Текст книги "Алексиада"

Автор книги: Анна Комнина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

На следующий день Алексей воссел на свой императорский трон. В тот день присутствовали многие члены синклита, священного синода и наиболее достойные из числа ученых назиреев[1571]1571
  Под назиреями Анна Комнина, как и многие другие византийские авторы, имеет в виду монахов.


[Закрыть]. Все обвиняемые в богомильской ереси были выведены на середину, и самодержец приказал вновь подвергнуть допросу каждого из них. Одни признали себя богомилами и ревностно отстаивали свою ересь, другие же решительно отпирались, называли себя христианами и ничего не признавали, когда их обвиняли. Тогда Алексей, нахмурив брови, сказал: «Сегодня будут зажжены два костра, в центре одного из них в землю будет вбит крест; затем каждому будет предоставлен выбор: желающие умереть в христианской вере, отделившись от остальных, взойдут на костер с крестом, а придерживающиеся богомильской ереси будут брошены в другой костер. Ведь лучше самому умереть как христианину, чем, оставаясь жить, подвергнуться преследованиям как богомил и возмущать {422} совесть многих людей. Итак, пусть каждый идет, куда захочет»[1572]1572
  Алексей, придумывая испытание, знал, что ни один еретик, притворно отрекшийся от богомильства, никогда не решился бы приблизиться к кресту, ибо богомилы решительно отвергали почитание креста (см.: Успенский, Синодик..., стр. 20; Попруженко, Святого Козмы пресвитера слово..., стр. 8).


[Закрыть]. Сообщив такое богомилам, император сделал вид, что покончил с этим делом. Обвиняемых немедленно взяли и увели, а в это время собралась большая толпа стекшегося отовсюду народа. В месте под названием Циканистр[1573]1573
  Циканистр – ипподром в Большом дворце для игры в мяч.


[Закрыть] разожгли костры в семь раз, как говорит певец, сильнее, чем их обычно разжигали[1574]1574
  См. Даниил, III, 19.


[Закрыть]. Огонь поднялся до небес; в одном из костров находился крест. Так как все обвиняемые должны были быть сожжены, каждому был предоставлен выбор вступить в тот костер, который он пожелает. Те, кто придерживался православия, увидели всю безвыходность своего положения и подошли к костру с крестом, чтобы принять истинно мученическую смерть. Нечестивцы же, придерживавшиеся мерзкой ереси, обратились к другому костру. Когда они готовы были все вместе броситься в костры, присутствующие стали жалеть христиан, которые должны были сгореть, и выражали сильное недовольство императором, не зная о его намерении. Но приказ императора предупредил палачей и не дал им свершить своего дела. Получив, таким образом, надежные доказательства того, кто является истинным богомилом, император отпустил с многочисленными наставлениями ложно обвиненных христиан. Богомилов же он вновь заключил в тюрьму, отделив нечестивого Василия от остальных апостолов. Некоторых из них он сам ежедневно призывал к себе, поучал, увещевал отречься от мерзкой веры, других же по его приказу ежедневно посещали наиболее достойные из священников и наставляли их в православной вере, убеждая отречься от богомильской ереси. Одни из еретиков исправились и были освобождены из-под стражи, другие в ереси окончили свою жизнь в тюрьмах, хотя и имели полный достаток в пище и одежде.

10. Василия же, как истинного ересиарха и к тому же совершенно не раскаявшегося, все члены священного синода, наиболее достойные назиреи и сам занимавший тогда патриарший престол Николай приговорили к сожжению. С ними был согласен и самодержец, который, помногу и часто беседуя с Василием, убедился в его дурном нраве и знал, что он не отрекся от ереси. Тогда-то и распорядился император развести на ипподроме громадный костер. Была вырыта очень глубокая яма, а куча бревен, сложенная из высоких деревьев, казалась горой. Когда подожгли костер, на арену ипподрома и на ступеньки мало-помалу стала стекаться большая толпа народа, с нетерпением ожидавшая дальнейших событий. С другой стороны вбили крест, и нечестивцу была дана возможность выбора на тот случай, если он, испугавшись огня и изменив свои {423} убеждения, подойдет к кресту, чтобы избежать костра. Присутствовала при этом и толпа еретиков, взиравших на своего главу Василия. Он же, казалось, с презрением относился к любому наказанию и грозившей ему опасности и, находясь вдалеке от костра, смеялся, морочил всем головы прорицаниями, будто некие ангелы вынесут его из огня, и тихо напевал псалом Давида: «К тебе он не приблизится, только смотреть будешь очами твоими»[1575]1575
  Псалт., ХС, 7—8.


[Закрыть].

Когда же толпа расступилась, дав ему возможность увидеть ужасное зрелище огня (ведь и с большого расстояния почувствовал он жар огня и увидел взвившееся вверх и как бы испускающее громы пламя, огненные искры которого поднимались на высоту каменного обелиска, стоящего посреди ипподрома)[1576]1576
  Имеется в виду обелиск Феодосия (Janin, Constantinople byzantine, pp. 183—185).


[Закрыть], этот храбрец, казалось, струсил и пришел в замешательство от одного вида огня и, как человек, попавший в безвыходное положение, стал вращать глазами, хлопать руками и ударять себя по бедру.

Придя в такое состояние от одного зрелища огня, он тем не менее оставался непоколебимым: его железную душу не мог ни смягчить огонь, ни тронуть обращенные к нему увещевания самодержца. Возможно, из-за неотвратимо грозящей беды его охватило безумие и, находясь в полной растерянности, он не понимал, что ему полезней делать, быть может (и это более вероятно), дьявол, владевший его душой, окутал непроницаемой мглой его разум. Этот проклятый Василий стоял совершенно безучастный перед лицом грозившей ему страшной опасности, глазея то на костер, то на собравшуюся толпу. Всем казалось, что Василий действительно помешался: он не двигался к костру, не отходил назад, а как бы оцепенев, неподвижно стоял на одном месте. Так как о Василии распространялись всевозможные слухи и басни, то палачи опасались, как бы покровительствующие Василию бесы с божьего дозволения не совершили какого-нибудь необычайного чуда. Они боялись, что этот негодяй, выйдя невредимым из огня, явится в многолюдное место и в результате произойдет новый обман, еще хуже предыдущего. Поэтому они решили подвергнуть Василия испытанию. Так как Василий рассказывал небылицы и хвастался, что выйдет невредимым из огня, то палачи, взяв его за плащ, сказали: «Посмотрим, коснется ли огонь твоей одежды», – и тотчас бросили плащ в середину костра. В ответ на это обманутый бесом Василий сказал со смехом: «Вы видите, мой плащ взлетел на воздух!» Палачи же, узнав «по кромке ткань», подняли Василия и бросили его в платье и башмаках в середину костра. Пламя, как будто разгневавшись {424} на него, целиком сожрало нечестивца, так что даже запах никакой не пошел и дым от огня вовсе не изменился, разве что в середине пламени появилась тонкая линия из дыма. Ведь сама стихия поднимается против нечестивцев, щадит же она – чтобы сказать правду – только людей богоугодных. Так некогда в Вавилоне отступил и отошел огонь от угодных богу юношей и окружил их со всех сторон наподобие золоченых покоев[1577]1577
  Даниил, III, 19.


[Закрыть].

Не успели еще палачи поднять негодяя Василия, как пламя, казалось, вырвалось навстречу, чтобы схватить нечестивца. Стоявший кругом народ с нетерпением ждал и требовал, чтобы бросили в огонь и всех остальных причастных к гибельной ереси Василия. Но самодержец не согласился и приказал заключить их в портиках и галереях Большого дворца[1578]1578
  О тюрьмах, находившихся при константинопольских дворцах, см. Koukoulès, Vie et civilisation, III, р. 228 sq;


[Закрыть]. После этого зрители были распущены. Позже безбожников перевели в другую весьма надежную тюрьму, где они содержались долгое время и умерли в своем нечестии. Таково было последнее деяние из всех великих трудов и подвигов самодержца – поступок совершенно новый, необычный по своему характеру, неслыханный по своей смелости. И я думаю, современники и близкие императору удивляются до сих пор и им кажется, что все происходившее тогда было не наяву, а привиделось во сне. Начиная с того времени, когда вскоре после провозглашения императором Диогена варвары вступили в пределы Ромейской державы и Диоген, как говорится, с первых шагов потерпел неудачу в походе на них[1579]1579
  Имеется в виду поход Романа IV Диогена против турок, закончившийся в 1071 г. поражением при Манцикерт.


[Закрыть], и вплоть до воцарения моего отца варварская рука не оставалась в покое, она точила мечи и копья против христиан, а битвы, сражения и убийства не прекращались. Уничтожались города, опустошались области, и вся ромейская земля была обагрена христианской кровью. Одних постигла печальная участь, и они пали от стрел и копий, других заставили покинуть насиженные места и пленниками увезли в персидские города. Страх охватил всех, и они поспешили укрыться от обрушившихся бедствий в пещерах, рощах, горах и холмах. Одни из них, уведенные в Персию, оплакивали в молитвах свои страдания, другие, еще сохранившие свободу – если вообще кто-либо оставался в ромейских пределах, – стеная, проливали слезы кто о сыне, кто о дочери[1580]1580
  ’Εν τούτοις οἱ μὲν ἐποτνιῶντο ἐφ’ οις ἓπασχον πρὸς Περσίδα ἀπαγόμενοι, οἱ δ’ ἓτι περιόντες, ἐὶ πού τινες τοΐς ῥωμαϊκοΐς ὁρίοις ἐναπέμειναν, βύθιον στένοντες ὁ μὲν υἲον, ὁ δὲ θυγατέρα. Все переводчики Анны передают начало этой фразы следующим образом: «Одни из них оплакивали в молитвах страдания уведенных в Персию, другие...» В этом случае неясно противопоставление: «одни... другие...». Наш перевод сделан с некоторым насилием над {625} синтаксисом греческой фразы, но зато понятен в контексте.


[Закрыть], как женщины, заливаясь горючими слезами, они плакали кто о брате, кто о преждевременно ушедшем из жизни племяннике, и не было тогда места без слез и стенаний. Что же касается императоров, то они, за исключением немногих (я имею в виду Цимисхия и императора Василия[1581]1581
  Анна имеет в виду Иоанна I Цимисхий (969—976) и Василия II (976—1025). Картина бедствий Ромейского государства до воцарения Алексея, как и всегда у Анны, гиперболична.


[Закрыть]), с давних пор[1582]1582
  С давних пор (ἓκτοτε). О значении этого слова у Анны см. Buckler, Anna Comnena..., р. 355, n. 4.


[Закрыть] и до воцарения {425} моего отца вообще не осмеливались ступить на азиатскую землю.

11. Но что говорить об этом? Я чувствую, что отошла от нити своего рассказа. Тема моего повествования предписывает мне двойную задачу: описать и вместе с тем оплакать все то, что пришлось претерпеть самодержцу, рассказать о его трудах и сложить скорбную песнь о том, что истерзало мое сердце. Теперь я хочу поведать о его смерти и о крушении счастья на земле. Однако мне приходят на ум некоторые из отцовских речей, которые отвлекают меня от моей истории и ввергают в скорбь и стенания. Ведь я часто слышала его речи и слышала, как он однажды прервал мою мать-императрицу, когда та велела мудрым людям рассказать в историческом сочинении потомкам о его деяниях, многочисленных подвигах и трудах. «Пусть они лучше, – говорил император, – оплакивают мою судьбу и скорбят о постигших меня бедствиях».

Не прошло и полутора лет со времени возвращения самодержца из похода, как его постигла новая страшная болезнь, которая готовила ему смертельную ловушку, а если говорить правду, – уничтожение и гибель всему. Поскольку этого требует важность моей темы и поскольку я с пеленок была любящей дочерью, я решаюсь преступить законы исторического повествования и рассказать – хотя и не испытываю большого желания это делать – о кончине самодержца.

Однажды во время конных ристаний поднялся сильный ветер, по этой причине ревматизм Алексея как бы отхлынул и, покинув его конечности, перешел в плечо. Большинство врачей вообще не подозревало о той угрозе, которая нависла над нами. Но Николай Калликл[1583]1583
  Николай Калликл – знаменитый врач и поэт, адресат писем Феофилакта Болгарского, предположительно автор известной сатиры XII в. «Тимарион» (см.: Шестаков, Три поэта..., стр. 1—36; «Византийская сатира „Тимарион“», стр. 364—365).


[Закрыть] – так он именовался – стал для нас пророком страшных бедствий; он сказал, что следует опасаться, как бы болезнь, перейдя с конечностей на другую часть тела, не поставила бы под угрозу жизнь больного. Мы, однако, не могли и не желали этому поверить.

Ни один врач, кроме Калликла, не рекомендовал тогда очистить с помощью слабительного тело Алексея. Его организм не привык к слабительному и совершенно не был приучен принимать лекарства. Учитывая это, большинство врачей, и особенно Михаил Пантехн[1584]1584
  Михаил Пантехн – придворный врач, один из адресатов писем Феофилакта Болгарского. Сохранилась также анонимная монодия на его смерть (см. Krumbacher, Geschichte..., S. 476).


[Закрыть], категорически отвергали предложение очистить тело Алексея. Калликл же, предвидя будущее, решительно говорил им: «Сейчас вещество ушло из конечностей и обрушилось на плечо и шею. Впоследствии же, если его не изгнать из тела слабительным, оно войдет в какой-нибудь важный для жизни орган, а то и в само сердце, и причинит непоправимый вред». По приказу моей госпожи я при-{426}сутствовала при этом разговоре, чтобы разобраться в предложениях врачей, слышала их речи и была согласна с доводами Калликла. Возобладало, однако, мнение большинства. Мало-помалу приступ ревматизма, мучивший тело императора обычное число дней, ослабел, и к больному вернулось здоровье.

Но не прошло и шести месяцев, как на императора обрушилась губительная болезнь, причиной которой, возможно, были удручавшие его повседневные дела и множество государственных забот. Я часто слышала, как он говорил императрице, жалуясь ей на свою болезнь: «Что это за недуг, затрудняющий мое дыхание? Мне хочется вздохнуть глубоко, полной грудью и избавиться от боли, мучающей мое сердце. Часто пытаюсь я это сделать, но ни разу не смог хоть немного освободиться от тяжести, гнетущей меня. Как будто огромный камень лежит у меня на сердце и прерывает дыхание, и я не могу понять причины, от которой у меня появился этот недуг. И еще я скажу тебе, дорогая моя, разделяющая со мной мои страдания и мысли: на меня часто нападает зевота, не дающая мне вдыхать воздух и доставляющая мне страшные муки. Если ты знаешь, что это за новое несчастие постигло меня, скажи». Когда императрица слушала подобные речи и узнавала о его страданиях, то казалось, что это она сама страдает от той же болезни и это у нее перехватывает дыхание – так трогали ее слова самодержца.

Она постоянно приглашала самых сведущих врачей, заставляла их определять вид болезни и просила выяснить непосредственные и косвенные причины недуга. Они щупали его артерии, признавали, что находят в каждом ударе пульса признаки всякого рода ненормальностей, но не могли определить их причины[1585]1585
  Подробное и реалистическое описание болезни Алексея свидетельствует не только о наблюдательности и искусстве писательницы, но и о ее великолепной памяти: ведь Анна рассказывает о недугах отца через 30 лет после его смерти. Описание болезни позволяет установить характер заболевания Алексея. Этому вопросу посвящена специальная статья К. Александридеса, по мнению которого речь должна идти не об одной болезни, а о трех взаимосвязанных: подагре, сердечной недостаточности и инфаркте (см. Alexandrides, Über die Krankheiten..., Ss. 66—75).


[Закрыть]. Врачам был известен образ жизни императора – не изнеженный, а, напротив, благоразумный, умеренный, какой ведут гимнасты и воины, при котором не могут появиться дурные соки – следствие неумеренного образа жизни. Поэтому они объясняли стеснение в его груди другой причиной, считая, что непосредственным источником его болезни являются не что иное, как тяжкие заботы и постоянные непрерывные горести, из-за которых его сердце разогревается и притягивает к себе из всего тела излишнее вещество. Поэтому-то страшная болезнь и обрушилась на самодержца, не дает ему передышки и, как петля, душит его.

С каждым днем болезнь становилась все сильнее и нападала на него не через определенные промежутки времени, а постоянно и непрерывно, так что самодержец уже не мог ложиться на бок и был не в состоянии без усилий вдыхать воз-{427}дух. Тогда были вызваны все врачи, и болезнь императора стала предметом их изучения. Они разошлись между собой во мнениях, каждый ставил свой диагноз и старался в соответствии с ним лечить больного. Как бы то ни было, состояние самодержца оставалось тяжелым. Ни одного вдоха не мог он сделать свободно. Чтобы вообще иметь возможность дышать, он должен был все время сидеть прямо, если же он ложился на спину или на бок, то, увы, наступало удушье. И малого количества воздуха не мог он втянуть при вдохе или выпустить при выдохе. Даже когда сон из сострадания спускался к нему, то и тогда испытывал он удушье. Так что все время – и когда он бодрствовал и когда спал – угроза удушья висела над ним.

Не дав Алексею слабительного, врачи решили прибегнуть к кровопусканию и сделали надрез на локте. Однако от кровопускания ему не стало легче, состояние его оставалось прежним: он задыхался и, тяжело дыша, грозил испустить дух у нас на руках. Его самочувствие все же улучшилось, когда ему дали лекарство из перца. Мы были вне себя от восторга» не знали, как выразить свою радость, и обращались с благодарственными молитвами к богу. Но все это было заблуждением. На третий или на четвертый день к самодержцу вернулись приступы удушья и стеснение дыхания. Я боюсь, не хуже ли ему стало от того напитка, который, будучи не в силах совладать с болезнетворными соками, рассеял их, вогнал в пустоты артерий и усугубил болезнь. С этого времени ему очень трудно было найти удобную для лежания позу, ибо наступил самый тяжелый период болезни. Ночи напролет, с вечера до утра, лежал император без сна, не принимая пищи и ничего другого, что могло бы принести ему спасение. Нередко или, вернее, постоянно видела я, как моя мать проводила около императора бессонные ночи, сидела позади него на ложе, поддерживала его своими руками и, как могла, помогала ему дышать. Из глаз ее текли потоки слез, более обильные, чем воды Нила. Невозможно описать, какую заботливость проявляла она по отношению к нему днем и ночью, какой труд выносила на своих плечах, леча Алексея, поворачивая и переворачивая его, ухищряясь разными способами застилать его постель. Да и вообще никому тогда не было покоя.

Петля как бы следовала за самодержцем, вернее, она сопутствовала ему и, не переставая, душила. Так как не была никакого средства против этой болезни, император удалился в южную часть дворца. Когда он чувствовал стеснение в груди, он находил единственное облегчение в движении. Императрица {428} сумела сделать это движение непрерывным: прикрепив к императорскому ложу с обеих сторон – у головы и ног – деревянные ручки, она велела слугам высоко над полом носить ложе и, сменяя друг друга, печься о самодержце.

Затем самодержец перешел из Большого дворца в Манганы. Но и это ничего не дало для спасения императора. Видя, что болезнь постоянно возвращается, и потеряв всякую надежду на помощь от людей, императрица еще усердней стала обращаться с мольбой к богу. В каждом храме она велела зажечь множество свечей и непрерывно исполнять гимны, она делала подарки жителям всех внутренних и приморских областей, побуждала к усердным молитвам монахов, которые обитали в горах и пещерах или в других местах и вели отшельническую жизнь, просила молиться о самодержце всех болящих, содержащихся в тюрьмах, и несчастных, которые благодаря ее дарам стали богатейшими людьми.

Когда же внутренности у самодержца распухли и выдались вперед, ноги отекли[1586]1586
  Здесь начинаются листы рукописи с испорченным текстом. В переводе мы основывались в подавляющем большинстве случаев на дополнениях, принятых Б. Лейбом.


[Закрыть] и лихорадка охватила тело, некоторые из врачей, мало заботясь о лихорадке, решили прибегнуть к прижиганию. Однако все лечение было бесполезным и никчемным. Ничем не помогло и прижигание: внутренности остались в том же состоянии, дыхание было затруднено. Ревматизм как бы из другого источника проник в язычок гортани, поразил то, что эскулапы называют нёбом, десны Алексея воспалились, горло раздулось, язык распух. Поэтому пищевод, по которому должна была проходить пища, сузился, его края сомкнулись, и над нами навис ужас оказаться свидетелями голодной смерти императора, совершенно не принимавшего никакой пищи. Я же, бог – свидетель, немало хлопотала о его питании, ежедневно своими руками подносила ему пищу и старалась сделать ее пригодной для глотания. Все средства, применявшиеся для лечения воспаления, оказались... а все старания наши и врачей ни к чему не привели.

На одиннадцатый день, после того как болезнь вступила в свою последнюю стадию, она, достигнув высшей точки, поставила под угрозу жизнь больного; состояние Алексея ухудшилось, начался понос. Бедствия одно за другим обрушивались на нас в то время. Ни эскулапы, ни мы, хлопотавшие вокруг самодержца, ни ... не знали, куда обратить свои взоры; все говорило о близкой гибели. Все остальное время прошло для нас в волнениях и бурях; устоявшийся порядок расшатался, ужас и опасность нависли над нами. Августа всегда проявляла мужество перед лицом опасности, а в то время вела себя особенно мужественно: она подавляла свои страдания и стояла, {429} как олимпийский победитель, борясь с жесточайшей болью. Видя самодержца в таком состоянии, императрица терзалась душой и мучилась сердцем, но напрягала волю и стойко переносила бедствия; она была смертельно ранена, страдания проникали до мозга костей, тем не менее она не поддавалась горю. И все же слезы катились из ее глаз, красота ее лица увяла, и душа еле держалась в теле.

Утром пятнадцатого августа[1587]1587
  1118 г.


[Закрыть] (это был пятый день той недели в которую празднуют успенье нашей госпожи, пречистой девы богородицы) эскулапы натерли мазью голову самодержца (эта мера казалась им необходимой); затем они ушли домой, сделав это не без цели и не потому, что в этом была какая-нибудь необходимость, а потому, что знали о непосредственной опасности, нависшей над самодержцем. Среди врачей три были главными: замечательный Николай Калликл, Михаил Пантехн, получивший прозвище по названию рода, и ... евнух Михаил. Толпа родственников, окружавшая императрицу, принуждала ее принять пищу ... она не принимала и сна ... одну за другой целые ночи проводила ... ухаживая за самодержцем ... согласилась. Когда у самодержца наступил последний обморок... она поняла и, ожидая ... жизнь, бросилась на ... рыдала, била себя в грудь, оплакивала свалившиеся на нее несчастья, хотела тут же лишить себя жизни, но не могла этого сделать.

Император, хотя и находился при смерти и страдания одолевали его, был как бы сильнее смерти ... он проявлял заботу об императрице и вместе с одной из своих дочерей старался унять ее волнение. Это была его третья дочь – порфирородная Евдокия[1588]1588
  Евдокия – жена Константина Ясита (см. прим. 582). Разведясь с мужем, удалилась в монастырь. Сохранилась эпиграмма Калликла, адресованная Евдокии (см. Chalandon, Les Comnène, р. 2, n. 5).


[Закрыть]. Мария же делала то же, что и та, другая Мария[1589]1589
  Имеется в виду Мария, сестра Лазаря, который, согласно евангельской легенде (Иоанн, XI, 1 и сл.), был воскрешен из мертвых Иисусом Христом.


[Закрыть], но в отличие от нее, она сидела не в ногах, а у изголовья моего господина и, желая облегчить его страдания, давала ему пить воду, но не из чаши, а из кубка, чтобы ему было легче глотать – ведь у Алексея были воспалены нёбо, язык и горло. Тогда император обратился с твердыми, мужественными и, увы, последними своими увещеваниями. «Что ты, – сказал он, – изводишь себя горем по поводу моей кончины, зачем ты заставляешь меня заранее переживать грозящую мне смерть? Почему ты не подумаешь о себе и об ожидающих тебя бедствиях, вместо того чтобы погружаться в море печали, нахлынувшее на тебя?» Вот что он сказал императрице и еще более разбередил ее рану.

Я со своей стороны делала все, что можно, и, клянусь всеведущим богом перед лицом своих еще здравствующих друзей и будущих читателей моего сочинения, что ничем тогда не {430} отличалась от помешанных, целиком отдавшись своему страданию. Я забросила тогда и философию и науку: то я ухаживала за отцом – наблюдала за биением пульса и прислушивалась к его дыханию, то занималась матерью, в которую старалась вдохнуть силы.

Но ... области совершенно неизлечимы ... самодержец не мог очнуться из последнего обморока, и душа Августы рвалась последовать за ним. Так была ... и на самом деле, говоря словами псалма, «Объяли меня муки смертные»[1590]1590
  Псалт., XVII, 5.


[Закрыть]. И я почувствовала тогда, что лишаюсь рассудка ... я сходила с ума и не знала, что со мной будет и куда мне обратиться, видя императрицу, погруженную в море бедствий, и самодержца с его непрерывными обмороками, двигающегося к концу своего жизненного пути. Придя в себя после второго обморока, благодаря моей любимой сестре Марии, которая брызгала ему в лицо холодной водой и розовыми духами, самодержец отдал императрице те же приказы. Затем он упал в третий обморок ... и перестановка императорского ложа, казалось ... хлопотавших вокруг него и меня ... и мы переместили прикованного к постели самодержца в другую часть пятиэтажного здания в надежде, что он вдохнет свежего воздуха и очнется из обморока. Эта часть дворца выходила на север, и комнаты не были ... дверьми.

Тем временем наследник престола уже тайно явился в предназначенную для него комнату; узнав о ... императора, он поторопился с выступлением и поспешил в Большой дворец[1591]1591
  Имеется в виду брат Анны, Иоанн. Этот интересный эпизод намного подробнее описан другими византийскими авторами. Приведем полностью сообщения Зонары и Никиты Хониата, ибо они проливают свет на события, связанные с вопросом наследования власти Алексея (см. Предисл., стр. 16). {626}
  «... Сына императора ставят в известность, что его отец испускает дух. Он является в дом, где лежит умирающий, не с целью оплакать отходящего, а с целью лично убедиться в том, что он умирает. Удостоверившись в этом, он сразу же вышел, вскочил на коня и со своей свитой выехал из Манган. Многие ушли вместе с ним. У самой ограды Манган его встретили авасги (предки современных абхазцев. – Я. Л.) — они были присланы из Авасгии вместе с девушкой, обрученной со старшим сыном кесаря. Увидев его, они подняли крик и преклонили колена. Императрица же, как рассказывают, с горечью сообщила умирающему императору об уходе сына. В ответ император не издал ни звука, или потому что не хотел, или потому что не мог. Он лишь поднял руку – не знаю, в знак благословения сына или проклятия. Другие рассказывают, что умирающий и руки не поднял, ибо, находясь при последнем издыхании, не был способен на это, а императрица несколько раз громко повторила: „Твой сын ушел, чтобы похитить у тебя, еще живого, императорскую власть“. На это император слабо улыбнулся, может быть, смеясь над словами жены – неужели она думает, что он заботится об императорской власти, находясь при последнем издыхании, – а может быть, выражая так свое отношение к происходящему. Ведь сам порфирородный самодержец (Иоанн. – Я. Л.) и другие люди утверждали, что он явился во дворец не без согласия отца и ушел он по отцовскому разрешению, в знак чего получил у него перстень. Это произошло без ведома и во время отсутствия императрицы» (Zon., XVIII, 28).
  «У императора Алексея было три сына и четыре дочери. Из мальчиков раньше всех родился Иоанн, но первым ребенком была дочь Анна, сочетавшаяся впоследствии браком с Никифором Вриеннием и получившая титул кесариссы. Их родитель император Алексей из всех детей более всего был расположен к Иоанну. Он назначил его наследником императорской власти, обул в красные сандалии и провозгласил императором. Напротив, мать Иоанна, императрица Ирина, благоволила к дочери Анне и постоянно клеветала супругу на Иоанна. Она называла его человеком увлекающимся, порицала его за изнеженный образ жизни и изменчивый нрав, в котором якобы не было ни одной хорошей черты, и изо всех сил старалась заставить Алексея изменить свое мнение об Иоанне. Иногда под разными предлогами она заговаривала о Вриеннии и очень хвалила его как человека искусного не только в речах, но и в делах, знакомого со свободными науками, которые улучшают нравы людей и подготовляют к беспорочному царствованию {627} тех, кто собирается наследовать власть. Алексей, слушая это и зная о ее материнской любви, иногда делал вид, что занят срочными делами и не обращает внимания на ее слова, а иногда уверял Ирину, что подумает и не пренебрежет ее просьбой. Но порой, вспылив, он говорил: „О жена, делящая со мной ложе и царскую власть, перестань настраивать меня в пользу дочери, ведь ты разрушаешь этим похвальный порядок. Уж не сошла ли ты с ума? Опомнись. Подумай-ка, знаешь ли ты, чтобы кто-нибудь из прежних императоров, имея сына, вполне достойного власти, предпочел зятя и оставил ему скипетр? А если мы и встретимся с таким редким случаем, то сочтем деяние незаконным. Все ромеи стали бы громко надо мной смеяться и сочли бы меня выжившим из ума, если бы я, взявший власть с помощью отнюдь не похвальных средств, проливший кровь соотечественников и нарушивший христианские установления, выбирая наследника, отказал своему родному сыну и приблизил к себе этого македонца“ (так он называл Вриенния, который был родом из Орестиады, одного из наиболее славных и могущественных городов Македонии). Так он гневно отвечал императрице Ирине, а затем вновь начинал притворяться, что вовсе не отказывает ей в просьбе. Так он тянул с ответом жене и делал вид, что постоянно находится в раздумьях. Ведь этот муж был необыкновенно скрытен, считал, что мудрость заключена в постоянном притворстве, и почти никогда не раскрывал своих намерений.
  Приближаясь к концу жизни, он лежал в роскошных палатах Манганского монастыря, испуская последние вздохи. В это время его сын Иоанн, видя, что близка кончина отца, и зная о нелюбви к себе матери, которая прочит императорскую власть его сестре, поделился своими замыслами с некоторыми родственниками, которые были к нему расположены – самым могущественным из них был его брат Исаак. Иоанн тайно от матери зашел в отцовскую комнату, как будто в слезах бросился на пол и потихоньку снял с руки отца перстень с печатью. Некоторые говорят, что он сделал это с согласия отца, и это подтверждают дальнейшие события. И вот Иоанн тотчас собрал сообщников, поведал им о своем поступке, сел на коня, взял оружие и отправился в Большой дворец. В самом Манганском монастыре и на улицах города его провозглашали самодержавным императором расположенный к нему народ и те, которые собрались, услышав о происходящем. Императрица же Ирина, мать Иоанна, устрашенная происходящим, призвала к себе сына и стала уговаривать его воздержаться от осуществления своих намерений. Иоанн, однако, {628} с головой был погружен в свои замыслы и не обратил никакого внимания на слова матери, поэтому она стала побуждать Вриенния с ее помощью взять власть. Ирина, видя, что события развиваются вопреки ее воле, подошла к Алексею, покоившемуся на ложе (отрывистое дыхание выдавало в нем еще живого), приникла к мужу и как „темноводный источник“, испуская потоки слез, стала громко обвинять сына, будто тот у еще живого отца похитил царство и замыслил мятеж. Но Алексей ничего не ответил на это, ибо его мысли были заняты более серьезными вещами, перед концом жизни он, как и подобает, думал о своем скором переселении в другой мир и вперял свой взор в ангелов – проводников душ.
  Императрица же, не в силах перенести действия сына, стала еще настойчивее, и Алексей с усилием на короткое мгновение улыбнулся и вознес руки к небу, как будто выражая радость по поводу услышанного и благодаря бога...
  Ирина ясно поняла, что мужа обрадовало ее сообщение, что она в своих надеждах обманулась, а его обещания были напрасны. И тогда с глубоким вздохом она сказала: „О муж, и живой ты отличался коварством, речь твоя была двусмысленной и исполненной хитрости, и вот теперь, прощаясь с жизнью, ты держишься своих старых привычек“. Это об Ирине.
  Иоанн же, явившись к Большому дворцу, не смог сразу туда войти, так как стражи не удовлетворились лицезрением перстня, а потребовали еще какого-нибудь доказательства того, что Иоанн явился по отцовскому приказу. Но вот двери дворца, усаженные с обеих сторон широкими медными брусками, отворяются, и Иоанн входит вместе с воинами и родственниками во дворец. Хлынула туда и сопровождающая его чернь, которая стала хватать все, что подвернется под руку. Ворота снова закрыли, приток толпы извне прекратился, а тем, кто был внутри, запретили выходить, и они несколько дней провели вместе с императором. Это произошло 15 августа. На следующую ночь умер император Алексей, процарствовав 37 лет и четыре с половиной месяца» (Nic. Chon., p. 8).


[Закрыть]. В это время город ... пришел в волнение, но не совсем ... Императрица же сказала сквозь рыдания: «Пусть провалится все – диадема, империя, власть, владычество, троны, господство; начнем скорбный плач». И я, забыв обо всем на свете, зарыдала вместе с ней, заплакали и ... рвали на себе волосы и испускали скорбные крики. Но мы привели ее в чувство. Император находился при последнем издыхании и, как говорится, уже испускал дух. Императрица, еще одетая ... и пурпурные сандалии, бросилась на землю у изголовья Алексея ... терзалась и не знала как ... воспаление сердца. В это время возвратились пульс императора ... биение артерии ... но, скрыв всю серьезность положения, внушили всем окружающим добрые, но ничем не оправданные надежды. Они сделали это с определенным умыслом, ибо знали, что, как только уйдет из жизни император, испустит дух и императрица. Но императрица со своим здравым умом не знала, верить ей или не верить. Она хорошо знала их искусство, верила им и в то же время не могла поверить, ибо видела, что жизнь {431} самодержца «на мечном острие распростерта»; не зная, к чему склониться, она нередко обращала свой взор на меня и, как это она постоянно делала в критические моменты, просила оракула и ждала, что я ей возвещу.

Моя госпожа и самая любимая из моих сестер Мария, украшение нашего рода, женщина твердого характера, воплощение всех добродетелей, стояла между самодержцем и императрицей и рукой то и дело мешала смотреть на самодержца. Я вновь положила свою правую руку на кисть императора и наблюдала за пульсацией крови, ее же, то и дело хватавшуюся руками за голову... покрывало (в этих обстоятельствах она намеревалась сбросить с себя императорское одеяние) столько раз я удерживала ее ... ощущая пульс. Но я ошиблась ... ибо то, что показалось мне ... было не силой ... но так как дыхания большая ... работа артерии и легких прекратилась. Отняв руку от тела самодержца, и к императрице ... вновь положила руку на кисть ... удушье. Она несколько раз делала мне знаки, ибо хотела, чтобы я сообщила ей о пульсе императора. Когда же ... я опять коснулась его кисти и поняла, что последние силы покидают Алексея и пульс исчез, я склонила голову, в бессилии и изнеможении устремила свой взор на землю, не произнося ни слова, закрыла глаза руками и, отступив назад, зарыдала. Императрица поняла, что это означает, и в полном отчаянии огласила весь дворец жалобным криком.

Но как я расскажу о бедствии, постигшем всю вселенную? Как я оплачу свои несчастья? Императрица сбросила с себя императорское покрывало, ножом под корень обрезала свои волосы, сорвала с ног пурпурные сандалии и потребовала обычные черные. Она хотела сменить также порфиру на черное платье, но под руками не было плаща. У третьей из моих сестер[1592]1592
  Имеется в виду Феодора, в дальнейшем жена Константина Ангела (Chalandon, Les Comnène, р. 217). Ни Анна, ни другие авторы, насколько нам известно, ничего не сообщают о первом замужестве и вдовстве Феодоры.


[Закрыть] – уже давно встретившейся с несчастиями вдовства – были платья, подходившие ко времени и обстоятельствам. Из них императрица и взяла для себя одежду, облачилась в нее и накинула на голову простое темное покрывало. В это время самодержец отдал богу свою святую душу, и закатилось мое солнце[1593]1593
  Алексей скончался в ночь с 15 на 16 августа 1118 г. О погребении тела императора рассказывает Никита Хониат (Nic. Ghon., р. 11 sq.).


[Закрыть]. В ... те, кто не был подавлен горем, подняли плач, стали бить себя в грудь, испускать скорбные крики, вознося свои голоса к небу ... оплакивая благодетеля, все им ...

И теперь не могу понять, действительно ли я живу, пишу историю и вспоминаю смерть самодержца. Я протираю глаза, чтобы убедиться, не сон ли это; может не сон, а некое исступление, умопомешательство, странная и удивительная болезнь, постигшая меня. Как могу я оставаться в живых после его кончины и ... как я не испустила дух вместе с ним, как душа {432} не отлетела от моего тела, как чувства не покинули меня и я не погибла. А если этого не произошло, то как я только не спрыгнула с высокой крутой скалы и не бросилась в морские волны?

Я описала свою жизнь ... величайшими бедствиями. Но как говорится в трагедии: «Нет такого страдания и посланного богами несчастия, груз которых я не вынесла бы на своих плечах»[1594]1594
  Еврипид, Орест, 2.


[Закрыть]. И действительно, по воле бога я стала средоточием всех бед. Я лишилась светоча вселенной – великого Алексея, но душа осталась хозяином моего несчастного тела. Погас и другой великий светоч, вернее, сияющая луна, гордость и слава Востока и Запада, императрица Ирина[1595]1595
  Сведения источников о времени смерти Ирины противо-{629}речивы. По данным типика монастыря Космосотира (Petit, Typikon du Monastére de la Kosmosotira..., p. 65), Ирина умерла 19 февраля 1-го индикта, т. е. 1123 или 1138 г. Однако обе даты неудовлетворительны, ибо по другим источникам (см. Chalandon, Les Comnène, р. 15, n. 2) Ирины уже не было в числе живых в 1136 г., но она была еще жива около 1130 г. Из сообщения Анны, думается, можно сделать лишь вывод, что Ирина умерла раньше Никифора Вриенния, т. е. до 1137 г., ибо писательница рассказывает о смерти мужа после упоминания о кончине матери. Ф. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 15, n. 2) предполагает ошибку в типике: 1-й индикт вместо 11-го индикта, и таким образом датирует смерть Ирины 19 февраля 1133 г.


[Закрыть], но я живу и вдыхаю воздух. Несчастья, следовали одно за другим, удары судьбы постигали меня непрерывно, но самым тяжелым горем, которое я испытала, была смерть кесаря; и я пережила столь злосчастные события. За несколько дней болезнь взяла верх, искусство оказалось бессильным, я погрузилась в море отчаяния и была недовольна тем, что душа еще теплится в моем теле. Если бы я не была сделана из стали или какого-нибудь подобного материала ... и будучи чужой, я немедленно погибла бы. Но, сохраняя жизнь, я умирала тысячью смертей.

О Ниобе[1596]1596
  Ниоба, согласно греческим мифам, – жена фиванского царя Амфиона. Имея 14 детей, она насмехалась над богиней Латоной – матерью лишь двух детей: Аполлона и Артемиды. Разгневанные Аполлон и Артемида поразили стрелами Ниобу и ее детей, и они превратились в скалы. {630}


[Закрыть] ... я слышала удивительные рассказы ... от горя превратившейся в камень ... и после превращения в бесчувственную природу ее страдания были бессмертны и в бесчувственной природе. Но я воистину еще более злосчастна, чем она, потому что после своего последнего самого большого несчастья я осталась жить, чтобы ощутить и другие горести. Превратиться в бездушный камень лучше... слезы текли, я осталась ... будучи, таким образом, нечувствительна к несчастьям. Пережить такие несчастья, вынести во дворце такие страшные злодейства со стороны людей хуже несчастий Ниобы... бедствия, достигнув такой степени... прекратились.

После смерти императора и императрицы, гибели кесаря и этих страданий оказалось достаточно, чтобы источить мою душу и тело. Ныне подобно рекам, стекающим с высоких гор ... и потоки несчастий... как бы в один водяной вал... затопляющий мой дом. Но кончу свое повествование, дабы, описывая печальные события, я не пришла в еще более смятенное состояние. {433}