Текст книги "Алексиада"

Книга X

1. Затем церковь, подобно грязному потоку, захлестнул Нил[920]920
  Имя Нила упоминается в «Синодике», в главе, непосредственно следующей за разделом, посвященным Италу (Успенский, Синодик..., стр. 19). Никаких сведений об учении Нила в «Синодике» не содержится.


[Закрыть], он привел в смятение души всех людей и многих увлек в пучину своей ереси (человек этот, ловко носивший маску добродетели, пришел – не знаю откуда – в столицу, где жил замкнуто, в неустанном изучении священных книг, как будто посвятил свою жизнь одному только богу и себе). Он был совершенно незнаком с эллинской наукой; не имея наставника, который с самого начала раскрыл бы ему сокровенный смысл священного писания, он прилежно изучал сочинения святых отцов, но так как не был искушен в словесных науках[921]921
  В словесных науках... παιδείας λογικῆς (ср. прим. 559). Б. Лейб переводит: «l’art de raisonner».


[Закрыть], то извратил смысл писания.

Этот самозванный учитель благодаря показной добродетели, суровому образу жизни и учености, которую ему приписывали, собрал вокруг себя немало учеников и проник в знатные дома. На самом же деле он не знал, что означает у нас «таинство ипостасного соединения», и вообще не в состоянии: был понять, ничто такое «соединение», ни что такое «ипостась»; он не мог понять ни в отдельности смысла слов «ипостась» и «соединение», ни смысла целого: «ипостасное соединение»[922]922
  Речь идет об ипостасном соединении в Христе двух начал: божественного и человеческого. Интересно, что превратное толкование этого положения было одним из главных обвинений против Итала (Успенский, Синодик..., стр. 14—15; ср. свидетельство Никиты Хониата об Итале; Tafel, Annae Comnenae suplementa..., р. 2. Об учении Нила см. Успенский, Богословское и философское движение..., стр. 145 и сл.).


[Закрыть]; не усвоив учения святых отцов о том, как обожествилось человеческое естество, он в своем заблуждении зашел так далеко, что учил, будто оно обожествилось по природе[923]923
  Богословская проблема, как произошло обожествление принятой Христом плоти, по природе или сверхъестественно, «составляет центральное место всего философского движения Византии XII в.» (Успенский, Богословское и философское движение..., стр. 150). Φ. Успенский приводит обширный материал по этому вопросу из богословских сочинений XII в. (там же, стр. 148 и сл.).


[Закрыть].

Это не укрылось от самодержца. Как только ему стало известно о Ниле, он решил применить быстродействующее лекарство. Призвав к себе этого человека, он стал корить его за дерзость и невежество и при помощи многочисленных доводов четко разъяснил ему, что означает ипостасное соединение богочеловека-слова, рассказал, как происходит обмен свойств и поведал о том, как человеческое естество было обожествлено милостью свыше. Но Нил крепко держался за свое лжеучение и был готов скорее претерпеть любые муки, пытки, тюрьму и увечья, чем отречься от своего учения, что человеческое естество было обожествлено по природе. {264}

В это время в столице было много армян. Нил явился искрой среди их готового вспыхнуть нечестия. Нил стал вести частые беседы с Тиграном и Арсаком[924]924
  Φ. Успенский («Богословское и философское движение...», стр. 146) замечает по поводу этого места «Алексиады»: «В названных здесь именах мы должны, конечно, усматривать не представителей армянской национальности, но выразителей того противоцерковного учения, которое принято называть {551} армянским и которое имеет связь с распространенными на Востоке тайными учениями и сектами». Хорошо известно, что многие еретические учения зародились в Армении, непонятно только, почему Ф. Успенский не хочет замечать, что приведенные Анной имена – типично армянские.
  Сохранилась речь императора Алексея о заблуждениях армян, направленная, вероятно, против последователей Нила (см. Papadopulos—Kerameus, ’Ανάλεκτα..., Ι, pp. 116—123; ср. Beck, Kirche..., S. 610).


[Закрыть], которых его учение особенно сильно побуждало к нечестию. Что же потом? Самодержец, видя, что нечестие охватило уже многие души, что заблуждения Нила и армян сплелись между собой и повсюду открыто провозглашается, будто человеческое естество обожествилось по природе, что все написанное по этому поводу святыми отцами отвергается, а ипостасное соединение почти никем не понято, счел нужным решительно пресечь зло и, собрав самых видных представителей церкви, постановил созвать синод для разбирательства этого дела.

Собрались все епископы и сам патриарх Николай[925]925
  Николай III Грамматик (1084—1111), сменивший на патриаршем престоле Евстратия Гариду.


[Закрыть]. Нил предстал перед ними вместе с армянами. Были оглашены его догматы. Нил изложил их ясным голосом и твердо отстаивал, приводя многие аргументы. Что же потом? Чтобы освободить души многих верующих от его лжеучения, синод предал Нила вечной анафеме и во всеуслышание провозгласил догмат об ипостасном соединении в соответствии с традиционным учением святых отцов[926]926
  См.: Grumel, Les regestes..., № 945; Salaville, Philosophie et théologie..., p. 148. Грюмель и другие исследователи датируют этот Синод временем около 1087 г. Рассказ Анны – единственное свидетельство о Ниле. Необходимо отметить, что слова писательницы не дают никаких оснований для более или менее точной датировки этих событий. С одной стороны, Анна замечает, что Нил появился вскоре после того, как было осуждено учение Итала, и это заставляет датировать события временем сразу после 1082 г.; с другой стороны, писательница помещает данный эпизод среди событий примерно 1094 г. Скорее всего, сама Анна не имела точного представления о том, когда было осуждено учение Нила.


[Закрыть].

После него или, вернее говоря, вместе с ним был осужден некий Влахернит, разделявший, несмотря на свой священнический сан, нечестивые и чуждые церкви взгляды. Он общался с сектой «энтузиастов»[927]927
  Энтузиасты, или мессалиане (см. прим. 1557). Мессалиане так назывались потому, что, согласно их учению, верующий может постигнуть высшие тайны лишь в состоянии исступления.


[Закрыть], заразившись их скверной, он многих вовлек в обман, пролез в знатные дома столицы и распространял там свои нечестивые взгляды. Самодержец не раз призывал его к себе и наставлял, но Влахернит нисколько не отступал от своего лжеучения; тогда самодержец и его предал церкви; после тщательного расследования Влахернита тоже признали неисправимым и предали вечной анафеме как его самого, так и его учение[928]928
  Grumel, Les regestes..., № 946 (ок. 1087 г.). Никаких иных свидетельств о ереси Влахернита не сохранилось. Дата событий гипотетична (прим. 926). В византийских источниках упоминается несколько лиц, носящих имя Влахернит (см. Литаврин, Болгария и Византия..., стр. 1.37).


[Закрыть].

2. И вот самодержец, как хороший кормчий, благополучно преодолел непрерывный натиск волн, смыл с себя мирскую грязь и привел в порядок церковные дела, а затем погрузился в новую пучину войн и бурь. Все время, как один вал за другим, набегали на императора потоки бед, и Алексей, как говорится, не мог ни свободно вздохнуть, ни сомкнуть глаз.

Могут заметить, что я зачерпнула лишь малую каплю из Адриатического моря и скорее бегло упомянула, чем рассказала о деяниях императора, который боролся тогда со всеми ветрами и всеми бурями, пока попутный ветер не вывел корабль империи в спокойную гавань. Но кто бы мог достойно воспеть его дела – сильный глас Демосфена, или стремительный Полемон[929]929
  Стремительный Полемон (ῥοΐζος Πολέμωνος), досл.: «стремительность Полемона»; ср. XIV, 7, стр. 392. Полемон – знаменитый греческий софист II в. н. э. Интересно, что выражение ῥοΐζος Πολέμωνος встречается и у Μ. Пселла (Psellos, Scripta minora..., p. 159). Пселл сопоставляет ῥοΐζος Полемона, δεινότης («мастерство») Демосфена (у Анны ἠχώ «сильный глас») и σειρήν («обаяние») Исократа (ср. у Анны XIV, 7, стр. 392). По-видимому, в данном случае это «общее место», заимствованное Анной у Пселла. О ῥοΐζος Полемона говорит в дальнейшем и Никита Хониат (Nic. Ghon., p. 29).


[Закрыть], или все музы Гомера? Я бы сказала, что ни сам Пла-{265}тон, ни вся Стоя и Академия вместе не смогли бы создать что-либо достойное его души. Еще не утихли бури и нескончаемые войны, и еще неистовствовала непогода, как уже разразилась новая буря, ничуть не слабее предыдущих.

Какой-то человек, не принадлежавший к знатному роду, происходивший из низов, в прошлом воин[930]930
  В прошлом воин — ἐκ τοΰ χάρακος ὁρμώμενος (досл;: «из лагеря происходящий»). По мнению Дж. Баклер (Buckler, {552}Anna Comnena..., р. 373, n. 9), под χάραξ Анна имеет в виду город Харак, откуда был родом этот солдат.


[Закрыть], объявил себя сыном Диогена, хотя настоящий сын Диогена был убит еще в то время, когда Исаак Комнин, брат самодержца, сражался с турками у Антиохии[931]931
  Т. е. еще до вступления на престол Алексея (прим. 186). Настоящее свидетельство Анны противоречит ее собственным словам (Ал., IX, 6, стр. 255) о том, что Алексей, став императором, осыпал Льва благодеяниями и добился его дружеского расположения. По сообщению Вриенния (Nic. Br., II, 29), на которого ссылается здесь Анна, под Антиохией погиб не Лев, а другой сын Романа Диогена – Константин, муж Феодоры, сестры Алексея Комнина (Nic. Br., I, 6). Именем Феодора называет жену погибшего сына Романа Диогена и сама Анна. Б. Лейб (Leib, Alexiade, I, 155), считает, что имя Льва в этом месте – результат неверного исправления переписчика. М. Матье (Mathieu, Les faux Diogènes, p. 135) обращает внимание на то, что в некоторых русских летописях под 1116 г. рассказывается о походе на Византию Льва Дивгенича, и полагает, что Анна путает двух Псевдодиогенов: Константина и Льва.


[Закрыть] (желающих узнать об этом подробней я отсылаю к сочинению знаменитого кесаря). Многие пытались заткнуть рот самозванцу, но он не умолкал. Он явился с Востока в овчине, нищий, подлый и изворотливый; обходил город дом за домом, улицу за улицей, рассказывая о себе небылицы: он де сын прежнего императора Диогена, тот самый Лев, который, как уже было сказано, был убит стрелой под Антиохией. И вот, «воскресив мертвого», этот наглец присвоил себе его имя и стал открыто домогаться императорской власти, вовлекая в обман легковерных. И это тоже было тягостным прибавлением ко всем невзгодам императора: сыграв с ним злую шутку, судьба послала ему этого несчастного. Подобно гурманам, которые, насытившись, лакомятся на закуску медовыми пряниками, судьба ромеев, досыта насладившись множеством бед, стала разыгрывать императора такими вот лжеимператорами[932]932
  По-видимому, об этом самозванце говорит и Феофилакт Болгарский (Gautier, Le discours..., р. 115—116) в речи к Алексею. В. Васильевский («Византия и печенеги», стр. 110, прим. 2) предполагает даже, что речь Феофилакта послужила одним из источников рассказа Анны. При этом ученый ссылается на лексические совпадения в текстах Феофилакта и Анны. Нам, однако, не удалось обнаружить никаких убедительных совпадений. Писательница здесь, как и в ряде других случаев, начиная повествование о каком-то новом событии, возвращает свой рассказ к «истокам» этого события.


[Закрыть].

Между тем самодержец совершенно пренебрегал всеми слухами. Но этот вояка[933]933
  Вояка (χαρακηνός). Может быть, следует переводить «житель Харака»? (см. прим. 930). Аналогичное словообразование в среднегреческом языке: καστρηνός (от κάστρον «замок», «город»), О значении этого термина см. Литаврин, Болгария и Византия..., стр. 129—132.


[Закрыть] все время болтал на улицах и перекрестках, и слух о нем дошел до сестры императора Алексея, Феодоры, вдовы погибшего сына Диогена. Она не смогла стерпеть этих выдумок. После смерти мужа она приняла монашество и, предав себя одному богу, вела жизнь строго аскетическую. Поскольку этот обманщик не успокоился ни после второй, ни после третьей попытки его образумить, самодержец отослал его в Херсон и приказал взять под стражу. Но он, очутившись в Херсоне, стал по ночам подниматься на городскую стену и, высунувшись, заводил беседы с куманами, которые обычно туда приходили торговать и покупать нужные им товары. Обменявшись с ними клятвами, однажды ночью он обвязал себя веревкой и спустился по стене вниз.

Куманы вместе с ним отправились в свою страну[934]934
  Ок. 1092 г. (см. Васильевский, Византия и печенеги..., стр. 111).


[Закрыть]. Он прожил там довольно долго и достиг того, что куманы уже стали называть его императором. В жажде хлебнуть человечьей крови, вкусить человечьего мяса[935]935
  Примерно в тех же выражениях описывала Анна жестокость манихеев (см. Ал., VI, 14, стр. 201).


[Закрыть] и унести из нашей страны богатую добычу, они решили «под предлогом этого Патрокла» вторгнуться всем войском в Ромейскую землю, {266} чтобы посадить его на трон, якобы принадлежавший его отцу. Такие у него были намерения, и они не остались неизвестными самодержцу. Поэтому Алексей как можно лучше вооружил войска и приготовился к войне с варварами. Как мы уже говорили, он еще раньше укрепил горные долины, которые на языке простонародья называются клисуры.

Спустя некоторое время, узнав, что куманы вместе с самозванцем вторглись в Паристрий, он собрал главных военачальников, а также своих родственников и свойственников и спросил их совета, идти ли ему на врага. Все его отговаривали. Однако Алексей, который не доверял даже самому себе, не хотел руководствоваться и соображениями своих ближних; он возложил все надежды на бога и просил его решения.

И вот Алексей созвал воинское и священническое сословие и вечером отправился в Великую церковь в сопровождении самого патриарха Николая (он взошел на патриарший трон в седьмом индикте 6592 года после отречения Евстратия Гариды)[936]936
  1084 г.


[Закрыть].

Император написал на двух дощечках по вопросу, следует ли выступать против куманов или нет, запечатал их[937]937
  Запечатал (ἐνσημηνάμενος). Ε. Доуэс и Б. Лейб в своих переводах опускают это слово. А. Грегуар в рецензии на перевод Е. Доуэс (Byz., 4, р. 691) указывает на его важность в данном контексте. Только благодаря этому слову становится понятным, почему текст таблички воспринимается как глас божий.


[Закрыть]и велел корифею[938]938
  Так мы переводим τῶ κορυφαίφ πάντων. По мнению А. Грегуара (Byz., 4, р. 691), – это патриарх. {553}


[Закрыть] положить на святой престол. Ночь прошла в пении молитв. На рассвете в алтарь вошел положивший дощечки, взял одну из них, вынес и на виду у всех вскрыл и прочел. Это решение самодержец принял как божий глас[939]939
  Аналогичным образом вопрошал Алексей божественную волю и позже (см. Ал., XV, 4, стр. 407; об этом обычае см. Васильевский, Византия и печенеги, стр. 169—175). Интересно, что в России такого типа гадания происходили еще в XIX в. В рукописном дневнике деревенского священника Нижегородской губернии И. Миловского (середина XIX в.) сообщается, как он выбирал себе невесту. Священник положил за икону две записки с именами девушек, долго молился, а затем, не глядя, вынул одну из записок. Та, чье имя стояло в ней, и стала невестой священника (этот факт сообщила владелица дневника Η. Μ. Владимирская).


[Закрыть], он с головой ушел в заботы о предстоящем походе и стал письмами собирать отовсюду войско.

И вот, хорошо подготовившись, он двинулся навстречу куманам. Собрав все войско, он прибыл в Анхиал, вызвал к себе своего зятя кесаря Никифора Мелиссина, Георгия Палеолога и его племянника Иоанна Таронита[940]940
  Иоанн Таронит – сын Михаила Таронита (см. прим. 312) и старшей сестры Алексея, Марии (см. о нем: Leroy-Molinghen, Les deux Jean Taronites..., pp. 147—153; Adontz, Les Taronites à Byzance, рр. 26—27).


[Закрыть], послал их в Боруй и приказал стоять на страже, дабы обеспечить безопасность города и окрестностей. Затем Алексей разделил войско, во главе отрядов поставил своих лучших военачальников – Даватина, Георгия Евфорвина и Константина Умбертопула и послал их охранять клисуры в окрестностях Зига. Сам же он прибыл в Хортарею[941]941
  По мнению К. Иречека (Jireček, Die Heerstrasse..., S. 147), Хортарей – это нынешний Айтосский перевал.


[Закрыть] (так называется одна из клисур Зига) и объехал весь Зиг, проверяя, все ли его прежние приказания исполнены теми, кто взял на себя их выполнение; незаконченное или сделанное кое-как он исправлял, чтобы преградить путь куманам. Уладив все дела, он ушел оттуда и разбил лагерь возле так называемого Священного озера[942]942
  В. Златарский («История...», II, стр. 213, бел. I) считает, что это Атанасовское озеро к западу от Анхиала (ср. Gyóni, La première mention..., р. 497, n. 6).


[Закрыть], неподалеку от Анхиала. Ночью пришел некий Будило[943]943
  Кекавмен упоминает некоего Πουδΐλος как одного из предводителей восстания влахов в 1066 г. (см. Gyoni, La premiere mention..., р. 502, n. 39).


[Закрыть], из знатных влахов, с известием, что куманы перешли Данувий. Тогда император решил на рассвете собрать наиболее достойных своих родствен-{267}ников и военачальников и обсудить, что делать. Все сказали, что нужно занять Анхиал, и император немедленно послал с наемниками (Скалиарием Илханом[944]944
  Скалиарием Илханом — τοΰ τε Σκαλιαρίου τοΰ ’Ελχάν. Б. Лейб переводит: «с ханом Скалиарием». Дж. Баклер (Buckler, Anna Comnena..., р. 160, n. 8) предлагает читать τοΰ τε Σκαλιαρίου καὶ τοΰ ’Ελχάν, т. е. «со Скалиарием и Илханом» (см. Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 277).


[Закрыть] и другими отборными воинами) Кантакузина и Татикия охранять так называемые Фермы[945]945
  Фермы (Θερμά) – римское Aquae Calidae, к западу от Анхиала, между Айтосом и Бургасом (см. Златарски, История, II, стр. 213, бел. 2).


[Закрыть], а сам отправился в Анхиал.

Узнав, что куманы рвутся к Андрианополю, он вызвал всех знатных адрианопольцев, среди них самыми видными были Тарханиот Катакалон[946]946
  У Никифора Вриенния Тарханиот – наместник Адрианополя (Nic. Bz., III, 7).


[Закрыть] и Никифор, сын Вриенния, домогавшегося некогда императорской власти[947]947
  Отец мятежника Никифора Вриенния Старшего (см. прим. 58).
  Император Михаил Стратиотик назначил его стратигом Каппадокии и Македонии. В 1057 г. он участвовал в заговоре, имевшем целью посадить на престол Исаака Комнина, однако был схвачен и ослеплен (см. Wittek-de-Jongh, Le césar Nicephore Bryennios, р. 466).


[Закрыть] (он и сам пытался захватить власть, но был ослеплен). Император велел им хорошо охранять крепость и, когда подойдут куманы, не терять выдержки и не ввязываться с ними в схватку, а быть благоразумными и обстреливать их на расстоянии, почти все время держа ворота на запоре. Он обещал им многочисленные милости, если они исполнят его приказания[948]948
  См. Dölger, Regesten..., 1174 (1094 г.). Исследователи расходятся во мнениях о времени этих событий. Ряд ученых предлагает датировать их 1095 г. (см. Gyóni, La première mention..., рр. 497—498). {554}


[Закрыть]. Дав эти наставления Вриеннию и другим, самодержец отослал их преисполненными радостных надежд в Адрианополь. Константину Евфровину Катакалону он письмом приказал взять с собой Монастру (у этого полуварвара был большой военный опыт) и Михаила Анемада[949]949
  Михаил Анемад – будущий заговорщик (см. о нем прим. 1246).


[Закрыть] с их войсками и, как только куманы пройдут через клисуры, двинуться вслед и неожиданно на них напасть[950]950
  Многие исследователи отмечают противоречивость рассказа Анны. Как сообщала писательница в начале этой главы, Алексей, узнав о враждебных намерениях куманов, хорошо укрепил горные проходы через Балканы. Затем, когда ему стало известно, что куманы вторглись в Паристрий (т. е. переправились через Дунай), он выступил в Анхиал. А после этого Анна пишет, что к Алексею явился Будило и сообщил о переправе куманов через Дунай! По мнению В. Васильевского («Византия и печенеги», стр. 113, прим. 1) и И. Пича (Pič, Zur rumänisch-ungarischen Streitfrage, S. 47), Будило сообщил Алексею не о переправе через Дунай, а о проходе куманов через Балканы и о выходе их в верховья Тунджи. В этом случае становится понятным, почему Алексей был обеспокоен судьбой Адрианополя, расположенного значительно южнее Балканских гор. Однако такому исправлению текста Анны мешают ее дальнейшие сообщения, что Алексей приказал Константину Евфорвину Катакалону, Монастре и Михаилу Анемаду двинуться вслед за куманами, как только те перейдут Балканы. М. Дьони (Gyóni, La première mention..., р. 502 sq.), разделяющий точку зрения Пича и Васильевского, стремится доказать, что этот приказ Алексей отдал раньше, до прихода Будило. При этом ученый ссылается на частицу γοΰν в тексте «Алексиады», которую он переводит «еще раньше». Но, во-первых, γοΰν не имеет такого значения, во-вторых, в начале следующей главы Анна пишет о проходе куманов через Балканы (и это сообщение уже никак не может быть отнесено к прошлому). Трудно здесь прийти к окончательному выводу. Скорее всего, в первом случае Анна имела в виду вторжение в Паристрий отдельных отрядов, а Будило принес весть о переправе всего куманского войска.


[Закрыть].

3. Между тем куманы узнали от влахов тропы через ущелья и легко перешли Зиг. Когда они приблизились к Голое, жители немедленно заключили в оковы начальника крепости и передали его куманам, которых они встретили радостными приветствиями. Константин Катакалон, который хорошо помнил наставления императора, встретившись с куманами, вышедшими за фуражом, отважно на них напал и взял в плен около сотни. Император сразу же призвал его к себе и наградил титулом «новелиссима». Видя, что Голоя во власти куманов, жители соседних городов – Диамболя и других – перешли на сторону куманов, радостно встретили их, передали свои города и славословия Лжедиогену. Он же, получив власть над этими городами, направился со всем куманским войском к Анхиалу с намерением штурмовать его стены.

Тем временем император находился в городе. Еще с детских лет приобретя большой военный опыт, он видел, что сама местность служит препятствием для нападения куманов и является хорошей защитой для городских стен, поэтому он разделил войско, велел открыть ворота крепости и поотрядно выстроил своих воинов снаружи тесным строем, у края боевого строя куманов... часть ромейской фаланги, крича...[951]951
  Обе лакуны отмечает Б. Лейб вслед за А. Райффершайдом.


[Закрыть] обратили в бегство и преследовали до самого моря. Самодержец, {268} видя это и не имея сил дать отпор такому множеству врагов, приказал воинам сохранять сомкнутый строй и не выходить из рядов. Куманы тоже стояли в строю, лицом к лицу с ромеями и тоже не нападали на них. Это длилось в течение трех дней с утра до вечера; расположение местности мешало куманам начать сражение, хотя они и хотели этого, а из ромейского войска никто не нападал на них.

Крепость Анхиал расположена следующим образом. Справа находится Понт, слева – каменистая, труднопроходимая местность, усаженная виноградниками, неудобная для движения конницы.

Что же было потом? Варвары, видя твердость императора и потеряв надежду осуществить свой план, избрали другой путь и отправились к Адрианополю. Самозванец их обманывал, говоря: «Как только Никифор Вриенний услышит, что я пришел в Адрианополь, он откроет ворота и примет меня с большой радостью; он даст мне денег и окажет всевозможные милости. Хотя он и не родственник моему отцу, но питал к нему братские чувства. Когда же крепость перейдет к нам, мы отправимся дальше, прямым путем к царственному городу». Он называл Вриенния своим дядей, сочиняя ложь, имевшую вид правды. Действительно, император Роман Диоген знал этого самого Вриенния как человека, превосходящего умом всех своих современников и, ценя его прямоту и неизменную искренность в словах и делах, решил сделать его своим братом; это и было исполнено при взаимном согласии[952]952
  В Византии существовал обычай заключения духовного братства перед алтарем (см. Dölger, Byzanz und die europäische Staatenwelt, S. 53 sq.; Der Bulgarenherrscher..., стр. 224, бел. 1).


[Закрыть]. Это была всем известная правда, но самозванец дошел до такого бесстыдства, что на самом деле называл Вриенния своим дядей.

Таковы были уловки самозванца. Куманы же, которым, как и всем варварам, легкомыслие и непостоянство присущи от природы, верили его словам; они направились к Адрианополю и расположились у стен города. Сорок восемь дней продолжались сражения, ибо молодежь, рвущаяся в бой, каждый день делала вылазки из города и непрерывно завязывала сражения с варварами. Никифор Вриенний, которого окликнул снизу самозванец, наклонился с башни и, услышав незнакомый голос, ответил, что не признает в нем сына Романа Диогена (как уже было сказано, названного брата Вриенния – ведь подобное случается нередко) и что подлинный сын Романа убит под Антиохией. С этими словами он отослал прочь пристыженного обманщика.

Между тем время шло, осажденные стали уже испытывать лишения и письмом попросили помощи у самодержца. Он тотчас приказал Константину Евфорвину выбрать из подчинен-{269}ных ему комитов[953]953
  Термин «комит» (κόμης) у Анны встречается в двух значениях: «граф» (в применении к «людям с Запада») и «комит» (как византийский титул).
  Что подразумевает Анна в данном случае, неясно: и то и другое не подходит. Правда, κόμης-«граф» Анна употребляет не в строгом значении, а имеет в виду вообще военачальников {555} или знатных людей западного войска. Может быть, поэтому Дюканж (Ducange, In Alex., p. 593) считает, что речь идет о франках, находившихся на службе у Алексея.


[Закрыть] достаточно сильный отряд и ночью войти с ним в Адрианополь со стороны Калафад: Катакалон немедленно выступил по дороге на Орестиаду в надежде пройти незаметно для куманов. Но его план не удался. Куманские всадники заметили ромеев и, намного превосходя их численностью, напали на них, отбросили назад и стали яростно преследовать. При этом сын Катакалона, Никифор (впоследствии он стал мне зятем, женившись на моей сестре, Марии Порфирородной[954]954
  Мария – младшая сестра Анны.


[Закрыть]), потрясая длинным копьем, внезапно поворачивается к преследовавшему его скифу и поражает его прямо в грудь. Тот сразу же упал замертво. И в самом деле, Никифор по-настоящему умел владеть копьем и прикрываться щитом. Видя Никифора на коне, можно было принять его за уроженца Нормандии, а не ромея. Верхом на коне этот юноша был настоящее чудо; природа щедро одарила его; он был почтителен к богу, мягок и кроток с людьми.

Не прошло и сорока восьми дней, как по приказанию Никифора Вриенния (в его руках находилась вся власть в Адрианополе) отважные воины внезапно открыли ворота и напали на куманов. В завязавшемся упорном бою погибло много ромеев; они мужественно сражались, пренебрегая жизнью, и убили много врагов. Как только Мариан Маврокатакалон[955]955
  Мариан Маврокатакалон – зять Анны, женатый на одной из сестер Вриенния. Сохранилась печать Мариана без указания титула (см. Васильевский, Византия и печенеги, стр. 113, прим. 3).


[Закрыть]заметил Тогортака (это предводитель куманского войска), он, потрясая длинным копьем, во весь опор помчался прямо на него; еще немного, и он убил бы его, если бы окружавшие Тогортака куманы не поспешили на выручку, едва не убив и самого Мариана. Этот Мариан, хотя и был очень юн и совсем недавно вышел из отрочества, часто выезжал из ворот Орестиады, чтобы сразиться с куманами, и всякий раз возвращался победителем, ранив или убив кого-нибудь из врагов. Это, действительно, был доблестный воин; доблестный сын, он как наследство получил от доблестных родителей свое мужество. Спасшись от грозившей ему смерти, он, кипя гневом, кинулся на Лжедиогена, который стоял на берегу реки, там, где сражался с варварами и Мариан. Мариан, увидев, что Лжедиоген одет в пурпур и царские одежды, а окружавшие его люди рассеялись кто куда, поднял свой кнут и стал без жалости стегать его по голове, называя самозванцем.

4. Император, узнав, что куманы упорствуют в осаде Адрианополя и что там постоянно происходят бои, решил, что и ему следует перейти туда из Анхиала. И вот он, созвав лучших военачальников и видных горожан, просил их посоветовать ему, что делать. Тут выступил некий Алакасей и сказал: «Мой отец был когда-то близок с отцом самозванца. Я могу {270} пойти, заманить самозванца в какую-нибудь крепость и там схватить его». Алакасея спросили, как он осуществит этот замысел. Он предложил самодержцу способ, каким действовал воин Кира, Зопир[956]956
  Персидский сатрап Зопир отрезал себе нос и уши, чтобы обмануть врагов и проникнуть в осажденную персами крепость. Согласно Геродоту, Зопир – сатрап Дария, согласно Ктесию, – Ксеркса (Ctesias Persica, fr. 29).


[Закрыть]. Он объявил, что обезобразит себя, обрежет бороду и волосы, отправится к самозванцу и скажет, будто бы пострадал от самодержца.

Может быть, он сказал и не сделал, обещал и не выполнил своего обещания? Нет, не успел самодержец одобрить его предложение, как Алакасей был уже наголо острижен, а тело его изранено. В таком виде он и явился к мнимому Диогену. Напомнив ему об их прежней дружбе и многом другом, он сказал: «Я вытерпел много зла от императора Алексея и, полагаясь на старинную близость моего отца к твоей царственности, пришел, чтобы помочь тебе достичь цели». Он воспользовался этими льстивыми словами, дабы вернее завлечь самозванца.

Расскажу об Алакасее подробней: он у самодержца Алексея взял пропуск и удостоверительное письмо к начальнику крепости Пуца[957]957
  Крепость Пуца к западу от Редесто (Златарски, История..., II, стр. 215).


[Закрыть], гласящее: «Исполни без колебаний все, что предложит тебе предъявитель этого письма, и слушайся его» (самодержец верно угадал, что куманы из Адрианополя явятся именно в эту крепость). Затем Алакасей пришел к самозванцу, как я уже сказала, наголо остриженный и сказал: «Много бед я перенес, из-за тебя терпел я позор и оковы, из-за тебя много дней провел в тюрьме. Когда ты перешел ромейские границы, самодержец счел меня подозрительным, ибо знал о твоей дружбе с моим отцом. И вот я, освободившись от оков, тайно убежал к тебе, моему господину, и хочу послужить тебе полезным советом».

Самозванец хорошо принял его и спросил, что нужно делать для достижения цели. Алакасей ответил: «Видишь там крепость и широкую равнину? Там можно найти корма для коней на все то время, какое ты пожелаешь отвести для отдыха себе и своему войску. Не стоит пока двигаться дальше; лучше задержаться немного здесь, завладеть этой крепостью, куманы в это время добудут фураж, а ты потом отправишься к царственному городу. Если тебе нравится мой план, я увижусь с начальником крепости – он мой давний друг – и устрою так, что он сдаст тебе крепость без боя».

Этот замысел понравился Диогену. Ночью Алакасей привязал письмо императора к стреле и пустил ее в крепость. Прочтя письмо, начальник приготовился сдать крепость. На рассвете Алакасей первым приблизился к воротам и притворился, что беседует с начальником, – заранее он условился {271} с Диогеном о знаке, по которому тот немедля должен был войти в крепость. Некоторое время Алакасей делал вид, что беседует с начальником, а затем подал самозванцу условленный знак; увидев его, Диоген с немногими воинами без страха вошел в крепость. Жители радостно встретили самозванца; начальник Пуцы пригласил его в баню, и тот по настоянию Алакасея сразу же согласился. Потом Диогену и его куманам была предложена пышная трапеза. Попировав вволю и выпив много вина из полных мехов, куманы легли спать и захрапели.

Алакасей, начальник крепости и другие тотчас окружили их, забрали у них оружие и коней, Диогена же оставили храпеть на своем месте, а его спутников убили и бросили в ров, ставший для них естественной могилой.

Тем временем Катакалон, следовавший по приказу императора за куманским войском, увидел, как Диоген вошел в крепость, а куманы рассеялись для добычи фуража, и разбил лагерь вблизи названного города. Алакасей же побоялся дать весть самодержцу о происшедшем – повсюду сновали куманы, – а вместе с Диогеном отправился прямо в Цурул, чтобы оттуда двинуться в царственный город. Когда об этом узнала находившаяся в царском дворце госпожа, мать императора, она немедленно послала друнгария флота, евнуха Евстафия Киминиана, чтобы тот принял Диогена и доставил его в столицу. Евстафий имел при себе одного турка по имени Камир[958]958
  См. Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 148.


[Закрыть], которого он использовал для ослепления Диогена[959]959
  О Лжедиогене см. также сообщение Зонары (Zon., XVIII, 23), по словам которого мятежника хитростью завлекли, схватили и ослепили жители одного из фракийских городов. Слух о восстании Лжедиогена дошел даже до русских земель. В Лаврентьевской летописи (ПСРЛ, I, стр. 226—227), под 6603 (1094—1095) г., сказано: «Пошли половцы на греков, воевали на греческой земле; царь схватил Девгенича и велел его ослепить». Это краткое сообщение помогает нам датировать события. Одни исследователи (К. Иречек, П. Мутафчиев, Ф. Шаландон, Н. Йорга и др.) относят их к 1095 г., другие (В. Томашек, Ф. Дэльгер, Г. Острогорский, Б. Лейб) – к 1094 г.
  Автор последней работы, затрагивающей этот вопрос, М. Дьони (Gyoni, La premiere mention..., pp. 497—498), решительно высказывается за датировку 1094 г. Впрочем ученый приводит только один аргумент в пользу этой датировки: народы, которые зимой держат коней под открытым небом, совершают походы только в осеннее время, когда кони откормлены, следовательно, и нашествие куманов могло быть только осенью 1094 г.
  Однако в «Алексиаде» можно найти немало примеров того, как варварские походы совершались в различные времена года. Об этом говорит словами Пселла и сама Анна (Ал., VII, 2, стр. 205).


[Закрыть].

Между тем император, все еще находившийся в Анхиале, получил сведения, что куманы рассеялись для добычи фуража по близлежащей территории, и выступил из Анхиала в Малую Никею. Однако, узнав, что Кица, один из предводителей куманского войска, разослал двенадцать тысяч воинов для добычи фуража, захватил богатую добычу и подошел с куманами к ущелью Таврокома, император собрал свои отряды, спустился к берегу реки, текущей по этому ущелью, и расположился там лагерем. Это место было густо покрыто чебрецом и молодой древесной порослью. Расположив там войско, он выделил большой отряд турок, опытных стрелков из лука, и послал их против куманов в расчете на то, что турки завяжут бой с куманами и увлекут их после нескольких конных атак вниз по склону. Но куманы напали на турок и неудержимо преследовали их вплоть до ромейской фаланги, а затем, немного придержав коней, восстановили строй и приготовились напасть на ромеев. {272}

Император заметил, как какой-то куман дерзко выехал из рядов и разъезжает вдоль строя, как будто вызывая противника для поединка; Алексей не мог стерпеть, что и левое и правое крыло его войска бездействуют, отделился от остальных и во весь опор помчался на жаждавшего боя варвара. Он ударил копьем кумана, по рукоять вонзил ему в грудь меч и сбросил с коня. В этот день император отличился скорей как воин, чем как полководец. Этим он сразу вселил мужество в ромейское войско и страх в скифское. Как башня двинулся он на скифов и рассек их ряды. Таким образом строй варваров был разорван, а сами они в беспорядке и смятении бежали во все стороны. Куманов в тот день погибло около семи тысяч, в плен было уведено три тысячи.

Отнятую добычу император не разрешил, как обычно, поделить между воинами – совсем недавно она была награблена в окрестностях, и Алексей велел вернуть ее жителям. Как птица, облетел приказ императора окрестности, и каждый, кто был ограблен, приходил, узнавал свое добро и забирал его. Ударяя себя в грудь, с мольбой воздевая к небу руки, они просили у бога благ для самодержца. И слышен был слившийся воедино глас мужчин и женщин, долетавший до самой лунной сферы.

Но достаточно об этом. Сам же император, исполненный радости, собрал свое войско и вернулся в Малую Никею. Там он пробыл два дня, а на третий ушел в Адрианополь, где провел немало дней в доме Сильвестра. В это время все предводители куманов решили обмануть самодержца и, покинув остальное войско, пришли к нему якобы по собственной инициативе, будто бы с целью немедленно заключить с ним мир. Они рассчитывали, что за время переговоров куманское войско успеет подтянуться к своим передовым отрядам. Пробыв у императора три дня, на четвертый они ночью отправились к себе.

Распознав обман куманов, самодержец спешно послал скороходов сообщить тем, кому была поручена охрана проходов Зига, чтобы они не ослабляли внимания, а напротив, особенно бдительно несли стражу и постарались схватить беглецов. Сам же он, узнав, что куманское войско движется вперед со всеми имевшимися при нем воинами, явился в место под названием Скутари[960]960
  Скутари – к северо-западу от Адрианополя, около нынешнего Юскюдара (Златарски, История..., II, стр. 218, бел. I).


[Закрыть], в восемнадцати стадиях от Адрианополя, а на другой день – в Агафонику[961]961
  Агафоника – к югу от Адрианополя (Златарски, История..., II, стр. 218, бел. I). {556}


[Закрыть]. Узнав, что куманский лагерь все еще находится у Аврилево[962]962
  Аврилево – к северу от Скутари (Златарски, История.., II, стр. 218, бел. 2).


[Закрыть] (место недалеко от упомянутых городов), он отправился туда, но еще издали увидел бесчисленные огни, зажженные куманами, призвал {273} Николая Маврокатакалона и других высших военачальников, чтобы обсудить с ними, что делать. Было решено послать за предводителями наемников Узой (из савроматов), скифом Карацой и полуварваром Монастрой и приказать им, выходя из лагеря, распорядиться зажечь у каждой палатки по пятнадцати и более костров; тогда куманы, увидав такое множество огней, решат, что ромейское войско огромно, и не станут больше на него нападать с такой смелостью. Костры вселили большой страх в души куманов. На рассвете самодержец с войском в полном вооружении выступил на врага; в завязавшемся бою куманы обратили тыл. Тогда самодержец разделил войско, легковооруженные отряды послал вдогонку и сам неудержимо устремился за бегущими. Настигнув их у клисуры Сидиры, он многих убил, а еще больше взял в плен.

Посланные вперед отряды отобрали у куманов всю добычу и вернулись. Самодержец, спасаясь от непогоды, провел ночь на горной вершине над Сидирой, а на рассвете прибыл в Голою. Здесь он остался на сутки, чтобы вознаградить своих мужественных воинов и почтить их дорогими подарками. Осуществив свое намерение, он отпустил их всех домой, исполненных радости, и через двое суток вернулся в императорский дворец.

5. Едва самодержец передохнул от многочисленных трудов, как до него дошла весть, что турки совершают набеги на Вифинию и все там грабят. Алексей, которого отвлекали дела Запада, куда было обращено почти все внимание, задумал думу великую, достойную его души; он обеспечил безопасность Вифинии и следующим образом оградил ее от набегов турок. Об этом следует рассказать.

Река Сангар и морской берег, который тянется прямо до Хили[963]963
  В. Томашек (Thomaschek, Zur historischen Topographie..., S. 75) полагает, что Хили находилось на Босфоре. Б. Лейб (Leib, Alexiade, II, р. 205) весьма неопределенно помещает его «между Сангаром и Аполлонией».


[Закрыть] и сворачивает к северу, ограничивают весьма большую территорию. Эту территорию из-за отсутствия защитников издавна без труда грабили наши беспокойные соседи исмаилиты[964]964
  Исмаилиты (οἱ το ’Ισμαήλ ), согласно библейской легенде, – потомки Исмаила, сына Агари, были родоначальниками арабских племен. Под исмаилитами часто имеются в виду вообще мусульмане, и в том числе турки.


[Закрыть]; они проходили через земли мариандинов[965]965
  Мариандины, согласно ряду античных авторов, – народ, обитавший в северо-западной части Малой Азии (см. RE, Hlbd 28, col. 1747—1749).


[Закрыть] и жителей другого берега Сангара, переправлялись через реку и наседали на Никомидию. Император, желая остановить натиск варваров и заставить их прекратить набеги на эти земли, а главное, обезопасить Никомидию, нашел ниже озера Ваана[966]966
  Озера Ваана (τῆς Βαάνης λίμνης). Β. Томашек (Thomaschek, Zur historischen Topographie..., S. 7) и вслед за ним Ф. Шаландон (Chalandon, Essai..., p. 194, n. 8) считают, что Анна таким образом называет оз. Софон к востоку от Никомидии. По мнению Гликаци-Арвейе (Glykatzi-Abr-weiller, Les fortesses..., р. 184, n. 19), Ваан – нынешнее оз. Сапанджа.


[Закрыть] длинный ров, прошел по нему до конца и заключил по его расположению и форме, что это – не случайно возникшее углубление и не природное образование, а дело человеческих рук. Он стал узнавать подробности и выяснил, что ров действительно вырыт по приказанию Анастасия Дикура[967]967
  Анастасий Ι (491—518).


[Закрыть]. Никто не мог сказать, зачем это было сделано, но императору показалось, что {274} самодержец Дикур хотел отвести воду из озера в искусственный канал. Придя к этой же мысли, самодержец Алексей приказал значительно углубить ров.

Опасаясь, что в месте слияния двух протоков может образоваться переправа, он воздвиг очень прочное укрепление, отовсюду одинаково надежное, защищенное водой, а также высотой и толщиной своих стен; поэтому оно и стало называться Сидира[968]968
  Сидира, т. е. «железное».


[Закрыть]. И теперь эта железная башня – город перед городом и стена его стен. С утра до вечера наблюдал самодержец за постройкой укрепления, несмотря на сильную жару (солнце в это время проходило тропик Рака). Он терпел зной и пыль и не жалел расходов, чтобы стена становилась все прочней и несокрушимей; за каждый камень он щедро вознаграждал всех, кто его притащил, было ли их пятьдесят человек или сто. Поэтому перетаскивание камней привлекло не случайных людей, а всех воинов и слуг: и местных жителей и пришельцев, – ведь они видели, что их ждет щедрое вознаграждение и что сам император распоряжается работами наподобие афлофета. Это была уловка, при помощи которой ему удалось обеспечить большое стечение народа и, таким образом, облегчить перетаскивание огромных камней. Вот каким был самодержец, глубочайший в замыслах, величайший в свершениях.

Так, как описано выше, продолжалось правление самодержца до...... индикта. ..... года[969]969
  Обе лакуны легко восстанавливаются из контекста: 4-й индикт 6604 (1096) г.


[Закрыть]. Не успел он немного отдохнуть, как до него дошел слух о приближении бесчисленного войска франков. Он боялся их прихода, зная неудержимость натиска, неустойчивость и непостоянство нрава и все прочее, что свойственно природе кельтов и неизбежно из нее вытекает: алчные до денег, они под любым предлогом легко нарушают свои же договоры. Алексей непрестанно повторял это и никогда не ошибался. Но самодержец не пал духом, а все делал для того, чтобы в нужный момент быть готовым к борьбе. Однако действительность оказалась гораздо серьезней и страшней передаваемых слухов. Ибо весь Запад, все племена варваров, сколько их есть по ту сторону Адриатики вплоть до Геркулесовых столбов, все вместе стали переселяться в Азию; они двинулись в путь целыми семьями и прошли через всю Европу[970]970
  Анна начинает рассказ о Первом крестовом походе и об основании латинских государств на Востоке. Эти события отражены во многих западных и восточных источниках, им посвящена огромная научная литература (библиографию см. в кн. Mayer, Bibliographie...).
  Труд Анны – единственный полноценный греческий нарративный источник о Первом крестовом походе. Зонара посвящает ему 15 строк (Zon., XVIII, 24), Михаил Глика, переписывающий Зонару, – 10 (Glycas, IV, р. 62), Скутариот – 20 (Anon. Syn. Chron., pp. 184—185). Судя по тексту Анны (и Зонары), крестовый поход оказался для Алексея полной неожиданностью. Однако, по сведениям некоторых западных источников, Алексей не только знал о готовящемся походе, но и сам в какой-то степени спровоцировал его. Вопрос об отношении Алексея к организации крестового похода вызвал большую научную полемику. Первое свидетельство того, что император призывал западное войско оказать помощь Византии в борьбе с неверными, – так называемое письмо Алексея Роберту Фризскому, о связях которого с византийским императором сообщала и Анна (см. прим. 777). {557} Это письмо (на латинском языке) сохранилось в большом числе копий (издано Hagenmeyer, Die Kreuzzugsbriefe, Ss. 129—138) и в сокращенном варианте приводится Гибертом Ножанским (RHC occ., IV, рр. 131—133). Подлинность этого письма вызвала серьезные сомнения ученых. Теория В. Васильевского, считавшего письмо плохим переводом греческого оригинала, не нашла последователей. Подавляющее большинство исследователей (Риан, Шлумберже, Шаландон, Колер и др.) сочли это письмо поздней подделкой, имевшей целью побудить крестоносцев к походу на Восток и соблазнить западное воинство богатствами Константинополя. Однако часть исследователей признает возможность того, что Алексей во время печенежской войны обращался к западным властителям с просьбой поддержать его в борьбе с восточными врагами.
  О дискуссии, развернувшейся вокруг письма, и его английский перевод см. Joranson, The spurious letter..., рр. 811—812.
  Обращение Алексея к Роберту Фризскому относится к 1091 г. Есть также сведения и о более поздних переговорах византийского императора с Западом. Так Эккехард (Ekk. Uraug., рр. 81—83) сообщает об обращении Алексея к папе Урбану II с просьбой защитить восточную церковь. Еще определеннее высказывается Бернольд (MGH SS, V, р. 462), который пишет, что послы Алексея в 1095 г. прибыли на Собор в Пьяченцу и умоляли папу защитить от язычников византийскую церковь. Свидетельство о просьбах Алексея есть и в греческом источнике более позднего времени – «Хронике Скутариота» (Anon. Syn. Chron., рр. 184—185). Эти свидетельства были подвергнуты критике крупными исследователями (Риан, Шаландон, Острогорский и др.), указывавшими, что все они – результат позднейших домыслов, цель которых обвинить Алексея в предательстве (византийский император сам вызвал крестоносцев, но отказался им содействовать).
  В недавнее время в защиту достоверности этих свидетельств выступил П. Харанис (см. Charanis, Byzantium, the West...). Следует отметить сильную сторону аргументов Хараниса: вполне оправданное доверие к сведениям Бернольда. Против П. Хараниса выступил П. Лемерль (Lemerle, Byzance et lα croisade, ρ. 600, n. 3).
  Мы не беремся за окончательное решение этого спорного вопроса. Следует лишь отметить, что нам кажется маловероятным, чтобы Алексей ничего не знал о готовящемся походе. Византийский император был связан с Урбаном II (см., например, Holtzmann, Die Unionsverhandlungen...), и слухи {558} о столь грандиозных сборах крестоносцев, конечно, не могли не дойти до Константинополя.


[Закрыть]. Причиной такого огромного передвижения было следующее.

Один кельт, по имени Петр, по прозвищу Кукупетр[971]971
  Кукупетр (Κουκούπετρος), т. е. Петр в клобуке [греч. (Κουκούλλιον)]. Так Анна называет Петра Пустынника. Около 1090 г. Петр совершил паломничество в Иерусалим (см. Hagenmeyer, Peter der Eremite, S. 371), которое Анна считает неудавшимся. Однако, согласно Альберту Аахенскому и Вильгельму Тирскому, Петр был в Иерусалиме и даже взял у иерусалимского патриарха письмо к папе римскому, где патриарх призывал папу освободить гроб господень от язычников. Получив это письмо, Урбан II якобы и созвал Клермонский собор. Имя Петра Пустынника овеяно массой легенд, в которых ему приписывается чуть ли не инициатива крестового похода. На самом деле клич к походу бросил на Клермонском соборе в ноябре 1095 г. папа Урбан II, а Петр и другие проповедники развернули пропаганду сразу же после собора, возможно, даже по поручению апостольского престола (см. Заборов, Крестовые походы, стр. 56—57).
  Интересно, что Анна, так же как и Альберт Аахенский, считает Петра главным зачинщиком похода и ни словом не упоминает о Клермонском соборе. Возможно, здесь сказывается влияние ее источников – рассказов бывших крестоносцев, народных легенд. Ведь Петр был предводителем крестьянской массы (Анна ниже сама говорит о характере толпы, шедшей за Петром).
  О социальном составе войска Петра и его популярности среди крестоносцев см. Duncalf, The peasants’ crusade, р. 440 sq., ср.; Sybel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, S. 98, Anm. 3.
  Исследователи конца XIX и XX вв. немало потрудились, чтобы выяснить истинную роль Петра в крестовом походе. (Кроме указанных работ., см.: Wollf; Die Bauernkreuzzüge...; Febvre, Pierre l’Ermite...; Gregoire, Pierre l’Ermite...)


[Закрыть], отправился на поклонение гробу господню и, натерпевшись много бед от разорявших всю Азию турок и сарацин, едва вернулся в свои края. Не желая мириться с неудачей, он решил вновь отправиться в тот же путь. Но Петр понимал, что ему {275} нельзя больше идти ко гробу господню одному, дабы не случилась беда, и поэтому он прибегнул к ловкой выдумке. Петр сделал следующее. Он возвестил во всех латинских странах: «Глас божий велел мне объявить всем графам во Франкии, чтобы они оставили свои дома и отправились на поклонение гробу господню и все сделали для освобождения Иерусалима из рук агарян».

И выдумка удалась ему. Петр как будто покорил все души божественным гласом, и кельты начали стекаться отовсюду, кто откуда, с оружием, конями и прочим военным снаряжением. Общий порыв увлек их, и они заполнили все дороги. Вместе с кельтскими воинами шла безоружная толпа женщин и детей, покинувших свои края; их было больше, чем песка на берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты[972]972
  У них были красные кресты. В оригинале φοίνικας φέρον καὶ σταυρούς. Π. Лемерль предлагает читать без καί (Lemerle, Byzance et la croisade, p. 599, n. 1). Исправление представляется нам безусловным: на одежде крестоносцев были нашиты красные кресты.


[Закрыть]. Как реки, хлынувшие отовсюду, всем войском двинулись они на нас через Дакию.

Приходу этого множества народов предшествовало появление саранчи, которая не тронула пшеницу, однако страшно опустошила виноградники[973]973
  Ср. Zon., XVIII, 23; Glycas, IV, р. 621. Видимо, Анна, как и Зонара, передает позднейшую народную легенду (ср. Lemerle, Byzance et la croisade, p. 600).
  Саранча – частый библейский образ, тучи саранчи – орудие божьего гнева, они предваряют второе пришествие и т. д. (см. «Lexikon für Theologie...», s. v. Heuschrecken). {559}


[Закрыть]. Как объясняли тогда толкователи знамений, это означало, что кельтское войско, вторгшись к нам, воздержится от вмешательства в дела христиан, но грозно обрушится на варваров-исмаилитов, рабов пьянства, вина и Диониса. Ибо все это племя, преданное Дионису и Эроту, чрезвычайно склонно ко всякому блуду; оно не обрезает вместе с плотью свою похоть и есть не что иное, как раб, трижды раб всех пороков Афродиты. Вот почему они боготворят и почитают Астарту и Астарота[974]974
  «Анна, – пишет Дж. Баклер, – по-видимому, не знает, что Астарта и Астарот – это одно и то же божество, которое позднейшие писатели идентифицируют с еще более знаменитой богиней, которую Зигавин называет Афродитой, а сарацины – Хобар» (Buckler, Anna Comnena..., р. 331). См. также слова Никиты Хониата (PG 140, col. 105, 109).


[Закрыть], и вот почему они выше всего ставят изображение звезды[975]975
  Анна имеет в виду Люцифера, которого Зигавин называет τὸ ἐωσφόρον αστρον (Buckler, Anna Comnena..., p. 331, n. 5). См. также слова Никиты Хониата (PG 140, col. 105).


[Закрыть] и своей золотой Хобар[976]976
  Аналогичную оценку нравов восточных народов мы находим в трактате младшего современника Анны Никиты Хониата «Сокровищница православной веры» (PG 140, col. 105 sq.).


[Закрыть]. Пшеницу же рассматривали как христианский символ, потому что она – трезвая и насыщающая. Вот как толкователи объясняли виноградники и хлеба.