Текст книги "Райский пепел (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

После победы в войне, Владимир сделал Рогнеду одной из своих жен, – продолжил Акутагава, освобождая её от пояса и чулков. – Она родила ему сыновей и смирилась со своей участью. Она полюбила того, кто стал причиной смерти всех ее родных. Но Владимир вскоре разлюбил ту, ради которой пролил так много крови и нашел себе другую забаву. И тогда Рогнеда решилась убить мужа – не из-за мести за умерщвленных родных, а из-за оскорбленной гордости. Она простила мужу убийство родителей, но не смогла смириться с его равнодушием...

Теперь она была полностью обнажена. Напоследок Акутагава вытащил из ее волос шпильки, украшенных алмазной крошкой, и ее темные волосы рассыпались по плечам и спине. Наталия повернулась к нему, глядя не него с вызовом – без каблуков она была все ниже его и ей пришлось вздернуть подбородок вверх, что придало ее облику еще больше спесивости.

Прекрасная история, – ее губы тронула хищная улыбка. – Как мило, что вы утрудили себя уроком русской истории. Только я не Рогнеда Полоцкая. И, если я решу нанести удар, моя рука, в отличие от ее, не дрогнет… – она сама, не дожидаясь его последующих действий, сделала последний шаг, прижавшись к нему и положив свои горящие в томном огне ладони ему на грудь. – Клятвенно обещаю вам это, будущий мой супруг.

Их взгляды встретились: ее синие схлестнулись с его бледно-карими; они замерли на мгновение, потом Акутагава усмехнулся:

Раз так, мы будем отличной парой.

Девушка тоже хмыкнула, оценив его шутку. Что ж, раз это должно произойти – пусть произойдет. Отступать уже поздно и бесполезно. Она, обвив его шею руками, притянула к себе, раскрывая губы навстречу поцелую. От кожи Акутагавы едва ощутимо пахло терпким мужским одеколоном и дымом крепких сигарет. Его первый поцелуй был поверхностным, изучающим ее – вкус губ, их мягкость и податливость. Воздух, коим они дышали, теперь Акутагава и Наталия пили друг из друга. Затем он наклонился к ней сильнее, углубляя этот поцелуй, заставляя исторгнуться из ее груди тихий стон.

Акутагава целовал ее так, что все тело сводила сладостная судорога, а разум опьяняло предвкушение еще большего наслаждения. Что ж, по крайней мере, это будет не так противно, как она опасалась…

Она, не разрывая поцелуя, расстегнула ему брюки, помогая освободиться от оставшейся одежды. Все, что происходило дальше, слилось для нее в сумасшедший, яркий ураган ощущений. Казалось, сознательная часть ее «я» отключалась на время, и все оставшееся ее существо отдалось единому страстному порыву. Когда ее мысли вновь обрели ясность и стройность, а сердцебиение немного успокоилось, Наталия обнаружила себя в объятиях того, кого она так ненавидела. Разомлевшая от шикарного секса, словно никогда и не знавшая эротической лихорадки, она приняла из его рук сигарету и закурила от протянутой зажигалки. Не отказалась она так же и от бокала великолепного вина.

«И что же ты запланировал дальше?» – мысленно обратилась она к Акутагаве. Его лицо было столь же спокойным и непроницаемым как и прежде – он ничем не выдавал своих истинных эмоций. Превосходный любовник и столь же превосходный интриган. Бабушка Адель была права, у него есть чему поучиться… И, прежде чем настанет время его уничтожить, она, Наталия Харитонова, возьмет у него все, что только можно взять.

«Я хорошая ученица. И, будь уверен, я КАК СЛЕДУЕТ отблагодарю тебя за все!»

Выбери любую комнату на вилле, какая понравится, – заговорил он, покидая постель и начиная облачаться в одежду. – Я уже распорядился, чтобы весь твой багаж перевезли сюда. Пока идет подготовка к свадьбе, будешь жить здесь.

Почему я должна жить здесь? – нахмурилась Наталия, настораживаясь.

Здесь безопаснее всего: как только в России узнают, что ты выходишь за меня, они попытаются добраться до тебя и уничтожить. На вилле уже приняты дополнительные меры безопасности. Завтра же мои люди запустят пиар-кампанию, которая будет сопровождать нашу помолвку и свадьбу – и ты тем более должна быть рядом.

«Черт, а ведь он прав! – досадливо размышляла Наталия, недовольная тем, что сама этого не поняла. – Меня скорее решат убить, чем позволят выйти за него…»

Располагайся со всеми удобствами, здесь, на вилле, ты найдешь все, что может понадобиться, – Акутагава накинул сорочку, затем пиджак и окинул ее обнаженное тело, худощавое, но все равно притягательно-красивое, одобрительным взглядом. – Вся прислуга в твоем распоряжении.

А если я решу жить в ТВОИХ апартаментах? – язвительно, из чистой вредности, полюбопытствовала она.

Это единственное место в этом доме, куда ты не имеешь права входить, – он одарил ее очаровательной улыбкой, под которой, впрочем, и не попытался скрыть леденящего холода. – Считай это моим капризом. Приятных снов, княгиня Харитонова.

Откланявшись почти официально, он, забросив пиджак на плечо, покинул гостевую спальню.

___США, Гавайи ____

Иногда мне кажется, что ты все же чуточку сумасшедший! – пробормотал Коннор, с сомнением глядя на темную бурую корку застывшей лавы, испещренную многочисленными витиеватыми трещинами. Помимо всего прочего здесь пахло серой и адовым пеплом, целым коктейлем газов, щекотавшими ноздри.

В сумраке кратера двухсотметрового кратера можно было без труда заметить, что эти трещины алеют – где-то под этой коркой находилась раскаленная лава, скованная сравнительно небольшой коркой остывшей лавовой породы. Юки уже перешел с безопасной каменной террасы, и стоял прямо на этой корке с таким беспечным видом, будто это был не кратер одного из наиболее активных вулканов земного шара, а где-то на Таймс-Сквер, под изрыгающих фейерверк цветов рекламных щитов. Коннор и Юки были облачены в специальные огнеустойчивые костюмы и обувь, а к поясу каждого были прикреплены страховочные тросы. Чуть поодаль, на каменном уступе стояли инструкторы из гавайского национального вулканического парка и телохранители Ваалгора.

Ты сам хотел сопровождать меня, и узнать каково это – быть полевым специалистом, – рассмеялся молодой человек в ответ. Потом он шутливо топнул ногой по лавовой корке: – Прогнозы вулканического центра обещают затишье на ближайшее время. На сегодня уж точно.

Я не привык безоговорочно верить прогнозам.

Ах да, я и подзабыл, что ты считаешь большинство ученых шарлатанами!

Просто напросто меня напрягает мысль о том, что под тонким слоем камня бурлит лавовое озеро, в которое я могу провалиться в любое мгновение…

В древности верили, будто гибель в кратере вулкана сулит человеку бессмертие и почет, коими обладали только боги. По крайней мере, на это рассчитывал Эмпедокл Акрагантский, когда бросился в жерло вулкана.

В таком случае, я не хочу быть бессмертным, – удрученно покачал головой Коннор.

Юки вновь рассмеялся. Перепрыгивая через особенно широкие трещины, он зашагал прочь, с любопытством глядя по сторонам. Он давно хотел побывать в кратере вулкана Килауэа, славящимся своим лавовым озером, по окаменевшей поверхности которого в благоприятные дни можно совершить увлекательную прогулку. Коннор вновь пригляделся к алеющим разломам, нахмурился, но все же ступил на застывшие породы. К его удивлению, те не зашатались под ним как талые льдины, как он опасался – казалось, что они действительно вполне надежные. Но передвигаться Коннор предпочел с максимальной осторожностью, при этом стараясь поспеть за Юки.

Ты знаешь, что, по преданию, в этом кратере живет огненная богиня Пеле? Она управляет вулканами, приказывая им впадать в спячку на столетия или же, напротив, пробудиться и начать яростно извергаться, – говоря все это, Юки то и дело приостанавливался, но не затем, чтобы подождать Коннора, а чтобы присесть на корточки и заняться разглядыванием какого-нибудь ничтожного, на взгляд Ваалгора, предмета: грязи, камня, осколка лавового стекла, перьев пепла. – Когда-то гавайцы считали, что этот остров является «пупом мира». Наверное, отчасти они были правы.

Почему? – без особого интереса спросил Коннор, только ради того чтобы о чем-нибудь спросить.

Гавайские острова были образованы деятельностью вулканов, и, если считать подводную часть, выходит, что вулкан Мауна-Лоа, с примыкающим к нему Килауэа, и вулкан Мауна-Кеа – самые высокие пики мира. Их высота превышает десять километров и продолжает расти… – молодой человек, наконец, остановился. Задрав голову вверх, он залюбовался лазурным тихоокеанским небом, обрывок которого нависал над кратером. Отсюда можно было увидеть, как золотые солнечные лучи, врываясь в недра вулкана, скользят по темным и неровным стенкам кратера. Слышны были голоса птиц, эхом отдающиеся от этих стен и посвистывание ветра, словно бы играющего на каком-то причудливом музыкальном инструменте.

Юки сделал глубокий вдох, совершенно не обращая на резкий запах вулканических газов, и прикрыл глаза. Сердце его билось ровно, он был спокоен. Его ничуть не пугала огненная начинка каменного пирога, на котором он стоял – Юки мог волноваться там, снаружи, в том мире, который прочие люди считали безопасным и привычным – но, оказываясь буквально в объятиях древней и дикой природной мощи, он чувствовал умиротворение. Он был там, где должен быть.

«Юки…»

Он не открывал глаз, узнавая этот голос. Голос Акутагавы. Перед мысленным взором Юки исчезли стены вулканического кратера, вместо них вокруг растелились скалистые просторы индийской долины Парвати, откуда начинался святой путь в Кирганга, место, где бог Шива медитировал две тысячи лет. Они прибыли сюда, чтобы вдохнуть волшебного высокогорного воздуха и искупаться в целебных горячих источниках… Юки только-только закончил Брауновский, и, перед тем как он начал искать работу, они с Акутагавой уехали отдыхать.

Это была идея Акутагавы – путешествуя, заехать именно в то место. Вначале они инкогнито посетили различные культовые места, в том числе несколько буддийских высокогорных храмов. Юки был немало удивлен его интересом к этому религиозному течению, он всегда полагал, что Акутагава равнодушен к подобным вещам. Тогда он не знал о родстве своего возлюбленного с древним тибетским родом, и, помнится, немало повеселился, наблюдая за Акутагавой, стоявшего нос к носу с большой статуей медитирующего Будды и внимательно разглядывающего того. Юки даже тайком сфотографировал его так, хотя в храме была запрещена фото и видеосъемка. Помимо всего прочего, Юки так же с упоением занимался изучением попадавшихся на пути фумарол, сопящих как у берегов горных речушек, так и на гористых склонах. Ну а Акутагава все время был рядом, и валял дурака как только мог… Однажды им удалось на несколько часов избавиться от телохранителей и, отыскав укромное место, они уединились там с намерением присовокупить ко всем прочим впечатлениям и сексуальные утехи. Наткнувшись на трехметровую округлую впадину из известкового туфа, наполненную мутновато-белесой парящейся водой, Акутагава тут же изъявил желание залезть в нее:

«Юки!.. Гляди, сама природа приготовила нам горячую ванну. Давай-ка ее опробуем!» – сообщил Акутагава, сбрасывая с плеч рюкзак и скидывая следом потертую кожаную куртку, которую носил все время их путешествия. Эта куртка безумно нравилась Юки, в ней его возлюбленный выглядел не так как обычно – более неформально, более близко и понятно что ли… За курткой на каменистую почву, поросшую темно-зеленым мхом, полетел джемпер и футболка. Акутагава собрался залезть в источник!

«Здесь нет таблички с указанием состава воды, – рассудительно заметил Юки, затем, покосившись на портативный навигатор, чей дисплей сейчас показывал карту местности с отмеченными на ней горячими источниками, прибавил: – На электронной карте этот источник тоже не отмечен…»

«И что?»

«То, что, возможно, химический состав этого источника не определен лабораторно. Вода в нем может быть насыщена критическим количеством солей, щелочей и минералов, к тому же и температурный порог тоже может быть значительно превышен. Ты можешь ошпариться или же получить химический ожог кожи…»

В ответ Акутагава залихватски стянул с себя не только штаны, но и трусы.

«Что ж, сейчас мы это выясним!» – заявил мужчина, с бывалым видом закуривая сигарету и отступая на несколько шагов с явным намерением разбежаться и прыгнуть в источник. Юки убрал навигатор, сбросил рюкзак на землю, и, сложив руки на груди, выжидающе прищурился на него.

«Банзай!»

Раздался плеск, Акутагава бултыхнулся в воду, прямо в центр впадины, в которой скопились горячие воды. И совсем неожиданно он скрылся под водой с головой, словно не нащупав ногами дна. Не успел Юки сообразить, что произошло, как тот вынырнул и, всплеснув руками по воде, закричал от боли.

«Акутагава!» – у него потемнело в глазах от ужаса, а сердце ухнуло и провалилось куда-то вниз. Он, не помня себя, бросился вперед, споткнулся о какой-то камень, упал, снова вскочил – и прямо в одежде прыгнул в источник. Но стоило ему судорожно вцепиться в Акутагаву, чтобы помочь тому выбраться из ядовитой воды, как крики возлюбленного вдруг переросли в гомерический хохот. Юки ошалело уставился на мужчину, потом до него дошло, что вода в источнике терпимо-теплая, с едва различимым запахом сероводорода – и только.

«Дурак! – в сердцах выругался он, стоя по грудь в воде и сердито глядя на Акутагаву. – Как можно так шутить?!»

А тот захватил его лицо в плен своих рук и так жарко поцеловал, что все негодование Юки испарилось в тот же миг. Застонав, он ответил на поцелуй, припадая к губам Акутагавы жадно, с болезненной страстью. Это сводило его с ума: этот человек, все, что есть в нем – все, что он делает с ним! Здесь и сейчас, или же вчера, сегодня, завтра – он всегда будет сводить его с ума… Над их головами, где-то высоко, раздавались резкие крики птиц, их кожу овевал сухой и прохладный гималайский ветер, и это было волшебно, восхитительно… И Юки с кристальной ясностью вновь и вновь осознавал, что ни с кем и никогда ему не будет так же хорошо, как подле Акутагавы…

Эта медитация или какой-то особый ритуал ученых мужей? – голос Коннора Ваалгора разорвал дымку воспоминаний, насильственно вторгшись в сознание Юки.

Считай, что и то и другое, – ответил тот небрежно, распахивая глаза. Он не посмотрел на Коннора, а присел на корточки, разглядывая вулканические породы, затем поднял небольшой кусок, формой напоминающий слезу.

Сейчас ты скажешь, что это слезы богини Пеле? – усмехнулся сероглазый блондин.

Да, ты угадал, – Юки только мимолетно скользнул по нему взглядом. – Это капли лавы, выброшенные во время извержения и застывшие в полете. Гавайцы верили, что это богиня проливает слезы по своим многочисленным возлюбленным, с которыми она была вынуждена расстаться..

Они замолчали. Коннор пытливо разглядывал сосредоточенного Юки, как бы пытаясь догадаться о том, чем заняты его мысли. Так прошло несколько долгих минут. Потоптавшись на месте, Коннор, со вздохом оглянувшись в сторону каменного уступа, где находились наблюдатели, проговорил негромко:

Как я хочу тебя сейчас поцеловать…

Боюсь, это повредит твоему имиджу благопристойного семьянина, – не без юмора откликнулся молодой человек, продолжая перебирать «слезы Пеле» самых разнообразных размеров, с пристальным интересом изучая следы окиси на поверхности камней.

Кажется, ему было все равно, что Коннор стоит рядом, что пытается разделить с ним сей момент. Нет, Юки разговаривает с ним, но тот не глухой и не слепой. Он отстранен, отчужден от него, закрыт… А ведь именно ради желания порадовать его, Коннор привез его сюда, на Гавайи, к этим вулканам. Ради него спустился в этот воняющий отвратительными газами кратер и ступил на эту хлипкий наст из камня, плавающий поверх лавовой жижи! Все ради него!.. Вновь вздохнув, блондин наклонился и, подняв небольшой круглый камень с гладкими, еще не окислившимися и не изъеденными эрозией боками, повертел его перед глазами.

«А плачешь ли ты, Юки, о своем бывшем возлюбленном? – подумал он. – Как бы я хотел знать правду! Мы вместе уже пять месяцев, но я так и не могу понять тебя…»

Когда они вернулись в Гонолулу, в пригороде которого у Коннора Ваалгора находилось обширное имение, то сразу же занялись сексом.

Юки отправился было в душ, чтобы смыть с себя грязь, собранную на вулкане, а Коннор, не удержавшись, последовал за ним. Прижав того к матовому стеклу душевой перегородки, блондин, теряя голову от возбуждения, вошел в него, не тратя времени на дополнительные ласки. Двигаясь быстро, Коннор целовал и кусал шею Юки, приходя в восторг от его стонов… За эти месяцы для них это стало привычным: Ваалгор был постоянно занят, у него имелись обязательства перед семьей, и те часы, которые он вырывал из своего расписания для Юки, они тратили, в основном, исключительно на секс. Коннор приходил к Юки – истомившись за день мыслями о нем, о его теле – и, не встречая с его стороны возражений, сразу же тянул того в постель. На первый взгляд, это устраивало их обоих, но…

Но!..

Но Юки не стремился раскрыться навстречу ему, открыть свою душу. Коннор хотел думать, что это не потому, что этих месяцев тому не хватило, чтобы почувствовать влюбленность – а потому лишь, что Юки от природы замкнут в себе и скрытен. Он хотел в это верить!.. Но червячок подозрения, ревности и собственничества не давал Коннору покоя. Он своим нюхом хищника улавливал подвох в поведении Юки – не видел, но предчувствовал его. И это вынуждало его, порою почти против воли, внимательно следить за Юки. Следить в любой момент, пусть даже в самый трепетный и насыщенный почти смертельным наслаждением...

Смешно. Иногда Коннор Ваалгор сам над собой смеялся. Он влюбился. Безнадежно влюбился…

Возлюбленный не отталкивал его, никогда не отталкивал. Но блондина подспудно грызла мысль, что, если б он перестал домогаться от Юки близости, тот нисколько не огорчился от этого. Юки дал обещание постараться полюбить его в ответ – но что творится в душе этого черноглазого волчонка, глядящего на мир сквозь призму каких-то своих слишком серьезных и печальных мыслей, Коннор не мог даже предположить. Он изводил Юки расспросами о его жизни, стараясь проникнуть в каждый миг, в каждую частичку прошлого и таким образом стать его частью. Он хотел понять его…

Коннор сердился сам на себя за свои низменные эмоции, которых прежде – до встречи с Юки не испытывал ни в какой мере – но ничего с собой поделать не мог: он ревновал этого худощавого и молчаливого молодого мужчину ко всему, к чему можно было только приревновать. К его бывшим любовникам, к друзьям, к страстному увлечению геофизикой… Но особенную злость в нем вызывали именно его любовники. О Бэтси, с которой у Юки одно время были отношения, тот вспоминал равнодушно, просто как констатацию факта. Об Акутагаве Юки просто не хотел говорить ничего лишнего, раздраженно пытаясь всякий раз перевести разговор на другую тему. Ну а третий человек, побывавший в постели с ним, вообще вызывал у Юки взрыв эмоций:

«Не спрашивай меня о нем! – цедил он сквозь зубы, мгновенно теряя самообладание. – Не хочу даже имени его произносить!»

Какие отношения у него были с этими двумя, что творилось в судьбе Юки? И как тот теперь переносит разлуку? Коннор, скрытно терзаясь от неопределенности, дал себе слово не спешить, не торопить ни себя ни его – ведь, в конце концов, они вместе, несмотря ни на что. Разве это не самое главное? И пусть в официальной жизни Коннора Ваалгора бушуют войны, кричат обреченные на смерть, плетутся интриги – все это никак не отразится на их с Юки отношениях. Уж об этом-то он позаботится!..

Юки покинул душ раньше Коннора – тот после секса в душевой кабинке, решил расслабиться в джакузи. Юки отклонил его приглашение поплавать вместе с ним, сказав, что хочет заняться образцами камней, которые он собрал в кратере Килауэа.

Мы приехали на Гавайи отдохнуть, а камни могут пролежать еще тысячу лет и ничто им не сделается, – ворчливо заметил Коннор.

Да, но ведь я-то не проживу тысячу лет? – с улыбкой ответил Юки и, завернувшись в белый махровый халат, покинул его.

Налив себе в баре вина в пузатый бокал, Юки включил спутниковое телевидение и устроился на диване, перед которым на журнальном столике положил грязную и пропахшую вулканическими испарениями холщевую сумку. Попивая вино небольшими глотками, он принялся осторожно вынимать камни и осколки вулканического стекла и раскладывать на столике по одной ему известной системе. Телевизор работал негромко, транслируя один из центральных японских телевизионных каналов. Это была слабость Юки – он не мог удержаться от того, чтобы хоть мельком увидеть Акутагаву в каком-нибудь репортаже. Иногда ему это удавалось, и он так напряженно вглядывался в лицо брошенного возлюбленного, что у него начинала кружиться голова…

Выпуск японских новостей начался с обещания сенсации. Юки сразу же весь пришел во внимание, предугадывая, что это как-то связано с Акутагавой. И он не ошибся. Но то, что он услышал и увидел на экране телевизора, в одну секунду оглушило и ослепило его.

Акутагава женится… Он женится на русской княжне Наталии Харитоновой.

Стенки бокала с вином, сжимаемые пальцами Юки, вдруг издали жалобный треск и лопнули от давления. Осколки упали на пол, вино выплеснусь на его руки, смешавшись с кровью, тут же засочившейся из порезов. Но он даже не заметил этого, не обратил внимания на боль. Даже если бы у него в этот миг остановилось сердце, то он и не заметил даже этого.

3

Джеймс, куда это ты засобирался? – садняще-сварливым голосом окликнула сына миссис Луиза Рибас, от которой не ускользнул маневр сына, пытающегося незаметно покинуть гостиную комнату, объединявшую два номера-люкс. Пожилая женщина, чья излишняя полнота вкупе с высоким ростом прибавляла ей величавой внушительности, восседала на низеньком диванчике с каким-то зеленым месивом на лице, именуемым косметологами питательной маской. Ноги миссис Рибас, похожие на две гигантских голени какого-нибудь доисторического тираннозавра, были погружены в пластиковый таз с ароматной водой, а рядом с ними суетилась удивительно миниатюрная китаянка-педикюрша.

«Она могла бы стать отличной парой Гаргантюа! Сожрет человека и не подавится», – порою думал со злой иронией ее сын, не решаясь, впрочем, высказать это вслух даже наедине с собой, настолько он боялся свою мать. Застыв у стеклянных дверей-купе, Джеймс обернулся на ее голос, натянув на лицо подобострастную улыбку:

Подышу свежим воздухом и куплю в холле «Вестник бизнеса».

Разве консьерж не принес с утра все газеты? – подозрительно прошумела миссис Рибас, с прищуром поглядев на отпрыска.

Да, но… – тот на миг растерялся, но тут же придумал новую ложь: – Но газета куда-то подевалась. Возможно, я нечаянно оставил ее у бассейна… Ну ничего, сейчас куплю новую.

Не задерживайся надолго! – смилостивилась та. – Уже вечер, а нам нельзя опоздать на прием дядюшки Стефана.

Хорошо, мама. Обязательно.

Джеймс поспешил покинуть гостиную, с облегчением переведя дыхание. Почти бегом он миновал мощеную дорожку, окружающую по периметру основное здание фешенебельной гостиницы «Оаху Плейс», и направился в сторону пляжа. Он семенил, то и дело оглядываясь назад, словно бы опасаясь, что бдительная мамочка последует на ним, дабы проверить, куда ее драгоценный сыночек на самом деле направляется. Удаляясь все дальше и дальше с территории гостиницы, Джеймс, вместе того, чтобы успокоиться, все больше и больше волновался.

«А если она не придет? Хоть и пообещала, но вдруг – не придет? – метались мысли в его голове, заставляя сердце с тоской сжиматься. – Здесь столько красивых и богатых мужчин, что такой как я просто теряюсь на их фоне…»

Нет, Джеймс Рибас был состоятельным мужчиной сорока трех лет от роду, и обладал не такой уж плохой внешностью: хоть был высок и худощав, отчего казался неловким, но многие женщины считали его вполне привлекательным. Внешность он пошел в покойного отца – Алекса Рибаса – женившегося на Луизе, даже в молодости пугавшей всех своими исполинскими размерами и деспотичным характером, из-за ее огромного приданного. Отца хватило лишь на то чтобы сделать одного-единственного ребенка, после чего тот с головой ушел в бизнес и перестал посещать спальню жены. Именно напряженный деловой график и свел в могилу Алекса – сердечный приступ настиг того прямо во время одного из важных совещаний. С тех пор Джеймс ведет все дела семьи Рибас и считается вполне перспективным женихом, несмотря на довольно-таки затянувшееся хождение в холостяках. Это давало повод его мамочке окружать его удушающим, тотальным контролем:

«Ты, Джеймс, богат и недурен внешностью, – говаривала миссис Рибас, – поэтому всякие вертихвостки и охотницы за мужьями тебе не дают проходу! Ты такой наивный! Кабы я не присматривала за тобой, то какая-нибудь хитрая девка давно уже б обвела тебя вокруг пальца!..»

Кабы его мамаша не присматривала за ним – то Джеймс давно бы нашел семейное счастье. Но только вот ни одна из тех женщин, которых он решался представить матери, не пришлись ей по вкусу. Одна – слишком развязная, другая – слишком скрытная, третья – слишком смазливая, четвертая – слишком уродливая, пятая – чрезмерно болтливая… Придиркам не было конца. И Джеймс подозревал, что его мать ни за что бы не согласилась благословить его брак, пусть даже он вознамерился жениться на деве Марии. И у той бы Луиза Рибас нашла кучу изъянов и сочла недостойной стать парой ее единственному отпрыску!..

И вот он, мужчина при деньгах и бурлящих гормонах в крови, должен повсюду ходить на поводке, тщательно скрывая от мамаши свои интрижки! Даже здесь, на Гавайях, куда они приехали в канун местных празднеств, он вынужден подыхать с тоски подле своей мамаши и родственников, владеющих гостиницей «Оаху Плейс». Вместо того, чтобы развлекаться на пляже днем, и кутить в модных барах Гонолулу ночью, он просиживает штаны среди стариков, играющих в бридж и вечно ворчащих на тихоокеанскую духоту и чрезмерную влажность. Этой ночью все Гавайи будут отмечать китайский новый год – с безудержным весельем, фейерверками, вольными игрищами и «танцами львов», – а чопорное общество, скучившееся в элитном клубе, будет пить неспешно коктейли и вести неторопливые скучные разговоры…

Но на сегодня у него другие планы! Совсем другие!

Вот и небольшое пляжное кафе с бамбуковой барной стойкой, где и назначено свидание. Бармен – красавчик-полинезиец с длинными дредами – лихо жонглируя сосудами для коктейлей, спешит выполнить заказы. Играет музыка в стиле лоунж – легкая, ни к чему не обязывающая. Погода сегодня просто райская, а вкупе с надвигающимися празднествами и гуляниями, народу на пляже было много: знойные красавицы в бикини томно попивали напитки, мускулистые серферы поигрывали перед ними бицепсами, семейные пары возлежали на шезлонгах, крикливые дети стаями носились по кромке воды, молодежные компании, хохоча, играли в пляжный бейсбол. Джеймс Рибас, переживая все сильнее, ускорил шаги, пытаясь среди посетителей кафе разглядеть ту, ради которой он сбежал из под материнского надзора.

Она поразила его в самое сердце. Джеймс увидел ее, когда та выходила из воды, встряхивая на ходу длинной гривой черных, как вороново крыло, волос. Перед ним как будто предстала сама Венера – но не та целомудренная девица с впалой чахоточной грудью, рожденная кистью Боттичелли – а истинная богиня страсти, сияющая древней и, в то же время, вечно молодой распутной красотою. Она могла затмить всех женщин одним своим взором языческих зеленых глаз – на нее с восхищением смотрели все мужчины, и он, Джеймс Рибас, не стал исключением. Но, если все прочие, беря ее на заметку, начинали втягивать живот, напрягать мускулы и скалить в обольстительной улыбке зубы, то он – встретившись случайно с ней взглядом растерялся и покраснел, как школяр-неудачник… Джеймс не знал, почему его смущение вдруг привлекло эту роскошную женщину. Она улыбнулась ему – не кому-нибудь, а именно ему!

Помнится, он едва-едва нашел в сере решимости улыбнуться ей в ответ, как его окликнула мать. Она совершала в компании сына променад по набережной и зашла в кондитерскую лавочку, а Джеймс дожидался ее снаружи. Луиза Рибас своим ястребиным зрением сразу заприметила эффектную брюнетку в бикини, которое практически не скрывало под собою ее прелестей, сразу же взяла его в оборот и поспешила увести прочь. Джеймс тогда страшно сконфузился, представляя, как красавица, ставшая свидетельницей материнского терроризма, смеется над ним… Но когда на следующий день, когда ноги сами принесли его на тот пляж, она сама подошла к нему и заговорила.

Ее звали Наста. Необычное имя, подумал Рибас, но не решился заострить на этом внимание. Она говорила с легким британским акцентом, который придавал ей странное очарование. Поболтав с полчаса она вдруг куда-то заторопилась, но назначила ему второе свидание – на том же пляже, в кафе.

«Завтра днем я свободна. Если хочешь, я устрою тебе экскурсию, – сказала она, игриво подмигнув. – Тут на острове есть множество красивых мест. И множество… очень интимных…» – сказав это, она покинула его. Кто она была, чем она занималась на Гавайях, и куда ей необходимо было спешить – он не знал. Хотя, в общем-то, это не особо волновало Джеймса. У него кружилась голова, он был околдован и возбужден многозначительным приглашением зеленоокой красавицы.

Оказавшись в кафе, Джеймс приостановился и завертел головой, выискивая искомое лицо. Наконец, он заметил копну черных распущенных волос, знакомые черты лица, частично скрытые большими солнцезащитными очками. Несомненно, это была она!.. Наста, одетая в свободного покроя тунику из полупрозрачной ткани, сидела за плетеным пляжным столиком в одиночестве, обмахивалась веером, перед неб стоял высокий стакан с ядовито-зеленым коктейлем. Вытирая вспотевшие ладони о брюки, Джеймс направился к ней и, остановившись подле столика, в знак приветствия стянул с головы панаму:

Прошу простить меня, миз Наста. Кажется, я опоздал… – он отодвинул стул и сел за столик.

О нет, вы вовремя, – раздался в ответ хрипловатый голос. Тот остолбенел, поняв, что ответил ему явно мужчина. Незнакомец, которого он принял за Насту, снял с лица очки и посмотрел на него пронзительным взглядом изумрудных глаз. Напротив Джеймса сидела точная копия Насты, но только в мужском варианте. – Так это ты ухлестываешь за моей сестрой?

Ч-что? – Джеймс даже начал заикаться. – Кто вы такой?

Ты ее уже трахал? – незнакомец наклонился вперед, и взгляд у него стал безумным, маниакальным. У единственного сына Луизы Рибас в тот же миг кровь застыла в жилах от ужаса; он рад был бы вскочить, но эти зеленые глаза гипнотизировали его, приковывали к месту. Где-то под плетеным столиком щелкнул складной нож, который близнец Насты без смущения продемонстрировал, заставив остро наточенное лезвие сверкнуть на солнце: – Если «да», то я отрежу тебе все части тела, которыми ты к ней прикасался.