Текст книги "Взрослые игры (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Но он не успел добраться до медблока. Его остановил оглушительный грохот.

Что-то гулко ухнуло вначале, потом волна прокатилась по зданию – от фундамента до крыши – заставив стены закачаться, а пол под ногами содрогнуться. Кто-то испуганно закричал: «Это землетрясение?!» На голову посыпалась бетонная пыль и крошка, электрические лампы замигали. В помещениях, где были окна – стекла дружно лопнули, рассыпавшись в мелкие осколки… Вакацуки понял – это взрыв. Причем рвануло у пристани, там, где находится топливный ангар. И это не могло быть совпадением!…

– ОНИ уже здесь! ОНИ нашли меня! – Вакацуки, впав в панику и забыв про Акутагаву, со всех ног бросился прочь из казармы. Выбежав на улицу, он принялся судорожно оглядываться: так и есть – у пристани в небо поднимается черный и смрадный дым, это горит топливный ангар. Со стороны ворот послышался второй взрыв – и короткие автоматные очереди. Теперь уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что начался штурм военной базы – люди Коеси Мэриэмона пришли за ним.

Запрыгнув в свой джип, Вакацуки, вдавив в пол педаль газа, направил его вертолетным площадкам. Площадки находились к очагу пожара ближе, чем казармы и это внушало ему беспокойство – вдруг он не успеет, вдруг взрывом повредило вертолеты?… Худшие его опасения подтвердились – оба вертолета были в непригодном состоянии: взрывная волна опрокинула один вертолет так, что тот зацепил лопасти другого.

– Будь всё проклято! Проклято! Проклято! – заорал мужчина, стуча руками по автомобильному рулю, и слезы бессильной ярости и злости полились его вспухших глаз.

Ему нельзя поворачивать назад – позади него люди Коеси уже наверняка добрались до казарм и, скорее всего, им никто не оказывает сопротивления. К чему сопротивляться? Ведь Вакацуки так спешил сбежать, что даже не отдал ни одного приказа!… Но, если назад нельзя, то куда же?… Оставался еще один выход – военный катер. Если обогнуть пылающий ангар, можно подобраться на автомобиле прямо к причалам – и тогда он спасен. Вакацуки выпрямился, кулаком утер слезы и вновь надавил на педаль газа, разворачивая джип….

Столб густого дыма становился всё больше – пламя разрасталось, то и дело слышались новые взрывы – правда, не такие мощные, как первый.

Когда автомобили спецподразделений затормозили у казарм, Ив скомандовал:

– Огонь не открывать без провокаций! Давайте понять людям, что вы действуете именем закона.

Они не встретили никакого сопротивления. Солдаты, не получившие приказов и напуганные взрывом, видя людей в форме бойцов спецподразделений, они тут же заявляли, что сдаются. У медблока дежурил, казалось, целый взвод солдат, но они не стали открывать огонь и крикнули:

– Кто вы такие?

– Мы служим Японии, а вы? – крикнули в ответ им. И солдаты сложили оружие.

Ив, поспешно сдергивая с головы шлем, ворвался в палату, где должен был находиться Акутагава. Тот лежал на постели с закрытыми глазами, бледный и неподвижный, рядом с ним на стуле съежился перепуганный доктор.

– Кто ты такой? – рявкнул на доктора зеленоглазый молодой человек, наставляя на него пистолет. – Прихвостень Вакацуки?

Тот так сжался от страха перед взбешенным Ивом, что стал походить на сидящую собаку.

– Не ори уже так! Ты и мертвых перебудишь… – заговорил Акутагава, открывая глаза и убирая от лица маску. – Этот доктор спас мне жизнь, ясно?

Ив быстро подошел к нему, не спуская глаз с его лица.

– Ты припозднился, – прибавил Акутагава, с трудом переводя дыхание. – Я ждал тебя раньше.

– Прости! – выдохнул Ив.

– Что с Юки?

– Ранен, но в безопасности. С ним сейчас Тэкесима.

В палату вошли Наста и Сугавара. Наста внимательно посмотрела на брата, что стоял на коленях, потом, поняв что-то, поспешно отвела взгляд. Акутагава прижал маску к лицу, сделал несколько вдохов, убрал её и заговорил:

– Где Вакацуки?

– Мы не знаем, – ответил Сугавара.

– Его необходимо найти, – он выразительно взглянул на Ива.

– Я найду его, как только мы увезем тебя отсюда, – сказал тот, кивнув головой. – Он не уйдет от меня.

– Вакацуки нужно схватить немедленно, – возразил Акутагава. – Он где-то на базе. И он нужен мне живым – чтобы предать его официальному суду. Если он уйдет сейчас, это может вызвать недовольство в обществе и новые волнения. Иди же!

Ив молча смотрел на него две-три секунды. Он немного подался было к Акутагаве, словно хотел прикоснуться к нему, но тут же отпрянул со словами:

– Как скажешь. Я возьму двух бойцов и обыщу необходимую территорию. Наста и Сугавара, пожалуйста, останьтесь с ним.

Больше ничего не прибавив, он энергичной походкой вышел из палаты, свистнул двух солдат, и велел им следовать за собой. Наста хотела было его окликнуть, но передумала. Ив прав, лучше будет, если она останется рядом с Акутагавой – он ранен, его надо вывозить отсюда.

– Здравствуйте, – поздоровалась она с раненым, заглядывая в его бледно-карие глаза. – Я…

– Вы Наста. Сестра-близнец Ива, – вместо нее закончил Акутагава. – Я знаю, он мне рассказывал о вас.

Чуть позже, минут через двадцать, когда они грузили носилки с Акутагавой в специально оборудованный и бронированный фургон, чтобы тот увез раненого прочь с базы, сердце у Насты болезненно ёкнуло. Она замерла, охваченная дурным предчувствием.

Когда она довезла Акутагаву до госпиталя, пришли новости с базы. Эти новости звучали так: «Вакацуки схвачен. Ив погиб».

Несмотря на бушующие на пристани пожары, Ив отыскал Вакацуки на катере, где тот безуспешно пытался запустить двигатель. Скрутив генерала и передав его в руки двух солдат, он уходил с охваченной огнем пристани последним. Именно тогда рядом с ним взорвались бочки с горючим… Двое солдат и Вакацуки отделались ожогами. Ива накрыла собою стена огня; тут же вспыхнули военные катера и моторные лодки, и рухнул, развалившись на части, ремонтный ангар, завалив окрестности горящими обломками. Ив остался где-то там, в огненном аду, который он своей же прихотью устроил…

__________

20

…Жар от объятого огнем топливного ангара плавил воздух и высушил землю вокруг. Никто из обитателей военной базы уже не пытался что-либо предпринять, чтобы остановить огонь – ясно было, что аварийными пожарными гидрантами и ведрами с песком тут не обойтись. Люди спасали свои жизни, убегая прочь от прожорливого пламени.

Ив, тщательно изучивший план базы еще в вертолете, знал, что у Вакацуки осталось два пути отступления: это вертолеты и катера на пристани. Подъехав на машине к стоянке воздушных судов, он увидел, что и стоянка и вертолеты пострадали от взрыва – значит, оставалась только пристань.

– Куда вы? – попробовали возразить солдаты, которых он взял с собой, когда увидели, что Ив направляет машину в эпицентр пожара. – Там же всё горит!

– Ничего, прорвемся, – холодно ответил Ив, выезжая на газон, маневрируя между опаленными деревьями, и упорно продвигаясь к пристани. Несколько раз неподалеку что-то взрывалось, на машину падали горящие обломки. Помощники Ива на задних сидениях, побледневшие от перспективы подорваться или сгореть заживо, бледнели и взывали к высшим силам.

Обогнув стороной пожар, Ив вывел машину на пристань и притормозил.

– Мы разделимся и прочешем суда. Осмотрите катера и лодки, будьте внимательны и не мешкайте, – сказал он солдатам. – Если будете копаться, огонь подберется к пристани вплотную. За дело!

От причала, что до взрыва был влажным и кое-где покрыт утренней изморозью, сейчас шел пар – а стена огня, уже охватившая большую часть построек близ пристани, неумолимо приближалась к кромке воды, угрожая перекинуться на катера и моторные лодки.

Ив обнаружил генерала Вакацуки в недрах одного из военных катеров: тот пытался завести мотор, при этом совершенно забыв отдать швартовые. Генерал, слишком поздно заметивший Ива, попытался было выстрелить, но молодой человек без особого труда выбил из его рук пистолет. Несколько сильных ударов в лицо и живот, лишили Вакацуки желания сопротивляться; Ив выдрал из приборной панели провод и перемотал ему руки, говоря при этом:

– Жаль, что у нас нет времени пообщаться как следует, старик! Иначе бы ты так легко не отделался.

Он выволок Вакацуки на причал и, удерживая за шиворот, потащил за собой. Заметив это, двое солдат подбежали к Иву, и подхватили плененного мужчину под руки. Ив пропустил их вперед, шагая за троицей следом – они двигались вдоль пристани, возвращаясь к автомобилю. Солдаты спешили – рядом загорелся ремонтный ангар – языки пламени и смрадный дым вырывались из темных провалов окон и дверей.

– Шевелитесь, я сказал! – рявкнул на них Ив, когда внутри ангара что-то взорвалось, и железная обшивка одной из стен лопнула, выплюнув наружу куски пылающей резины и мелкие деревянные осколки. Он оглянулся на предметы, что стояли на причале, накрытые брезентом – оттуда отчетливо пахло соляркой и именно туда угодили горящие снаряды. В следующий миг брезент, нагретый жаром и пропитанный горючим, вспыхнул. – Уходите быстрее!

Он разглядел под брезентом очертания составленных друг на друга бочек. И, если они наполнены топливом – то взрыв будет неслабый. Он, намереваясь выиграть время для того, чтобы солдаты и Вакацуки смогли благополучно добраться до машины, подбежал к бочкам, рывком сдернул с них охваченный огнем брезент и швырнул его в воду – это дало две дополнительные секунды, прежде чем те взлетели на воздух.

Ив, видя, что огонь уже охватил бочки и сейчас произойдет взрыв, бросился прочь. Ударной волной его опрокинуло на землю. Он, падая, сгруппировался, закрывая лицо рукой, но воспламенившееся горючее выплеснулось на его камуфляж и тот в мгновение ока загорелся. Огонь охватил всю фигуру Ива. Солдаты и Вакацуки, вынужденные пригнуться к земле, потеряли его из вида, и, спасаясь от шквально распространяющегося огня, стали отступать, слыша только грохот и гул разгулявшейся огненной стихии. Пламя охватило катера и лодки, затем, не выдержав высоких температур, с треском рассыпался ремонтный ангар – засыпав и без того задымленную и горящую пристань мелкими и крупными кусками конструкции и обшивки стен… Спасая свои жизни, трое людей, понимая, что Иву уже ничем не помочь, бросились к машине, на ходу сбивая со своих одежд огонь…

– Что это за еда, а? Каждый раз прихожу и удивляюсь: чем в этом хваленом госпитале кормят, помоями что ли?!

Громоподобный голос китаянки Фынцзу выдернул Акутагаву из цепких объятий сна. Исчезла охваченная огнем пристань, удушливый дым и невыносимый жар – а появилась больничная палата, кондиционированный воздух и регулируемая компьютером температура воздуха. Акутагава открыл глаза и приподнялся на подушках.

Фынцзу, пришедшая к нему в госпиталь с очередными визитом и прихватившая с собой блюда своего приготовления, с брезгливостью рассматривала сервированный на столике обед. В конце-концов, она просто одним движением стряхнула всю еду в мусорный бак и принялась раскладывать то, что принесла с виллы Угаки. Увидев, что Акутагава проснулся, она обратилась к нему:

– С пробуждением, сяо-Акутагава! Хорошо, что ты не успел пообедать, иначе бы тебе пришлось есть эти больничные отходы! Ничего, сейчас покушаешь как следует!… – проговорила она ласково.

Помимо Фынцзу в палате находился еще Сугавара, устроившийся в кресле с газетой и Наста, что пила кофе из глубокого пластикового стакана, стоя у окна. Она выглядела угрюмой и выжатой как лимон.

– Давно вы здесь? – спросил Акутагава, поглядев на неё.

– Пришла полчаса назад. Вы как раз задремали и я не хотела вас будить, – она подошла к койке. – Слышала, что у вас на сегодня запланировано выступление перед народом?

– Телеобращение в прямом эфире, – кивнул он.

– Это отличный маркетинговый ход, – она устало улыбнулась ему. – После того, как беспорядки улеглись, японцы больше всего желают увидеть вас – ну, хотя бы, на телеэкране. Вы умеете себя подать, в этом вам не откажешь.

– Благодарю, – сухо ответил Акутагава.

Они помолчали, потом Наста сказала:

– Я улетаю сегодня вечером в Россию. Думаю, дальше искать не имеет смысла.

Она говорила о завалах на месте пожарища – пристань тушили и осматривали в первую очередь, надеясь найти останки Ива. Но температуры во время пожара там были настолько высоки, что оплавилось даже железо – не говоря о более мягких и податливых материалах. Человеческое тело при таком нагреве просто испарялось, сгорало до состояния пепла и пыли… Сегодня шел уже пятый день со дня освобождения Акутагавы и… смерти Ива. Наста поначалу надеялась, искала, ждала новостей… Потом стало ясно, что хороших новостей ждать бесполезно. И она сдалась.

– Я сочувствую вам.

Наста кивнула, принимая его соболезнования. Эти слова заставили госпожу Фынцзу и Сугавару удивленно поднять головы – они впервые услышали, что он искренне соболезнует чужой утрате. Это было так непохоже на Акутагаву!

– Такова жизнь, – сказала она с некоторой долей болезненного цинизма. – Все мы умираем. Не мне этому удивляться. А Иврам… Он никогда не боялся смерти.

Снова повисло тяжело молчание, которое, на сей раз, прервал Акутагава:

– Передайте все необходимые бумаги с предложениями относительно торгово-экономического сотрудничества через вашего дипломата. Я займусь этим вопросом как можно скорее, – заметив её удивленный взгляд, он снисходительно прибавил: – Я знаю, о какой цене вы договорились с Ивом. Я считаю себя обязанным расплатиться.

Наста оглянулась на Сугавару – тот пожал плечами, словно бы говоря: «Ну не мог же я об этом промолчать!»

– Вы не обязаны… – начала было она, собираясь сказать, что, раз Ив погиб, договоренность не имеет силы. Она не собирается требовать того, что на словах ей пообещал брат, когда просил её помочь ему.

– Я знаю, что делаю. Если уж я заговорил об этом, то это значит, что у меня есть заинтересованность в таком повороте дела, – возразил Акутагава. – И у вас есть заинтересованность, не так ли? Так давайте сотрудничать.

– Ясно. Что ж, договорились, – Наста снова кивнула. Она вгляделась в его лицо, сейчас понимая, что так привлекает стольких людей в Акутагаве. Эта красота, ум, воля, сила… Господи, какой мужчина! Даже у неё – водившую близкие знакомства со многими видными представителями сильного пола – начинали предательски подрагивать коленки… Жаль, что сейчас не те обстоятельства, не то время, и что смерть брата совершенно выбила её из колеи!… Она решила, что и так слишком задержалась в палате и пора откланиваться. – В общем-то, я зашла только попрощаться… Ну, и задать один вопрос напоследок.

– Какой вопрос?

– Он касается брата. Я так поняла, что он многое рассказал вам о себе, чего я, признаться, от него не ожидала. Скажите мне одну вещь – говорил ли он вам когда-нибудь о своей жизни до спецшколы, куда нас с ним отдали?

– Да. Он говорил, что у него было счастливое детство, – ответил Акутагава, задумчиво рассматривая её лицо – такое знакомое и чужое одновременно. – И лучшая на свете семья. Мне кажется, что, несмотря ни на что, он часто вспоминал эту свою «другую» жизнь.

На глазах Насты заблестели слезы.

– Спасибо, – сказала она. – До встречи, господин Коеси.

Он склонил голову в знак прощания и проводил её взглядом. Его лицо было спокойно, но на щеках проступили напрягшиеся желваки. Перед глазами Акутагавы снова появилась картина бушующего огня, который поглощает фигуру Ива…

– Стилист уже пришел. Он ждёт в коридоре, – тихонько откашлялся Сугавара, привлекая его внимание. Он так же проводил уходящую Насту задумчивым взглядом.

– Пусть войдет, – откликнулся Акутагава деловым тоном. – А телевизионщики?

– На подходе.

– Отлично. За работу. Мне сегодня нужно показать себя Японии во всей красе.

>>> Середина апреля

Две мужские фигуры двигались через зеленеющий молодой травой и листвой парк в сторону заброшенного здания общежития.

Мощеные парковые дорожки заросли сорняками, фонтанные чаши были засыпаны опавшей листвой и сором, а кустарник, ранее аккуратно подстриженный, разросся, потеряв форму, похожий сейчас на ряды лохматых и брошенных всеми сирот. Да и вся школа-интернат «Масару-Мидзухара» тоже выглядела запущенной и брошенной – облицовка зданий растрескалась – местами обвалившись, обнажив кирпичную кладку, часть окон были грубо заколочены досками, чтобы скрыть выбитые стекла, всюду царило запустение. С тех пор, как почти восемь летназад на школу напали вооруженные якудза и устроили здесь перестрелку с полицией – школа стояла закрытой. Скандал, разгоревшийся после атаки преступников, разорил дирекцию школы и создал такую репутацию, что ни одна приличная семья в Японии не решилась бы отдать сюда на обучение своих отпрысков. Здания и парки опустели, на воротах и дверях висели замки, и только сторожа несколько раз в сутки обходили территорию, немного оживляя её своим присутствием…

Мужчины поднялись по ступенькам и оказались перед запертыми дверями общежития, чьи ручки были обмотаны ржавыми цепями. Акутагава вытащил из джинсов ключ, отпер замок и размотал цепь, дверь со скрипом отворилась – открывая вход в сумрачные недра здания. Они вошли, вдыхая затхлый запах отсыревших стен и многолетней пыли, что копилась за запертыми дверями. Юки включил фонарик, осветив холл – луч света скользнул по грязному полу, тонущим в темноте аркам, за которыми начинались коридоры, и стойке администратора, лакированная поверхность которой стала серой от слоя пыли. Когда-то там сидела бабушка Ло…

Светя на ступеньки фонариком, Юки и Акутагава поднялись по лестнице наверх. Там было светлее – на первом этаже окна были заколочены, а здесь стекла уцелели и пропускали дневной свет. Вот и комната с номерком «120» – та самая… Внутри их ждала печальная картина: кровати были перевернуты, дверцы шкафов отломаны, на полу валялись бумаги, книги, какие-то вещи. В углу лежали осколки разбитого вдребезги аквариума, бамбуковые жалюзи свисали на окнах ломанными прутьями… Акутагава подойдя к окну, отдернул жалюзи в сторону и выглянул наружу – за грязным стеклом тихо покачивались на ветру кроны деревьев и светило солнце. Улыбнувшись, он сел на подоконник и оглянулся на Юки:

– Здесь всё начиналось, не так ли, Юки?

Тот согласно кивнул головой, медленно приближаясь к нему. Да, в этой комнате начинались их отношения, здесь зародилась их любовь… Сейчас Акутагава сидел на подоконнике так, как он имел привычку сидеть тогда, много лет назад – когда они ее были школьниками. Сердце Юки защемило от воспоминаний. Просто не верится, что прошло столько времени!… Он сел на подоконник напротив Акутагавы, вглядываясь в его задумчивое лицо:

– Помню, ты с самого начала показался мне наглецом, – прошептал он. – Я был уставшим и подавленным, и больше всего на свете хотел побыть в одиночестве, а ты притащил меня сюда и заявил, что мы будем соседями. Ты был мне непонятен…

– Мне ты тоже был непонятен, – ответил Акутагава. – Я смотрел на тебя как на пришельца из другого мира. Впрочем, ты до сих пор остался им.

Юки усмехнулся:

– Нет, я изменился.

– Не во всём, – покачал головой Акутагава. – Часть тебя навсегда останется тем Юки, которого я когда-то встретил в «Масару-Мидзухара». И я рад тому. Я люблю тебя таким, какой ты есть.

Юки пододвинулся к нему, обхватил его за талию, и положил голову ему на плечо. Акутагава провел ладонью по его шевелюре, зарываясь пальцами в его шелковистые волосы. Юки, наслаждаясь этим прикосновением, зажмурился от удовольствия:

– Я люблю тебя! – выдохнул он прерывисто. – Люблю, люблю, люблю…

Прийти сюда, на место их первой встречи, было идеей Акутагавы. И Юки был рад этому: они словно перенеслись назад во времени, окунулись в прошлое – в те далекие дни юности…

«…Мы повзрослели… Мир вокруг окрасился новыми красками, обрел иное значение… – думал Юки, вдыхая аромат кожи Акутагавы. – Как сложно чувствовать себя безнадежно влюбленным и при этом осознавать, что наша жизнь наполнена еще сотней деталей, нюансов, причин и мотивов – благодаря которым мы с ним так непохожи друг на друга!… Он выбрал свой путь, а я – свой, но при этом мы связаны между собой духовно и не в силах разорвать эту связь. Я хочу быть с ним, потому что он заставляет меня чувствовать себя живым… Он вынудил меня измениться – но злиться на это я не могу, поскольку он для меня дороже всего в этом мире… Я убил человека из-за него!… Странно и дико признаваться в том, что я вряд ли бы нашел в себе силы ударить Рю Мэкиена, если бы тот не довел меня до исступления признанием в покушении на жизнь Акутагавы! В другой ситуации он бы осуществил свое намерение и удушил меня. Но тогда я был взбешен и сходил с ума – мне хотелось убить Рю Мэкиена за то, что он сделал с Акутагавой – и я убил!… И сейчас я осознаю изменения в самом себе – необратимые, но вполне закономерные: я отчетливо понимаю, что готов, если потребуется, убить ради него снова. Раньше бы это повергло меня в ужас, я вообразил бы, что лишился разума и нравственных принципов, но теперь… Теперь мой взгляд на вещи претерпел трансформацию и мой нравственный императив потеснен необходимостью защищать того, кого я люблю. Выбор между убийством Рю Мэкиена и самоубийственным принципом непротивления злу – это выбор между Акутагавой и своими нравственными догмами… Я выбрал Акутагаву. И я никогда не пожалею об этом!»

Юки отпрянул назад, чтобы вновь всмотреться в любимое лицо – и успел поймать на нем тень мелькнувшей печали. Акутагава тут же скрыл это чувство под теплой улыбкой, адресованной ему, но Юки не обманулся этим – он догадывался, что в глубине души тому больно. И Юки знал причину этой затаенной боли. С тех пор, как пришло известие о гибели Ива в пожаре, эта печаль то и дело омрачала лицо Акутагавы. Он, конечно, скрывал от Юки свои мысли – с ним Акутагава всегда был энергичным, нежным, внимательным, веселым – но, несмотря на всё это, тому в конце-концов стало ясно, что возлюбленный переживает смерть Ива куда сильнее, чем показывает.

Первоначально догадка о том, что Акутагава может быть влюблён в зеленоглазого убийцу, словно ножом резала Юки. Они с Акутагавой едва воссоединились после пятилетней разлуки, пережили покушение на жизнь, только-только начали открываться друг другу и – вдруг! – Юки понимает, что в сердце Акутагавы нашлось место для чувства к другому!… Пока они оба проходили реабилитацию после огнестрельных ранений, Юки терзался размышлениями о том, что, судя по всему, его побег в Америку помог Иву получить желаемое: за эти пять лет он добился от Акутагавы не просто секса, но и любви!… И сейчас, когда он мертв, Акутагава испытывает боль, хоть и старается не демонстрировать своих чувств…

Сам Юки – если бы его спросили о том, что он чувствует относительно гибели Ива – не нашелся бы, что ответить. Давным-давно, когда он не знал о том, чем Ив на самом деле живет и почитал его простым школьником, Юки находил его весьма привлекательным, но потом…

Потом, когда Юки узнал его получше – тот начал внушать ему отвращение и непроизвольную опаску за состояние собственного здоровья. Юки считал Ива психом, маньяком, который, помимо всего прочего, сексуально преследует Акутагаву. Что он мог сказать о его смерти? Нет, он не испытал облегчения или радости. Но и особенного горя тоже не почувствовал. Просто с Ивом случилось то, на что тот уже давно и настойчиво напрашивался, вот и все… Но вот Акутагава отреагировал несколько иначе, чем ожидалось!

Юки пока что не решался задавать ему вопросы: отчасти потому, что тому нужно было поправляться от тяжелой раны, отчасти из-за того, что он боялся услышать ответы… Но сейчас, когда они пришли сюда – на место их первой встречи – Юки почувствовал, что готов озвучить свои вопросы и принять ответы Акутагавы. Да, здесь и сейчас!…

– Акутагава…

– Да? – он глянул на Юки своими кошачьими глазами.

– Скажи мне, ты ведь часто думаешь об Иве? Я же вижу, что тебе порою становится нехорошо, а ты прячешь от меня это…

– Я много о чем думаю, Юки, – покачал головой Акутагава, уклоняясь от ответа. – И это не имеет значения.

– Имеет! Разве мы не договорились с тобой, что не будем отмалчиваться друг перед другом? – возразил Юки. – И разве мы с тобой решили навестить это место не для того, чтобы поговорить как следует?

Акутагава промолчал, повернув голову к окну. Раньше бы Юки обиделся на это угрюмое молчание, но сейчас он понимал его причину: Акутагава не уверен, как он прореагирует на ответы.

– Я спросил это не для того, чтобы затеять ссору, – сказал Юки серьезно. – Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был честен со мной. Я всё приму, поверь мне. Только не отдаляйся от меня.

– Я никогда не отдалялся от тебя, Юки. Но я не уверен, что ты сможешь это принять, а я не хочу терять тебя снова.

– Если бы я не решил для себя, что хочу быть с тобой, разве я был бы здесь? Я ВСЁ приму! – Юки выдержал паузу, потом вздохнул. – Ты ведь любишь его, да?

– Я люблю тебя, – ответил Акутагава жестко. – Тебя, Юки.

– А Ив?

– Я не знаю, что именно чувствую к нему. Но врать не буду, мне его не хватает. Я тоскую по нему. Нет, это не похоже на то отчаяние, которое я испытывал, когда решил, что ты умер. Это я переживу и не буду резать вены, однако… Однако, я хотел бы, чтобы он жил… Знаешь, когда ты сказал мне, что купил себе поддельные документы и сбежал из-за него – я разозлился. Я чертовски разозлился. И ведь Ив должен был всё это время понимать, что виновен в произошедшем! Я хотел убить его за то, что он молчал эти пять лет. Даже на военной базе, когда он пришел спасать меня, я хотел ударить его как следует, а не разговаривать с ним. Я отправил его за Вакацуки, чтобы наказать, проучить – и показать, что он всего лишь мой покорный слуга, послушный раб, который обязан выполнять приказы господина и недостоин слов благодарности. И мне прекрасно было известно, что он беспрекословно подчинится моему приказу.

Юки услышал ноты горького сожаления в его ровном голосе, и понял, что Акутагава имеет в виду:

– Ты винишь себя в его смерти?

– Отчасти, – кивнул он. – Я злоупотребил своей властью над ним. Вакацуки можно было задержать позже, если бы он вообще не сгорел в том пожаре. Но я сказал Иву, что поимка Вакацуки не терпит отлагательств и он, конечно, мне не возразил.

– То, что произошло на базе, несчастный случай! Учитывая образ жизни и наклонности Ива, нечто подобное могло случиться с ним в любой день и где угодно…

– Да, но тогда это была бы его прихоть, а не моя, понимаешь? В этой его смерти – во время пожара – нет абсолютно никакого смысла, есть только мой каприз. Я поступил как недальновидный стратег на поле боя – что посылает элитных бойцов в качестве пушечного мяса, а в резерве оставляет криворуких идиотов, которые не видят разницы между крестьянской мотыгой и самурайским мечом… Моя злость на Ива помешала мне правильно распорядиться обстановкой – и это при том, что я знаю степень его одержимости! Если бы я приказал ему, к примеру, забраться на небоскреб и прыгнуть оттуда или вспороть себе живот ржавым ножом – он бы тотчас сделал это! Зная это, я должен был быть более осмотрительным, более ответственным… Мне до сих пор снится, как он горит в огне. До сих пор.

Юки протянул руку и сжал ладонь Акутагавы, пытаясь тем самым высказать то, что принципиально было невыразимо словами. Акутагаве было больно – а, значит, и Юки было больно.

– Потом, когда пришло сообщение о том, что Ив сгинул в пожаре, я вспомнил один эпизод… – помолчав, продолжил Акутагава. – Это случилось после моей попытки совершить самоубийство. Когда я разрезал себе руки, то именно Ив спас мне жизнь. И до этого он являлся ко мне, но я всякий раз прогонял его – мне невыносимо было смотреть на него. Но он упорно приходил и приходил – следил за мной повсюду, преследовал. В тот вечер, когда я решился на суицид, он пришел в очередной раз, и, найдя меня в ванной, перетянул руки, позвал помощь… Ив сидел рядом со мной когда я очнулся, и, увидев, что я открыл глаза, он начал повторять одно и то же: «Прости меня, прости меня…» Тогда я решил, что он просит прощения за то, что не успел меня вовремя остановить и, тем самым, почти допустил мою смерть. Но сейчас я понимаю, что он просил прощения за другое: за то, что вовремя не оставил тебя, Юки, в покое и вынудил тебя предпринять что-то, что повлекло, возможно, твою гибель и мой суицид. Он раскаивался.

Юки вспомнил, как Ив поцеловал его, перед тем, как уехать к телецентру на встречу с Коеси Мэриэмоном. И кое-что для него начало проясняться. Выходит, поцелуй был попыткой попросить прощения за то, что было им сделано в отношении Юки?…

«Но и я тоже виноват. Я, запутавшись сам в себе, отверг Акутагаву, хотя любил его и знал, что он любит меня. Я купил поддельные документы и сбежал, практически не задумываясь о последствиях. Я не думал о том, что Акутагава будет мучиться, разыскивая меня… – Юки, видя морщинки, прорезавшие гладкие лоб возлюбленного, хотел заплакать от сожаления. – Я не думал о том, что будет со мною в разлуке. Единственное, чего я добился – это сделал нас несчастными… А ведь я так хочу видеть Акутагаву счастливым!…»

– Я тоже раскаиваюсь, – прошептал он. – Если бы возможно было вернуть всё назад, я поступил бы иначе. Я бы не сбежал и не привёл бы тем самым в движение эту цепочку событий.

Акутагава слабо улыбнулся и покачал головой:

– Всё это уже прошлое, Юки. Оставим его позади.

– А Ив? Он тоже останется позади?

– Да. Теперь уже ничего не изменишь… Не обращай внимания на мои приступы меланхолии, они пройдут со временем. Только потерпи немного и всё пройдет, хорошо?

«Господи, как же ему больно! – понял Юки. – Раз он просит меня потерпеть, значит ему действительно плохо из-за смерти Ива… Но что я могу поделать? Как я могу его утешить?…»

Он придвинулся еще ближе, сжал лицо Акутагавы в ладонях и прижался к его устам с поцелуем. Тот ответил на его поцелуй, сначала нежно, потом с нарастающей страстью. Они целовались порывисто, с каким-то сладостным отчаянием, словно вот-вот должны были умереть и сейчас хотели насытиться друг другом.

«Я хочу, чтобы Акутагава был счастлив! – думал Юки. – Я хочу сделать его счастливым…»

Издали, за парком послышался сигнал автомобильного клаксона. Юки и Акутагава отстранились, тяжело дыша. Клаксон означал, что время прогулки подошло к концу и Тэкесима и Сугавара, оставшиеся у автомобиля дабы не мешать влюбленным, сейчас дают понять: пора возвращаться. Молодые люди тяжело вздохнули: но что поделать – нужно согласовывать личную жизнь с расписанием Акутагавы и необходимыми мерами безопасности.

– Ладно, поехали домой, – прошептал Акутагава, глядя Юки прямо в глаза.

– Да, – кивнул он согласно. – Домой…

Они неторопливо вышли из общежития, Акутагава запер двери. Возвращались они так же через парк, направляясь к школе, где на подъездной дорожке у крыльца стояла машина. Тэкесима и Сугавара курили, опершись на нее, а на ступеньках сидел сторож, подложив под себя старую газету. Когда Акутагава с улыбкой вернул ему ключ, тот в ответ отвесил ему глубокий поклон.