Текст книги "Райский пепел (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Его наемники, получившие свинцовые заряды в черепные коробки, мертвыми тушами повалились на пол. Юки, освободившийся от медвежьей хватки головореза, сам едва ли не упал, потрясенный. Ив ухватил его за локоть, помогая удержать равновесие. Это он стрелял по людям Ваалгора – зайдя к противнику с тыла. От зеленоглазого мужчины пахло едким дымом, кое-где его одежда прогорела, а ладони были обожжены. Казалось, он только что выбрался из адского пекла.

Ив и Акутагава обменялись короткими, но значительными взглядами, как бы осведомляясь – нужно ли им сейчас в присутствии друг друга держать оборону. Потом Акутагава шагнул вперед, протянув руки к Юки:

С тобой все в порядке?

Молодой человек судорожно кивнул головой. Не обратив на протянутые руки Акутагавы внимания, он, кусая губы, подбежал к Коннору. Тот полусидел, прислонившись к стене, из его рта текла кровь, а взгляд остекленел. Но он еще был жив. Едва слушающимися пальцами он водил по циферблату своего мобильного телефона, разыскивая заветную кнопку.

Он нажмет ее! Пусть это будет последнее, что он сделает в своей жизни, но умирать тихо и в одиночестве Коннор Ваалгор не собирался! Взор застилает туман, но это не помеха. Сила воли преодолеет даже это… И тут он почувствовал Юки рядом с собой. Так близко! Его дыхание касалось лица Коннора…

Тот упал перед ним на колени и, приобняв, накрыл ладонью его руку, лежащую на телефоне. Юки понял, что хочет совершить Коннор напоследок. Сквозь горькие слезы он прерывисто сказал:

Не надо, Коннор! Хватит! Хватит, умоляю…

Мужчина слышал его, несмотря на нарастающий предсмертный шум в ушах. Сердце в его груди больше не билось. Он больше не ощущал своего тела, оно умерло, и только разум каким-то непостижимым образом еще боролся со смертью. Подчиняясь его воле, пальцы соскользнули с мобильного телефона и сжали руку любимого. Всхлипнув, Юки прижался своими губами к его окровавленным губам, с которых уже не срывалось дыхание. И услышал последние слова Коннора, еле слышный шепот, предназначавшийся только ему:

Может… в следующей жизни…

Юки, с трудом подняв трясущуюся руку, провел пальцами по векам мертвеца – и те послушно опустились, навеки скрывая застывший серый взор.

Все было кончено.

Молодой человек просидел рядом с телом Коннора несколько минут. Ив и Акутагава не делали попыток потревожить Юки, глядя на него со стороны. Оба они выжидали, когда тот придет в себя. С лестничных пролетов в коридор одним за другим вбегали сотрудники службы безопасности. Подмога подоспела – но развязка уже произошла. Вокруг Акутагавы виновато засуетились припозднившиеся охранники, беспокоясь, что он мог получить ранение, на что тот приказал им заняться убитыми и ранеными, а не им. Юки слышал голос любимого как сквозь толщу воды – смутно, приглушенно.

Что с моим отцом?

Несколько пулевых ранений. У госпожи Харитоновой тоже… – отчитывался перед Акутагавой кто-то перепугано. – Господина и госпожу под присмотром медиков уже отправили на вертолете в Токийский госпиталь. Туда уже вызваны лучшие доктора.

Подготовьте мой вертолет – я полечу следом.

Моей сестре тоже необходима помощь, – сообщил Ив вполне обыденным тоном. – Она ранена.

Я полагал, что ты, как и обещал, унес свою задницу отсюда, – заметил Акутагава небрежно. Но он произнес фразу чуточку более небрежно, чем следовало для создания видимости равнодушия. – Какого черта ты все еще здесь?

Это длинная история.

Расскажешь мне ее в вертолете.

Господин Коеси! – отрапортовал кто-то из солдат. – Боюсь, плохие новости. Ваш личный телохранитель Сугавара убит, как и Такесима. Среди прочих выжил только один человек.

Юки, услышав это, обернулся, взглядом отыскивая Акутагаву. Тот, несмотря ни на что, старался сохранить хладнокровный облик, но брови его были болезненно сведены к переносице, а на щеках судорожно дергались желваки – признаки душевной муки. Тогда, аккуратно подняв с пола мобильный телефон Ваалгора, молодой человек встал на ноги и подошел к возлюбленному. Подав ему телефон, он тихо произнес:

Есть еще одна бомба. В топливном отсеке. Она детонирует от телефонного сигнала.

Пусть служба безопасности займется этим, – Акутагава взял у него мобильник и передал солдату. – Немедленно.

Юки хотел сказать еще что-нибудь, однако губы у него задрожали так, что ничего связному ему произнести не получилось. Все остатки самообладания были истрачены на то, чтобы внятно рассказать о бомбе. Он смотрел на Акутагаву не видя его – провалившись в бездну собственной памяти.

Он вспомнил ясно и отчетливо морозное весеннее утро, висевшее над Киото много лет назад. Серое небо над головой, подернутые изморозью лужицы на дороге, холодок – прокрадывающийся за ворот пальто, и теплые лица Такесимы и Сугавары. Их слова, обращенные к нему: «Разве мы не друзья, Юки? Друзья должны помогать друг другу». И тугой рулончик из свернутых денежных купюр, почти силой вложенный ему в ладонь. А потом – объятия. Крепкие дружеские объятия…

«Разве мы не друзья, Юки?.. Разве не друзья?..»

Теперь они мертвы. Оба погибли. А он стоит тут без единой царапинки или синяка! Всюду кровь, всюду смерть – и они, как шлейф, тянутся за ним. Он не убивал сам, но его руки перепачканы кровью. Он весь в чужой крови! Весь!...

Рассудок Юки натужно застонал, не в силах бороться со стрессом, и помутился. Он, скрипнув зубами, сжал голову ладонями, чувствуя, что теряет всякий контроль над собой.

Юки! – позвал его Акутагава, напуганный гримасой нестерпимого страдания, исказившей ему лицо.

Как со стороны молодой человек наблюдал за происходившим далее. Как он, отшатнувшись в сторону, нагнулся и схватил валяющийся на полу пистолет. Тот самый, что принадлежал Коннору Ваалгору. Как почти приставил его к своему подбородку, но не успел – Акутагава и Ив тут же без особых усилий скрутили его, отняв оружие. Как он бился в их руках, рыдая и умоляя убить его, до тех пор, пока не обмяк, провалившись в забытье.

Сколько длился его обморок, Юки не знал.

Очнулся он на больничной койке – где лежал прямо в одежде и кроссовках, свернувшись в клубок. Голова гудела. Его укрыли больничным одеялом, от которого ему стало душно. Откинув его, Юки сел на постели. Звякнула стальная цепь. Его левая рука была прикована наручниками к какому-то выступу койки.

Это на тот случай, если меня не окажется поблизости – а тебе опять захочется свести счеты с жизнью.

Ив сидел в кресле возле стены, откуда наблюдал за ним со своей привычной усмешкой. Они находились в просторной палате с бежевыми стенами, предназначенной, судя по всему, для состоятельных пациентов.

Я научился вскрывать такие замки и без ключа, – ответил Юки, не без труда, но все же вернув ему подколку. – Наручники бессмысленны. Так что сними их.

Помедлив, зеленоглазый мужчина все же выполнил эту просьбу. Когда рука Юки освободилась, он вцепился в локоть Ива, не позволяя тому отодвинуться. Но при этом не произнес ни слова, словно проглотив язык. Он просто смотрел на него усталым и потерянным взглядом.

Вижу, ты еще не в себе, – вздохнул Ив. – Учти, начнешь буянить, придется позвать медсестру и вколоть дозу успокоительного.

Я в себе, – сквозь зубы процедил молодой человек, – уж поверь. Где мы?

В Токийском госпитале. Нас вертолетом доставили сюда прямо из «Эдема». Акутагава хотел дождаться, когда его отца привезут из операционной. А я – когда доктора подлатают Насту. Но…

«Но» – что?

Полчаса назад Коеси Мэриэмон умер во время операции. Акутагава ушел… ушел взглянуть на него.

Юки застыл, пригвожденный к месту очередной трагической новостью. Потом, собравшись с силами, стряхнул с себя оцепенение и слез с койки. Требовательно он сказал Иву:

Отведи меня к нему.

Ты уверен, что тебе нужно это?

Я знаю, что это нужно Акутагаве.

Они вышли в больничный коридор, миновав двух дежуривших у дверей охранников. Те, пошли вслед за ними, отставая на пару метров. Ив коротко пояснил: «Акутагава распорядился для безопасности». Юки, из-за ватных коленей, слегка опирался на мужчину, покуда они продвигались к своей цели. Повсюду были вооруженные охранники и полицейские, они буквально наводняли этаж.

Тело Коеси Мэриэмона все еще лежало в операционной. После того, как доктора констатировали смерть, об этом немедленно доложили сыну умершего. Акутагава прибежал сразу же – и, прогнав всех присутствующих прочь, остался в операционной один на один с трупом отца. Телохранители – из личного состава, прежде подчинявшиеся Такесиме и Сугаваре – не решались заглянуть туда или же пустить кого-то из персонала, поэтому просто стояли на страже и выжидали. Но препятствовать Иву и Юки не стали, поскольку знали об их привилегированном положении.

Акутагава сидел подле медицинского стола, уронив голову на грудь. Он сжимал руку отца, высовывающуюся из-под медицинской простыни, коей было накрыто тело Коеси Мэриэмона. Коеси-младший не сразу поднял взгляд на вошедших, хотя и догадался, кто явился потревожить его уединение.

Он не умел меня любить… ограниченно, – шепот Акутагавы, обращенный к Юки и Иву, приобрел зловещее эхо в стерильных стенах операционной. – И всегда одно и то же: я прошу всего лишь стакан воды, а он преподносит мне целую бочку. Всегда одно и то же… Я был недоволен им из-за Наталии. Он никак не хотел принять ее. А я вбивал ему в голову, что она будет матерью моего ребенка. И сегодня… Сегодня он заслонил ее от пуль, чтобы угодить мне. Ради меня. Во имя меня… Старый дурак!

Он, наконец, посмотрел на них. Из глаз Акутагавы текли слезы. Скупые, вытравленные откуда-то из доселе неизвестных глубин сердца. Ни Ив, ни Юки никогда не видели его плачущим. Он и сам, кажется, удивлялся этому:

Странно… Я думал, что разучился делать это, – прибавил он, вытирая ладонью щеки.

Юки бросился к нему, и крепко обнял. Молча, не говоря ни слова. Акутагава продолжая сидеть у операционного стола, спрятал лицо у возлюбленного на груди и замер. Ив глядел на них какое-то время, сохраняя отстраненность. Юки даже подумал: вот он сейчас развернется и уйдет, ведь ему наплевать.

Но тот не ушел.

Мягко приблизившись к ним, Ив опустился на пол у ног Акутагавы и – как ласковый ребенок или безмятежный кот – положил свою голову ему на колени.

20

Что ж, если есть какие-то предложения или дополнения к выдвинутым мною постановлениям – самое время сообщить о них, – сказал Акутагава, окидывая присутствующих выжидающим взором.

Кое-кто из собравшихся в ярко освещенной и просторной комнате людей переглянулся между собой, но никто не решился что-либо прибавить к словам Акутагавы. Однако тот не спешил принимать окончательную резолюцию, предпочтя выждать несколько минут. Немногочисленные члены бывшего Комитета, явившиеся в Токио, предпочли молчанием выразить свою солидарность с волей Акутагавы.

Молчала и Наталия Харитонова, восседая за столом переговоров рядом со своим отцом, Константином Харитоновым. Отец и дочь выглядели отчужденными друг к другу. Но их взаимоотношения не волновали ровным счетом никого. Главное, что союз Коеси и Харитоновой – их брак, которого все так боялись – все же не состоится. Таковым было решение Акутагавы.

Девушка восприняла новость с полагающимся ей величественным достоинством. Невозмутимо она выслушала доводы своего несостоявшегося жениха, обращенные к Константину Харитонову. Нужно отдать должное Акутагаве: он, дав ей от ворот поворот – все же попытался подсластить горькую пилюлю, заявив, что будет защищать интересы Наталии в России. Даже при том, что свадьба не состоится.

Такое заявление было завуалированной угрозой Константину, дабы тот оставил попытки подмять дочь под себя. Впрочем, сейчас, когда ее отец лишился поддержки в лице Коннора Ваалгора, положение у него отнюдь не завидное. Выбор у Константина был небогатым: либо подчиниться воле Акутагавы, либо быть смятенным с пути. Все присутствующие на тайном собрании особы отлично понимали: Коннора Ваалгора не стало и теперь на арене остался один-единственный тяжеловес, противостоять которому больше некому.

Если никто больше не желает высказаться, объявляю собрание закрытым, – объявил Акутагава. – Благодарю, что участвовали в нем.

Наталия не покинула комнату вместе с прочими участниками Собрания, оставшись на своем месте – велев отцу не дожидаться ее и уходить одному. Нет, она чувствовала себя сносно и ранение, полученное ею неделю назад, нисколько не мешало ей передвигаться. Она осталась, потому что хотела объясниться с Акутагавой наедине. Мужчина, заметив ее маневр, вернулся, галантно распрощавшись с покидающими его гостями.

Я так понимаю, вам есть что сказать, – заметил Акутагава; сие прозвучало как насмешка, хотя он и не намеревался насмехаться.

Наталия сдвинула презрительно брови в ответ:

Да, пожалуй. Я бы высказалась и перед лицом собрания, но решила, что некоторые… интимные подробности лучше не разглашать, – девушка поднялась со стула и, неторопливо двигаясь вдоль стола по направлению к нему, продолжила говорить: – Как мило было держать меня в неведении относительно своего решения все эти дни, дабы поставить перед фактом сегодня, на собрании. Чего вы опасались, Акутагава? Что я закачу вам истерику? Сбегу до встречи с отцом?..

Вполне возможно – и то, и другое, – ответил Акутагава, не сводя с нее непроницаемого взора. – Саботируй вы собрание своим побегом… это создало бы проблемы для меня. Особенно сейчас… после всего произошедшего.

Я могу создать вам проблемы и не убегая сломя голову, – на ее губах появилась ледяная улыбка. Она остановилась напротив него, взирая на него с плохо скрываемой ненавистью. – И вам это известно. Иначе вы не стали бы утруждать себя запугиванием моего отца, словно какой-то бандит. Хотите отделаться от невесты и при этом выставить себя благородным человеком?..

Ваши формулировки резки, но я понимаю, отчего вы выражаетесь именно так. Вы умная женщина, Наталия – и вы, безусловно, многого добьетесь в будущем. Однако, если раньше объединение наших кланов носило стратегический характер, то сейчас оно потеряло смысл. Ваалгор – наш общий враг – мертв. Ни у меня, ни у вас не осталось причин для создания брачного альянса. Более того, если в сложившейся обстановке мы пойдем на это, то не сможем стабилизировать мировую экономику, не сможем разобраться с политическими проблемами. Пока мы находимся на противоположных сторонах лодки – она уравновешена. Но если мы оба окажемся в одной стороне, то она накренится и пойдет ко дну. Будем откровенны друг с другом: ни мои амбиции, ни ваши – не позволят нам теперь быть вместе.

Хотите откровенности? – Наталия на секунду задумалась, как бы подбирая подходящие слова. Но свои мысли она высказала иным образом: с размаху залепив ему пощечину. – А как вам такая откровенность? И вот еще одна!..

Последовала вторая пощечина. Акутагава молчал, терпеливо снося удары.

Вы убили Адель Харитонову! Убили человека, ближе и дороже которого у меня не было! Но я проглотила это. Поборола себя. Ради того, чтобы не отправиться на тот свет вслед за бабушкой, я пошла на сделку с вами. Легла с вами в постель!.. И что теперь? Все мои уступки и унижения оказываются бессмысленными?!

Я всегда уважал княгиню Харитонову. Она была незаурядным теневым диктатором, у которого есть чему поучиться… Но все сложилось иначе. К сожалению, на войне – как на войне, жертвы неизбежны. Я уверен, что, окажись Адель Харитонова на моем месте, она поступила б точно так же. И, если бы ей вздумалось оправдываться, то она повторила б мои слова… А что на счет постели… – Акутагава снисходительно улыбнулся, – боюсь, вы достались мне отнюдь не целомудренной весталкой.

За последнюю сказанную фразу он получил третью пощечину – и так же безропотно ее стерпел.

В любом случае, – продолжил мужчина, – я предвижу, что однажды вы попробуете мне отомстить. За княгиню Харитонову. За свои унижения. Я готов к такому развитию событий. Более того, я помогу вам в этом: поддержав сейчас, в начале вашей политической карьеры. Поддержу врага, чтобы он потом смог попытаться нанести удар по мне – вот что я сделаю. И считаю это справедливой платой вам. Вы же решили принять мой дар – иначе бы возразили мне во время собрания.

Дар?! Вы даже не представляете, что… – начала было говорить Наталия в ярости, но вовремя прикусила язык. Ну уж нет, не такая она дура, чтобы даже в сильнейшем гневе отказаться от выгодной сделки и подставиться, разболтав свою тайну!

Она узнала об этом случайно. Когда ее, раненую, доставили в госпиталь, то у нее взяли все возможные анализы – чьи результаты, к счастью, стали известны в первую очередь ей и Никосу Кропотову. Тому удалось быстро и без шума замять дело, уничтожив все улики и заплатив солидную взятку. Беременность стала для Наталии неожиданным – и крайней неприятным! – сюрпризом. Ведь они спали с Акутагавой до свадьбы не для того, чтобы зачать внебрачного ребенка! А чтобы, так сказать, просто закрепить деловые отношения…

Тогда она еще полагала, что, несмотря на все случившееся, планы на свадьбу остаются в силе. Значит, этот ребенок мог серьезно опорочить их репутацию безупречной пары, испортить имидж «Ромео и Джульетты»! Ставить Акутагаву в известность она не желала – не хватало, чтобы он и тут ей указывал! Ему нужен ребенок, зачатый и рожденный в законном браке, а не полу-ублюдок – вот что она знала точно. Держа совет с Кропотовым, Наталия решила, что аборт лучше сделать где-нибудь за пределами Японии. Уехать под благовидным предлогом на несколько дней, тайком избавиться от опасного плода, и с чистой совестью вернуться под крыло жениха.

Но сейчас все изменилось. Только что она узнала, что свадьбы не будет. А в ее чреве зреет семя ненавистного мужчины, этого чертового Коеси! Следствие обесценившегося договора, никому ненужный зародыш жизни, мерзкое создание, которое надо вытравить из себя!.. Вот какие чувства овладели Наталией сначала. Ей захотелось бросить в лицо Акутагаве сию новость, присовокупив к этому проклятия. Но она быстро овладела собой.

Нет, нет и нет. Все будет иначе!

Мужчина взирал на нее вопросительно, ожидая окончания начатой реплики. И тогда она, напустив на себя непробиваемо-высокомерный вид, произнесла:

Вы правы. Неприятно признавать, но возразить мне нечего. Если поразмыслить, я даже в какой-то степени должна быть благодарна вам. И, конечно, я приму вашу помощь, – она подала ему руку, показывая, что хочет прекратить сей разговор и попрощаться. Акутагава поднес ее пальцы к своим губам и легонько поцеловал. – Только в одном вы ошиблись.

И в чем же?

Да, я была не целомудренна, ложась с вами в постель. Но вы были первым МУЖЧИНОЙ, с которым я занималась любовью.

Она зашагала прочь, не оглядываясь.

План мести уже созрел в ее голове. Она не избавится от этого ребенка – это подарок судьбы, пусть и полученный путем унижений. Он появится на свет тайно, Наталия позаботится, чтобы Акутагава ничего не знал о его существовании. Не знал до определенного момента… И чем больше ребенок будет походить на своего отца, тем лучше! Когда момент настанет, именно их родство сыграет роковую роль. Уничтожив Коеси, она доберется до его состояния и власти через его – пусть и незаконнорожденного – наследника.

«Я не просто уничтожу мерзавца, – подумала Наталия. – Я заберу все его достояние. Все! Вот тогда месть будет действительно стоящей!»

Покончив с делами, Акутагава, сев в вертолет, покинул Токио-сити. День уже клонился к вечеру, и мужчина то и дело поглядывал на часы, сетуя на опоздание. Из-за разговора с Наталией он задержался, хотя обещал быть на месте в пять вечера.

Железная птица приземлилась возле стен буддийского храма. У ворот его поджидал в окружении охраны служитель храма, дабы проводить высокого гостя коротким путем к небольшому кладбищу, расположившемся на храмовой территории. Именно тут были похоронены Коеси Мэриэмон и верные телохранители – Такесима и Сугавара.

Да, Акутагава припозднился. Все уже были здесь: Юки, Ив, Наста, Фынцзу.

Инициатором этого сбора был Юки. Похороны Коеси Мэриэмона сопровождались массовой демонстрацией – несколько сотен тысяч человек сопровождали гроб с покойным до места захоронения. Из-за огромного скопища людей, ни Юки, ни Фынцзу не смогли прийти на похороны. Поэтому сегодня, через семь дней после их гибели, Юки собрал тут узкий «семейный» круг.

«В буддизме седьмой день после смерти очень важен, – сказал молодой человек Акутагаве. – Мы пойдем туда и отдадим должное им. Все вместе…»

Юки оглянулся, услышав шаги на мощеной дорожке, и послал возлюбленному нежную улыбку. Фынцзу вытирала платком красные от слез глаза. Ив стоял с отрешенно-скучающим видом, своим присутствием здесь явно делая одолжение. Наста – еще только оправляющаяся от ножевых ранений – явилась с букетом белых лилий и выглядела огорченной.

Простите. Я опоздал, – виновато произнес Акутагава, поравнявшись с ними.

Мы ждали тебя, – ответил Юки ему. – Священные сутры не начали бы читать без тебя.

Фынцзу протянула руку своему воспитаннику и Акутагава сжал ее, позволив старой женщине опереться на него. Получив разрешение начать церемонию, к могилам приблизился буддийский священнослужитель. Три захоронения находились совсем рядом – несмотря на различный статус усопших. Однако так распорядился Акутагава, посмертно сделав Такесиму и Сугавару членами семьи Коеси. В этих могилах тут покоились не просто его телохранители – а его братья.

Глубоким, почти гипнотическим голосом священнослужитель начал читать сутры Седьмого дня смерти:

«О вы, обладающие божественным знанием Будды,

Выслушайте меня!

Выведите на священный Путь три явившиеся к вам души

Силой вашей любви.

Пусть Свет Будды ведет их, пусть охраняет их,

Пусть укажет им путь к райским сферам…»

На следующий день, после того как Наталия Харитонова покинула Японию, Юки вернулся в Угаки.

До отбытия из страны княжны, он жил в роскошной квартире, так же принадлежавшей клану Коеси. Там ему было неуютно и одиноко – Акутагава из-за произошедшей трагедии был крайне занят, а Ив… тот вообще все это время не объявлялся. Вернее, тот появлялся в госпитале, где навещал сестру, но вот про Акутагаву и Юки как будто и забыл. Приглашение на поминальную встречу Юки передал ему через его сестру-близнеца – которая, судя по всему, и привела Ива туда…

Словом, Юки с облегчением принял предложение вернуться на виллу. По крайней мере, здесь, в уже ставших ему родными стенах, у него вновь появилось ощущение какой-то стабильности. Все было почти как прежде.

Почти…

Ибо что-то навсегда изменилось – после всего, что им довелось пережить. Но Юки сумел принять это новое ощущение, примириться с ним. Самые жуткие моменты отчаяния и самобичевания уже были пережиты. Да, не окажись рядом Акутагавы и Ива, все, возможно кончилось бы для него плачевно: он бы погиб или же его попытка самоубийства могла завершиться удачно. Но… и это оказалось пережито. С болью, со страданиями – но пережито.

После переезда Юки на виллу, Ива не было видно еще несколько дней. Ему и Акутагаве оставалось только гадать, что у него на уме. Они не могли предугадать его намерения: решит ли тот быть рядом с ними, или же, дождавшись выздоровления сестры, просто скроется навсегда? В этих предположениях и сам черт ногу сломит, не говоря уже о простых смертных…

«Ты хочешь, чтобы он остался?» – спросил Юки Акутагаву, уже после своего возвращения в Угаки.

«Не знаю, – ответил тот со вздохом. – Но знаю точно, что не собираюсь больше воспринимать его как своего раба. Не собираюсь приказывать ему. Я уяснил, насколько это чревато непредсказуемыми последствиями…»

Ив появился на вилле по своему обыкновению – внезапно.

Время уже клонилось к вечеру, и Акутагава вскоре должен был вернуться со службы домой. Юки, устроившись на диване в гостиной, сидел с ноутбуком, когда мужчина вошел туда ленивой походкой. И придерживался он при этом такого вида, словно прогуливался где-то по городскому бульвару и случайно завернул сюда. Юки, сняв очки, окинул его несколько ироничным взглядом:

А я гадал, когда ты все же решишь нанести визит. Налить тебе чего-нибудь выпить?

Что? – Ив плюхнулся в кресло и, как недовольный котенок, очаровательно поморщился. – Что ты такое говоришь?

То есть? А что следует сказать?

Ты должен был сказать: «Зачем ты притащился сюда, сволочь?»

Тот пожал плечами и, направившись к бару, снисходительно повторил его слова:

И зачем же ты притащился сюда, сволочь?

Попрощаться.

Юки замер за стойкой, потом, помедлив, вновь занялся приготовлением коктейлей.

Вижу, что я немного опередил Акутагаву, – говорил Ив между тем. – Надеюсь, ты не будешь против, если я дождусь его здесь?

Нет, жди сколько угодно.

Зеленоглазый мужчина разочарованно фыркнул, услышав такой ответ.

Ты становишься занудой. А как же еще оставшиеся пятьдесят комнат на вилле, где я преспокойно могу его дожидаться?

Юки поставил на журнальный столик бокалы с коктейлями, и, не спуская с Ива глаз, опустился на диван:

Но я хочу, чтобы ты побыл здесь, – сказал он просто. – Так зачем мне пытаться тебя прогнать?

С минуту в гостиной царило крайне неприятное молчание. Юки смотрел на него пытливо, стараясь дознаться до его истинных мыслей и чувств. Но не мог: Ив отлично умел скрывать свою суть от посторонних, разоблачить его не представлялось возможным.

Как твоя сестра?

Ей уже достаточно хорошо. Мы могли бы уже уехать из страны, но Наста решила не спешить, ведь нам не нужно скрываться от погони. Это была ее идея – чтобы я пришел попрощаться с тобой и Акутагавой.

Юки не стал скрывать многозначительной улыбки: ему стал ясен маневр хитроумной женщины. Она все еще не оставила попыток подтолкнуть Ива к признанию.

Неужели это так необходимо? – спросил он негромко. – Я говорю про ваш отъезд.

Всем будет лучше от этого, – откликнулся Ив, едва ли не подавляя зевки от скуки. Он взял коктейль и принялся поглощать его, забросив свои длинные ноги на столик. – Я-то думал, ты будешь только счастлив.

Счастье – понятие противоречивое.

Только не для тебя, философ неудавшийся. Ты же любишь, чтобы все было разложено по полочкам, разве нет?

Юки начало всерьез раздражать его пренебрежение, его непробиваемость. Снова и снова маски, за которыми не разглядеть настоящего лица этого человека! А ведь когда Ив – тогда, в операционной – положил свою голову на колени Акутагавы, Юки решил, что он принял решение остаться. Но нет: это был, как видно, лишь импульс. Очередной каприз. Сиюминутное желание.

А если я попрошу тебя остаться? Что скажешь? – задал он следующий вопрос, поставив акцент на слове «я».

Скажу: «Ничего хорошего из этого не выйдет», – после едва заметной паузы, откликнулся мужчина. – Или ты забыл, что я из себя представляю?

Уверен, я справлюсь с тем, что ты из себя представляешь.

Ты все такой же наивный дурак. И не осознаешь, как глубоко ошибаешься, – Ив резко встал с кресла и направился к двери. На вопрос Юки о том, куда он собрался, тот язвительно бросил через плечо: – Лучше я посижу в одной из прочих пятидесяти комнат.

Юки тоже вскочил на ноги, сверля ему спину вспыхнувшим от бушующих в груди эмоций взором.

Я знаю о той аудиозаписи, Ив! Той самой, которую ты сделал в «Масару Мидзухара».

Зеленоглазый мужчина остановился. Но не обернулся к нему – а просто замер на месте. Тогда Юки решительным шагом приблизился, и, обогнув его, перегородил ему путь. Взирая на Ива снизу вверх, он не сразу заговорил с ним. Сперва он мучительно-долго всматривался в маску бесстрастности на его лице.

Я… Я не понимаю, почему ты просто… просто не сказал мне. Не объяснился. Почему ты делал со мной все эти вещи?.. Не понимаю! – севшим от волнения голосом проговорил молодой человек, кусая себе губы. – Все это время… Ты и я – мы! – могли бы миновать большую часть бед, если бы я знал! Но ты предпочитал играть в шарады. И, в итоге, где мы оказались? А теперь ты хочешь просто взять и уйти?

Я хочу просто сделать тебе одолжение, – все так же безразлично отреагировал Ив.

Подавись своим одолжением! Придурок! – взорвался вдруг Юки. Под натиском злости у него кончилось всякое терпение. Он толкнул мужчину в грудь со всей силы, и ему даже удалось заставить его пошатнуться. И тогда он вновь и вновь принялся пихать Ива, в сердцах крича: – Долбанный клоун! Кривляка! Чтоб тебе со своими выкрутасами провалиться!

В какой-то миг видимость равнодушия слетела с него. Сверкнув своими безумными глазами, он перехватил руки Юки, и, заведя их ему за спину, притиснул его к себе. Молодой человек оказался прижат к Иву так тесно, что у него закружилась голова. Он, шумно выдохнув воздух из легких, собрался было обрушить на того вторую порцию ругани, но его рот накрыли горячие и невероятно нежные на вкус губы Ива.

Юки задрожал, чувствуя сладостное бессилие в его объятиях. Он и не думал противиться поцелую – напротив, едва их губы соприкоснулись, как он приглашающим жестом подался напору Ива. Тот проник в него осторожно, осмотрительно, как зверь, только-только облюбовывающий себе ложе в дикой чащобе. Затем, осваиваясь, его язык начинал двигаться все более раскованно, заводя игру с языком Юки. А губы… губы Ива были такими же мягкими и дурманящими, как и тогда, в их первую и единственную ночь в школе-интернате. И, хоть сейчас Юки не находился под действием возбуждающего наркотика, все его тело загорелось от желания, наполнилось невыносимой истомой.

От Ива чудесно пахло: дурманящая смесь его естественного запаха – кожи и волос – и легкий аромат сигарет. Когда он отпустил руки Юки, молодой человек тут же запустил ладони ему под одежду, прикасаясь к сильному, натренированному телу. Юки чертовски нравилось ощущать, как это тело чувственно напрягается под его пальцами, реагируя на каждое движение, каждое соприкосновение. Как же хорошо! Именно об этом он мечтал с того дня на яхте, когда Ив отверг его. Именно этого жаждал.

Так же порывисто как и заключил его в объятия, зеленоглазый мужчина вдруг отпустил Юки из плена свои рук.

Не уходи! – выдохнул Юки.

Он задыхался. Ему хотелось сказать, как тот нужен ему, как нужен Акутагаве. Сказать Иву о том, что теперь он просто не имеет права бросить их и уйти на все четыре стороны. И, одновременно, слова казались тут лишними – инстинктивный порыв требовал отбросить все и снова прильнуть к вожделенным устам.

Чего ты ждешь от меня, Юки? – в голосе Ива проявилась искренняя боль, а его лик отразил внутреннее отчаяние. – Я все равно никогда не стану таким, каким бы ты смог меня безмятежно полюбить! И я всегда буду играть в шарады.

Юки грустно рассмеялся в ответ, отчетливо понимая, что тот говорит чистую правду.

Я знаю, – прошептал он. – Не буду утверждать, будто меня это знание радует. Я не хочу тешить себя иллюзиями, Ив. Ты тот, кто ты есть, и этого не отнимешь. Но я твердо убежден: ты должен быть со мною. ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ С НАМИ.