Текст книги "Хозяйка Тишины (СИ)"

Автор книги: Анна Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Да. Что ты колдунья, что ты из орденских. Я тебя у них забираю. Останешься здесь. – Моё сердце вот-вот готово взорваться чем-то горячим и сладким, но прежде, чем это случается, он добавляет. – В холде Нордвинг достаточно денег, чтобы оплатить твои услуги. Чтобы сделать тебе более выгодное предложение. Нам нужна защита от Тишины. А мне… нужна ты.

И если бы только… если бы только он сказал лишь эти, самые последние слова – я не знаю, что бы я сделала. Но то, что было сказано до них… я уже не могла стереть это из памяти.

Ледяная волна затопила сердце, погасила жар – так же неумолимо и жестоко, как осенние холода сковывают тёплую землю.

– С одним условием, – добавляет Дункан, заставляя меня поднять лицо выше, не позволяя прятать глаза, в которых, я знала, уже закипали предательские горючие слёзы.

– Каким?.. – едва слышно проговорила я.

– Если ты понесёшь… Если родится ребёнок – не важно, девочка или мальчик – он останется в холде. Я никогда его не отдам.

Я дёрнулась как от удара. Отстранила лицо, уперлась обеими ладонями в стальной нагрудник и толкнула, царапая нежную кожу об острые грани синих камней. Плотину, что сдерживала мои чувства, наконец, прорвало.

– Вот, значит, что ты решил… найти себе новую грелку в постель, вместо Берты? А раз уж и магичить умеет – совместим приятное с полезным, да?!

Он держал меня за плечи, пока я бешено вырывалась, как зверь, попавший в капкан.

– Что ты несёшь?! Я предлагаю тебе остаться в холде. В качестве его официальной колдуньи. И моей женщины. Что тебе не нравится?

А я не могла ему объяснить, что. Почему так больно. Почему нестерпимо хочется бежать – бежать как можно дальше в лес, и свернувшись клубком у древесных корней, выплакивать эту боль старым мхам.

– Я никогда… не буду… твоей содержанкой.

Серый взгляд полыхнул бешенством.

– А что – лучше ложиться под каждого, на кого в очередной раз укажет Орден – да, колдунья? – прорычал Дункан.

Я замерла, будто в меня попала молния. Мы стояли так несколько мучительно долгих мгновений, тяжело дыша.

– Пусти меня.

Лучше умру, чем буду это терпеть.

– Пусти, сейчас же! Я не останусь в холде.

Меня ждёт мой лес. Я нужна ему намного больше. И он никогда меня не обидит. Я придумаю что-нибудь, чтобы его защитить. Найду преемницу, в конце концов. Надеюсь, успею.

А пророчество… что ж, на то они и пророчества, чтобы сбываться.

– Как пожелаешь, – отрезал Дункан и разжал руки. Я чуть не упала, лишившись этой опоры.

Опомнившись, рванула ленты из волос. Я не имею на них права. Положила рядом, обхватила себя за плечи, силясь унять нервную дрожь.

Дункан протянул руку к постаменту. Я думала, возьмёт обратно ленты, но он даже не коснулся их. Резким движением выдернул меч из лап совы. Не глядя на меня, развернулся и ушёл прочь.

Двери хлопнули оглушительно.

Я осталась одна в звенящей тишине Зала памяти.

Кажется, заклинание, что связало нас намертво стальной цепью, туманит разум, стоит оказаться рядом. Любые доводы рассудка отступают, оставляя место лишь бушующему шторму эмоций – которому до них и дела нет.

Потому что, пока я брела по бесконечным коридорам в свою комнату, невидящим взглядом отмеряя повороты, на меня медленно-медленно накатывало понимание. Что именно я сейчас натворила, поддавшись обиде и оскорблённым чувствам.

Ничего не рассказала. Ничего не объяснила. Хотела доверия – но так и не доверилась сама.

А теперь… неужели слишком поздно?

Вот и комната.

На моей постели – глубокая вмятина, будто на ней сидел кто-то тяжёлый. Рядом – записка, свёрнутая трубочкой.

Гилберт сказал, меч остаётся в Зале памяти, пока лорд Нордвинга остаётся в холде. А Дункан только что его забрал. И ещё на нём был полный доспех. Снова.

Я подбежала к окну, дёрнула ставни. Лёгкие обожгло холодом. В небе клубились тяжёлые тучи, нависали над самой головой, вот-вот собирались пролиться ледяным дождём. Стылый ветер вцепился мне в лицо, сбил дыхание.

Он был прав. Грядёт буря.

Там внизу, в туманной дымке меж холмов – напоминавших спины уснувших животных, поросших вереском будто шерстью – уходя за горизонт, двигались чёрные точки. Вереница всадников на лошадях.

Мне ни за что его больше не догнать. Да и не захочет он меня слушать.

Я устало опустилась на кровать возле вмятины. Так была иллюзия, будто мы всё ещё рядом. Глупо. Глупо. Потерянного времени не вернуть.

Боль пронзила левый висок – такая сильная, как никогда раньше. Я встретила её как старую знакомую.

Развернула свиток замёрзшими пальцами. Он написал это ещё до того, как пойти в Зал памяти. Он тоже искал меня, чтобы поговорить.

«Утром был гонец. Король вызывает всех хранителей Мечей в столицу. Должно быть, это важно, потому что на моей памяти подобного не случалось.

Никуда не уходи из холда. Поговорим спокойно, когда вернусь.

Надеюсь, за это время мой разум достаточно очистится.

Хочу понять – я пьян от зелий или пьян тобой».

И нежным ядом – воспоминания о шёпоте на моей коже:

«Тобой… всё-таки, тобой…»

Глава 27.

«Тобой, тобой…»

Эти слова, в которых несмотря ни на что прорывалась самая настоящая затаённая нежность, эхом звучали в моих ушах, когда боль вспыхнула огненным шаром в груди, ударила предательским кинжалом под самое сердце. Я упала на постель и свернулась клубком, пытаясь её унять. Как зверь в берлоге, что зализывает раны.

Мой тёмный воин уже далеко. Дальше, чем способно допустить сковавшее нас пророчество. За последние дни мы так сократили расстояние между нами, что теперь любое его увеличение слишком болезненно.

Натянутая до предела цепь. Её невидимая дрожь рождает вибрацию в пустоте, которую я различаю кожей, каким-то шестым чувством – как то, что помогает летучим мышам и совам летать в темноте.

А вдруг она порвётся теперь, эта цепь? Может, нам всего-то надо было держаться подальше друг от друга, разойтись, перетерпеть? Но нет, что-то подсказывало мне, что не может быть так просто. И скорее всего, всё будет наоборот.

Это не цепь не выдержит. Раньше – не выдержу я.

Ставни так и не закрыла. Очередной глупый поступок. А теперь нет сил встать и закрыть.

Пробирает холодом. Он заползает под одежду, кусает – сначала несмело, осторожно, будто пробуя, насколько я готова терпеть. Ничего, ничего… в лесу тоже бывало очень холодно. Особенно ночами, если приходилось задержаться в очередной прогулке по чащобам. Вот сейчас… подтяну покрывало, накроюсь краешком… согреюсь.

Мне бы эту ночь пережить. Утром выглянет солнце, станет легче. Точно станет. Всё самое плохое происходит по ночам – а свет разгонит тьму, рассеет мороки.

Буря за окном. В комнату вносится ледяной ветер, толкает шире ставень.

Дождя пока нет. Но запахи прелой влажной листвы щекочут ноздри, а порывы ветра всё сильнее. Значит, скоро будет.

Темнеет в комнате. Очертания предметов смазываются.

Надо, наверное, зажечь камин… Цепляюсь мыслями за какие-то мелочи, чтобы отвлечься от боли. Дышу на замёрзшие пальцы, начинаю дрожать под покрывалом.

Всадники уже далеко. Может, попросить Мэгги позвать его? Медальон?

Но нет. Дункан сказал, король призвал в столицу. Это что-то важное. Не станет же он поворачивать с полпути от того, что маленькая сестрёнка зовёт. Подумает, очередная шутка. Во второй раз не поверит.

Ничего, ничего… я сильная, я справлюсь.

Сворачиваюсь клубком тесней, прижимаю колени к груди.

Ветер шумит за окном, где так медленно и неотвратимо умирает свет, и на мгновение мне кажется, что я снова вернулась в свой лес. Лежу у корней, как раненый зверь – и кроны деревьев тревожатся и гудят над моей головой.

«Тэми, Тэми, Тэми, Тэми!!!»

Не сразу понимаю, что настырное встревоженное трындение над самым ухом – это голос Совёнка.

Чего он пристал? Испуганный какой-то. Может, кто-то обидел?

А, нет, это он из-за меня…

Скачет по постели. Я забыла дверь закрыть? Теперь вообще на меня сверху запрыгнул, трогает холодным клювом щёку.

«Ты чего? Тэми, ты чего?!»

Вот что ему ответить?

«Чем тебе помочь, что сделать?!!"

А что теперь поделаешь… Надо как-то объяснить. А то волнуется, бедный… Собираю последние силы. Тихо-тихо… Этот шелест едва слышный – неужели мой голос?

– Мы снова не поговорили… а он уехал. В этот раз надолго. В столицу, представляешь? Кажется… мы всё запутали… окончательно.

Закрываю глаза. Может, если заснуть, станет не так больно?

«Нельзя, Тэми! Нельзя тебе засыпать! Ни в коем случае не вздумай меня бросать! Ты мой самый-самый лучший друг, ты моя единственная хозяйка! Нам надо обязательно вернуться домой, у тебя там незаконченные дела, поэтому ты не можешь!»

– У тебя теперь есть… ещё друзья. Так что ты не пропадёшь, малыш. А за меня… не волнуйся. Знаешь… я не жалею ни о чём. Здесь, в холде… я, кажется, впервые по-настоящему жила. За эти несколько дней я чувствовала… и любила больше, чем за всю предыдущую жизнь.

Совёнок молчит.

Если бы птицы умели плакать, их слёзы звучали бы именно так.

– Нет… об одном жалею всё-таки. Что не успела узнать, как это – когда тебя целует любимый мужчина. Ну что поделаешь… значит, не судьба. Он уже слишком далеко. Не вернёшь. Ничего уже не вернёшь.

Всё-таки закрываю глаза. Уже не так холодно. Мне просто – никак.

Вдруг на плечо перестаёт давить вес моего друга. Он срывается с места, быстро и почти неслышно хлопают мягкие крылья.

Звук – прочь. Удар ставня о стену.

Зачёркивая всё, что было до, стирая и смывая всякий след прошлых ошибок и прошлых бед, с небес обрушивается дождь. Тёмная масса воды из опрокинутого неба. Всё вокруг окончательно погружается во тьму.

Глупый малыш. Разве можно летать в такую бурю!

В середине ночи я выплыла на поверхность тяжёлого сна, больше похожего на обморок. Меня буквально вытолкнуло странное ощущение. Совсем-совсем забытое, но сейчас моё тело каким-то чудом разыскало его в глубинах памяти.

Ощущение, будто мама погладила по голове.

Мама… у меня ведь когда-то она была. Ещё до того, как я стала Хозяйкой Тишины, до Тихого леса, до пророчества… Когда я была всего лишь маленькой девочкой, важной для кого-то просто потому, что я – это я. А не потому что… длинный список причин, связанных целиком и полностью с магией.

Интересно, она еще жива? Моя мама. Родители – живы? Помнят обо мне? Оплакивают как любимого ребёнка, которого у них отняли? Или их уже давно нет на свете?

Мысли ворочались еле-еле. Ускользали. Казалось, я вот-вот приближусь к осознанию чего-то важного, но оно всё не давалось в руки – как скользкая рыба в мутной воде.

Я попыталась прислушаться к собственному телу – и оно не отозвалось, будто одеревенело. Не вышло пошевелить даже пальцем. Тяжёлые веки не хотели подниматься, а когда я все же разомкнула их, всё равно почти ничего не увидела – окружающее пространство терялось в плотной пелене. Это я ничего не вижу, или ночь такая тёмная?

А еще у меня звенело в ушах – звенело на ужасно раздражающей, мерзкой ноте. Да к тому же боль мерно колола висок в унисон с дребезжанием этого звона.

Но постепенно звон утих, и в моей голове воцарилась всепоглощающая тишина. Как будто настоящая Тишина уже ждала меня, готовясь принять в последние объятия ту, что так долго служила её стражем. Она словно ухмылялась и беззвучно урчала, как огромный довольный кот. «Ну что, Хозяйка – добегалась? А я говорила тебе, что ты наша, и никогда, никогда не сможешь уйти из Тихого леса! Нет ни единой дороги, что не привела бы тебя обратно».

Вот что, наверное, она сказала бы мне, если б могла.

И вот эта её наглая уверенность в том, что никуда я теперь от неё не денусь, заставила меня нащупать остатки сил глубоко внутри. Там, где всё уже было в сонном оцепенении, как скованная льдом река.

Я не хочу! Не хочу уходить так. Я хочу жить. Встретить рассвет. Дождаться нового дня. Потому что новый день – это всегда новый шанс и новая надежда. Ночь заставляет забыть об этом, она пытается задержать в своих тёмных объятиях, задушить отчаянием – и только день раз за разом напоминает простую истину. Ту самую мысль, которую я наконец-то смогла поймать.

Ничего не потеряно, пока ты живёшь.

Поэтому… я должна. Дождаться. Если есть хоть малейший шанс.

Я хочу снова увидеть пламя, разгорающееся в серых глазах.

Я хочу снова умирать и оживать в его руках.

Любить так сильно, чтобы дрогнули звёзды и замолчала Тишина.

Когда я поняла это, всё, что виделось непреодолимой преградой между мной и мужчиной, которого я люблю, – здесь, на краю боли и смерти вдруг показалось такой ерундой, что стало смешно.

И в тот же миг сквозь полог глухоты пробились какие-то звуки.

Шум ветра за окном, отголоски бури, шелест струй дождя, по-прежнему хлещущих из бездонных туч, мерное постукивание распахнутого ставня по стене… Или не ставня?

В моём воспалённом воображении, в том тяжёлом бреду, в котором я находилась, этот шум показался мне похожим на стук копыт одинокой лошади. Но ведь этого не может быть? Какой дурак станет ночью в такую бурю пускать лошадь по кручам, рискуя тем, что она переломает ноги в темноте и сбросит всадника в пропасть… Какая лошадь сможет выполнить столь безумную команду своего всадника и найти дорогу практически на память…

Грохот окованных железом сапог. Всё ближе и ближе.

Стук в дверь. Мою. Прямо латной перчаткой, со всей дури. Кто же так делает ночью?! Перебудит же весь холд.

– Тэм! Открой немедленно!

Надо же, всё-таки помнит моё имя, оказывается. А то в последнее время всё «колдунья» да «колдунья». Обидно. А это вот «Тэм»… оно какое-то доверительное между нами. Ведь это мальчишечье сокращение моего имени. И кажется, он к нему на самом деле уже привык, хоть и не признаётся. И от этого простого имени, сказанного пусть и в спешке, в каком-то странно-напряжённом порыве, у меня в сердце будто загорается маленький огонёк.

Толк.

Биение моего сердца – глухое, медленное, нерешительное – первый отклик онемевшего тела, который я ощутила за много изнурительных часов.

Ох, а дверь-то так и забыла закрыть… поняла я с запозданием, когда в комнату ворвался тёмным вихрем лорд Дункан Роверт, господин холда Нордвинг, повелитель целого Полуночного крыла, владетель Чёрного меча Севера и чего-там ещё.... Сейчас он звучал как большой и грозный зверь, который долго-долго бежал и который на самом деле совсем не опасный. Я слышала его тяжёлое дыхание, когда он замер у порога, впиваясь в меня взглядом. В полутьме комнаты могла разглядеть лишь смутное очертание массивной фигуры, но взгляд… взгляд ощутила как прикосновение. Он будто ощупывал моё лицо, белеющее в темноте мертвенно-бледным пятном, цеплялся в каждую чёрточку.

А у меня не было ни малейших сил не то чтобы встать – я не могла пошевелиться, не могла издать ни звука, не могла ничего объяснить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Тэм, скажи хоть что-то! Ты…

Стальная махина подошла совсем близко с гремучим лязгом и нависла над постелью. Мне показалось, что Дункан перестал дышать. Он принёс с улицы ещё больше холода, который словно волнами шёл от выстуженного металла его доспеха, и я чуть-чуть поёжилась под криво натянутым на бок уголком покрывала.

Шумный выдох облегчения.

– У тебя в комнате холодно, как в могиле.

Ага, а вот этот ворчливо-недовольный тон я прекрасно знаю! Но он не спрячется от меня больше под напускной суровостью. То, о чём сказал его прерывистый выдох, его молчание и вцепившийся в меня взгляд – я прочитала это сердцем.

Рывок, еще рывок – ремни, на которые я когда-то потратила такую прорву времени, теперь в несколько нетерпеливых движений развязаны. Части доспеха летят куда-то на пол, торжественно усеивая путь лорда к камину. Дункан опускается на корточки и пытается высечь искру лежащим рядом кремнём.

Длинная цепь витиеватых ругательств повисает в воздухе.

– Дрова отсырели. Сколько ты так лежишь? Почему никого не позвала?

Бросает бесполезное занятие с огнём. Как – ну как ему объяснить, что мне сейчас это не нужно? Мне сейчас вообще ничего не нужно… кроме его самого.

В один широкий шаг добирается до окна – прикрывает, наконец, надоевший ставень.

В комнате тут же становится тихо – ветер и дождь отсечены от нас надёжной преградой, и кажется, даже немного теплеет. А потом и светлеет, когда Дункан зажигает крохотную свечу, каким-то чудом забытую на каминной полке.

Снова замирает на мгновение, разглядывая меня – а я даже боюсь представить, как сейчас выгляжу. Волосы спутанным пологом прикрывают половину лица. Бледнющая наверняка, с кругами под глазами и губами, искусанными в кровь.

А потом все мысли выбивает из моей головы.

Потому что Дункан садится на край постели и без лишних слов хватает меня сразу всю, сгребает в охапку с постели и усаживает себе на колени. У него мокрые волосы – промок под дождём, и с них капает мне на шею, и это ужасно щекотно. Голова моя как-то уютно и сонно укладывается ему на плечо – удобно, как будто оно для этого и предназначено. Руки безвольно падают вдоль тела, я по-прежнему не могу двинуться и напоминаю себе тряпичную куклу. Меня одной рукой обнимают за талию, держат надёжно, чтобы я не упала – крепко-крепко вжимают в стальную твёрдость тела. Зачем ему доспех вообще? А вторая зарывается мне в волосы на затылке. И в этом медвежьем объятии меня вдруг сдавливают так, что больно дышать.

– Сказка моя, радость моя… что же ты со мной творишь! Разве так можно. Почему ты ничего не сказала?

Я слабо шевельнула локтем и фыркнула тихо, по-ежачьи, ему в плечо – взмокшее, горячее, прикрытое одной лишь тонкой тканью рубахи, умопомрачительно пахнущее тем особым запахом, который бывает, наверное, только у человека, который предназначен тебе судьбой. Ну так, на всякий случай, чтобы ты уж точно его не пропустила.

Дункан слегка разжал руки, сообразив видно, что если я до сих пор не отдала концы, теперь-то уж точно отдам, ибо рёбра трещат. Заговорил тихо мне в висок, задевая кожу губами.

– Курица твоя попыталась объяснить, но он перепуганный был насмерть, я мало что понял. Нас связало какое-то хитрое заклятие, и теперь тебе нельзя быть от меня далеко. Тэм, что мне сделать? Чем помочь? Скажи.

Меня ошеломило то, как он это сказал.

Тот сплав заботы и отчаянной злости пополам с нежностью, с которыми он пытался удержать меня и не дать уйти за край. Так же, как когда-то я не пустила его – там, в Тихом лесу, где судьба переплела наши тропы.

Я с трудом разомкнула губы. Прошелестела:

– Мне… просто… ты. Тебя… коснуться.

Широкая тёплая ладонь легла на мою щёку.

– Так?

В меня словно хлынули потоки силы. Всё быстрее и быстрее они вливали в моё тело жизнь. Как деревья наполняются соками по весне и гудят в ожидании расцвета. Как реки бурлят свежими ключами и взрывают сковывающие льды.

Я ничего не ответила, только вздохнула и довольно прижмурилась.

А потом меня начала бить дрожь. Сильно-сильно, будто я была замёрзший почти до смерти человек, которого с размаху швырнули в обжигающе горячую ванну. И теперь он оттаивает… но слишком быстро, слишком резко.

Никак не получалось снова восстановить контроль над собственным телом.

Оно категорически отказывалось слушаться. Мы с ним словно уже были... слегка отдельно. И от этой мысли меня вовсе не слегка прошибло паникой.

Я стала задыхаться. Моя голова безвольно откинулась назад. С губ сорвался хрип. Сломанная кукла. Бесполезная. Стыдно как.

– Не смей! Слышишь, Тэм? Я тебе не дам умереть на моих руках. Я же сказал, что никуда тебя не отпущу.

С тихим рычанием он положил меня снова на постель. Рубаха, в которой он был, в пару быстрых рывков отправилась на пол. А потом я снова каким-то образом очутилась у него на коленях… но странно оказалась, будто на лошадь уселась верхом. Шершавые, источающие сухой жар ладони скользнули под мою рубашку, огладили талию, замерли на мгновение... а потом подцепили кромку подола и потянули вверх.

– Ч-то… ты д-делаешь…

– Тш-ш… тебя лечат прикосновения, так? Кожа к коже. И кажется, лекарства недостаточно. Надо больше. Я тебе дам.

Я попыталась слабо оттолкнуть эти слишком уверенные и сильные руки.

– Тэм, перестань, не дури! Я сейчас не мужчина, а врач. Перед врачами не стесняются.

Осторожно стянутая с меня тряпка тоже полетела на пол. Я замерла, снова прижатая щекой к его плечу, куда меня заботливо уложили обратно – удивлённая, растерянная.

Потому что в этот раз было совсем другое объятие.

Меня снова обнимали крепко-крепко, и прижимали к широкой груди… но теперь его сердце билось под моими ладонями так близко, что оглушало меня. Ритм пульса – словно сразу мне под кожу. Его жар постепенно становился и моим тоже. Рельеф медальона впечатался мне меж ключиц, будто сплавляя нас воедино.

Дрожь моего тела стихала постепенно, а потом и вовсе исчезла.

Осталось только ощущение невероятного, ни с чем не сравнимого покоя.

Мой тёмный воин держал меня в руках неподвижно и так бережно, словно боялся пошевелиться, словно я была хрупкой вещью, которую он мог сломать неловким движением.

Огонёк свечи робко трепетал, рисуя тенями изысканный узор на нашей коже.

Тепло и нега растекались по жилам расплавленным золотом. Я бы вечность так просидела – даже шевельнуться боялась, чтобы не спугнуть мгновение. Но всё ж одна мысль заставила встрепенуться и приподнять голову – чуть-чуть, на большее сил пока не доставало.

– А Совёнок? Как он там? С ним...

Дункан меня перебил:

– Не переживай. Довёз обратно в сохранности. Отдал экономке, она его отогреет и накормит как следует. – Широкая ладонь собственнически легла мне на затылок, надавила и уложила голову обратно на плечо. А я и не собиралась сопротивляться. – Честно говоря, не представляю, как он вообще умудрился меня найти в такую бурю. Но если б не он…

Дункан поёжился. Я вздохнула. Мы оба знали, что могло случиться. Он бегло поцеловал мои волосы и продолжил:

– Малыш успел в последний момент. Я уже почти ушёл в Око совы. Ещё немного, и было бы поздно – туда за мной никто бы не смог последовать.

– Око совы?..

– Что, и об этом не знаешь? – удивились у меня над ухом. – А, ну да… ты же в своём лесу сидела сиднем, откуда тебе.

Я помолчала в ответ, обиженно сопя… а потом до меня дошло. Так он что же, знает, что я не из Ордена, что я прежде носу не высовывала из Тихого леса?!

– Стоп! Откуда ты…

Меня опять никуда не пустили, хотя я и собиралась было посмотреть Дункану в лицо и понять, что вообще происходит.

– Тэм, погоди! Дай сначала я скажу.

Я застыла, удивлённая серьёзности его тона. А он как будто… с мыслями собирался? Я не торопила и волнуясь, ждала, притаившись в ямке у его ключицы, где гулко и непривычно быстро билось сердце.

– Терпеть не могу извиняться и почти никогда этого не делаю. Так что запомни сей исторический момент. Тэм, прости! Я был круглым идиотом.

Вот всего, чего угодно ждала, но не такого! А он продолжил – тихо и веско, и было видно, что признание даётся ему немалым трудом.

– Ты не была похожа на орденскую подстилку. Не вела себя так, не говорила… чёрт, даже пахла по-другому! И глаза твои доверчивые… такое невозможно подделать. Я не должен был тебя обвинять. Во мне… говорило, пожалуй, оскорблённое самолюбие. Меня уязвило то, что ты столько времени притворялась и не сочла меня достойным своего доверия. Да в конце концов – Тэм, неужели так сложно было сказать, кто ты?! Я бы смог тебя защитить. Ну и… отказ твой уязвил тоже, само собой.

Кажется, сегодня ночь откровений. Никогда бы не подумала, что моя любимая дубина стоеросовая способна вообще признавать свои ошибки.

Сидеть, прижимаясь ладонями к мужской груди, когда тебя сдавливают со всех сторон, не очень удобно.

Только поэтому, конечно же, я приподнялась выше – потянулась руками, обняла за шею. Уткнулась носом куда-то ему под ухо и затихла так.

Горячие ладони – по-мужски широкие, шершавые – будто отвечая на этот мой порыв двинулись от лопаток вниз, рассыпая искры по моей обнажённой коже. Оставляя мурашечный след до самой талии, где они остановились, сжали сильней.

– Пока я покидал холд Нордвинг и Смерч уносил меня всё дальше и дальше по Северному тракту сквозь ночь, я много думал. И наконец понял, что именно никак не сходилось в той картине, что я себе нарисовал. Она была складная, логичная… за исключением одной, самой важной детали. Тебя. Ты в неё категорически не вписывалась. И когда я это понял… когда стёр всё лишнее, наносное, придуманное и оставил только тебя одну… Всмотрелся внимательнее в то, что было всё это время буквально на ладони… Всё стало до боли просто. Я остановил коня и очень удивил своих ребят тем, что битый час стоял посреди тракта и не отвечал на вопросы. На самом деле раздумывал о том, чтобы повернуть.

– Но не повернул… – шепнула я, когда он замолчал.

– Долг хранителя Чёрного меча Севера, Тэм! Его величество призвал нас не просто так. Я не мог всё бросить, повинуясь только лишь своим желаниям. Я был уверен, что время ещё есть, и мы с тобой поговорим, когда вернусь. Понятия не имел, что… а, проклятье! Тэм, я всё ещё злюсь на тебя за то, что ничего не сказала о приступах.

– Мне тоже есть за что извиняться, – согласилась я тихо. Борясь с мучительно острым желанием дотянуться ещё немного и поцеловать-таки эту слишком удобно расположенную родинку под его правым ухом. – И всё же, какое счастье, что Совёнок успел.

– Я сразу понял по его виду, с тобой что-то случилось. Видела бы ты эти насмерть перепуганные круглые глазищи! Он рухнул на меня с неба взъерошенным мокрым комком перьев, еле подхватил.

У меня сердце сжалось от боли, когда представила. Милый, милый Совёнок. Мой самый близкий, самый лучший друг. Как же я его люблю! Затискаю, как только доберусь.

– Ну а по дороге домой он мне рассказал много интересного. Вернее, показал. Скрасил обратный путь, так сказать, – хмыкнули у меня над головой неожиданно.

И вот тут я напряглась.

– В смысле?

– Образами. Картинками. Удивительный у тебя птиц. Пожалуй, надо перестать курицей называть, так и быть.

Вот оно что. Выходит, от переживаний у Совёнка способности к общению ещё больше развились! Теперь он не только Мэгги может передавать то, что видел когда-то собственными глазами.

– И что же он тебе показал?

– Многое. – Голос Дункана стал задумчивым и каким-то… мягким. – Показал маленькую девочку в лесу – упрямую, немного перепуганную, но очень смелую. Показал… как ты меня тащила через дремучую чащу. Как отвоевала у Тишины. Знаешь, я рад, что не сошёл с ума и действительно видел тебя в той избушке, что это не бред воспалённого воображения… Передал разговор один ваш, вы заклятие обсуждали. В общих чертах я понял, но подробности ты мне будешь должна. Ещё… показал, как ты в одиночку защитила мой холд. Что это была ты той ночью – ты, а не Малена. И за это я тебе ещё непременно скажу спасибо отдельно. Потом. Будь уверена.

Ох. Вот тебе и друг – всё сдал! Я очень, очень смутилась. Но те ворчливо-ласковые нотки в голосе Дункана… они были слишком приятны, чтобы я так уж долго сердилась на Совёнка.

Когда Дункан остановил свой рассказ, я нетерпеливо засопела. До жути хотелось узнать, что ещё такого он теперь про меня знает.

– А дальше?

Вкрадчивый смех пустил новую волну мурашек, шевельнул мои волосы. Ладони снова провели по спине – вверх, меня будто гладили осторожно, как котёнка, успокаивая и приручая. Хотелось мурлыкать.

– Там был какой-то ещё разговор… я не совсем понял. Может, ты просветишь. Ты лежала здесь же, на постели – думаю, это было сегодня. Говорила что-то… про губы и поцелуи. Не напомнишь? Вдруг что-то важное.

О нет. Нет, нет, нет, нет, нет!!! Совёнок же не мог ему показать?.. Или мог?!

Память услужливо подсказала.

«Знаешь… я не жалею ни о чём. Здесь, в холде… я, кажется, впервые по-настоящему жила. За эти несколько дней я чувствовала… и любила больше, чем за всю предыдущую жизнь. Нет… об одном жалею всё-таки. Что не успела узнать, как это – когда тебя целует любимый мужчина».

Да – вот теперь я до конца уверилась, что лечение подействовало и я вернулась в своё тело! Потому что неожиданно остро и терпко почувствовала каждый миллиметр кожи, где мы соприкасались. Осознала, как именно мы соприкасаемся, и как ничтожно мало нас разделяет. Вспыхнула смущением, когда с кончиков его пальцев будто жидкий огонь пролился там, где осторожные движения ладоней вновь прочертили путь по спине... и ниже.

– Так что там с поцелуями – а, Сказка?

Он услужливо притворялся, будто плохо разобрал, что именно показал ему Совёнок в моём признании. Давал мне путь к оступлению. Давал шанс сказать, что ничего такого не было, или мой друг что-то напутал.

Я промолчала.

Колкий поцелуй в сгиб шеи, у самого плеча. Ближе, ближе – теснее объятие, уже совсем как свою, уже не сомневаясь, что я действительно только для него. Ведь теперь он знает мою маленькую тайну – о том, что моя кожа никогда не знала ничьих прикосновений. Только он, только его. Я снова дрожу – но теперь это другая дрожь, и пряный хмель струится по венам.

Я жива. Я живу.

И кажется, мне твёрдо намереваются это доказать, самым наглядным образом.

– Ты же… говорил, что теперь врач…

– Но мы ведь тебя уже вылечили… – хриплый шёпот вкрадчиво в самое ухо, дерзкий укус.

Нетерпеливые руки опускаются еще ниже – на пояс, вместо которого у меня вшитая в ткань тонкая верёвка… Обводят круг, едва касаясь... и останавливаются на узле.

Нет, всё-таки, если замерзающего насмерть человека с разбегу швырнуть в ванну с кипятком, у него может и сердце остановиться.

Слишком всё быстро.

Я ужом выкручиваюсь из его рук и скатываюсь с колен – лохматая, алеющая как в лихорадке, с бешено стучащим сердцем и полной сумятицей в мыслях. Спасаюсь бегством к противоположной стене. По дороге подхватываю с пола одежду. Натягиваю, что придётся. А пришлась его рубаха. На шнуровке у ворота.

Не сразу понимаю по блеску в потемневших глазах, что не так, но понимаю отчётливо, что смотрит он точно не в лицо. Опускаю голову и вспыхиваю ещё ярче, хотя казалось бы, куда уж больше. Подтягиваю выше ткань, к самому горлу. Шнуровка открывала чересчур много его жадному взгляду. Слишком непривычному взгляду – я пока так и не успела к нему привыкнуть. На мальчишку-оруженосца он никогда не смотрел так – чтобы бросало в жар, сердце трепыхалось пойманной птицей и подгибались колени.

Кстати, колени подгибались вовсе не фигурально. Всё-таки, я ещё была слаба. И мой «врач» этим немедленно воспользовался – в одно незаметное скользящее движение снова оказался рядом и подхватил меня на руки, я только ойкнуть успела.

– Поймал. Снова.

Дункан смотрел на меня пару мгновений пристально, не моргая… а потом потащил в коридор, ногой распахивая дверь.

– Куда это?!

– Ко мне.

– Зачем это?!

– Ну ты же не думала, что я тебе разрешу спать в этой комнате? А, Сказка? Она выстужена вся напрочь. Нечего было окна открывать.