Текст книги "Алексиада"

Книга VI

1. Как говорилось выше[594]594
  См. Ал., V, 8, стр. 171. В дальнейшем речь идет о событиях осени 1083 г.


[Закрыть], Бриен овладел Касторией. Самодержец, стремясь изгнать его оттуда и захватить город, вновь созвал войско, снабдил всех воинов оружием, необходимым для осады и боя в открытом поле, и отправился по дороге к крепости. Расположение же той местности таково: имеется там озеро Кастория, в которое вдается мыс, расширяющийся к концу и завершающийся каменистыми холмами. На этом мысе сооружены башни и укрепления, похожие на крепостные, почему город и называется Касторией[595]595
  Крепость — по гречески κάστρον (от лат. castrum). Укрепления, о которых пишет Анна, были воздвигнуты еще в римскую эпоху и сохранились до сих пор (см. ’Ορλάνδος, Τὰ βυζαντινὰ μνημεία .. . σελ. 3).


[Закрыть]. Прибыв туда, император решил прежде всего обстрелять башни и укрепления из гелепол. Так как воины, не имея опорного пункта, не могли приблизиться к стенам, Алексей первым делом разбил лагерь, изготовил деревянные башни, соединил их железными цепями и из этих башен, как из укрепления, повел наступление на кельтов.

Он установил у крепости гелеполы и камнеметные орудия и, не прекращая боя ни ночью, ни днем, разрушал стены. Защитники крепости очень стойко оборонялись и не отступали, даже после того как в стене была пробита брешь. Алексею не удалось достичь своей цели, и тогда он принял мужественное и вместе с тем разумное решение: одновременно напасть на врага с двух сторон: с суши и, посадив на корабли смельчаков, с озера. Но так как кораблей там не было, Алексей приказал погрузить на колесницы небольшие челны и по узкому молу доставить их в озеро. Император заметил, что по одному склону латиняне быстро поднимаются на холм, а на спуск по другому тратят больше времени. И вот он посадил на суда Георгия Палеолога вместе с отважными мужами, приказал ему пристать к подножиям холмов и по сигналу за спиной врага взойти на гребень, поднявшись туда по пустынной и более легкой дороге. Увидав же, что самодержец вступил на суше в бой {176} с латинянами, Палеолог должен был как можно быстрее напасть на врагов: будучи не в состоянии сражаться на два фронта, они ослабили бы сопротивление на одном из флангов, и тогда их можно было бы легко одолеть.

Георгий Палеолог пристал к берегу у упомянутого уже холма и остановился там с вооруженным войском; на высоком месте он поставил наблюдателя, который ждал условного сигнала императора, чтобы передать его Палеологу. На рассвете воины самодержца с боевыми криками поспешили вступить в бой с латинянами с суши. Наблюдатель заметил поданный сигнал и другим сигналом сообщил об этом Палеологу. Воины во главе с Палеологом быстро поднялись на гребень холма и встали там сомкнутым строем. Бриен видел, что извне их осаждает император, что изнутри точит зубы Палеолог, тем не менее он не пал духом, а приказал своим графам еще мужественнее продолжать сопротивление. Но они сказали ему: «Ты видишь, несчастия следуют одно за другим, и каждому из нас отныне надо заботиться о своем спасении: одним перейти к императору, другим вернуться на родину». Графы сразу же претворили в дело свои слова и попросили самодержца установить одно знамя у храма великомученика Георгия[596]596
  Церковь св. Георгия находилась в восточной части города (см. ’Ορλάνδος, Τὰ βυζαντινὰ μνημεία ..., σελ. 171—172).


[Закрыть] (там была воздвигнута церковь в честь этого мученика), а другое – в направлении Авлона[597]597
  В направлении Авлона (πρὸς τὸν Αυλωνα; Б. Лейб: «sur la route d’Avlona»). Вполне вероятен и другой перевод: «на перешейке» (αυλών – «проход», «горло», здесь узкая часть мыса, вдающегося в озеро). Видимо, так понимает это место и А. Орландос (’Ορλάνδος, Τὰ βυζαντινὰ μνημεία ..., σελ. 3).


[Закрыть], чтобы, как они говорили, «те из нас, которые пожелают служить твоей царственности, подошли к знамени, установленному у храма мученика, а те, которые пожелают вернуться на родину, явились к знамени, обращенному к Авлону». Сообщив это, они сразу же пришли к императору. Бриен, человек мужественный, не пожелал перейти к императору, но поклялся никогда не обращать против него оружие, если только тот позволит ему вернуться в свою страну и даст людей, которые проводят его до границ Ромейской империи. Император с готовностью исполнил эту просьбу, а сам, увенчанный блестящей победой, отправился по направлению к Византию.

2. Здесь я немного прерву течение своего рассказа, чтобы поведать, каким образом Алексей одержал победу над павликианами. Император не мог позволить себе вернуться во дворец, не одолев мятежников, и, как бы обеспечивая одной победой другую, наказанием манихеев[598]598
  Манихейство возникло в середине III в. и получило название по имени основателя секты перса Мани. В основе учения манихеев лежали дуалистические представления, согласно которым человек произошел в момент борьбы бога света и бога мрака и поэтому объединяет в себе два начала: доброе и злое. На формирование манихейства большое влияние оказали также восточные религии, эллинистическая философия {514} и особенно гностицизм. Манихейство быстро распространилось на Востоке и в Византии (V—VI вв.). Гонениям со стороны официальной церкви и государства манихейство подвергалось с самого начала, а особенно со времени царствования императоров Юстина I и Юстиниана I (середина VI в.).
  Традиции манихейства нашли продолжение в целом ряде еретических сект и учений более нового времени, в частности павликианстве. Согласно довольно распространенной версии, наименование «павликиане» произошло от имен Павла и Иоанна – сыновей манихейки Каллиники (см. Loos, Deux contributions..., pp. 202—208). Павликианство, вначале распространенное в Малой Азии, во второй половине VIII в. проникает на Балканский полуостров, особенно во Фракию. Новая группа павликиан была переселена во Фракию в 972 г. императором Иоанном Цимисхием (см. прим. 1469). Павликианство носило ярко выраженный антифеодальный и антицерковный характер и, как и манихейство, преследовалось церковью и государством. Учения павликиан и манихеев были настолько близки, что византийские авторы, как правило, не делают различия между этими сектами (см. Липшиц, Павликианское движение; Юзбашян, К истории павликианского движения в Византии; Runciman, The medieval Manichee; Ангелов, Богомилството..., стр. 70 и сл.).


[Закрыть] завершил круг своих подвигов. Ведь нельзя было допустить, чтобы эти потомки павликиан омрачали его славные победы над западными врагами. Однако Алексей не хотел достичь своей цели битвами, ибо не желал, чтобы обе стороны понесли на войне большие потери (императору издавна были известны жестокость и сви-{177}репость этих людей к врагам), поэтому он стремился наказать лишь главных виновников, а остальных включить в состав своего войска.

Император преследовал свою цель хитро. Зная отвагу и воинский пыл манихеев, Алексей опасался, как бы, придя в отчаяние, они не замыслили какого-нибудь зла. Ведь до тех пор они спокойно жили в своем отечестве и не совершали еще грабительских набегов. И вот на обратном пути в Византии Алексей отправил письмо, в котором приглашал еретиков к себе, завлекая их обещаниями всяких благ. Павликиане же, зная о его победе над кельтами, опасались, как бы это письмо не обмануло их благими надеждами. Тем не менее, хотя и против своей воли, они отправились к императору.

Алексей подошел к Мосинополю[599]599
  Φ. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 104) пишет, что Алексей вызвал еретиков в Константинополь. Эта ошибка французского ученого ввела в заблуждение и других исследователей, опирающихся, по-видимому, не на текст Анны, а на труд Ф. Шаландона (см.: Obolensky, The Bogomils, p. 191; «Historia naroda Jugoslavie», стр. 306; Dölger, Regesten..., 1105). Из-за этой ошибки указанные исследователи относят эти события к 1084 или декабрю 1083 г. Однако, как следует из рассказа Анны, Алексей вернулся в Константинополь 1 декабря 1083 г. (VI, 8, стр. 188), а события в Мосинополе произошли раньше, ибо император останавливался в этом городе по пути из Кастории в Константинополь.


[Закрыть] и остановился в окрестностях города, ожидая прихода павликиан, но делая вид, что задерживается там из-за каких-то иных причин. Когда павликиане прибыли, Алексей сказал, что хочет-де на них посмотреть и записать имя каждого. С грозным видом воссел он на троне и приказал предводителям манихеев двигаться не беспорядочно, а группами по десять человек (общий смотр он обещал устроить на следующий день), затем, когда их перепишут, входить в ворота. Там уже стояли наготове воины, чтобы отбирать у еретиков коней и оружие, а их самих связывать и заключать в специальные тюрьмы. Манихеи, которые шли позади, находились в полном неведении относительно того, что происходит впереди, и входили в ворота, не зная, что ожидает каждого из них. Таким образом Алексей захватил павликиан и конфисковал их богатства, которые распределил среди своих доблестных воинов, разделявших с ним тяготы и опасности битв. Человек, взявший на себя такое дело[600]600
  Наше понимание этого места расходится с толкованием его Г. Литавриным (Литаврин, Болгария и Византия..., стр. 418), по мнению которого «взявший на себя такое дело» – это сам император. Но вряд ли под ο τὴν οικονομίαν ταύτην ’αναδεξάμενος Анна имеет в виду своего отца, ибо тот человек должен был отправиться в Филиппополь, а писательница не преминула бы упомянуть о поездке туда Алексея.


[Закрыть], выгнал жен манихеев из домов и заключил под стражу на акрополе. Вскоре, однако, самодержец проникся состраданием к захваченным манихеям, и те, которые пожелали принять святое крещение[601]601
  Все секты манихейского толка отвергали обряд крещения (как и многие другие церковные обряды) и считали, что {515} он внушен злым духом (Ангелов, Богомилството..., стр. 135 и сл.).


[Закрыть], не встретили в этом отказа. Используя все средства, император выявил главных виновников этого безумия, сослал их на острова[602]602
  Имеются в виду Принцевы острова – классическое место ссылки в Византии.


[Закрыть] и держал под стражей, а остальных освободил и разрешил идти, куда они пожелают. Манихеи всему другому предпочли свою родину и сразу же отправились туда, чтобы по возможности устроить свои дела.

3. Между тем император вернулся в царицу городов[603]603
  1 декабря 1083 г. (см. Ал., VI, 8, стр. 188).


[Закрыть], где от него не укрылись сплетни, которые распространяли о нем на перекрестках и в закоулках. Слушая их, Алексей терзался душой, ибо не сделал и сотой доли того, что возводили на него злые языки. Ведь он прибег к этой мере в период край-{178}ней нужды, когда мир сотрясался и Алексей попал в затруднительное положение из-за того, что императорская казна была пуста. Он считал это займом, а не грабежом и злым умыслом тирана, как утверждали клеветники. К тому же у Алексея было намерение после успешного окончания предстоящих ему войн отдать церквам взятые у них ценности.

Вернувшись в царицу городов, он не мог снести того, что стал предметом разговоров людей, вкривь и вкось толкующих его поступки, поэтому созвал во Влахернском дворце собрание и великий синедрион, желая предстать там сначала в качестве обвиняемого и, таким образом, оправдать свои действия. И вот собрался весь синклит, военачальники и священническое сословие, которые с нетерпением ожидали, чем станет заниматься это большое собрание. А состоялось там не что иное, как расследование клеветнических слухов относительно императора. На этом собрании присутствовали попечители святых монастырей[604]604
  Попечители святых монастырей (οι των ιερων φροντιστηρίων κηδεμόνες) – имеются в виду экономы или же игумены монастырей.


[Закрыть], перед ними находились книги (называемые «бревиями»[605]605
  Бревии (βρέβια) – монастырские инвентарные книги.


[Закрыть]), в которых были записаны сокровища каждого храма. Внешне казалось, что сидящий на троне император был судьей, на самом же деле он сам собирался предстать перед следствием. И вот стали выяснять, какие пожертвования святым обителям издавна совершались разными лицами и что затем было оттуда взято, в том числе самим самодержцем. Когда же стало очевидным, что ничего не было взято, кроме золотых и серебряных украшений с гробницы императрицы Зои[606]606
  Зоя – императрица 1042 г., состоявшая в супружестве с Романом III, Михаилом IV и Константином IX. По свидетельству Скутариота (Anon. Syn. Chron., p. 163), она была в 1054 г. похоронена в церкви Антифонита, недалеко от богородичного храма в Халкопратиях (Jania, La géographie..., рр. 520—522).


[Закрыть] и другой немногочисленной и почти не употреблявшейся для службы утвари, самодержец открыто объявил себя обвиняемым и предложил любому из присутствующих быть его судьей. А через некоторое время он уже другим тоном сказал:

«Я застал государство, окруженное со всех сторон варварами, не имевшее сил оказать сопротивление врагам, которые наседали на него. Вы знаете, какие опасности я пережил, едва не став жертвой варварского меча. Ведь враги, наступавшие со всех сторон, во много раз превосходили нас своей численностью. Вам известно о вторжениях персов и набегах скифов, и вы не забыли о копьях, которые точили против нас в Лонгивардии. Не было ни денег, ни оружия, а круг наших владений сузился, можно сказать, до неделимого центра. В то же время вы знаете, насколько с тех пор увеличилось наше войско, как оно было обучено, собрано отовсюду и спаяно в единое целое. Вы также знаете, что для всего этого потребовалось много денег, что все взятое в церквах было, как говорил знаменитый Перикл, „употреблено на необходимые цели“[607]607
  Плутарх, Перикл, 23.


[Закрыть] и истрачено ради поддержания вашей чести. А если {179} некоторым недовольным кажется, что я поступил вопреки канонам, то в этом нет ничего удивительного. Ведь мы знаем, что и царственный пророк Давид, поставленный перед той же необходимостью, вкусил вместе со своими воинами святых хлебов, хотя и не позволено было мирянину касаться пищи, предназначенной для священнослужителей[608]608
  Кн. Царств, I, 26; Матф., XII, 4 и др.


[Закрыть]. Кроме того, следует заметить, что священные каноны в некоторых случаях допускают продажу священной утвари ради выкупа пленных[609]609
  См. прим. 482.


[Закрыть]. Если же я, в то время как наша земля была порабощена и висела угроза захвата городов и самого Константинополя, вынужден был посягнуть на небольшое количество утвари, являющейся священной, и воспользоваться ею для освобождения пленников, то этим я не доставил зложелателям никакого повода для сколько-нибудь обоснованных обвинений». После этих слов он переменил характер своей речи, объявил себя виновным и стал осуждать самого себя. Затем он приказал вновь раскрыть бревии, чтобы стало ясным, сколько утвари было взято. Алексей сразу же распорядился, чтобы чиновники податного ведомства выплачивали секрету Антифонита[610]610
  Секрет Антифонита — одно из ведомств центрального управления. Его функции, по имеющимся в нашем распоряжении источникам определить трудно (см. Скабаланович, Византийское государство и церковь в XI в., стр. 178). Секрет получил такое название, по-видимому, потому, что был расположен на территории храма Антифонита (см. прим. 606).


[Закрыть] значительную сумму денег. Это и до сих пор остается незыблемым, ибо там находится гробница упомянутой императрицы. Он приказал также каждый год из императорской сокровищницы выплачивать Халкопратийской церкви такую сумму, которой бы хватило на жалованье людям, певшим в божественном храме богоматери[611]611
  Известен хрисовул Алексея, запрещающий на будущее отчуждение церковного имущества. Ф. Дэльгер (Dölger, Regesten..., 1085) датирует его 1082 г.


[Закрыть].

4. В это время был раскрыт заговор против самодержца, составленный вождями синклита и высшими командирами войска. Об этом донесли самодержцу, и нашлись обвинители, которые уличили соучастников этого заговора. Хотя козни заговорщиков были раскрыты и по закону им полагалось тяжкое наказание, самодержец предпочел не подвергать их этому наказанию, а только конфисковать имущество и сослать главных виновников, ограничив этим кару за участие в заговоре[612]612
  См. об этом заговоре Zon., XVIII, 22. Зонара утверждает, что Алексей осудил невинных людей с целью завладеть их имуществом. Судя по тому, что Анна необычно кратко говорит об этом заговоре, Зонара прав.


[Закрыть].

Но пусть мой рассказ вернется туда, откуда он отклонился. Когда самодержец был возведен Никифором Вотаниатом в должность доместика, он взял в число приближенных к себе слуг некоего манихея Травла. Он удостоил его святого крещения и сочетал браком с одной из служанок императрицы. У Травла было четыре сестры. Узнав, что они вместе с остальными изгнаны из своих жилищ, лишены всего имущества и заключены под стражу[613]613
  См. Ал., VI, 2, стр. 178.


[Закрыть], он очень огорчился и, не будучи в силах стерпеть это, стал раздумывать, каким образом ему избавиться от власти самодержца. Его супруга, узнав о намерениях мужа и видя, что он собирается бежать, сообщила об {180} этом тому, кто ведая делами манихеев[614]614
  Интересное свидетельство о существовании специального чиновника по делам еретиков.


[Закрыть]. Ее донос не остался тайной для Травла, который созвал к себе вечером всех тех, кому успел открыть тайну. Родственники Травла собрались у него и отправились в Белятово[615]615
  τὴν Βελιάτοβαν. Точное местоположение Белятово неизвестно.
  Ф. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 107, n. I) и Златарский («История...», II, стр. 181, бел. 1) считают, что Белятово находилось к северу от Филиппополя. По-видимому, речь здесь идет о событиях начала 1084 г.


[Закрыть] (это городок, расположенный на вершине холма, который возвышается над находящейся у Белятово долиной). Найдя город совершенно лишенным жителей, они сочли его как бы своей собственностью и обосновались в нем. Оттуда они ежедневно совершали набеги, достигали даже своего родного Филиппополя и возвращались с большой добычей.

Но Травл не ограничился этим[616]616
  Не ограничился этим (τούτοις μὴ αρκούμενος). Может быть, следует переводить: «не довольствуясь этими» (т. е. манихеями)? {516}


[Закрыть]: он заключил договор с обитавшими в Паристрии скифами, привлек на свою сторону правителей Главиницы[617]617
  Имеется в виду придунайская Главиница, расположенная недалеко от Дристры (Златарски, История..., II, стр. 181, бел. 2).


[Закрыть], Дристры и прилежащих к ним областей, обручился с дочерью одного знатного скифа, стараясь всеми силами досаждать самодержцу вторжениями скифов. Император ежедневно получал сведения о Травле и в предвидении будущего старался письмами и обещаниями привлечь его на свою сторону, ибо предчувствовал то зло, которое может причинить ему этот человек. Алексей даже составил и отослал хрисовул, гарантирующий Травлу безопасность и полную свободу[618]618
  Dölger, Regesten.., 1120 (1084 г., конец?)


[Закрыть]. Но «не научился рак прямо ходить». Каким он был раньше, таким остался и теперь: старался привлечь на свою сторону скифов, еще большее их число приглашал к себе из их мест и грабил все соседние земли[619]619
  Г. Литаврин («Болгария и Византия...», стр. 419—420), отмечая, что термин «скифы» у Анны и других византийских писателей употребляется весьма неопределенно, считает, что в числе союзников Травла, кроме печенегов, были и другие племена, обитавшие в Паристрии – возможно, даже и придунайские русские (имеются в виду те «скифы», которых Травл приглашал «из их мест»). Литаврин высказывает предположение, что отдельные районы Паристрия были в то время независимы от империи.


[Закрыть].

5. Впоследствии самодержец мимоходом уладил дела с манихеями и обязал их договором. В это время Боэмунд находился еще в Авлоне. Пусть же мой рассказ вновь вернется к нему. Узнав о Бриене и других графах, из которых одни предпочли перейти к самодержцу, другие рассеялись кто куда, Боэмунд, стремясь на родину, переправляется в Лонгивардию и, как уже говорилось, прибывает в Салерно[620]620
  См. Ал., V, 4, стр. 162.


[Закрыть] к своему отцу Роберту. Многое наговорил он ему на императора и возбудил против него гнев отца. Когда Роберт увидел Боэмунда, на лице которого было написано это страшное известие, он понял, что все расчеты на сына, как надежды на игральный черепок, привели к противоположным результатам; долгое время, как бы пораженный молнией, стоял Роберт без сил. Обо всем расспросил он Боэмунда и, поняв, что его надежды не оправдались, пришел в уныние.

Однако даже в этих тяжелых обстоятельствах у Роберта не возникло никаких малодушных или недостойных его отваги мыслей. Напротив, он еще сильнее возгорелся жаждой битв, и его охватили еще большие заботы и волнения. Ведь этот муж был полным хозяином своих намерений и планов и ни {181} в коем случае добровольно не отступал от раз принятого решения; коротко говоря, это был человек бесстрашный, считавший, что не существует ничего такого, чего он не мог бы сразу же добиться. И вот он собрал все силы своего духа, отрешился от малодушия и разослал во все стороны послов, объявляя о новой переправе в Иллирик для борьбы с императором. И тотчас же отовсюду стеклось к нему множество конных и пеших воинов, прекрасно вооруженных и готовых к бою. Гомер сказал бы об этом множестве воинов: «словно пчелиные рои густые»[621]621
  Ил., II, 87.


[Закрыть]. Много воинов собралось из соседних, но не меньше и из иноземных городов. Роберт хорошо снарядился, для того чтобы отомстить за поражение сына.

Он собрал большое войско и призвал к себе своих сыновей: Рожера и Гвидо[622]622
  Гвидо – один из трех (Рожер, Боэмунд, Гвидо) сыновей Роберта от второй жены Сигельгаиты (см. Chalandon, Histoire de Ια domination..., Ι, p. 282). Вильгельм Апулийский в качестве спутника Роберта упоминает Рожера, но ни слова не говорит о Гвидо (Guil. Ар., V, 144).


[Закрыть] (этого последнего император Алексей хотел побудить изменить отцу и с этой целью тайно через послов предложил устроить его брак, обещал оказать высокую честь и щедро одарить деньгами. Гвидо согласился, но пока держал свое решение в тайне[623]623
  В связи с этим замечанием Анны Ф. Шаландон, ссылаясь на свидетельство «Песни об Антиохии», пишет, что Гвидо жил при дворе Алексея в качестве его племянника и сенешаля (см. также Buckler, Anna Comnena..., р. 453, n. 6).


[Закрыть]). Этим своим сыновьям Роберт передал всю конницу и отправил с приказом быстро овладеть Авлоном. Они переправились и стремительным набегом захватили город. Для охраны его они оставили небольшой отряд, а сами с остальным войском подошли к Бутринто и с ходу овладели им.

Между тем Роберт со всем флотом[624]624
  Вильгельм Апулийский сообщает о 120 кораблях Роберта (Guil. Ар., V, 143), впрочем в дальнейшем он упоминает лишь о 20 кораблях (ibid., V, 156—157). Луп Протоспафарий (Lup. Protosp., s. а. 1085) говорит о многочисленных кораблях и бесчисленном войске Роберта.


[Закрыть] двинулся вдоль другого берега, напротив Бутринто и прибыл в Бриндизи, намереваясь переправиться в Иллирик. Узнав, однако, что пролив менее широк у Гидрунта, он переправился в Авлон оттуда[625]625
  Ср. Malat., III, 39. Вильгельм Апулийский (Guil. Ар., V, 130—135) и Луп Протоспафарий утверждают, что Роберт отправился из Бриндизи. Малатерра датирует эти события сентябрем 1084 г. (Malat., III, 39). Автор «Барийской хроники» относит их к октябрю этого же года (Anon. Bar. Chron., s. а. 1085).


[Закрыть]. Затем со всем своим флотом он прошел вдоль берега от Авлона до Бутринто и соединился с сыновьями. Но так как захваченный ранее Корфу[626]626
  Остров Корфу был захвачен во время первой переправы Роберта.


[Закрыть] вновь отложился от Роберта, последний оставил сыновей в Бутринто, а сам со своим флотом отплыл на Корфу. Это о Роберте.

Самодержец узнал об этом, но не пал духом, а стал готовиться вновь вступить в войну с Робертом и письмами побуждал венецианцев снарядить большой флот, обещав им щедро возместить расходы[627]627
  Dölger, Regesten..., 1119 (сентябрь 1084 г.). Согласно свидетельству Вильгельма Апулийского (Guil. Ар., V, 80—105), осенью 1083 г. Диррахий был захвачен венецианским флотом. Проведя в городе 15 дней и не сумев овладеть акрополем, венецианцы покинули город, перезимовали на море и весной 1084 г. подошли к Корфу.


[Закрыть]. Сам же он снарядил диеры, триеры и разного рода пиратские корабли, погрузил на них опытных в морском бою гоплитов и выслал их против Роберта. Когда Роберт узнал, что вражеские флоты прибыли, он, как всегда, предупреждая противника, снялся с якоря и со всеми кораблями вошел в Кассопскую гавань[628]628
  Кассопская гавань на северном побережье острова Корфу. {517}


[Закрыть]. Венецианцы в это время вошли в Пасарскую гавань[629]629
  Пасарская гавань на восточном побережье острова Корфу.


[Закрыть] и оставались там некоторое время; узнав же о прибытии Роберта, они тоже быстро вошли в Кассопскую гавань. Завязался жестокий бой, и Роберт был {182} побежден в рукопашной схватке. Но не таков был этот воинственный и жаждущий битв человек, чтобы отступить; напротив, и после этого поражения он опять стал готовиться к новому, более серьезному сражению. Командующие обоими флотами узнали об этом и, ободренные предыдущей победой, через три дня напали на Роберта, одержали блестящую победу и вернулись назад в Пасарскую гавань. Затем они, как это обычно происходит в подобной ситуации, или возгордились одержанными победами, или перестали опасаться поверженного врага, во всяком случае стали вести себя беспечно, будто уже все было кончено, и с пренебрежением отнеслись к Роберту. Отобрав быстроходные корабли, они отправили их в Венецию с сообщением о событиях и с известием о полной победе над Робертом.

Последний, узнав об этом от некоего перебежавшего к нему в это время венецианца по имени Петр Контарини[630]630
  Петр Контарини, по-видимому, принадлежал к знаменитому венецианскому роду Контарини. Один из Контарини – Доменико – был дожем Венеции с 1043 по 1070 г.


[Закрыть], погрузился в еще большее уныние и отчаяние. Однако, подбодрив себя мужественными мыслями, он вновь выступил против венецианцев. Венецианцы были ошеломлены его неожиданным появлением. Около гавани Корфу они быстро связали между собой канатами свои самые большие суда и, образовав так называемую «морскую гавань», ввели внутрь ее маленькие суда. В полном вооружении ожидали они приближения Роберта. Но тот, как только подошел, сразу же завязал с ними битву. Возник жаркий бой, сильнее предыдущего, ибо воины сражались с еще большим рвением, чем раньше. В жестоком сражении ни одна из сторон не показывала другой спину, напротив, противники бились лицом к лицу. Так как венецианцы успели израсходовать свои припасы, то корабли, не имея другого груза, кроме гоплитов, плавали на самой поверхности воды, которая не достигала даже второй полосы. И вот, когда все воины сгрудились у бортов, обращенных к противнику, корабли утонули. Погибших было около тринадцати тысяч. Оставшиеся же корабли вместе с экипажами были захвачены в плен[631]631
  Анна рассказывает о двух поражениях соединенного флота византийцев и венецианцев, а в западных источниках упоминается лишь одно из них. Автор «Барийской хроники» (Anon. Bar. Chron., s. а. 1085) датирует его январем 1085 г., Ромуальд Салернский (Rom. Salern., s. а. 1085) – ноябрем 1084 г. Последняя дата более вероятна. По словам Вильгельма Апулийского (Guil. Ар., V, 154—198), в норманнском войске находились сыновья Роберта – Рожер, Боэмунд и Роберт (Анна утверждает, что Роберт оставил сыновей в Бутринто). Рожер, пишет Вильгельм, обратил в бегство греков, а Роберт и его сыновья расправились с венецианцами. Луп Протоспафарий говорит о тысяче убитых врагов Роберта и о пяти захваченных кораблях, Вильгельм Апулийский сообщает о двух тысячах пленных.


[Закрыть].

После этой блестящей победы Роберта обуяла жестокость, и он очень сурово обошелся с многими пленными: одним выжег глаза, другим отрезал носы, третьим отрубил руки или ноги, а иногда и руки и ноги. Что же касается остальных, то он через послов сообщил их соплеменникам, чтобы те, кто пожелает выкупить из плена своих близких, явились к нему без страха. Вместе с тем он предлагал им заключить мир. Но они ответили ему на это следующее: «Знай, герцог Роберт, что если бы мы даже видели, как смерть постигает наших жен и детей, то и тогда не отказались бы от договора с самодержцем {183} Алексеем, не перестали бы помогать ему и ревностно за него сражаться».

Вскоре венецианцы снарядили дромоны, триеры, а также другие небольшие быстроходные суда и с еще более крупными силами двинулись против Роберта. Они застали его неподалеку от Бутринто, вступили с ним в бой, одержали полную победу, многих воинов убили, а еще большее число утопили[632]632
  Ф. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 93, n. 3) вслед за К. Шварцем считает этот эпизод вымышленным Анной. Ср. Leib, Alexiade, II, р. 54, n. Ι.


[Закрыть]. При этом венецианцы едва не захватили в плен родного сына Роберта – Гвидо и супругу Роберта – Гаиту. Одержав блестящую победу, они обо всем сообщили императору, который вознаградил их многочисленными дарами и титулами, венецианского дожа почтил саном севастократора с рóгой, а патриарха удостоил титула «ипертим»[633]633
  Титул ипертима (первоначально имевший светский характер) носил Михаил Пселл (см. прим. 562). При Комниных этот титул давался главным образом духовным лицам. Так, при Мануиле Комнине его носителем был афинский митрополит (см. Beck, Kirche..., S. 68).


[Закрыть] с соответствующей рóгой. Кроме того, он приказал ежегодно выдавать из императорской сокровищницы всем венецианским церквам значительную сумму золотых денег. Он сделал также данниками церкви евангелиста апостола Марка[634]634
  Имеется в виду знаменитый собор св. Марка в Венеции. Таким образом, Алексей делает амальфитян, живущих в Константинополе, данниками Венеции.


[Закрыть] всех амальфитян – владельцев лавок в Константинополе, принес ей в дар все эргастерии, находящиеся между старым Еврейским причалом и так называемой Виглой[635]635
  Таким образом, венецианская концессия состояла из эргастериев (собственно мастерских, где не только изготовляли, но и продавали изделия), расположенных по берегу Золотого Рога от Еврейского причала (южная граница – см. Janin, Constantinople byzantine, p. 274) до района Вигла (северная граница – см. Janin, Constantinople byzantine, p. 302). Это сравнительно небольшой прибрежный район напротив Галаты.


[Закрыть], отдал расположенные на этом пространстве причалы и подарил немало другой недвижимости в царственном городе, в Диррахии и многих иных местах, где бы только венецианцы ни попросили. Более того, он дал им право беспошлинной торговли, где им заблагорассудится, разрешил не вносить в казну ни обола в виде таможенной[636]636
  Таможенная пошлина (κομμέρκιον) – налог на оборот и продажу товаров (см.: Rouillard, Les taxes maritimes..., р. 277 sq.; Dölger, Beiträge..., S. 62).


[Закрыть] или какой-либо иной пошлины и вовсе не подчиняться ромейской власти[637]637
  Привилегии, предоставленные венецианцам в Константинополе, зафиксированы в нескольких документах (Dölger, Regesten..., 1076, 1081, 1109). {518}
  Анна, конечно, имеет в виду хрисовул Алексея 1082 г., сохранившийся на латинском языке в венецианских архивах (Tafel, Thomas, Urkunden..., S. 52 sq.). На это указывает целый ряд совпадений текстов хрисовула и Анны. Так в хрисовуле говорится об уступке Венеции квартала с лавками ab Ebraica usque ad Viglan (от Еврейского причала до Виглы), об обложениях ежегодными взносами в три номисмы амальфитян в пользу венецианцев, о даровании венецианскому дожу титула протосеваста (у Анны севастократора), а патриарху – ипертима и т. д. В то же время в хрисовуле есть ценные детали, которых нет у Анны. Так в нем перечислены города империи (в том числе фактически ей не принадлежавшие), где венецианцы пользуются полной свободой торговли, точно указаны налоги, от уплаты которых венецианцы освобождаются. Как явствует из текста хрисовула, Византия шла на унизительные уступки венецианцам. Греческие чиновники, нарушители хрисовула, подвергаются большому денежному штрафу, две церкви в Константинополе со всеми доходами передаются венецианцам (православные церкви – католической Венеции!) и т. д.
  Хрисовул наносил огромный ущерб Византии и свидетельствовал о безвыходном положении империи. По сообщению Дандоло, венецианский дож даже требовал, чтобы Алексей провозгласил его дукой Далмации и Хорватии (см. Соколов, Восточная политика..., стр. 126 и сл.; Образование..., стр. 281 и сл.).
  Этот хрисовул Анна ошибочно относит к 1085 г. На самом деле привилегии были предоставлены венецианцам в награду за их помощь в борьбе Алексея с Робертом в 1081—1082 гг. (Ал., IV, 3, стр. 144). О привилегиях венецианцев в Византии см. также Brown, The Venetians and the Venetian Quarter...; Roberti, Ricerche intorno alla colonia... (нам недоступна).


[Закрыть].

6. Между тем Роберт (пусть мой рассказ вновь возвратится туда, откуда он отклонился, и развивается последовательно) не успокоился даже после этого поражения. Стремясь захватить город в Кефалинии, он послал туда своего сына[638]638
  Имеется в виду Рожер.


[Закрыть] с кораблем, затем поставил на якорь у Вондицы корабли, на борту которых находилось его войско, а сам на однопалубной галее[639]639
  Галея — небольшое судно для выполнения специальных поручений (см. Bréhier, La marine..., р. 12).


[Закрыть] отправился в Кефалинию[640]640
  Несколько иначе рассказывает об этих событиях Вильгельм Апулийский (Guil. Ар., V, 202—254): Роберт расположил свои корабли на р. Гликис, а сам отправился со своими всадниками зимовать в Вондицу. Зимой (1084/85 г.) в лагере на р. Гликис начались голод и эпидемия (эти события Анна ошибочно относит к зиме, весне 1081—1082 гг.; см. прим. 430), Боэмунд заболевает и возвращается в Италию, тогда Роберт направляет Рожера в Кефалинию, а сам возвращается к своему флоту. Выведя корабли из обмелевшей реки (см. Ал., IV, 3. {519} стр. 145), Роберт летом 1084 г. спешит на помощь Рожеру к Кефалинии.


[Закрыть]. Роберт не успел еще встретиться с остальным войском и с сыном, как у него, когда он находился у Афера (это мыс Кефалинии), начался тяжелый приступ лихорадки. Изнемогая от лихорадочного жара, он попросил холодной воды. Его спутники в поисках воды разошлись в разные стороны, и один местный житель сказал им: «Вы видите этот остров Итаку. На нем некогда был построен большой город Иерусалим, теперь уже разрушенный временем. В том городе есть источник с холодной питьевой водой». Когда Роберт услышал об этом, его охватил панический страх, ибо названия Афер и Иерусалим знаменовали его близкую смерть. Дело в том, что еще раньше кто-то пророчествовал ему (льстецы {184} обычно в таком духе дают прорицания великим людям), сказав следующее: «Ты покоришь все страны вплоть до самого Афера, а оттуда отправишься в Иерусалим, для того чтобы отдать долг судьбе»[641]641
  Афер – местечко в Палестине. Такое же название носит мыс на северном побережье Кефалинии. Что касается Иерусалима, то мы не можем с уверенностью сказать, какой именно город на Итаке имеет в виду Анна. Так неожиданно и трагично для Роберта исполняется пророчество. Подробно об этом эпизоде см. Βαγιακάκος, ’Εκ τοΰ τοπωνυμικοΰ της Ιθάκης, σελ. 341—348.


[Закрыть]. Я не могу точно сказать, постигла ли Роберта лихорадка или легочная болезнь. Умер же он через шесть дней[642]642
  Большинство западных хронистов единодушно утверждают, что Роберт умер в июле 1085 г., но их сведения о месте и обстоятельствах смерти Роберта противоречивы. Данные источников сопоставляют П. Безобразов («Боэмунд Тарентский», стр. 69, прим. 1) и Ф. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 93, n. 9).


[Закрыть]. Когда прибыла жена Роберта Гаита, она застала мужа в агонии, а его сына – уже оплакивающим отца.

О происшедшем несчастии сообщили тому сыну Роберта, которого он еще при жизни назначил своим преемником[643]643
  Т. е. Рожеру.


[Закрыть]. Хотя это известие причинило ему невыразимое горе, он нашел в себе мужество, собрал все силы своего духа, призвал всех к себе и, не переставая скорбеть о кончине отца, прежде всего сообщил собравшимся о несчастии, а затем заставил их принести присягу верности. Потом он вместе с ними переправился в Апулию[644]644
  Вильгельм Апулийский (Guil. Ар., V, 365—390) описывает панику, которая охватила норманнов после смерти Роберта. Они побросали все имущество, надеясь переправиться в Италию. Однако мест на кораблях всем не хватило, и большая часть (pars maior) норманнов перешла к византийцам.


[Закрыть]. Во время переправы, несмотря на летнее время, разразилась сильнейшая буря[645]645
  Об этой буре пишет и Вильгельм Апулийский (Guil. Ар., V, 391—397).


[Закрыть], одни корабли утонули, а другие были выброшены на берег и разбились. Корабль, на котором везли тело Роберта, был наполовину разбит, и гроб едва удалось благополучно доставить в Веносу[646]646
  Веноса – город в Апулии. То, что именно в этом городе был погребен Роберт, подтверждается также и другими источниками (см. Mathieu, Guillaume de Pouille..., pp. 336—337).


[Закрыть]. Роберт был погребен в воздвигнутом в старые времена монастыре Святой троицы, где прежде были похоронены и его братья. Он скончался на двадцать пятом году своей герцогской власти, всего прожив на свете семьдесят лет.

Когда император узнал о внезапной смерти Роберта, он воспрянул духом, ощутив, какая огромная тяжесть свалилась с его плеч. Он сразу же обратился против тех, кто еще удерживал в своих руках Диррахий. В намерения императора входило внести раскол в лагерь врагов письмами и другими средствами, таким образом он надеялся легко овладеть Диррахием. Он также убедил оказавшихся в городе[647]647
  Т. е. в Константинополе.


[Закрыть] венецианцев посоветовать в письмах амальфитянам, венецианцам и другим иностранцам, находившимся тогда в Эпидамне, подчиниться его воле и сдать Диррахий. Да и сам он не скупился на обещания и подарки, стремясь заставить их сдать город. Они дали себя убедить (таков вообще корыстолюбивый род латинян, готовых за один обол продать все самое для них дорогое), возлагая надежды на щедрое вознаграждение, составили заговор и убили того, кто первый предложил сдать крепость Роберту, вместе с его сообщниками. Затем они явились к императору, передали ему крепость и получили полную свободу.

7. Некий математик по имени Сиф[648]648
  Сиф – врач, ученый и переводчик второй половины XI в. (Krumbacher, Geschichte..., S. 615).


[Закрыть], весьма чванившийся своим знанием астрологии, предсказал в оракуле, что смерть Роберта наступит после переправы в Иллирик. Он изложил свое пророчество на бумаге, которую запечатал и вручил приближен-{185}ным императора, велев хранить ее до определенного срока. Затем же, после смерти Роберта, они по приказу астролога вскрыли эту бумагу. В оракуле значилось следующее: «Могущественный западный враг, посеяв большую смуту, внезапно умрет». Все были поражены ученостью этого мужа, достигшего вершины своей науки.

Я немного отвлекусь от темы повествования и коротко расскажу о предсказаниях. Это новейшее изобретение – такой науки не существовало в древности[649]649
  В данном случае Анна имеет в виду прорицания, основанные на наблюдениях над звездами (см. Buckler, Anna Comnena..., р. 84). Астрология существовала еще в Древнем Египте. Под «древностью» писательница понимает классическую Грецию, которая действительно почти не оставила астрологических трактатов.


[Закрыть]. Способы предсказаний не были известны во времена ученейшего астронома Евдокса[650]650
  Евдокс – знаменитый греческий математик, астроном и врач IV в. до н. э.


[Закрыть], не имел понятия об этом Платон, и даже астролог Манефон[651]651
  Манефон – египетский жрец и ученый III в. до н. э. Среди его сочинений известен трактат по астрологии, сохранившийся в рукописи XI в.


[Закрыть] не был искушен в этой науке. Прорицая, они не знали[652]652
  В тексте лакуна, переводим по дополнению А. Райффершайда.


[Закрыть] получения гороскопа, установления центров, наблюдения за расположением созвездий и всего другого[653]653
  Анна пользуется астрологической терминологией своего времени. Получить гороскоп – это установить расположение {520} созвездий в какой-то определенный момент и истолковать их влияние на судьбу человека или исход какого-либо предприятия. Центры – это четыре точки на небе, имевшие особо важное значение для гороскопа (Boll, Gundel, Sternglaube..., S. 62).
  О византийской астрономической и астрологической терминологии см. Neugebauer, Studies...


[Закрыть], что изобретатель этого метода передал последующим поколениям и что доступно пониманию тех, кто занимается такими пустяками. Некогда и я немного познакомилась с этой наукой, не для того чтобы (да не бывать этому!) делать что-либо подобное, но чтобы, ближе узнав это суетное учение, суметь обличить тех, кто им занимается.

Я пишу об этом не ради хвастовства, а из желания показать, сколь многие науки расцвели при этом самодержце, который почитал как философов, так и самое философию; правда, к учению астрологов он, казалось, был настроен враждебно. Это происходило, как я думаю, потому, что оно побуждало многих наивных людей отрешиться от надежд на бога и глазеть на звезды. Вот почему самодержец объявил войну астрологическому учению[654]654
  Столь решительное осуждение Анной астрологии, вполне вероятно, имеет не только теоретическое значение. «Алексиада» частично писалась в период царствования Мануила Комнина, который, как известно, чрезвычайно увлекался астрологией. Сохранилась его переписка с Михаилом Гликой, который осуждал увлечение императора (CCAG, I ) и, возможно, в конце концов был из-за этого ослеплен (Boll, Gundel, Sternglaube..., S. 33). Таким образом, выпад против увлечения астрологией имеет вполне конкретную направленность (см. Любарский, Мировоззрение..., стр. 157—158).


[Закрыть].

Однако в то время не было недостатка в астрологах: как раз тогда процветал упомянутый Сиф и щедро раскрывал тайны астрологии знаменитый египтянин из Александрии[655]655
  Нам неизвестно, ни кто такой этот александриец, ни упоминающиеся ниже Елевтерий и Катананк.


[Закрыть]. Отвечая на многочисленные вопросы, этот александриец очень точно предсказывал будущее, причем в некоторых случаях даже не пользовался астролябией[656]656
  Астролябия — угломерный инструмент, еще с античности употреблявшийся для астрономических, геодезических и астрологических наблюдений. О средневековой астролябии см. Destombes, Un astrolabe carolingien...


[Закрыть], а давал прорицания с помощью бросания костей. В этом не было ничего магического – александриец прорицал благодаря искусству логического мышления[657]657
  Логическое мышление – τέχνη λογική. В других случаях сообразно контексту мы переводим это выражение «словесное искусство», «словесность» (см. прим. 559). Ф. Дэльгер (рец. на «Buckler, Anna Comnena...», S. 303) предлагает читать τέχνη λογαρική, т. е. «искусство исчисления». Ласкарис Комнено (Lascaris Gomneno, Obseruacion...) считает необходимым заменить τέχνη λογική на τέχνη μαντική (т. е. «пророческое искусство»). Статья Ласкариса Комнено известна нам по аннотации в ΒΖ, 45, 2, 1952, S. 428.


[Закрыть].

Самодержец видел, как молодежь, считая александрийца каким-то пророком, стекается к нему, он и сам дважды обращался к нему с вопросами, и оба раза александриец удачно на них отвечал. Алексей опасался, что в результате будет причинено зло большому числу людей и начнется повальное увлечение астрологической лженаукой, поэтому он изгнал александрийца из города и назначил ему для местожительства Редесто. {186} Император проявил по отношению к нему большую заботу и щедро снабдил всем необходимым за счет казны.

Кроме того, занимался этой наукой, довел ее до совершенства и никому не уступал пальму первенства великий диалектик Елевтерий – также египтянин. Позже из Афин в Константинополь явился в надежде превзойти всех соперников астролог по имени Катананк. Этого Катананка спросили, когда умрет самодержец. Предсказывая согласно своим предположениям дату смерти, Катананк ошибся. Случилось же так, что в указанный день после четырехдневной лихорадки испустил дух лев, которого держали во дворце. Многие тогда усмотрели в этом исполнение предсказания Катананка. Через определенное время он вновь предсказал смерть самодержца и вновь ошибся; однако в указанный Катананком день умерла императрица Анна – мать Алексея. Хотя Катананк столько раз говорил неправду, сколько давал пророчеств об императоре, Алексей тем не менее не стал выселять его из города, так как тот сознавал свои промахи; кроме того, самодержец и не хотел дать повод думать, что он изгоняет Катананка, побуждаемый гневом. Но вернусь туда, откуда я отклонилась в сторону, дабы не показалось, что я болтаю о заоблачных материях и затемняю предмет истории именами астрологов.

Роберт, как разносила молва и утверждали некоторые люди, был выдающимся полководцем, обладал острым умом, красивой внешностью, изысканной речью, находчивостью в беседе, громким голосом и открытым нравом. Он был высокого роста, всегда с ровно остриженными волосами на голове и с густой бородой. Роберт постоянно стремился блюсти нравы своего племени и до самой кончины сохранял свежесть лица и всего тела. Он гордился этими своими качествами; благодаря им его внешность могла считаться достойной владыки[658]658
  Достойной владыки... Анна вторично (см. Введ., 4, стр. 55) цитирует Еврипида (Эол, фр. 15).


[Закрыть]. Он с уважением относился ко всем своим Подчиненным, а особенно к тем, которые были наиболее ему преданы. В то же время Роберт был очень скуп, корыстолюбив, весьма склонен к приобретательству и стяжательству, да к тому же чрезвычайно тщеславен. Эти его свойства навлекли на него многочисленные порицания.

Некоторые обвиняют самодержца в отсутствии выдержки[659]659
  В отсутствии выдержки – ως μικροψυχήσανΐα. Глагол μικροψυχεΐν и существительное μικροψυχία четырежды встречаются в тексте «Алексиады» (см. также X, 2, стр. 287; XI, 3, стр. 268; XIV, 4, стр. 385), и только в последнем случае слово употреблено в своем классическом значении – «малодушие». Шопен и Е. Доуэс переводят μικροψυχία как «легкомыслие».


[Закрыть], за то что он поспешил пойти войной на Роберта. Ведь если бы, говорили они, Алексей раньше времени не напал на него, то легко бы одержал победу позднее, когда на Роберта обрушились со всех сторон так называемые албанцы и посланные Бодином далматы. Но то утверждают злопыхатели, которые сами сторонятся вражеских копий и мечут своим языком отравленные стрелы в сражающихся. Всем известны мужество Роберта, {187} его военное искусство и твердая воля. Этот муж принадлежал к числу людей, которых не легко, а, напротив, очень трудно одолеть, и его храбрость, казалось, только возрастала от поражений.

8. Как говорилось выше, император вместе с перешедшими на его сторону латинянами – графами Бриена – первого декабря седьмого индикта[660]660
  Т. е. 1 декабря 1083 г. В своем повествовании Анна возвращается на два года назад.


[Закрыть] победителем возвращается в столицу и застает императрицу, страдающую от родовых мук в том здании дворца, которое издавна было предназначено для рожениц-императриц. Это здание было названо «Порфира», благодаря чему по всему миру получило распространение слово «порфирородный». Ранним утром в субботу у них родилась девочка, как утверждали, очень похожая на отца. Это была я.

Как я некогда слышала от императрицы – моей матери, за три дня до прибытия самодержца (он возвращался с войны против Роберта после многочисленных битв и тяжких трудов), уже находясь в родовых муках, она запечатлела на своем животе знак креста и сказала: «Обожди, дитя, прибытия своего отца». Протовестиарисса же – ее мать – стала браниться: «Откуда ты знаешь? – сердито сказала она. – Может быть, он вернется через месяц. Как ты выдержишь тогда такие мучения?» Вот что сказала ее мать. Однако приказание императрицы было исполнено, что явно свидетельствовало о том расположении к родителям, которое я питала еще в чреве матери и которое проявилось в будущем. Ведь и впоследствии, когда я выросла и стала разумной, я нежно любила как мать, так и отца. Многие люди могут рассказать о моей любви к родителям, и прежде всего те, кому известны мои дела. Их показания подтверждаются моими муками и трудами ради родителей, а также теми опасностями, которым я подвергала себя из любви к ним, пренебрегая почестями, деньгами и самой жизнью. Меня настолько воспламеняла любовь к родителям, что я неоднократно готова была отдать за них душу. Однако хватит об этом, пусть повествование возвратится к событиям, которые произошли после моего рождения.