Текст книги "На реках Вавилонских (СИ)"

Автор книги: Анна Курлаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Приветственные крики и бурные аплодисменты встретили его речь.

– Клянитесь поддержать Петросовет, когда он перейдет к делу! – под конец воззвал Троцкий.

И вся громадная масса людей подняла руки и закричала:

– Клянемся!

Настроение, царившее вокруг, было близко к экстазу. Наталью тоже охватило воодушевление – сейчас ей казалось: вот он путь к светлому будущему, к порядку и процветанию.

***

Несколько дней продолжалась усиленная подготовка к восстанию. Важной победой стало завоевание Петропавловской крепости, орудия которой смотрели в сторону Зимнего дворца. В ответ Керенский принялся собирать верные ему войска за пределами столицы. Большевики разослали своим комиссарам на местах приказ привести полки в боевую готовность.

Больше всего беспокоило, что служащие почты, телеграфа и железнодорожники выступят против свержения Временного правительства и постараются изолировать столицу. На них пытались повлиять листовками и статьями в газетах. Зато с войсками дело обстояло как нельзя лучше: подавляющее большинство подчинялось указаниям крайне левых сил, прямо игнорируя приказы правительства.

Керенский в свою очередь собирал верные ему войска, подтягивая их к Зимнему дворцу. Начали разводить мосты, явно чтобы задавить восстание в зародыше. Однако ничего не вышло – разгневанные толпы народа вынудили юнкеров, отправленных на защиту мостов, отступить. Вскоре два из четырех основных мостов, а также мосты через Большую и Малую Невку оказались в руках большевиков. А еще некоторое время спустя они без единого выстрела заняли центральный телеграф.

Как только разнеслась весть о разведении мостов, учащихся начальных и средних школ и служащих государственных учреждений распустили по домам. Банки и магазины в центральных районах города закрылись, движение трамваев было ограничено. В Петрограде установилась предгрозовая тишина.

Наталья плохо спала в ту ночь, вслушиваясь в тишину замершего города, чувствуя, что готовящиеся события станут переломными в жизни не только Петрограда, но и всей России. Иногда, устав ворочаться с боку на бок, она вставала, чтобы посмотреть в окно.

На улице не прекращалось молчаливое движение. К военной гавани при свете факелов двигались отряды моряков и солдат. Тишину ночи нарушало громыхание грузовиков.

Миша не появлялся дома уже несколько дней, принимая деятельное участие в подготовке восстания. Где он спал – и спал ли вообще, – ни Наталья, ни Лиза не знали. Обе и беспокоились о нем, и гордились им. Хотя Наталья продолжала вслух к нему обращаться по имени отчеству, про себя (и с Лизой) незаметно стала называть Мишей.

Лишь под утро усталость победила, и Наталья забылась тяжелым сном. Ей казалось, будто она только закрыла глаза, а в следующую секунду ее уже будила Лиза. Хотя на самом деле было довольно поздно – в комнате стало совсем светло, пусть и хмурым светом петроградского осеннего дня.

– Сколько времени? Миша не возвращался? – спросила Наталья, начиная одеваться.

– Одиннадцать. Нет, – Лиза смотрела в окно, пока она собиралась, будто искала там что-то; немного помолчав, она повернулась к Наталье, к этому моменту быстро заплетавшей волосы в косу. – Пойдешь со мной на штурм Зимнего?

Наталья заколебалась. С одной стороны, она побаивалась восстаний и скоплений людей с оружием. И изначально собиралась самый напряженный момент переждать дома. С другой стороны, хотелось быть ближе к Мише, быть вместе с ним. Последнее желание перевесило, и она решительно кивнула. Лиза улыбнулась – с таким видом, будто ничего иного от нее и не ждала.

В городе ничто не напоминало о революции. По спокойным улицам, как всегда, по своим делам шли люди, трусили извозчики, ездили автомобили и мотоциклетки, дребезжали трамваи.

– Правительству предложат сдаться без сопротивления, – сообщила Лиза, когда они шли к Зимнему. – А если они откажутся, то пойдем на штурм.

Наталья кивнула – она знала, что для предполагаемого штурма в столицу стянули флот и организовали войска. Чем ближе они подходили ко дворцу, тем больше появлялось признаков готовящегося восстания. На мостах через Неву стояли караулы. От Морской, Исаакиевской площади и по берегу Невы от Сенатской площади двигались большие отряды матросов с броневиками. Движение трамваев через Неву прекратилось.

Большая группа вооруженных солдат и матросов начала перекрывать соседние улицы и выставлять охрану у входов в Мариинский дворец. Наталья уже решила, что им не удастся пройти, но Лиза умудрилась легко провести их через все посты в самый эпицентр.

Вокруг Зимнего царило оживление. Он был окружен солдатами Павловского полка, которые залегли возле самого дворца. Но кроме этого ничего не происходило. Штурм не начинался, хотя время перевалило за двенадцать часов, а ведь планировали взять Зимний в полдень.

Отовсюду доносилось пока еще тихое возмущение и ропот. Некоторые требовали приезда руководителей и объяснения причин задержки. Прошел слух, что операция откладывается на три часа дня из-за непредвиденных трудностей. Ропот затих, но всё равно можно было видеть недовольство и нетерпение солдат.

– Пошли найдем Мишу, – предложила Лиза, – он должен быть где-то здесь. Заодно и узнаем, чем можем помочь.

Мишу они нашли с другой стороны осадного кольца, спорящим с высоким мужчиной в черной кожаной куртке, из-под которой виднелся револьвер.

– Проблемы с организацией, – устало говорил тот. – Флот не успел подойти. Силы приходится распределять и перераспределять.

– Я это понимаю, – вкрадчиво заметил Миша. – Но солдаты – там на приступах – не понимают. Они начинают роптать. Кто будет их успокаивать?

– Ничего не могу поделать.

Смерив его пронзительным взглядом, Миша пожал плечами и резко развернулся, чтобы уйти. И увидел Наталью с Лизой. Удивление на его лице сменилось воодушевленной радостью, прежде чем вернулось обычное невозмутимое выражение.

– Наталья Кирилловна, я думал, вы собирались остаться дома? – обычным ровным тоном спросил он, и Наталья спросила себя, не почудилась ли ей та радость.

– Собиралась, – кивнула она. – Но потом поняла, что хочу быть с вами.

Миша ничего не ответил на ее смелое заявление, но его темные глаза вспыхнули. Не почудилось. Лиза выразительно посмотрела на нее, сделав большие глаза. Наталья улыбнулась, но Миша уже перешел на деловой тон:

– Хорошо, что вы пришли. Нам нужна помощь, чтобы подбадривать солдат – неизвестно насколько еще затянется осада. Возможно, придется поработать и посыльными – в Смольный.

При последних словах он раздраженно поморщился. Наталья сосредоточенно кивнула. Следующие несколько часов они с Лизой были заняты, обходя по кругу подступы к Зимнему с тем или иным поручением. И попутно тут и там болтали с солдатами, стараясь их успокоить и призвать к терпению. Чем больше проходило времени, тем больше поднимался ропот.

Где-то около двух часов со стороны Невы послышался шум и приветственные крики. Наталья побежала посмотреть, что происходит. По реке шла разнокалиберная флотилия, наконец-то прибывшая из Кронштадта. «Аврора» развернулась посередине реки, матросы на ней и на кронштадтских кораблях увидели друг друга. В воздух полетели бескозырки, оркестр на «Авроре» заиграл приветственный марш.

Осаждающие приободрились, решив, что уж теперь-то точно начнется приступ. Однако их надежды были обмануты: прибежавшая из Смольного Лиза сообщила, что взятие Зимнего опять откладывается: на этот раз на шесть часов.

– Не понимаю, чем они там все занимаются! – сердито фыркнула она, рассказывая об этом Мише. – Сколько можно тянуть!

Он не ответил, но было видно, что он тоже недоволен бесконечными проволочками. И опять пришлось бегать, успокаивая и подбадривая солдат, уверяя, что скоро всё разрешится.

Еще большее недовольство и напряжение вызвало то, что юнкера, защищавшие Зимний, построили на Дворцовой площади огромные баррикады, закрывающие входы и ворота во дворец. В баррикадах они искусно разместили пулеметы – все подступы вливающихся на площадь улиц находились в сфере их огня.

– Дождались! – услышала Наталья чей-то недовольный голос. – Теперь придется баррикады прорывать.

К шести часам стемнело. Стало холодно, порывами дул северный ветер, пошел мелкий накрапывающий дождь. Замерзшие, уставшие и проголодавшиеся солдаты теряли терпение и время от времени открывали огонь по юнкерам. Те стреляли в ответ. Но долго это никогда не длилось: тут же строго одергивали:

– Товарищи, без приказа не стрелять!

Сигналом к решительному наступлению должен был послужить красный фонарь, зажженный на флагштоке Петропавловской крепости. Наталья постоянно поглядывала в ту сторону, но время шло, а фонарь так и не загорался.

Войска приходили в отчаяние и всё сильнее нервничали, требуя немедленно вести их к решительной схватке. Наталья слышала, как Миша успокаивает их, объясняя:

– Боевой дух защитников правительства ослабевает: с каждый часом они убеждаются, что помощи им не дождаться. Они сами сложат оружие, и мы сможем избежать кровопролития.

Смысл в этом, конечно, был, вот только уставшие от бездействия, голодные и замерзшие солдаты не очень-то готовы были его принять. Однако ропот несколько поутих, когда из Смольного пришел приказ послать правительству ультиматум с предложением сдаться. Быстро собрали делегацию, которую возглавил Миша.

К этому времени большая группа юнкеров покинула дворец, забрав с собой четыре пушки. А следом появился казак-парламентер, который сообщил:

– Мы не желаем более оставаться во дворце. Нас туда завели обманом, и мы хотим уйти. Но прошу не позорить нас и выпустить с оружием.

Наталья видела, что Миша и другие руководители не вполне доверяют заверениям казака, боясь, что они хотят устроить обход с тыла. Однако после быстрого совещания решили их выпустить. Казаки вышли по набережной и спокойно удалились. Наталья облегченно выдохнула – не обманули. Пока они шли, осаждающие кричали оставшимся защитникам, предлагая сдаваться.

– Умрем, но не сдадимся! – крикнул в ответ грубый, но определенно женский голос.

Наталья удивленно посмотрела на Лизу: неужели там женщины с оружием?

– Женский батальон, – пожала та плечами.

Наконец, отправилась делегация. Наталья с замирающим сердцем наблюдала, как в темноте они проходят сквозь ряды осаждающих, пересекают пустое пространство между противниками. А вдруг юнкера начнут стрелять, не обратив внимания на парламентерский белый флаг? Казалось, сердце бьется в такт каждому Мишину шагу. Но вот они приблизились к баррикаде из дров и исчезли за ней в полной тишине.

Время тянулось ужасающе медленно. Грозная тишина царила на Неве. Одинокие оружейные выстрелы еще больше сгущали напряженность вечера. А парламентеры всё не возвращались. Наталья считала не то что минуты, а секунды, до боли в глазах вглядываясь в темноту – не появятся ли. Лиза стояла рядом, напряженная как струна, точно так же не отрывая глаз от входа в Зимний.

Когда они, наконец, вышли из здания – живые и невредимые – Наталья испытала такое облегчение, что едва подавила желание броситься Мише навстречу. Лиза выдохнула и улыбнулась. Однако парламентеры не казались довольными.

– Правительство отказывается сдаваться, – сообщил Миша и пожал плечами: – Глупо с их стороны. Их минуты сочтены в любом случае.

Снова началось изматывающее ожидание, прерываемое короткими перестрелками потерявших всякое терпение войск с юнкерами.

Вдруг сбоку что-то рвануло, осветив темное небо, и тотчас же над темно-красной полосой дворца сверкнуло в высоте гигантской ракетой. Дала залп «Аврора». Наталья вздрогнула. Гул выстрела оглушил и пронесся раскатом далеко по городу, покрыв своим ревом и тарахтенье ружейной перестрелки и гудение трамваев, беспечно ползущих по улицам.

Снова удар. Снова осветилось небо. После третьего выстрела освещение во дворце и перед ним на набережной погасло.

– Ну наконец-то! – удовлетворенно заметил Миша.

Солдаты немедленно ободрились, зашевелились.

– Почему не долетели снаряды? – поинтересовалась Наталья.

– Их и не было: стреляли холостыми – это пока предупреждение, – объяснил Миша.

После залпа «Авроры» из Зимнего ушла еще группа юнкеров. Решили немного подождать, чтобы все, кто захочет, смогли покинуть дворец. На некоторое время воцарилось жуткое молчание.

Но вот началась усиленная перестрелка, длившаяся невыносимо долго и безрезультатно. Наталья с Лизой держались в стороне, чтобы не попасть на линию огня, лишь наблюдали. Миша мелькал тут и там, руководя осадой.

Следующий залп с «Авроры» был уже боевым снарядом. Снова громыхнуло, огненная вспышка врезалась в стену дворца, освещая ночное небо. Полетели известка, кирпичи, стекла.

Следом начали стрелять из Петропавловской крепости. Большинство снарядов с грохотом, от которого закладывало уши, разрывались над Невой, не причинив вреда, но один из них разрушил часть карниза на Зимнем, а взрывом другого разбило угловое окно на третьем этаже.

Не выдержал женский батальон – сдался. Затихшая из-за этого перестрелка быстро возобновилась.

Когда смолкли дикие завывание и грохот пушек с Петропавловской крепости, в воздухе, заглушая сухую непрерывную дробь пулеметов и винтовок, раздалось сплошное победное: «Ура!» В одно мгновение и баррикады, и их защитники, и наступающие слились в одну темную сплошную массу. А в следующий миг победный крик звучал уже по ту сторону баррикад.

Немногие оставшиеся юнкера почти не оказывали сопротивления, и осаждавшие свободно проникли во дворец. Первым внутрь пробрались матросы и павловцы – через окна со стороны Эрмитажа. Наталья видела, как они расчищают себе дорогу – иногда простым напором, иногда бросая гранаты. Сама она – в отличие от Лизы, бегущей чуть ли не в первых рядах – туда не пошла, решив подождать исхода снаружи.

Снова потянулось для нее нервное ожидание, на этот раз закончившееся гораздо быстрее. Вот уже конвой вооруженных матросов и красногвардейцев выводит на площадь кучку измученных министров – человек десять-пятнадцать. Наталья немедленно оказалось рядом с Мишей, с облегчением убедившись, что ни он, ни Лиза не пострадали в перестрелке внутри дворца. Он мимолетно улыбнулся ей, но тут же отвлекся, когда из толпы раздались яростные крики:

– Немедленно расстрелять всех членов Временного правительства!

При взгляде на опьяненную победой вооруженную толпу Наталье стало дурно – ведь разорвут на кусочки, не разбираясь. Еле-еле удалось успокоить солдат и матросов и спасти министров от расправы. И в который раз Наталья поразилась умению Миши убеждать лишь несколькими словами. Даже неуправляемая революционная толпа подчинялась ему почти немедленно. Поняв, что расправа откладывается, пленные министры выдохнули с явным облегчением. Наталье стало их жалко. Они затравленно оглядывались, поскольку, перестав требовать расправы, солдаты не отказывали себе в удовольствии осыпать их насмешками и оскорблениями.

Миша отправил одного из конвоиров на поиски машины, чтобы отвезти арестованных в Петропавловскую крепость, однако тот вернулся ни с чем: нигде поблизости машин не обнаружилось.

– Что ж, придется вести пешком, – нахмурился Миша.

Наталья понимала его недовольство – вести арестованных пешком, значит, прорываться сквозь жаждущие расправы толпы. Но выбора у них не было.

Впрочем, до Троицкого моста добрались относительно спокойно. Если не считать того, что в городе слышался треск оружейной и пулеметной стрельбы. На улице там и тут мелькали небольшие кучки народа. Долетали отдельные возгласы и крики. Наталья вздрагивала каждый раз, нервно оглядываясь, пока Миша не взял ее за руку, легонько сжав ладонь. Почему-то страх отступил, сменившись радостной уверенностью.

Едва процессия вступила на Троицкий мост, как с той стороны появился автомобиль, несущийся прямо на них.

– Стой! Стой! – закричали конвоиры.

Автомобиль остановился, но кто-то из него тут же начал стрелять. Услышав выстрелы, пулеметчики из Петропавловской крепости тоже открыли огонь. Все бросились врассыпную и на землю. Поднялась ответная стрельба. Прижавшись к земле, Наталья все-таки набралась мужества приподнять голову, чтобы наблюдать, как Миша и еще кто-то из руководителей бросились к автомобилю, крича:

– Свои, свои!

И действительно – все оказались свои. Матросы ругались такими словами, что Наталья невольно покраснела. Бедного шофера чуть не избили. Наконец, порядок восстановили, министров снова окружили конвоем. Наталья вскочила, отряхивая платье, и вдруг поняла, что не видит одного человека.

– А где Лиза? – с беспокойством спросила она у Миши.

Тот огляделся, не найдя сестру среди окружавших министров людей, слегка нахмурился. Быстро переговорил с другим руководителем, который и повел арестованных дальше, а сам принялся внимательно осматривать мостовую. В ходе этой глупой перестрелки пострадало несколько человек, вокруг которых теперь суетились товарищи, перевязывая раны.

Сердце Натальи замерло в нехорошем предчувствии. Она шагнула к сидевшим прямо на тротуаре тут и там людям. Еще раз шагнула. И замерла, когда услышала, Мишин вскрик:

– Лиза!

Наталья резко повернулась, увидев, как он опустился на колени рядом с лежавшим на земле телом. К тому времени, как она на внезапно ставшими ватными ногах добралась до него, рядом с Мишей уже сидел какой-то парень, говоривший:

– Ничего не поделаешь. Выстрел прямо в сердце. Не повезло бедняге.

Наталья замерла, не в силах поверить своим ушам. На мокрых плитах тротуара под все еще моросящим дождем лежала Лиза – бледная, с темным пятном на груди. «Не может быть, не может быть, не может быть…» – без конца билось в голове. Внезапно Наталья очень четко ощутила, как промокшая одежда неприятным холодом касается кожи.

– Миша… – хрипло позвала она, даже не заметив, как впервые назвала его просто по имени.

Он не отреагировал, с выражением растерянного недоверия глядя на неподвижное тело сестры. Наталья опустилась рядом, обняв его за плечи, пытаясь хоть как-то поддержать. Он даже не пошевелился. Она знала, как трепетно он любил Лизу: она была младше всего на пять лет, но он относился к ней почти как к дочери. Тот парень ушел, занявшись другими пострадавшими, и некоторое время они молча неподвижно сидели. Наталья пыталась осознать случившееся – всё как-то не верилось, казалось, будто это ошибка, Лиза сейчас очнется…

Но вот Миша пошевелился, наклоняясь к Лизе, сбросив руки Натальи со своих плеч. Его волосы мокрыми волнистыми прядями упали на лицо, но он не убирал их. Ни слова не сказав, не глядя на Наталью, будто ее здесь и не было, он поднял тело Лизы на руки и встал, решительно зашагав в направлении дома. Наталья, всхлипнув, поспешила за ним. Всё было точно в тумане, она двигалась, ничего не видя вокруг, и так и не поняла, как они добрались до дома.

Глава 7

Позже Наталья узнала, что ночью после взятия Зимнего Ленин объявил на Съезде Советов, что Временного правительства больше не существует. Под бурные овации. Меньшевики в качестве протеста покинули собрание, тем самым отдав большевикам всю полноту власти. А ранним утром голосование узаконило создание революционного правительства. Хмурый туманный рассвет ознаменовал наступление новой эпохи.

Но сейчас Наталье было не до политики и не до свершившегося переворота. Не спрашивая Мишу, она договорилась об отпевании Лизы. Она внутренне готовилась к его возражениям, но он на удивление промолчал. Он вообще стал безучастен ко всему окружающему – будто его выключили. У Натальи сердце разрывалось от вида всегда полного жизни и энергичного Миши в таком состоянии. Она тоже оплакивала Лизу, которая стала ей сестрой, но он беспокоил ее гораздо больше.

Вернувшись с похорон, он заперся в своей комнате. Наталья попробовала позвать его поесть, но он не ответил – ни когда она стучала в дверь, ни когда пыталась заговорить. Из его комнаты вообще не доносилось ни звука. Обеспокоенная Наталья решилась войти без приглашения. Глубоко вздохнув, она толкнула дверь, которая, к счастью, оказалась незапертой.

Миша стоял у окна, безучастно глядя на улицу и явно ничего там не видя. От выражения его лица – а точнее полного отсутствия всякого выражения – у Натальи больно сжалось сердце. Еще несколько секунд она колебалась, набираясь храбрости, а потом подошла и крепко обняла его. Миша вздрогнул, сделал движение, как будто собирался оттолкнуть ее, но передумал. И в следующее мгновение его руки обернулись вокруг ее плеч, притягивая ближе к себе. Наталья прижалась к его груди, пытаясь вложить в свое объятие всю любовь и сострадание, и Миша, судорожно вздохнув, зарылся лицом в ее волосы, стиснув ее почти до боли. Они долго так стояли, не разговаривая и не двигаясь, но Наталья каким-то шестым чувством поняла, что сделала всё правильно – именно это сейчас было нужно Мише.

Наконец, он немного отстранился, и она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Спасибо, – произнес он так хрипло, словно долго плакал, однако глаза его были сухи, только блестели лихорадочным огнем.

Наталья пожала плечами – она сделала бы для него что угодно. Будто что-то прочитав в ее лице, Миша вдруг улыбнулся – слабо и грустно, но все же улыбнулся. И Наталья облегченно вздохнула, улыбнувшись в ответ. Самое тяжелое позади, теперь они могут жить дальше.

***

Еще несколько дней Петроград сотрясали беспорядки, восстания юнкеров, забастовки на почте, электрической станции, на железной дороге. А вскоре сбежавший Керенский, наспех собрав войска, двинулся на столицу и занял Гатчину. Однако это ему ничего не дало: его войска тут же начали брататься со столичными и Гатчину освободили. Генерала Краснова арестовали, а Керенский снова скрылся.

Обо всем этом Наталья узнала гораздо позже – из газет, когда решила, что пора начинать что-то делать и хотя бы найти себе работу. Именно в поисках объявлений она и просматривала газеты. Судя по статьям, беспорядки быстро прекратили, да и восстаний было не так уж много. Что не могло не радовать: революционных волнений с нее уже хватит – насытилась до конца жизни.

Но когда Наталья в первый раз после похорон вышла из квартиры, она не узнала Петрограда. Миша с утра куда-то исчез – Наталья не спрашивала, она теперь ни о чем его не спрашивала, – и она решила пройтись по магазинам, а заодно попытаться найти место в какой-нибудь гимназии.

По опустевшим улицам холодный ветер гнал бумажный мусор – обрывки военных приказов, театральных афиш, воззваний к совести и патриотизму народа. Пестрые лоскуты бумаги, зловеще шурша, ползли по присыпанным первым снегом камням мостовых. С ободранных и грязных улиц исчезли праздные толпы, блестящие экипажи, нарядные женщины, офицеры, чиновники. Город словно вымер.

По ночам Наталья часто слышала стук молотка, и только теперь поняла, что он означал. Двери в большинство магазинов были криво заколочены досками. Витрины опустели. Лишь кое-где еще оставались: там – кусочек сыру, тут – засохший пирожок. Наталья почти с ужасом шла по безлюдным улицам, чувствуя, как ее пробирает дрожь – не столько от порывов ледяного ветра со снегом, сколько от этой непривычной и жуткой картины.

Несколько раз Наталье попадались небольшие группы решительных людей с красной звездой на шапках и с винтовкой через плечо. Видимо, патрули. Они подозрительно посматривали на нее, и она старалась держаться подальше, невольно прижимаясь к стенам.

На Садовой улице человек с ведерком и кистью лепил на цоколи домов белые листочки. Заинтересовавшись, Наталья подошла почитать. Листочки оказались декретами Советской власти и гласили, что отныне отменяются чины, отличия, офицерские погоны, буква ять, Бог, собственность… Наталья удрученно подумала: неужели ради этого они боролись, ради этого погибла Лиза?

Ей едва удалось найти работающий магазин, но и там не было продуктов. Во всяком случае, так сказал продавец – уставшего вида лысый мужчина, резко и грубо отвечавший на ее робкие вопросы. Поход по гимназиям тоже ничего не дал. Наталья вернулась домой вымотанная, замерзшая и почти в отчаянии. У них ведь совсем не осталось продуктов, да и дров тоже.

Миши не было. Холодная пустая квартира наводила тоску. Может, стоит уехать куда-нибудь – подальше от погибающей столицы? Но куда? Этого Наталья тоже не знала. Всю сознательную жизнь она провела в Петербурге, Петрограде, а бабушкино имение давно продано. Попробовать уговорить Мишу уехать к его родителям в Крым? Наталья не была уверена, что он согласится, но решила попробовать.

Она погрызла пару оставшихся печений, пытаясь заглушить голод, и оставшийся день беспокойно бродила по квартире, хватаясь то за одно, то за другое, не в состоянии ни на чем сосредоточиться.

Стемнело, фонари на улице не горели, и город погрузился в непроглядную тьму. Наталья зажгла керосиновую лампу – электричество работало плохо, и лампочка то и дело гасла, зажигаясь лишь на недолгое время, – но вскоре потушила: керосина тоже осталось немного, надо его экономить.

Она сидела в кресле у окна, закутавшись в пуховый платок и бездумно глядя на погруженную во мрак улицу, когда хлопнула входная дверь. Наталья встрепенулась, повернувшись навстречу Мише. Даже в темноте она увидела, как он нахмурился, войдя в комнату.

– Почему без света? – спросил он, ставя что-то на стол.

– Подумала, стоит поберечь керосин, – Наталья встала, пожав плечами. – Я была сегодня в городе – хотела купить продуктов. Но не смогла найти ни одного работающего магазина.

Миша завозился, зажигая лампу, и вскоре комната озарилась желтым светом.

– Да, теперь продукты выдают исключительно по карточкам, – кивнул он. – Но не беспокойся – я вернулся инженером на Путиловский завод, так что голодать не будем.

А Наталья и не знала, что он работал инженером. Собственно, вдруг поняла она, до сих пор она даже не знала, где именно он учился. Миша начал выгружать на стол продукты: хлеб, молоко, картошку, крупы, даже сахар и чай. Наталья пораженно уставилась на это богатство.

– Откуда такая роскошь?

Миша весело усмехнулся:

– Профессиональный секрет.

Наталья взяла хлеб обеими руками, глубоко вдохнув его запах: свежий! – и лучезарно улыбнулась Мише:

– Сейчас приготовлю ужин.

Он помог ей отнести продукты на кухню и остался стоять возле окна, наблюдая с непонятным выражением, как она суетится возле самодельной печки – «буржуйки»: железная, на четырех ножках, зато с духовым шкафом, где можно было испечь почти что угодно. Она же служила и для обогрева.

Они не разговаривали, но одно молчаливое Мишино присутствие приносило ощущение уюта и надежности. Однако когда Наталья уже накрывала на стол, ей вдруг пришла в голову неприятная мысль, которую она, поколебавшись, нерешительно озвучила:

– Миша, почему ты заботишься обо мне? Я ведь для тебя никто. То есть… Лиза была моей подругой… Но тебе я чужая… случайно появившаяся в твоей жизни.

Она замолчала и уставилась в пол, не смея поднять взгляд и вцепившись руками в юбку. Зачем она это спросила? А если Миша согласится и прогонит ее – куда она пойдет? После молчания, показавшегося Наталье вечностью, Миша негромко, но твердо произнес:

– Ты мне не чужая.

Почти не смея поверить в то, что значили его слова на самом деле, Наталья вскинула взгляд, встретившись с его темными глазами. Миша больше ничего не добавил, но его глаза сказали Наталье гораздо больше, чем могли бы слова. Она робко улыбнулась, получив в ответ быструю, но теплую улыбку.

Вопреки многочисленным проблемам и нелегким условиям послереволюционной жизни и неясному будущему, Наталья чувствовала себя бесконечно счастливой. И даже желание уехать из Петрограда исчезло. Порой она думала о том, что раньше девица, живущая на одной квартире с молодым человеком, вызвала бы скандал на всю столицу. Но в нынешние беспокойные времена до этого никому не было дела.

Несколько дней спустя выяснилось, что ехать-то им и некуда. От Мишиных родителей пришло письмо, отправленное еще летом, но задержавшееся из-за беспорядков в стране. Они сообщали своим старшим детям, что вместе с младшим сыном уезжают за границу, и убеждали Мишу и Лизу последовать за ними как можно скорее.

Миша прочитал письмо с тем отстраненным выражением лица, которое у него теперь появлялось при упоминании о Лизе, и не стал писать ответ.

– Ты не расскажешь им о… – Наталья не договорила, неловко взмахнув рукой, но Миша понял ее.

Он покачал головой и с равнодушным видом пожал плечами:

– Они теперь всё равно, что в другом мире. И лучше нам забыть друг о друге.

Но Наталья знала его достаточно хорошо, чтобы заметить боль и тоску за показным равнодушием. Она хотела бы сказать что-нибудь утешительное, но понимала, что любые слова прозвучат неуместно и глупо. И потому просто сжала его ладонь. Миша немедленно притянул ее к себе, обняв и поцеловав в макушку. И Наталья подумала, что могла бы всю жизнь провести в его объятиях.

***

С каждым днем Наталья всё яснее видела, что большевики не справляются с ситуацией. Взяв власть в свои руки, они не смогли решить продовольственный кризис. Петроград голодал и замерзал. Только в газетах каждый день появлялись новые декреты: о мире, о земле, о бесплатном образовании и медицинском обслуживании, о страховании рабочих и служащих. Но всё это, так красиво выглядевшее на бумаге, никак не меняло катастрофического положения в городе. Да и война продолжалась вопреки декретам и попыткам заключить мир.

Не работал водопровод, замерз общественный транспорт, закрылись магазины. Регулярный подвоз продуктов прекратился вовсе, покупательная способность денег падала, и никто уже не хотел их брать. Тут и там возникали толкучки, где можно было обменять вещи на продукты, которые привозили из деревни мешочники.

Наталью поддерживала только Мишина уверенность, что рано или поздно ситуация улучшится, страна выйдет из кризиса, это лишь временные трудности. Однако и он становился всё мрачнее, хотя и пытался казаться бодрым. И даже велел ей в ближайшее время не выходить в город, пока не прекратятся беспорядки.

– Каждую ночь толпы грабят винные погреба, напиваются, бьют друг друга бутылками. Занимаются разбоем и днем, – сообщил он, когда Наталья сообщила о своем желании найти работу. – Мне бы не хотелось думать, что один из этих свиней может напасть на тебя. Кругом самосуд и людей стреляют как собак.

Наталья разочарованно вздохнула, но подчинилась. Ей тоже не хотелось попасть под руку пьяным бандитам. Однако Мишины слова вызвали беспокойство за него. Он, конечно, прекрасно умеет за себя постоять, но ведь от пули не защитишься.

– Продать бы это вино в Швецию… – угрюмо добавил Миша, – могли бы получить за него золотом или товарами, необходимыми стране.

По ночам на улице царила абсолютная тьма – ни фонаря, ни света из окон. Лишь иногда не то из Кронштадта, не то откуда-то ближе прожектором щупали небо, отчего становилось еще неуютнее. Над городом выла вьюга, свистя в дырявых крышах, да время от времени хлопали выстрелы, нарушая мертвую тишину.