Текст книги "Девушка из Дубровника"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Что-то мне подсказывает, ты тоже из козлиной стаи.
– Ужасно, – вздохнула я. – У тебя когда?
– Двенадцатого января. А у тебя? И почему ужасно?
– Семнадцатого. Ужасно, потому что если мы упремся рогами… В общем, в горной речке утром рано утонули два барана.
– А если не столкнемся и окажемся в одной упряжке, то горы свернем. Послушай, Ника…
Что-то в его тоне мне не понравилось, внутри шевельнулся неприятный холодок.
– Я тебе сказал сегодня, что в настоящей жизни столько не пью…
– Глеб!
– Послушай, пожалуйста. Может, конечно, мне не стоит все это говорить, но…
Заранее захотелось плакать, потому что ничего хорошего от его слов я не ждала.
– Прозвучало действительно не очень приятно, насчет настоящей жизни, но это правда. Там, – Глеб дернул подбородком куда-то в сторону, подразумевая повседневную действительность, – я совсем не такой, как здесь. И, я думаю, настоящий Глеб Осадчий тебе вряд ли бы понравился.
Мимолетом промелькнуло, что фамилия у него какая-то дурацкая, хотя, по большому счету, дурацкой была сама эта мысль.
– И что в тебе такого ужасного? – спросила я, удивляясь, что голос звучит спокойно, если не равнодушно.
– Фактически вся моя жизнь – это работа. Сначала она была средством чего-то добиться, может быть, кому-то что-то доказать. Но потом сама стала целью. Все остальное – вторично. Деньги – это не главное. Главное – что я могу.
– Власть?
– Не совсем, – он покачал головой. – Это тоже, да, но это не все. Скорее, контроль. Возможность. Потенциал. Я знаю, на что способен, могу поставить цели и получить то, чего хочу. Могу заставить других делать то, что мне надо. Любыми способами. Ника, я манипулятор и беспринципная сволочь. У меня нет друзей. Там – нет. Только семья и сотрудники. И конкуренты. Ты не представляешь, сколько людей меня ненавидят. И женщины, кстати, тоже. Никогда не оправдываю их ожиданий.
Я подумала, что ожидания мелированной крысы Лидки он наверняка оправдал, раз она с таким визгом на нем повисла, но решила, что лучше это не озвучивать.
– И зачем ты мне все это говоришь?
Сидя у него на коленях, мне было не слишком удобно смотреть ему в лицо, но я все-таки повернулась.
– Не знаю, – Глеб все так же глядел куда-то сквозь меня. – Наверно, чтобы ты знала. Так, по крайней мере, честно.
Я подумала, что все это уже плохо вписывается в рамки стандартного курортного романа. Да и с самого начала, пожалуй, не слишком-то вписывалось.
– Знаешь, Глеб… – я провела рукой по его волосам. – Мне кажется, ты ошибаешься.
– В чем? – усмехнулся он.
– Мне кажется, настоящий ты как раз не там, а здесь. Ты говорил, что приезжаешь сюда каждый год, ищешь маленького мальчика, которого давно уже нет. Но, наверно, все-таки не за этим. То есть не только за этим. Ты ведь вполне можешь позволить себе самые лучшие курорты, пятизвездочные гостиницы, а не облезлый городишко на задворках Европы, комнату в доме друга и столетнюю хонду в аренду.
Я бы ни за что на свете не призналась, что утром, прежде чем идти завтракать, проверила в банкомате баланс на карте Глеба. В конце концов, сказать можно что угодно. Там было даже больше пяти тысяч евро. На карте, которую он просто так отдал женщине, с которой знаком всего несколько дней.
– Ты приезжаешь туда, – продолжала я, – где тебя знают не как беспринципную сволочь, а как того самого маленького мальчика. И того, кем этот мальчик стал. Потому что только с этими людьми ты можешь быть самим собой.
Мы не включали на балконе лампочку, но даже в тусклом свете из комнаты я заметила, как по его лицу пробежала растерянность. Так выглядит человек, который постоянно носит очки, когда снимает их. Он нашел мою руку и прикоснулся губами к ладони. Мы сидели и молчали, пока мне это не надоело.
– Беспринципная сволочь Глеб Осадчий, – сказала я ему на ухо, – если твоя минутка самокопания закончена, осмелюсь напомнить, что у тебя на коленях сидит женщина, которая готова с тобой трахаться двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. И твоя временная импотенция ее очень огорчает. Так что…
Окончить фразу я так и не успела…
Глава 33
4 сентября
Рева первого самолета в 5.55 я не услышала, но, похоже, у организма уже выработался условный рефлекс просыпаться в это время. Посмотрев на телефон, я удивилась: в комнате было почти темно. Обычно, когда я открывала глаза, солнце еще не вылезало из-за горы, но свет все равно лился сквозь решетку жалюзи, рисуя на кровати светлые полосы.
Я вытащила беруши и сразу поняла, в чем дело. Суставы не зря вчера устроили перекличку. За окном действительно шел дождь. Нет, судя по мерному, но сильному шуму, это был не дождь, а ливень. Причем обложной. Накинув рубашку, я выглянула на балкон. За серой стеной воды едва можно было разглядеть гавань. Черепичные крыши, обычно пылающие красным пламенем, казались бурыми. Я натянула рубашку на голову, быстро стащила с шезлонгов мягкие матрасики, кое-как выжала и отнесла в ванную.
– Что будем делать? – спросил Глеб, подтянув подушку повыше. – Судя по прогнозу, это на весь день.
– Есть варианты?
– Ну, можем поехать в Дубровник и походить по музеям. Правда, в такой ливень ехать по серпантину, а потом перебегать под зонтом из одного музея в другой…
– Глеб, – перебила я, – алаверды твоему вчерашнему ужасному признанию сделаю свое. Я не люблю музеи. Считается, что культурный человек должен просто обожать музеи. Так вот я – некультурная. Я их не люблю.
– Каминг-аут засчитан, – кивнул Глеб. – Как хорошо, когда можно что-то не любить не тайно, а открыто. Не стесняясь. А можно узнать, почему ты такая некультурная, Ника?
– У меня какой-то птичий мозг, наверно. От всего музея в памяти остается только само здание и касса. Любой экспонат я забываю, как только перехожу к следующему. Ну, за редким исключением. В Мадриде три часа ходила по Прадо. Знаешь, что запомнила? «Три возраста женщины и смерть» Бальдунга – из-за страшной совы. И еще одну картину. Там ворон несет огромный гамбургер двум пустынникам. И у них такое чумовое выражение на лицах: опачки, жратва прилетела! Все. Я люблю взять альбом репродукций, сесть в кресло и спокойно рассматривать.
– Я тоже люблю альбомы. Правда, у меня просто обычно нет времени на музеи. Ладно, значит, музеи отпадают. Ну тогда…
– Да.
– Что «да»? – удивленно заморгал Глеб.
– Мы с чистой совестью можем весь день валяться в постели. Ну, когда солнце, вроде, как-то стыдно. Приехали на море, а вместо этого…
– Ника, ты иногда меня просто пугаешь.
– Чем? – надулась я. – Неумеренным сексуальным аппетитом?
– Фигня какая, – фыркнул Глеб. – Нормальный у тебя аппетит, правильный. Пугаешь тем, что мысли читаешь. Ладно, я в душ. А ты глаза пожаришь?
У каждого свои слабые места, хихикнула я про себя. Чувак, который запросто может есть на завтрак устрицы, трюфели и фуа-гра, прется от глазуньи с твердыми желтками. Кому рассказать!
Разминку я делала на полу, подстелив покрывало. И знала, что Глеб подсматривает из ванной, приоткрыв дверь. И от этого по спине бежали мурашки. Душ, завтрак – все было с каким-то подтекстом. С предвкушением. Не так, как раньше. Чем-то напоминало торт, который я купила после отборочных на Европу и почти весь слопала одна. Большой запретный торт со взбитыми сливками. Для меня одной. Я даже не знала, в чем был самый большой кайф – в его запретности, в величине или в том, что я могла им ни с кем не делиться. На Бобаре мы с Глебом тоже были целый день одни, но это было не то. Еще не то. Первый раз – здорово, невероятно здорово, но все-таки больше потому, что новое, незнакомое. Сейчас – совсем другое.
Время снова остановилось. Трава, которую предлагал курить Глеб, – ерунда. То, что было сейчас – вот что оказалось настоящей оргией, растянувшейся на весь день. Хотя, если подумать, собственно секса было не так уж и много. Разговоры о всякой всячине – о чем вообще говорят люди, которые еще только узнают друг друга. О музыке, книгах, фильмах, путешествиях, детских воспоминаниях, что кому нравится и не нравится. Радость и удивление от совпадений. И – словно между делом, между словами – ленивые пресыщенные ласки, которые вдруг становились жадными и жаркими. И тогда казалось, что уж в этот-то раз близость будет продолжаться вечно, что можно будет не торопиться, долго-долго оттягивать финал, балансируя на грани. И каждый раз я понимала, что не могу сдерживать себя – желание раствориться в невыносимом блаженстве оказывалось сильнее.
– Не жди меня, – шептал Глеб.
– Хочу с тобой! – возражала я.
– Все будет.
И правда, то, что я испытала на острове, оказалось вовсе не случайностью. А ведь всегда думала, что разговоры о втором оргазме – это что-то вроде мифа о белом единороге. Или просто вранье.
И снова мы лежали рядом, то расслабленно перебрасываясь какими-то фразами, то срываясь в дремоту под шум дождя. Или кто-то делал вылазку к холодильнику, и мы кормили друг друга, разложив еду прямо на простыне («Ага, я так и знал, что ты жрешь в постели!»).
– Посмотри прогноз на завтра, – сказал Глеб, потянувшись по-кошачьи.
– Что, уже хочется на море? – поддела я, открывая приложение в телефоне.
– Нет. Я бы не отказался, чтобы дождь шел до самого конца отпуска. Как в Макондо.
– В Макондо все кончилось плохо, если помнишь. Завтра пасмурно, возможен дождь, а послезавтра уже ясно. Так что не получится до конца отпуска.
– Ясно, что ясно, – вздохнул Глеб. – Тут редко летом погода надолго портится. Во что ты там залипла?
– Реклама. Наверно, специально для тех, у кого дождь. «Пять способов разнообразить ваш интимный досуг».
– И что предлагают?
– А нам это надо? – хмыкнула я.
– Ну, мало ли. Мы-то все по старинке, а вдруг продвинутое поколение уже придумало что-то новенькое.
Я перешла по ссылке и начала зачитывать советы:
– «Займитесь сексом в необычном месте».
– Это мы уже пробовали. К тому же во всех необычных местах сейчас сыро и грязно.
– «Поиграйте в ролевые игры».
– Это можно, – серьезно кивнул Глеб. – Гутен таг, фрау, их бин сантехник херр Тирет, пришел прочистить вам засор в…
– Еще предлагают купить эротическое белье и секс-игрушки, – я не дала ему уточнить, где именно херр Тирет собирается прочищать засор. – И посмотреть вместе порно. В общем, фигня. Какой-то озабоченный школьник писал. Или бабушка-пенсионерка.
– Ну, не скажи, пенсионерки бывают те еще проказницы. А вот насчет озабоченных школьников… точнее, школьниц…
Глеб посмотрел на меня все тем же «неприличным» взглядом, на который я мгновенно отзывалась теплой тяжестью внизу живота. Почти как собачка Павлова, только без слюней.
– Знаешь, что такое фроттаж?
– Ты предлагаешь прокатиться на автобусе до Дубровника, прижимаясь к незнакомцам? – скривилась я.
– Вынужден тебя разочаровать, в здешних автобусах не бывает такой давки, чтобы можно было прижиматься к незнакомцам. Ученицы закрытых привилегированных школ подразумевали под фроттажем нечто другое. Еще в начале прошлого века.
– И откуда ты, интересно, это знаешь? – спросила я, пытаясь высвободить пятку, которую Глеб поймал и начал щекотать.
– От выпускницы такой школы.
– Надеюсь, она окончила ее позже начала прошлого века?
– Да, немного позже. Ну так что?
– Что «что»? Рассказывай.
Глеб за талию подтащил меня поближе к себе, положил руку на живот, рисуя круги вокруг пупка.
– Эти порочные барышни раздевались и разбивались по парам. И начинали нежно друг друга ласкать. Да подожди, не корчи рожи. Условия такие. Ни губ, ни языка, только руками, но не касаясь никаких непристойных мест, – его пальцы для наглядности скользнули именно туда, куда нельзя.
– Эй, – я хлопнула его руке, – фальстарт и запрещенные приемы. Убери лапы, а то дисквалифицирую.
– Мне нравится ход твоих мыслей, кит. Ты еще не дослушала, но уже согласна.
– Ладно, ладно, дальше что?
– Ну а что дальше? Кто из пары первый кончил, тот и проиграл.
– Странная логика. Проигравшему достается оргазм, а выигравшему?
– А выигравшему – слава мастера фроттажа.
– И все?
– Ну, можно какое-нибудь желание добавить, – он шепнул мне на ухо, какое именно.
– Да ну тебя, Глеб, – фыркнула я. – Это и без соревнований можно, тоже мне приз. Нет, правда, в чем прикол?
– Я вам не скажу за всю Одессу, леди, но для меня секс будет провальным, если женщина не получит удовольствия. Неважно, какой именно секс. Это значит, что я – как мужчина – несостоятелен.
– Очень многие мужчины с тобой не согласятся. Без разницы, что там женщина чувствует, главное, что им самим хорошо. А некоторые еще и наоборот стараются унизить, под себя подмять.
– Извини за вульгарность, но для меня такое – все равно что кончать в кулак, в резиновую бабу или в дырку от бублика. Механическая разрядка, больше ничего.
Я поправила подушку и села, с интересом глядя на него.
– То есть все дело в твоем самолюбии? Ты беспокоишься не о том, что женщине с тобой плохо, а о том, что ты некачественный самец? Ну да, помню, ты меня предупреждал, чтобы я на твой счет не обольщалась.
– Нет такой тщательно сформулированной мысли, которую нельзя было бы понять неправильно, – парировал Глеб. – Я имел в виду только то, что тупой секс на одном физическом желании мне нафиг упал. А если я испытываю к женщине какие-то чувства, мне хочется, чтобы ей было так же хорошо, как и мне.
– Все страньше и страньше, – я вообще не собиралась обсуждать подобные темы, но, похоже, Остапа понесло. – Ты говорил, что мог бы уложить меня в постель в первый же вечер. И какие, интересно, чувства ты ко мне тогда испытывал? К совершенно незнакомому человеку? Ну ладно, понять, что ты этого человека хочешь, можно за несколько секунд. Но чувства?
Глеб закинул руки за голову и какое-то время молча смотрел в потолок.
– Не знаю, Ника, – сказал он наконец. – Я и видел-то тебя в аэропорту как раз несколько секунд. А потом все три часа до Дубровника думал о тебе. Да, это были не самые приличные мысли, чего уж там. Но вот через проход от меня сидела офигенной красоты девушка. И стюардесса, когда напитки раздавала, так и норовила прислониться каким-нибудь фрагментом. Очень ничего стюардесса. Почему о тебе, почему не о них? Почему вообще одного человека сразу хочешь, а на другого внимания не обращаешь? Не знаю, что это были за чувства. Может, и не чувства – эмоции. Но определенно не одно только желание. Кстати, когда я вышел из самолета, все оборачивался – ну, мало ли.
– Я почти последняя выходила. И, знаешь, о тебе тогда точно не думала.
– Помнишь, я сказал в Дубровнике, что глазам не поверил, когда тебя увидел? Подумал, что судьба дает шанс… Ну так что? – он тряхнул головой, как будто отгоняя ненужные мысли, и медленно обвел пальцем полукруг у меня под грудью. – Слабо?
– Глеб, а тебе точно тридцать пять? – я покачала головой. – Не пятнадцать?
– В пятнадцать я был очень застенчивым подростком, – Глеб перешел к другой груди. – Это Бран с девками хороводился, наверно, с детского сада, а я первый раз после выпускного поцеловался. Мм?
– Вообще это какие-то развлекушки для испорченных девчонок и дедушек-гладиаторов, – для вида сопротивлялась я.
– Ну и что? Ты будешь испорченной девчонкой, а я – дедушкой-гладиатором. Ну? На старт, внимание, марш?
Мы сели друг перед другом, лицом к лицу, поджав ноги так, чтобы максимально затруднить доступ к запретным зонам. Сначала я только посмеивалась и бестолково водила руками по груди и плечам Глеба. Мол, раз тебе хочется – ладно, так и быть. Все это, конечно, забавно и приятно – но чтобы Lucy in the sky with diamonds? Это вряд ли. Так что, наверно, получится ничья.
Но уже через несколько минут меня захватило и понесло. От пальцев, которые касались моего тела то легко и щекотно, то тяжело и тягуче, разбегались длинные жгучие волны. Это не был озноб, когда холод и жар сменяют друг друга – они странным образом сливались воедино, и лед не плавился в языках огня. Сердце колотилось, как африканский тамтам. На спине проступила испарина, под мышками и под коленями взмокло, а как же горячо и влажно стало между сжатыми ногами.
Глеб быстро, тонко обводил пальцами мои губы, пробегал по щекам, словно случайно касался мочек ушей, поглаживая тонкий пушок на них – от чего уши моментально начинали гореть. Я запрокинула голову, позволив ему ласкать чувствительную кожу под подбородком, ямочку между ключицами.
Очень скоро я поняла, что с радостью сдаюсь на милость победителя, и все же продолжала касаться его тела, поддерживая правила игры. Казалось, что руки Глеба везде. Они мягко сжимали мою грудь, обводя вокруг соски, дразня их подушечками пальцев. Они быстро пробегали вдоль позвоночника, щекотали ямочки под поясницей, властно опускались на ягодицы и бедра. Они скользили по животу вниз, к самой границе разрешенной территории, едва не нарушая ее.
Глеб смотрел мне прямо в глаза, как в самый первый раз, не отпуская ни на секунду. И лишь иногда переводил взгляд вслед за руками, и тогда он становился осязаемым, таким же горячим, возбуждающим, как и прикосновения. Я полностью потеряла контроль над собой, и это меня нисколько не пугало. Все мое тело тянулось за его пальцами, каждая клеточка словно просила: и меня, и меня тоже не забудь, дотронься. По мышцам пробегали короткие маленькие судороги – как будто в предвкушении той мощной, сладкой волны, которая уже зрела где-то в тайной глубине. Так наливается силой и ярким цветом крошечный бутон, готовый распуститься, вспыхнуть алым пламенем.
Если бы кто-то сказал мне, что можно испытывать такое острое наслаждение от прикосновений не к тайным, сокровенным местам, с готовностью отзывающимся на опасные, рискованные ласки, а просто к рукам, ногам, лицу… Нет, я бы не поверила. С каждой секундой оно становилось все сильнее, я словно поднималась из ущелья в гору, к свету и только тусклым краешком сознания сдерживалась от криков и стонов на весь дом. А потом все тело сжалось в тугую пылающую точку – и разлилось потоками лавы. Это не было похоже ни на что испытанное до сих пор. Не лучше, не хуже, просто совсем другое.
– Команда гладиаторов ведет со счетом один – ноль, – донеслось откуда-то с противоположного конца вселенной.
– Как хорошо… – прошептала я, уткнувшись лицом в подушку, и губы Глеба жадно нашли ямочку под затылком…
Глава 34
Мы лежали, обнявшись, и слушали мерный, монотонный шум дождя. Опустились сумерки, но свет включать не хотелось. Я, как обычно, уткнулась носом в семаргла и легонько пощипывала волоски на груди Глеба.
– Побриться? – лениво усмехнулся он.
– С ума сошел?! – возмутилась я. – Мне нравятся шерстяные мужчины. Ну, не совсем, конечно, как мартышки, но и не голые. В меру шерстяные. Знаешь, – я тихо захихикала, – в цирке как раз это не приветствовалось. Ну ладно еще в трико, но вот кто с голым торсом выступал… Был у нас укротитель змей. Такой весь южный товарищ, жутко волосатый. И грудь, и спина. А удавам это страх как не нравилось. Отказывались по нему ползать категорически. А если брил – тем более. Наверно, кололся. Приходилось эпиляцию делать.
– Да, Ника… – протянул Глеб задумчиво. – По всему выходит, я твой идеал. Имя мое тебе нравится, сама говорила. Шерсть нравится. А уж от Сеньки моего ты, похоже, вообще без ума.
– Что?! – я аж задохнулась. От его фразочек у меня не раз челюсть отвисала до колен, но это было уже чересчур – настолько вульгарно прозвучало.
– Семаргл, – он дернул плечом у меня под щекой. – Он же Семен. Или Сенька. Ты вечно с ним лижешься. А ты о чем подумала? Ника…
Я закрыла лицо рукой, умирая от стыда.
– Вот-вот, – прокомментировал Глеб. – Именно. Фейспалм. И вообще ты меня оскорбила до глубины души, – он опустил глаза вниз. – Это, в твоем понимании, Сенька?! Вот спасибо-то. Нет, я, конечно, на книгу рекордов Гиннеса не претендую, но Сенька?.. Извини, дорогая, согласен только на Семен Семеныча. У тебя ведь так язык и не повернулся назвать его каким-нибудь человеческим словом, тогда почему бы и нет?
– Глеб, ну в конце концов, – я повернулась к нему спиной. – Ты хотел бы, чтоб я твоего Семен Семеныча называла медицинским термином? Или матерно? Или какой-нибудь пошлятиной вроде «твой дружок»? Или, может, херр Тирет?
– Ну вообще-то есть нейтральное слово. Вполне литературное.
– Твое литературное слово у меня ассоциируется исключительно с пауками и крабами. Ну, еще с математикой.
– Ну, с математикой – понятно. А с пауками-то почему? – удивился Глеб.
– Потому что членистоногие.
– Ясно, – фыркнул Глеб. – И тут лапы паучные. Ладно, значит, решено, быть ему Семен Семенычем. Нет, ну а что? Вдруг он забудет, что делать надо. А ты ему такая: «Семен Семеныч!» А он такой: «Аааа!»
Глеб так забавно скопировал интонации героев «Бриллиантовой руки», что я покатилась от смеха. В этот момент на тумбочке зажужжал его телефон. Посмотрев на экран, Глеб удивленно приподнял брови и ответил по-хорватски.
– Ник, – повернулся он ко мне, выслушав собеседника, – Марика и Влах нас на ужин приглашают, пойдем?
Я пожала плечами. Глеб ответил утвердительно и отключился.
– Не бойся, там все прилично. Не как позавчера. Бран побоялся сам подниматься. После того раза. Марика сказала, что в такой дождь мы вряд ли куда-то потащимся, так почему бы к ним не прийти.
Мы выползли наконец из постели, привели себя в порядок и спустились на первый этаж. В большой то ли гостиной, то ли столовой, отделенной от кухни стеклянной раздвижной дверью, был накрыт на пятерых большой стол. Уж не знаю, чего я ожидала, но все было довольно просто, без пафоса, и я вздохнула с облегчением.
Вообще я чувствовала себя так, как будто пришла знакомиться с родителями своего… кого? Жениха? Молодого человека? Это для меня тоже было в новинку. С Сашкиными родителями я познакомилась в цирке, в антракте. Родители Андрея жили в Белгороде, и мы к ним поехали уже после свадьбы. Он их даже не предупредил. «Мам, пап, привет, это Ника, моя жена». «Неожиданно, – сказала моя свекровь. – Ну и ладно». Не могу сказать, чтобы я им понравилась, но и общаться приходилось не часто, Андрей обычно разговаривал с ними по телефону. За десять лет они приезжали в Питер один раз, и мы к ним раза четыре.
Впрочем, скованно я себя чувствовала, наверно, первые пять минут. А потом стало как-то шумно, легко и весело. Хотя встречаться взглядом с Бранко мне по-прежнему было неловко. Влах разговаривал со мной по-английски, для Марики Глеб или Бранко переводили на хорватский, для меня с хорватского на русский. Еда была потрясающе вкусной, особенно мне понравились свернутые в рулеты тонкие отбивные с начинкой из сыра и острого перца.
– Дингач, – сказал Влах, подливая мне вина из бутылки с ослом на этикетке. – Не были еще на Пелешаце?
– Съездим, – кивнул Глеб и пояснил для меня: – Это полуостров, где самые лучшие винодельни. Тут недалеко, за Дубровником. Можно все попробовать и с собой купить.
И все же, как бы ни было мне хорошо в гостях у родителей Бранко, в голове воронкой крутилось недоумение. Я не представляла, видели ли они жену Глеба, но о том, что он женат, не знать не могли. И при этом пригласили нас в гости вдвоем и так по-доброму отнеслись. Конечно, Глеб не сказал им, что мы познакомились уже здесь, они думали, что мы приехали вместе, но что это меняет? Или им известно что-то такое, о чем не знаю я?
Ника, заканчивай уже. А то сейчас вообразишь его каким-нибудь мистером Рочестером.
К себе мы вернулись в одиннадцатом часу. Пока сидели за столом, дождь кончился. Я думала, что после такого ливня должно было похолодать, но стало, похоже, еще жарче. Влажная, липкая духота, с которой едва справлялся кондиционер. Ветер вяло шевелил верхушки деревьев, с листьев капало.
– И как же самолеты без нас? – спросила я, выйдя на балкон. – Подушки не высохли, шезлонги мокрые.
– Самолетам без нас никак, – согласился Глеб. – Разобьются нафиг. Тащи свой пляжный матрас.
Он вытер шезлонг бумажным полотенцем и пристроил на него мою подстилку, принес один бокал с парой глотков вина – чисто символически.
– Знаешь, есть такая примета, – сказал он, когда я устроилась у него на коленях. – Если мужчина и женщина выпьют из одного бокала, они могут узнать мысли друг друга.
Я как-то некстати вспомнила «Девушку у обрыва» Шефнера – там это означало совсем другое. Если мужчина и женщина выпьют из одного бокала – это к свадьбе. Вот уж точно некстати.
– Не боишься? – спросила я, – отпив немного и отдав бокал Глебу.
– Нет. А ты?
Я покачала головой. Хотя, наверно, это было не совсем правдой. Или совсем неправдой. Потому что я боялась. Хотела узнать, о чем он думает, – и боялась.
– И о чем же?
– О том, что осталась ровно неделя, – вздохнула я. – И о том, что сегодня был очень хороший день.
– Я тоже… – Глеб поцеловал меня в висок.
Небо затянули черные тучи, моря почти не было видно, звезд тем более. Оставалось только считать самолеты.
– Так что, если завтра будет пасмурно, поедем на Пелешац? – спросил Глеб.
– Надеюсь, ты не планируешь напоить меня там для паритета? – хмыкнула я.
– Ник, я не люблю обобщать, но все-таки – почему женщины всегда во всем ищут какой-то подвох? – поморщился Глеб с досадой. – Я бы мог такое сделать, если бы ты вчера начала мне жрать мозг и доказывать, что я свинья и алкоголик. А так – зачем? Ты же любишь вино? Попробуешь, выберешь, что купить с собой домой. Ну что, остальные самолеты, думаю, и без нас как-нибудь приземлятся. Идем спать?
Заткнув уши, я уютно устроилась в его объятьях, и меня сразу начало затягивать в сон. А ведь когда-то казалось, что так спать вообще невозможно – тесно, жарко, неудобно. Впрочем, проспала я недолго – как будто что-то разбудило.
Глеб лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Я вытащила беруши и погладила его по плечу.
– Не уснуть?
– Да. Думки всякие… Не обращай внимания. Спи.
– Глеб, если ты не передумал…
– Заберем. Завтра, – он повернулся и поцеловал меня. – Что? Не только ты можешь читать мысли.
– И я тебя правда ничем не раздражаю?
– Нет. Если честно, боялся, что трудно будет работать, но…
– Да ну, – я повернулась к нему спиной, устраиваясь поудобнее. – Трогать мужчину за работой – все равно что собаку за едой. Себе дороже. Черт!
– Что?
– Телефон на зарядку забыла поставить.
Я включила маленькую лампочку и открыла ящик тумбочки, чтобы достать зарядник.
– Это что у тебя там такое? – спросил Глеб – Фиолетовое?
Я достала маску для сна, которую каждый раз брала в самолет в надежде поспать, но так ни разу и не использовала. Глеб взял ее у меня, посмотрел сквозь нее на свет. По его загоревшимся глазам я поняла, что он задумал что-то еще.
– Очень спать хочешь? – поинтересовался он вкрадчиво.
– Не знаю. А что?
– Другого случая, может, и не будет. Слышала о флоутинге?
Я задумалась.
– Слово, вроде, знакомое, но… нет. Слушай, я с тобой чувствую себя первоклассницей. Оказывается, на свете столько всяких извращений, о которых я даже и не подозревала.
– Это не извращение, – покачал головой Глеб. – Вполне пристойная штука. Но… ты права, нет такой приличной вещи, которую при желании нельзя было бы превратить в замечательный разврат. Ну так что, идем?
– Куда?
– В бассейн. Бери маску, бананы в уши и полотенце. Оставь купальник, накинь просто что-нибудь.
– Мы что, голыми будем? А если выглянет кто в окно?
– Три часа ночи, кто там выглянет? Шуметь не будем и свет в саду выключим.
«Ника, а тебе не кажется, что это уже перебор?»
О, смотрите, кто башку из норы высунул. Давненько не появлялась. Перебор, не перебор… Иди спать, зануда!
«Да мне-то что, я пойду. А тебе в голову не приходило, что после всех этих бешеных фокусов тебе очень трудно будет с мужчиной породы «упал – отжался»?»
Приходило. И что теперь? Нафига мне снова мужчина такой породы? У меня почти треть жизни было «упал – отжался». Уж лучше я буду жалеть о том, что сделала, чем о том, чего не сделала. Теперь хоть знаю, что может быть по-другому. А могла ведь никогда и не узнать.
Я накинула рубашку, сунула ноги в шлепанцы, взяла полотенце и маску, положила в карман беруши. Глеб натянул плавки, и мы вышли из комнаты.
– Тише, – прошептал он, когда мы спустились вниз, и нажал выключатель у входа.
Теперь свет попадал в сад только с улицы, с трудом пробираясь сквозь кроны деревьев.
– А Янка нас не спалит? – спросила я, когда мы подошли к бассейну.
– Дрыхнет без задних лап. Сторожиха! Скорее, ее саму украдут во сне.
– И что делать?
Глеб положил полотенце на шезлонг, снял с меня рубашку.
– Ника, ты, кажется, говорила, что боишься темноты? Помнишь, на острове?
– Нет. Только темноты в незнакомом месте. Мне было пять лет, мы поехали за город к родственникам, и Софья меня закрыла в темном сарае. Вот с тех пор… А просто темноты – нет.
– И еще вопрос. Насколько ты мне доверяешь?
«Не бойся, Ника, я тебя поймаю. Просто оттолкнись и лети туда, где мои руки. Ты мне доверяешь?»
Я подошла к Глебу и молча поцеловала, прижавшись к нему всем телом.
– Тогда смотри, – он провел рукой по моей спине. – Ты сейчас заткнешь уши, спустишься в бассейн, наденешь маску и ляжешь на спину. Расслабься полностью, не шевелись. Ни слова, ни звука.
– И что будет?
– Увидишь.
И тут я вспомнила, откуда мне знакомо это слово – флоутинг. Кто-то из девчонок на работе рассказывал про бассейн с соленой водой в темной камере. Ощущение полной невесомости, бестелесности. Нирвана. Но вряд ли бы Глеб привел меня сюда только из-за этого. И снова предвкушение чего-то необычного, запретного отозвалось дрожью и горячим холодом желания. Я спустилась по лесенке в бассейн с мелкой стороны, где было примерно по плечи, надела маску и легла на воду, раскинув руки.
Сначала ничего не происходило. Я просто лежала в теплой воде, в полной темноте и тишине, слыша только тихий гул крови в ушах. И вдруг все исчезло. Исчезла вода, исчез бассейн. Исчез мир. Вокруг было безграничное, бесконечное пространство, открытый космос без единой звезды, и я плыла, парила бестелесным духом, но при этом все мои ощущения обострились до крайности.
Я вспомнила книгу, которую читала. В ней героиню магическим образом лишили тела, однако все телесные чувства остались при ней. Тогда я не могла себе представить, как это возможно, но сейчас испытывала то же самое. И – кое-что еще.
Дикое, сумасшедшее желание близости – такое же, как на Бобаре, когда Глеб занимался ежиными иголками в моей ноге. Ожидание. Нетерпение.
Я не услышала, как он вошел в воду и оказался рядом со мной, – почувствовала. Как будто пустота вокруг стала осязаемой. Она ласкала мое – несуществующее! – тело невесомо, нежно, и в то же время обжигающе страстно.
Глеб не касался моей кожи, он проводил ладонями в нескольких миллиметрах, и струйки воды, бегущие под ними, повторяли его движения. Это было похоже на то, что он делал со мной днем, но только намного тоньше, чувственнее, и я кусала губы, чтобы не шевелиться, не стонать от удовольствия и напряжения. На мгновение я вспомнила, что нахожусь в воде, и промелькнул страх захлебнуться, но тут же всплыло другое: «Насколько ты мне доверяешь?»
