Текст книги "Хозяйка Тишины (СИ)"

Автор книги: Анна Снегова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)

Анна Снегова
Хозяйка Тишины

Аннотация

Коснёшься мужчины – умрёшь! Твердило пророчество.

От любви одни беды – не вздумай влюбляться! Твердило сердце.

Ты наша, наша – и никогда не выйдешь из этого леса! Твердила Тишина.

Но появился он. Тёмный странник, заблудившийся в моём зачарованном лесу. И одним взглядом перечеркнул всё.

Глава 1

Коснёшься мужчины – умрёшь. Так гласит предсказание обо мне. С этой правдой я живу так долго, что уже почти не болит. Совсем одна, в самом сердце запретного Тихого леса, где нет и не может быть никаких мужчин.

Не было. До сегодняшнего дня, когда я нашла одного под деревом, почти мёртвого. Лежит, не шевелится… неужели выпит до дна Тишиной?

«Тэми! Не смей его трогать! И даже не подходи!»

Совёнок на плече нервничает, перебирает когтистыми лапами, распускает мягкие крылья. Глажу коричневую спинку, успокаиваю маленького друга.

– Тише ты! Расшумелся. Я его не трогаю, просто смотрю.

«Знаю я твоё «просто». Да у тебя на лице написано, что уже думаешь, как этого верзилу спасать. Забыла о пророчестве? Признавайся – забыла, забыла?!»

Сверкает на меня чёрными бусинами глаз, резко касается щеки холодным клювом – упрекает.

Вздыхаю:

– Нет, я не забыла.

Забудешь тут!

Как из глубин тёмной реки, всплывают в памяти воспоминания. Слова старой Верды, моей покойной наставницы

 …Над Тихим лесом плыла зимняя ночная дрёма, где-то ухали совы, трещали дрова за печной заслонкой, в маленькое оконце светила полная охотничья луна. А я, пятнадцатилетняя тогда ещё, совсем глупая девчонка, с раскрытым ртом слушала то, что казалось мрачной сказкой, будто и не про меня вовсе – но легло приговором на плечи, перечеркнуло будущее, вымарало из него все лишние дороги и пути, и оставило только один. Быть новой Хозяйкой Тишины.

Запомни, милая! Лишь раз в поколение рождается настоящая Хозяйка. Огромный дар, огромная ответственность. Жизни многих будут зависеть от твоей магии, от силы духа, от мужества. А потому у тебя самой нет права на собственную жизнь. Останешься навечно в этом лесу, беречь покой спящего мира. И никогда – слышишь ты? – никогда не коснёшься мужчины. Потому что это – верная смерть для таких, как мы.

Отболело. Смирилась. Приняла свою судьбу. Пять лет уж несу это бремя – три из них полновластной Хозяйкой Тихого леса. И мне в моём одиночестве очень даже хорошо и спокойно. Мне в нём уютно – как в тёплом одеяле.

«Тэмирен, я серьёзно! Сейчас же идём домой!»

Ну всё. Раз Совёнок помянул моё полное имя, значит, сердит не на шутку. И по-хорошему, я должна бы его послушать и повернуть назад. Но что-то держит. Цепенеют ноги, леденеют руки под плотными кожаными перчатками, сердце выстукивает рвано и гулко. А порывы ветра в сгущающихся сумерках, такие слабые здесь, в самом сердце Тихого леса, не остужают горящих щёк. Я стою под сенью кружевного клёна, по щиколотки в резных опавших звёздах, вдыхаю пряный лесной дурман и кусаю губы.

В лесу темнеет быстро. Но даже в этой вечерней мгле я отчётливо вижу чёрное на чёрном. Там, впереди – у могучего чёрного дуба. Упрямый дуб, старый, на него всегда особенно много магии тратится, чтоб защитить от Тишины.

И вот сейчас этот упрямец снова подкинул мне сложную задачку.

Потому что меж его корней лежит человек. Мужчина.

Лежит лицом вниз и не шевелится. Тёмная фигура – чёрные волосы, чёрная одежда. И можно бы подумать, что уже умер – но я чувствую слабое дыхание жизни. Такое слабое, что вообще не представляю, как он умудрился зайти так далеко в лес – это ведь, по крайней мере, три ночи наедине с Тишиной! Но если я оставлю его сейчас, четвёртой он точно не переживёт.

Подтягиваю выше перчатки, капюшон плаща накидываю на голову – скрываю каштановые пряди, что ярким пятном цвета осенних листьев маячат в полумраке. Жаль, глаза мои зелёные так легко не спрячешь – Совёнок говорит, ночью бликуют, как у кошки.

«Тэмирен, ты совершенно безответственная, ужасная, сумасбродная…»

Делаю шаг вперёд.

– Да хватит уже! В ушах звенит от криков.

Совёнок обиженно замолкает, а я уверенно шагаю через хрустящий подлесок. Короткая, до щиколоток всего, светло-голубая юбка не мешает – место не слишком заросшее, я часто здесь хожу и торю тропы. Может, так на меня и вышел этот странный человек, что не побоялся сунуться один в пугающий округу до чёртиков лес. Проследил по тропам.

– И нечего сопеть укоризненно. Ты сам знаешь, что с ним будет, если оставить на ночь здесь. Тишина выпьет его до самого донышка.

«Наложи охранные чары, и пусть себе дальше валяется!! Ну, целебных чуток добавь. Утром очухается, и если не дурак, уберётся восвояси».

Качаю головой.

– Не могу. От Тишины заклятием ещё получится защитить. А вот от голодных волков – вряд ли. Так что останутся от него к утру одни обглоданные косточки. Да ты не бойся – я в перчатках.

«И что этому идиоту только понадобилось здесь? Я думал, таких дурных уже не осталось на свете, чтоб в Тихий лес по доброй воле соваться!»

– Я тоже… я тоже так думала.

Чем ближе подхожу, тем медленнее мой шаг. Что бы я ни говорила – а Совёнок прав. Этот чужак – смертельная опасность для меня. Так что я должна быть очень осторожна.

Ох, ну и громадина! Вблизи ещё страшнее. Даже когда лежит видно, что чужак по габаритам напоминает здоровенного чёрного медведя, какие ещё водятся кое-где в чаще по буреломам. Доспех кожаный, с железными пластинами тут и там нашитыми, защищает широкую спину. Руки в рукавах плотной стёганой куртки – одна рука бессильно откинута в траве, и я удивляюсь тому, какая широкая у чужака ладонь. Моих две поместится. Почему-то это удивляет больше всего. Я видела немало крестьян в окрестных деревеньках, куда временами пробираюсь под личиной за припасами. Все они довольно низкорослые, хоть и кряжистые, а много и вовсе щуплых. И откуда этот такой взялся?

Лица не видно, и мне вдруг становится невыносимо любопытно.

Поднимаю длинную ветку с земли. Осторожно тычу его в плечо – чужак не шевелится, и в тяжёлых, дымных излучениях марева его сна я не чувствую никаких изменений.

Тихонько опускаюсь на колени.

Совёнок слетает с моего плеча, мягко опускается на нижнюю ветвь, цепляется острыми когтями в чёрную кору. Разевает клюв, издаёт низкий клокочущий шип, из-за которого этих милых совушек с личиком сердечком и прозвали сипухами. Сердится, волнуется за меня друг. Говорю уверенным, спокойным шёпотом:

– Совёнок, в который раз уже прошу – хватит за меня трястись! Я прекрасно знаю, о чём ты сейчас думаешь. Вот хозяйка моя дурында, сейчас как влюбится, и пойдёт всё прахом.

«А что – нет, что ли?»

– Даже не подумаю. Я что, не знаю? Одни беды от этих любовей. Разве мало мне бабы деревенские плакались, пока их лечила? Кто на мужа-обидчика, кто на парня неверного… Нет уж. Мне такого счастья и даром не надо. Тем более с риском для жизни. Так что говорю последний раз – брось мне переживать! Заберу, подлечу, потом отпущу на все четыре стороны. Ещё и с глазами завязанными, чтоб дорогу не запомнил. Всего делов!

«А если не захочет? Ты откуда знаешь, чего он в нашем лесу ищет? Чего ему здесь надобно?»

– Не захочет – заставлю. Мы с тобой тоже не лыком шиты. Так, всё, хватит болтать! А то у него вон, сердце уже стало биться медленнее. Того и гляди помрёт. И не надо, не надо, я всё слышу! Кто сказал – «и хорошо бы, одной проблемой меньше»? Тебе не стыдно вообще?!

Нисколько не пристыженный, Совёнок всё же умолкает, а я берусь за дело.

Сердце бьётся, как заполошное, когда я осторожно тяну руку. Уговариваю себя, что бояться нечего – у него плотная куртка и броня, я в перчатках, и между нашими телами – несколько надёжных преград. И всё ж где-то глубоко внутри дрожит страх, что стоит мне коснуться его, случится что-то плохое. Ну, или как минимум небеса расколет громом и содрогнётся земля.

Касаюсь твёрдого плеча и на всякий случай задерживаю дыхание...

…Но ничего вообще не происходит.

С немалым трудом переворачиваю чужака на спину. Лицо его в грязи – в совсем уже плотных вечерних сумерках, да ещё в тени старого дуба, никак не рассмотреть черты. Почему-то ощущаю укол разочарования.

Глаза плотно закрыты, вижу только, что широкие тёмные брови дрогнули, нахмурились. На всякий случай не тороплюсь – готова в любой момент отскочить подальше, если очнётся. Но он по-прежнему не приходит в себя. А ещё, даже не касаясь, я чувствую, как его кожа излучает жар. В довершение всех бед – горячка! Вот не повезло бедолаге.

Что ж… надо попытаться привести в чувство. Влить немного живительной магии. А то Тишина уже караулит на пороге – я спиной, каждым волосом, каждой косточкой чувствую её мягкие неслышные шаги. Ей слишком голодно в этом лесу, где маленькая Хозяйка заботливо, день за днём обходит свои владения и старается защитить каждое дерево, каждый цветок, каждую птицу. И вот её поманили лакомой добычей, такой желанной, такой вкусной, полной жизненных сил – а теперь хотят вырвать прямо из пасти. Конечно, Тишина недовольна. И тяжёлый голодный взгляд её невидимых глаз я ощущаю так отчётливо, будто она и правда – живое существо. А может, так и есть… Ведь кто сказал, что жизнь может только бегать на четырёх лапах или летать на крыльях.

«Тэми, что бы ты ни собиралась делать – делай скорее».

Совёнок неожиданно серьёзен. И мне стоит прислушаться к предчувствию своего Стража. Приближение Тишины он слышит намного лучше меня.

Поднимаю ладонь в перчатке над лицом мужчины… Медлю, снова медлю… Что он станет делать, когда очнётся? Я ведь не такая дура, чтобы доверять чужакам и думать, будто люди всегда отвечают благодарностью на добро. Даже тем, кто спасает их жизни.

Опускаю ладонь.

– Так. Я решила по-другому. Сначала забираем к нам.

«Тэми!!»

– Не спорь. Сам сказал, быть осторожной. И я придумала! Мы этого чужака заберём домой, и там я его сначала привяжу. Когда очнётся, просто ничего не сможет мне сделать. Даже случайно не прикоснётся. Я буду в абсолютной безопасности.

«Ты кого уговариваешь – меня или себя?», – съязвила маленькая пернатая зараза.

Я на него шикнула и принялась думать.

«И вообще – как ты собираешься транспортировать эдакую тушу? Ты его с места не сдвинешь! Придётся всё-таки оставить здесь» – довольно закончил Совёнок.

–А руны мне на что? Руну Пера использую.

Я стянула зубами правую перчатку. Витое, тяжёлое, медное кольцо Ключ Тишины сверкнуло в сумраке довольно, словно давно уж заждалось хоть какого-нибудь стоящего дела. Кольцо Печать Тишины на левой пока спит, копит силы. Его я тоже часто использую… возможно, и с этим чужаком придётся потом применить. Хотя почему-то не хочется надевать личину, поняла вдруг. Пусть бы видел меня настоящую – так же, как я вижу его сейчас, такого странно-беззащитного передо мной, при всей своей явной физической мощи и с железяками по всему телу.

Тряхнула головой, отогнала наваждение.

Взмахнула рукой, и рунный круг вспыхнул в воздухе перед моим лицом, закружился всё быстрее и быстрей, и наконец, остановился. Лёгкие росчерки Руны Пера оказались на самом верху колеса, налились изумрудным светом, а остальные растаяли.

Я дала мысленный приказ. Это чудесное, просто незаменимое в хозяйстве заклинание использовалось обычно мною для расчистки подлеска, когда я обходила свои владения – поваленный ствол там с тропы убрать, ветки тяжёлые, ещё чего… Сегодня Руна поможет дотащить до маленького дома Хозяйки Тишины одного тяжеленного, почище того бревна, чужака. И он будет единственным гостем в этом заповедном месте за столько лет, что представить странно и почему-то очень волнительно.

На секунду меня снова охватила нерешительность.

Что я творю? Пророчество – не приговор. Пророчество – предупреждение для осторожной Хозяйки, не утратившей инстинкта самосохранения. У меня есть все шансы прожить долгую, счастливую и очень полезную жизнь, если буду о нём помнить. А что делаю я?

Но, кажется, по-другому не могу. Потому что иначе этот чужак, забравшийся в Тихий лес, и которому здесь что-то так сильно нужно, что он даже на собственную жизнь наплевал, просто не доживёт до утра.

Тишина обиженно глядела в спину, когда я выбиралась с тропы, увлекая за собой воздушными потоками существенно полегчавшую ношу. Злилась на меня за то, что отобрала её добычу.

На цепенеющий лес беззвучно опускалась ночь.

Глава 2

Одной двадцатилетней девушке и одному скромных размеров Совёнку не нужно много места. Поэтому наша избушка – это бревенчатый сруб с двускатной крышей, сени для тепла и две маленькие комнатушки. В кухне – печка, стол и шкаф с умывальником, в спальне – узкая кровать, пара стульев, круглый столик у окна с вазой сухоцветов, сундук и полки с книгами.

Верда никогда не жила здесь. У неё была своя землянка в глубине леса, и она приходила к нам в гости давать очередной урок раз в неделю. Я просила – очень просила жить с ней! Но Верда сказала, я должна привыкать к одиночеству, иначе потом будет слишком резко и сложно. Когда её не станет. Так что с двенадцати лет эта избушка – мой единственный дом, а я его единственная обитательница.

Была.

Как я вообще умудрилась протащить чужака через узкие двери – не представляю. Плечами застревал! В сенях пару раз его головой стукнула. Хорошо, что не запомнит. Совёнок нисколько не помогал, только шипел укоризненно, «яжеговорил».

А когда втащила, выяснилось, что моя избушка не просто маленькая – она очень, очень маленькая! На таких великанов не рассчитанная. Ну и куда его?

По всему выходило, что придётся на кровать. Больной как-никак, лечить надо.

Руна Пера мигнула ещё раз в воздухе над громилой, когда я водрузила его на свою постель, и окончательно растаяла. Теперь какое-то время не смогу пользоваться этим заклинанием, должно снова в силу войти – а значит, всё сама. Охох… Кровать жалобно скрипнула досочками, прогнулась, треснула где-то невидимо, но устояла.

Я быстренько вернулась в сени, заложила брусом входную дверь, стёкла темнеющие голубыми занавесочками по всему дому позадёргивала, чтоб Тишина не заглядывала в окна, и встав посреди комнаты, принялась обозревать масштабы бедствия.

Бедствие на кровати очевидно не помещалось. Ноги в тяжеленных походных сапогах свешиваются, одна ладонь и вовсе на полу. Присмотрелась как следует – грудь, чёрным кожаным доспехом перетянутая, медленно вздымается, но так медленно, что еле заметно. В звенящей тишине удалось уловить слабый звук чужого дыхания.

Я устало потёрла лоб. И с какого края теперь за него приниматься – понятия не имею!

«А ты теперь, судя по всему, спать на половичке будешь?» – ехидно уточнил Совёнок, глядя на всё это безобразие сверху, с книжной полки. Принялся невозмутимо расчёсывать когтистой лапой светлые перья на брюшке, всем своим видом показывая, что его все эти проблемы… вернее, одна лежачая проблема… совершенно не касается.

Хорошо, что он моих мыслей читать не умеет! Только слышит вслух сказанные слова. А то я мысленно сказала всё, что о нём думаю. Вот бы помочь любимой хозяйке, хоть советом! Но нет, будет сидеть и издеваться.

Совёнка я воспринимала обычно как нахального мальчугана. У него и голос такой был – нарочито-взрослый и серьёзный, но на самом деле очень детский и смешной. Переодеваться при нём избегала, но вообще чувствовала себя ему практически мамой. Хотя, подозреваю, это он себя считает несчастным родителем при непутёвой дочке.

Верда подарила мне Совенка, как только я появилась у неё. С тех пор мы неразлучны, вот уже восемь лет. Она сказала, у каждой уважающей себя Хозяйки должен быть свой Страж Тишины, чтоб по ночам облетать владения и сообщать обо всём, что не так. Собственно, Совёнок чужака и обнаружил при очередном таком облёте.

Я снова тряхнула головой привычным жестом. Когда живёшь одна, проваливаться в собственные мысли так глубоко, что трудно выныривать, – привычное дело.

Для начала надо, наверное, чужака уложить как-то поудобнее и умыть. Ран вроде бы не было на теле – кроме того, что сделала с ним Тишина. Поэтому раздевать не буду, обойдётся. Но вот пачкать мои яркие вязаные половички своими грязными сапожищами – это уже перебор. Надо скорее вынести в сени!

Ох, и намучалась я, стягивая обувь с его здоровенных лап! Пока сообразила, как это снимается, пока, пыхтя и проклиная собственное добродушие, преодолела существенную преграду в виде пяток…

Когда, наконец, шлёпнулась с добычей в руках прямо на пол на пятую точку, услышала позади подозрительные звуки. Обернулась и увидела, что Совёнок давится смехом на своём насесте, распустив коричневое крыло с мягкими перьями, пряча в него обрамлённый пушком клюв.

– Эй, ты чего это? – насупилась я. И так тошно, а ещё этот… насмехается!

«Да просто… просто… видела бы ты, дурёха, на кого похожа! Обряд один вспомнил деревенский… Всё, всё, Тэми, забудь!» – добавил он поспешно.

Это я сапог в руке на вес попробовала и прикинула траекторию полёта.

– Какой ещё обряд?

И тут сама вспомнила. И дико смутилась. Ну, зараза пернатая! А ведь и правда. Есть у деревенских такой. Свадебный обряд – жена мужа разувает в первую брачную ночь.

Но я-то тут при чём?!

Да и чужак явно не из деревенских.

Пылая от смущения, я закончила со вторым сапогом и поскорее вынесла их в сени. Сбежала на минуту в прохладную кухоньку, вымыла руки с мылом, приготовила миску с колодезной водой и чистую тряпочку.

Придвинула стул к постели и, выдохнув, попыталась успокоиться. Наверное, всё это время я почему-то избегала смотреть чужаку в лицо, перемазанное лесной грязью после долгого лежания под деревом. Быть может, мне казалось, если не смотреть, он по-прежнему останется для меня просто безликим путником, которого я вырвала из лап Тишины. Всего-навсего большим и сложным объектом для лечения. Просто очередной точкой приложения моих магических сил – сколько уже заклинаний я потратила так, обходя Тихий лес и защищая всё, что там жило, росло, бегало и летало?

А вот теперь от правды никуда не денешься. Передо мной лежит человек. У него есть имя, наверняка есть семья, собственный дом, какое-то своё дело в жизни. И сегодня наши пути зачем-то пересеклись.

Кусочек белого полотна пропитался чистой водой. Я слегка его отжала и потянулась к лицу чужака. Осторожными движениями принялась касаться горячей кожи – пышущей жаром, обжигающей даже через плотные перчатки.

На секунду подумалось – жаль, что не рукой. Исключительно с точки зрения пользы дела, конечно же! В перчатках не так удобно – чувствительность не та.

Я, наверное, впервые так близко разглядываю мужчину.

Чёрные волосы, остриженные чуть ниже ушей – густые, непослушные, спутанные, мокрыми прядями липнут ко лбу и вискам. Брови хмурятся, тёмные ресницы дрогнули, когда я осторожно касалась сомкнутых век – замерла на секунду, испугалась, что просыпается, но забытьё крепко держало чужака, не пускало со своих заповедных троп. Крепко вцепилась Тишина в его душу, много забрала, очень много. Но даже она за три ночи не смогла убить. А значит, чужак сильный – по-настоящему сильный, как чёрный дуб, глубоко вгрызающийся в землю могучими корнями. И я непременно смогу вернуть его назад.

Провожу невесомыми движениями по высоким скулам, ровному носу, жёстким щекам и подбородку, заросшим шершавой щетиной. Чистым краешком – по линии губ, упрямо сомкнутой. Красивый. Слишком – чтобы вот так продолжать разглядывать.

Лечить – срочно лечить, и с утра пораньше отправить на все четыре стороны! Где там мой мешочек с травами…

Но я сижу и пялюсь. Знаю, что нельзя, но ничего не могу поделать.

Заворожил. Силой своей заворожил – дремлющей пока, скованной тяжёлым сном, но такой же опасной, как меч на поясе у этого чужака, что скрывает в ножнах смертоносный свой клинок. Тайной заворожил. Упрямством, что прячется в резко очерченных крыльях носа, в изгибе губ, на краешках нахмуренных бровей.

Запахом. После долгого путешествия человек должен, наверное, не очень приятно пахнуть – но каким-то непонятным образом терпкий аромат его кожи с пряной нотой опавшей дубовой листвы и стали, кажется мне самым удивительными и приятным запахом, что я только когда-либо знала.

Хочется склониться ниже – к мокрым волосам, почти касаясь носом, и вдыхать этот одуряюще прекрасный запах полной грудью. Пока он ещё не проснулся. Пока он в моей власти. Пока не закончилось волшебство, и я не осталась один на один с горькой реальностью – этот мужчина не мой и никогда моим не будет. Как только проснётся, снова станет тем, кем он есть на самом деле – моей самой большой, смертельной опасностью.

Не знаю, что бы я сделала в следующее мгновение. Наверное, какую-нибудь ужасную глупость.

Спас меня Совёнок.

Спикировал мне на плечо, плотно сомкнул когти, заставляя поморщиться. Зато лёгкая боль отрезвила.

«А знаешь, Тэми – я его, кажется, где-то видел!»