Текст книги "Соблазнение строптивого (СИ)"

Автор книги: Анна Замосковная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

То и дело кто-нибудь ругался.

– Вот только не говори! – я приподнялась в стременах. – Что вы не догадались проложить маршрут накануне!

Мы въехали в тень Гранографа. Тёмный полуобернулся и перекричал гвалт:

– Проложили! Но ночью были магические колебания, лучше уточнить, не повлияли ли они на смещения!

– О! – дёрнула ногой. – Мог бы без меня уточнить! Лучше бы дал мне выспаться!

Тёмный отвернулся. Сложила руки на груди: работать под прикрытием мне решительно не нравилось – магам уступали бы дорогу, и никто не пихал бы наших коней.

Наконец протиснулись к широкому каменному крыльцу перед дверями на уровне второго этажа. Конечно, тут была очередь, но тёмный свернул вбок, проехал вдоль башни шагов тридцать. Спешившись, всучил мне поводья своего коня.

– Я сейчас.

Прежде, чем успела что-то сказать, тёмный исчез в стене башни.

Кстати, отличный способ избежать очереди.

«А не сбежать ли мне с деньгами и пожитками тёмного?»

Вдоль спины побежали мурашки, раздражение и усталость сменились воодушевлением: прекрасная идея! Погулять месяцок, потом явиться к Эсину с повинной…

Не долго думая, развернула Резвого и, посмеиваясь, потянула за собой коняшек тёмного. Посмеиваясь и закусывая губу, чтобы не расхохотаться, я поддавала Резвому шенкелей, протискивалась между телегами и повозками. В спину мне неслась отборная брань, но это мелочи.

Главное, тёмного я всё же уделала.

Представляю, он вылезет из стены, а меня уже и след простыл! Глазищи свои оранжевые вылупит, бегать начнёт, выспрашивать, а в такой толпе свидетелей не найти.

Но самое приятное – когда тёмные Эсину будут докладывать, что они меня упустили.

Вот тогда он отомстит за все шутки над нами.

Может, вернуться к нему, попросить разрешения подглядывать, когда он тёмных костерить начнёт?..

– Нам в розовые ворота! – послышалось сзади.

Меня будто холодной водой окатили, счастливая улыбка сползла с лица. Медленно обернулась: тёмный ехал на своём коне, а в скрещенных на груди руках был конверт с серо-жёлтым штампом Гранографа.

– И да, спасибо, что поторопилась. – Тёмный улыбнулся. – Так хочется скорее из этой толчеи выехать.

Скотина. Одно слово – тёмный.

Придержала Резвого: пусть сам теперь впереди едет и людей расталкивает, а то устроился… Выпустила повод тёмного и тоже сложила руки на груди. Демонстративно отвернулась, когда он поравнялся со мной и выехал вперёд. Потом пришлось посмотреть на широкую спину, вдоль позвоночника разделённую длинным чёрным хвостом.

Может, свернуть на ближайшем перекрёстке и дать дёру?

Тёмный обернулся:

– Ты, конечно, можешь попытаться сбежать, но я тебя поймаю и в нужную сторону повезу. Только учти, если не выедем из города в течение часа, потом придётся делать большой крюк, чтобы не попасть в грань.

Стиснула зубы.

Слушаться тёмного не хотелось, но трястись объездными путями тоже. Тяжко вздохнув, покрепче ухватила поводья и припустила коня.

Оглянувшись, я уже не увидела розовых ворот Самрана, только верхушка Гранографа мерцала на солнце, а кругом – поля, леса. И широкий, мощёный камнями тракт под копытами коней. Поток торговцев в город иссякал, обратно они ещё не потянулись, так что с тёмным мы ехали вдвоём.

Я стоически молчала, хотя, видит Свет, молчание – не моя добродетель.

В очередной раз накрыла ладонью основание шеи и помассировала укус. Мы проезжали мимо густых кустов на границе лесочка, земля под ними выглядела мягкой из-за мха – прекрасное место для уединения, но сейчас я бы скорее удавилась, чем легла с этим невыносимым тёмным.

Он тоже молчал.

Не смотрел на мою грудь, красиво колыхавшуюся в расстёгнутом вороте куртки при каждом шаге Резвого.

Не пытался меня потрогать.

И хотя обычно я легко угадывала желания мужчин, этого понять не могла.

Но самое плохое – он молчал.

Я не привыкла молчать.

Не привыкла к равнодушию.

Даже те, кто меня ненавидел, на меня реагировали, а этот ехал так, словно меня нет.

Ну как так можно?

Покосилась на него: он расслабленно качался в седле, смотрел перед собой. И ведь красивый, гад! Ветер играл выбившимися из хвоста прядями.

А какая у тёмного гладкая кожа…

«Хватит!» – Отвернулась.

Только злость и помогала не уснуть прямо в седле.

Вновь потёрла основание шеи.

– Что у тебя там?

Вздрогнула, затем изобразила нарочитое удивление:

– Надо же, заговорил. А я думала, со статуей еду.

– Если хотела поговорить – так бы и сказала.

– Не хотела.

– Тогда почему столько обиды в голосе? – и не понятно, издевается или впрямь недоумевает.

В месте укуса стало подёргивать. Только воспаления не хватало!

– Давай остановимся и посмотрим, – тёмный кивнул на кустики с моховой подстилкой. – У меня аптечка есть.

Мужчина, кивающий на кустики, ассоциировался у меня с конкретными последствиями. Но взгляд тёмного был кристально чист, без малейшего намёка ну мутную поволоку возбуждения, и смотрел тёмный в лицо, а не на грудь, что совершенно нетипично.

– Ты точно не по мальчикам?

– Ты второй раз задаёшь этот вопрос, почему? – Тёмный склонил голову набок.

И продолжал смотреть в лицо. Даже как-то неуютно.

– Ты не пялишься на мою грудь. На неё даже женщины заглядываются.

– Это было бы опрометчиво с моей стороны.

– Почему?

– Возбуждение и седло плохо совместимы.

Как можно незаметнее выдохнула: не равнодушен, ура!

Нарастал стремительный перестук копыт. Основание шеи потянуло, я накрыла укус ладонью.

– Давай, показывай, что там у тебя, – едва уловимым движением тёмный направил коня к обочине.

Навстречу нам мчался гонец в алом забрызганном грязью костюме, во все стороны летели хлопья пены. Я посторонилась. Взмыленная лошадь пронеслась, обдав запахом пота.

– Слезай. – Тёмный уже спешился и расстёгивал седельную сумку.

«И чего упорствую?» – спрыгнула, сняла куртку и бросила её на седло.

И вдруг всеобъемлюще ощутила оказавшегося за спиной тёмного – близко-близко. Дыхание перехватило, по телу пробежала знакомая дрожь. Горячие пальцы скользнули по шее, отводя разодранную рубашку с ноющей раны.

– Надо было сразу обработать. – Бархатный голос обволакивал разум.

Ухватилась за седло. Прав был Эсин: тёмный в моём вкусе. Облизнула пересохшие губы:

– Мы торопились.

Тихий шелест, запахло горькой мятой. Холодное прикосновение к ране – и я вздрогнула, покрылась мурашками. Невольно выгнула спину.

А потом рану начало жечь. Колючие раскалённые щупальца боли вонзились в плечо, шею, ползли по спине. Брызнули слёзы.

– Аа… – я захлебнулась всхлипом.

– Тихо-тихо, – тёмный обхватил меня под грудью, притиснул к себе. – Тихо.

Мои руки задрожали, с ужасом смотрела на них, а ноги дёргались, я повисла на тёмном.

– Ч-что?..

– Сейчас пройдёт.

Тело ломало, жжение охватило и укус, и плечо, спустилось по лопатке. Ощущение, словно меня жалили выбегавшие из укуса муравьи. Конь дёрнулся, косил блестящим глазом, а тёмный держал. Ещё и ухо прикусил, грудь сжал – и боль притупилась. Тёмный сунул флакон со светящимся содержимым под луку седла и обхватил меня освободившейся рукой, просунул пальцы под пояс.

Работало: плечо жгло на порядок меньше, сознание прояснялось.

– Так лучше? – Пальцы тёмного пробирались ниже. – Меньше болит?

Я лишь тяжело дышала. Жгло лишь в ране, от пальцев тёмного по телу растекалось тепло.

«А надо будет ему отказать из вредности», – решила я, и уголки губ поползли вверх.

Тёмный вытащил руку из штанов, прекратил сжимать грудь.

– Должно уже пройти. – Отпустил меня, забрал светящийся флакончик. – Тебе бы немного поесть.

Еда… да… Пироге мясом. В животе заурчало.

Я так и стояла, глядя на седло. Тёмный возился с поклажей. Заскрипела подпруга.

– Поехали, – велел он.

Его конь всхрапнул.

Накрыла ладонью основание шеи: кожа липкая от неведомой мази, но гладкая. Будто Эсин меня не кусал.

– Что это было? – развернулась.

Чёткая даже в расслабленном состоянии поза изобличала в тёмном искусного наездника.

– Лечебная мазь. – Он вдруг весело улыбнулся. – Думаешь, только светлые умеют быстро врачевать?

Сплюнула, просто плюнула под копыта его коня и, сдёрнув куртку, вскочила в седло. Я была на сто процентов уверена: тёмный понял, что спрашивала я не о мази, а о его поспешном отступлении.

Но и мазь очень интересная, да.

Окружающее меркло, сознание убийственно медленно принимало этот факт, тьма надвигалась сверху тяжёлыми, вязкими веками…

– Не спи, – рыкнул тёмный.

Вцепившись в луку, замотала головой. Миру вернулась часть красок, но он был каким-то ненатуральным. Солнцу ещё ползти и ползти до вечера, а пока оно тошнотворно бодро светило.

Желудок протяжно заурчал.

– Дай ещё пирожка, а, – я не находила сил выпрямить спину, такой невыносимой тяжестью стали собственные плечи.

– Пирожками тут не обойдёшься. – Тёмный дёрнул вьючного серого за уздечку, тот поравнялся с ним.

В животе всё сжималось, я выхватила протянутый пирожок и вцепилась в него зубами. Тёмный смотрел на меня с жалостью.

– Долго до постоялого двора? – промямлила я, пережёвывая почти не слащёное тесто и кислую начинку из ревеня.

– К вечеру доберёмся.

– Вот Тьма.

– Вот Свет.

Покосилась на тёмного: он хмуро смотрел вперёд. Оглянулся. Я тоже: до горизонта на тракте никого не было. Впереди тянулась телега с бочками, быстро уносилась тёмная точка всадника. Солнце жарило.

– Если совсем невмоготу станет, – тёмный снова уставился вперёд, – пересядешь ко мне.

– Вот ещё, – пробубнила я и продолжила отчаянно жевать пирожок.

Тёмный промолчал.

Ничего не сказал и позже, когда я, задремав, стала валиться с седла, а он меня поддержал.

И на холку своему коню усадил меня тоже молча.

«Только бы не заболела, только бы я не заболела», – смотрела на свои трясущиеся руки. В груди тянуло, голова раскалывалась, от резкого запаха копчёной кабанины мутило.

Ужинала я в отдельной мрачной кабинке, освещённой вонючими свечами. Тёмный трапезничал в общем зале, из-за бревенчатой стены доносилось нарастающее пение, бряцание посуды. Даже здесь я ощущала запах перегара и кислого вина.

Облокотившись на стол, схватилась за голову.

За что мне всё это?

Только бы не заболела, потому что если слягу на этом постоялом дворе, я просто сдохну.

Брезгливо отодвинув тарелку с копчёным мясом, головками лука и ломтём хлеба с тмином, я поднялась. Комната слегка качнулась.

«Я просто устала. Устала. Давно не выезжала из Самрана, вот и утомилась», – толкнула дверь.

Узкий коридор утопал во тьме. Посетители горланили о какой-то не дождавшейся солдата девушке, но в висках так стучало, что я не могла разобрать все слова.

В таком состоянии никакое самоувещевание не поможет.

Осторожно касаясь липкой стены кончиками пальцев, я выискивала путь в темноте и постоянно напоминала себе, что я под прикрытием и не должна использовать магию, о чём проклятый тёмный напомнил перед въездом на постоялый двор.

Мог бы и со мной поужинать.

Нащупав дверь на запасную лестницу, открыла её и стала подниматься по крутым ступеням.

В жизни болела всего пару раз, и почему зачахла именно на задании? Не везёт, так не везёт.

На втором этаже чадили масляные светильники, было почти тихо. К счастью, дверь с цифрой «3» оказалась рядом, я прижалась к ней и резко провалилась внутрь.

Напротив двери стояла массивная двуспальная кровать, поверх мехового покрывала полулежал тёмный в бархатном фиолетовом халате и читал какие-то бумаги. Распущенные волосы мокро блестели.

Тёмный поднял взгляд, затем и бровь:

– Не поела?

– Голова болит. – Захлопнула дверь и привалилась к ней. – А тут и помыться можно?

– В соседней комнате. Через час тебе принесут воду… Тебя обслуживала девушка?

Кивнула. Потянула с плеч куртку, уронила, за ней и рубашку. У кровати сдёрнула штаны и рухнула на мягкую шкуру:

– Сил нет.

Закрыла глаза, надеясь провалиться в сон, но, увы, он, одолевавший меня в седле, теперь позорно скрылся в неизвестном направлении.

«Спать-спать-спать», – уговаривала себя и не заметила, как стала теребить мех и постукивать ногами в такт доносившихся снизу песнопений.

Вдоль позвоночника пробежали мурашки, дыхание участилось. Не сразу осознала, что злюсь. Просто беспричинно злюсь.

Бумаги в руках тёмного зашелестели, когда он перекладывал верхний лист вниз. Раздражение усиливалось. Села. Уставилась на стену с выцветшими картинками.

На редкость убогое место. С Эсином мы останавливались в роскошных квартирах ордена или в частных домах… Эсин… чем он сейчас занят?

Принялась ходить вдоль стены, раздражённо отпихнула куцый коврик, сдвинула стул от стола. Обошла кровать и подёргала покосившуюся ручку комода. Пальцы задрожали, но слабости не было, только нервное, противное возбуждение.

Тёмный снова зашелестел листами.

– Что читаешь? – Мой голос скрипел, прорывались истерические нотки.

Не отрываясь от чтения, тёмный пояснил:

– Перед самым отъездом письмо от друга получил, вот, знакомлюсь.

Осознала, что притопываю. Перестала. Заходила вокруг кровати.

– Слушай, хватит мельтешить. – Тёмный указал на дверь. – Молодого человека из комнаты в конце коридора невеста бросила, он здоров, погрейся у костра его страсти или потуши его разрядом молнии между ног, пока он какую-нибудь служанку не изнасиловал. Кстати, он недавно помылся.

Дышать было тяжело. Схватила подушку и швырнула в тёмного, он перехватил её и подложил под спину. И всё так спокойно, а мне хотелось кричать.

Метнулась к комоду, выхватила из стоявшей на нём сумки длиннющее зелёное платье. Натягивая его, бросилась к двери.

– Осторожно, – сказал тёмный.

Остановилась на пороге.

– Парень действительно зол, не понравится – просто уходи, без магии, у него кишка тонка убить.

Хлопнула дверью так, что посыпалась штукатурка. Моё тяжёлое, хриплое дыхание перекрывало доносившийся снизу ор. Проводя пальцем по волосам, обнаружила, что лоб мокрый от пота.

«Да что со мной?» – я рассеянно передвигала ноги и вдруг оказалась у двери в конце коридора.

С той стороны доносились тяжёлые быстрые шаги. Что-то разбилось. Сердцебиение участилось, но вместе с этим накатило облегчение. И возбуждение.

Толкнув дверь, я стремительно вошла, захлопнула её и взглянула в лицо остолбеневшего постояльца. Ему было лет двадцать пять, немного худощавый, но привлекательный блондин. Судя по одежде – мелкопоместный дворянин.

В следующую секунду поняла, что ему не нравится, когда женщины смотрят в глаза. Особенно сейчас. Спешно потупилась:

– Простите, ошибалась комнатой.

Он был возбуждающе зол. Изучал меня жадным взглядом, а я уже знала, чего он хочет, и внутри разгорался огонь, колени приятно слабели. Дрожащим, испуганным голосом пролепетала:

– Простите, – и отступила.

Меня захлестнуло волной дикого возбуждения.

– Э нет, – пророкотал мужчина, тяжело шагая ко мне.

Он придавил меня к двери: сильный, гневный. От него пахло мылом и травами, за что я была крайне благодарна. И аура чистая – ни одного инфекционного заболевания.

– Господин, – выдохнула я. – Отпустите.

Его это возбуждало. Сдержалась, чтобы не податься навстречу. И когда он прижался к моим губам, упёрлась руками в грудь. Отталкивая, я задыхалась от ощущения, как его это заводит. О Тьма, да он с ума сходил от желания!

Я билась в его объятиях, и жар растекался по телу, я скользнула по его всунутому между ног колену и застонала, с трудом маскируя это под всхлип. Мужчина схватил меня и потащил к застеленной мехом койке.

– Нет, господин, ах, нет, – лепетала я, торопливо перебирая ногами. – Нет, отпустите. – Умоляла я, даже не двигаясь, пока он расстёгивал и стягивал штаны. – Господин, не надо.

Облизнула пересохшие губы. Он хотел, чтобы я зарыдала, резко поддёрнул подол, за бёдра потянул меня к краю. Он ждал, чтобы я умоляла о пощаде. И плакала. Плакала. Меня жгло его желанием, между ног было невыносимо жарко и мокро.

– Нет, господин, – я выдавила всхлип. – Нет, только не это.

И задёргала плечами, а внутри всё скручивало от желания. Я чуть не закричала, чтобы он уже начинал, а он лишь лапал мои бёдра. Я завсхлипывала сильнее:

– Нет, господин, прекратите, нет, пожалуйста, нет, – дёрнулась вперёд, будто собираясь бежать. – Я закричу.

Он накрыл ладонью мой рот и наконец-то толкнулся внутрь, по мокрому легко задвинул на всю длину, и я затряслась во вспышке удовольствия. Он двигался, не давая передышки, почти сразу я снова ощутила напряжение внизу живота, плеснувшееся по телу жаркой судорогой. Ладонь убрали со рта, и я знала, зачем:

– Ах, господин, нет, остановитесь, мне больно, больно, – я растворялась в его удовольствии от этих криков. Он запустил пальцы в волосы и потянул, и хотя я дрожала от удовольствия и лишь усилием воли не толкалась навстречу, я выкрикивала то, что он жаждал услышать: – Господин, прекратите, хватит, вы меня порвёте, – вот тут он себе льстил, размер был так себе. – Господин, ах, хватит, хватит.

Эсин будет в восторге от этой истории. Прикрыла глаза, запоминая ощущения и ситуацию. Резкий толчок – и меня охватило сильнейшее удовольствие. За волосы потянули, и я даже изобразила плач:

– Остановитесь, больно, нет… только не в меня, нет.

Он мощно придавил меня к кровати, и внутрь стрельнуло семя. Тяжело дыша, прислушиваясь к ощущениям, я поняла: если сейчас повалиться на кровать и зарыдать, он снова меня захочет. В животе приятно сжалось, я спрятала улыбку в шкуре. Заставила себя расслабиться, только плечами подёргивала. Приоткрыла рот изобразить рыдания.

В дверь резко постучали.

– Господин Нья, вам срочное послание от отца.

Вмиг он слетел с меня, натянул штаны и заносился по комнате. Подскочил ко мне:

– Молчи! Ради Света – молчи! – подбежал к двери и приоткрыл её, схватил конверт и захлопнул.

Привалившись к ней спиной, трясущимися руками быстро распечатал письмо, мгновенно прочитал, побледнел, покраснел, снова побледнел и уставился на меня с таким безумным выражением лица, что я усомнилась в утверждении тёмного, будто у этого невестой покинутого кишка тонка убить.

– Э… – Нья впился волосы, глаза забегали по полу. – Послушай, ты… ты… ты сама виновата.

В чём? В чём меня ещё обвиняют? Я задохнулась от возмущения.

Нья подбежал к комоду и стал одной рукой рыться в сумке. Осторожно сползла с кровати и двинулась к выходу пока на меня ещё что-нибудь не повесили: мне пожара в светлом квартале хватило. Бросившись наперерез, Нья протянул туго набитый кошель.

– Это за молчание. Ты… ты не должна никому рассказывать.

А, так он хочет сохранить всё в тайне?

– Но господин, вы, – я задрожала нижней губой, обхватила себя руками. – Вы меня обесчестили.

Швырнув кошель к моим ногам (ударился глухо, ощутимо, я даже вибрацию досок почувствовала), он вновь метнулся к сумке, вытащил ещё три таких же кошеля и один початый. Протягивая их мне трясущимися руками, Нья взмолился:

– Только никому не говори. Никому. Никогда. Забудь, что тут было.

Хотела поломаться, но было чувство, что этот больной на всю голову человек отдаёт все наличные. Он ещё и перстень с пальца стянул, браслет золотой. И серёжку жемчужную из уха выдернул.

Короче, надо хватать и бежать, пока не передумал. Подняв с пола кошель, я сделала из подола карман, загрузила туда все кошельки, украшения – и ринулась прочь, не сдерживая счастливой улыбки. По коридору промчалась на цыпочках, дверь в нашу комнату открыла и закрыла бесшумно. Привалилась к ней и перевела дыхание.

Медленно опустилась на колени и развязала кошельки. Два из них были туго набиты золотыми (не знаю, что было в письме, но Нья явно умом от этого тронулся), в третьем – серебро, а в початом – медяки.

Кажется, дела налаживаются.

Только пересчитав деньги, я поняла, что тёмного в комнате нет.

И куда это он делся, а?

Глава 6

Пора было спать, но не могла. Пританцовывая, ходила вокруг кровати, лёгкая, точно бабочка, свежая после купания в деревянной кадке.

В таверне на первом этаже давно стихли песни. Отбегал по коридору опомнившийся Нья, проклиная сначала всяких девиц, нечистую силу и Тьму, а потом договариваясь об отсрочке оплаты и немедленном отъезде.

Догорели в подсвечнике вонючие свечи, и в комнате воцарилась тьма.

Только тёмного не было.

Что-то тут нечисто.

Ощупью переодевшись в брюки и рубашку, натянув ботинки из мягкой кожи и пригладив просохшие волосы, выглянула в коридор: один светильник едва теплился, и его явно маловато для сгустившейся темноты.

Выйдя, прислушалась: огромный дом поскрипывал, дышал.

И где этот тёмный может быть?

Уехал?

Вещи остались в комнате, но если он отъехал по делу (сбагрив меня идиоту Нья), то должен был прихватить коня. Значит, надо проверить животных.

Придерживаясь за стену, добралась до лестницы, спустилась во внутренние помещения и с третьего раза нашла выход в конюшню.

– …твои глаза цвета льда, твои волосы шёлковые, – донёсся с сеновала бархатный голос тёмного.

Там горел светильник, ещё один слабо теплился у стойл.

– Я странствую уже много лет, но не встречал никого красивее. Твои руки, твои тонкие пальчики – целовал бы и целовал.

Судя по звукам, желание он исполнил.

– А твои глаза – смотрел бы в них и смотрел, гладил бы твои волосы, плечи. Ты – сокровище. А твои губы – эти очаровательные пухлые губки. Готов поспорить, они на вкус слаще мёда, прекрасная моя.

Ну надо же, умел он залить в уши. Жаль, не видно, что там происходит. Зашелестело сено, тихий стон – снова шелест.

– Сладкие, – восторженно заключил тёмный. – А ты такая же сладкая?

Послышался тихий смех, сбивчивое:

– Щекотно, Бей л…

– Сладкая, – отозвался он. – А везде ли ты сладкая?

Снова тихий смех, перешедший в стон. Я поняла, что тяжело дышу и сжимаю свою грудь. Опустила руку.

– Ах, Бейл… Оо…

Звуки жадных поцелуев. Снова охи. Посыпалась труха, Резвый всхрапнул в стойле под ними. Серый в яблоках задумчиво жевал овёс.

– Как у тебя глаза горят, – прошептал тёмный. – Я хочу, чтобы они всегда так горели. Хочу сделать тебя счастливой…

– Бейл, – выдохнула женщина. – Бейл… о даа, о Тьма, о, какой он у тебя огромный.

А вот это уже интересно. Я чуть было на лестницу на сеновал не вскочила. Но пока раздумывала, не прибьёт ли меня тёмный, они там повозились немного и начали самое интересное (спрятав то, на что я хотела посмотреть).

– Оо, аа, даа, оо! – вскрикивала женщина.

– Ты такая красивая, такая горячая, прекрасная моя, – умудрялся вставлять между делом тёмный. – Нет никого лучше тебя, ты вся моя, моя…

Хорошая у него дыхалка.

Скрип-скрип – стонали от мерных движений доски, сыпалась труха, а кони дёргали ушами.

– Иди ко мне, – позвал тёмный.

Небольшая пауза – и скрип возобновился в другом тоне и ритме. Похоже, сменили позу. Женщина застонала громче, запричитала:

– О да, да… Аа!

– Прелестная!

Передо мной заструился чёрный дым и сложился в кривоватую надпись:

«Не стой над душой!»

Вот это концентрация! Я бы в процессе ничего наколдовать не смогла, тем более надпись, даже кривую.

Ладно, потом попрошу показать его большой.

Когда закрывала дверь, восхваления прелестей утонули в животных криках безумной страсти. Горячая тёмному попалась штучка.

И, главное, он ничего тёмного делать не может – занят.

А коли занят, можно в его вещах поковыряться.

Вернувшись в комнату и запалив новые свечи, осмотрелась. Вещи тёмный сложил в углу за столом и прикрыл сереньким плащом. Поставив подсвечник на стол, схватила воротник и дёрнула.

Под плащом были свёрнутые одеяла.

Изумлённо моргнув, бросила плащ на кучу-обманку и заглянула в комод: только старая паутина.

Заглянула под кровать: пыль-грязь, но не поклажа тёмного.

Подстраховался, сволочь, прежде чем на сеновал отправляться.

На всякий случай зашла в соседнюю комнатушку, но там была лишь кадка с остывшей водой да узкая койка для прислуги.

Сплюнула.

Ладно, у меня и свои дела есть. Надо же почитать, что Эсин от меня хочет.

Вытаскивая из седельной сумки командировочные документы, ругнулась: а я вещи спрятать не подумала, тёмный в них наверняка покопался.

Ладно, поздно спохватилась. Вынула кожаный пенал с бумагами и, переставив подсвечник на широкий борт изголовья, устроилась в кровати.

Свечи весело потрескивали над плечом, я расстегнула пенал. Чёткий почерк Эсина дышал уверенностью. От тоски перехватило дыхание, я нехотя вчиталась.

Сорта. Сам пресветлый Сорты подозревается во взятках!

Вытаращила глаза, перечитала.

Скользнула взглядом ниже: претёмного Сорты обвиняли в том же. Жалобы от горожан, головы Сорты и от пресветлого и претёмного друг на друга. Прелесть какая. Мне требуется лишь следить за следователем Вейлераном (улыбнулась во все зубы – так вот как моего тёмненького зовут), чтобы он не перекинул вину исключительно на светлых.

В общем, мне надо только бдеть.

Странно.

Эсин, конечно, прав, я должна ему доверять, но задание необычное: я не следователь, с методами тёмных знакома плохо, могу упустить что-то из виду. Или это лишь повод отослать меня из Самрана?

Или Эсин надеется, что я вскружу тёмному голову?

Если так, то почему прямо не сказал? Раньше он сразу говорил, если надо было кого-то из городского управления, столичных проверяющих или аристократов склонить к сотрудничеству.

«Я должна доверять Эсину», – повторила несколько раз. Подействовало.

Взяла лист со следующим заданием.

Передать амулеты в Пир – это просто. Надо в Сорте поспрашивать, не хочет кто-нибудь за умеренную плату отправить в Пир, Агору и Рузу письма и посылки (жаль, дома не успела).

Агору в задание Эсин наверняка включил, чтобы меня побаловать: люблю участвовать в ритуалах. А уж парой на торжество восхода солнца особенно: золотые с белым одежды, весь город на тебя смотрит, мужчины желают так, что воздух трещит… потом только выбирай самого симпатичного.

Закрыв глаза, сползла в горизонтальное положение и представила себя, выходящую на широкое крыльцо белого храма, идущую по улице, и восторженных людей, бросающих мне под ноги лепестки цветов, и полные вожделения взгляды, предвкушение чуда…

Лежала – и представляла, представляла. В разных ракурсах. В подробностях. И пир потом. И как мужчину буду выбирать…

Дверь с грохотом открылась.

Взбешённый тёмный в одних штанах и сапогах влетел в номер и хлопнул дверью, устроив обвал штукатурки. А взгляд такой, что я сжалась и захотела под кровать.

– Зачем ты там стояла? – прорычал он.

Натурально прорычал.

– Тебе жалко, что ли?

– Я не твой пресветлый! Ненавижу, когда посторонние наблюдают! – он так стискивал кулаки, что вены на мускулистых руках вздулись до локтей. – Не ходи за мной, я в ваших играх участвовать не буду!

– Да кто тебя ещё на них пригласит! – подскочила я. – Стесняшка!

Он моргнул.

Игры ему наши не нравятся! Лично я игры Эсина обожаю, особенно летние, начинающиеся в полнолуние последнего месяца на его загородной вилле. Мы, девушки, надеваем короткие платья и рожки газелей, а мужчины – лишь маски хищных животных. Они устраивают на нас ритуальную охоту: мы убегаем по лесу с препятствиями и ловушками, прячемся в искусственных гротах и на деревьях, а те, кто нас поймал, там же нами и овладевают, снова отпускают, ловят. На третий день на рассвете мы собираемся в самом большом гроте и уже все вместе предаёмся совершенно безумным ласкам.

Да к нам из самой столицы приезжают, пороги Эсина обивают, лишь бы поучаствовать! А мы с девочками с начала лета изнываем в предвкушении. Правда, три года назад я неудачно застряла в лазе-ловушке в стене, и один из гостей на четыре часа ко мне прямо приклеился, и хотя в целом было приятно (стоп-печать на плече даже не подсветилась, не то что разгореться и отбросить мужчину), но после как-то предпочитаю забеги на короткие дистанции. И Эсин чутко следит, чтобы меня больше двух часов подряд не трахали, да и больше получаса чтобы на мне не задерживались.

Мм, сейчас бы на игры… в ловушку прошлого года, когда ладони садовой статуи, на коленях которой я решила отдохнуть, сомкнулись на моих запястьях, и каждый пробегающий мимо за кем-нибудь из девушек переключался на меня. Очень волнительные были ощущения от прижимающегося между ягодиц каменного члена, в то время как живой и горячий орудовал внутри. Эх… От воспоминаний даже в животе потеплело.

В общем, тёмный не представляет, от какого удовольствия отказывается. И пусть, ему же хуже.

Решила добить, хмыкнула:

– А ты романтик: столько нежных слов.

Он с видимым усилием разжал кулаки, но вздутые вены рассасывались медленно. Голос звучал холодно:

– Я просто сказал то, что она хотела услышать.

Вообще-то Эсин говорил, такое поведение – женское дело, я осклабилась:

– Это так благородно с твоей стороны.

– Хватит издеваться, – тёмный сжимал и разжимал пальцы. – Её муж просто задирает ей подол, делает своё дело в минуту и отчаливает. Нет ничего странного в том, что я дал ей почувствовать себя желанной.

– Как бы она за тобой не увязалась.

– Не увяжется, – он мотнул головой и пригладил растрёпанные волосы, вытащил сухую травинку. – Я же не идиот, знаю, что и с кем делаю.

Что-то в его взгляде заставило меня удержаться от язвительных замечаний. Тёмный поморщился.

– Помоги, а, – развернулся.

Вся спина алела свежими глубокими царапинами.

– Ты там кошку на сеновале трахал?

Тёмный вытащил из кармана флакон со светящейся жидкостью. Я мстительно улыбнулась:

– Ложись.

Ожидала возражений, но тёмный бросил мне флакон и, перекинув волосы вперёд, послушно растянулся на мехах. Шкуры были так себе, но мощное тело на них смотрелось соблазнительно.

Усевшись на крепкие ягодицы тёмного, я откупорила флакон и щедро плеснула на лопатки. Запахло горькой мятой. Пару мгновений спустя точёные мышцы вздулись от напряжения, заходили под кожей. Закрыв флакон, в котором едва осталось на донышке, опустила ладони в вязкую холодную субстанцию и стала втирать.

Лишь по каменной твёрдости мышц я понимала, что тёмному больно, а так – ни стоном, ни сбивчивым дыханием он не выдал своих ощущений, даже пальцы не сжал.

Растирать его светлую кожу без единой родники было приятно, поблекшая жидкость разогрелась, раны затянулись, а я, точно зачарованная, продолжала очерчивать лопатки, плечи, капюшонную мышцу, бока… шею, плечи, снова лопатки, вдоль позвоночника.

Тёмный напоминал статуи в загородном доме Эсина: развитая мускулатура, идеальные пропорции… и холодность.

Любой другой нормальный мужчина на его месте хотя бы немного возбудился, а в тёмном желания я не ощущала. Он дышал размеренно. Прижав ладонь у лопатки, я ощутила ровный, спокойный стук сердца.

И только теперь осознала, что мазь давно впиталась, а я по-прежнему наглаживаю тёмного…

– Всё равно не уснём, – вдруг сказал он. – Поехали сейчас? Как устанем, остановимся в придорожном селении и поспим.

Он, пожалуй, прав: я точно вряд ли засну ближайшие несколько часов. Спрыгнула с него и потянулась:

– А давай!

Вскоре мы выехали, провожаемые растерянным хозяином постоялого двора (вещи тёмный, кстати, прятал в его сейфе, надо будет учесть на следующей стоянке).