Текст книги "Мострал: место действия Постон (СИ)"

Автор книги: Анна Шилкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Двадцать минут и они стояли у большого колодца в центре растоптанной площадки посреди деревеньки дворов на тридцать. Из дома прямо перед ними доносились стоны и мерное бормотание. Девушки не спешили идти на звук, хотя проводник давно скрылся в доме.

Передвигался он просто плывя по воздуху, даже вид не делая, что ему нужно ноги передвигать. Ладонора вообще забавляли смертные, только-только ступившие на Грань. Вначале они все перебирали ногами, но очень скоро им надоест – он точно знает.

В доме рожала женщина, над ней суетилась повитуха, мерно бормоча. «Вот и хорошо, вот и молодец, надо только немножко подтолкнуть».

– Мама! – Выдохнула Ласель и отшатнулась.

Правда она по привычке ожидала наткнуться на стену, а не того, что провалится в соседнюю комнатку.

Вообще домик был совсем небольшим: крошечное крылечко, сени, относительно большая кухня с печью, спаленка. Подвал с охлаждающими камнями и чердак с горой хлама. Ну и, конечно, огород. Как раз там, прямо между грядками, сейчас сидел белый как полотно отец рождающегося младенца, нервно пережевывая кинзу с ближайшей грядки, напрочь забыв, что у него на эту пряную траву аллергия, в следствие чего он уже покрылся красочными пятнышками, цветовой диапазон которых перекатывался по всему спектру красного.

Наконец, новорожденная девочка закричала. На этот самый младенческий крик из пола всплыл донельзя довольный бес, которого видели только те, кого на самом деле там не было, и, глубоко поранив руку, принялся поить девочку своей кровью.

Время будто замерло: и мама девочки, и повитуха, и молодой отец, двигались так, будто завязли в чем-то очень густом. Только бес и девочка двигались с нормальной скоростью, да невольные наблюдатели этой сцены.

Вообще бес был очень похож на человека, только очень низкого. Кожа его была коричнево-серая, глаза огромные на небольшом лице, нежно-голубого цвета, совершенно не вязавшиеся с общим образом существа. На голове реденькие волосы и два небольших нароста, которые можно было бы назвать рожками. Именно таких обе девушки видели на картинках в учебниках.

Бес ни проронил ни звука, пока крошечная девочка пила его кровь. Довольно улыбнувшись, он погладил сам себя по голове и удалился тем же путем, каким пришел – медленно вплыл в пол.

Никто из участников действия ничего не заметил, только Ласель, в ужасе прикрыла рот рукой. Ее лицо продолжало принимать самые разные формы, не задерживаясь на долго ни на одной из них. Там были все – дети, женщины, старики, разных рас. Даже голос Ласель, каждый раз звучал по-разному.

– Девочка. – Гордо объявила повитуха, будто лично ее только что родила.

Женщина передала младенца матери и вышла в дверь, ведущую к заднему двору.

– Льеса, – молодая мать нежно улыбнулась ребенку, – я точно знаю, тебя ждет интересная жизнь.

В комнату вошел молодой отец. Он смотрел на женщину и девочку у него на руках так, будто видел жену впервые. Несколько секунд он вглядывался в представшую ему картину, а потом расплылся в улыбке.

Ладонор молча сделал шаг вперед, окружающее пространство тут же поменялось. Теперь вся компания была на лугу.  Маленькая Льеса дремала в люльке, рядом полулежала ее мама со спицами в руках и пряжей на коленях.

Стоило появиться наблюдателям, девочка проснулась и принялась рассматривать аквамариновыми глазами безоблачное небо. Мама немедленно переложила ее на одеяльце, уложенное на траве, где уже лежали несколько младенцев. Льеса случайно коснулась одного из детей ручкой, пока радостно оглядывалась вокруг.

Ее личико тут же стало меняться, вся она стала чуть поменьше и через несколько мгновений рядышком лежали два беззаботных, радостных и абсолютно одинаковых младенца. Мамки тут же подскочили, но верещать не спешили. У большинства это был даже не третий ребенок, так что они привыкли удивляться молча. Мама Льесы же застыла, таращась на свою дочь.

Женщина подхватила девочку и побежала домой. Времени с момента родов прошло очень мало, так что бег давался тяжело. Уже дома она почувствовала горячие струйки, стекающие по ногам, но не обратила внимания.

Дома положила своего ребенка с чужой внешностью в кроватку, даже не вспомнив, об оставленных на поляне вещах.

Через несколько часов с работ в полях вернулся отец Льесы. Мать все ему рассказала и, в качестве доказательства, предъявила изменившегося ребенка. Отец сперва не понял. Решил, что это такая шутка. Младенцев на вид он не отличал, так что на следующий день отправился на луг вместе с женой. Та шла медленно, как на казнь, несла дочь на руках, крепко прижимая ее к себе, мысленно готовясь защищать ее своим телом.

На лугу сегодня, как и вчера, как и каждый день, уже собрались мамки и няньки, которые, едва завидев виновниц вчерашнего переполоха, насторожились.

Мальчик, внешность которого вчера так ловко скопировала Льеса, лежал рядом со своей матерью.

Мужчина посмотрел на детей, положенных рядом. Испытывая неуверенность в своих видениях, переместил по другую сторону от дочери еще одного ребенка, в качестве контрольной группы. Льеса тут же повернулась к новому знакомому, радостно гукнула и пнула соседа в ногу. Внешность девочки, ее мама могла поклясться, что родила девочку, немедленно преобразилась – теперь она стала точной копией нового мальчика.

Взгляды присутствующих взрослых из настороженных стали недобрыми. «Шли бы вы», – как бы намекали односельчане, знавшие мать Льесы всю ее жизнь.

Оба родителя, подхватив среднего из трех лежавших в рядок мальчиков, благоразумно поспешили скрыться.

– И где ты это нагуляла? – Мрачно осведомился отец, едва за ними закрылась дверь в домик.

Для Ласель тут же испарился весь уют домика. Шарата сочувственно глянула на подругу.

– Нигде. – Тихо всхлипнула мать ребенка. – Чем хочешь поклянусь – никого кроме тебя у меня в жизни под юбкой не было.

Ладонор сделал шаг назад, картинка тут же поблекла. Вокруг были только обожженные развалины дома. Слышался детский плач, но слышался отдаленно, будто в другом доме.

Перед входом на участок стоял молодой отец, безразлично рассматривающий тлеющий дом, а спина матери Ласель практически скрылась из виду, удаляясь в ту сторону, откуда недавно пришли наблюдатели. Мужчина сплюнул на землю, да и пошел в другую от своей жены сторону. Оба они покинули родные края в чем были – остальное сгорело.

– За кем желаете сперва? – Перекатился голос проводника.

– Зачем? – Ласель, как могла, сдерживала подступающую истерику, но получалось у нее не очень – голос, перекатываясь на самые разные лады, отчетливо дрожал.

– Тебе нужно избавиться от лиц. – Ладонор пожал плечами.

– Зачем? – Настойчивей повторила девушка.

– Таков порядок для таких как ты. – Проводник оставался безучастен.

– Это каких? – Встряла Шарата.

– Вскормленных бесами. – Зло выплюнула Ласель и широким шагом двинулась вслед за отцом, успевшим прилично отдалиться.

Ладонор только хмыкнул и сделал шаг вперед.

Обстановка тут же изменилась. Вокруг нависал каменный город. Тогда еще совсем небольшой Матур, состоящий, по сути, из порта и жилищ его постоянных работников, вонял. Кто знает, зачем проводник решил отпечатать эту деталь в памяти погибших девушек, но запах стоял просто убийственный.

В давно нечищеной канаве, обрамляющей обитель стражей порядка, возлегало существо. Нет, если присмотреться внимательнее, в существе угадывался человек. Избитый, измотанный, утративший моральный облик, уже несколько лет не просыхающе пьяный,  теперь он умирал от заражения крови. Если бы только нашелся лекарь, что не побрезгует за такого браться, но ведь даже ученики лекаря не связывались с такими экземплярами. До открытия лечебницы еще триста лет, до появления первых лекарей, стремящихся помогать действительно всем, а не только тем, кто готов платить звонкой монетой, еще лет двадцать, а прямо сейчас Карн Шатур погибал, лежа в грязной канаве, призванной служить защитой для двухэтажного каменного мешка, где содержались такие же отбросы общества, как он сам, только здоровые, в воняющем отходами, тухлятиной и тиной городе, который он всей своей душой ненавидел только за то, что в нем не было его жены.

Всю эту гамму эмоций прочувствовали обе девушки – Ладонор решил исчерпать вопрос полностью, не растрачивая время на просмотр двух годов жизни отца бесовской дщери.

Стоило в душе Ласель зародиться жалости к отцу, проводник тут же привел девушек в крошечный прибрежный городок, который на фоне Матура в те годы выглядел просто райским.

Там маленький мальчик, не старше самой Льесы, активной играл с песком и крупными ракушками. Прекрасный солнечный день, яркое синее море, еще не горячий, просто теплый, песок дарили чувство ленивого покоя.

Дети попросились в воду и родительницы не могли им отказать – подхватили на руки и переместились в воду. Привязывать детей, конечно, было делом неприятным и неприглядным, однако, так можно иметь хотя бы небольшие гарантии того, что их никуда не уволочет течением. Льеса, так и не вернувшая свое первое лицо, оставалась мальчиком, и вот сейчас снова коснулась мирно играющего рядом ребенка.

Малец сперва не понял в чем дело, когда увидел свою точную копию. Покряхтел-покряхтел, да и заголосил. Мама девочки, снова сменившей облик, не дожидаясь попыток «искоренить зло» подхватила кровиночку и в тот же вечер спешно покинула город.

– Может как-то ускорим? – Злобно буркнула Ласель.

– Можем.

Ладонор сделал очередной шаг вперед, и все трое оказались в темноте. Непроницаемо черное пространство не позволяло ничего рассмотреть в принципе. И Ласель, и Шарата уже потеряли ориентацию, когда вокруг начали вспыхивать лица. Самые разные, непредсказуемо отличающиеся, и каждое лицо приносило смену настроения, в зависимости от того, в каком расположении духа была Ласель, когда примеряла очередную личину.

Первая сотня оказалась даже приятной, по отношению ко всем последующим. Обе синхронно оглохли и ослепли, все ощущения довольно быстро свелись к ненависти. Всепоглощающее отвращение к себе, к миру, к хозяевам лиц и воспоминаний, к знакомым и малознакомым людям – затопила сознания, вытесняя все прочие чувства и воспоминания.

– Полагаю, вам не повредит перерыв. – Жестко усмехнулся проводник и повел рукой. В этот раз, видимо, решил обойтись без шагов.

Вокруг нашелся двор родной Академии Магии Матура, только стены были ниже, защитного купола над территорией не было, отдельно вынесенного тренировочного поля тоже, а башен было больше, чем предполагалось.

Молодая девушка, трепетно прижимая к себе туго скрученный свиток несмело ступила под сень обители знаний.

– Это год открытия Академии. Самый первый набор. – Проговорила Ласель.

– Уже тогда ты не знала сколько тебе точно лет. – Хмыкнул Ладонор.

Внутри барышню ожидали столы, за ними строгие преподаватели, призванные экзаменовать поступающих. Девушка попала к ним первой на сегодня, так что они были менее злые, чем к вечеру, но сильно более злые, чем сразу после обеда.

– Льеса Шатур. – Дрожащая рука передала документ секретарю, которого заметили не сразу.

– Иди. – Равнодушно кивнул в сторону столов мужчина неопределенной расы.

Девушка села за первый же стол. Экзамены проводились за каждым столом отдельно, так что выдержать пришлось их все, но за последним девушку поздравили с успешным прохождением вступительного испытания.

Картинка поплыла, вокруг появились высокие мрачные стены. Стрельчатые окна терялись где-то высоко, на полу грубая мозаика всех оттенков серого. На улице глубокая ночь, а за алтарем стоят двое, неотрывно глядя друг другу в глаза.

Девушка – Льеса – нервничает, ведь вот-вот состоится первый в ее жизни поцелуй. В неподходящем месте – Храм Всех Богов место точно не подходящее, в неподходящее время – Академия направила ее сюда изучать жречество, чтобы лучше понять методы их лечения через благословение Богов, зато с подходящим «собеседником». Молодой зооморф Карл казался Льесе воплощением мужественности и храбрости. Рядом с ним она, впервые за свою долгую жизнь, поняла, что значит быть в безопасности. Вот еще всего мгновение и...

Льеса не справилась со своими способностями и переняла лицо молодого мужчины. Они общались все два месяца ее тут пребывания и знакомы были довольно близко. Всего  на одно мгновение, она не смогла удержать контроль и примерила новое лицо.

В тот вечер Льеса осознала две вещи: во-первых, она выяснила, что чем дороже тебе существо, тем легче перенимается личина, а с ней приходят и воспоминания, и мысли донора. Во-вторых, предательство, особенно, когда точно знаешь, что происходит в голове у лицемера, это очень больно.

Девушка отстранилась, заглянула в глаза возлюбленному, силясь отыскать там опровержение того, что она случайно подслушала в его мыслях, но ничего похожего она там не нашла.

– Скверна? – Просипела она, борясь с эмоциями. – Храм ведь меня пропустил.

– Боги тоже могут ошибиться. – Забота и нежность слетели с нежно любимого лица в один миг, слова так и сочились ядом.

Льеса не стала разбираться – метнула в обидчика неповторимым сочетанием нескольких заклинаний и поспешила прочь.

Свои вещи она собрала в тот же вечер и больше никогда в Храме Всех Богов не показывалась.

Правда, уехать из Амиреуна она не успела: за ней пришла стража. Вежливо уведомив ее о том, что у них распоряжения заполучить в любом виде (то есть не обязательно в живом), ее попытались взять.

Но девушка просто коснулась одного из стражников, тут же приобретая его габариты, и вытолкнула его из комнаты. Воспользовавшись образовавшимся проемом, Льеса сбежала с постоялого двора, где жила, благополучно затерявшись на улочках города.

– Погодите. – Снова встряла золотоволосая. – Я не поняла.

– Когда твоя подружка вошла в великую святыню смертных, сработал кристалл-детектор. Он призван вычислять скверну в людских существах – вот и сработал на вскормленную бесами. – Ехидно пояснил Ладонор. – Кроме зооморфа этого никто не увидел, а он решил сам принести королю ее голову. Как раз в тот вечер и собирался. Сперва употребить по назначению, а потом и голову пилить.

– Употреблять, значит не скверна? – Поразилась Шарата.

– Да, а небо коптить – не подхожу. Можно подумать я в младенчестве сама за бесами бегала, выпрашивая крови. – В тон Ладонору добавила Ласель.

– Это погоди. Ты училась в первом наборе Академии – до ее закрытия[2], да? – Ласель кивнула. – То есть около семисот лет назад. Это за тобой семь веков гвардия гоняется? – Поразилась Шарата.

Проводник пренебрежения к своей персоне терпеть не стал и снова шевельнул рукой. Девушки снова оказались темноте, где, без всяких промедлений, на них стали надвигаться лица. Ненависть сменилась яростью, а потом отчаянием. Вскоре его сменила апатия, чтобы, наконец, на долгие годы, установиться в вечное ехидно-саркастическое настроение.

Не известно, сколько продолжалась пытка, только в какой-то момент все прекратилось.

– Осталось два лица. – Прогремело со всех сторон одновременно.

Души девушек были измучены, но спорить с проводником никто не решился.

Шарата взглянула на Ласель и с удивлением обнаружила, что ее лицо теперь сочетает в себе два. Ее собственное, Шараты, и уже привычное ей – Ласель.

Вокруг оказалась комната, в которой на кровати лежала трогательная куколка-аристократочка. Нежно-розовая комната, с бежевым ковром и пушистым пледом на кровати, поверх которого знакомая блондинка, с огромными серыми глазами, умоляюще смотрела на юношу, лицо которого, наверняка, было в той череде, что недавно мельтешила перед девичьими взорами.

– Помоги сбежать. – В уголках глазок встали слезы.

– Не так все просто. – Мрачно изрек юноша. – Чтобы точно тебя скопировать нужна твоя кровь. – Девушка с готовностью выставила руку.

Юноша какое-то время мрачно пялился на предоставленную конечность, но все-таки решившись, аккуратно проколол крошечную дырочку неизвестно откуда взятым кинжалом. Аккуратно слизнув выступившую капельку, он, как и всегда, неуловимо, но быстро преобразился.

Юная девушка поднялась на ноги, оглядела свою копию и, выудив из шкафа дорожную сумку и плащ, феей выпорхнула из комнаты.

– Зачем ей это? – Зашипела Ласель. – Я сама могу.

– Можешь, но не станешь. А если и станешь, будет не так наглядно. – Спокойно ответил проводник.

Картинка снова поменялась, явив грязную лечебницу, где умирала та самая девушка. Алебастровая кожа все так же нежна, волосы разметались по кровати, а сама она уже практически испустила дух.

– Да откуда я знала, что у нее хлороз?! – Крикнула в никуда Ласель, с которой постепенно сходило лицо той самой девочки.

– Неоткуда. Но включить голову и не идти на поводу у ребенка могла. – Припечатал Лодонор. – Но если тебе станет легче, ты мало повлияла на ее судьбу. У ее семьи все равно не нашлось бы денег на лекаря, я узнавал. В каком-то смысле ты даже уберегла их от боли потери – тяжело смотреть, как твое чадо угасает. – Пожал плечами Ладонор, смягчившись. – Наверное. – Чуть смущенно добавил он.

– Поэтому это твоя самая успешная личина? – Протянула Шарата. – Ты убила девочку, но сделала из нее богатую наследницу старой аристократии с блестящим образованием?

Ласель, как две капли воды похожая на Шарату, дернулась как от пощечины.

– Ты показал только картинку, но не показал, что чувствовала девочка. – Ткнула пальцем в Ладонора Шарата. – Была ли она несчастна?

Неожиданно она вспомнила, что когда еще и не помышляла о том, чтобы выбраться на поверхность, им в Школе говорили, что у проводника можно все что угодно спрашивать. Влиять на души он не может, а если не ответит... неприятно, конечно, но попробовать всегда стоит.

Проводник поморщился, но запустил течение времени обратно, на этот раз позволив девушкам ощутить все, что в тот миг испытала аристократка, так и оставшаяся для Шараты безымянной. Ей было грустно умирать так рано, да еще по своей глупости, но она была счастлива.

Целых два года она жила свободно. И хоть ее жизнь не блистала огнями, она все равно делала то, что ей нравилось. Успела поработать и в трактире, и в книжной лавке, и даже в услужение к мастеру теней[3] поступила, хотя толком ничего не успела узнать. После заточения в мрачной комнате в течение пятнадцати лет, эти два года показались ей огромной и насыщенной жизнью. Умирать было не так обидно, хотя намного более грустно.

– Довольна? – Злобно спросил Ладонор.

– Вполне. – Глядя на плачущую себя, ответила Шарата. – Перестань реветь. Мне не идет. – Толкнула кулаком Ласель.

Ладонор молча сменил картинку, переместив девушек в пещерку, где Шарата накричала на Ласель. Это было совсем недавно, буквально сегодня, но обеим показалось, что прошла не одна жизнь с того момента.

Что говорили слышно не было, но из выражений лиц понятно – тот самый пик ярости Шараты. А вот эмоции Ласель – горечь, отвращение к себе и неприязнь к миру в целом, после крика изменились. Ей стало тепло. Так бывает иногда – находишься рядом с кем-то и понимаешь, что твой дом он рядом с этим кем-то, потому что тепло. Вот и Ласель, впервые за все века ее долгой жизни, стало тепло.

– Теперь матчасть. – Ладонор сменил тон на деловой, но голос идеального рассказчика подводил.

Они оказались в учебной комнате Академии, где девушки изучали общее право несколько лет назад.

– Ты, – он ткнул в Ласель, – Льеса Шатур, расплачивалась за грехи прабабки. Ее прокляла чародейка, когда та не отдала своего сына ей в услужение. Все герои давно ушли ко мне, а проклятье осталось. Проклинали третье колено, то есть тебя. Суть примерно в следующем, – Ладонор прокашлялся, – пока не станет узнанной из тысячи лиц, пока не пробьет час изгнания богохульника, пока не объединишь добровольно личины, не иметь тебе своего лица или имени. – Нараспев вывел проводник. – Все условия соблюдены, так что, – в воздухе зазвучала барабанная дробь, а сам воздух уплотнился в зеркало, – встречай себя.

Из зеркала на Ласель смотрела Льеса – черноволосая девушка, не обделенная формами, с приятным глазу лицом. Не роковая красотка, но и мимо такой мало кто пройдет.

– Ты. – Он повернулся к Шарате. – Артефакт потеряла, опасного идиота на свободу выпустила, но дала возможность своей расе выжить, а с этой ледей вообще родственной душой оказалась, – он кивнул на Ласель. – Так что, милые мои, бродить вам по Грани еще долго, вдвоем. По отдельности не положено. – Он хмыкнул.

– Не думала, что вы такой ехидный. – Протянула Шарата, которую сегодня уже ничто из колеи выбить не могло.

– Моя природа подстраивает манеру общения под собеседника. – Слукавил Ладонор. – Так что все вопросы к себе.

Льеса все еще находилась в прострации и в беседе не участвовала.

– Мои родители. Что с ними?

– Попали в неуправляемый поток и разбились. – Спокойно сообщил Ладонор. – До меня пока не добрались, но они в изоляции и сами не выберутся. – Предупреждая дополнительные вопросы. – Все, утомили. Идите.

Комната исчезла, а девушки оказались стоящими перед переливающимися золотистым светом воротами. Льеса внезапно полностью успокоилась, приняла все, что было и улыбнулась Шарате.

– Значит вскормленная бесами, да? – Улыбнулась Шарата делая шаг вперед.

Так уж заведено: все, кто попадают к этим вратам, обязательно избавляются от своих волнений. Затем они и беседуют с Ладонором. Ведь по Грани может двигать только спокойная душа, а не двигаться душа не может.

[1] При создании заклинаний либо собственная насыщенность, либо магия из окружающего пространства, концентрируется творящим магическое действие и направляется на реализацию желания творца. Если концентрация на действиях недостаточна, в окружающее пространство выплескиваются излишки, производящиеся при творении заклинания. (цитата из учебника «Основы магических действий для первого года обучения для Школ»)

[2] Магическая Академия Матура после первого открытия просуществовала всего четыре года – не прижилась среди населения Постона идея централизованного образования. Только девяносто лет назад (через двадцать лет после открытия первого Ремесленного Института Амиреуна), МАМ снова начала функционировать в прежнем объеме. За века вынужденного «нецелевого» использования комплекса, там находились самые разные учреждения, в частности, алхимический полигон, который и лишил замок одной из башен. Но даже это не мешает МАМ гордо носить звание красивейшей Академии в Постоне, ведь все остальные – это просто дома, а тут целый замок.

[3] Так называли некромантов во время жизни девочки

Глава 16

За годы существования вместе с гизликом по имени Кагарават, в простонародье «Эйтычтотворишь!», Никат понял, что слухи об их мстительности сильно преуменьшены.

Например, четыре года назад он случайно забыл налить Кагаравату воды, уходя на практику на Нинью. Ашак оплошность друга исправил в тот же вечер – до его боцманской практики было еще два месяца. Калиса, заходя в гости к гизлику, утешала его как могла: ее практика капеллана проходила строго на настоящих судах, никаких тренировочных, а ее наставник отбыл в отпуск в холодные края, так что теперь она была практически полностью свободна. Шестой курс все-таки.

Так вот, ошибка оказалось весьма дорогостоящей: все четыре года, прошедшие с этого события, стоило Никату направится к выходу из помещения, где они находились вместе с Кагараватом, зверь тут же требовал оставить ему воды. Поскольку пятнадцатилетний гизлик был в диаметре полтора метра без учета шерсти (об этой детали продавец тоже, кстати, умолчал), требование его было сложно не исполнить.

Когда Кагарават был маленьким, его пнул профессор лекарского дела, в порыве собственной злости на нерадивых учеников. Еще в Школе. Все ждали, когда же гизлик посчитает момент наилучшим. Оказалось, одиннадцать лет спустя: когда Никат наведался в Школу по просьбе ее Директора и неосмотрительно взял свой метр в диаметре без шерсти с собой.

С возрастом у гизликов появлялась способность прижимать шерсть к себе настолько плотно, что покрытие казалось сплошным, как если бы его залили палубным лаком, шкура при этом становилась очень прочной, чтобы такую пробить нужно из арбалета стрелять с двух метров, и даже такой подход не гарантировал, что тело гизлика пострадает. Вообще, Никат об этом не подозревал, считая своего питомца трогательным и милым, даже когда тот довольно злобно шкодил.

Пока хозяин общался с Директором Бортовой Школы Матура, Кагарават через всю Школу пропрыгал (а перемещался он только прыжками) к давнему обидчику и вкатился в класс, где профессор читал лекцию по остановке кровотечений в условиях открытого моря. Там он сел на то же самое место, откуда его когда-то пнули. Дождался, пока преподаватель склонится к нему, удивленно разглядывая нового слушателя. И прыгнул. Четко преподавателю на голову. Распушил свой мех, заслоняя профессору обзор (и большую часть самого профессора), несколько раз с характерным «балаам» подпрыгнул, стоило мужчине согнуться под тяжестью веса гизлика, поддал ему под зад, так, что несчастный полетел вперед между рядами парт, и упрыгал спокойненько дожидаться хозяина под дверью кабинета Директора.

Смех сотрясал стены Школы несколько минут, а уже через пару часов уважаемого, но злобного профессора, иначе как «гизликоносцем» не звали. Прошло несколько лет. До сих пор не зовут.

Обычно жизнерадостный и вредный гизлик, сегодня был понурый. Сегодня годовщина: десять лет со дня Вспышки. Так назвали явление, сопровождавшее выгорание тел Ласель и Шараты. Никат до сих пор не выяснил всех подробностей случившегося, но, по какой-то причине, так и не смог толком оплакать подругу. Ему всегда казалось, что там, куда она ушла – за Гранью, ей хорошо. Она не боится за себя и других, не выполняет опасных поручений, не водит дружбы со взбалмошными королевами. Ей там спокойно и тепло. Так, как должно быть дома.

Серевина чувствовала нечто схожее, поэтому не смогла объявить день гибели близких существ траурным. В этот день уже десять лет подряд проводился праздник, название которому придумали в народе: день стойкости. Кто стойкий и кому он там противостоял, не знал и не мог толком объяснить никто, но праздник упорно звали именно так.

В этот день резервация Ларта была открыта для посещений.  Один единственный день, когда не было необходимости выбивать у посла морского народа на суше разрешение посетить резервацию. Большая часть населения города сегодня будет на побережье, именно такую традицию придумали люди.

А Никат, как и каждый год, отправится во дворец к Серевине. Они выпьют бутылку крепкой вишневой настойки, поговорят о том, что было за прошедший год. На следующий день Серевина опять вернется к своим балам, интригам и нелюбимому мужу, а Никат снова отправится куда-то на каком-то судне. Уже четвертый год пошел, как мужчина стал лоцманом. Самым точным (и дорогим) во всем Матуре. Он ловко проводил по местам, откуда даже рыболовецкие лодки не все выбирались, каравеллы и крейсеры. Делал то, что в принципе считалось не возможным.

Ашака давно увлекли изыскания на тему идеальной эскадрильи. Корона щедро его начинание спонсировало, потому как он сумел заставить пойти по воде даже те модели судов, которые были признаны безнадежно неудачными, а потому постройке не подлежащие. Один из таких, пассажирский лайнер, на роторной тяге, который не удалось доработать его создателю, был дипломной работой Ашака. Он взял в долг у всех, кого знал, но судно построил, продемонстрировал его возможности и в результате получил лицензию на его коммерческое использование. Сегодня его Букау будет исполнять роль прогулочного судна, позволяя горожанам выйти в море без конкретной цели, просто ради удовольствия. Там обязательно будут Мисар и Ралита, которые так и не смирились с гибелью девушек, но сами не могли понять почему. Они каждый год отправлялись в этот круиз и за все время нахождения на борту ни разу не проронили ни слова.

Военная эскадрилья, которую собирался ввести в обращение Ашак не содержала тяжело бронированных судов. Ее главные цели – это разведка, возможно – боем, диверсия и доставка донесений.

– В случае проведения боевых действий на воде, нет смысла развязывать многомесячные боевые действия. Мелкие и верткие крейсеры с достаточным магическим обеспечением решат вопрос в течение нескольких часов, так что агрессор даже близко подойти не успеет. – Множество раз повторял на разных ученых и политических советах мужчина.

Если в первый раз его пытались осмеять за то, что он посмел употребить слова «крейсер», «мелкий», «верткий» в одном  предложении, то во все последующие заседания, когда он приволакивал с собой огромный толковый словарь, «большие люди» вели себя не в пример осмотрительнее.

Калиса после окончания Академии сразу же стала капелланом, попала на судно «Атавика» и отбыла в неизвестном направлении, осуществляя свою мечту убраться из Солнечного Края. Изредка она присылала  короткие записки о месте своего нахождения, но никаких подробностей там не было. Чаще всего это было короткое «В Шадартане. Скучаю. Я.» и размашистая подпись. За годы ее странствований набралось уже не мало таких записок. Ашак и Никат даже хотели составить карту, если когда-нибудь Калиса приедет на родину.

– Апатичный год какой-то. – После половины бутылки наливки изрекла Серевина.

– С каждым годом все хуже. – Согласился Никат.

И они снова замолчали, глядя на настойку.

Несмотря на отсутствие желания горевать, ни Серевина, ни Никат так и не нашли новых красок в жизни. Именно тех тонов, которых многим так не хватает в жизни. Они оба были неожиданно одиноки, но никак не могли придумать как от этого избавиться.

Оба делали свою работу, оба улыбались встречным в ситуациях, когда это было уместно и сочувствовали тем, кому это требовалось, но так и не смогли найти никого, кто стал бы им так же близок как Ласель и Шарата.

– Закончилось, видимо, наше время приключений. – Неожиданно хмыкнул Никат. – Мы стали взрослыми, подруга.

– Ты о чем?

– Помнишь, когда меня Шарата притащила сюда на последнем курсе Школы? Мы тогда как раз и пили эту наливку. – Серевина кивнула. – Вот тогда это было для меня событием. Приключением. Даже встречи с Шаратой были редкими и волнительными, а тут целое Величество. А сейчас, Величество все еще целое, я рад здесь быть, но это скорее разбавляет мою серую действительность, чем ощущается приключением.

– Да я уже замуж шла в этой серости. – Усмехнулась королева. – И никакие встречи с рифами мне эту серость не разбавляли.

– Ну ты без хвоста родилась – тебе в принципе меньше красок в жизни дано. – Поддел морской муж. – Как муж? – Тон вернулся к скучающе-серьезному.

– Болеет. – Пожала плечами женщина.