Текст книги "Заверните мне луну"
Автор книги: Анна Мак–Партлин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Глава первая
Тонкая голубая линия
Март только начался. С самого утра лил дождь. Я посмотрела сквозь покрытое инеем стекло, представляя, во что превратится мое белое белье, дико развевающееся на сильнейшем ветру, сопровождающем ливень. Я перевела взгляд вниз и сразу заметила желтизну на ободке унитаза. «Мужчины, – подумала я. – Неужели им так сложно быть аккуратнее?» Например, моему парню удавалось идеально загнать в лузы все до единого бильярдные шары, припарковать машину на крошечном пятачке, однако в этом деле он демонстрировал точность подвыпившего школьника. Я присела на бортик ванны и тотчас через юбку почувствовала холод.
Три минуты.
Три минуты могут показаться вечностью. Интересно, тянулось бы время так же долго, если бы я выдергивала чеку из гранаты. Я уставилась в одну точку и начала отсчитывать секунды, но это занятие быстро надоело мне. Я рассеянно вертела в руках полоску теста на беременность и вдруг вспомнила, что только что использовала ее. Я положила полоску на край раковины, затем стряхнула с юбки невидимые пушинки – привычка, перешедшая ко мне от отца. Такие движения мы совершали, когда нервничали. К примеру, некоторые в подобных ситуациях заламывают себе руки; мы же с отцом приводили в порядок свою одежду.
Впервые я заметила, что эта черта присуща нам обоим, когда мой семнадцатилетний брат объявил, что, вместо того чтобы стать врачом, как мечтали наши родители, будет священником. Мама чуть не умерла, представив, что ее сын уйдет от нее к какому-то несуществующему Богу. Целый вечер она истошно кричала и, не выдержав напряжения, слегла на четыре дня. Отец, напротив, сидел тихо и отряхивал костюм. Он не произнес ни слова, хотя расстроен был чрезвычайно. Помню, что тогда эта история не произвела на меня особого впечатления. Я была подростком, помешанным на собственной персоне, поэтому не разделяла с родителями переживаний по поводу самопожертвования Ноэля. Однако надо признать, что мысль о появлении в нашей семье священника несколько смущала меня. В те времена мы с братом не были особенно близки. Он был обычным занудой: много читал, прекрасно разбирался в политике и отличался огромным усердием. Ноэль хорошо учился, без напоминаний выносил мусорное ведро и был ярым поклонником «доктора Икс» (доктор Икс многосерийная научно – фантастическая детская телепередача канала BBC1). Он не курил и, поскольку не достиг совершеннолетия, отказывал себе в алкоголе и не встречался с девушками. Какое-товремя я считала его голубым, но отбросила эту теорию, решив, что голубой непременно должен быть очень интересным человеком. Как бы то ни было, теперь мы выросли, и хотя я до сих пор не понимаю этой всепоглощающей верности Всевышнему, времена изменились; Черты, которые делали брата занудным подростком, означали лишь одно: из него выйдет настоящий человек. И теперь отец Ноэль мой лучший друг.
Две минуты.
Мне уже стукнуло двадцать шесть. У меня был бойфренд Джон, с которым мы вместе жили, и в которого я была влюблена еще с детства. Помню, мне нравилось наблюдать, как светловолосый, голубоглазый мальчуган – идеалист превращается в светловолосого, голубоглазого, самоуверенного мужчину. Мы не расставались вот уже двенадцать лет, и у меня не было сомнений, что он моя судьба. Мы счастливо сосуществовали еще со времен нашей учебы в колледже. Мы снимали квартиру совсем рядом с отелем «Стивенз Грин». Несмотря на то, что квартирка была маленькой и в ней порой пахло доброй старушкой, она обходилась нам совсем недорого, учитывая район, в котором она находилась. В то время у меня была хорошая работа.
Хотя я никогда не мечтала о карьере учителя, но позже все-таки поняла, что мне повезло: я избавилась от своих не совсем здоровых амбиций. Мне даже стало казаться, что преподавать не так уж и плохо. Иногда дети мне нравились, иногда нет, однако эта работа была стабильной. Чаще всего я возвращалась домой уже к половине пятого; а летом отдыхала все три месяца. Джон продолжал обучение в колледже – он собирался получить степень доктора психологии, – при этом он подрабатывал барменом. Порой он даже зарабатывал больше, чем я, и утверждал, что пьяные посетители научили его большему, чем в колледже. В общем, мы являлись довольно гармоничной парой. Наша жизнь была прекрасна, перспективы – заманчивыми, к тому же нам повезло с друзьями. Многие могли лишь мечтать о той уверенности, которую мы внушали друг другу.
Одна Минута.
Мама часто говорила, что нам с Джоном пора подумать и о брачных узах. Я просила ее не вмешиваться, на что она отвечала, что ей небезразлична судьба собственной дочери. Мы часто конфликтовали, когда разговор заходил о замужестве. Я считала, что двадцатишестилетней девушке рано выходить замуж. Это ощущение не покидало меня, несмотря на напоминания матери о том, что к двадцати четырем годам у нее уже было двое детишек. На что я резонно замечала, что времена были другие, и не ошибалась. Большинство маминых подруг к двадцати пяти годам уже обзаводились мужьями и детьми. Мое поколение было абсолютно иным. Эстрадные ансамбли против поколения МТV. Она выросла на Дике Роке (популярный ирландский музыкант, актер и телеведущий середины 60-х гг.), я же вращала бедрами под Мадонну. До встречи с отцом ее представления о веселой вечеринке ограничивались лишь попиранием стены на местной танцплощадке в надежде, что какой-нибудь молодой человек пригласит ее на вальс. Я же принадлежала к поколению диско. К тому же ни одна из моих подруг не была замужем.
Тридцать секунд.
Хорошо, это не совсем правда. Энн и Ричард впервые увидели друг друга в колледже. Она была абсолютно заурядным ребенком из семьи среднего класса из Суордса. Отцом Ричарда был один из богатейших землевладельцев в Килдэре. Они познакомились, будучи абитуриентами, когда стояли в очереди на запись в любительский театральный кружок. Они разговорились, а после вместе пошли выпить кофе. С того момента они были неразлучны. Энн и Ричард поженились спустя год после окончания колледжа. Но самое главное: они были единственной женатой парой. У Клоды, моей лучшей подруги с четырех лет, отношения с мужчинами длились не больше четырех месяцев. На момент окончания колледжа она представляла собой умную, упрямую, целеустремленную женщину, мечтающую только о карьере. Через три года ей удалось дослужиться до старшего ответственного сотрудника крупной рекламной компании. У нее получалось все, за что бы она ни бралась, за одним маленьким исключением – ее личной жизни. Эта ощутимая неудача резала ее без ножа.
Одно время Клода встречалась с Шоном, лучшим другом Джона, – смуглым задумчивым холодным красавцем. Кло называла его ожившим Давидом. Шон не только успел переспать с восьмьюдесятью процентами студенток из гуманитарного корпуса колледжа Троицы, но и умудрился затащить в постель нескольких преподавательниц. Но дольше всего он встречался с одной американкой по имени Мармеладка (это ее настоящее имя, ей-богу). Он познакомился с ней летом, когда мы все работали в Нью – Джерси. Это был типичный ходячий кошмар с кожей шоколадного цвета, карими глазами, пышной грудью и узкой талией. Ее длинные каштановые кудри почему – то напоминали Энн шевелюру гитариста из группы Queen Брайана Мэя. Шон называл ее «вкусняшкой»; для остальных же она была «Брайаном». Их отношения продлились целых шесть недель. Вскоре Шон бросил колледж, и после нескольких неудачных попыток ему улыбнулась удача – он устроился редактором в мужской журнал. Его острый ум, искреннее поклонение футболу и энциклопедические знания в области женского организма стали залогом его успеха. Он не пекся об отношениях, и создание семьи для него определенно не являлось задачей первоочередной важности.
Десять секунд.
Джон любил наш образ жизни. Вы когда-нибудь встречали такие самодовольные и ограниченные пары, которые начинаешь ненавидеть с первого взгляда? Он иногда выглядел именно таким. Казалось, ему было наплевать на то, что Шон прошелся по всему женскому составу колледжа. Хотя он признавал сексуальную связь лишь с одним-единственным партнером. Он был доволен, любим и счастлив, Джон вообще являлся редким видом. Точнее, мы были редким видом.
Впервые мы стали близки, когда нам было лет по шестнадцать. Мы сидели в палатке на склоне горы в графстве Уиклоу. Стояла теплая летняя ночь. На темно-синем небе, расстилающемся словно бархат, светила полная луна, круглая и яркая. Высокие пышные деревья были изнурены солнцем. Ни ветерка, ни единого движения – мир, казалось, замер. Сначала мы долго целовались, постепенно поцелуи перешли в жаркие объятия, ну а дальше все случилось само собой. После этого мы долго лежали в объятиях друг друга и смотрели на пятна, виднеющиеся на голубом нейлоне палатки, размышляя о том, ради чего возникла вся эта суета.
До этого Кло успела известить меня о следующем: совершенство рождается в тренировке. Нам удалось осуществить целых четыре подхода, прежде чем каждый из нас возвратился к родителям, гордый своими секретами.
Пять секунд.
Я не была готова. Я чувствовала себя неважно и молилась, чтобы причиной этого состояния оказался стресс, а не утренняя тошнота, которая бывает у беременных.
Вот черт. Что же я буду делать? Я не хочу становиться матерью. Не хочу быть женой. Я не хочу ощущать то, что чувствовала моя мать до моего рождения. Я хочу что-то делать, неважно что. Я хочу побывать в разных местах, не знаю, в каких именно. Я не готова.
Я не говорила Джону о двухнедельной задержке, равно как и не призналась, что купила тест на беременность. Хотя у меня не было привычки держать от него что-либо в секрете, однако я чувствовала, что поступаю верно.
Зачем его беспокоить?
На самом деле я не сомневалась в том, что он забеспокоится. Он улыбался, когда моя мама подтрунивала над нами по поводу брака и детей. В супермаркете он не спеша останавливался и улыбался хныкающему ребенку, в то время как я пробиралась сквозь толпу, испытывая раздражение ко всему, кроме нужных покупок, и желая поскорее уйти из магазина.
Две секунды.
Новость взволнует его, подсказывала мне интуиция. Но хуже того, мы оставим ребенка. Не будет нахмуренных бровей и удручающих решений. Будет волнение, будут планы, книги и детская одежда, У меня вдруг заболел живот.
Я не готова.
Трясущимися руками я повернула полоску.
«Пожалуйста, не становись голубой. Боже, пожалуйста, только не голубая линия!»
Мои глаза были закрыты, хотя я и не помню, что закрыла их. Я сделала глубокий вздох и поняла, что мне надо закурить, поэтому я положила полоску и помчалась в спальню за пачкой сигарет. Я вернулась и закурила. Глубоко вдохнула, заставляя себя испытать удовольствие от, возможно, последней сигареты на долгий период времени. Я намеревалась выкурить сигарету до конца и лишь потом раскрыть тайну своего будущего. Однако мой план был нарушен звуком поворачивающегося в замочной скважине ключа. Это Джон. Одной рукой я поспешно затушила сигарету, погрузив ее в холодную воду, а другой стала бешено размахивать в воздухе, пытаясь рассеять дым. Я услышала его шаги. Он направлялся вверх по лестнице к моему укрытию. У меня не было ни секунды.
– Эмма!
– Я здесь! – несколько резко отозвалась я.
Джон попытался открыть дверь. Я беспомощно смотрела на дергающуюся ручку, спрятав полоску в рукаве джемпера. Закрыто. Я облегченно вздохнула.
– Почему дверь заперта? – с подозрением спросил он.
– Я всегда запираюсь, – солгала я в надежде, что он сразу и не вспомнит, как бывало на самом деле. Но он вспомнил.
– Не запираешься, – возразил он, продолжая толкать дверную ручку.
– Джон, – сказала я серьезным тоном, – оставь меня, черт побери, на одну секунду. – Я услышала, как он направляется в спальню. Он бормотал что-то о моей стервозности в Критические дни. «Если бы».
Я снова присела и перевернула полоску. Я долго не отрывала от нее взгляда, потом прикрыла ее рукой и снова взглянула. Я до боли закусила губу, снова убрала пальцы, и моему взгляду, открылась восхитительная белая линия. Ни намека на голубой цвет. Я перебралась к окну, чтобы разглядеть пластинку при ярком свете. Ничего. Чисто. Голубой линии нет. Я снова ожила. Я не беременна. Я ничуточку не беременна. Я как раз опаздывала на вечеринку.
«Спасибо тебе, Господи!»
* * *
Когда в возрасте девяносто одного года умер дедушка Ричарда, весьма крупная доля поместья старика перешла к нему, и он стал невероятно богат. По этой причине было решено закатить пирушку. Энн с самого начала беспокоилась из-за этого мероприятия.
– Он был очень старым. Он умер, прожив прекрасную жизнь, полную любви. С какой стати празднование появления богатства означает неуважение? – задала я вопрос Энн.
– Мы так давно не устраивали никаких праздников, – последовал весомый аргумент от Джона. – Кроме того, мой дедушка обладал отличным чувством юмора. Такая идея пришлась бы ему по душе, – нараспев произнес Ричард, которому не терпелось насладиться их только что приобретенным состоянием. – Великолепная идея! Мы устроим праздник в честь его жизни и в честь наших хороших друзей, которые теперь при деньгах, настаивал Шон.
В конце концов Энн поддалась на уговоры, и вышло так, что день, когда я обнаружила, что не подарю этому миру новую жизнь, изменил мою жизнь навсегда.
* * *
Я так давно думала написать тебе. Я даже и не мечтала, что руки все-таки дойдут, но когда это все случилось, писать оказалось легко. Воспоминания так нелепы. Одни из них довольно смутные, другие абсолютно четкие, третьи слишком тягостны, и ты стараешься не думать о них, а некоторые настолько мучительны, что их не забыть никогда. О счастливых временах всегда вспоминаешь с теплотой, они составляют тебе компанию одиноким вечером. Наиболее четко ты помнишь моменты, когда переживал великие радости, и горести, и эмоции. Именно чувство невероятного ликования или страшного отчаяния позволяет мозгу фиксировать подробности, которые он, как правило, оставляет без внимания, как не зацикливается, например, на цвете чьей-то рубашки, жестах или погоде.
Ты можешь вспомнить изгиб улыбки на губах любимого человека или слезы в его глазах. Но о боли говорить слишком тяжело, а боль всегда сопутствует жизни. Она так же естественна, как рождение и смерть. Боль делает нас такими, какие мы есть, она учит и приручает, она может уничтожить и может спасти. Мы все о чем-то сожалеем – даже Фрэнк Синатра не был исключением. Некоторые страшные события – дело наших собственных рук. Но случается и так, что беду никто и ничто уже не предотвратит. Такое способно поразить любого.
Счастье это дар. Оно обволакивает нас своим теплом. Оно схоже с красотой. Его ни в коем случае нельзя воспринимать как должное. Я не должна была воспринимать его как должное. Так тонкая голубая линия тогда являлась символом счастья. Я не знала, что позже она олицетворит нечто, что мне уже не вернуть. Но тогда я об этом не догадывалась
Глава вторая
Попрыгунчики, сигареты и помада
Моя маленькая драма завершилась, и теперь я лежала в ванне, пытаясь смыть с себя среднюю школу Святого Финтана. Несмотря на удачу, я пребывала в плохом настроении и не горела желанием идти на вечеринку, инициатором которой частично оказалась сама. Дверь была не заперта, вошел Джон, и его ухмылка означала, что за мое недавнее поведение я прощена.
– Давай я потру тебе спинку.
Я приказала ему убираться из ванной.
– Тогда ты потри мне спинку.
Я послала его куда подальше.
– Эти маленькие ублюдки совсем довели тебя? – засмеялся он.
– Не называй моих учеников ублюдками! – упрекнула его я.
– Почему же? Ты сама их так называешь. Кроме того, когда они злят тебя, с последствиями приходиться жить мне, поэтому я считаю, что имею право так говорить.
Он был прав.
– Хорошо, я дам тебе поднять мне настроение, – ухмыльнулась я.
– Мило с твоей стороны, – сказал Джон, присаживаясь на колени и водя рукой по воде в ванне. Его глаза блестели. Я растаяла.
– Так и быть. Залезай, но только не прижимай меня к кранам, – предупредила я.
Он сбросил одежду почти в тот момент, когда я произносила слово «краны». Он сел в ванне позади меня. Мы лежали в теплой воде, а он гладил мой живот. Вода переливалась через край. Я спустила немного воды, откинулась назад и спросила Джона о прошедшем дне. В ответ он стал рассказывать о каком-то фантастическом психологическом тесте, который откопал в Интернете, и я тут же пожалела, что спросила.
– Я испытаю его на тебе, – грозил он.
Я повернулась к нему.
– Интересно, – откликнулась я.
– Вот посмеемся. Но тебе потребуется бумага.
– Ничего, что я сейчас в ванной? – обратила я его внимание на эту деталь, при этом стараясь устроиться поудобнее. Джон принялся мыть мне спину.
– Он сразу все покажет, – зловеще прозвучали его слова.
Я ответила, что у меня создалось впечатление, что после стольких лет общения со мной он знал обо мне все. Джон самодовольно улыбнулся:
– Всегда есть неизведанное, Эм. Порой мы не знаем самих себя, до вчерашнего дня, например, я и не догадывался, что способен в один присест съесть два бигмака, большую порцию картошки фри, шесть макнаггетсов и выпить шоколадный коктейль, после чего чувствовать себя отменно.
– Боже, – сказала я, это же отвратительно.
Он кивнул.
– Вот такой я, зайка, – отозвался он, взмахнув руками.
* * *
Позже Джон вошел в спальню, держа в руке листок бумаги и ручку. – Джон, я вообще – то одеваюсь.
Он положил ручку и листок на туалетный столик.
– Давай, всего лишь несколько тестов. Максимум десять минут. Я хочу испробовать их до вечеринки. Я не верила своим ушам.
– Ты ведь не планируешь еще и на вечеринке заниматься этим? – скептически спросила я.
– Эм, это смешные тесты, – неубедительно ответил Джон.
Мне пришлось взять ручку и листок, ведь я знала, что выбора у меня нет.
– Давай побыстрее. Мне еще нужно уложить волосы, – предупредила я.
Джон достал из портфеля инструкции и сказал:
– Так, придумай какой-нибудь цвет и запиши.
Задумавшись на секунду, я написала слово.
– Хорошо. Теперь назови три вещи, которые ассоциируются у тебя с этим цветом.
Я задумалась на несколько секунд и написала три слова.
– Успела?
Я кивнула.
– Какой цвет ты выбрала?
– Красный.
– Хорошо, а слова? – Он самодовольно ухмылялся.
Я зачитала:
– Попрыгунчик сигареты и помада.
– Что? – Спросил он, явно встревожившись, его ухмылка исчезла и теперь он как-то странно смотрел на меня. – Попрыгунчик, сигареты и помада, – повторила я.
– Я слышал тебя. Это бессмысленно – ты неправильно выполняешь тест.
Я думала, что ослышалась, и, честно говоря, эта глупая игра уже надоела мне.
– Какого черта ты мне говоришь, что я выполняю его неправильно? – перекричала я шум фена. – Это психологический тест, ты попросил меня придумать три слова, которые ассоциируются у меня с красным цветом, и я придумала их. Как они могут быть неверны?
Джон в замешательстве поднял руку ко лбу, и было видно, что он борется с желанием почесать голову. – С какой стати красный подразумевает попрыгунчиков, сигареты и помаду? – кричал он.
Я боролась с выбившейся прядью и отсутствием всякого желания смеяться, хотя должно было быть смешно, но поскольку я предполагала, что детская игра Джона вряд ли закончится смехом, я ответила ему лишь потому, что надеялась, что он оставит меня в покое.
– В детстве у меня был красный попрыгунчик. Я курю «Мальборо» в красной упаковке и мой любимый цвет помады красный. Все просто. – Я переключила фен на самый мощный режим.
– Ну, я не понимаю, – бормотал он, снова и снова перечитывая страницу.
Затем он прокричал что-то о трех словах и том, что они должны были описать мое видения себя. Он оказался явно сбитым с толку моим ответом, поэтому, намереваясь облегчить его муки, я выключила фен и на мгновение задумалась.
– Возможно, тест показывает, что в глубине души я заядлая курильщица и попрыгунчик в одном лице, которая любит красную помаду. Потрясающе. Ты прав. Я действительно кое-что узнала о себе. – Теперь я смеялась. Но он продолжал пребывать в растерянности.
– Когда мы проводили тест в аудитории, у нас все получилось. Выходит, ты умственно неполноценна, Эм. Клянусь, со всеми остальными тест сработал. – Джон скомкал страницу и швырнул ее в корзину. Когда он выходил из комнаты, до меня донеслось ворчание:
– Чертовы попрыгунчики!
* * *
К моменту нашего с Джоном появления на вечеринке веселье оказалось в самом разгаре. Дверь в холл была открыта, а на лестнице сидела целующаяся парочка. Когда мы проходили мимо них, Джон издал звук, напоминающий смачный поцелуй. К счастью, они его, кажется, не услышали. Мы направились прямиком в кухню, где за столом уже сидел Шон и забивал косячок. Джон с грохотом опустился на стул рядом с ним, а я отправилась на поиски Энн и Ричарда. Они находились в гостиной. Энн старалась чтобы собравшейся толпе было весело, а Ричард заливал в себя алкоголь так, словно у него было не горло, а зияющая яма, которую непременно нужно заполнить.
Над камином висел большой самодельный плакат с надписью «МЫ ПРИ ДЕНЬГАХ». Увидев его, я улыбнулась и сказала Энн, что у них отличный вкус. Она же попросила меня не напоминать лишний раз о плакате, к которому старалась сидеть спиной.
В гостиной громко играла музыка, некоторые из гостей танцевали и все до единого пили. Я, в общем-то, и не была знакома с большинством из них, это были коллеги хозяев дома. Поэтому я вернулась в кухню, где застала двух молодых людей с весьма затуманенным взглядом, Джон откашливался. Шон взглянул на меня и глупо улыбнулся.
– Затянись-ка, – сказал он.
Я сделала затяжку и почувствовала, как у меня сносит крышу.
– О боже, мне нужна шляпа.
Они рассмеялись, и Шон рассказал, как один его друг выслал по почте из Амстердама набор конопли различного происхождения, прикрепив к каждому пакетику название и рекомендации по использованию. История откровенно впечатлила нас и захватила наше внимание. Внезапно в кухне появилась Энн с пустым подносом. Ей хватило одного Взгляда на нас.
– Приехали, ну и негодники! Вы находитесь здесь всего лишь пять минут и уже на кого похожи!
Я улыбнулась ей. Энн была наседкой. Джон даже иногда говорил, что она родилась взрослой. Именно на ее здравый смысл мы всегда и полагались, и он ни разу не подвел нас.
– Стаканы есть? – спросила я, будучи не в состоянии пошевелиться.
Она протянула мне два бокала, перед тем как выйти из кухни. На подносе в руках Энн теперь лежали бутерброды. Я наполнила свой бокал вином, а Джону налила пива. Я несколько секунд смотрела на вино, затем сделала небольшой глоток и про себя отметила, что больше не стоит наливать вино в пивной бокал. Несмотря на эту оплошность, вино оказалось отменным. Шон снова принялся забивать косячок. Только теперь я поняла, что действительно расслабляюсь после тяжелого дня.
– Где Кло?
– Она здесь, – сказал Шон, насыпая табак.
– Где?
– Наверху с каким-то парнем, – ответил он, скаля зубы.
Я вдруг встревожилась.
– Я попытался пробраться в спальню и оставить пальто, – продолжал он. – Дверь была заперта, и голос Кло приказал мне убираться подальше.
Джон захохотал. Мне хотелось взглянуть на все своими глазами, но ноги не слушались меня. Энн снова и снова возвращалась в кухню, наполняя поднос и останавливаясь лишь для того, чтобы предупредить нас о передозировке. Ричард, изрядно поднабравшийся, развлекал толпу в гостиной. Мы оставались в кухне и продолжали пить, курить и смеяться, болтая всякий вздор.
Через какое – то время Энн снова появилась в кухне.
– Как там дела? – спросила я.
– Ричард уже в четвертый раз рассказывает о нашем неприличном богатстве. Я прямо не знаю, что на него нашло, – ответила она, и я вдруг вспомнила о матери.
Шон смеялся.
– Опустоши бутылку вина, выпей четыре «Скользких соска» и забей по крайней мере пару косяков, – заметил он, будто читая список продуктов.
Энн эта тирада не впечатлила.
– Да, очень смешно, Шон. Шут хренов.
Шон был настолько пьян, что пребывал в полной уверенности, что Энн сделала ему комплимент. – Так выпьем же! – сказал он, поднимая бокал. Нас с Джоном упрашивать не пришлось.
– Вы кучка негодников, – выкрикнула Энн, и мы чуть не сползли под стол, смеясь и испытывая восторг от подобного определения. Она улыбнулась и закатила глаза, словно изумленная мать, отчитывающая наглеющих детей.
Энн накладывала очередную гору еды на поднос, когда в кухню вошла Кло. Ее кавалер тащился позади. – Эй, ребята, – сказала она, забирая у Шона свежий косяк. Молодой человек просто стоял, не зная, куда себя деть. Она устроилась на стуле и похлопала рукой по-другому, что стоял рядом. – Присаживайся, – проговорила она, снова улыбаясь своему новому приятелю.
Но он не видел ее, так как его внимание привлекли мы, в свою очередь бросающие на него откровенно нетрезвые взгляды. Смутившись, парень присел. Мы ожидали, что нас познакомят. Кло улыбнулась нам, будто уже и не помнила о присутствии объекта своего вожделения. Наконец Джон попросил представить нас друг другу.
– О, – протянула она, – это Филипп.
Энн, закончив с подносом, поприветствовала гостя и отправилась в гостиную. Мы сидели и улыбались ему до тех пор, пока он не удалился в туалет. Не успела за его спиной закрыться дверь, я задала вопрос, который терзал присутствующих:
– Вы только что наверху занимались сексом?
– Нет! – категорично заявила Кло, одновременно кивая.
– Ну и где же ты встретила этого сукиного сына? – тактично спросил Шон.
– На стоянке такси.
Мы снова засмеялись.
– То еще счастье ездить на нашем общественном транспорте – отметила она, и Шон согласно кивнул. На Горизонте снова возникла Энн. Шон попросил ее посидеть с нами, но перед ней стояла задача добыть еще льда. Джон обозвал ее Дорис Дей (настоящее имя Дорис Мэри Энн фон Каппельхоф – американская певица, актриса защитница животных), и как только она ушла, второй раз за день ему был послан многозначительный жест.
Тут вернулся Филип и сел с нами. Мы снова всей компанией уставились на него. Прошло несколько секунд, и он заговорил:
– Так, значит, вечеринка по поводу наследства?
Мы снова кивнули.
– То есть? – спросил он, казалось, не удовлетворившись нашим ответом.
Все и всем было ясно, но Шон решил все же ответить:
– Наследство – это когда умирает очень-очень богатый и старый дедушка и оставляет тебе мешки с деньгами. Мы все улыбнулись ему, глупо умиляясь простоте и честности ответа. Филип же нашел это неубедительным. – Так, значит, кто-то умер? – последовал вопрос.
Джон посмотрел на него так, словно перед ним сидел умственно отсталый.
Шон продолжал объяснять:
– Он состарился.
Сразу же после своих слов он сделал затяжку, потом медленно выдохнул дым и улыбнулся Филипу. Он напомнил мне Стива Макквина в «Великолепной семерке», и мы снова засмеялись. Филип не был ребенком, и поэтому предмет разговора не произвел на него впечатления. Он сказал, будто ему нужно в гостиную, но мы все понимали, что он хочет вообще побыстрее уйти из этого дома. Мы ждали, пока входная дверь с силой не захлопнулась.
Шон взглянул на Кло и констатировал очевидное:
– Ты ведь понимаешь, что он ушел?
Она улыбнулась.
– Ушел, но мы его не забыли! – Она засмеялась над собственной шуткой.
Я повернулась к Джону и с удивительной силой схватила его за подбородок. Я повернула его лицо к себе, посмотрела ему в глаза и сказала с акцентом:
– Надиейус, ты сдиелаешь так, что я ние забуду этот виечер.
Он ответил в том же духе:
– Ты и твойя сиестра!
Шон, который пил прямо из банки, чуть не поперхнулся, услышав гениально смешной ответ друга, и всех снова охватил приступ хохота. В конце концов к нам присоединились Энн и Ричард. Кло передала сигарету Энн, та от души затянулась, и Дори Дей покинула дом. Она поняла, что Филип отсутствует, лишь несколько минут спустя.
Когда она задала вопрос о его местонахождении, Кло ответила лишь:
– Ушел.
Джон добавил:
– Но мы его не забыли.
Мы согнулись от хохота, и Энн воскликнула:
– Боже!
Вечер шел своим чередом. Мы с Джоном немного потанцевали – фактически мы лишь покачивались, прижавшись друг к другу. Энн поставила песню Принца «Багровый дождь», нашу песню. Мы продолжали раскачиваться. Мы вспоминали вечер, когда слушали эту песню и придумывали прозвище нашему новенькому со старыми дырками «форду – эскорт». Это вызвало у нас улыбку. Под конец песни Джон закружил меня и в итоге уронил. Несмотря на эту мелкую неприятность, я ощущала себя Джинджер Роджерс (Джинджер Роджерс (1911–1995) – американская актриса и танцовщица выступавшая в паре с Фредом Астером) – вот она, сила наркотиков, туманящих сознание. Джон помог мне встать на ноги, после чего поцеловал, и я снова почувствовала себя шестнадцатилетней. Он в любой момент мог подарить мне это чувство, и в том числе за это я его и любила.
Гости начали расходиться, и Кло исчезла под лестницей привычка спать там осталась у нее после колледжа. Мы, беспечные, забыли о ней, когда уходили. Было три утра, и беседа между Ричардом и Джоном о каком-то глупом футбольном матче находилась в самом разгаре. Мы стояли у двери. Я к тому времени сильно устала и замерзла.
Наконец Энн объявила, что нам пора, и мы отправились на улицу. Мы не успели дойти до конца тротуара, когда я вспомнила, что забыла зажигалку. Я захотела вернуться в дом и забрать ее, но Джон настаивал на том, чтобы сделать это утром. Я и слушать не хотела. Это была посеребренная «Зиппо», которую Ноэль подарил мне на мой двадцать первый день рождения. Он даже сам выгравировал на ней надпись, и я ее обожала. Не только потому, что это была крутая зажигалка, но и потому, что для меня она означала его принятие моего гедонистического (люди приемлющие такой образ жизни, признают наслаждение высшим благом, целью жизни) образа жизни, поэтому, несмотря на возражения Джона, я повернула назад. Он сказал, что подождет на улице.
Энн и Ричард собирали по гостиной банки; Шон по-прежнему сидел на кухне и курил очередной косяк. Я улыбнулась ему и высказала какое-то глупое замечание, одновременно высматривая зажигалку. Он предложил мне затянуться на дорожку. Я приняла его предложение. Он улыбнулся.
– Ты красивая, – сказал он.
Я улыбнулась в ответ, ожидая развязки, которой не последовало. Слова повисли в воздухе.
– Твое здоровье, – с опозданием произнесла я.
– Извини, я не хотел смущать тебя, – пробормотал он.
– Ничего, – ответила я, покраснев. Я увидела, что зажигалка лежит на столе, и схватила ее. Инстинктивно я нагнулась, чтобы чмокнуть его в щеку на прощание. Он повернулся, когда я почти коснулась его губами, и тут я почувствовала, как в момент прикосновения его губ к моим по моему телу пробежала дрожь. Мы оба отпрянули, и он начал извиняться. Я не хотела, чтобы Шон волновался из-за таких пустяков, ведь это произошло случайно. Мы были друзьями, и ничего страшного не произошло.
