Имя звучало как воплощенное шамканье. А Ковь-то думала, что родители Васки за что-то младшему сыну мстили. А это он еще везучий оказался.
– Шеложкитерох. – Терпеливо повторил Васка. – В честь прадеда. А это моя подруга, – Слово "подруга" он выделил, – Ковия.
Ковь невольно посочувствовала еще и Васкиному прадеду.
"Фамилия?"
Прогресс. Вот, как работает хорошее имя: пока пыталась примерить на него это "Шешешеше" отвлеклась и не поддалась магии его жестов, даже поняла, что он спросил. Глянула на Васку – вот смешно, а ведь он, наверное, и не помнит ее фамилии. Тот почесал в затылке.
– Э-э-а это, у нее на руках моя воспитанница, Эха. Рядом ее брат, Фылек: он в последнее время не говорит, так что у вас много общего...
Фылек хмуро зыркнул на Васку единственным глазом.
"Не думаю", – Шелош... А-а-а, какая разница, он все равно не узнает, как Ковь его зовет про себя, так что будет Ложкой, презрительно хмыкнул, – "Кто они?"
"Я – из мастеровых", – вдруг ответил Фылек. Подумал немного, добавил: "Высокородный господин".
На фоне точных, выверенных движений пальцев Ложки, жесты Фылека выглядели крайне неуверенно, как мазня пятилетки на фоне фрески какого-нибудь умершего в нищете гениального художника, и Ковь восприняла их скорее как "Выкроротный гадин", и долго думала, что же это значит. Помогла Кирочка: она сильно ткнула Фылека в бок и заявила назидательно:
– Тебе же сказали, воспитанник! А значит, никакой он тебе не господин, а самый что ни на есть дядюшка! Смелее надо быть. Знать свое место. Я – Кира. Кира Дитьерлих.
Задрала подбородок повыше и улыбнулась, даже не подумав напустить на себя самого простенького морока.
"Ты связался с нечистью, младенцем, немым безродным мальчишкой и бабой", – Жесты у сэра Ложки были резкие, раздраженные, даже слишком размашистые, хотя лицо было спокойно, – "Будешь убеждать меня в адекватности?"
Кови прямо таки захотелось вставить, что Васка в последнее время слишком часто красит корни, и это становится похоже на какой-то нервный тик, и что перетаскать у бедной девушки всю хну – это тоже не слишком адекватно, но вот так просто вмешиваться не решилась.
Почему-то она вообще чувствовала себя здесь совершенно лишней. От проницательного синего взгляда хотелось спрятаться... хотя бы до тех пор, пока не отрастут брови. Сразу вспоминалось почему-то и про прыщик на шее, и про царапину на носу – неудобно, в общем, было.
Васка аккуратно задвинул Кирочку за спину. Выступил вперед.
– Я не планировал никого убеждать, дражайший братец. Они просто со мной. Просто устали, и просто войдут в замок и просто поживут там зиму. Потому что мне просто больше некуда их вести.
"Ты – вернулся?"
Кови определенно не хватало интонаций. Читать интонации по рукам она пока не научилась, и понять, что именно крылось в этом вопросе, не смогла. А Васка и не докапывался, понял так, как хотел понять.
– Зализывать раны. Можешь считать, что я приполз. – Зло сказал он.
И Ковь взорвалась.
– Да Боги! Рраха Милосердная, Гарра Дающая, Отец Сияющий, Ха... Ха. Да. Тоже бог. Неважно! – Вскричала она, вдруг осознав, что совершенно потеряла суть конфликта и которой окончательно надоело стоять, создавая для этого самого конфликта надлежащее оформление, – Можно мы войдем, а вы тут хоть целуйтесь, хоть деритесь, ей Боги, сколько угодно, но без нас! Мочи нет тут торчать и ждать, пока вы пытаетесь разобраться в том, что за год наворотили! Пока вы разберетесь, кто чью собаку когда пнул, у меня Эха замуж выйти успеет! А-а-а-а-а!
И топнула ногой.
Кирочка с интересом осмотрела обгоревшие камни и отошла подальше.
– А еще он тебя бабищей назвал. – Сообщила она, тыча пальцем в сэра Ложку. – Жуткой, отвратительной, комковатой баби... А-а-а! – Заверещала она, подхваченная сильными пальцами Кови за ухо, – Ну приукрасила немного, никто не люу-у-убит художников!
– Фылек, ты тоже. Подержи сестру, у меня всего две руки, между прочим! А ты, тухлятина, не вертись, а то уроню Эху, добью тебя, убью двух зайцев разом с чистой совестью.
– Э! – Рявкнул Ложка, и Ковь обернулась, – "Это как понимать?"
– Совсем сбрендила, соваться в мой замок без разрешения, наглая женщина? – Перевела Кирочка, потирая покрасневшее ухо. – Ой, простите, я не учла ваш взгляд? Тогда еще: убью, расчленю, спрячу в озере и сожру твои кости, стерва. Ну, перевод неточный, я таких нецензурных слов не знаю, дяденька.
– Слушайте. – Мягко сказала Ковь, вонзая ногти в ладони, – Я уверена, ваш брат гораздо лучше объяснит, что наше совместное путешествие – полностью его инициатива. Васка... лерох – мой рыцарь, я его прекрасная дама, у меня есть его локон и все такое. Я не хочу ни с кем ругаться. Ваши разборки ко мне никакого касательства не имеют. Вам охота на осеннем ветру глотки драть – ну дерите, я потом отвар от кашля сварю. Но если у меня простудятся дети...
Да-да, она мягкая, женственная и очень заботится о детях. А если вот так склонить голову, то прыща будет не видно... А основная их проблема вовсе не в том, что они в дороге уже три недели, ночуют в полях, не заглядывая на постоялые дворы и шарахаясь от каждой древесной тени, не в том, что Фылек кричит во сне и не в том, что Кирочка все чаще рассказывает, что она мертвая. Дело не в том, что сама Ковь на грани и вот-вот буквально взорвется. Нет. Главная проблема, что дети могут засопливиться.
Лишь бы он в это поверил.
Потому что иначе она просто вломится в этот клятый замок, даже если придется потом забаррикадироваться и обороняться от местной стражи...
– А еще она умеет готовить. – Встряла Кирочка. – Если у вас столько много слуг, кухарка не помешает, верно?
Ковь дернулась, услышав слово "кухарка". Вспомнилось бледное лицо Люты.
Ложка медленно кивнул. Повел руками.
"иди"
– Спасибо, спасибо, господин хороший. – Склонилась Ковь, развернулась и прошествовала к замку.
– Ты, брат, был бы поосторожнее. – Протянул за спиной Васка. – Так и порыжеть недолго...
Под глазом у Васки расцветал фингал, губа саднила, но, в общем и целом, переговоры прошли нормально – все остались при своем. Пройти плачевно они и не могли: оба брата осознавали свою силу и были в состоянии остановиться и до смертоубийства. Но и до удачных следовало еще работать и работать: в частности, Васке стоило бы поставить удар, а Кит снова держал меч так, как будто вообще не понимал, каким невообразимым образом эта острая опасная штука подобралась настолько близко и появилась у него в руках, как будто отец и не платил когда-то за его уроки...
Что уж, зря Васка мечтал, что за год брат подрастеряет и свою неведомо откуда взявшуюся форму в бою рукопашном, хоть это у него осталось, хотя и не похож он был на кого-то, придерживающегося регулярных тренировок.
Его внешний вид соответствовал замку: такой же запущенный. Пришел он чуть сутулым – теперь горбился. Раньше был слишком уж тощ – теперь и вовсе казался ходячим скелетом...
Слуг брат распустил всех. Даже ту пожилую пару, которая заправляла постели и поддерживала в жилых комнатах хоть какое-то подобие порядка, и работала буквально на голом энтузиазме. Преданность семье стоило ценить, так что незадолго до ухода Васка даже поднял им жалованье... Лучше бы они ушли сами. Их смерть от старости была бы печальной вестью. Но, как бы то ни было, замок, стараниями брата или полным отсутствием оных, походил скорее на будущие руины, такой же пустой и заброшенный...
Поэтому Васка валялся на кровати, отгородившись от мира сырым, порядком пожранным молью балдахином и вместо того, чтобы отдыхать с дороги, составлял в уме список дел, которыми хорошо бы заняться.
Он не ожидал, совершенно не ожидал, что брат так запустит... Все. И себя в том числе.
Особенно Васку беспокоили его руки. Иногда рукава задирались, и тогда он видел шрамы на тыльной стороне запястья. Они и раньше были, но, кажется, Васка разглядел парочку свежих.
Интересно, Ковь заметила? Она как впилась в эти руки взглядом, так и не отлипала, должна была заметить.
– Васка! – Кирочка беззастенчиво отодвинула балдахин и плюхнулась рядом, – Вы же помиритесь?
– А? Ты что тут делаешь?
– Ковь затеяла уборку. А я что, Фылек, за метлу браться? – Хмыкнула Кирочка. – Она сказала Диерлихов не дергать. Но я же не дергаю, правда? Правда-правда-правда?
– То есть ты у меня прячешься.
– У, проницательный какой. У вас всегда было так пусто, да? У вас есть склеп за замком, но весь замок как склеп. Я бывала всего в одном замке, но мне не надо видеть сотню умерших замков, чтобы сказать, что этот – едва дышит.
– Я встречусь со старостами. – Кивнул Васка. – и верну слуг.
– Не ты должен этим заниматься. – Фыркнула Кирочка. – Никак не ты.
– Почему? Это мой замок. – Покачал головой Васка.
– Я не Ковь, и я хоть и не росла в замке, но болталась рядом, и я в этом разбираюсь, так что мне можешь не приукрашивать правду. Вы же рыцари, верно? Диерлихи. Значит, замок ваш ровно до тех пор, пока ваше семейство может предоставить королю одного вооруженного рыцаря – это действительно ты. На доспех ты, если призыв вдруг, наскребешь, осталось же что-то, да? Но переходит он старшему сыну – а это Ложка. Так что это его дела, не твои. И замок не то чтобы твой...
– Ложка? – Рассмеялся Васка, – Ковь пепелит?
– Еще как. – Вздохнула Кирочка, – Как будто ее кто-то под хвост ужалил, носится туда-сюда, суетится...
– Она может... и как ей Ложка? Она говорила про... руки? Эта ее внезапная просьба переводить, кстати...
– Вряд ли она заметила. Она как-то странно... Не понимаю, зачем, но было весело, правда? Проказливо улыбнулась русалочка и тут же посерьезнела. – Но я – видела. Васка, ты...
– Не знаю. – Он развел руками. – Совершенно никакого понятия не имею. И знать не...
– Зря. Поэтому вы и договориться не можете. – Кирочка расстроенно поцокала языком, – Лелеете свою обидочку каждый. Как один мог сделать то-то, когда мне было так плохо? А в результате вы же квиты. Он тебя бросил, да и то не факт – ну так и ты его оставил один на один с надвигающимися налогами и слугами, которые, я уверена, любили и жалели Васкилероха, а не Шеложкитероха. Не заводи свою басню про сумасшествие, не надо. Ты знаешь какой-то другой способ не ходить драться с куксами и сохранить землю, раз уж старший наследник нашелся? Просто я бы тогда его Еллю подсказала: а то, говорят, там снова планируют Кьяксон брать... А у Моли – мальчишки-близнецы. Здоровенькие. И Кьяксона не увидят точно, не хотела бы я, чтобы они по рассказам Елля его узнали...
– Предлагаешь, – Васка потрогал языком губу, слизнул кровь, – пожалеть беднягу?
– Пожалеть? Человека, так легко уделавшего тебя в "кулак на кулак"? Тебя – дубище? Жалеть человека, который до сих пор жив, несмотря на вот это вот все? – Кирочка высунула язык, и помахала в воздухе ручками, – Не-е-е-е, дяденька, это ты промахнулся. – Будто бы по секрету, созналась: – Ну да, я смотрела, смотрела. А вы всегда сначала мечи, потом кулаки? Чтобы реванш, да? А, ладно... Да он сам тебя пожалел, неужели непонятно? И чем все кончилось? Нашли, кого жалеть, дураки дурацкие. Один не так прост, другой не так прост, а в итоге все сложно.
– Почему тебя вообще потянуло на душеспасительные речи? – Небрежно поинтересовался Васка.
Нет, с Кирочкой творится что-то неладное. Надо посоветоваться с Ковью, как бы чего не вышло...
– Не хочу быть... русалкой-русалкой. – Пожала плечами Кирочка. – Но недавно пришлось. Пытаюсь... компенсировать. Давно не чувствовала себя настолько... мертвой.
– Фылек?
– Да. – Коротко ответила Кирочка и попыталась было сбежать, но была поймана за косу.
– Что произошло? – Жестко спросил Васка.
– А ты обещаешь, что после этого будешь относиться ко мне так же, как до? – Серьезно спросила Кирочка, – Опекательно, снисходительно... Как к живой. Не жалеть, не бояться. Не как к... нежити?
Васка задумался.
– Я не могу тебе этого обещать. – Наконец сказал он осторожно, – но я приложу все усилия. Это так.
Он отпустил косу и плюнул на ладонь. Кирочка ударила со своей стороны.
– В общем, я попала в дом уже когда лесовик был в доме. Фылек на втором этаже, лесовик и труп мужчины... отец?
– Отчим. – Выдохнул Васка.
– Отчим. – Поправилась Кирочка, – на первом. Женщина – на лестнице. Ну и лесовик на лестнице. Ему было грустно, он... прощался, и эта грусть Фылека спасла: я успела появиться и задуматься, и даже придумать выход... но... и я – он попросил меня вывести, а ты добровольно дал ему амулет: я не могла отказаться и не погибнуть, это значило нарушить обязательство. Как эта ваша Люта нарушила... Спроси у Кови, как работают такие штуки... и тогда я поняла, что живым его мимо лесовика не проведу. Никак. Значит, решила я, надо вести мертвым – но не до конца. Вытащить душу ненадолго. Если дольше, чем на три минуты, живой почему-то тупеет... Батюшка говорил – мозги усыхают.
Васка очень старался не показать этого, не обидеть ее... Но почему-то единственная мелочь бросилась в глаза: она набирала воздух, чтобы говорить, но не чтобы дышать.
И он решил, что честность – единственный выход.
– Ты забыла про дыхание.
– Спасибо. – Кирочка вздохнула и несколько секунд просто вдыхала и выдыхала.
Как будто и правда забыла, как это делается. Косилось украдкой на Васку, старалась повторить его мастерское расширение и сужение грудной клетки. Васка повертел это словосочетание в голове. Дурость какая-то, сказала бы Кирочка...
Когда Фылек им восхищался только потому, что Васка неплохо владел мечом – это еще ладно. Но такое искреннее восхищение простой возможностью дышать... Да уж, в чем-то брат прав: связался на свою голову...
– Душу через... – Поторопил Васка, поняв, что так она может еще долго ничего не добиться и решив ее отвлечь.
А то и правда, дурость.
Есть вещи, которые совершенно невозможно сделать, если стараешься: даже Васка, вспомнив, про то, что дышит, сбился, стоило попытаться контролировать этот процесс, что уж говорить о Кирочке. Для нее это вообще не обязательно.
Мог бы и промолчать. Должен был промолчать.
– Глазницу. Да. – Кирочка замялась. – А еще я... Нет, прости. Неважно. И ведь провела. Как таковой Фылек его не интересовал, интересовала только девочка. Он имел право отомстить за то, что был обманут. А Люта – расплатилась... И мы... в общем, утопили те простыни с кровью в реке, замотав их в те шторы, так что он будет искать ниже по течению, а сами ушли поверху... Ковь зря волнуется.
– Что же ты ей об это не сказала?
– Я и сама волнуюсь. Зря: у вас в округе поля-поля-поля, и никаких деревьев, да и далеко мы от того леса. Не дойдет. Лишь бы не догадался нанять кого... Но не догадается. – Кирочка вдруг торжествующе улыбнулась. – Я са-а-амая смелая! И нашла самых свихнутых наемников, ага! Он таких ни на какие коврижки не приманит!
– А почему не Кови, Кир? Почему – мне? Я же сейчас что-то напутаю, что-то наговорю, как-то не так передам...
– Ковь не слушает. Она сейчас где-то не здесь. – Грустно сказала Кирочка, – Я не уверена, что ей можно в замки. Она шарахается от стен, и от углов, и вообще... Знаешь, ты ведь не очень долго думал, как ее представлять, да? – Она стукнула его кулачком по лбу, – Взял, представил как любовницу... Дурачи-и-ина. Мог бы служанкой, а меня дочерью служанки. А Фылека и Эху тоже...
– Врать Ки... Ложке? – Хмыкнул Васка, – Зачем? Она и правда мой друг, он же не та добрая хозяюшка постоялого двора, тройной смысл искать...
– Если вы настолько близки, что тебе не надо ему врать, зачем же ты сбежал из дома? – Пожала плечами Кирочка.
– Да Ха попутал, конечно... хотя что это я, Ха тут точно не при чем – я не прав. Перемкнуло меня: вроде бы я все устроил, а потом этот консилиум и я уже никто. Даже и не рыцарь толком...
– Ври-ври. – Рассмеялась вдруг Кирочка, – Просто надоело тебе хозяйство, а война уже не грозила. Захотелось приключений... А тут смываемая только бочкой крови обида и дева с драконом... – Она сникла, подняла на Васку огроменные свои изумрудные глаза, – Васка, Васка, я тут подумала: а был ли он? Дракон?
Васка вздрогнул.
– Должен был быть.
– Кому что должен? Кому не все равно, должен ли? Васка, вопрос проще простенького: был ли?
– Был ли? – Эхом повторил Васка.
В коридоре, где-то в отдалении, кто-то громко уронил ведро, и оно, отчаянно дребезжа, полетело, судя по звуку, по ступенькам. Звук затихал, зато ругательства поломойки набирали и набирали обороты, разносясь по огромному замку.
Васка дернулся, когда упало ведро, а Кирочка быстро-быстро, ужом, юркнула под кровать. Высунула оттуда хитрую мордочку:
– Только тс-с-с! Меня тут нет! Высунешься, расскажу сестрицам, какой ты хороший и хочешь жениться, понял?
И снова исчезла.
– Угу. – Чуть заторможено кивнул Васка.
Ему вдруг показалось, что замок, заслышав это дребезжание, как будто проснулся. Не было того тихого гула людских голосов, который Васка помнил когда-то в детстве, но и не было уже и той гнетущей, мертвой, густой тишины, в которой ему трудно было дышать, и которую, казалось, можно было нарезать ломтиками и продавать на развес.
Был звонкий голос Кови и чуть потише вторил ей плач разбуженной Эхи, и все это взрезало тишину и убило ее, наверное, если не навсегда – то очень и очень надолго.
Кови, может, и не нравились замки, но этому замку она была нужна.
Какая кому разница, был ли дракон, в самом деле?
Ковь ненавидела убираться. Но мама ее, вместе с тремя тетями и двумя бабушками придумали невообразимую тьму способов втолковать родной кровиночке слово «надо». А так как Ковь характером своим, поговаривали, походила на маму в молодости, а та на свою маму, черты которой можно было встретить в любом их шестерых ее выживших вопреки всему детей и большей части многочисленных внуков, то вся эта тьма способов была крайне доходчива и громогласна.
Как бы Ковь не была упряма, такой осады она выдержать не могла. "Надо" было высечено у нее на подкорке.
Стоило ей увидеть замок изнутри, все эти обветшалые сырые коридоры и поросшие кое-где непонятно чем стены, как она почти наяву услышала скрипучий голос старшей из своих теть: "давай, Прошка, твоя очередь" и целый хор ее собственных сестер и братьев, счастливых, что сегодня не их черед: "Вернемся – прове-е-ерим".
Да уж, немудрено, что она так и не нашла с ними общего языка. Даже не потому, что они вечно дразнились и не слишком-то стремились искать этот язык сами. Просто... кому нужна сестра, которая в любой момент может пребольно обжечь, если есть еще несколько, гораздо более компанейских?
И спала она отдельно, а в комнате обязательно стояло ведро с водой.
Попытки же найти ведро в этом замке пока были тщетны. Перед выходом стоило запастись хотя бы картой, но Ковь понадеялась на авось, за что и расплачивалась. Она блуждала невообразимо долго, под конец уже уверившись, что тут она и умрет, вот прямо посреди этого бесконечного коридора с портретами, с каждого из которых, вот ведь жуть, пыль не стирали уже лет сто. Умрет, но и призраком не обретет покоя, и вечно будет стирать пыль с тяжелых золоченых рам...
И когда она будет доходить до конца галереи, придется возвращаться в начало и начинать заново стирать уже свежую пыль. И так до самого конца Мира, а если он так и не настанет – вечность. Ковь скривилась.
Какое место, такие и мысли. Из пышущих жизнью и сильных духом тут были разве что пауки, причем в каких-то совершенно невообразимых количествах.
А вот Кирочке здесь нравилось. Приведи русалку в сырость, называется... и ведь исчезла моментально, стоило ей только прослышать об уборке: наверняка у Васки прячется. Ну и пусть. Толку-то с нее.
Интересно, как там Фыль? Его она тоже послала за инвентарем, но он, скорее всего, по давней привычке мальчишек-конюших, хоть и покивал-покивал да умчался резво, всей спиной своей демонстрируя готовность работать, все равно потом где-то там задрых.
Сказать Васке, что Фыль в местной конюшне прописался, или пусть идет как идет? Кови об этом думать не хотелось, и она приняла волевое решение – сами как-нибудь разберутся, не Эха, чай. А коней все равно надо кому-то чистить и кормить. И козу кормить. А потом в суп ее, мерзкую мстительную тварь! Жаль, что Эхе без молока никак, а то Ковь давно бы с удовольствием резанула козе горло, столько она ей крови попортила...
Эха сладко посапывала в перевязи у Кови за спиной. Была у нее такая странная привычка: засыпала Эха только на руках или вот так вот, в перевязи. Стоило отойти от нее хотя бы на полшага, она начинала противно орать, требуя подлючую Ковь вернуться и взять ее на руки. Так же она вела себя, когда ее брала Кирочка, ревела и не успокаивалась, пока ее не брала Ковь или, на худой конец, какой-нибудь Фыль, так что Ковь решила, что это какая-то особенность Эхиного организма – нужен кто-то живой в непосредственной близости. А даже если и каприз... Никаких признаков энергетического вампиризма Ковь не замечала, обычные дети орут куда как больше и противнее, так что почему бы и не таскать? Привыкла уже.
Даже слишком.
Скажи ей кто сейчас, что можно спокойно отдать Эху доброй женщине, она бы, наверное, не отдала. Она же ее приняла, она же ее кормит, как это – отдать?
Уж ни на это ли рассчитывала Люта, ведомая своей почти звериной хитростью? Не поэтому ли учила всем тем несложным, но крайне полезным рецептам, что так упрощают жизнь молодой матери? Всем этим бесчисленным средствам от колик, от вздутий, от всего многообразия детских болезней, которых взрослый-то и не вспомнит?
Было бы глупо думать, что нет. Ковь покачала головой: нет, все же она, несмотря на всю свою магию и похвальбу, что она-то уж никому просто так не поверит, устроена проще простого, и кто угодно может найти нужные слова, стоит этому кому-то только захотеть. Нужно научиться относиться к другим критически, так-то. Они ей – слово, а Ковь раз! Нашла подвох. Как Васка это только делает, надо бы у него спросить, осторожненько, чтобы он ни в коем случае не загордился, а то будет еще нос задирать и заставит подаренную куртку носить... А она при ходьбе дребезжит!
И все ж таки надо было послушать его несмелые предположения еще до того, как она обзавелась грудничком, а на сдачу прикупила немого мальчишку! А она: "Васка, Васка, смотри, светильник светится!" – тфу, вспоминать противно. Развели как пятилетку.
– Э!
– Ой...
Ковь попятилась. Она не врезалась в Ложку только потому, что он буквально утек с ее пути, как капля ртути, единым плавным движением. Она бы его и не заметила, если бы он ее не окликнул: так, как мог.
Он начал было выплетать слова руками, но тут, вспомнив видимо о Ковьиной неспособности понимать жесты, порылся в карманах и достал маленькую книжечку, а потом – тут Ковь глядела уже во все глаза, она никогда не видела, чтобы так делали мужчины – тонкий грифель из пучка, в который была плотненько подколота его коса.
Коса – символ законника, ни разу Ковь не видела законника без косы. Всегда было интересно, как их угораздило заиметь такой символ? Это же неудобно, требует кучу времени и средств, за такими длинными волосами надо ухаживать, а все те законники, что Ковь встречала, носились в вечной нехватке времени, как белки в колесе.
