Текст книги "Лепесток красной розы (СИ)"
Автор книги: Анна Миланз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
26 глава
― Привет, Ханна, ― запыхаясь, выговаривает каждую букву мужчина и смотрит на здание. ― Я думал, ты еще учишься.
– У меня практика, ― отрезала я, не желая вдаваться в подробности, которые явно не нужны ему. ― Я задал вопрос, что ты здесь делаешь? Разве мы не обусловились тем, что ты больше не появишься в нашей жизни? Я не хочу подводить свою маму и тем более расшатывать ей нервы.
– Понимаю, мое появление ни для кого радужно, но я хочу объясниться. Сначала мне хотелось поговорить с тобой.
Я сделала такое удивленное лицо, будто не ожидала всемирного благородства со стороны мужчины.
– Мне вот, например, с тобой не хочется разговаривать.
– Упрямая, как я, ― фыркнул Джозеф, осматривая мой внешний вид, и я заприметила беспокойство в его глазах. ― Ты замерзла?
– Что ты хотел?! ― раздраженно спросила, игнорируя его заботу по отношению ко мне. ― Если ты не объяснишься мне за одну минуту, то я свободно развернусь и уйду.
– Вечно вы, женщины, создаете условия.
– Время пошло!
– Хорошо, ― устало согласился он, хотя видно было по мимике лица, как ему не нравится, когда ставят его в неловкое положение. ― Но давай поговорим уединенно.
– Мне и здесь удобно…
На самом деле нет. Стоя уже минуту рядом с мужчиной, ветер еще сильнее поднялся, подгоняя пронизывающую погоду до дрожжи в костях. Настроение погоды сегодня не радует. Но я не желаю от него никакого попечения и тем более быть с ним один на один. Пока мы здесь среди многолюдности, это успокаивает и делает меня защищенной. Мало ли что он может устроить. Я его не знаю. И не хочу узнавать.
– Ханна, я же вижу, что ты начинаешь замерзать. Погода портится, лучше будет, если мы окажемся в каком-нибудь кафе и без препирательств поговорим. Я долго задерживать тебя не стану. Прошу тебя.
– Я не…
К нам подъезжает черный лакированный, видимо, недавно купленный Rolls Royce. Со стороны водительского места выходит молодой парень лет так тридцати, поджарый и очень смуглый, словно перебрал с кремом для автозагара, подбегает к стороне пассажирских мест, открывая перед нами дверцу авто. Брови произвольно сводятся на переносице. Смотрю на своего отца, показывающий всем своим видом, что отказ ― для него не свойственен.
Отмечаю мысленно галочкой: мой отец прирожденный лидер с тончайшим честолюбием.
Дергаю ногой, находясь на распутье выбора ― принять или же послать его к чертям, ― и, не найдя лучшего притязания, чтобы отказаться, соглашаюсь с ним поговорить где-то в другом месте. Мама меня убьет, сначала наорет, потом убьет, затем в лесу закопает.
Принимаю лестный жест со стороны парня, слабо и одновременно благодарно улыбаюсь ему и сажусь в чертову дорогую машину, где в нос сразу же врывается свежесть от кожи и дорогих обделок великолепия и стандарта репутации моего биологического отца. Меня сразу же начинает воротить от всей этой безвкусицы, за которую следует принимать, как роскошь. Я не привыкла жить по материальным ценностям и считаю, что таким образом они только физически выглядят рационально, духовно ― полная гниль.
В глубине салона примечаю холодильник, из которого сразу же, стоило сесть в машину и немного ослабить узел галстука, потянулся мужчина, отыскав там бурбон. В такие часы пить алкоголь ― понятен ценз только для богатых.
Краем глаза слежу за каждым движением его огромных рук, стараюсь выявить хоть какой-нибудь подвох в этой нарочито деловом расположении к будущему разговору. Не может вести себя человек спокойно, когда спустя столько лет встретил свою кровную дочь, о существовании которой он не подозревал. Я сама не на своем месте, горло сдавливает спазм волнения, руки то и дело за что-то цепляются, лишь бы принять факт того, что это все реальность. Что я ― его дочь.
Автомобиль трогается с места сразу же, как только водитель занимает свое место, и мы мчимся по улицам Нью-Йорка; моя безучастность в рассмотрении картин за окнами Роялса привлекает внимание Джозефа, но он ничего не говорит. И хорошо. Лучше ехать в тишине, чем подвергаться насилию что-то вроде «отцовского внимания».
Уже в ресторане «Алая Роза» нас проводят в самую дальнюю часть зала, где меньше всего имеется народу и лишних ушей. Администратор заведения удаляется, а на смену ей подходит молодая, возможно, только что заступившая на должность официантка, так как по ее вялым и нелепым движениям, пока она раздавала меню, выдает с головой.
Оглядев содержимое меню, ужасаюсь расценкам и наличию малознакомых мне блюд, и заказываю знакомую по изображению салат с соком. Мужчина напротив меня заказывает бивштекс с картошкой фри, кабачки, какой-то соус и виски. Не удерживаюсь и закатываю глаза. Боже правый, я забыла, как же легко можно бросаться деньгами.
Официантка оставляет нас одних.
– Я заметил, как ты закатила глаза. И принимаю это как знак твоего критического отношения к положению таких вещей.
– Какой ты догадливый, ― язвлю я, отвернувшись и не желая сталкиваться с его порицательностью. ― Меня мало волнует, что думает обо мне человек, который для меня является никем.
Мужчина поджимает губы, выстраивая их в одну линию.
Я специально давлю на больное. Мне не хочется знать никаких душераздирающих подробностей того, как ему пришлось справляться с событием, случившимся не так давно.
– Ханна, ― прямолинейно начинает он и складывает перед собой руки, согнув в локтях. ― Я понимаю твои чувства, понимаю, в каком свете ты меня выставляешь, но больше всего я хочу быть честен со своими близкими людьми. Пойми, у меня есть сыновья, и я делаю все возможное, чтобы они могли доверять, могли положиться на меня. Мне не нравится мысль о том, что нам с тобой, как отец и дочка, придется враждовать, ведь ты для меня многое значишь, как и твоя мама.
– Ха, ты думаешь, я стану в это верить? Я ни капельки не поведусь, ― наклоняюсь вперед и прямо сквозь плотно сжатые зубы цежу, ― моя мама тоже не станет бросаться тебе на шею после всего дерьма, которое случилось с ней. Ты бросил нас…
– Я не знал ничего о положении Марты! ― с громким оправданием гавкнул он и тут же откашлялся, заприметив, как голос его повысился. ― Я хотел…хотел для нее лучшего, чем вечное препирательство со стороны моих родителей. Они могли ее сломать! Понимаешь, Ханна, желая кому-то счастья, ты должен сам это счастье отпустить. Марта была моей любовью: подростковой и надолго отпечатавшаяся на моем сердце, что до сих пор не могу ее забыть.
– Ты послушался свою мать… ― стиснула челюсть, понимая, что с моих уст это звучит немного небрежно и неуважительно, ― бабушку…мою бабушку. Ты не объяснился перед мамой, оставил ее и не вспоминал до мгновения ока, когда выяснилось, что у тебя есть дочь…
Я прервалась. Молодая девушка подошла к нашему столику, с подноса сняла и расставила перед нами еду. Затем с натянутой улыбкой, но такими грустными глазами, пожелала приятного аппетита и удалилась.
Осмотрела содержимое своего заказа и скривилась. Аппетит как рукой сняло. Вся тревожная обстановка выбивает весь дух, ворошит побитые рубцы и кремирует, не давая возможности жить. Меня колышет от ужасных ощущений, вызванных присутствием отца.
– Я тебя не знаю. Все, о чем я узнала за эти дни ― это то, что ты жив и у тебя есть своя семья. Ты…
– Милая, ― прерывает он, как только замечает, как трудно дается дальше говорить, ― я не хочу давить ни на тебя, ни на твою маму. И поверь, меньше всего хочу делать вам больно. Я был молод, мне всего было двадцать лет; время буйных и порой идиотских мечтаний, желаний и подвигов. Я не руководствовался сердцем или же разумом, мною движела одна мысль, ― чтоб от меня все отвалили, ― усмехается Джозеф, тянет руку к моей и накрывает ее, а я в ответ ничего не говорю. Не отстраняюсь. Тепло его большой ладони по-особенному успокаивает, словно что-то воссоединилось спустя долгие годы.
Глубокие морщинки на уголках глаз выдают в такую секунду его возраст, радужка глаз наполняется синим отливом доброты, и мои былые сомнения отступают.
– Я просто хотел веселиться, получать от жизни все, что только возможно в молодости. Кайф ― единственный источник моего веселья, принимая от тусовок, наркотиков и алкоголя, да еще интрижки с разными девушками. Потом я встретил твою маму. И все изменилось. Я захотел стать кем-то другим, таким слюнявым придурком, романтиком и остервенелым ухажером, бегающий за ней по пятам. Наш роман был очень страстным, долгим и самым значимым за период того времени, когда родители просили меня поумнеть и найти достойную кандидатку на роль моей жены. Многие твердили нам, что мы подсели друг на друга, как на героин. Проводили каждые дни, не разлучаясь. А родителям это не нравилось. Я долго убеждал их в своей любви к Марте, они не верили, считали, мол, дурак, ничего не знает…
– Что тогда случилось?
Я и не заметила, как прислушалась к его рассказу и внимала себя, как будто проживаю их жизнь. Меня долгое время интересовала причина их разрыва, и вот…Джозеф откровенно, без лжи и фальши говорит мне об этом. В его голосе столько боли, ненависти к себе, привязанности и любви к маме, больше всего ― сообразительности. Ему противно вспоминать те годы.
– Они поставили условие ― либо обеспеченная жизнь с девушкой, имеющая достоянное положение в обществе, с которой возможен брак и наследники, либо она и больше ничего.
Хмыкнула. Таков поворот событий меня ни сколько не смущает. Я многое насмотрела в сериалах, многое услышала в рамках школы или университета, поэтому могла наугад нарисовать холст.
– И ты согласился на первое, ― отвечаю за него, выдергивая руку и облокачиваясь об спинку дивана. ― Как предсказуемо. Все ведутся на деньги, богатство; любовь становится объектом презрения. Тогда что ты хочешь от нас сейчас?
– Не делай из меня козла отпущения, ― хмурится мужчина. Ему не понравился резкая смена тона. ― Я не давлю на тебя и не прошу того, чтобы ты умоляла маму меня простить. Лучше нам начать искать контакт…
– Что ты имеешь в виду?
– Ничего противоестественного, поверь.
Джозеф делает паузу, уделяя внимание еде, к которой я так и не смогла притронуться. Гляжу на нее вновь, отодвигаю порцию, убеждаясь, что ничего не смогу запихнуть в себя, и выпиваю до половины сок.
– Для того чтобы установить нам контакт, ты можешь приехать ко мне на ужин в эту пятницу…
– Ни за что! ― чуть не подавившись от недовольства, пока пила напиток, изрекаю. ― Я не буду находиться в ТВОЕМ доме, есть из ТВОЕЙ посуды и знакомиться с ТВОЕЙ родней. Только через мой труп.
– Ты раньше времени не отказывайся, Ханна, ― предупреждает отец и воздухе крутит концом вилки. ― Предлагаю тебе сначала обдумать. К тому же твои братья очень хотят с тобой познакомиться.
Вздрагиваю. Братья? Для меня это слово схоже как с резьбой по дереву, вытачивая фигурки несуществующих людей.
– Что ж… ― Ничего умного в голову не приходит. ― Я подумаю, но не обещаю согласия.
– Главное ― ты подумаешь. Это уже есть хороший знак.
– Не думаю, ― бурчу себе под нос и осматриваю зал, лишь бы не сталкиваться взглядом с ним. Рядом с ним я сижу точно на бомбе, ибо могу то ли быть мирной, то ли быть как на иголках.
Отец в полной тишине доедает весь свой обед, просит счет и, стоило мне потянуться за своим кошельком, тут же меня останавливает:
– Я заплачу за нас. Не переживай.
– Мне не нужны твои деньги!
– Ханна, ― остерегающе отрезает, намекая на то, что для него мои выражения равно осколку на сердце и тому, что при лишних свидетелях не станет препираться со мной. Для него, видите ли, не гуманно.
Ничего не отвечаю и позволяю заплатить за меня.
На улице я снова начинаю с ним спорить, только уже по поводу того, как я буду добираться до дома. Неумолимо стучу зубами, оправдываясь, что и сама в состоянии вернуться домой и маловажно обстоятельство, ― добираться придется с долгими пересадками. Но мужчина оказывается напористым. Пф, кого-то это напоминает.
Обратно едем мы в таком же глубоком молчании. Отец поглядывает в планшет, который до этого был вставлен в специально отведенный отсек и проглядывает какие-то документы, я же мысленно нахожусь совсем далеко отсюда. Как буду объясняться с мамой. Как мне поступить, принять или отвергнуть приглашение. Как рассказать девочкам о Лондоне. Как я скучаю по Эрику и очень сильно хочу оказаться рядом с ним, вот только что-то останавливает. Даже слова Зары не удовлетворяют мою забродившую фантазию.
Не замечаю, насколько быстро мы доехали до моего района. Обрадовавшись, что больше не придется делить общество с моим отцом и его «интересными» молчаниями, воодушевляюсь преддверием, наконец, слинять отсюда. Машина останавливается и, не теряя ни секунды, открываю дверь.
– Увидимся, Ханна. Я жду твоего ответа, ― напоследок бросает он до тех пор, пока не закрыла за собой дверь.
– И он точно не будет положительным, ― бросаю через плечо, ступаю ногами на асфальт, погружаясь временно в холод, потом наклоняюсь: ― Пока, папа.
Захлопываю дверцу машины достаточно громко и следую к своему подъезду. Я впервые его назвала папой. О, мой бог. И знаете, на языке это обращение звучит очень объято, окутывая меня полноценностью некого чувства, которого пробую только сейчас на вкус. Мне становится понятно, чего не хватало все эти годы. Остается одна проблема: я могу это потерять, если сама допущу холодность по отношению к отцу, если мама не сможет его простить, если…это все настоящая постанова ради какого-то дурацкого отцовского долга.
27 глава
Я соглашаюсь на предложение девочек следующим днем пойти посмотреть тренировку наших футболистов. Наверное, я сильно хотела увидеть Эрика, если уже который день не могу его поймать взглядом или же узнать, что он действительно рядом со мной. Усевшись на трибуне вблизи очерченного поля в зале, девочки активно переговаривались по поводу парней, оттачивающие на площадке свои коварные маневры и искусно пластические движения в игре; то и дело бросали взгляды на своих ухажеров под определенными номерами. Я же старалась следить за каждым движением рук, тела и ног Росса, лицо которого было спрятано под каской.
Не составляло труда различать, как сильно он собран и сосредоточен на правильной циркуляции потока их команды. Тренер разделил ребят на две группы: одна ― сторона противников, другая ― сторона наших людей. Парень как раз был на стороне наших, уворачиваясь, изловчаясь или же четко перебирая ногами так, чтобы в последнюю секунду до столкновения сбить с ног противника. Дух захватывало, стоило ему из-за спины, через плечо кинуть мяч чуть ли не через весь огромный зал.
Кажется, что я вместе с ним переживала энергетику спорта, и некое двойное ощущение плавило грудную клетку. Гордость ― гордостью, но я хочу поцеловать его…
– Закончили! ― проорал тренер, свистнув в свисток, предупреждая ребят об окончании. Я вздрогнула. ― Даю пять минут отдохнуть, остыть и вернуться обратно.
Парни бросились к скамейке, на которых держат запасных, не попавших в команду, только сегодня там лежали их вещи. Я не спускала внимание с номера командира, сердце билось в унисон с каждым приближением к нам Эрика, дрожь неумолимо трепало чувствительные рецепторы. Я чересчур возбуждена этой тренировкой и будь проклято мое тело, выдавая всю сломанную выдержку.
Эрик снимает шлем, поправляет взмокшие волосы, падающие ему на глаза, кожа блестит от пота, глаза поддернуты огоньком и плотоядным предвкушением. Он безразлично оглядывает своих ребят, пока не поднимает взгляд и не сталкивается с моим. На пяти метрах от меня застывает на месте, с удивлением подмечая такое неожиданное появление девушки, которую явно избегал намеренно.
Тревожность мелькает на искаженном лице, но потом сменяется вытянутым из-под гребня отсутствующим видом. Становится как-то даже обидно и горько. Будто его не волнует, что я пришла посмотреть, как он тренируется, тем временем как лужа из слюней образовалась под моими ногами. У девчонок тоже самое, в частности у Ким. Для нее в новизну наблюдать за поджарыми спортсменами, где главным виновником вожделения является Аарен.
Парни берут по бутылкам с водой и жадно начинают высасывать. Кто-то даже умудряется снять майку, ослепляя нас своими мускулами с загаром а-ля мексиканец.
– Оу, так и глаз можно лишиться, ― вскрикивает Грейс, прикрываясь рукой от якобы яркого света, отразившегося с помощью пресса футболиста.
– Нравится? ― оскаливается тот. ― Хотя могу предложить посмотреть ниже пояса. Что думаешь, конфетка?
Фейн издает смешок. Этот парень смелый, раз решил подкатить к огненной девушке с острым язычком и нехилым оружием в виде парня.
– Чувак, остынь. Это моя девушка, если у тебя память отшибло, ― ржет Брюс, хлопнув игрока по команде по спине. Тот скривился от жесткого хлопка. Грейс победоносно ухмыляется. ― Так что иди нахер со своими желаниями, кабель. Найди другую. Например, подружки Лизи.
– Твою мать, они такие скучные, ― цокнув, жалуется парень. Проглядываю внимательнее выраженность его голубых глаз, подмечая про себя, что гармоническое сочетание темных волос и светлых глаз делает из него натурального плейбоя. ― Одна из них точно не умеет отсасывать.
Краем глаза улавливаю, как Эрик встал ближе к нам, открывая бутылку с водой и наблюдая за сценой без какого-либо желания слушать весь этот бред. Мне самой стало не по себе, стоило Брюсу напомнить о Бофорт, а тому бестолочи рассказывать о своих сексуальных прихотях.
– Эй, малышка, ― переключившись на меня, мексиканец облокачивается об перегородку и с хитрой улыбочкой смотрит на меня. ― Не хочешь сегодня составить мне компанию? Ты кажешься мне такой грустной, что хочу тебя развеселить или же…подарить незабываемую ночь. Что думаешь?
Росс вздрагивает, услышав нотки флирта. Сжимает губы в тонкую линию, взгляд наливается тяжестью, пробивающую дыру в парне.
– Слышь, Эванс, отвали от нее! ― рявкает любимый, подходя к темноволосому. Мышцы под тканью футболки наполняются горячей примесью безудержности и адреналина от подступающей неконтролируемой агрессии. Как-то быстро у нас обстановка поменялась.
– Эрик, я спрашивал ее, ― кивает головой на меня, ― Так что давай услышим мнение этой цыпочки.
– Я тебе не цыпочка, ― хмурюсь. Этот парень не умеет выражаться так, чтобы от этого не было противно другим. Словно то, что крутится у него на уме, читается на языке. Короче говоря, очень прямолинейный, напористый и…примитивный. ― И я могла бы сама ответить за себя, Эрик. Не маленькая девочка, которая умеет только глазки строить.
Парень хмыкает на мою колкость. Делает два больших шага, вставая напротив меня и, облокотившись об перегородку локтями, загадочно заглядывает в глаза. Сглатываю подкатывающий ком теплого электростата и облизываю пересохшие губы, что не укрывается от глубокого взгляда Эрика, от чего мраморные глаза становятся еще чернее.
– Я знаю, что ты умеешь лучше всего делать. ― Огонь вспыхивает на дне зрачков, разгораясь опасным предупреждением. Наклоняется ко мне еще ближе, расстояние между нами значительно сокращается, пока дыхание брюнета не щекочет кожу вокруг губ. ― И в конкретный момент времени оба хотим этого.
Я шумно выдыхаю. Это не укрывается от девочек, поглядывающие на нас лисиной осторожностью, чтобы не нарваться на мое резкое переменчивое настроение.
– Не знаю, чего хочешь ты, ― отзываюсь спустя несколько секунд, выговаривая с трудом слова, ― но я хочу увидеть поближе настоящий мужской член.
Вокруг нас все разрываются в смехе, ловя в нашей интимной близости нотки ехидства и великого безумия. Я не понимаю, что мной управляет, почему хочу как-то насолить Россу, просто обида действует на меня двойственной подачей. Скорее здесь содействует мозг, нежели разум, который в тени моей подлости готов меня сжечь на костре. Соглашусь, я сама уже жалею об этих словах. Но первобытная гордость гасит это чувство.
Эрик не отстраняется, не спешит сбежать после хлесткого удара, опирается об поверхность перегородки, смотрит в упор, поедает меня изнутри своим диким и необузданным взглядом. Он прищуривается на секунду, пытаясь выискать у меня какую-то двусмысленную оправданность. Ему плевать, что подумает после этого остальные, ему важен именно этот случай, отгородившись от реальности.
– Эй, девочки! Пошевеливайтесь! У нас осталось полчаса, затем можете хоть вечеринку закатывать, раз не можете отлипнуть от девушек! ― рявкнул на парней тренер, поочередно глядя на своих с примесью неодобрения.
Мальчики по стойке смирно выпрямлялись, развернулись, Аарен быстро поцеловал подругу в щеку, после этого пошел за всеми остальными. Брюс подмигнул Грейс и растворился в толпе, и только Эрика продолжал сохранять позу, не прерывая между нами зрительно контакта.
Я не хотела уступать ему, подводить себя, лишь бы вызывать в Эрике победную ухмылку и терпела до раздражения настойчивость. Затем неожиданно парень подтянулся, губами задел меня за щеку, от чего кровь начала циркулировать и жар бросил в лицо. Щетина колет участки нежной кожи, вызывая ответную реакцию организма, ― поддаваться вперед. Зажмуриваю глаза, когда губами еле уловимо касается моего уха через волосы.
– Если ты хочешь поиграть, ― дрожь пробегает по спине и уходит в эпицентр разгорающегося предвкушения, ― то дождись окончания тренировки. Тогда и узнаешь прелести настоящего мужского члена.
Он максимально близко ко мне. И я не могу отстраниться от него. Никак. Словно приклеена к нему.
Лизи не могла забеременеть от него, так как Эрик подходил к сексу с полным контролем над процессом…
Эрик бывает иногда козлом, но он любит тебя больше, чем кого-либо другого. Пожалуйста, не сомневайся в нем, выслушай его.
Слова Зары врываются в голову с болью.
Эрик отстраняется, натягивает на лицо беззаботное выражение, при этом на губах играет наглая ухмылка, ибо он знает, за какие звенья стоит давить, как умело изловчиться в нашем противостоянии. Руками до хруста костей впивается в бортик и отпрыгивает, напоследок бросив многозначительный взгляд. Разворачивается и устремляется за всеми в центр зала.
Девочки не теряя времени наваливаются на меня с потоком своих ощущений от открывшийся картины:
– Девочка, да вы друг в друга так втюрились, что оторвать не возможно. Почему же ты его игноришь, Ханна? Ты же сама чуть не отдалась перед всеми этому парню, а все равно строишь из себя великую нацистку, ― возмущается Грейс, закидывая мне на плечо руку.
– Потому что не все так просто, ― высказываю все, что есть в моих силах. Я будто ослабела за эти маленькие минуты, будто из меня высосали всю энергию, оставляя внутри меня последние бездыханные возможности что-то выдавить из себя.
– Ты уже который день ходишь хуже хмурой тучи. Не хочешь поделиться с нами своими переживаниями? ― взмолившись, просит Ким, пересаживаясь и садясь с другой стороны от меня. Девочки волнующе смотрят на меня, только вот из меня выкачали весь кислород, ведь мне предстоит рассказать то, что поставит под удар нашу сплоченность. ― Ханна, пожалуйста. Обещаю, мы никому ничего не скажем.
Вздыхаю, понимая, что отвертеться уже не смогу. Я хотела это сделать чуть позже, видимо, момент настал.
– Девочки, ― поднимаю глаза на каждую и, столкнувшись сначала с голубой бездной, затем с перламутровой ракушкой, слова застревают на языке. Открываю и закрываю рот.
– Ханна, ― успокаивающе гладит меня по руке Грейс.
– Я перевожусь в Лондонский колледж со следующего семестра.
Говорю очень монотонно и быстро и тут же зажмуриваюсь, боясь посмотреть на реакцию подруг. Боюсь увидеть в их глазах осуждение и непонимание. Прочитать то, как им не нравится мое решение и взамен ему приходит злость. Но ничего не происходит.
– Боже, Ханна, это же прекрасно! ― восклицает первая Ким, обнимая меня. ― Это же такой шанс попасть в страну, которая является одной из точки центра моды. Я так за тебя рада, подруга!
– Ахренеть, поздравляю! Ты заслужила это.
Приоткрываю глаза, недоуменно уставившись на них.
– И вы не станете меня за это ругать?
Они обе смеются, явно забавляясь открытым изумлением, считавшиеся на моем лице.
– Мы бы не стали тебя загонять в ловушку, убеждая в том, что должна остаться с нами и наплевать на этот колледж. Каждому из нас предстоит сталкиваться с новыми надеждами, и нужно уметь принимать и поддерживать человека, пусть горькое расставание останется отпечатком на нашем расстоянии друг от друга. ― Грейс поддается и за шею обнимает, заставляя носом уткнуться в изгиб ее тонкой шеи и вдохнуть сладкие духи.
– Грейс, права. Мы за тебя очень рады и гордимся. Не каждый способен взять себя в руки и следовать мечте…
– А что говорит на этот счет твоя мама?
– Она рада, ― неуютно пожимаю плечами, вспоминая, какая обстановка сейчас сосредоточена в «дружной» семье. ― Она хоть и пытается меня поддержать, но в связи с появлением отца…все как-то заострилось.
– Что?! ― восклицают одновременно подруги.
Обе хлопают глазами. Грейс наклоняется, словно за нами кто-то подслушивает и спрашивает:
– Почему ты нам об этом не сказала? ― возмущается рыжая, откидывает волосы назад и злобно посматривает на меня. ― Ханна, я думала, мы с тобой подруги…
– Простите, я правда собиралась вам сказать, только все пошло кувырком. Бофорт, экзамены, отец, начало практики, теперь еще наши недомолвки с Эриком. ― Роняю обессилено лицо в руки, громко застонав. ― Меня сделали чертовым метеоритом, готовым упасть на мирных жителей, никого не пощадив.
– Хорошо, успокойся. Объясни, что случилось…
Я им рассказываю все в подробностях, не упуская вставить в рассказ о приглашении, которым щедро разбросался мой отец день назад. И поэтому прошу помощи у девочек, так как одной принимать в этом участии равно неэквивалентности. Боже. Я разрываюсь между: послушать маму или зов, что со всех сторон давит на меня, заставляя сердце подчиняться ему; явиться туда и оказаться в глазах матери разочарованием. Столько лет я грезила мечтами о нашей целой семье, придумывала сказки, надеялась встретить в один из дней своего папу и вместе с ним поехать кататься на роликах или коньках, а сейчас…это стало ужасным пустословием.
– Почему ты не хочешь познакомиться со своим отцом и братьями поближе? Может, ты так найдешь разгадку в этой путанице, ― предполагает Ким, нежно погладив меня по спине.
В зале раздается громкий свисток, и я вжимаю голову в плечи от резкого взрыва в ушах. Я совсем забыла, что мы сидим на трибуне и должны смотреть на последние минуты тренировки футболистов, вот только все перевернулось куда-то в другую сторону.
– Самой бы знать, какая муха меня укусила послать его к чертям.
– Ханна, сходи на этот ужин, ― твердо просит Грейс. ― Все равно, что твоя мама станет ругаться, просто пора уже узнать, с какого этапа все пошло через одно место много лет назад. Возможно, твой папа и не отрицает того, как сильно он продолжает твою маму любить. Просто…что-то помешало ему сделать шаг к ней.
– Ты такая мудрая, аж тошнит, ― фыркаю я и театрально кривлюсь в лице, после чего получаю удар от Грейс локтем в руку.
– Не все же тебе нам байки рассказывать, ― приподняв подбородок, усмехается рыжая бестия. Джонсон хмыкает. ― Так что, ты пойдешь?
– Пойду. Аж мерзко становится, как представлю их богатый и сверкающий дом.
– Это зависть, ― попевает как бы невзначай Грейс.
– Иди ты.
Слегка ее толкаю, улыбаясь впервые за несколько дней умиротворенной улыбкой, и одновременно поднимаем головы, рассматривая парней, носящихся по залу со сверхскоростью. Скрипы от ботинок врываются в нашу уединившуюся идиллию и разрывают нити некоего тайного перешептывания теней. От былого разговора не остается и следа.
Я фокусирую внимание за перебегающим на другую сторону парня под номером 1, являющийся капитаном команды, который в следующий миг ловит ловко мяч, подпрыгнув, и делает пас другому, начиная снова лавировать меж других. Сглатываю, чуть не подавившись от слюней. Чем дольше начинаю смотреть на блестящую кожу и сканировать фигуру парня, тем сильнее разносится по венам смертельная доза возбуждения.
Следую по длинному и узкому проходу, проходящий под землей и выходящий с другого конца в другой корпус, все никак не могу отделаться от странных чувств: паника, страх, боязнь, уверенность, скептицизм. Боже, моя голова настоящий металл, раз выдерживает столько мысленных потоком и парадоксов.
Не сразу улавливаю чьи-то шаги позади себя, пока меня грубо не разворачивают лицом и не впечатывают в свое тело. Громко ахаю, когда что-то твердое упирается в мое бедро, чьи-то руки сжимают до грубых отметин талию, а мужской запах вперемешку с потом заставляют меня опьянеть моментально. Матерь божья, он успел еще снять футболку. Это же гибель для меня.
– Отпусти! ― тихо выдавливаю и медленно поднимаю глаза, успевая оценить загорелую и мускулистую грудь, выпирающие ключицы и мощную шею. Затем глазами касаюсь подбородка, пухлых губ, ровного носа и темного взгляда. ― Что ты делаешь?
– Мы не закончили, ― хрипло басит, и меня накрывает подкупающей бурей.
