Текст книги "Девушка из Дубровника"

Автор книги: Анна Жилло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Я читала, – продолжая цедить воздух сквозь сжатые зубы, сказала я. – И даже ролик видела, как в Таиланде это делают. Только там была пустая стеклянная бутылка.

– Бутылки у нас нет. Вернее, есть, но она пока еще полная. Камнем тоже нормально.

Он взял нож и тупой стороной сломал кусок длинной иглы, торчащий из моего бедра. Я взвыла. Глеб поморщился, сел на подстилку, прислонившись спиной к сосне и широко раздвинул ноги.

– Садись, – приказал он. – Да не смотри на меня, как нежная институтка. Быстро! Вот так, боком. И ногу согни в колене.

Я села между его ног, чувствуя бедром – которое без ежиной иглы – то, с чем предпочла бы познакомиться в несколько иной ситуации. Мое плечо касались его груди. Без особых церемоний он перекинул обе мои ноги поверх своей левой.

Вскрыв упаковку салфеток, Глеб протер ранки на моем бедре, потом обтер камень. В следующее мгновение у меня глаза полезли на лоб, когда сок лайма попал на кожу. Левой рукой он крепко сжимал внутреннюю поверхность бедра, а правой с силой давил на внешнюю – половинкой лайма. Боль стала просто адской: теперь не только жгло и дергало, но и щипало так, что полились слезы.

– Ника, ради бога, не строй из себя героиню, ори. Я прекрасно знаю, что это такое. Своего первого ежа поймал в икру в девять лет. Иглу просто так без тонкого пинцета не вытащишь, она хрупкая и ломается. Поэтому надо ее разбить и растворить кислотой. Это же кремний. Или кальций? Не помню, но неважно. Ну а мелкие остатки потом сами потихоньку через кожу выйдут. Ты же не хочешь, чтобы было воспаление на полноги? Лучше уж синяк. И потерпеть немного. Можно еще распарить горячим маслом, но это не походный вариант. Ну, готова?

Глеб еще крепче сжал мое бедро снизу и начал бить по месту укола камнем. Довольно сильно. И вот тут я уже на самом деле не смогла удержаться от крика. Наверно, меня слышали не только в Цавтате, но и в Дубровнике.

Пытка продолжалась и продолжалась. Сделав с десяток ударов, Глеб снова втирал в ранки сок лайма и снова брался за камень. Когда от первой половинки осталась одна кожура, в ход пошла вторая.

– Ты мне только кость не сломай, а? – жалобно попросила я, потихоньку впадая в какую-то прострацию. – У меня там перелом уже был.

– Ну так я для этого снизу и держу, – проворчал Глеб. – Не бойся, не сломаю. Скоро уже все.

Как только он сказал это, я действительно почувствовала, что боль пошла на спад. И жгло, и щипало, и дергало, но уже гораздо меньше, вполне терпимо. Бедро постепенно начало неметь, как после укола-заморозки – очень даже знакомо. И тут вдруг…

Меня затопило такое безумное желание близости, какого я, наверно, в жизни еще не испытывала. Низ живота набух тянущей болью – пусть слабой, но мучительной. Сердце билось в горле и не давало дышать. Я могла сделать лишь короткий поверхностный вдох, а потом судорожно выдыхать – выдавливать из себя сухой, колючий, царапающий грудь воздух. Все тело словно вопило: «Возьми меня!»

Его лицо, его губы были так близко – я могла повернуться, дотянуться до них, но…

Я хотела его, но он меня – нет. Мы сидели в такой позе, что ошибиться было сложно. Меня снова начал разбирать какой-то дурной нервный смех. Сама эта поза – она могла означать только одно.

Секс. Который то ли только что был, то ли вот-вот будет. Ну, или – как исключение – вот такую вот экстренную полевую медицину. И кто у нас победитель по жизни? Ответ очевиден. Хорошо хоть, что у женщин желание не так очевидно, как у мужчин.

Глава 13

– Все, Ника, – Глеб вытянул из-под меня ногу и встал. – Как ты?

– Нормально, – через силу криво улыбнулась я. – Только онемело все.

– Значит, действительно нормально. Так и должно быть.

Он вытащил из того же пакета тюбик мази, наклонился и густо намазал мое многострадальное бедро, сильно втирая ее в кожу.

– Это что, специальный ежиный набор: салфетки, лайм и мазь?

– Типа того. Полежи немного. В воду тебе сегодня больше не стоит лезть, пусть ранки затянутся. Яд для человека не опасный, но болезненный. Плюс у ежей дрянь всякая на иголках, а проколы глубокие и закрытые, поэтому воспаление может быть нифиговое, если антибиотиком сразу не забить. Есть хочешь?

Сказала бы я тебе, чего хочу, придурок!

– Не знаю. Не очень.

– А вина? Тебе сейчас не помешает немного выпить.

Угу. Вино мне действительно сейчас не помешало бы. Напиться и забыться. Причем напиться побыстрее – чтобы без остановки проскочить ту стадию, когда начну к тебе грязно приставать. Лучше уж сразу выпасть в нерастворимый осадок.

– Давай.

Глеб достал из сумки-холодильника бутылку, из корзины гроздь винограда и два больших красно-оранжевых персика, а еще два пластиковых стаканчика.

– Бокалов нет, леди, – сказал он, положив фрукты на такую же пластиковую тарелку и поставив передо мной. – Но хоть стаканы не бумажные.

Я села поудобнее, стараясь не слишком шевелить ногой, и, пока Глеб открывал бутылку, отщипнула несколько виноградин.

– Ну что, за ежа? – усмехнулся он, подавая мне стаканчик. – Он ведь тоже пострадал. Лишился, можно сказать, оборонительного оружия. А может, ты его вообще раздавила. Хотя нет, тогда сама была бы как еж. Подожди, я тебе его сейчас принесу.

Залпом выпив вино, Глеб встал и начал спускаться к воде.

– Нафига он мне сдался? – мрачно поинтересовалась я, изучая опустевшее дно своего стаканчика.

– Ты же хотела сфотографировать. Сделаешь двести фоток – ежа и своей ноги. Выложишь в соцсети. Дополнишь рассказом, как я тебя лечил. Соберешь миллион лайков.

Он подобрал палку-рогульку, вошел в воду и через несколько минут вернулся с ежом, насаженным на острый конец.

– Ты его убил? – огорчилась я. Мерзкая тварь, конечно, но ведь нас в воду никто не звал, сами полезли. Это его дом, а я еще на него и упала.

– Если оставить на солнце – сдохнет. А в воде у него любая дырка моментом затягивается. Живучий, собака, хотел бы я таким быть. Они даже не стареют, представляешь? Просто проживают свой срок и умирают. Давай, фотографируй быстрее.

Я достала телефон и сделала несколько снимков, а потом Глеб отнес ежа в воду и забросил подальше от того места, где мы заходили. Поднимаясь обратно, он подобрал большую, полностью раскрывшуюся шишку и кинул мне. Я поймала и швырнула в него, но промазала, и она покатилась вниз, подпрыгивая.

– Вдруг упала шишка прямо мишке в лоб, – продекламировал Глеб, словно маршевую речевку. – Кстати, упала или попала?

– Не помню, – задумалась я. – Всегда считала, что упала, а ты спросил, и я засомневалась. Вот теперь буду мучиться.

– Значит, не хочешь шишку?

– А зачем она мне?

– А ракушку? – он сел рядом и протянул мне на ладони небольшую белую раковину.

Я повертела ее в руках, разглядывая. Она была похожа на черноморского рапана, но только изнанка не оранжевая, а нежно-розовая, чуть темнее к сердцевине. И самый краешек – тонкий, нежный, словно бахромчатый.

– Она живая? – спросила я.

Глеб взял ее, понюхал.

– Нет, давно уже мертвая. Если что и было внутри, всякая мелочь наползла и выжрала. Живую и свежедохлую сразу по запаху узнаешь. Йодом пахнет.

Он держал раковину на ладони и смотрел на меня, едва заметно улыбаясь. Точнее, сквозь меня – долгим неподвижным взглядом, завороженным… или завораживающим. Его палец медленно, плавно гладил бахромчатый край, соскальзывая в розовую глубину, словно лаская ее.

Меня бросило в жар. По спине сбежала струйка пота, и дуновения ветерка, который пытался ее высушить, тоже показались чувственными, нежными прикосновениями. С трудом проглотив слюну, я легла на спину и закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно. Под веками заметались цветные пятна: желтые, зеленые, малиновые – солнце пыталось пробраться между ресницами.

А потом я почувствовала, как на лицо упала тень, и моих губ коснулись его губы – сначала легко, невесомо, потом тверже, настойчивее. Тот мимолетный сон перед границей – о чем он был: о прошлом или о будущем?

В долю секунды промелькнула мысль: так вот в чем дело! Какая же я дура – как только не поняла сразу?

Тот не слишком быстро отведенный взгляд, похожий на осколок ракушки… Он мог уже тогда пойти в кавалерийскую атаку, стремительным наскоком. Но не испортила бы я все, задавая себе одни и те же вопросы: стоит или не стоит, хорошо это или нет, нужно или не нужно? И как только он догадался?

Главное не заставить. Главное – заставить захотеть.

Я судорожно перевела дыхание и потянулась навстречу.

Глеб что-то шептал мне на ухо, и я отвечала – дикие, безумные, бессмысленные слова, о которых не можешь вспомнить уже через секунду. И хорошо, что не можешь.

И вот теперь моя жизнь действительно была поставлена на паузу. Ярко-алый, раскаленный, мерцающий огонек в центре, а вокруг – царство покоя. Все как будто замерло. Только плеск волн и шум ветра в вершинах сосен.

Его взгляд не отпускал меня ни на секунду, я растворялась в нем, в его бездонной глубине. Глаза в глаза – словно магия…

Поцелуй был бесконечным – я как будто летела по спирали раковины, все глубже и глубже, слыша темный гул крови в ее сердцевине. Наши губы и языки сражались в том сокровенном поединке, в котором каждый жаждет быть победителем – и побежденным.

Это было что-то совершенно новое, незнакомое. Никогда, ни с одним мужчиной я не испытывала ничего подобного. Или?.. Нет, даже с Сашкой такого не было. Как будто очерчивала вокруг себя круг мелом и не позволяла себе выходить за его границы. Я не позволяла – или мне не позволяли? И дело было даже не в том, что и как происходило с моим телом, а в том, что я при этом чувствовала.

Это была свобода. Тот самый восторг, когда под тобой бездна. Когда отпускаешь опору и летишь, наслаждаясь волшебным всемогуществом. То, по чему я так скучала и уже не надеялась когда-нибудь испытать снова.

Глеб словно дразнил меня. Его руки скользили по моему телу – то нежно и легко, почти невесомо, то наоборот – тяжело, горячо, властно. Приподнявшись, я обняла его, спрятала лицо на груди. Этот привкус морской соли на языке… Этот ни с чем не сравнимый пряный запах: разгоряченной кожи, свежего пота – запах желания…

Тонко, быстро проведя пальцами снизу вверх вдоль позвоночника, он нащупал застежку, расстегнул. Купальник вдруг показался чем-то чудовищно лишним, как будто на мне было надето двадцать одежек одна на другую, и я была рада от него избавиться. Он жадно целовал мою грудь, как будто, изнывая от жары, пил большими глотками ледяную воду. От каждого прикосновения его губ по всему телу разбегались мурашки – сотни, тысячи крошечных сверкающих иголочек.

Теперь только одна деталь мешала нам стать еще ближе. Словно случайно я зацепила одним пальцем резинку плавок Глеба, осторожно потянула вниз, и он с готовностью помог мне.

– Подожди секунду, – прошептал он мне на ухо и потянулся к корзине.

Еще подождать?!

К счастью, мне хватило ума не говорить этого вслух.

Интересно, если ты прихватил с собой эту коробочку, значит, рассчитывал использовать ее содержимое? Тогда какого?.. Или ты везде их с собой таскаешь – на всякий случай?

Да, собственно, какая разница?

Я смотрела на него сквозь опущенные ресницы, и каждая секунда казалась вечностью.

«Эк тебя раскочегарило, – сказала ручная шизофрения. – Прямо хоть прикуривай. А такую приличную из себя строила – ах, как же я с женатым мужчиной?»

«Иди на фиг, дура! Да, я неприличная. Все, закрыли тему».

Глеб наклонился надо мной, соединяя в цепочку короткие легкие поцелуи – от ямочки под горлом до самого низа живота. Остановившись, он посмотрел на меня вопросительно, и я улыбнулась напряженно, той особенной улыбкой, которая была словно печать на согласии – согласии на все.

Его ладони сжали мои бедра – осторожно обойдя ежиную метку. Большие пальцы нежно гладили кожу с внутренней стороны, постепенно поднимаясь все выше и выше, тогда как его губы так же медленно опускались им навстречу.

И тут я поняла, что больше не могу терпеть эту пытку. Что все вот это здорово – но не сейчас. Потом, в другой раз. Что угодно, как угодно. Бесконечно долго. Но сейчас никакие ласки мне уже не нужны. Я забыла, как это бывает – когда так хочешь мужчину, не какого-то абстрактного, а именно этого, который рядом с тобой, хочешь так сильно, что ждешь только одного. Чтобы стать с ним одним целым. Чтобы он вошел в тебя, заполнил тебя собою. Чтобы чувствовать его в себе и двигаться с ним в одном ритме. За много лет – забыла. Но теперь вспомнила.

Я провела рукой по его волосам, еще влажным, пахнущим морской водой. Потом поймала пальцы Глеба, сплела со своими и потянула его к себе. Он поднял голову и чуть приподнял брови, словно спрашивая, что не так. Казалось, мы разговариваем мельчайшими движениями, на полутонах: слегка прищуренными глазами, уголком рта, дрогнувшим в тени улыбки, сбившимся дыханием. Слова были не нужны – он понял меня без них.

Жестом попросив подвинуться в сторону, Глеб сел, вытянув ноги, и прислонился спиной к сосне.

– Иди сюда, – шепнул он. – Ника…

Мы уже сидели так – совсем недавно, и получаса не прошло. Но нет, не так, конечно. Теперь – глаза в глаза, прижавшись друг к другу всем телом. Я обвила его талию ногами, обняла за плечи, приподнялась и со сладкой дрожью почувствовала, как медленно, осторожно он входит в меня. Казалось, все мое тело готово было взорваться ликующим воплем, но с пересохших губ сорвался только стон – низкий, хриплый, идущий из самой глубины. Я понимала, что смогу сдерживать себя всего несколько мгновений, что ему меня уже не догнать, и все же пыталась из последних сил растянуть эти мгновения. Хоть на секунду отдалить тот безумный миг, когда весь мир перестанет существовать, поглощенный огненной вспышкой.

Наклонившись, Глеб целовал меня, обводя мои губы языком и слегка покусывая их. Потом я почувствовала его горячее дыхание на своей шее и выгнулась назад, запрокинув голову. Одной рукой он придерживал меня за поясницу, другой под ягодицы, позволяя двигаться в том ритме, который был удобен мне. От шеи, от того места, где лихорадочно бился пульс, его губы снова опустились к груди и обхватили сосок, лаская его кончиком языка.

Словно электрический разряд пробежал по моему телу. И ответом ему была мощная волна, соленая и сладкая одновременно, захлестнувшая меня с головой. Каждая клеточка сжалась в блаженной судороге. Я зажмурилась, и под веками вспыхнуло лиловое пламя. Из горла вырвался торжествующий, счастливый чаячий вопль.

– Еще немного, – задыхаясь, попросил Глеб.

Держась за его плечи, я ускорила движения и с изумлением почувствовала, как за первой волной нахлынула вторая – не такая сильная, но долгая, похожая на затянувшийся раскат грома. Два наших стона слились в один…

Не открывая глаз, Глеб покачал головой, как будто не веря в то, что произошло.

– Сумасшедшая, – тихо сказал он, пытаясь отдышаться. – Так не бывает.

Я шевельнулась, но он еще крепче прижал меня к себе и шепнул на ухо:

– Даже не думай. Мы еще толком и не начали.

Глава 14

– И что это было? – спросила я.

Мы лежали, обнявшись, моя голова на его плече, его рука – на моем бедре, том самом, с наливающимся синяком и красным пятном на месте уколов. Еще все вокруг плыло и сердце никак не могло успокоиться – колотилось гулко, рассыпая барабанную дробь до самых пяток.

– В смысле? – не понял Глеб. – По-моему, очень даже неплохо все получилось, разве нет?

– Очень даже неплохо. А до этого?

– Ааа, вот ты о чем… – он смущенно засмеялся и отвел взгляд. – Прости, пожалуйста. Но, вроде, это тоже вышло неплохо. Нет?

– Каждый раз, когда ты обращался ко мне на вы, мне хотелось тебя убить, – прошипела я сердито.

– На то и был расчет.

– Ты всегда так начинаешь отношения с женщинами? – я ущипнула его за живот.

– Нет, конечно. Только с избранными.

– Я серьезно!

– И я. Ника, давай откровенно, – он положил ладонь мне на грудь, лениво обводя пальцем сосок, который мгновенно съежился. – Я мог уложить тебя в постель в самый первый вечер, когда привез из Дубровника. Стопудово получилось бы. Только потом ты начала бы страдать: ах-ах, я доступная и порочная женщина, отдалась мужчине через час после знакомства, как же я буду теперь смотреть на себя в зеркало, ведь я же не такая. Что, нет?

Черт бы побрал блондинок с их моментально краснеющей кожей!

– Ну, может, я и не стала бы говорить такие пошлости, но мысли были бы. Определенно. Если честно, они у меня и сейчас где-то огородами пробегают.

– Не сомневаюсь. Только это все глупости. Сколько, по-твоему, должно пройти времени, чтобы было прилично?

– Ну, не знаю, – я пожала плечами.

– Хорошо, сколько у тебя с мужем прошло?

Я задумалась, пытаясь вспомнить точно. Месяц? Или больше? Уже и забыла, сколько времени Андрей торчал с букетами у служебного входа, пока я не согласилась, чтобы он проводил меня до дома. Потом было кино, ресторан… Выходит, это была наша третья встреча – если не считать всех тех коротких эпизодов, когда я брала цветы, улыбалась, благодарила – и уходила. «Как это тебе удалось?» – спрашивали его потом. «Я ее загипнотизировал», – самодовольно улыбался Андрей. Похоже на то – я ведь и сама не понимала до сих пор, как все случилось.

– Мы с моей самой первой девушкой были знакомы шесть лет, – сказал Глеб, наматывая на палец прядь моих волос. – Учились в параллельных классах. А потом внезапно оказались в институте на одном потоке, только в разных группах. Еще полгода встречались. Все у нас совпадало – взгляды, вкусы, интересы. А потом дошло до секса. У обоих первый опыт. Ну да, книжки-фильмы, все дела, но практика – дело другое. Метод, прошу прощения, ненаучного тыка. Могли бы научиться вместе. Только я хотел, а она – нет. Ее так воспитали, что секс – дело непристойное и грязное, но женщине приходится терпеть. Ради рождения детей и ради гнусных мужских прихотей. Честное слово, я думал, таких девушек уже не осталось. Ей все это было неприятно, но она стоически терпела. Промучились мы месяца два и расстались.

– Надо же, какая драма, – хмыкнула я. – У меня-то все было гораздо раньше. У спортсменов вообще все с этим проще. Спортивные лагеря, сборы…

– Да, знакомо, – согласился Глеб. – Но я греблей уже в институте занимался. А ты что-нибудь такое акробатическое можешь сейчас изобразить?

– Угу. Запросто. Одно сальто или рондат – и меня едят внизу ежи. Разве что шпагат или стойку. Или еще как-нибудь в узел завязаться.

– Ну а что, будет очень эротично.

Он дотянулся до сиротливой тарелки с фруктами, и мы начали жадно общипывать виноградную гроздь.

– Лучше как-нибудь в другой раз. Не здесь. Кстати, насчет эротики, – фыркнула я, едва не подавившись виноградиной. – Можешь идею насчет раковины продать какому-нибудь режиссеру фильмов для взрослых. Вот что было по-настоящему эротично.

– Да ну… для порно это слишком тонко, – не согласился Глеб. – Но вообще – да. Видела бы ты свое лицо… Вот тут-то и стало ясно, что дальше тянуть не стоит. Просто опасно для жизни. А вообще, Ника, три часа, три дня, три месяца – это все такая ерунда. Обычно нескольких секунд хватает, чтобы понять, возможно что-то с этим человеком или нет.

– Тебе хватило?

Я взяла зубами крупную виноградину и потянулась к его рту. Несколько минут мы боролись за нее в сладком сумасшедшем поцелуе, пока Глеб не раскусил ее и не проглотил. В качестве утешительного приза я получила еще один долгий томительный поцелуй в шею.

– Мне хватило, – сказал он, наконец оторвавшись от меня. – Бежит такая маленькая, хорошенькая, испуганная, чемодан тащит. Глаза – как у совы. И орет по-русски: «Подождите!» Увидел – и погиб.

– Да ладно тебе!

– Честно-честно. Ну, может, не совсем сразу погиб, но подумал, что очень-очень даже девушка. Что я бы с ней… А ты меня тогда заметила?

– Издеваешься? – засмеялась я. – Нет, ну я, конечно, заметила, что какой-то тип в шикарном костюме финской тетке глазки строит, но мне точно было не до тебя.

– Понятно, – тяжело вздохнул Глеб. – С первого взгляда я тебя не заинтересовал. Только костюм заметила. А со второго?

– Второй был почти сразу же. Когда в самолет зашла. И испытала к тебе чувство классовой ненависти.

– Бизнес-класс? Да ладно! Только там можно ноги нормально вытянуть. Не намного дороже стоит. К тому же летаю часто, поэтому в «Финнэйр» премиум-аккаунт, большие скидки по баллам.

– Еще у аварийного выхода. Ну, ноги вытянуть можно.

– И сидишь там как идиот – с телефоном в руках и бутылкой воды под задницей. Нет уж, спасибо. Хорошо, а дальше?

– Дальше я тебя увидела, когда снимала с карточки деньги в аэропорту. Ты таращился по сторонам и звонил по телефону. И я так злорадно подумала: ага, не встретили тебя. А еще – что ты вполне ничего так. В моем вкусе.

– Ну вот! – обрадовался Глеб. – Хотя бы с третьего. Уже кое-что. Хочешь честно? Бранов звонок мне всю филармонию испортил. Я-то думал, что к концу Дубровника ты уже будешь готова меня сожрать…

– Слушай, ну самоуверенности тебе, конечно, не занимать, – восхитилась я. – И в постель-то ты меня уложил бы в первую же ночь, и в Дубровнике я к концу дня должна была тебя сама изнасиловать.

– Ага, я такой, – согласился он. – А что, скажешь, нет? Не смог бы? Ник, ну ладно тебе, не прикидывайся девочкой. Мы уже выяснили, что нет ничего ужасного в том, что двое взрослых людей друг другу понравились и вот прямо тут же друг друга захотели. Конечно, с точки зрения коллективной морали, это глубоко безнравственно, но согласись, просто… – он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, – не знаю, мне только какая-то нецензурщина на ум идет. В общем, согласись, что это было здорово. Да, так вот, короче, подумал, что мы к концу дня в Дубровнике плавно перейдем на ты. Потом за ручку возьму, отвезу тебя в твою дырищу и в щечку на прощание поцелую. Скромненько так. Чтобы заинтриговать – что за фигня такая творится. Разрыв шаблона. А вот уже на следующий день повезу тебя куда-нибудь на дикий пляж. Ты же сказала, что везде котики, невозможно загорать нормально. И уж там-то…

– Да ты просто Наполеон – такие планы! Мастер художественного съема, чего уж там, – ядовито заметила я.

– Обычно мне некогда этим заниматься, – отмахнулся Глеб. – Тем более, получилось, что пришлось срочно сливаться на полуслове. И потом как-то так вышло, что промухал удобный момент, когда можно было форсировать события. И вот сидим мы на яхте, а я чувствую себя кромешным идиотом, потому что сам себя перехитрил и перемудрил. Казалось бы, в чем проблема – сказать: «Ника, давайте, может, на ты перейдем?», ну а дальше – как пойдет. А вот фиг. Потому что все надо делать вовремя.

– Да-да. А я не могу понять, в чем прикол. Не представляешь, чего только не передумала.

– Ну почему же не представляю? Что я гомик, импотент или просто сволочь. Или и первое, и второе, и компот, и можно без хлеба. Привез девушку в безлюдное место, называю ее на вы и держусь на пионерском расстоянии. Картина маслом. Ладно, думаю, будем вино пить – брудершафт типа, поцелуемся… Пошло, конечно, но уж как-нибудь. Кто мог подумать, что еж подвернется.

– Вот-вот, – кивнула я, – я так и подумала: «слава ежу».

– Кстати, как нога?

– Да, вроде, ничего, – с удивлением прислушалась я к своим ощущениям. – Дергает, но терпимо. Говорят, оргазм – сильное обезболивающее.

– Особенно если их было несколько, – пробормотал Глеб как будто себе под нос и ловко увернулся, когда я попыталась пихнуть его коленом в бедро.

– Но вообще это было сильно, – призналась я. – Сама процедура. Не говоря уже о позе. Вот тогда я окончательно поняла, что мне ничего не светит. Такой облом…

– Ты серьезно? – Глеб удивленно приподнял брови. – Нет, я понимаю, на некоторых боль действует очень даже возбуждающе. Парадоксальная реакция. Но я-то не садист. Ну да, у меня в объятьях красивая женщина, почти обнаженная. Просто с ума сойти можно. Но я должен причинить ей боль. Неважно, что для ее же пользы. По-твоему, это должно возбуждать? И потом я хорошо умею держать себя в руках. В отличие от некоторых. Ника, тебе никто не говорил, что у тебя все на лице написано?

Чтобы он не прочитал того, что было написано у меня на лице, я быстро повернулась на живот и уткнулась носом в подстилку. Вот стыдоба-то. Или… все-таки нет? Как он сказал? Ничего нет ужасного, что двое взрослых людей друг другу понравились и друг друга сразу захотели? Может быть, это только мне кажется, что демонстрировать фактически незнакомому мужчине подобные вещи унизительно и неприлично?

– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, ехал поезд запоздалый, – Глеб провел по моей спине две длинные вертикальные черты, несколько коротких горизонтальных и с силой провел ладонью по позвоночнику.

– Из Варшавы, – поправила я. – Поезд ехал – из Варшавы.

Мы немного поспорили насчет поезда, а потом Глеб продолжил. Из последнего вагона вдруг просыпалась пшеница. Пришел слон – потоптал. Пришел ворон – поклевал. Дальше мы так и не вспомнили, поэтому все закончилось совсем не по-детски. Интересно, почему, когда смотришь подобное на экране – это порно, а когда занимаешься этим… в общем, как Глеб сказал, это здорово? Настолько, что я вцепилась ногтями и зубами в подстилку – лишь бы не верещать по-кошачьи.

Подсунув ладони под живот, Глеб перекатил меня на спину – как краба.

– Ника, давай договоримся, – сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Мы здесь одни. Пожалуйста, не изображай викторианскую барышню. И не дери когтями подстилку, она еще пригодится. Если тебе что-то не нравится или неприятно, говори прямо, без стеснений, – он лег рядом, закинув ногу поверх моих, и добавил: – А если хочется орать или визжать – ори или визжи. Делай, что хочешь, только спину мне не царапай, ладно?

Глава 15

Я молча кивнула и запрокинула голову, глядя в небо сквозь сосновые ветки. Длинные иглы дрожали на ветру и были похожи на зеленый мех. Солнечный свет падал сквозь них, рисуя на наших телах живые узоры из темных и золотистых пятен.

– А дорожка песочная от листвы разузорена, – пробормотала я себе под нос, обводя пальцем одно из них на животе Глеба. – Словно…

– А ты видела фото паука в увеличении? – перебил он, улыбаясь. – У него действительно меховые лапы. Что ты на меня так смотришь? Я был книжным мальчиком и уж, конечно, читал Северянина. «Словно лапы паучные, словно мех ягуаровый»… Лапы паучные! Обожаю! И сколько лет ты была замужем? – спросил он совершенно неожиданно, без всякого перехода.

– Почти десять, – не сразу ответила я.

– Прилично. А дети?

– Нет.

Это прозвучало чуть более резко, чем мне хотелось, и Глеб на какое-то время замолчал. Я бы вообще предпочла не говорить на эту тему, тем более сейчас. Но, похоже, его это сильно интересовало, потому что после паузы он к ней вернулся:

– А почему развелась, если не секрет?

Секрет, хотелось сказать мне. Очень большой секрет. Ты вот мне вывалил тайны своих родителей, но почему-то ни слова не сказал о своей собственной семье. Впрочем, положа руку на сердце, действительно ли я хотела об этом услышать? Пожалуй, не очень. Несказанного, вроде бы, и нет. Одно дело просто знать, что семья есть, и совсем другое – узнавать о ней какие-то подробности. Вряд ли мне было бы приятно услышать, как зовут его жену, как она выглядит, сколько лет его детям. Все это где-то там, далеко. За пределами того сказочного безвременья, которое очень скоро кончится.

– Ничего особенного, – сказала я, чуть сдвинувшись и оказавшись нос к носу с семарглом на его плече. – Застукала с бабой. В постели. Пошло и банально.

– Понятно…

И тут меня словно прорвало. Я вдруг начала рассказывать Глебу то, в чем даже себе толком боялась признаться. Как он сказал? Случайные попутчики в поезде? Ну, что ж, может быть, и так.

– На самом деле это был просто повод. Такой волшебный пендель. Чтобы выйти наконец в ту дверь, которую раньше даже приоткрыть не хватало храбрости. Если бы не это, я бы и не решилась.

– Все было так плохо? – он приподнялся на локте и посмотрел на меня.

– Первые три года – совсем даже неплохо. Ну, кроме всяких мелочей, – я вспомнила истерики Андрея, когда он ждал меня вечерами, его тупую, беспричинную ревность. – А потом со мной случился… несчастный случай.

Тошнотворный ужас, когда руки ловят пустоту. Остановившееся время. Бесконечно долгое падение. Удар. Темнота…

– Компрессионный перелом позвоночника. Переломы ног. Несколько операций, жесткий корсет, полная неподвижность почти полгода. Он был рядом, кормил с ложки, мыл, переодевал. Идеальный муж. Все так считали.

– А ты нет?

– Ну почему же? Считала. Была долгая реабилитация. Пришлось снова учиться ходить. Он следил, чтобы я все делала правильно, возил по врачам, на всякие массажи, процедуры, гимнастику. В общем, поставил на ноги. Через год я практически полностью восстановилась. И вот тут оказалось, что…

Я села, уткнулась лбом в колени. Глеб осторожно погладил меня по спине.

– Черт, я вообще не знаю, как все это объяснить. Мои родные считают, что я неблагодарная гадина. И что раз мне изменил такой замечательный муж, значит, я сама виновата. Видимо, так себя вела с ним, что даже святой не выдержал.

– Кажется, я понимаю. После всего того, что он для тебя сделал, ты стала от него зависеть. И он стал этим пользоваться.

Я повернулась и посмотрела на него почти с ужасом.

– Ника, такое часто бывает. Тебе не в чем себя винить. Насилие – это не обязательно, когда тебя бьют или унижают. Когда мягко и незаметно ломают твою волю – это тоже насилие. Для твоего же блага. Чтобы помочь.

– Сначала я действительно была очень благодарна. У меня после всего это началась депрессия. Ничего не могла заставить себя делать. Даже в магазин выйти. Не переживай, говорил он, я все сделаю сам. Тебе не о чем беспокоиться. И вот как-то незаметно я привыкла, что мне не о чем беспокоиться. Что все мои проблемы решатся без моего участия. Это было приятно. Но потом оказалось, что я вообще не могу сделать что-то самостоятельно. За меня все уже сделано. Или решено. Андрей знает, как лучше. Как лучше для меня, как лучше для нас. Я могла высказать свое мнение, но он тут же объяснял мне, почему оно, это мнение, совершенно неправильное. И со временем я просто перестала это делать. Мне стало как-то… все равно, что ли?

– Помнишь, был такой старый фильм-сказка… забыл, как называется. Там девушку заколдовали, и она говорила: «Что воля, что неволя – все равно».

– Помню, – кивнула я. – «Марья-искусница». Да, примерно так оно и было. Иногда я понимала, что все это неправильно. Но ничего не могла поделать. Это было такое болото – теплое, сонное, уютное. И я говорила себе: ну, раз я в нем живу, значит, меня это устраивает. Если бы было плохо, наверняка что-то сделала бы. Попыталась бы хоть что-то изменить.