Текст книги "Девушка из Дубровника"
Автор книги: Анна Жилло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)
Никто никому ничего не должен при любом раскладе, возразила я.
«Ну да. Но знаешь, твои «зацепил – не зацепил» – это все в пользу бедных. Йорген, конечно, симпатичный, приятный. Но согласись, далеко не с каждым симпатичным мужчиной хочется лечь в постель. С Кириллом, например, вам за три года даже поцеловаться в голову не пришло, хотя лапали друг друга каждый день по-всякому. А ведь вполне так был красавчик. Ну а Глеб… Черт его знает, что ты в нем нашла, но признайся: возьмет за руку, скажет «пойдем» – и пойдешь, как миленькая. Даже если при этом будешь внутренне оплакивать всю глубину своего нравственного падения. Что, скажешь, нет?»
Крыть было нечем. Короче, я предоставила решение этой моральной проблемы фортуне. Пусть будет так, как должно быть. Представим, что это шахматная партия. Или карточная, неважно. Я сделала ход. Теперь очередь… кого? Противника? Соперника? Да не все ли равно?
До Дубровника можно было доехать на городском автобусе. А еще – на катере. Что-то вроде морского трамвайчика, который отправлялся от набережной каждые полчаса. Это было дороже, но я решила, что первое свидание должно начаться романтически. Ну, а если свидания не получится, так хоть получу удовольствие от морской прогулки.
Часы на церкви святого Николая пробили девять. Я взяла билет на один из первых рейсов. Отдыхающие еще только потянулись к морю, поэтому катер был почти пустой. Ветер норовил сорвать и унести шляпу, в лицо летели соленые брызги, далеко-далеко впереди виднелись белые стены и красные крыши Дубровника. Что-то похожее я испытывала перед чемпионатом Европы, где взяла второе место. Одновременно жутко и здорово. Да, могу – но получится ли? Впрочем, сейчас было еще и другое – а нужно ли? Но я отмахнулась от этих мыслей, как от назойливой мухи.
Морской прогулкой я наслаждалась ровно десять минут. Потом катер завернул во вторую бухту и забрал пассажиров оттуда. И мгновенно оказался набитым под завязку. Рядом со мной оказалась молодая пара с ребенком, который выл всю дорогу. Родители уткнулись в свои телефоны и не обращали на него никакого внимания.
«Да выбросьте его нафиг за борт, – хотелось сказать мне. – Сделаете нового».
У меня была своя причина не любить капризных, избалованных детей и родителей-пофигистов, которым вопли своих чад до одного места.
Ровно через час я вышла на пристань, села на скамейку и достала телефон.
Ника, еще не поздно. Для этого даже делать ничего не надо. Просто убрать телефон обратно в сумку и идти осматривать город, о котором давно мечтала.
Я никогда не входила в холодную воду мелкими шажками, поливая живот из пригоршни. Набрала воздуху побольше – и поплыла.
Он отозвался после третьего гудка:
– Ника? Доброе утро.
– Доброе утро, Глеб, – я изо всех сил старалась выровнять дыхание после прыжка в прорубь. – Я сейчас в Дубровнике. На пристани…
Все. Дальше его ход.
– Неожиданно… – сказал он, и я впилась ногтями в ладонь. – Вы мне дадите полчаса? Ну там, принять ванну, выпить чашечку кофе?.. Шучу. До ворот Плоче ехать минут десять, но пока выйду, пока выберусь с парковки, пока там место найду. Знаете что? Если прямо с пристани войдете в городские ворота и чуть-чуть пройдете вперед, увидите немного слева такого белого парня с кривым мечом. Там и встретимся, хорошо?
Я выдохнула, глубоко вдохнула, огляделась по сторонам и пошла к воротам.
В первое мгновение мне показалось, что очутилась посреди многолюдного воскресного базара. Вокруг шумел бело-красный Дубровник, некогда могущественная Дубровницкая республика, которая соперничала с Венецией за господство над Адриатикой. Можно было закрыть глаза и представить, что попала в средневековье.
Я вспомнила то, что читала о Дубровнике перед поездкой. В VII веке беженцы из греческой колонии Эпидавр, остатки которого я только собиралась осмотреть в Цавтате, основали на небольшом острове у Далматского побережья городок Рагуза. Напротив, на материке спустя какое-то время образовалось сербское поселение Дубрава. Позже два города слились в один, а узкий пролив засыпали. Теперь на его месте была центральная улица Дубровника – Страдун, та самая, на которой я сейчас стояла.
Где-то до XIII века, пока Дубровник не попал под владычество Венеции, он был самым свободным государством Средиземноморья, важным политическим и торговым центром. Кто только не пытался его захватить: сербы, болгары, арабы, венецианцы, сицилийцы. Не удалось никому, кроме, кажется, болгар, да и то ненадолго. И только после падения Константинополя Дубровник вошел в состав Венецианской республики. Ну а дальше… дальше было много всякого.
Солнце уже с утра жарило во всю, кругом не было никакой тени, где можно было спрятаться. И ни одной скамейки. Белый парень с кривым мечом нашелся сразу, но я боялась отойти от него далеко. К счастью, рядом оказалось небольшое уличное кафе. Я устроилась под зонтиком и заказала крошечную чашечку эспрессо – такого крепкого и горького, что глаза полезли на лоб. Впрочем, еще больше они вылезли, когда официант принес счет. А мне-то казалось, что в Цавтате все дорогое. Мда, как все относительно…
Когда полчаса истекли, я вернулась к Орландо – так звали белого парня – и принялась внимательно рассматривать его меч. Вроде, и не кривой. Или все-таки кривой? Нет, определенно кривой.
– А вы ранняя пташка, Ника.
Услышав за спиной голос Глеба, я повернулась и оторопела.
Глава 7
Разумеется, я не думала, что Глеб снова будет в костюме, но в серых шортах и облегающей черной майке он выглядел совсем иначе. Так, что меня на секунду бросило в жар, хотя по центральной улице гулял свежий ветерок.
Профессиональный спорт и все, что около него, заставляет невольно в первую очередь обращать внимание на тело, оценивать мускулатуру, пропорции. И хотя я уже семь лет была от этого в стороне, ничего поделать с собой не могла. Вряд ли кто-то назвал бы меня боди-хейтером, но я, хоть убей, не могла считать эротичным неспортивное мужское тело. Пусть даже у этого мужчины супер-сексуальный интеллект и кошелек. Ладно еще, когда люди живут вместе и уже не обращают внимания на физические недостатки друг друга. Как говорится, не по хорошу мил, а по милу хорош. Но при знакомстве рыхлая или хлипкая фигура была бы для меня жирным минусом.
Я старалась не пялиться на Глеба в упор, словно патрицианка, пришедшая на невольничий рынок выбирать домашнего раба, но все равно украдкой косилась. Как было не оценить роскошные развернутые плечи и в самую меру накачанные бицепсы! Гребля? Или плавание? Что еще дает такую осанку? Под майкой угадывались великолепные грудные мышцы и пресс. Тонкая талия, узкие бедра, крепкие ягодицы и икры. В аэропорту и в машине он показался мне едва ли не брюнетом, но сейчас, на ярком солнце, его идеально подстриженные волосы выглядели лишь чуть темнее моих. И глаза – серо-голубые, как море в пасмурную погоду.
А еще у него была татуировка на плече – крылатый волк семаргл. По правде, татуировки были моим настоящим фетишем. Не любые, разумеется, и в разумных количествах, но красивое тату на красивом мужском плече – это всегда было моей слабостью. Я и сама хотела обзавестись Уроборосом на лопатке, но раньше это было запрещено контрактом, а потом Андрей просто откусил бы мне голову, стоило бы только заикнуться на эту тему. После развода я уже и салон выбрала, и рисунок распечатала, но мне посоветовали отложить процедуру на холодное время года, чтобы лучше заживало.
Глебу, похоже, понадобилось всего несколько секунд, чтобы оглядеть меня с ног до головы. Дурацкие мысли заскакали в голове взбесившимися белками.
Эх, если бы можно было белое платье надеть, оно мне идет больше, чем голубое. Но для белого надо сначала загореть хоть немного, иначе я в нем похожа на бледную поганку – белокожая натуральная блондинка в белом, просто фу.
О чем я только думаю?
– Ну что, будем смотреть Старый город? – спросил Глеб. – Надеюсь, у вас удобная обувь? Ходить придется много. Это не Цавтат. Вроде, и кажется, что тут всего ничего, но сплошные лестницы, переулки и закоулки.
– Цавтат я уже почти весь обошла. Только еще в гору не забиралась, где кладбище и мавзолей. Обувь, вроде, нормальная. Не жмет, не скользит. Когда мы были в Черногории, в Которе так и не смогли подняться в крепость Сан Джованни. Шел мелкий дождь, а я сдуру надела шлепанцы.
– Ну и отлично. А как вам цавтатские пляжи? Нашли себе место?
Я только рукой махнула.
– Вы были правы. Или котики, или скалы. Причем на скалах тоже котики. На тех, откуда можно добраться до воды. И ежи везде. Хотела отковырять одного палкой и сфотографировать, но они, похоже, намертво цепляются.
– Да, они такие, – улыбнулся Глеб. – Кстати, если бы вы приехали раньше, их было бы меньше. Они наползают к берегу, когда вода становится прохладнее. Или после сильного шторма.
Мы прошли немного по главной улице, вымощенной светлой плиткой, блестящей, словно после дождя – так отполировали ее миллионы ног туристов. Хотя день был будний, народу в Дубровнике было столько, что у меня голова пошла кругом.
– Смотрите, – сказал Глеб, – мы можем либо ходить челноком по поперечным улицам, либо подняться на городскую стену и обойти Старый город по кругу, а потом снова спуститься.
Я заглянула в узкую – только одному человеку пройти – улочку, которая круто уходила вверх каменными ступенями. Выглядело это довольно страшно.
– С другой стороны то же самое, – обнадежил Глеб. – Здесь ровная только главная – Страдун, он же Плаца. Ну и рядом немножко. А все поперечные поднимаются к стенам.
– Давайте сначала на стену, – решила я и подумала: интересно, долго мы еще будем обращаться друг к другу на вы.
– Тогда пойдем партизанскими тропами.
Мы прошли какими-то безлюдными кривыми переулками, где прямо над головой на веревках сушилось белье, поднялись по страшно крутой лестнице и оказались у крепостной стены.
– А как наверх попадем? – спросила я, поскольку никаких других лестниц поблизости не было.
Ни слова не говоря, Глеб взял меня за руку, открыл выкрашенную коричневой краской дверь в стене и завел в узкий темный проход. За ним оказался очаровательный крохотный дворик, похожий на те, которые я видела в центре Праги.
– Здесь живут? Прямо в крепостной стене?
– Это еще не стена, – ответил Глеб. – Просто дом к ней примыкает.
На галерею, которая по кругу опоясывала дом на уровне второго этажа, выглянул крохотной старичок в красной панамке и что-то спросил. Глеб ответил по-хорватски, старичок рассмеялся и махнул рукой. Мы поднялись по шаткой деревянной лестнице, прошли по галерее, потом еще по одной лестнице и оказались прямо на городской стене – на узенькой дорожке, идущей поверху между ограждениями. От открывшегося вида на гавань у меня захватило дух – такой красоты я не ожидала и, разумеется, полезла за телефоном.
– Можно было пойти как все нормальные туристы, но…
– Нет, так даже лучше, – перебила я, делая снимок за снимком. – Как будто… не знаю, изнутри смотришь. Если б я была одна, этот дворик точно бы не увидела. А он такой… В общем, спасибо.
– Да не за что, – пожал плечами Глеб, надевая солнечные очки. – Давайте я вас лучше сфотографирую.
Я протянула ему телефон с некоторой опаской. По правде, у меня не было ни одной фотографии, которой можно было бы гордиться. За последние годы точно. При всех своих талантах Андрей абсолютно не умел фотографировать. На всех снимках я выглядела лет на десять старше и килограммов на десять толще. И с печатью явной дебильности на лице. Не говоря уже о том, что это всегда была либо огромная кривая рожа на невнятном фоне, либо крохотный муравей в углу невнятного пейзажа. Но стоило мне сказать что-то неодобрительное в его адрес, начиналась истерика на тему, что он бог, а я элементарно нефотогенична.
Глеб сделал несколько снимков и вернул мне телефон. Посмотрев на то, что получилось, я по привычке чуть не заплакала. Только на этот раз потому, что глазам своим не поверила: эта красавица в голубом на фоне яхт и черепичных крыш – я?!
– Что, плохо получилось? – удивился Глеб, глядя на мое лицо.
– Нет, – пробормотала я. – Прекрасно.
И тут мне в голову впервые пришла простая мысль. А может, Андрей просто видел меня такой вот уродиной, поэтому и получалось настолько ужасно?
Или все дело в том, что сейчас от меня разве что током не бьет? Я почти не сомневалась, чем закончится этот день, и внутри все дрожало от предвкушения, смешанного с легким будоражащим страхом.
Метров через пятьдесят впереди показалась решетка и будочка кассы.
– Вы скачали пробную версию городской стены Дубровника, – сказал Глеб, вытаскивая из кармана кошелек. – Срок ее использования подошел к концу.
– А сколько стоит полная?
– Не все ли равно? – он купил два билета, и мы пошли дальше.
– И какой четвертый? – поинтересовалась я, когда Глеб остановился, глядя вниз, на гавань.
– Четвертый что? – он с недоумением повернулся ко мне.
– Язык. Вы сказали, что знаете еще три, кроме финского. Английский, хорватский – и?
– Шведский.
– Ничего себе! – завистливо вздохнула я, пододвинувшись поближе к нему и ожидая непонятно чего. – А я только английский, да и то плохо. В университете учила два семестра сербо-хорватский, но ничего не помню.
Глеб посмотрел на меня с удивлением.
– Вы филолог?
– Да, русист. Заочное окончила. Правда, работаю все равно не по специальности. В страховой компании.
– Мой отец был филологом, – Глеб нахмурил брови, как будто вспоминать об отце ему было не очень приятно. – Четыре языка в совершенстве и еще на трех мог общаться. Видимо, я в него, легко дается. Правда, только на практике. Английский учил в школе и в институте, но знаю хуже всего. Извините.
Он достал телефон, набрал номер, долго ждал ответа и отключился, когда услышал ответ оператора – видимо, о том, что абонент не отвечает или недоступен. Как будто и так было не ясно. Пробормотав что-то себе под нос, Глеб убрал телефон и пошел вперед. Я – за ним, и настроение сразу упало на несколько градусов.
Впрочем, через пару минут Глеб обернулся ко мне – и словно стряхнул с лица мрачное выражение. Мы сделали по стене полный круг, и, пока шли, он рассказывал обо всем, что можно было разглядеть сверху, не хуже профессионального экскурсовода. Спустившись вниз, мы оказались на узенькой, около метра шириной, улочке, которую, тем не менее, разделяла надвое выложенная светлым камнем полоса.
– Видите, осевая, – на полном серьезе сказал Глеб. – Причем даже не сплошная. Можно обгонять.
Я фыркнула и чуть не наступила на кошку – наглую хорватскую кошку, которая сидела и вылизывала заднюю лапу с растопыренными пальцами.
– Так умеют только кошки и девушки, – заметил Глеб. – Ника, вы умеете?
– Вылизывать – нет. А так – запросто.
Наклонившись, я расстегнула сандалию, сбросила ее с ноги и растопырила пальцы – не хуже кошки.
– Хотя… вылизать, в принципе, тоже смогла бы. Подумаешь, бином Ньютона.
Мимо прошла парочка – парень и девушка лет двадцати, которые посмотрели на меня как на сумасшедшую. Я закрыла лицо ладонями, чтобы сдержать хохот. А когда убрала руки, все-таки рассмеялась. На девушке были такие короткие шорты, что полукружья ягодиц выглядывали из-под них двумя смайликами, нежные, как у младенца. Парень обнимал подругу за талию, но рука его так и норовила спуститься ниже и обвести пальцами веселые улыбки.
– Помнишь, у тебя были такие же шорты?
Я обернулась и увидела другую пару, уже в возрасте – надо думать, русских. Мужчина с короткой седой бородой и веселыми голубыми глазами украдкой ущипнул за попу жену, маленькую, кругленькую. Она притворно взвизгнула и шлепнула его по руке.
– Зато у меня тогда не было целлюлита, – высокомерно заявила она.
– Зато тебя в тех шортах выгнали из музея в Сочи.
– Тоже мне музей!
Мы с Глебом посмотрели друг на друга, прыснули и быстро отвели взгляд, причем он – я успела заметить! – задержался на долю секунды, как будто хотел это сделать, но сразу не смог. Это крошечный кусочек взгляда царапнул, как осколок ракушки на пляже, приставший к разгоряченной солнцем коже.
Глава 8
– Это мой любимый ресторан в Дубровнике, – сказал Глеб, когда мы сели за столик на веранде. – С той стороны форт Бокар. А вон там, дальше – Минчета.
– Глеб, только давайте сразу договоримся…
– Ой, Ника, не начинайте, – поморщился он. – Сейчас вы скажете, что заплатите за себя сама, так?
– Но…
– Послушайте, я вас пригласил, и это ни к чему не обязывает. Я не из тех, кто считает, что цена женщины – обед в ресторане. Если вы такая злостная феминистка, могли бы просто, ни слова не говоря, выложить свою половину в папку для счета или дать официанту чаевые. Но вот эти предварительные декларации… звучит как «я не такая, я жду трамвая».
У меня, наверно, даже пятки покраснели. Заметив это, Глеб накрыл мою ладонь своею и тут же ее убрал.
– Простите, Ника, не хотел вас обидеть.
В этот момент официант положил перед нами меню. Когда я открыла его и посмотрела на колонку цифр справа, глаза у меня, наверно, стали как у собаки из сказки про огниво. То ли с мельничное колесо, то ли с круглую башню. Глеб прикрыл лицо рукой, но я видела, что он смеется.
– Ладно, давайте договоримся так. Здесь плачу я, а ужинать пойдем в одну симпатичную маленькую пиццерию рядом с фуникулером. С очень демократичными ценами. И там вы заплатите за нас обоих. Идет?
Я молча кивнула и выбрала спагетти карбонара. Подешевле. Как сказала бы Софья, вполне по-нищебродски. Или настоящий нищеброд должен был поступить с точностью до наоборот: выбрать на халяву самое дорогое блюдо?
Дожидаясь заказанного, мы болтали о чем придется. Я пила маленькими глоточками терпкое красное вино, Глеб – минералку. Его телефон лежал на столе, и время от времени Глеб посматривал на него – то ли раздраженно, то ли с нетерпением.
– Глеб, вы так и не увиделись с тем, кто должен был вас встретить? – спросила я и тут же прикусила язык, но было поздно.
– Нет, – коротко ответил он, сразу же помрачнев. Между бровями прорезалась вертикальная морщинка.
– Знаете, мне нравится ваше имя, – я поспешила перевести разговор на первое, что пришло в голову, но получилось только хуже. Совершенно ни к селу, ни к городу. – Ну, в смысле…
Он посмотрел на меня с недоумением, и я совершенно растерялась.
– Знаете, бывает, знакомишься с человеком, а он вдруг Константин. Или Иннокентий. Или Валентин. Не будешь же к нему все время так и обращаться: Константин, Валентин. А для Кости или Вали, вроде, еще недостаточно хорошо знакомы. Так что мне нравятся такие имена – нейтральные. Без сокращений. Антон, Андрей…
Черт, он когда-нибудь уже прекратит лезть мне на язык?
– Ну так и ваше имя такое же, – кивнул Глеб. – Без сокращения. Или вы Вероника?
– Нет, просто Ника. Мою маму зовут Виктория. Когда я родилась, папа хотел назвать меня в ее честь, но она была против. Сказала, что две Вики в доме – это перебор. Тогда папа просто взял греческий вариант. Получилось Вика и Ника.
– А вы победительница?
– Да куда там с добром. В школе меня звали Королевой. Ну, фамилия – Королёва. Вот только там я королевой точно не была. Разве что королевой оленей. Или лузеров. Ну, вы сами видели, как мне везет.
– Да, пожалуй, – Глеб усмехнулся. – А у вас есть сестры или братья?
– Сестра. Старшая. Софья. Знаете, может, крем из пиявок от варикоза так называется?
– Не знаю, но звучит очень красноречиво. У меня тоже сестры. Две. Даниэла по отцу, на четырнадцать лет старше. А Лииса по матери, на пятнадцать лет младше.
– Ничего себе разница! И имена такие интересные.
– Даниэла наполовину хорватка, Лииса наполовину финка. Так что ничего особо интересного.
– Подождите, так ваш отец хорват? – сообразила я. – Вот откуда вы знаете язык и вообще все тут?
– Попали пальцем в небо, – усмехнулся Глеб. – Отец как раз русский. А вот мать Даниэлы хорватка. Как раз отсюда. Девушка из Дубровника. Заметили, как называется ресторан? «Дубравка». Это значит дословно «жительница Дубровника». По-русски проще и не скажешь. Дубровянка? Дубровчанка? Есть такой классик хорватской литературы, Дживо Гундулич. То есть был, конечно. В XVII веке жил. Мы, когда шли по главной улице, заходили во францисканский монастырь, перед самыми воротами и фонтаном. Он там похоронен. Наверно, не обратили внимания на мемориальную доску? Так вот у него есть пьеса как раз с таким названием. На русский его, название это, либо вообще не переводят, либо переводят именно так – «Девушка из Дубровника». Хотя у него это имя героини.
Я украдкой облизала ложку из-под спагетти, подбирая кусочки бекона.
– Нет, не заметила. И о писателе таком не слышала. Знаете, что-то я совсем запуталась. Если ваш отец русский, тогда откуда?..
– Я родился в Загребе и прожил там десять лет. Отец был консулом. Еще в советские времена. И югославские. Так что Хорватия фактически моя родина.
– Вот оно что! Поэтому вы сюда и приезжаете постоянно?
Глеб, задумавшись, смотрел на крепостные башни – или куда-то сквозь них. В прошлое? Потом словно стряхнул наваждение и перевел взгляд на меня – как будто только что проснулся.
– Простите. Почему приезжаю? Да, поэтому. Может, прозвучит слишком пафосно, но как будто ищу свое детство. И себя – маленького мальчика. Вот только давным-давно нет ни мальчика, ни детства, ни страны Югославии. Как, впрочем, и Советского Союза. Хотя места остались, конечно. Загреб. Дубровник. Цавтат. Это три любимых. Север как-то меньше, но и туда езжу иногда. Хотите, расскажу одну странную историю? Все началось еще в конце шестидесятых…
В этот момент его телефон разразился чем-то похожим на Раммштайн и пополз к краю. Посмотрев на экран, Глеб сказал что-то нерусское и очень энергичное и заговорил по-хорватски. В его тоне и на лице чередовались гнев, облегчение и радость. Из-за музыки и шума я даже не могла разобрать, с кем он говорит: с мужчиной или с женщиной, голоса его собеседника было совсем не слышно.
Похоже, подумала я, наконец объявился пропавший невстретивший. Или невстретившая?
– Ника, вы меня простите, если мы на сегодня закончим? – спросил Глеб, нажав на кнопку отбоя. – Жаль, что так вышло, но у меня внезапно нарисовалось очень важное дело. Только третий час, вы можете еще погулять. Подняться на фуникулере на гору – на обзорную площадку. Или, если хотите, отвезу вас в Цавтат.
Я лихорадочно размышляла, как лучше поступить. Остаться? Поехать с ним? Да не все ли равно, собственно? Потому что, судя по всему, закончили мы не только на сегодня, но и вообще. Если до сих пор даже на ты не перешли. Очень показательно и красноречиво. Тот момент, когда он на минуту взял меня за руку, был единственным. Ну, и тот зацепившийся на мгновение взгляд – но мне просто могло показаться.
– Наверно, еще погуляю. К тому же у меня билет на катер туда и обратно. Глеб, спасибо большое за прогулку и за обед, я…
– Перестаньте, Ника, – он поморщился с досадой. – Мне правда очень неловко, но надо ехать. И раз вы не со мной, тогда посидите здесь еще. Я сейчас расплачусь и вам кофе с мороженым закажу.
– Да не надо, – вяло запротестовала я.
– Надо-надо. Здесь очень вкусное мороженое. Считайте, что это мое такое неуклюжее извинение. Ну, всего хорошего! Довидженья!
Он пошел к выходу, а я сидела и тупо смотрела ему вслед. Какое уж тут «довидженья», скорее, «збогом» – и навсегда.
Неслышно подошел официант, поставил передо мной кофе и мороженое, забрал пустые тарелки.
Ощущение было странным. Напоминало что-то такое давным-давно забытое, из детства. И только допивая кофе, я вспомнила.
В шестом классе мне нравился мальчик по имени Максим. Я сидела в среднем ряду, а он у двери, через проход от меня и на одну парту ближе к доске. Моим постоянным занятием на уроках было таращиться на него. Видимо, он чувствовал мой взгляд, поворачивался сердито, а я тут же отводила глаза. И хотя никому о своих чувствах не рассказывала, мой интерес явно не остался незамеченным.
Как-то раз на уроке мне передали записку.
«Ника, я тебя люблю. М.С.»
Где-то секунд пять внутри меня бушевал дикий восторг, а потом я сообразила, что Максим никак не мог передать мне записку с ряда у окна. Хихиканье Юльки Елоховой и Светки Артемовой это замечательно подтвердило. Я пожала плечами, скомкала записку и бросила в них бумажным шариком. Потом посмотрела на Максима, который старательно записывал что-то в тетрадь.
Это была какая-то липкая пустота, в которую вяло засасывало обиду, досаду, разочарование. Но с того дня мой интерес к Максиму пошел на убыль. К тому же именно тогда я впервые попала на серьезные соревнования среди юниоров, и мне стало совсем не до мальчишек. Ну, во всяком случае, на какое-то время.
А что теперь?
Да ничего. Как я говорила себе утром? Пусть все решает фортуна? Ну вот она и решила. Детский мат в три хода. А в качестве утешительного приза – экскурсия по старому городу и обед в дорогом ресторане с интересным мужчиной. И будь довольна, королева оленей. Могло ведь и хуже обернуться. Представь, что все закрутилось бы, а ты раз – и влюбилась в него по уши. В твоей ситуации – то, что доктор прописал. И получилось бы не восстановление душевного равновесия, а полный коллапс и энтропия.
Выйдя из ресторана, я вернулась к городским воротам и еще почти час бродила по узеньким улочкам, фотографируя каждый закоулок. Только теперь это не слишком радовало. Как будто из дивного города внезапно ушла та волшебная прелесть, которой он был наполнен совсем недавно. Я даже не захотела подняться на фуникулере на вершину горы и посмотреть на город и море сверху. Пообещала себе, что вернусь еще раз. Когда настроение станет получше.
Поздно вечером я снова сидела на балконе, доедала подвядшие персики и допивала кислое вино. Вокруг бетонной коробки внизу сновала стайка летучих мышей. Далеко в небе показалась светящаяся точка, которая превратилась в жука: голова, два крылышка и два светящихся глаза. Еще несколько секунд – и точно над моей головой с ревом пронесся очередной самолет, заходящий на посадку. Я знала, что прямо за горой аэропорт, но почему-то вдруг показалось, что самолеты летят туда умирать.
Днем я сказала Глебу, что когда-то в университете изучала сербо-хорватский язык. Все свелось к двум контрольным по грамматике, чтению и переводу определенного количества знаков художественного текста. Разумеется, это была чистая профанация, но считалось, что филологу-русисту знакомство с языком, наиболее близким к старославянскому, не повредит. Зачеты я получила легко, но изученное из памяти моментально выветрилось. Сейчас я могла вспомнить десятка полтора самых расхожих слов и выражений, вроде «добар дан» или «хвала», а еще – невесть как осевшую в моей голове идиому, которой точно не было в рассказах Павича. Дословно перевести ее на русский вряд ли представлялось возможным, но по смыслу она была близка к пожеланию, чтобы все мироздание вступило в близкие отношения с конем.
– A jebiga! – сказала я и пошла спать.
Глава 9
31 августа
Ровно в 5.55 меня разбудил рев стальной посудины, доставившей на курорт очередную партию отдыхающих. Пробовать уснуть снова можно было и не пытаться. Разминка прошла на автопилоте. Увидев меня, сидящую на поперечном шпагате, мужчина на балконе соседней виллы чуть не подавился сигаретой.
Иногда я спрашивала себя: зачем мне эта ежедневная профессиональная растяжка, зачем силовые. Неужели недостаточно обычной утренней зарядки? Ответа на этот вопрос не существовало. Разве что предположить, что это была такая тоненькая ниточка, которая связывала меня с прошлым. Тем самым прошлым, к которому я уже никогда не вернусь. Даже старые фотографии и афиши хранились у родителей на антресолях. С Андреем мы никогда не говорили об этом. Как будто несколько лет моей жизни просто были вычеркнуты, густо замазаны чернилами. Но я-то знала, что там – под жирной чернильной кляксой. Вспоминать было тяжело. Но и забыть совсем – нет, этого я не хотела. И, наверно, поэтому каждое утро проделывала сложный комплекс, который был под силу только гимнастам и акробатам.
В семь часов солнце светило уже во всю. Планируя этот отпуск, я решила, что он будет полностью тюленьим. Ну, за исключением Дубровника, конечно. А так – никаких культурных программ и экскурсий. Только море, прогулки, сон и еда. Даже если после возвращения придется сесть на диету и не вылезать из спортзала. Хватит с меня одинаковых церквей, музеев и прочих маст-си, на фоне которых непременно нужно сделать селфи. Разумеется, я отдавала себе отчет, что это будет довольно скучный и однообразный отпуск, но лучше уж так, чем галочки в длинном перечне запланированных мероприятий. Главное – душевный покой, не так ли?
Так я уговаривала себя, сидя за завтраком на балконе. На третий день заброшенная стройка под балконом уже перестала огорчать до слез. Как будто это был такой естественный элемент пейзажа.
Возможно, подумала я, к концу отпуска и самолеты станут милыми и привычными. Может, даже буду скучать по ним, когда вернусь домой.
Как раз в этот момент над домом пролетал очередной, и я не сразу услышала, что кто-то стучит в дверь.
– Just a moment! – крикнула я, полагая, что снова заявился Кристан, и прикидывая, что еще ему могло понадобиться в такую рань.
На пороге стоял Глеб, одетый в те же шорты и майку, что и вчера, плюс черная пиратская бандана на голове, шедшая ему просто до безобразия. Его лицо и руки уже тронул загар, тогда как я за два дня даже не порозовела. Ну, со мной-то это обычное дело – могу сгореть, облезть и остаться такой же бледной.
– Ааа, – сказала я тупо.
– Доброе утро, – улыбнулся Глеб, и я не смогла не улыбнуться в ответ. – Извините, что так рано, но подумал, что вы уже не спите, наверно. А то вдруг уйдете – ищи вас потом по всем окрестным скалам.
– Вы уже закончили свои дела? – спросила я, тут же захотев прикончить себя за клинический идиотизм.
– Более или менее. А у вас есть планы на сегодня?
– Может, зайдете? – я посторонилась, пропуская его в комнату с неубранной постелью и разбросанными по ней трусами, которые молниеносно запихнула под простыню. – Нет никаких планов. На море собиралась.
– Хотел предложить вам поехать в одно место. Вам же не нравятся лежбища котиков, так? Там их точно нет. Ни единого.
Черт, черт, черт! Дорогое мироздание, ты издеваешься, да?
– А далеко? – спросила я, стараясь не выглядеть щенком, которого позвали на прогулку.
– Да нет. Можно сказать, рукой подать. Километра два всего.
Тут Глеб неловко повернулся и зацепил швабру, которая с грохотом рухнула на пол.
– Это что еще за перформанс? – удивился он.
– Это толстый намек на то, что уборку я должна делать сама. Хозяин сказал, что здесь везде так. Мол, не гостиница, нечего тут.
