Текст книги "Алексиада"

Книга III

1. По прибытии во дворец Комнины тотчас же посылают к Вотаниату мужа своей племянницы Михаила[278]278
  Лейб отмечает (Leib, Alexiade, Ι, pp. 174—175), что этого Михаила нельзя, как делает Шопен (Schopen, Reifferscheid, Annae Comnenae..., II, р. 727), идентифицировать с Михаилом – внуком кесаря Иоанна (см. Ал., II, 7, стр. 105; VII, 3, стр. 210 и сл.), ибо внук Иоанна был братом жены Алексея, а не мужем его племянницы.


[Закрыть], который впоследствии стал логофетом секретов[279]279
  Логофет секретов (Λογοθέτης των σεκρέτων) – один из первых случаев упоминания этого титула в византийской литературе. Секреты (τα σεκρέτα) – ведомства, осуществлявшие те или иные функции государственного управления. Логофет секретов – одно из высших должностных лиц в государстве, доверенное лицо императора (см. Diehl, Un haut fonctionnaire...). В дальнейшем этот титул получил наименование μέγας λογοθέτης «великий логофет», см. рецензию Г. Штадтмюллера на упомянутую статью Ш. Диля (ΒΖ, 34, 1934). Ср.: Semenov, Über die Ursprung und Bedeutung des Amtes des Logotheten..., S. 448; Dölger, Beitrdge..., S. 18, Anm. 1). Самое раннее упоминание логофета секретов в документах относится к 1088 г., см. ММ, VI, р. 57.


[Закрыть]. Михаил отправляется вместе с занимавшим тогда должность эпарха[280]280
  Эпарх — один из высших гражданских чиновников имперской администрации. Эпарх регулировал хозяйственную жизнь столицы, ему принадлежала высшая судебная и полицейская власть в Константинополе и его окрестностях. Эпарх часто фактически возглавлял правительство. К концу XI в. эта должность начинает терять свое значение (см. Сюзюмов, Книга Эпарха, стр. 101—106).


[Закрыть] Радином[281]281
  Имя Радин (‛Ραδηνός) происходит от названия деревни ‛Ράδη (см. ’Αμάντος, ‛Ραδηνός. Статья К. Амантоса известна нам по аннотации в ΒΖ, 31, 1931, S. 423). {474}


[Закрыть]; они доставляют императора на небольшой корабль и отправляются вместе с ним в знаменитый Перивлептский монастырь[282]282
  Перивлептский монастырь находился в юго-западной части города (Janin, La géographie..., pp. 227—230).


[Закрыть], вдвоем побуждают бывшего императора надеть монашеское платье. Вотаниат хотел на время отложить это, но они, опасаясь переворота со стороны известных нам уже рабов или хоматинцев, настоятельно советуют Никифору постричься. Он уступает им и удостаивается ангельского облачения[283]283
  О пострижении Вотаниата рассказывают также Зонара (Zon., XVIII, 20) и Скутариот (Anon. Syn. Chron., p. 173).


[Закрыть]. Таковы пути судьбы! Она высоко возносит человека, когда ей заблагорассудится улыбнуться ему, надевает на него императорскую диадему и окрашивает в багряный цвет его сандалии; если же судьба хмурится, то вместо порфиры и венца облачает человека в черные лохмотья[284]284
  Размышления об изменчивости судьбы постоянно встречаются у византийских писателей, в том числе у современников Анны. Особенно подробно говорит об этом Михаил Глика в так называемых «Тюремных стихах». По его словам, в мире нет ничего прочного, ничего твердого (Legrand, Bibliotheque grecque vulgaire, р. 28 – новые издания нам недоступны). Глика призывает примириться с бедами и думать не о нынешних невзгодах, а о грядущем воздаянии – «там, где сегодня потоки слез, завтра сверкает радость».


[Закрыть]. Так случилось и с императором Вотаниатом. Когда его спросили друзья, хорошо ли он перенес такую перемену, он сказал: «Одно меня тяготит – воздержание от мяса, а остальное ничуть не заботит».

Между тем императрица Мария вместе с сыном Константином, которого она родила от императора Михаила Дуки, еще оставалась во дворце, ибо опасалась, как говорит поэт, «за белокурого Менелая»[285]285
  Од., XV, 133.


[Закрыть]. Родство было вполне основательным предлогом для промедления, хотя находились люди, которые, движимые завистью, подозревали что-то другое. Еще раньше Мария сделала одного из Комниных своим свойственником, другого – приемным сыном[286]286
  См. Ал., II, 1, стр. 92.


[Закрыть]. К этому побудила ее не какая-нибудь предосудительная причина, не привлекательность этих мужей, а то, что она находилась на чужбине и не имела при себе ни родственника, ни друга, ни соотечественника[287]287
  См. прим. 61.


[Закрыть]. Мария не хотела поступить опрометчиво и уйти из дворца, боясь, как бы не случилось беды с ее сыном, если она покинет дворец, прежде чем получит какую-нибудь гарантию его безопасности. Ведь {116} при смене императоров нередко случаются всякие неожиданности. Ее сын был красивым мальчиком и еще очень юным, не старше семи лет (не следует меня порицать за то, что я хвалю близких мне людей, ибо я принуждена делать это самим существом дела). Не только его рассуждения, но и любые жесты и даже ребяческие игры были неподражаемы – об этом рассказывали позже те, кто знал его в детстве. Был он белокур, с молочно-белым лицом, на котором кое-где проступал румянец, и напоминал недавно распустившийся бутон розы. Глаза у него были не белесые, а подобны ястребиным: как из золотой оправы сверкали они из-под бровей. Многочисленные прелести мальчика доставляли смотрящим на него великую усладу, его красота казалась не земной, а небесной, и всякий, кто бы ни взглянул на него, мог сказать, что он таков, каким рисуют Эрота.

Такова истинная причина того, что императрица оставалась во дворце. Ведь я вообще чувствую естественное отвращение к сочинению небылиц и выдумыванию всякого рода историй, ибо знаю, что это свойственно многим людям, особенно когда они обуреваемы завистью и злорадством, я также не легко верю клевете, распространяемой многими. Кроме того, истина во всем этом деле известна мне и из другого источника: в детстве, до восьмилетнего возраста, я воспитывалась у императрицы; пользуясь ее большим расположением, узнавала от нее все тайны. Слышала я и противоречивые суждения многих других людей. События того времени они представляли по-разному, в зависимости от своих чувств: ненависти или любви к императрице. Я видела, что далеко не все сходились во мнениях. Часто слышала я, как сама Мария рассказывала о том, что случилось с ней и какой ее обуял страх, особенно за сына. Как по моему мнению, так и по мнению многих благородных, преданных истине людей именно любовь к сыну задержала ее на короткое время во дворце после низложения императора Никифора. Вот что я хотела рассказать об императрице Марии.

Мой отец Алексей, захватив скипетр, обосновался в императорском дворце, свою же пятнадцатилетнюю супругу вместе с сестрами, матерью и кесарем – ее дедом по отцовской линии – оставил в Нижнем дворце (он так назывался благодаря своему местоположению). Сам же Алексей вместе с братьями, матерью и свойственниками поднялся в Верхний дворец, который называется Вуколеоном по следующей причине. Вблизи его стен из цемента и мрамора в давние времена сооружена пристань, где стоит каменная скульптура льва, терзающего быка[288]288
  Название Вуколеон (досл.: «Быколев») первоначально носила скульптурная группа (о которой пишет Анна), а также императорская пристань, у которой она находилась. В дальнейшем Вуколеоном стал именоваться расположенный поблизости дворец (входивший в комплекс Большого дворца). Этот дворец был построен Феодосием II и расширен Никифором Фокой. Фактически это были два дворца. Постройку Феодосия Анна называет «Нижним дворцом», постройку Никифора Фоки – «Верхним» (Janin, Constantinople byzantine, pp. 120—121). Иное суждение высказывает Р. Гийан (Guilland, Les Раlais du Boukoleon, pp. 67—68), который считает, что «верхним дворцом», или Вуколеоном, Анна называет весь Большой дворец (см. о нем прим. 270). По его мнению, слова Анны свидетельствуют о том, что в ее время весь ансамбль Большого дворца именовался Вуколеоном. С утверждениями Р. Гийана согласиться трудно. Во-первых, Анна неоднократно говорит о Большом дворце и нигде не называет его Вуколеоном; во-вторых, никогда (а это известно и самому Гийану) другие византийские авторы не путали Большой дворец и Вуколеон. Аргументируя свою мысль, Гийан ссылается на текст «Алексиады»: посол прибыл εις τα υπερκείμενα των ανακτόρων – самый верхний дворец (XIV, 6, стр. 390), под которым имеется в виду Большой дворец. Но следует отметить, что υπερκείμενα у Анны не термин, а просто слово, обозначающее положение здания. О статуе, порте и системе зданий Вуколеона см. указанные работы Р. Жанена и Р. Гийана.


[Закрыть]. Схватив быка за рог, он свернул ему шею и впился {117} в его глотку. Вот почему все это место называется Вуколеоном: строения на суше и сама пристань.

2. Многие, как говорилось выше, косо смотрели на то, что императрица продолжала оставаться во дворце, и шептались, что узурпатор якобы собирается взять ее в жены. Дуки не думали ничего подобного (они не расположены были верить сплетням), но, как я часто слышала, побаивались и подозревали мать Комниных, ибо давно знали об ее открытой ненависти к ним[289]289
  Муж Анны Далассины, отец Алексея, Иоанн Комнин отказался, несмотря на уговоры своей жены, от престола, пред-{475}ложенного ему в 1059 г. его братом императором Исааком Комниным. В результате императорская власть перешла от Комниных к Дукам. Властолюбивая Анна Далассина, по-видимому, не желала примириться с мыслью о потере престола и ненавидела Дук (см. Nic. Br., I, 4—5).
  Впрочем, Η. Скабаланович («Византийское государство и церковь в XI в.», стр. 91 и сл.) сомневается в правдивости рассказа Вриенния о добровольном отказе Иоанна от престола и, ссылаясь на рассказ Пселла, справедливо утверждает, что власть перешла к Дукам в результате интриг. Однако знаменателен уже сам факт, что Вриенний, который писал по заказу Анны Далассины, считает нужным сочинить эту историю. Он показывает, что Анна стремилась обосновать преимущественное право Комниных на престол перед Дуками (см. также Безобразов, Михаил Пселл, стр. 90 и сл.).


[Закрыть].

Когда Георгий Палеолог, прибыв вместе с флотом, начал славословия, воины Комниных, смотревшие со стен, потребовали, чтобы те замолчали, ибо опасались, что в своих славословиях моряки к имени Алексея прибавят имя Ирины и станут воздавать им общее славословие. Георгий пришел в негодование и с моря сказал им: «Не ради вас принял я на себя ратный труд, а ради Ирины, о которой вы говорите». И тут же Георгий приказал матросам совершать славословие, упоминая Ирину вместе с Алексеем. Это событие вызвало большое смятение в душах Дук, а недоброжелателям дало повод для насмешек по адресу императрицы Марии[290]290
  В этом эпизоде нельзя не видеть проявление соперничества Дук и Комниных. Возможно, что сторонники Анны Далассины, отрицательно относившейся к браку своего сына с Ириной, предприняли в данном случае последнюю попытку разлучить венчающегося на царство Алексея с женой.


[Закрыть].

Император Алексей не имел на уме ничего подобного (и как могло быть иначе?). Взяв в свои руки управление Ромейским государством, он – человек очень энергичный – сразу же окунулся в гущу дел и начал, как бы сказать, с самой сути. С восходом солнца явился он во дворец и, не отряхнув еще пыль сражения, не дав отдыха своему телу, сразу же с головой ушел в заботы о воинах. Брата Исаака, которого он уважал как отца, Алексей посвящал, так же как и мать, во все свои планы: они помогали ему в управлении государственными делами, хотя великого ума и энергии Алексея хватило бы для управления не одним, а многими царствами.

Алексей занялся вопросами, не терпящими отлагательства, и провел остаток дня и всю ночь в заботах о толпах воинов, которые, рассеявшись по Византию, устраивали беспорядки и буйствовали. Он искал средства, чтобы, не вызывая возмущения, ликвидировать беспорядок и на будущее обеспечить безопасность всем гражданам. Боясь дерзости воинов, он особенно опасался, как бы войско, составленное из разноплеменных отрядов, не замыслило против него какое-либо зло.

Кесарь Иоанн Дука желал скорее избавиться от императрицы Марии, чтобы таким образом рассеять разные ложные подозрения. Поэтому он всеми способами старался привлечь к себе патриарха Косьму, просил его принять их сторону и остаться глухим к словам матери Комниных. С другой стороны, {118} делая это «под предлогом Патрокла»[291]291
  Под предлогом Патпрокла (Πάτροκλον πρόφασιν ταΰτ’ εσχηκώς). См. Ил., XIX, 302; «Жены, оплакивая павшего Патрокла, стенали. С виду казалось, о мертвом, но в сердце – о собственном горе».


[Закрыть], он благоразумно советовал императрице Марии потребовать у самодержца грамоту, обеспечивающую безопасность ей самой и ее сыну, и уйти из дворца. Ведь еще раньше, когда император Михаил Дука был свергнут с престола, кесарь проявил заботу о Марии и посоветовал Никифору Вотаниату, наследовавшему престол Михаила, взять ее в жены[292]292
  В сочинении Вриенния (Nic. Br., III, 25) содержится рассказ о том, как кесарь Иоанн Дука женил Вотаниата на Марии, несмотря на сопротивление священника, отказывавшегося освятить этот незаконный брак (муж Марии, так же как и прежняя жена Вотаниата, были живы в то время. См. прим. 61).


[Закрыть]. Он говорил Никифору, что Мария – чужеземка, у нее нет толпы родственников, которые стали бы докучать императору, неоднократно с похвалой отзывался о ней и много рассказывал о роде и красоте Марии.

А была она высокой и стройной, как кипарис, кожа у нее была бела, как снег, а лицо, не идеально круглой формы, имело оттенок весеннего цветка или розы. Кто из людей мог описать сияние ее очей? Ее поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза голубыми. Рука художника нередко воспроизводила краски цветов, которые несут с собой времена года, но чары императрицы, сияние ее красоты, любезность и обаяние ее нрава, казалось, были недоступны ни описанию, ни изображению. Ни Апеллес, ни Фидий[293]293
  Апеллес – гениальный афинский скульптор. Фидий – замечательный греческий художник V в. до н. э. {Описка комментатора – на самом деле Апеллес – художник, а Фидий – скульптор. – Ю. Ш.}


[Закрыть], ни какой-либо другой скульптор никогда не создавали подобных статуй. Как говорят, голова Горгоны[294]294
  Персонаж греческой мифологии. Голова Горгоны обращала всех смотревших на нее в камень.


[Закрыть] превращала всех смотрящих на нее в камни, всякий же, кто случайно видел или неожиданно встречал императрицу, открывал от изумления рот, в безмолвии оставался стоять на месте, терял способность мыслить и чувствовать. Такой соразмерности членов и частей тела, такого соответствия целого частям, а частей целому никто никогда не видел в человеке. Это была одухотворенная статуя, милая взору людей, любящих прекрасное, или же сама Любовь, облеченная плотью и сошедшая в этот земной мир.

Приводя упомянутые выше доводы, кесарь тронул и увлек душу императора, хотя многие советовали последнему жениться на Евдокии. Об этой Евдокии некоторые распространяли слухи, что она вновь домогалась власти и письмами склоняла на свою сторону Вотаниата в то время, когда тот находился на Дамалисе[295]295
  Анна ошибается: Вотаниат, добиваясь императорской власти, не находился на Дамалисе, а пребывал в Никее. В Дамалисе стоял со своим войском Никифор Мелиссин (см. Ал., II, 8, стр. 107).


[Закрыть] и добивался императорской власти. Другие же говорили, что она делала это не ради себя, а ради своей дочери Зои Порфирородной. И Евдокия, пожалуй, добилась бы цели, если бы ее стремлению не воспрепятствовал один из ее слуг – евнух Лев Кидониат, который дал ей много дельных советов[296]296
  Евдокия – супруга императора Константина X Дуки, а затем Романа Диогена. После поражения Романа Диогена была заключена в монастырь. Ее дочь Зоя в дальнейшем вышла замуж за Адриана Комнина, младшего брата Алексея. О брачных планах Вотаниата см. у Продолжателя Скилицы (Skyl., р. 738) и Зонары (Zon., XVIII, 19). По словам последнего, {476} Никифор сделал предложение Евдокии, но ее отговорили от этого брака некие монахи.
  Глухое замечание о Евдокии содержится и у Никифора Вриенния (Nic. Br., III, 25). Когда священник медлил освятить брак Никифора Вотаниата и Марии (см. прим. 292), инициатор этого брака Иоанн Дука стал опасаться, что патриарх «не расторгнет прежнего брака и вновь склонится на сторону Евдокии». Комментатор русского издания «Истории» Вриенния считает, что речь в данном случае идет о Евдокии – прежней жене Вотаниата. Но в «Алексиаде» и указанном месте сочинения Зонары явно говорится о Евдокии – супруге Константина Дуки и Романа Диогена. По сообщению Атталиата (Attal., p. 304), Вотаниат, вступив на престол, оказал Евдокии большие почести. По-видимому, узурпатор Вотаниат, пытаясь придать своей власти вид законности, стремился во что бы то ни стало жениться на одной из прежних императриц – Евдокии или Марии.


[Закрыть]. Мне, однако, не пристало подробно это расписывать, ведь я испытываю естественное отвращение к клевете и потому оставляю это тем, кто любит описывать подобные вещи. Так вот, кесарь Иоанн, который всяческими способами склонял Никифора к браку, осуществил свой замысел и убедил его же-{119}ниться на императрице Марии (об этом я подробно говорила раньше)[297]297
  Ал., I, 4, стр. 62.


[Закрыть]. Благодаря этому Иоанн получил право весьма свободно разговаривать с Марией.

События растянулись на несколько дней, ибо Комнины не хотели сразу удалить Марию из дворца, во-первых, потому что пользовались многими ее благодеяниями на всем протяжении ее царствования, во-вторых (и это не менее важно), потому что их связывало с нею двойное родство. В результате возникли многочисленные и разноречивые слухи. Одни воспринимали события так, другие иначе, в зависимости от того, питали они к императрице доброе расположение или ненависть – ведь люди привыкли судить по своему предубеждению, а не в зависимости от истинного положения дел.

Между тем Алексей, пока только один, венчается на царство десницей патриарха Косьмы[298]298
  Торжества, сопровождавшие провозглашение нового императора, закапчивались возложением короны патриархом.
  Вопрос об этой церемонии и ее обязательности вызвал большую дискуссию между П. Харанисом, с одной стороны, Ф. Дэльгером и О. Трейтингером – с другой. Этот частный вопрос оказался предметом горячих споров, потому что он тесно связан с общей проблемой, касающейся характера императорской власти и ее отношения с церковью в Византии (см. об этом: Каждан, Литаврин, Удальцова, Византия и Запад..., стр. 435 и сл.).


[Закрыть]. Этот святой, исполненный благочестия муж был избран тогда, когда на четвертом году царствования Михаила Дуки, сына Константина, скончался второго августа тринадцатого индикта[299]299
  Т. е. в 1075 г.


[Закрыть] святейший патриарх Иоанн Ксифилин[300]300
  Иоанн VIII Ксилифин, константинопольский патриарх с 1064 по 1075 г.


[Закрыть]. То, что императрица не была удостоена императорской короны, еще более испугало Дук, которые настоятельно требовали, чтобы и Ирина была удостоена венца.

Был некий монах по имени Евстратий, по прозвищу Гарида, который жил вблизи Великой божьей церкви и прикидывался человеком благочестивым[301]301
  Евстратий Гарида – будущий патриарх (1081—1084). Аналогичным образом характеризуют Евстратия Гариду Зонара (Zon., XVIII, 21), Глика (Glycas, IV, р. 619) и Скутариот (Anon. Syn. Chron., p. 182).


[Закрыть]. Этот монах издавна часто посещал мать Комниных и предрекал ей императорскую власть. Мать Комниных, которая вообще любила монахов, была польщена такими речами, с каждым днем выказывала Евстратию все большее доверие и стремилась посадить его на патриарший престол. Ссылаясь на простодушие и праздность патриарха, она убедила нескольких человек завести с ним речь об отречении и, как будто советуя, уговорить его на этот шаг якобы ради его собственного блага. Однако такой умысел не укрылся от святого мужа; поклявшись, в конце концов, своим собственным именем, он сказал им: «Клянусь Косьмой, я не покину патриаршего престола, если своими руками не возложу на Ирину императорский венец». Вернувшись, эти люди передали его слова госпоже (так уже все ее называли по желанию ее любящего сына – императора). И вот на седьмой день после провозглашения Алексея патриарх Косьма надевает венец и на голову его супруги Ирины.

3. Внешность обеих царственных особ Алексея и Ирины была бесподобной и неподражаемой. Живописец не сумел бы изобразить их, если бы он даже смотрел на этот прообраз красоты, скульптор не привел бы в такую гармонию неодушевленную {120} природу, а знаменитый канон Поликлета[302]302
  Поликлет – гениальный древнегреческий скульптор второй половины V в. до н. э., автор не дошедшего до нас теоретического трактата «Канон». Судя по сохранившимся фрагментам и упоминаниям древних авторов, в своих теоретических построениях Поликлет устанавливал закон пропорциональности частей человеческого тела и придавал этому закону цифровое выражение. Свои теоретические воззрения Поликлет стремился осуществить на практике. Апелляция Анны к канону Поли-{477}клета не случайна в период явно усилившегося в XI—XII вв. интереса к античности. Рисуя «идеальные» портреты своих героев, писательница неоднократно говорит о пропорциональном сложении, о соразмерности частей тела (см.: Предисл., стр. 42—43; Любарский, Мировоззрение..., стр. 173—174).


[Закрыть] показался бы вовсе противоречащим принципам искусства тому, кто сравнил бы с творениями Поликлета эти изваяния природы (я говорю о незадолго до того увенчанных самодержцах). Алексей был не слишком высок, и размах его плеч вполне соответствовал росту. Стоя, он не производил потрясающего впечатления на окружающих, но когда он, грозно сверкая глазами, сидел на императорском троне, то был подобен молнии: такое всепобеждающее сияние исходило от его лица и от всего тела. Дугой изгибались его черные брови, из-под которых глаза глядели грозно и вместе с тем кротко. Блеск его глаз, сияние лица, благородная линия щек, на которые набегал румянец, одновременно пугали и ободряли людей. Широкие плечи, крепкие руки, выпуклая грудь – весь его героический облик вселял в большинство людей восторг и изумление. В этом муже сочетались красота, изящество, достоинство и непревзойденное величие. Если же он вступал в беседу, то казалось, что его устами говорит пламенный оратор Демосфен[303]303
  Демосфен (Δημοσθένους) – только в С. Б. Лейб оставляет без перевода.


[Закрыть]. Потоком доводов он увлекал слух и душу, был великолепен и необорим в речах, так же как и в бою, одинаково умел метать копье и очаровывать слушателей.

Моя мать, императрица Ирина, была в то время еще очень юной: ей не исполнилось тогда и пятнадцати лет. Она была дочерью Андроника, старшего сына кесаря, происходила из знатной семьи и возводила свой род к знаменитым Андронику и Константину Дукам[304]304
  К Андронику и Константину Дукам (εις ’Ανδρονίκους εκείνους και Κωνσταντίνους τους Δούκας). Дуки – один из знатнейших византийских родов с конца IX в. По словам Пселла, этот род был блестящим и богатым и писатели его прославляли. «У всех на устах и поныне Андроник, Константин и Панфирий, предки его (Константина X Дуки – Я. Л.) по отцовской и материнской линиям» (Psellos, Chronogr., II, р. 140). Эти знаменитые Андроник и Константин Дуки, о которых говорят и Пселл и Анна, по-видимому, герои повествования о Дигенисе – стратиг Андроник Дука и его сын Константин Дука, историческими прототипами которых послужили византийские полководцы начала X в. отец и сын Андроник и Константин Дуки (см.: Сыркин, Об историчности персонажей «Дигениса Акрита», стр. 132 и сл.). Н. Скабаланович («Византийское государство и церковь в XI в.», стр. 86 и сл.) убедительно показал, что у нас нет оснований считать Константина X Дуку и, следовательно, родню императрицы Ирины Дукены потомками Андроника и Константина Дук, действовавших в начале X в. Имена Андроника и Константина Дуки в оригинале стоят во множественном числе. Множественное число имен собственных вместо единственного Анна нередко употребляет в аналогичных случаях. Ср., например: «... роду, который она вела от знаменитых Адриана Далассина и Харона» (в оригинале «Адрианов Далассинов» – ’Αδριανους Δαλασσηνούς и «Харонов» – Χάρωνας – ΙΙΙ, 8, стр. 130).


[Закрыть]. Она была подобна стройному, вечно-цветущему побегу, части и члены ее тела гармонировали друг с другом, расширяясь и сужаясь где нужно. Приятно было смотреть на Ирину и слушать ее речи, и поистине нельзя было насытить слух звучанием ее голоса, а взор ее видом. Лицо ее излучало лунный свет; оно не было совершенно круглым, как у ассирийских женщин, не имело удлиненной формы, как у скифянок, а лишь немного отступало от идеальной формы круга. По щекам ее расстилался луг, и даже тем, кто смотрел на нее издали, он казался усеянным розами. Голубые глаза Ирины смотрели с приятностью и вместе с тем грозно, приятностью и красотой они привлекали взоры смотрящих, а таившаяся в них угроза заставляла закрывать глаза, и тот, кто взирал на Ирину, не мог ни отвернуться, ни продолжать смотреть на нее. Я не знаю, существовала ли на самом деле воспетая древними поэтами и писателями Афина, но мне часто приходится слышать, как передают и повторяют следующее: не был бы далек от истины тот, кто назвал бы в то время императрицу Афиной, которая явилась в человеческом обличии или {121} упала с неба, окруженная небесным сиянием и ослепительным блеском. Еще более удивительным ее качеством, которого нельзя найти ни у какой другой женщины, было то, что она могла одним своим взглядом смирить дерзость мужей и вдохнуть мужество в людей, охваченных страхом. Уста ее большей частью были сомкнуты, и, молчащая, она поистине казалась одухотворенной статуей красоты, живым изваянием гармонии. Во время же речи ее рука, двигаясь в такт словам, обнажалась до локтя, и казалось, что ее пальцы и руки неким мастером выточены из слоновой кости. Зрачки ее глаз напоминали спокойное море и светились синевой морских глубин. Белки ее глаз блистали вокруг зрачков, распространяя необоримую прелесть и доставляя взору невыразимое наслаждение. Таков был облик Ирины и Алексея.

Что же касается моего дяди Исаака, то он был такого же роста, как и брат, да и в остальном не очень от него отличался. Лицо у него было несколько бледным, борода росла не слишком густо, реже, чем у брата, особенно на щеках. Оба брата нередко, когда их не одолевали заботы о делах, занимались охотой. Впрочем, охоте они предпочитали воинские дела[305]305
  Охота, воинские упражнения, а также игра в мяч (см. Ал., XIV, 4, стр. 383) считались наиболее достойными аристократа занятиями, необходимыми для воспитания императоров. Именно охотой, воинскими упражнениями и игрой в мяч советует заняться Алексею Комнину (правнуку императора Алексея I) Продром. См. Каждан, Два новых памятника..., стр. 83, 171—172.


[Закрыть]. В наступлении Исаак, даже когда он сам командовал войсками, никому не позволял идти впереди себя, и стоило ему завидеть ряды противников, он забывал обо всем, как молния бросался в гущу врагов и мгновенно рассекал их фаланги. Поэтому-то он не раз был взят в плен, сражаясь в Азии с агарянами[306]306
  Исаак был дважды в турецком плену: во время похода против турок в 1073 г. (Nic. Br., II, 5) и позже, будучи уже дукой Антиохии (Nic. Br., II, 29; ср. прим. 186).


[Закрыть]. Единственное, за что мой дядя достоин порицания в военных делах, – это за неукротимость в бою.

4. Никифор Мелиссин, согласно данному ему обещанию, должен был получить сан кесаря[307]307
  Ср. сообщение Зонары (Zon., XVIII, 21); «Вступив на престол, Алексей почтил саном кесаря Мелиссина, поднявшего {478} восстание на Востоке, и предназначил ему для местожительства Фессалонику».


[Закрыть]. В то же время старшего по возрасту из братьев – Исаака – следовало почтить еще более высоким титулом. Так как сана более высокого, чем кесарь, не существовало[308]308
  См. прим. 250.


[Закрыть], император Алексей образовал новое слово и именовал брата «севастократором» – сложным словом, состоящим из двух частей: «севаст» и «автократор», и сделал таким образом Исаака как бы вторым императором[309]309
  Ср.: Zon., XIII, 21; Glycas, IV, р. 617. Титул севастократора сохранился почти до конца Византийской империи и давался только ближайшим родственникам императора. Правда, уже при Мануиле Комнине между императором и севастократором вклинился титул δεσπότης («деспот»). См. Stein, Untersuchungen..., S. 31).


[Закрыть]. Он понизил сан кесаря и отвел ему в славословиях третье место после императора. Затем он приказал им, севастократору и кесарю, по торжественным дням надевать венцы, значительно уступавшие в пышности диадеме, которой увенчивался он сам. Императорская диадема правильным полукругом облегала голову. Вся диадема была украшена жемчугами и драгоценными камнями, одни из которых вставлялись в нее, другие привешивались; с каждой стороны у висков, слегка касаясь щек, свисали цепочки из жемчуга и драгоценных камней. Эта диадема и яв-{122}ляется отличительной особенностью императорской одежды[310]310
  Диадема – императорская корона (повязка), вошедшая в употребление еще в период эллинизма (Alföldi, Insignien und Tracht..., S. 145 ff.). В данном случае Анна под диадемой подразумевает стемму (το στέμμα), носить которую было привилегией императоров. В XI в. форма стеммы была несколько упрощена и приближена к персидской тиаре (см. Кондаков, Очерки и заметки..., стр. 219). Возможно, поэтому Анна в дальнейшем и называет императорскую корону тиарой (VI, 8, стр. 189). В отличие от императора кесари, а затем и севастократоры, носили στέφανοι (венцы), гораздо более скромные, чем στέμμα (Кондаков, Очерки и заметки..., стр. 219).


[Закрыть]. Венцы же севастократоров и кесарей только в отдельных местах украшены жемчугом и драгоценными камнями и не имеют округленного покрытия.

В это же время был произведен в сан протосеваста и протовестиария[311]311
  Протовестиарий — высокопоставленный сановник, ведавший личным казнохранилищем императора («Две византийские хроники X века», стр. 85).


[Закрыть] муж сестры императора Таронит[312]312
  Тарониты – известный армянский род потомков Багратидов. В данном случае речь идет о Михаиле Тароните, женатом на сестре Алексея, Марии. При Романе Диогене Михаил Таронит участвовал в борьбе с сельджуками. В дальнейшем Анна рассказывает об участии Михаила в заговоре Никифора Диогена против Алексея (Adontz, Les Taronites à Byzance, р. 23 sq.).


[Закрыть], который вскоре был провозглашен паниперсевастом[313]313
  Паниперсеваст (πανυπερσέβαστος) – титул, придуманный Алексеем. В переводе это слово означает «наисвященнейший».


[Закрыть] и занял место рядом с кесарем. Его брат Адриан получил сан светлейшего протосеваста[314]314
  Светлейший Протосеваст (πρωτοσέβαστος περιφανέστατος). По сообщениям Зонары (Zon., XVIII, 21) и Глики (Glycas, IV, р. 618), Адриан получил сан протосеваста и должность великого доместика.


[Закрыть], а самый младший брат Никифор был назначен великим друнгарием флота[315]315
  Друнгариями в Византии назывались командующие императорским флотом (см. Bury, The imperial administrative system..., р. 109 sq.). Титул великого друнгария флота (μέγας δρουγγάριος τοΰ στόλου) был впервые введен при Алексее (см. Guilland, Les chefs de la marine..., p. 219 sq.).


[Закрыть] и возведен в ранг севаста. Эти вновь придуманные титулы изобрел мой отец: одни наименования он составил из разных слов, как об этом уже говорилось выше, другие использовал в ином значении. Такие наименования, как «паниперсеваст» и «севастократор» и подобные им, он составил из разных слов, а титул севаста употребил в другом значении. Эпитетом «севасты» издревле назывались императоры[316]316
  Привилегией носить титул севаста (σεβάστος – «священный») до правления Алексея пользовались только императоры. Слово σεβάστος представляет собой греческий перевод латин-{479}ского augustus. Со времен Октавиана августами назывались римские императоры (ср. прим. 112).


[Закрыть], и это слово применялось только в отношении императора. Алексей же впервые дал этому титулу более широкое применение. Если рассматривать искусство властвовать как науку и некую высшую философию, как искусство искусств и науку наук, то мой отец достоин восхищения, ибо он, как некий ученый и зодчий, изобрел в империи новые титулы и новые наименования. Если знатоки словесных наук изобретали подобные наименования для ясности выражения, то знаток искусства управлять государством Алексей нередко вводил новшества[317]317
  Вводил новшества — ξενίζων. Φ. Дэльгер (ΒΖ, 29, S. 303) настаивает на переводе: «вызывал удивление».


[Закрыть] как в распределении должностей, так и в их наименованиях, делал все это для блага государства[318]318
  Проведенная Алексеем реформа титулатуры заключалась не только в изобретении новых пышных титулов. Одновременно с введением новых титулов, которые жаловались исключительно близким родственникам императора или членам наиболее знатных фамилий, находившимся в родстве с Комниными, в правление Алексея практически вышли из употребления основные титулы византийской служилой знати: магистр, анфипат, патрикий и протоспафарий. Следовательно, новая система титулатуры оставила вне аристократических разрядов большую часть константинопольских вельмож (см. Stein, Untersuchungen..., S. 29 sq.).


[Закрыть].

Между тем этот благочестивый патриарх Косьма, о котором я раньше уже говорила, совершил через несколько дней священный обряд в память Иоанна Богослова в названном именем упомянутого Иоанна храме в Евдоме[319]319
  День Иоанна Евангелиста – 8 мая. Евдом находился на берегу Пропонтиды, примерно в 5 км к западу от Константинополя (Janin, Constantinople byzantine, pp. 408—411; о храме см. Janin, La géographie..., рр. 275—278).


[Закрыть]. Затем он отказался от сана и удалился в монастырь Каллия, после того как украшал собой патриарший престол в течение пяти лет и девяти месяцев[320]320
  Т. е. с августа 1075 г. до мая 1081 г.


[Закрыть]. Кормило патриаршей власти взял в свои руки уже упомянутый евнух Евстратий Гарида.

После того как был свергнут с трона Михаил Дука, его сын от императрицы Марии Константин Порфирородный добровольно снял с себя багряные сандалии и надел обычные черные. Однако Никифор Вотаниат, который взял скипетр у Дуки, отца Константина, приказал Константину снять черные сандалии и надеть обувь из пестрых шелковых тканей; Никифор как бы совестился юноши и отдавал должное его красоте и роду. Он не хотел, чтобы сандалии Константина целиком блистали багрянцем, но допускал, чтобы багрянцем цвели отдель-{123}ные кусочки. После провозглашения Алексея Комнина мать Константина, императрица Мария, убежденная советами кесаря, попросила у самодержца скрепленный красной подписью и золотой печатью документ о том, что она и ее сын будут находиться в безопасности, и, более того, что Константин станет царствовать вместе с Алексеем, будет обут в красные сандалии, получит венец и его вместе с Алексеем провозгласят императором. Просьба Марии была уважена, и она получила хрисовул, который удовлетворял все ее притязания[321]321
  Dölger, Regesten..., 1064 (1081 г., ок. апреля).


[Закрыть]. Тогда же они сняли с него сандалии из шелковой ткани, которые он носил до этого, и дали ему красные. В дарственных грамотах и хрисовулах Константин стал подписываться киноварью на втором месте после императора Алексея, а в торжественных процессиях следовал за ним с императорской короной на голове. Как утверждали некоторые, императрица еще до восстания договорилась с Комниными о том, что они именно так обойдутся с ее сыном.

Устроив таким образом свои дела, Мария вместе с большой свитой выступает из дворца с намерением поселиться в доме, построенном покойным императором Константином Мономахом возле монастыря великомученика Георгия (это место до сих пор на простонародном языке называется Манганы)[322]322
  Манганы – район в восточной части Константинополя (Janin, Constantinople byzantine, рр. 355—356), где находился императорский дворец и монастырь св. Георгия, основанный Константином Мономахом (Janin, La géographie..., рр. 75—81).
  Зонара (Zon., XVIII, 21) подтверждает свидетельство Анны о том, что Мария удалилась в манганский монастырь, и сообщает, что через некоторое время она «частично добровольно, а частично по принуждению» приняла постриг.


[Закрыть]. Марию сопровождал севастократор Исаак.

5. Так поступили Комнины с императрицей Марией. Самодержец с раннего детства получил хорошее воспитание, всегда с вниманием относился к увещеваниям своей матери и имел в сердце страх божий, поэтому он мучился угрызениями совести из-за грабежа, которому войска, вступившие в столицу, подвергли город и его жителей. Ведь совершенно гладкий путь может довести человека, который не испытывает никаких неудач, даже до безумия; напротив, оступившись, богобоязненный и разумный человек испытывает в душе страх божий, приходит в смятение и боится, особенно если он совершил великие дела и достиг большого могущества. Его беспокоит страх, как бы, идя путем невежества, дерзости и наглости, он не навлек на себя божий гнев и не скатился с вершины власти, которой только что овладел. Ведь так именно и случилось некогда с Саулом – за нечестивость этого царя бог расколол его царство[323]323
  За нечестивость этого царя бог расколол его царство. (См. Книга царств, III, XI, 11). Эти слова употребляются в отношении Соломона, а не Саула.


[Закрыть].

Такими мыслями мучился Алексей, ибо опасался навлечь на себя божий гнев. Он считал себя источником зла, которое причинил городу каждый из его воинов (сколько этого сброда нахлынуло тогда в город!), угрызался и мучился, как будто сам совершил все эти чудовищные злодеяния. Власть, могуще-{124}ство, пурпурные одежды, диадема, усыпанная драгоценными камнями, золотое платье, украшенное жемчугами, были для него ничем в сравнении с неописуемым несчастьем, обрушившимся тогда на царицу городов, а ужасы, которые постигли в то время город, при всем желании никто не в состоянии описать! Повсюду тогда подверглись грабежу храмы и святилища, государственное и частное имущество, а крики и вопли раздавались со всех сторон и оглушали граждан. Можно было подумать, что происходит землетрясение. Думая об этом, Алексей терзался и мучился душой и не был в состоянии справиться с нахлынувшим на него потоком печали, ибо он умел быстро осознавать дурные, поступки. Алексей знал, что обрушившиеся на город бедствия были делом рук и воли других, тем не менее он прекрасно понимал, что сам дал повод к началу несчастий, хотя виновниками того, что он поднял восстание, были уже упомянутые рабы. Однако Алексей приписывал всю вину себе и горячо желал исцелить рану; ведь лишь после такого исцеления и очищения смог бы он управлять империей, а также успешно руководить войском и военными операциями.

И вот он является к своей матери, делится с ней достойными одобрения душевными муками и просит указать ему способ исцелиться и избавиться от угрызений совести. Мать обняла своего сына и с радостью выслушала его слова. С его согласия она призвала патриарха Косьму (тогда он еще не отрекся от престола), некоторых высших должностных лиц из святого синода и из монашеского сословия. Император предстал перед ними как подсудимый, как виновный, как скромный проситель, как любой из людей, подчиняющихся власти и ожидающих приговора[324]324
  Ср. Лука, VII, 8.


[Закрыть], который произнесет суд. Он рассказал обо всем, не умолчав ни о первых своих замыслах, ни о заговоре, ни о своих действиях, ни о причине восстания. Он изложил все это со страхом и доверием, горячо просил у них исцеления и был готов принять эпитимию. Судьи же подвергли эпитимии не только Алексея, но также всех его родственников по крови и тех, кто принимал участие в восстании, велев им для умилостивления бога поститься, спать на земле и соблюдать соответствующие обряды. Подвергшиеся эпитимии ревностно выполняли все условия. Жены их также не могли оставаться без эпитимии (а как же иначе? Ведь они любили своих мужей) и добровольно приняли на себя бремя покаяния. В то время можно было видеть, как весь дворец наполнился слезами и горем, горем не позорным, не свидетельствующим о душевной слабости, а похвальным, доставляющим высшую, беспредельную радость. {125}

Самодержец – таково его благочестие – не ограничился этим: под императорскую пурпурную одежду он надел власяницу, которая в течение сорока суток касалась кожи его тела. По ночам он лежал на голой земле, подложив только камни под голову, и оплакивал, как и следовало, свои прегрешения. Когда прошел срок эпитимии, он уже чистыми руками коснулся государственных дел.

6. Более чем себя, желал видеть Алексей у кормила государства свою мать. До поры до времени он держал свой замысел в тайне, ибо опасался, как бы, узнав о его намерении, мать не покинула дворец, ведь, как ему было известно, она стремилась к возвышенному образу жизни[325]325
  К возвышенному образу жизни (προς υψηλότερον βίον), т. е. к монашеской жизни.


[Закрыть]. Как бы то ни было, во всех случаях он решительно ничего не предпринимал без ее совета, но, посвящая ее в свои замыслы, пользовался помощью матери и постепенно незаметно приобщал ее к управлению государством; иногда же он и открыто говорил, что без ее ума государственные дела придут в расстройство.

Таким образом он еще больше привязывал к себе мать, препятствуя ей выполнить ее намерение. Она, однако, думала о последнем прибежище и мечтала о монастыре, в котором могла бы провести в благочестивых размышлениях остаток дней своих. Таково было ее желание, об исполнении которого она постоянно молилась. Лелея такую мысль и стремясь к возвышенному образу жизни, она тем не менее, как никакая другая женщина, была любящей матерью. Она хотела вместе с сыном перенести бурю, обрушившуюся на империю, и как можно лучше управлять кораблем – все равно, дуют ли ему попутные ветры или со всех сторон обрушиваются на него волны; тем более что ее сын, вступив на корму, только недавно взялся за кормило и никогда раньше не имел дела с такими волнами и ветром[326]326
  Образ государства-корабля, частый у Анны и других византийских писателей, – излюбленная метафора античной поэзии.


[Закрыть]. Этими словами я намекаю на разнообразные и страшные бедствия, обрушившиеся на империю. И вот материнская любовь увлекла ее, и она стала править совместно со своим сыном-императором, а случалось, и одна брала в свои руки бразды правления и успешно, безошибочно управляла государственной колесницей. Ведь она была женщиной умной, обладала к тому же истинно царским складом ума и владела искусством властвовать. В то же время она мечтала посвятить свою жизнь богу[327]327
  По словам Зонары (Zon., ХVIII, 21), Анна Далассина «взяла на себя все управление делами» (την των πραγμάτων πασαν διοίκησιν ανεζώσατο), но «из-за монашеского одеяния (δια το ενδυμα το μοναχικόν) не имела никаких знаков императорской власти (παρασήμων μη μετασχοΰσα βασιλικων)». ΙΙο сообщению того же хрониста (Zon., XVIII, 24), в дальнейшем Алек-{480}сей стал испытывать недовольство тем, что его мать безраздельно распоряжается всеми государственными делами, и Анна Далассина, поняв это, ушла в монастырь. Таким образом, если слова το ενδυμα το μοναχικόν («монашеское одеяние») не понимать в метафорическом смысле, то, судя по свидетельству Зонары, Анна Далассина была монашенкой уже в 1081 г. (Анна же говорит лишь о стремлении своей бабки уйти в монастырь).


[Закрыть].

В августе того же индикта[328]328
  Т. е. в 1081 г.


[Закрыть] переправа Роберта вынудила Алексея выступить из столицы. Тут он и обнаружил свой тайный замысел, безраздельно передав в руки матери всю самодержавную власть. О своем решении он поставил всех в известность хрисовулом[329]329
  Dölger, Regesten..., 1073 (август 1081 г.).


[Закрыть]. Каждый пишущий историю должен рас-{126}сказывать о деяниях и распоряжениях великих мужей отнюдь не в общих чертах; напротив, о подвигах следует говорить как можно более подробно, а содержание постановлений излагать. Поэтому и я, следуя такому правилу, изложу содержание упомянутого хрисовула, опуская только красоты стиля его составителя.

Вот текст хрисовула: «Никто не может сравниться с добросердечной и чадолюбивой матерью, и нет защиты надежней ее, когда предвидится опасность или грозят какие-либо иные бедствия. Если она советует, совет ее надежен, если она молится, ее молитвы становятся для детей опорой и необоримыми стражами. Такой и проявила себя на деле по отношению к нашей царственности наша святочтимая мать и госпожа, которая с моего самого раннего возраста была для меня всем: и кормилицей и воспитательницей. И хотя ее имя было занесено в список синклита, материнская любовь стояла у нее на первом месте, а доверие к сыну оставалось непоколебимым[330]330
  Και γαρ τω συγκλητικω καταλόγω αυτης συνούσης μητρος πόθος προέδραμε και υιοΰ πίστις ακεραία συνετηρήθη.
  Φ. Успенский («История Византийской империи», стр. 100) переводит эту фразу следующим образом: «Любовь матери предшествовала мне в сенаторском звании, и сынóвья преданность оставалась во мне во всей неприкосновенности». Ф. Успенский понимает υιοΰ как genetivus subjectivus. С этим еще можно было бы согласиться. Но первая часть фразы у Ф. Успенского совершенно непонятна. Нет сомнения, что αυτης – это Анна Далассина. Впрочем причина, побудившая Ф. Успенского к такому переводу, вполне понятна: нам неизвестны случаи, чтобы женщины были занесены в Византии в списки синклитиков. Однако это обстоятельство не дает права менять текст Анны. Надо отметить, что Ф. Успенский при цитировании отрывков из этого хрисовула дает часто неточный перевод.


[Закрыть]. В наших разделенных телах видна единая душа, которая милостью Христа сохраняется неразделенной и поныне. Ледяные слова «мое» и «твое» не произносились между нами[331]331
  Скрытая цитата из Иоанна Хрисостома (PG, 48, col. 749).


[Закрыть], и что еще важно, ее постоянные и непрерывные молитвы достигли ушей господа и возвели меня на вершину власти. Но и после того как я принял императорский скипетр, она не отказалась разделять труды моей царственности и отстаивать то, что было полезно и мне и государству. Моя царственность готовится ныне с божьей помощью выступить против врагов Романии[332]332
  Термином «Романия» именовалась Восточно-Римская империя в западных, а нередко и в самих византийских источниках.


[Закрыть]и усердно занимается сбором и организацией войска; очень заботит меня также управление ведомствами и делами граждан[333]333
  Управление ведомствами и делами граждан. Так мы переводим: η περι της των σεκρετικων τε και πολιτικων πραγμάτων διοικήσεως φρόντις.


[Закрыть]. И вот я нашел надежный оплот самодержавия[334]334
  Надежный оплот самодержавия. В оригинале ... αριστοκρατίας οιον ... οχύρωμα. Слово αριστοκρατίας в этом контексте непонятно. Предлагаем читать αυτοκρατορίας. Это слово трижды встречается у Анны (V, 8, стр. 171; XIV, 4, стр. 383; XV, 11, стр. 425).


[Закрыть] и решил поручить управление всеми этими делами моей святочтимой и достойнейшей матери. Настоящим хрисовулом моя царственность ясно повелевает следующее: все те письменные распоряжения, которые она сделает благодаря своей многоопытности в житейских делах, впрочем презираемых ею (независимо, сделаны эти распоряжения по докладу председателя секретов[335]335
  Председателя секретов (τοΰ προεστωτος των σεκρέτων), по-видимому, логофета секретов.


[Закрыть], или подчиненных ему чиновников, или же всякого другого человека, чьей обязанностью является подготовка докладов, просьб и решений, касающихся скидки[336]336
  Скидки (συμπαθείας). «Трактат об обложении» X в. определяет симпафию как временное, полное или частичное освобождение от налогов на оставленные земельные участки (см.: Dölger, Beiträge..., Ss. 118, 147—148; Осипова, Система {481}класм в Византии, стр. 174—175). В данном случае термин употреблен в более широком значении.


[Закрыть] казенных недоимок), пусть все эти распоряжения будут иметь такую же незыблемую силу, как если бы они исходили от светлой власти моей царственности и написанное имело источником мои собственные слова[337]337
  το κΰρος εξουσι μόνιμον ως παρα τοΰ γαληνίου κράτους της Βασιλείας μου οικονομούμενα και εξ αυτοΰ τοΰ στόματος αυτης τα γραφέντα αποστοματ ιζόμενα.
  Опять наше толкование расходится с трактовкой Ф. Успенского, переводящего эту фразу таким образом: «Чтобы все ее распоряжения имели неизменную силу как постановления царства нашего, и как бы написанное было выражением ее собственных слов». Ясно, однако, что αυτης в данном случае может относиться только к η βασιλεία μου.


[Закрыть]. Все исходящие от нее решения и приказы[338]338
  Решения и приказы (λύσεις και προστάξενς). Λύσις – это собственно резолюция императора, ответ на какой-либо запрос, προστάξις – другое наименование простагмы, т. е. письменного распоряжения (Dölger, Byzantinische Dyplomatik..., Ss. 46, 48).


[Закрыть], письменные и устные, мотивированные и немотивированные, если они только будут иметь ее печать с изображе-{127}нием Преображенья и Успенья[339]339
  Нам неизвестны случаи, когда на печати изображались бы сразу две евангельские сцены. Печать с Успеньем дошла до нас (Laurent, Documents de sigillographie byzantine, № 508).


[Закрыть], должны расцениваться как идущие от моего владычества уже потому, что на них стоит „В месяц“ того, кто будет в то время председателем секретов[340]340
  Принимаем толкование этого места, предложенное Б. Лейбом (Leib, Alexiade, Ι, pp.122—123), Цахариэ фон-Лингенталь, издавший хрисовул Алексея (Zachariae von Lingenthal, Jus..., III, pp. XXIII—XXIV) предложил к этой фразе поправки, которые были приняты Ф. Дэльгером (F. Dölger, рецензия на G. Buckler, Anna Comnena, S. 300). Как правило, менологима на документах должна была делаться самим императором (см. F. Dölger, Byzantinische Dyplomatik..., S. 195).


[Закрыть]. Моя святочтимая мать по праву императора будет вольна поступать, как ей заблагорассудится, в вопросах продвижения по службе и назначения преемников[341]341
  Преемников (διαδοχων). Скорее всего речь идет о назначении преемников в случае смерти того или иного чиновника. Некоторые посты в Византии были αδιαδόχοι, т. е. пожизненными (Lemerle, Prolégomènes à une édition..., р. 41, n. I).


[Закрыть], чиновников секретов и фем, а также распределения титулов, постов и даров из недвижимости. Если кто-нибудь получит назначение в секрет или фему, будет возведен на пост, назначен преемником или удостоен высшего, среднего или низшего титула, то пусть это остается навсегда незыблемо и неизменно. Моя мать будет полностью распоряжаться увеличением содержания чиновникам, прибавками к выдачам[342]342
  Имеются в виду прибавки к выплатам чиновникам; см. Rouillard, Δόσις, συνήθεια ...


[Закрыть], скидкой „обычных“ налогов[343]343
  В «Трактате об обложении» συνήθεια – это налог в пользу государственного чиновника (см. Dölger, Beiträge ..., Ss. 60, 122). Но в данном случае Анна, по-видимому, употребляет это слово в более общем значении – «налог».


[Закрыть] и уменьшением или полной отменой жалованья[344]344
  Уменьшением или полной отменой жалованья (σχιδευμους και αποσχιδευμούς). Так понимает эти слова Б. Лейб и другие издатели и переводчики Анны. Иное толкование предлагает Руйар (Rouillard, Δόσις, συνήθεια, pp. 223—224). По его мнению, σχιδευμός – в данном случае синоним εκκοπή (снижение налога), а άποσχιδευμός – εξκουσσεία (экскуссия, т. е. освобождение от налогов). {482}


[Закрыть], короче говоря, все ее письменные и устные приказы должны беспрекословно выполняться.