Текст книги "Попаданка-песец, или Магия по-русски (СИ)"

Автор книги: Анна Миральд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Пятачок согласно хрюкнул и ткнулся носом в щель старого кресла.

– Ну вот, – зевнула я. – Теперь ещё и свинью приручать. Интересно, откуда он тут взялся?

– Разве это важно? Главное, что с таким даром мы хозяйство заведёмзадаром! – хихикнул Кузя. – Ты лучше обратно шубку натяни да отдохни с устатку-то. Вон сколько нервов тебе вымотали сегодня, хоть кафтан вяжи. В твоей одёже и прилечь тут негде. Пыль да грязь. А шубку отряхнуть можно.

Знать бы ещё, как обернуться.

Ласковая забота домового тронула за душу. Тело словно услышало, и меня окатило неимоверной усталостью. Сознание поглощала сонливость. Может, и впрямь чуточку поспать?

Я вздохнула и тихо попросила:

– Кузь, помоги, а? Сама я потом научусь.

В ответ в лицо пахнуло чем-то хвойным и свежим, и я отключилась.

Глава 6

Глаза я открыла в позе, которую мой дед метко называл «солдатский сон»: лежу на спине, задние конечности раскиданы, как у пьяного тушкана после свадьбы лучшего друга. Передние лапы чинно сложены на животе – точь-в-точь, как бывало у деда после третьей стопки и тарелки щей с пампушками. Хвост же скромно прикрывает «стратегический объект», будто стыдливый передничек. А язык… Мама дорогая! Он, предатель, вывалился, обветрился и теперь торчит, как вымпел на заброшенном фрегате.

– Проснулась, песчинка моя? – донёсся ехидный голос из сундучка.

Я попыталась ответить, но получилось лишь: «Мррф-кхх». Проклятый язык не слушался.

– Фисец, – выдавила я, пытаясь встать на собственные лапы и о них же спотыкаясь. – Ф следуюсий рас буду сспать в намовднике.

Пока я боролась с речевым аппаратом, Кузя деловито докладывал:

– Пока ты дрыхла, свинке место пристроил, планов громадье набросал. Кстати, не худо бы к речке наведаться, проверить, откуда животинка взялась. А вдруг она потеряшка? Хозяин небось поседел, ищет.

– Ага, ветра в поле! – фыркнула я, чувствуя, как язык постепенно обретает послушание. Но что-то в словах домового кольнуло: – С чего вдруг к реке?

– А где ж ещё хозяина потерянной живности искать? – Кузя хитро прищёлкнул языком. – Как говорится, без труда…

– Не вытащишь и рыбку из пруда, – машинально закончила я поговорку.

И в тот же миг, словно в преддверии грозы, пахнуло озоном, и прямо передо мной шлёпнулась, забилась живая, серебристая рыбина.

От неожиданности я чуть не рухнула на спину, пытаясь отползти от извивающегося чуда.

– Говорю ж, кладезь неожиданностей ты наш, Фиска! То свинья, то рыба из воздуха являются! – с едва уловимой интригой промурлыкал домовой.

Я же, забыв все слова, пялилась на бьющего хвостом карася.

– Кууууузь, что-то мне страшно. Это часом не какая-нибудь волшебница водоплавающая?

– Вряд ли. Ни платиновых жабр, ни рубиновых глаз... Обычная речная. Хотя... – Он сделал паузу, смакуя момент. – А как она сюда попала, интересно?

– Сама из речки запрыгнула, – ехидно уточнила я, внутренне борясь с испугом.

– Скорее, выползла из леса за домом, – ковырнул Кузя. – Там, поди, их пруд пруди.

– Издеваешься?

– Я? – делано изумился помощничек. – Ни в одном глазу! Просто как-то многовато «случайностей» для одного утра, тебе не кажется?

В его голосе отчётливо слышались дедовы нотки: «А если подумать, внучка?».

И я подумала. Рыба. Поросёнок. И странное покалывание на кончиках ушей. Что-то в этой ситуации было… до боли знакомое. Пословицы!

И поросёнок, и карась появились после…

– КУЗЯ!!! – взревела я. – Ты знал, да?! Знал и молчал!!!

– Ты о чём, Фисечка? – включил «дурачка» домовой.

– Об эффекте, что пословицы производят! Это я тут ими, что ли, живность призывала, да?

– А сама что думаешь? – с хитринкой поинтересовался домовой.

– Что вы с дедом моим ночами друг у друга привычками обменивались! – огрызнулась я. – Чего тут думать? Ясно как день! Произнесла «без труда» – и вот тебе рыба. Сказала «не было печали» – и тут же поросёнок. Это что, какая-то… магия? А Агент говорил, что её здесь нет! Тогда как эти пословицы сработали?

Домовой тяжело вздохнул и, после долгой паузы, заговорил тихо и серьёзно:

–Ты думаешь, магия – это заумные ритуалы да пыльные свитки? Нет, лапушка. Их магия, конечно, глаз радует да диковинками манит, а твоя – она мудрая, сердцем греет. Ты ведь дочь народа, у которого слово крепче стали, сказки древнее драконьих зубов, а упрямство такое, что никакое колдовство не сломит.

– По-твоему, наши присказки сильнее их чар? – усомнилась я.

–Да. Твоя сила – это солнце, которое забыло, что оно – солнце. Ты – хозяйка Слова. Вспоминаешь про «тридевятое царство» – и добро пожаловать в него. Пожаловалась на печаль – вот тебе Пятачок для веселья. Ты и представить себе не можешь, какая мощь дремлет в тебе, пока не осознаешь: твои слова – не просто звук, они – сама суть бытия, закон, не подлежащий отмене. Их руны блекнут, артефакты меркнут. А твоя сила – растёт! Потому что живёт она не в книгах пыльных, за семью печатями, а в бабушкиных сказках да дедовых прибаутках, что ты в детстве слышала да мимо ушей пропускала. А ведь они ими лечили, от хвори избавляли, от беды оберегали. Поговорки – не просто слова, касатушка моя. Они – ключики от всех дверей, что пока ещё скрыты от глаз твоих. Ты – русская душа в этом диковинном мире. А это, голубушка, не только самое крепкое заклятье, но и самый мощный оберег!

Мои губы задрожали. Горячие слезы, неожиданные и жгучие, потекли по щекам, оставляя блестящие дорожки в густой песцовой шерсти. Я хотела что-то сказать, но в горле встал ком – плотный, тёплый, как бабушкины руки, обнимавшие меня в далёком детстве.

– Но если это правда… Почему я не замечала раньше? Почему мама, бабушка, дед… Они тоже… – прошептала я наконец, и мой голос звучал незнакомо – будто из самой глубины, где спали мои забытые корни.

– Тоже… Но сила просыпается только в нужном месте, в нужное время, детка.

В груди расцвело что-то нежное и мощное, как первый весенний росток, пробивающийся сквозь промёрзшую землю. Вспомнилась бабушка, читающая сказки у тёплой печи; ворчание деда, вытирающего пот после работы: «Терпенье и труд…» – и его ласковый прищур. Теперь-то я понимала: он учил и умалчивал, потому что знал – я сама закончу. И перетру. Всплыли в памяти мамины руки, завязывающие платок «на счастье» перед контрольной в школе, папина привычка надевать наизнанку майку на важные встречи… Мелочи. Обычные, земные, родные.

И теперь – вот оно. Оказывается, все это время я носила в себе не просто память. Настоящую магию.

Мои пальцы (лапы? руки? уже неважно) непроизвольно сжимались в кулаки, словно пытаясь ухватить невидимые нити, связывающие меня с чем-то огромным и древним.

– Так вот почему… – наконец выдавила я. – …у меня всегда получалось «случайно» находить потерянное, когда я бормотала: «Домовой, домовой, поиграл и отдай!»? Или страхи исчезали, стоило мне крепко выругаться?

Улыбка домового буквально слышалась в тишине:

– Ну, конечно, глупышка. Ты же русская. У нас даже ругань – волшебная. Но это ею пользоваться уметь надобно: она и лечит, и калечит, не всякий с такой силой управится. Она уж больно мощная.

Я подняла лапу и увидела – шерсть на ней светится едва уловимым золотистым сиянием. Словно сотни невидимых нитей тянулись от меня к каждому предмету в комнате, к самому воздуху…

И я рассмеялась – искренне, по-детски, сквозь слезы. Смеялась над собой, над этой нелепостью, над тем, что самая мощная сила в моей жизни оказалась спрятана в простых словах, которые я слышала с пелёнок.

И где-то в глубине души, тихо и нерушимо, что-то зацвело.

Вдруг сундучок Кузи распахнулся, и на свет появилась старая книга с резным орнаментом.

На обложке криво выведено: «Русские пословицы. Без надобности не применять».

– Думаешь, ты первая? – хмыкнул он. – Читай, внучка. Только учти: некоторые страницы… кусаются.

Глава 7

– Хочу тебя видеть, Кузь! – тихо, но эмоционально попросила я. – Ну там... «На ловца и домовой бежит»!

– Да ты хоть пословицу правильно скажи, – буркнул домовой, но его туманный контур уже проступал в воздухе.

– На ловца и… – запутались мысли за секунду, но я вспомнила продолжение и счастливо выпалила: – Зверь бежит!

Воздух дрогнул. Из-за сундука, кряхтя, вышел мой самый настоящий… родовой Кузя.

Кряжистый, но подтянутый, словно молодой дубок, он стоял, уперев руки в бока, и в каждом его движении чувствовалась неспешная, вековая мудрость. Улыбчивое лицо – словно печёное яблоко, испещрённое паутинкой морщин, с широким, добродушным носом-картошкой. Из-под густых, мохнатых бровей поблёскивали глазки-угольки – живые, с лукавинкой, будто два тлеющих жара в глубине русской печи.

Борода его была истинным произведением искусства – окладистая, серебристая, как лунный свет. Казалось, каждый волосок хранил в себе отголоски былого.

Облачён он был в кафтан с широкими рукавами из домотканого алого сукна, окованный по краям обережными узорами. Штаны заправлены в сапоги из мягчайшей кожи, натёртой до зеркального блеска. На голове красовалась шапка-грешневик, лихо сдвинутая набок, обнажая левое ухо. Бабушка рассказывала, что так домовые показывают, что изба обжита и любима. За поясом торчала резная деревянная ложка, словно намёк на воспитательные меры, а за спиной гордо топорщился пучок душистой защитной соломы.

Домовой шагнул вперёд, и меня окатило волной ароматов: тёплый хлеб, сушёные яблоки и что-то до боли родное, щемящее сердце – будто само детство повеяло в лицо. Его пальцы – аккуратные, с заботливо подстриженными коготками – нервно перебирали пояс, вышитый алыми петухами, оберегающими от нечистой силы.

Но главное – его глаза.

В них отражалась вся многовековая мудрость рода. Правый – янтарный, с сетью весёлых лучиков-морщинок – в нём жили все бабушкины сказки, все предания старины глубокой. Левый – чуть темнее, с серьёзной искоркой – хранил в себе строгость дедовских наказов, незыблемые правила жизни.

Когда он ухмыльнулся, вокруг стало светлее – будто кто-то подбросил хвороста в печь. А потом он чихнул, и с его шапки посыпалась светящаяся пыльца – крошечные, светящиеся крупинки, которые тут же сложились в нехитрую, но такую родную пословицу: «В гостях хорошо, а дома лучше».

Это был не просто дух дома.

Это было – само русское гостеприимство, воплощённое в образе мудрого, добродушного старичка.

– Ну вот и свиделись, Анфиса, – раздался его голос, в котором смешались и ворчливость заслонки, и тёплая, медовая мягкость.

– Здравствуй, Кузя! – Мои губы сами растянулись в улыбке. – Какой ты…

– Какой же? – прищурился домовой, и в его глазах заплясали озорные искорки.

– Красивый! И почтенный! – восхитилась я. – С сегодняшнего дня только Кузьма Кузьмич!

Домовой засмеялся, но кивнул. Было видно, что мои слова пришлись ему по душе.

– Ладно уж, коль такому почёту быть, – покряхтел он. – Но запомни, при посторонних имя моё не поминай, что бы ни случилось. Я и так тенью за тобой хожу. Да ты и сама сердцем почуешь. А теперь, хозяюшка, ступай в город, вдохни его воздух, понюхай новую жизнь. Я пока тут… поколдую, придумаю, чем тебя на ужин побаловать, чтоб голодной не осталась, – ворчливо напутствовал меня домовой. – Что выбираешь, ненаглядная: поросятину, томлёную под старым тряпьём, или рыбу, настоянную на запахе древней пыли?

Я оторопела от такого «меню».

– На твоё усмотрение. Ты лучше научи обращаться. Если меня в мохнатом обличье словят, выбор не велик будет: либо чучелом чью-нибудь жилплощадь украшать стану, либо на центральной площади экспонатом трогательного зоопарка подрабатывать.

– В чужой шкуре неудобно, зато быстро бегается, – подмигнул Кузьма. – Думал, сама смекнёшь, да вижу – пока туговато. Ладно, по возвращении научу. А пока твоя шубка тебе только на руку. Через заднюю калитку выйдешь, да сторонкой иди, чтоб без лишних глаз. Мало ли какие тут обычаи да люди.

– Может, не надо, а… – жалобно протянула я, пытаясь зацепиться за соломинку надежды. – Может, до утра повременим? Утро, оно ведь вечера мудренее. Должно быть… Чего-то мне боязно, Кузь. Место-то новое.

– Волка бояться – от белки бежать, – отрезал домовой, пресекая мои колебания. – Новое… Вот и знакомься! Ежели что не так, чем на ум взбредёт, тем недругов и бей.

Я сердито зыркнула на Кузьму, но перечить не стала. Вспомнила бабушкину поговорку: «Где страх, там и крах», набрала в грудь побольше воздуха и решительно двинулась к двери.

– Но если меня поймают, – мстительно пригрозила я, – будешь следующие сто лет разговаривать сам с собой.

– Добро, – кивнул Кузя и тут же язвительно добавил: – Только помни: если увидишь мясника – ноги в зубы и беги без оглядки.

– Почему?

– Ну... на всякий случай.

Вот же… не домовой, а родовой! Просто копия деда: вроде и заботится, а слова подбирает такие, что хоть святых выноси. Сразу видно – семейный дух-хранитель.

Демонстративно клацнув зубами, я гордо задрала хвост и под ехидное хихиканье вышла из дома.

Увиденное меня поразило. Двор был завален мусором и всяким хламом, трава стояла некошеной стеной, а деревья словно забыли, что такое уход и забота. Ну, БДСМщики, минус вам в карму! Правильное вы там себе название подобрали. Подходящее.

Через такие препоны к мечте! В мозгу сразу зачастили планы наведения порядка, но пришлось резко тряхнуть головой и направиться на «задание» без лишних мыслей.

Я отыскала небольшую калитку и осторожно выскользнула за стены своего нового дома.

Лунгрот встретил меня терпким коктейлем запахов – дымом из кривых труб, перегоревшим маслом харчевни «У Сдохшего Волка» и кисловатым духом мокрой соломы, валявшейся под ногами. Узкая улица сжималась, как горло жадины, между двумя рядами домов, которые, казалось, вот-вот рухнут, но почему-то всё ещё стояли – может, от упрямства, а может, просто некуда было падать.

Под ногами хлюпало месиво из грязи, навоза и чьих-то растоптанных надежд. Не мостовая – памятник человеческому безразличию.

При всём этом в воздухе висело упрямое, злое жизнелюбие.

Мужики в рваных кафтанах, но с орденами на груди, ковыляли в кабак, над дверью которого болталась вывеска с невнятным изображением – то ли волка, то ли его первого хозяина. Женщины, перекрикиваясь через улицу, обсуждали цены на соль и достоинства соседских мужей с одинаковым азартом. Дети носились стайками, играя в «контрабандистов и стражников» – видимо, единственное развлечение в этом унылом месте.

И мой новый старый дом торчал на краю этого кошмара, как пьяный часовой.

Ну, здравствуй, Лунгрот.

Город, где магия практически исчезла.

Город, который живёт назло всем.

Город, который теперь стал моим.

Глава 8

Тряхнув белой мохнатой головой, я осторожно двинулась вдоль улицы. Идти в зверином облике мне пришлось впервые, поэтому старалась быть незаметной. Вдруг придётся бежать, а я ещё ходить-то нормально на четырёх лапах не научилась.

И тут меня осенила гениальная идея – пробираться сквозь кусты вдоль заборов. Поначалу она казалась блестящей, но минут через десять до меня дошло, что мех – не панацея от колючих веток, а лапы, лишённые обуви, так же остро чувствуют каждый камешек, как и человеческие ноги. В общем, копилка впечатлений пополнялась, палитра эмоций расцветала, а поток брани и ругательств застыл на самом краешке языка, словно атлет по последней команде: «На старт! Внимание…».

В довершение к исцарапанным лапам и исколотым бокам, в нос ударили незнакомые, резкие запахи. Чего там только не было! Ароматы пищи, других зверей (откуда я это знаю, даже думать страшно), и… о, этот божественный запах деревенского навоза, который по проведённому в деревне детству я узнаю из тысячи. В общем, свербящий букет в носу поражал своим богатством.

Я заглядывала в щели заборов, убеждаясь, что в городке живёт простой люд, до которого его Императору дела нет. Как, собственно, и его люду до него.

«Эта гармония соблюдается во всех мирах и во все времена», – мысленно усмехнулась я..

В какой-то момент кажущиеся нескончаемыми заборы, наконец, закончились, и я, обо что-то неудачно споткнувшись, вывалилась на широкую дорогу.

– Смотрите, белая лиса! – раздался детский визг, заставивший меня вздрогнуть и едва не кувырком полететь на землю, запутавшись в собственных ногах.

Обернувшись, я увидела застывшие, словно в немом кино, лица, распахнутые от изумления. Впрочем, оцепенение длилось недолго.

– Это она! Та самая! Хватайте её! – пророкотал грузный мужчина вдали, пытаясь побежать в мою сторону.

Люди тут же побросали свои пожитки и ринулись ко мне, как стая голодных волков на добычу.

Твою ж атаманскую дивизию!

Взвизгнув, я сорвалась с места, как пробка из бутылки шампанского, и понеслась в сторону спасительного леса, окружавшего мой дом.

Топот за спиной нарастал, словно барабанная дробь, отсчитывающая секунды моей свободы. Адреналин хлестал в кровь, творя чудеса: ноги не заплетались, дышалось ровно, в голове набатом звучала единственная мысль: «Бежать!». Вот что стресс животворящий делает! И только сердце от страха колотилось, как пойманная в клетку птица.

– Наконец-то! Она явилась! Теперь заживём! Главное – изловить! – неслись в спину ликующие вопли.

Что за нескончаемый коллапс?! Зачем я им нужна? Почему «наконец-то»? Может, я в чужую шкуру влезла? С Тимия станется! Почему он тогда не сказал, что «заказанная» мной шуба с чьего-то барского плеча?

Я изо всех сил неслась к лесу, будто за мной гнался не просто местный народ, а сама Судьба с косой и вечным ипотечным договором. Лапы цеплялись за корни, а в голове билась единственная мысль: «Главное, в лесу не заблудись. С голоду помрёшь. Охотница из тебя такая же, как из табуретки самолёт!»

Крики преследователей при этом отдалялись, но не стихали. Только множились и ширились.

Меж тем набирающий обороты страх встал в горле колючим комом, смешиваясь с учащённым от бега дыханием. «Чего им от меня надо? Может, я им должна какие-нибудь алименты?»

Мысли метались быстрее лап: «Почему именно я? Почему не синий дикобраз? Или говорящий хомяк?» Если меня поймают – сошлюсь на бешенство. Буду пускать слюну и кусаться. Вот же Кузя со своими гениальными советами! «Не выделяйся!» Да я тут как новогодняя ёлка посреди Сахары!

Нырнув в ближайшие заросли, я попыталась запутать следы, как матёрый заяц. Наверняка со стороны мои поскакушки выглядели, как результат удара током в область поясницы, но меня сей факт интересовал на данный момент меньше всего.

Лес же встретил меня не умиротворяющей тишиной, а тревожным гулом, словно сам решал, выдать беглянку или укрыть. Ветки хлестали по бокам, липкая паутина щекотала морду, а хруст сухих веток под лапами звучал, как погребальный марш. Меня передёрнуло от зловещих ассоциаций.

И вдруг...внезапная тишина.

Преследователи словно испарились. И страх уступил место гнетущему одиночеству – такому густому, что им можно было захлебнуться. Я прижалась к шершавой коре старого дуба, пытаясь унять дрожь в лапах.

«Вот бы сейчас чаю с облепихой… Или глинтвейна. Хотя бы намордник, чтобы ненароком не ляпнуть чего по существу!», – промелькнула неожиданная мысль.

Всё-таки привитая бабушкой и дедушкой привычка никогда не терять присутствия духа – вещь бесценная.

Что бы такое сказать громко, чтобы меня в особняк к Кузеньке вернуло? Но цензурных мыслей в голову не приходило. Только одна: зря я на географии вместо карт виселицы на полях тетради рисовала. С моей топографической недоразвитостью шансов выйти к дому теперь не так много.

М-да. Пророческими оказались рисунки…

Осознав, что в ближайшее время возвращение к новому жилищу мне не светит, я грустно свернулась калачиком под дубом, положив мордочку на исколотые лапы, и накрылась пушистым хвостом. Но утонуть в саможалении не успела – тишину разорвал ласковый детский голос:

– Ты чего, лисонька, дрожишь? – Я подскочила, едва не подвернув лапу. Передо мной стоял худенький светловолосый мальчишка, перемазанный какой-то липкой грязью, и бесстрашно смотрел на меня разноцветными глазами. – Ты из города убежала?

Вместо ответа из рта вырвалось только грустное шипение.

– Понимаю. Сам такой. Но ты не расстраивайся. Если хочешь, мы здесь можем вместе жить. У меня свой маленький шалашик есть. Ты будешь охотиться, а я готовить. Проживём. Вдвоём-то всяко веселее.

Я изумлённо вытаращилась на смотрящего на меня с затаённой надеждой мальчугана. Он что, живёт здесь один? Да ему на вид восемь-девять! Как он выживает в лесу в одиночку? Почему? Где его родители?

Первое побуждение заговорить с ним я подавила, боясь спугнуть. Вместо этого осторожно боднула его в грудь головой, словно прося ласки.

– Так тебя пожалеть? – счастливо воскликнул ребёнок, запуская пальчики в мою густую, уже не такую белоснежную шерсть. – Бедная лисичка! Какая ты красивая! Замечательная! Ты на них не обижайся. Они не злые, просто дураки. А ты вон какая чудная. И глаза умные.

Мальчик нежился в моей шубке, приговаривая ласковые слова, а я молчала, сдерживая в груди ругань в адрес тех, по чьей вине этот добрый малыш оказался в лесу один-одинёшенек. И восхищалась силой его духа. Оказавшись в такой ситуации, он искал во мне… друга и поддержку. В его детских глазах светилась непередаваемая чистота и искренность. Несмотря на все трудности, он сохранил свет своей души. Я чуяла это каждой клеточкой своего существа.

Что-то внутри буквально кричало, что этот ребёнок очень важен, что его нужно спасти. На свою интуицию я никогда не жаловалась, поэтому мгновенно приняла решение забрать мальчика с собой. Правда, перед этим надо найти его родителей и объяснить им всю неправильность подобного поступка. И если он оказался в лесу по их вине, сразу забрать с собой.

И никто мне не помешает!

Переполненная эмоциями, я лизнула мальчика в нос и потёрлась о его щёку.

– Лиска! – звонко рассмеялся он, вытирая личико ладошкой и прижимаясь ко мне в ответ. – Спасибо! Если ты всё-таки решишь уйти, я не обижусь, правда, я уже привык тут один. Но помни, что есть тот, кто тебя всегда будет здесь ждать и любить. Просто так.

От этих слов сердце болезненно сжалось, в глазах потемнело, и через мгновение я очнулась от шокированного возгласа:

– Ой! Так ты человек!? Или это фокус?

– Я – человек-песец! Это пострашнее любого фокуса, – пробурчала в ответ, осматриваясь.

Глава 9

Осознание возвращения человеческого облика таким неожиданным способом меня удивило, но не напугало. Детское тепло – какая-то особенная магия!

С довольной улыбкой я обратилась к ребёнку:

– Как тебя зовут, дитя?

– Эйгориан, госпожа, – прозвучал в ответ чистый, как горный ручей, голосок, а глаза мальчишки одарили меня сияющим, невинным взглядом.

– Очень приятно, а я Ан… Альфисса. Давай дружить! – выпалила я, протягивая ладонь.

На лице мальчика застыло неподдельное изумление, словно я предложила ему поймать луну.

– Дружить? – он судорожно сжал кулачки, глаза распахнулись от восторга и неверия. – Но вы же Белая Лиса!

– И что? – рассмеялась я, чувствуя, как тепло разливается по сердцу. – Разве лисам нельзя иметь друзей?

– Я… Вы… Вас… нельзя касаться! Вы – Легенда! Вы… – Эйгориана захлестнула буря детского обожания.

– Стоп, стоп, притормози, юный оратор! Давай начнём наше знакомство с чистого листа, – прервала я его восторженный поток. – Меня зовут Альфисса, можно просто Фиса. Я сегодня прибыла в Лунгрот, решила прогуляться, а местные жители почему-то решили, что я – дичь, на которую объявлена охота. Теперь мне очень хочется узнать: откуда столько чести и почему меня нельзя трогать?

Мальчик тяжело вздохнул и приоткрыл завесу тайны:

– Когда-то наш город был богатым, но живший здесь старый маг предсказал, что праздности быть недолго. Лунгрот обеднеет и люди потеряют всякую надежду жить хорошо, как прежде. Но он наказал им верить. В белую, как снег, Лису, которая придёт из ниоткуда и вернёт нам веру, а земле – магию. Жители посмеялись… а наутро маг исчез, оставив на воротах своего дома лишь маленький белый рисунок. С тех пор Лунгрот сильно обеднел, а мы уже ни во что, кроме Лисы, и не верим. Как маг и предсказывал. Говорят, если её накормить – в доме еда появится. А если поймать – потеряешь всё.

– И вы верите, что Белая Лиса вас спасёт? – без тени осуждения спросила я.

– Нет… Но очень хотим верить, – тихо ответил он, опустив взгляд.

Только вселенской легендарности мне для полного комплекта развлечений и не хватало! Теперь хоть понятно, почему за мной гналась эта обезумевшая толпа. Перед глазами вновь возникла картина недавней погони, и я не смогла сдержать усмешку.

– Кажется, они забыли последнюю часть пророчества.

– Нет, – покачал головой мальчик с печальной улыбкой. – Им просто больше нечего терять. Увидев вас, они вновь захотели стать счастливыми.

Я же мысленно фыркнула. Люди везде одинаковы. Ждут волшебника на голубом вертолёте, который привезёт им пятьсот эскимо… Интересно, как они себе представляют исполнение мной их желаний? Будут загадывать и тереть мне нос, как медному Бегемоту в моём многострадальном городе из прошлой жизни?

– Госпожа Альфисса, вы улыбаетесь! Вам понравилась легенда о вас? – с детской наивностью спросил мальчуган, с надеждой глядя мне в глаза.

Пришлось кивнуть, украдкой изучая юного собеседника. Загадочный ребёнок. Умный не по годам, воспитанный и… очень, я бы даже сказала, слишком добрый. Он вызывал массу вопросов, главный из которых: как он оказался в лесу один?

– Эйгориан, а откуда ты так хорошо знаешь легенду? – начала я свой допрос издалека, стараясь говорить как можно мягче.

Мальчик пожал плечами.

– Её все здесь знают. Детям на ночь как сказку рассказывают.

– А тебе кто рассказывал? Мама? – вкрадчиво спросила я, затаив дыхание.

– Няня Нелла, – тихо и грустно прозвучал ответ.

Плечи мальчика поникли, взгляд устремился в землю, пальчики нервно теребили подол рубашки. Он сдерживал слезы, и его боль молниеносно передалась мне, накрывая волной сочувствия.

Я придвинулась ближе и осторожно обняла его, поглаживая по голове. Эйгориан молчал, но напряжение в его теле говорило громче слов.

– А почему не мама? – понимая, что причиняю боль, я всё же задала этот вопрос. Мне нужно было знать правду, чтобы понять, что делать дальше.

– Она умерла, когда я был совсем маленьким, – прошептал мальчик. – Меня Нелла воспитывала. А потом папа привёл новую жену, и… – его голос дрогнул, и он замолчал. Я не торопила, продолжая ласково гладить его по голове. Наконец, Эйгориан собрался с духом и продолжил: – У них родился свой сын. Я старался помогать, делал всё, что мог, но… Илия говорила, что я только всё порчу. А потом папу вызвали в столицу, а я сильно заболел. Когда выздоровел, мои глаза… они стали разного цвета, – мальчик нервно сглотнул и глухо закончил: – Илия сказала, что это уродство, и я навлеку им позор на семью. Поэтому если люблю отца, должен исчезнуть навсегда, чтобы не испортить ему жизнь.

Невозможно описать, что творилось в моей душе в этот момент. Как можно было так поступить с ребёнком? Я представила, что эта... особа женского пола стоит передо мной, и мне страстно захотелось устроить ей такое, чтобы она навсегда запомнила – детей не выгоняют! Сердце сжималось от одной только мысли об этом. Ну ничего, фантазия у меня будь здоров! Немного остыну и обязательно что-нибудь придумаю. Жди, Илия, в гости.

– И давно ты здесь? – стараясь говорить спокойно, спросила я.

Мальчуган вздохнул и признался:

– Двадцать два дня. Я зарубки на веточке делаю.

– И что же ты всё это время ел? – ахнула я.

– Нелла присылает ко мне внука через день. Она меня любит. Её муж сделал мне шалашик, иногда приходит и помогает во всём, Залхар со мной ночует, – мальчик улыбнулся, радуясь тому, что хоть кто-то о нём заботится.

– А почему они тебя к себе не забрали? – возмутилась я.

– Что вы! Как можно?! – воскликнул он. – Если Илия узнает, что Нелла мне помогает, её уволит! А в нашем городе и так нет работы. Я не могу отплатить няне такой чёрной неблагодарностью! Илия же её…

И тут меня осенила страшная догадка.

– А кто твой отец?

– Главный казначей Лунгрота, – вздохнул мальчик и, уставившись мне на макушку, по-детски восторженно воскликнул: – Ой, госпожа Альфисса, какие у вас ушки на голове красивые, белые.

Глава 10

Я схватилась за голову и ахнула. Из неё и впрямь торчали мохнатые уши!

Как их обратно затолкать? Не могу же я с ними по городу ходить?

– Егорка, можно я буду тебя так называть? – Мальчишка доверчиво кивнул, а я нервно ощупывала шерстяные холмики на макушке. – Нужно что-то с ними сделать! Никто не должен узнать во мне ту самую Лису!

– Почему? – изумился он таким тоном, будто я предложила отказаться от праздника. – Вас же все ждали!

– Пусть подождут ещё немного, – буркнула я и, вскочив, принялась критически себя осматривать – не вылезло ли откуда-нибудь что-то ещё мохнатое. – Судя по всеобщему ликованию, скоро начнётся охота на песцов. А мне, знаешь ли, не улыбается перспектива стать чучелом на городской площади.

– Нет, они не станут… – заикнулся было Егорка, но я его перебила:

– Ты говорил, что моё появление очень важно, так? – Я присела перед ним на корточки. – Значит, подождут. А мне это пока ни к чему. Мне нужно время, чтобы осмотреться, оценить ситуацию, как говорится.

«Принять ванну, выпить чашечку кофЭ», – услужливо подсказала память.

Я провела рукой по воздуху, рисуя невидимый план:

– Вот что: идём ко мне. Дом, правда, слегка… легендарный. Поэтому ты сильно не пугайся.

– То есть старый? – безжалостно уточнил мальчишка.

– Раритетный, – гордо поправила я, стряхивая мусор с одежды. – Собирай свои пожитки. С сегодняшнего дня ты мой помощник и… – я выдержала паузу, глядя ему в глаза, – друг. И больше никаких ночёвок в лесу.

Егорка замер, словно громом поражённый. В его глазах бушевала настоящая буря: надежда отчаянно боролась со страхом очередного предательства. Ребёнок боялся поверить. Его худенькие пальцы побелели, судорожно сжимая край старой рубахи.

Я присела перед ним, поймала его взгляд.

– Условия простые: крыша, еда и… – коснулась своего плеча, – вот это. Надёжное. Навсегда.

– Значит, я теперь... буду принадлежать тебе? – прошептал он, вдруг перейдя на «ты».

– Солнышко, запомни раз и навсегда, ты не вещь, – я легонько коснулась пальцем кончика его носа. – Ты – человек, личность и мой первый… и самый важный союзник. Моя опора и надежда.

– Но так не бывает, – он закусил губу. – Такие, как я…

– Какие «такие»? – зарычала я.

– Никому не нужные.

Боль, прозвучавшая в его голосе, обожгла меня хуже раскалённого клейма. Вот встречу его мачеху и обязательно исполню её самое сокровенное желание на манер классического джина! Какая ссс…ветлая и искренняя женщина!

Я наклонилась к ребёнку и почти шёпотом спросила:

– Послушай, солнышко, знаешь, почему у меня сейчас только уши торчат?