Текст книги "Алексиада"

Книга VII

С наступлением весны главный военачальник скифского войска Челгу прошел через расположенную по Данувию долину (он вел за собой примерно восьмидесятитысячное смешанное войско, состоявшее из савроматов, скифов и немалого числа дакских воинов, вождем которых был Соломон[734]734
  Соломон – венгерский король (1063—1074). Был низложен своими двоюродными братьями и отвергнут женой Юдифью, сестрой Генриха IV. После низложения удалился в изгнание, но попыток вернуть престол не прекращал (см. Homan, Geschichte..., S. 272 sq.). Упоминание имени Соломона как участника похода – единственное твердое основание для датировки этого события. О походе Соломона на «греческого царя» под 1087 г. сообщается в хронике Бернольда (Bernoldus, {530} s. а. 1087; ср. Annalista Saxo, s. а. 1087). По сообщению Бернольда, Соломон был убит в бою, однако саксонский анналист утверждает, что Соломон погиб от руки своих. По другим источникам, Соломон спасся и стал вести подвижническую жизнь (см. Васильевский, Византия и печенеги, стр. 49, прим. 4).


[Закрыть]), и принялся опустошать города. Челгу подошел к самому Хариополю, захватил там большую добычу и явился в место под названием Скотин[735]735
  Мы не можем идентифицировать это название, явно славянское по своему происхождению.


[Закрыть]. Когда об этом узнали Николай Маврокатакалон и Вебециот, получивший это имя от названия своей {203} родины[736]736
  По-видимому, от названия г. Βέμπετζ на Евфрате (см. Nic. Ghon., p. 37).


[Закрыть], они вместе со своими войсками прибыли в Памфил[737]737
  Памфил – между Хариополем (ныне Хайраболу) и Редесто (см. Златарски, История..., II, стр. 189, бел. 2).


[Закрыть]. Видя, что поселяне – жители прилежащих областей, гонимые сильным страхом, собираются в городах и крепостях, оба полководца вышли из Памфила и прибыли вместе со всем войском в городок под названием Кули[738]738
  Кули (Κούλη) – по-видимому, от арабско-тюркского cale; к северо-востоку от Эноса.


[Закрыть]. За ними двинулись скифы; поняв, куда «метит» ромейское войско[739]739
  Таким образом мы описательно переводим греческое: τὸν ουτωσὶ καλούμενον κοπὸν τοΰ ‛Ρωμαϊκοΰ στρατεύματος... ευρόντες.


[Закрыть] (это выражение принято у солдат), они, можно сказать, пошли по его следам.

С наступлением дня Челгу, намереваясь вступить в битву с Маврокатакалоном, построил свое войско. Маврокатакалон же, желая осмотреть варварское войско, вместе с несколькими военачальниками поднялся на гребень возвышающегося над равниной холма. Видя множество варваров, он, хотя и страстно желал боя, решил повременить со сражением, ибо сознавал, что ромейское войско не составляет и малой части варварских сил. Вернувшись назад, Маврокатакалон вместе с командирами войска и самим Иоаннаки[740]740
  Иоаннаки – прозвище Василия Куртикия (Ал., V, 5, стр. 167).


[Закрыть] стал раздумывать, следует ли им нападать на скифов. Все военачальники побуждали Маврокатакалона начать бой. Он и сам был склонен к такому решению и поэтому, разделив войско на три части, приказал поднять боевой клич и завязал сражение с варварами. Много скифов было ранено, не меньше убито. Сам Челгу, мужественно сражавшийся и приводивший в замешательство целые фаланги, получил смертельную рану и испустил дух. Большинство же скифов во время отступления попадали в реку, которая протекает между Скотином и Кули, и, давя друг друга, утонули.

Одержав блестящую победу над скифами, военачальники императора вернулись в столицу. Они получили от Алексея дары и титулы в соответствии со своими заслугами и отправились назад вместе с братом самодержца Адрианом Комниным, который был тогда назначен великим доместиком Запада.

2. Изгнанные, таким образом, из областей Македонии и Филиппополя, скифы вновь вернулись на берега Истра, обосновались там и принялись грабить нашу землю с такой свободой, как если бы она была их собственностью. Это стало известно императору. Он не мог стерпеть, чтобы скифы жили в ромейских пределах, и к тому же опасался, как бы они вновь не проникли через теснины[741]741
  Т. е. проходы через Балканский хребет.


[Закрыть] и не нанесли нам еще большего ущерба, чем раньше. Поэтому, хорошо вооружив войско, Алексей прибывает в Адрианополь[742]742
  Мнения исследователей о датировке этого похода не совпадают. В. Васильевский («Византия и печенеги», стр. 50) и В. Златарский («История...», II, стр. 190) полагают, что здесь речь идет о 1088 г. Ф. Шаландон склонен относить эти события к 1087 г. (см. также: Dieter, Zur Glaubwürdigkeit..., Ss. 388—389; Hagenmeyer, Der Brief des Kaisers AIexis..., S. 16). Ф. Шаландон безусловно прав. (О хронологии печенежской войны см. прим. 842.)


[Закрыть], а оттуда выступает к Лардею[743]743
  Лардей – к востоку от Сливена (см. Златарски, История..., II, стр. 190).


[Закрыть], который расположен между Диамболем и Голоей[744]744
  Игнатьев помещает крепость Голою около села Комарево (к северо-западу от Карнобата), где до сих пор сохранились развалины (см. Игнатьев, Градището..., стр. 206—207).


[Закрыть]. Назначив командующим Георгия Евфорвина, он морем направляет его в Дристру. Самодержец же задержался {204} в Лардее на сорок дней, в течение которых отовсюду собирал войско. Набрав значительную армию, он стал раздумывать, не следует ли ему пройти через теснины и вступить в бой со скифами. «Нельзя, – говорил Алексей, – давать скифам передышки». Император рассудил совершенно правильно и принял во внимание обычай варваров: ведь скифские набеги, в какое время года они бы ни начались, не прекращались в следующем и, случаясь, например, летом, не кончались осенью или даже зимой. Это бедствие не было ограничено кругом одного года[745]745
  Фраза почти полностью заимствована у М. Пселла (см. Psellos, Chronogr., Ι, ρ. 15).


[Закрыть], в течение нескольких лет скифские набеги приводили в волнение Ромейское государство, я же упомянула лишь о некоторых из них. В рядах скифов не было раскола, несмотря на то, что император неоднократно пытался тем или иным способом привлечь их на свою сторону. Ни один скиф тайно не перешел к императору; настолько непреклонны были они в то время.

Никифор Вриенний и Григорий Маврокатакалон[746]746
  Возможно, брат уже упоминавшегося Анной Николая Маврокатакалона.


[Закрыть] (последнего император за сорок тысяч выкупил из скифского плена) никоим образом не соглашались на войну со скифами в Паристрии. Напротив, Георгий Палеолог, Николай Маврокатакалон и другие цветущие юноши настоятельно побуждали императора пройти через Гем[747]747
  Т. е. через Балканский хребет.


[Закрыть] и сразиться со скифами в Паристрии. С ними заодно были и два сына самодержца Диогена: Никифор и Лев, которые родились и Порфире, уже после того как их отец вступил на престол, и потому были прозваны «порфирородными». Порфира – это здание императорского дворца, четырехугольное с пирамидальной крышей; выходит оно к морю у пристани, в том месте, где находятся каменные быки и львы[748]748
  Т. е. к Вуколеону (см. прим. 288).


[Закрыть]; пол его выложен мрамором, стены облицованы драгоценным камнем – не обычным и широко распространенным, а таким, какой прежние императоры привозили из Рима. Камень этот почти весь пурпурного цвета и по всей поверхности, как песчинками, усеян белыми крапинками. Благодаря ему, думается мне, и назвали наши предки это здание Порфирой.

Но возвращаюсь к своему рассказу. Когда труба громкими звуками уже побуждала всех выступить против скифов по дороге через Гем, Вриенний, который всеми силами безуспешно старался отвратить самодержца от этого предприятия, сказал ему наставительно: «Знай, император, если ты перейдешь через Гем, то узнаешь, чьи кони резвей». Его спросили, что означают эти слова, и он пояснил: «Когда все обратятся в бегство». Хотя этому мужу за его мятеж и выкололи глаза, тем не менее его по праву признавали весьма искусным стратегом и умелым полководцем. Тех, кто желает подробнее {205} узнать о том, как этот упомянутый нами Вриенний из-за своего мятежа или бунта против самодержца Вотаниата был лишен глаз и как его, когда он был еще зрячим, захватил Алексей Комнин, в то время доместик западных и восточных войск, и передал Борилу, я отсылаю к великому кесарю[749]749
  См. Nic. Br., IV, 17. Сама Анна также рассказывает об этом эпизоде (Ал., I, 6, стр. 69).


[Закрыть]. Ведь кесарь, ставший зятем Алексея уже после того, как этот последний взял в свои руки скипетр Ромейского государства, приходился сыном[750]750
  Так мы, вслед за большинством переводчиков и толкователей Анны, переводим απόγονος, означающее в греческом языке «потомок», «внук» (См. Seger, Byzantinische Historiker,{531} I, Ss. 14—17; Buckler, Anna Comnena..., p. 492; Leib, Alexiade, II, p. 91.) Вопреки общераспространенному мнению, С. Виттек де Жонг доказывает, что муж Анны – действительно внук мятежника Вриенния (Wittek-de-Jongh, Le César Nicéphore Bryennios, р. 436).


[Закрыть] Вриеннию.

Дойдя до этого места своей истории, я испытываю душевное смятение и преисполняюсь скорбью. Ведь кесарь обладал мудрым умом и проявлял необычайную рассудительность в речах. Сила, быстрота, телесная красота – все прекрасные качества души и тела сочетались в нем и украшали собой этого мужа. Только одного такого, во всех отношениях выдающегося человека произвела природа и создал бог. Как Гомер воспел Ахилла среди ахейцев, так можно было бы воздать хвалу и моему кесарю, блиставшему среди рожденных под солнцем людей. Будучи выдающимся знатоком военного дела, кесарь не пренебрегал науками: он читал все книги, погружался в изучение всех областей знания и почерпнул оттуда немало мудрости как нашей, так и не нашей[751]751
  Мудрости, как нашей, так и не нашей – σοφίαν εκεΐθεν ηρύσατο, οση τε ημετέρα καὶ οση ποτὲ ημετέρα. Б. Лейб с явной натяжкой переводит: «... des connaisances très étendues qu’il s’agît de celles de notre temps ou de celles d’antan». Предлагаем изменить ποτέ на ουχ [ουτε(?)] и понимать под ημετέρα «нашу (т. е. христианскую) мудрость», а под ουχ ημετέρα «не нашу (т. е. языческую, эллинскую) мудрость». Ср. характеристику, даваемую Анной образованности Никифора Вриенния (Введ., 4, стр. 55 и прим. 20).


[Закрыть]. Позднее он и сам обратился к сочинительству и по приказу госпожи моей матери (я говорю об императрице Ирине) набросал достойное упоминания и чтения произведение, где изложил историю деяний моего отца, совершенных прежде, чем он взял в свои руки бразды правления. В этой книге он подробно повествует о Вриеннии, правдиво рассказывает о несчастьях своего отца и описывает подвиги свекра; он не допускает никакой лжи в рассказах о них, хотя одному был близок по свойству, другому – по крови. Об этом я упоминала в предыдущих главах своей истории.

Скифы заметили, что Георгий Евфорвин с большим войском и флотом движется против них по Истру. Эта река стекает с западных гор, проходит через водопады и пятью устьями впадает в Эвксинский Понт. Большая и многоводная, она протекает по обширной равнине и повсюду судоходна: по ней плавают самые большие груженые суда. У этой реки: не одно название: в верховьях, у истоков, она именуется Данувием, в низовьях, у устьев, принимает название Истр. И вот со скифской стороны увидели, что по реке плывет Георгий Евфорвин, и узнали о приближении самодержца с большим войском по суше. Сочтя невозможным сражаться одновременно против того и другого врага, скифы стали искать способ избежать грозящей им опасности. Они отправляют с посольством {206} сто пятьдесят человек, которые должны были предложить Алексею мир, вместе с тем в своей речи пригрозить ему и, если самодержцу будет угодно согласиться на их просьбы, пообещать по первому требованию явиться к нему на помощь с тридцатью тысячами всадников. Однако самодержец разгадал обман скифов. Он понял, что делают они это предложение лишь с целью избежать нависшей угрозы и, как только окажутся в безопасности, сразу же разожгут из искры ненависти большой пожар. Поэтому император не принял предложения скифов.

Во время беседы с послами к самодержцу подошел один из писцов – некий Николай – и на ухо шепнул ему: «Сегодня, император, жди солнечного затмения». Император сомневался, но Николай клятвенно заверил, что не лжет. Тогда самодержец со своей обычной сообразительностью обратился к скифам со словами: «Пусть бог нам будет судьей; если сегодня на небе появится какое-нибудь знаменье, да будет оно для вас знаком, что я по справедливости отвергаю ваше весьма подозрительное предложение; значит, ваши фалангархи просят о мире без серьезных намерений. Если же знамения не будет, то это послужит доказательством ошибочности моей догадки». Не прошло и двух часов, как солнечный свет затмился и весь диск, закрытый луной, стал невидим[752]752
  Установление даты солнечного затмения имеет большое значение для датировки событий печенежской войны, ибо хронология этого периода у Анны крайне неудовлетворительна. В. Васильевский («Византия и печенеги», стр. 52) считал, что речь идет о затмении 20 июля 1088 г. Но, как отметил еще К. Дитер (Dieter, Zur Glaubwürdigkeit..., S. 389), это затмение не наблюдалось на территории Европы. (Утверждение К. Дитера проверено нами по астрономическому справочнику Schroeter, Spezielier Kanon...) После похода Челгу (весна 1087 г.) на территории Болгарии затмение наблюдалось 1 августа 1087г. (другие затмения были значительно позднее). По мнению Ф. Шаландона (Chalandon, Essai..., р. 105, n. 1), Анна имеет в виду именно это затмение. Эту датировку принимаем и мы, хотя для короткого срока между походом Челгу и солнечным затмением (весна—август 1087 г.) рассказ Анны слишком насыщен событиями (Ал., VII, 1—2, стр. 203 и сл.). Отметим и другое противопоказание для нашей датировки. Согласно свидетельству Анны, происходило полное солнечное затмение («солнечный свет затмился, и весь диск, закрытый луной, стал невидим»), На самом деле фаза затмения на территории Болгарии была примерно 0,6 и, таким образом, должно было произойти лишь некоторое ослабление солнечного света (вычисления выполнены сотрудником Института теоретической астрономии АН СССР в Ленинграде Н. Г. Полозовой).


[Закрыть]. Скифы были поражены; самодержец передал их Льву Никериту (это евнух, с детства воспитанный среди воинов, человек весьма уважаемый) с приказом под усиленной охраной доставить их в царственный город. Никерит с большой охотой отправился в Константинополь.

Но варвары только и мечтали об освобождении: по прибытии в Малую Никею[753]753
  Малая Никея – к юго-востоку от Адрианополя (Златарски. История..., II, стр. 191, бел. 2).


[Закрыть] убили ночью стражей, которые небрежно стерегли их, и извилистыми тропами вернулись к тем, кто их отправил с посольством. Никерит, которому еще с тремя воинами едва удалось спастись, прибыл к самодержцу в Голою.

3. Когда император узнал о случившемся, он стал опасаться, как бы эти послы не подняли всю скифскую армию и не напали на него. Он не нуждался, как некогда Атрид Агамемнон, в сне, который побудил бы его к битве[754]754
  Ил., II, 1—34.


[Закрыть], – напротив, Алексей сам горячо стремился к сражению и, пройдя с отрядами через Сидиру, разбил лагерь у Вичины (это – река, стекающая с соседних гор[755]755
  Ныне Голяма – Камчие (см. Златарски, История..., II, стр. 192). Константин Багрянородный (Const. Porph., De adm., p. 62) называет эту реку не Вичина, а Дичина (Διτζίνα). {532}
  Оба названия могли существовать параллельно. Закономерно также предположить ошибку у одного из авторов. В. Бешевлиев («За името Дичина...») считает, что в рукописи «Алексиады» стояло Διτζίνα, неверно исправленное переписчиком на Βιτζίνα (по аналогии с Вичиной, городом на Дунае, упомянутым Анной ранее – VI, 14, стр. 201).


[Закрыть]). В тот день многие воины, отправившись для добычи провианта, отошли на большое расстояние от лагеря и были убиты или взяты в плен. Утром самодержец быстро прибывает в Плиску, а оттуда поднимается на холм, {207} называемый «Симеоновым»[756]756
  В. Златарский («История...», II, стр. 496—498) считает, что Симеонов Холм – это курган около с. Войвода, к северу от Плиски.


[Закрыть] (местные жители зовут его также «Скифским булевтерием»). И вновь воины, которые в поисках провианта удалились на большое расстояние от лагеря, попали в беду.

На следующий день император подошел к реке, протекающей вблизи Дристры, примерно в двадцати четырех стадиях от нее, сложил снаряжение и расположился лагерем. Но скифы неожиданно напали с другой стороны на императорский стан, убили большое число легковооруженных воинов и захватили в плен многих мужественно сражавшихся манихеев. Во время нападения в войске поднялась большая паника, и беспорядочно бегущие всадники обрушили императорскую палатку. Недоброжелателям самодержца это показалось дурным предзнаменованием. Однако император силами одного из отрядов своего войска отогнал подальше от палатки напавших на него варваров, дабы они вторично не подняли паники в его лагере, затем тотчас же сел на коня, успокоил волнение и в полном порядке выступил с войском по дороге на Дристру (это самый знаменитый среди приистрийских городов), чтобы атаковать город с помощью гелепол.

Принявшись за дело, император окружил город, разрушил с одной стороны стену и со всем войском вступил в Дристру. Два акрополя упомянутого города находились в руках родственников Татуша, сам же он еще раньше покинул Дристру, чтобы заручиться поддержкой куманов и вместе с ними вернуться на помощь скифам. Уходя, он сказал на прощанье своим людям: «Мне точно известно, что император намеревается осадить крепость. Когда он появится на равнине, займите до него самый высокий и удобный холм и разбейте там лагерь. Тогда самодержец не сможет спокойно осаждать крепость: он будет беспокоиться за свой тыл и бояться вас. А вы непрерывно, ежедневно и еженощно высылайте против него воинов».

Самодержец сообразил, что ему нужно делать, оставил осаду акрополей, отошел оттуда, расположился лагерем у речки, протекающей вблизи Истра, и стал раздумывать, следует ли ему напасть на скифов. Палеолог и Григорий Маврокатакалон стояли за то, чтобы отложить битву с печенегами, и советовали силой овладеть Большой Преславой. «Скифы, – говорили они, – увидят, что мы при оружии и движемся в таком порядке, и не отважатся вступить с нами в битву. Если же всадники осмелятся на бой без повозок[757]757
  О применении печенегами повозок в бою сообщает также Никита Хониат (Nic. Chon., р. 21): печенеги огораживают свои ряды повозками и пользуются ими как стеной (ср. также Cinn., р. 8).


[Закрыть], то, как вы хорошо знаете, они потерпят поражение и у нас на будущее будет прекрасно защищенное укрепление – Большая Преслава». {208}

Преслава[758]758
  Анна путает Большую Преславу (Преслав) с Преславой на Дунае (см. Bromberg, Toponymical and historical miscellanies..., XII, pp. 174—178; XIII, pp. 459—465).


[Закрыть] – это знаменитый город, расположенный на Истре; некогда он носил не такое варварское имя, а назывался по-эллински Мегалополем и был таковым не только по названию. Но с тех пор как болгарский царь Мокр[759]759
  Имя Мокр еще раз встречается в «Алексиаде» (см. прим. 1291), где говорится о том, что Лихнитское озеро стало называться на варварский манер Охридским, начиная со времени Мокра. Писательница прибавляет: ... τοΰ Βουλγάρων βασιλέως τὰ πρωτα καὶ τὰ εσχατα Σαμουήλ... Эти слова Анны по-разному трактовались учеными. Одна группа исследователей полагала, что Мокр и Самуил – одно лицо: болгарский царь прежде (τὰ πρωτα) именовался Мокром, а потом (τὰ εσχατα) Самуилом.
  Другие ученые считали, что речь идет о двух лицах Мокре и Самуиле [Лихнитское озеро переименовали в Охридское со времени сначала (τὰ πρωτα) Мокра, а потом и (τὰ εσχατα) Самуила], и по-разному пытались идентифицировать имя Мокр. И то и другое толкование основывается на натяжках в понимании греческого текста и трактовки исторических фактов.
  Остроумное решение вопроса предложил И. Дуйчев. По его мнению, «Мокр» (в книге XII) представляет собой не имя лица, а географическое название, объяснение же этого названия в тексте «Алексиады» (см. прим. 1291) является интерполяцией, возникшей вследствие смешения Мокра – болгарского царя (как в данном месте у Анны) и Мокра – географического наименования. Остается выяснить, кого же Анна имеет в виду под царем Мокром. И. Дуйчев присоединяется к мнению, что имя Μόκρος образовалось в результате метатезы из Κροΰμος. Крум – хорошо известный болгарский хан (803—814). См.: «История Болгарии», стр. 68; Дуйчев, Сѫщинското значение..., (там же вся дискуссия по этому вопросу). {533}


[Закрыть], его потомки и, наконец, последний представитель болгарской династии (как у иудеев Седекия[760]760
  Седекия (599—588 гг. до н. э.) – последний иудейский царь, при котором был разрушен Иерусалим.


[Закрыть]) Самуил[761]761
  Царь Самуил (976—1014; см. о нем «История Болгарии», стр. 94—96). Анна ошибается: Самуил не был последним царем «болгарской династии». Последним болгарским царем был Иван-Владислав (1015—1018). Ошибка Анны кажется тем более странной, что предки Анны по материнской линии происходили от Ивана-Владислава (Ирина Дукена, мать Анны, была внучкой Траяна, сына Ивана-Владислава – см. прим. 221).


[Закрыть] стали совершать набеги на западные земли, этот город приобрел двойное имя: к сохранившемуся греческому названию «большой»[762]762
  «Большой» – по-гречески μεγάλος (мегалос). Анна не только путает два города (см. прим. 758), но и дает неверное объяснение происхождению названия Большая Преслава. Греческого города Мегалополь в этом районе не существовало. Большой Преславой город назван для отличия его от Малой Преславы на Дунае (см. Дуйчев, Сѫщинското значение..., 4, стр. 19).


[Закрыть] добавилось славянское слово, и он стал повсюду называться «Большая Преслава». «Из такого убежища, – говорили сторонники Маврокатакалона, – мы ежедневно будем обстреливать скифов из луков, будем непрерывно наносить им ущерб и не позволим врагам выходить из лагеря ни за провизией, ни за другими необходимыми припасами».

В то время как произносились такие речи, сыновья Диогена Никифор и Лев (они были молоды и еще не испытали горечи поражения) сошли с коней, разнуздали их, прогнали ударами в просо и сказали: «Ничего не опасайся, император, мы сами обнажим акинаки и растерзаем скифов». Император, человек отважный, предпочитавший всегда первым вступить в бой, не принял во внимание доводов тех, кто пытался отговорить его. Поручив Георгию Куцомиту позаботиться об императорской палатке и обо всем снаряжении, он отправил его в Ветрин[763]763
  К западу от Силистры (Дристры у Анны). Одно из сел в этом районе до сих пор носит название Ветрен (см. Златарски, История..., II, стр. 93, бел. I).


[Закрыть], а войску приказал не зажигать в тот вечер светильников и вообще никаких огней, держать коней оседланными и бодрствовать до восхода солнца. Наутро Алексей выступил из лагеря, разделив войско, построил боевым строем фаланги, объехал и осмотрел армию. Затем он занял место в центре строя, где находились близкие ему по крови и свойству: брат Алексея Адриан, командовавший тогда латинянами, и другие благородные мужи. Левым флангом командовал кесарь Никифор Мелиссин – муж сестры Алексея; правым предводительствовали Кастамонит и Татикий; союзниками – савроматы Уза и Караца. Император выделил шесть воинов, которым поручил охрану своей особы и приказал следить за ним и ни на кого больше не обращать никакого внимания; это были двое сыновей Романа Диогена, имевший давний боевой опыт Николай Маврокатакалон, Иоаннаки, предводитель варягов Намбит и Гул, находившийся еще в услужении у отца Алексея.

Скифы тоже встали в боевые порядки – ведь они обладают врожденным искусством воевать и строить ряды, – устроили засады, по всем правилам тактики «связали» свои ряды[764]764
  Так мы переводим греческое ... τάξεις τοΐς τακτικοΐς δεσμήσαντες σφίγμασι.


[Закрыть], как башнями огородили свое войско крытыми повозками, а затем поотрядно двинулись на самодержца и стали {209} издали метать стрелы в наших воинов. Тогда самодержец, построив войско применительно к порядку наступающих отрядов, распорядился, чтобы гоплиты не выходили вперед и не нарушали сомкнутого строя до тех пор, пока скифы не окажутся на расстоянии, удобном для рукопашного боя, а подождали бы того момента, когда пространство между двумя движущимися друг на друга войсками сократится до «уздечки»[765]765
  Сохраняем выражение Анны – πρὸς ενα χαλινόν.


[Закрыть], и лишь затем разом бросились на врагов.

Во время этих приготовлений вдалеке показались скифы, двигавшиеся со своими крытыми повозками, женами и детьми. Разразилась битва, длившаяся с утра до вечера; произошла большая резня, в результате которой с той и с другой стороны пало немало воинов. Пал в тот же день и получивший смертельную рану сын Диогена Лев, ибо, налетев на скифов, он дальше, чем следует, позволил себя увлечь к их повозкам. Брат императора Адриан, которому было доверено командование латинянами, увидев, сколь неудержим скифский натиск, во весь опор бросился к скифским повозкам и после мужественной схватки вернулся назад в сопровождении лишь семи воинов, остальные были либо убиты, либо взяты в плен скифами. Победа еще не склонялась ни на ту, ни на другую сторону, и оба войска продолжали упорно сражаться, когда вдали показались скифские лохаги[766]766
  Анна применяет к командирам печенежского войска греческий термин «лохаг», т. е. начальник лоха. Лох в византийском войске состоял обычно из 16 человек (см. Скабаланович, Византийское государство и церковь в XI в., стр. 318).


[Закрыть] во главе тридцатишеститысячного войска; ромеи, не имея сил сопротивляться столь многочисленному врагу, повернули назад.

Тогда император вышел из рядов войска и остановился; в одной руке у него был меч, в другой он, как знамя, держал омофор богородицы[767]767
  Омофор — накидка, нарамник богоматери; хранился как реликвия во Влахернском храме богоматери (см. Ebersolt, Sanctuaires de Byzance, р. 46, n. 5).


[Закрыть]. Он стоял, окруженный двадцатью мужественными всадниками, среди которых находились Никифор – сын Диогена, протостратор Михаил Дука – брат Августы, а также ближайшие слуги. К Алексею подбежали три пеших скифа, двое схватили с обеих сторон за узду коня, а третий уцепился за правую ногу императора. Алексей тотчас отрубил руку одному из скифов, на другого замахнулся акинаком и грозным криком обратил его в бегство; скифа же, который держался за его ногу, он ударил по шлему. Не со всей силы, не со всего размаха ударил Алексей, император опасался, как бы меч не отскочил в сторону и не поразил его самого в ногу или коня его; не хотел император стать легкой добычей для врагов. Поэтому он, с большой осторожностью двигая рукой, быстро наносит скифу второй удар. Ведь Алексей в своих действиях, словах и движениях руководствовался разумом, не поддавался гневу и не позволял увлечь себя никакой страсти. Император еще первым ударом сшиб шлем со скифа, {210} и теперь меч поразил обнаженную голову врага. Скиф, не издав ни звука, упал на землю. Протостратор же, видя беспорядочное бегство ромейских отрядов (фаланги были уже прорваны, и все воины в панике бежали), говорит: «Зачем, император, ты еще здесь задерживаешься? Зачем ты рискуешь жизнью и пренебрегаешь спасением?» Алексей ответил: «Лучше умереть в мужественном бою, чем сохранить жизнь ценой позора». На что протостратор: «Если бы это сказал обыкновенный человек, честь ему и хвала. Но ты – император, и твоя смерть – несчастье для всего мира. Почему не изберешь ты для себя лучшую участь? Ведь спасшись, ты снова вступишь в бой и добьешься победы».

Самодержец, видя нависшую над его головой опасность (скифы дерзко наступали на него), отказался от всяких благих надежд и сказал: «Настало время и нам с божьей помощью позаботиться о спасении. Мы, однако, не пойдем той же дорогой, что и беглецы, иначе встретим врагов, когда они будут возвращаться после погони за нашими воинами. Но, – тут император указал рукой на скифов, которые стояли на краю строя, – набросимся на них так, как будто бы, только что родившись, собираемся тут же умереть. С божьей помощью мы проберемся в тыл скифского строя и двинемся по другой дороге». Произнеся эти слова и ободрив своих людей, он сам как огонь налетает на скифов и ударяет первого встретившегося ему воина. Тот тотчас вывалился из седла. Прорвав таким образом сомкнутый скифский строй, император со спутниками вышел в тыл скифам. Так действовал император. С протостратором же случилось следующее: его конь, поскользнувшись, упал, и он сам рухнул на землю. Один из его слуг немедленно отдал ему своего коня. Протостратор догнал самодержца и уже не отступал от него ни на шаг – так он любил Алексея.

В этой невообразимой сумятице, когда одни бежали, другие преследовали, скифский отряд вновь нагоняет императора. Мгновенно обернувшись, Алексей ударил преследующего его скифа и убил, как утверждали очевидцы, не только его, но и нескольких других врагов. Один скиф, подъехав со спины к Никифору Диогену, собрался было уже нанести удар. Увидев это, самодержец крикнул Диогену: «Посмотри назад, Никифор!». Поспешно обернувшись, Никифор ударил скифа в лицо. Император рассказывал (я сама слышала), что ему никогда не приходилось видеть в человеке столько стремительности и ловкости. «Если бы в тот день, – говорил он также, – я не держал в руках знамени, то убил бы скифов больше, чем растет волос на моей голове». И это не было пустым бахвальством, ибо {211} скромность Алексея не знала предела. Ход беседы и существо дела вынуждали отца иногда в кругу близких рассказывать нам о своих делах; да и это он делал только по нашему настоянию. Но никто никогда не слышал, чтобы самодержец хвастался чем-нибудь перед посторонними.

Сильный ветер и атаки печенегов не позволяли императору прямо держать знамя. Один скиф, схватив обеими руками длинное копье, нанес Алексею удар в ягодицу, и хотя копье не оцарапало кожи, тем не менее причинило Алексею невыносимую боль, которая не покидала его в течение многих лет. Все это заставило императора свернуть знамя и спрятать его от людских глаз в кустиках чебреца. За ночь он благополучно добрался до Голои[768]768
  Народ сложил по этому поводу песенку. В Ер. содержится текст этой песенки: ’Απὸ τὴν Δρίστραν εις Γολόην καλὸν απληκτον Κομνήνε. В переводе С. Пападимитриу: «От Дристры до Голои – прекрасный лагерь, Комнин». (Пападимитриу, Две народные песни, стр. 281—287; ср. Reifferscheid, Annae Comnenae..., р. XVII.)


[Закрыть], а днем достиг Боруя и остановился там с намерением выкупить пленников.

4. Во время битвы, когда ромейские отряды, потерпев поражение, обратились в бегство, Палеолог упал на землю и потерял коня. Он оказался в совершенно беспомощном положении; понимая, какая нависла над ним опасность, он стал искать глазами коня и вдруг увидел одетого в священническую одежду проедра Халкидона Льва, о котором я уже упоминала выше[769]769
  В применении к духовным лицам слово «проедр» означало «епископ», а позднее и «архиепископ» (см. Salaville, Le titre ecclesiastique...).


[Закрыть]. Лев отдал ему своего коня, он вскочил на него и пустился в бегство; этого святого мужа ему больше не удалось увидеть. Лев обладал открытой душой и являл собой истинный образ епископа, но был излишне простоват и не всегда умел соизмерять с рассудком свое усердие. Поэтому-то и постигла его, как говорилось раньше, та беда, из-за которой он лишился престола. Палеолог всегда отличал и высоко чтил этого мужа за его выдающуюся добродетель. Я не могу сказать, сподобился ли Палеолог божественного явления благодаря своему беспредельному доверию к этому мужу или же в данном случае проявился некий другой тайный замысел провидения относительно епископа[770]770
  Это не единственное свидетельство, что у изгнанного Льва Халкидонского были сторонники при дворе. Находясь в ссылке, Лев обращался к Марии Болгарской – матери Ирины (супруги Алексея Комнина) и Анны (супруги Георгия Палеолога) – с просьбой заступиться за него перед Алексеем (см. Grumel, Documents athonites..., р. 128 sq.). Судя по со-{534}хранившемуся письму Льва, Мария через Ирину ходатайствовала перед императором за епископа. Вполне вероятно, что история с чудесным явлением Льва – выдумка Георгия Палеолога, пытавшегося заставить Алексея простить епископа. Обращает на себя внимание, что Анна в данном случае дает характеристику Льва гораздо более мягкую, чем раньше.


[Закрыть].

Преследуемый печенегами, Палеолог заехал в болотистое и заросшее место, где встретил отряд в сто пятьдесят воинов, который был со всех сторон окружен скифами. Видя безнадежность своего положения и не имея сил сопротивляться столь многочисленному врагу, они доверились Палеологу, так как с давних пор знали его мужество и непоколебимый дух. Палеолог посоветовал им напасть на скифов и оставить всякую мысль о спасении, дабы, как я полагаю, обрести спасение. «Нужно, – сказал он, – скрепить это решение клятвой, чтобы наша воля была единой, чтобы никто не оставался в стороне во время атаки на скифов и чтобы каждый из нас считал своим личным делом общее спасение и общую опасность». Стреми-{212}тельно поскакав на врага, Палеолог ударяет первого встретившегося ему противника. Оглушенный ударом, скиф рухнул на землю. Но остальные воины атаковали нерешительно, поэтому одни из них были убиты, а другие, как зверь в логово, вернулись в густые рощи и скрылись там в поисках спасения. В тот момент, когда вновь преследуемый печенегами Палеолог достиг одного холма, под ним пала раненая лошадь; сам он, однако, спасся и поднялся на находившуюся вблизи гору. В поисках дороги – а найти ее было не так-то легко – Палеолог блуждает там в течение одиннадцати дней, в конце концов встречает одну женщину, вдову воина, и некоторое время пользуется ее гостеприимством. Сыновья этой женщины, воины, сами спасшиеся от опасности, показали ему дорогу. Вот что случилось с Палеологом.

Между тем скифские военачальники решили умертвить захваченных пленных, однако народ не позволил им этого сделать, так как желал продать пленных за деньги. Когда такое постановление было принято, Мелиссин письмом известил о нем императора. И хотя Мелиссин сам был пленником, тем не менее он приложил немало усилий, чтобы заставить скифов принять это решение. Император, который в то время находился еще в Боруе, вытребовал из царицы городов большую сумму денег и выкупил пленных.