Текст книги "Райский пепел (СИ)"

Автор книги: Анна Архипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Тонкая линия-6/1. Райский пепел

Архипова Анна Александровна

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!!! Этот текст содержит гомосексуальную тематику. Если вам нет 18 лет – покиньте эту страницу.

РЕЙТИНГ: NC-17

Размещение текста где-либо, кроме моей странички, запрещено.

В печатном варианте "Акутагава" заменен на "Сакиа".

Автор коллажа – Fibari

Огромное спасибо Насте Шляймер, чьи советы, критика и пинки помогли мне написать вторую трилогию ТЛ =)

Я переименовала шестую часть. Она была названа "THE END" в бытность, когда я только писала шестую часть и была уверена, что она будет последней в цикле ТЛ.

Однако она последней не стала – и название начало звучать немного не в тему.

ПРОЛОГ

Прохладный ветер, свежими порывами прокатывающийся по нагретому летним солнцем воздуху, превращал пышную густо-зеленую траву в волшебное море, по которому то и дело прокатывались шаловливые волны. Тут же, в солнечной долине, окруженной со всех сторон скалистыми хребтами, текла мелкая, но бурная речушка, пахнущая высокогорными снегами и цветами, что яркою каймою обрамляли русло реки. Небольшие бутоны диких и неприхотливых растений пылали яркими расцветами, а их аромат – простой, но дурманящий своею девственной чистотой – кружил голову, наполняя сердце желанием летать, подобно птицам. В кристально чистой воде реки отражалось высокое лазурное небо, по которому медленно и важно плыли пушистые облака, принимающие то и дело причудливые формы и очертания…

Наста, чувствуя необычайную легкость, бежала вниз по склону, высоко поднимая ноги и поддерживая длинный подол ее цыганского платья, чтобы не запутаться в траве и не упасть. Она будто бы парила, а ее стопы едва касались земли. Наста бежала к речке, на чьем противоположном берегу она видела цыганское стойбище: там дымились сладковатым дымком костры, а подле них расположились шатры с цветастыми лентами на шпилях, там слышались мелодичные переливы цыганской гитары и задорные звуки бубна, там цыгане танцевали и пели. Их голоса взлетали вверх, звенели в вышине, а затем утопали в небесной синеве… Наста увидела, как несколько фигур отделились от прочего скопления цыган и направились к берегу реки – навстречу ей. Она напрягла зрение и вздрогнула от радости: это были мать с отцом, следом за ними ступали их родители.

Наста замахала им рукой и приготовилась было прыгнуть в реку, чтобы вброд перейти ее, однако вдруг поняла, что для нее это не по силам – у нее теперь было не тело взрослой женщины, а тело пятилетнего ребенка. Все неожиданно и незаметно переменилось! Теперь на ней детское платьишко с намокшим от росы подолом, а фигурка у нее худенькая и поджарая – такая, что, если сейчас она окажется в воде, то течение унесет ее…

Мама! Отец! – крикнула, испугавшись, Наста.

Рамир и Марьям, успокаивающие улыбаясь ей, шагнули в бурлящую студеную воду, и, держась за руки, двинулись к ней сквозь поток. Деды и бабушки остались на противоположном берегу, но так же ободряюще улыбались, глаза их лучились любовью и сердечной лаской. Наста протянула свои тонкие и крошечные руки родителям, когда те оказались рядом, и отец подхватил ее прижал к своей груди. Да, это был ее отец – лишившийся жены в перестрелке, сгинувший в тюрьме и вновь обретший свою единственную любовь за чертою смерти… Поцеловав дочь в лоб, он слегка отстранился, вглядевшись в нее – и во взоре его сквозила гордость, любование своим чадом.

Ты умница моя.

Мама… Мамочка… – прошептала Наста, после того, как отец передал ее матери.

Мать – молодая и такая красивая, что благоухающие горные цветы стыдливо склоняли пред нею свои бутоны – погладила ее по голове. Наста прильнула к родной груди, вскормившей ее, и прикрыла глаза: сейчас родители подхватят ее и перенесут через поток и она окажется там, на другой стороне. Там, где так много теплых объятий. Там, где ее ждет покой. Там, где она никогда никому не будет чужой…

Где твой брат? – задала внезапный вопрос мать; в голосе ее, мягком и чарующем, звучала тревога и горечь.

По спине Насты пробежался зябкий холодок, на глаза ей навернулись слезы: ведь ее брат остался позади, совсем в другом… мире. В том мире, где Наста вовсе не маленькая девочка, а взрослая женщина. В том мире, где слишком много боли, страданий и одиночества. В том мире, где так ядовита и, одновременно, удивительно сладостна любовь… Теперь он остался там совсем один, потому что она, его сестра, ушла.

Иврам… Иврам… – Наста отпрянула от матери, опустилась на землю, и, закрыв лицо ладонями, заплакала. Ее сердце, доселе наполненное счастливым предвкушением и умиротворением, сейчас заныло, застонало, раздираемое на части любовью к брату и страхом за него. Потерянная, она застыла, не зная и не понимая, что же ей делать дальше – тогда Марьям склонилась к дочери, открыла ей лицо и вытерла ей слезы:

Борись, – прошептала мать. – Борись! Борись…

Родители, грустно улыбнувшись ей, вновь вошли в речной поток, удаляясь от берега. Та, хоть и испытала в этот миг ужасную муку, не закричала, не попыталась броситься за ними вслед, она приняла свою судьбу. Наста сжала голову руками, ощущая, как внутри бешено бьются слова: «Борись! Борись, прошу тебя!» и блекнут перед ее взором оттенки горных цветов, смазываются их ароматы, все заволакивает серой дымкой… Потом из ее рта начали вытекать слизь и вода, смешанные с кровью. Она кашляла, задыхаясь, а в груди разрасталась жгучая боль, которую ни с чем нельзя спутать: так болят сломанные ребра. В глазах стало совсем темно. Потом ее что-то подбросило вверх, скрутив судорогой, и с оглушительной скоростью швырнуло вниз, в черную бездну.

Ее тело, лежащее на носилках, передернулось, когда электрический разряд, выпущенный дефиблирятором, пронзил ее грудь; Наста глухо застонала, давясь пластиковой трубкой, втиснутой медиками в ее горло. Эта трубка качала в легкие кислород и не давала мышцам глотки конвульсивно сжаться, перекрывая доступ воздуха.

Сердцебиение вернулось! – гаркнул кто-то над ее головой. – Скорее в машину!

Сил, чтобы разомкнуть веки, у женщины не было – она лишь почувствовала, как ее обнаженное тело укрывают одеялом с электроподогревом, затем поднимают носилки и заталкивают в кузов автомобиля «скорой помощи». Не желая вновь терять сознание, Наста напряглась, пытаясь вспомнить, как она оказалась в таком положении. Как?.. Обессиленная, почти мертвая, с изломанным телом и волосами, с которых до сих пор капала вода?

…Она вспомнила, как падала в воду и что-то тяжелое обрушилось на нее сверху, придавив своим весом и не позволяя освободиться. Наста барахталась, пыталась освободиться, но все без толку – неумолимо в нее вливалась вода, она захлебывалась. А потом, когда ее дыхание остановилось, но мозг еще продолжал жить…

«Панов опекал тебя, потому что иначе бы он не заставил меня учиться в этой гребанной школе! Ты была его заложницей, дура! А я… я… – услышала вновь она хриплый голос брата, донесшийся до нее сквозь года и года забвения. – А я продал себя ради тебя. Панов сказал, что ты вновь будешь моей, если я заключу с ним сделку. И я заключил… Я сделал с собой все это – то, что так теперь тебя пугает! – только ради тебя, дура! Дура…»

Иврам… – она не могла произнести имени брата вслух из-за трубки, она позвала его мысленно. – Где ты? Где ты?...

Взрыв, сотрясший небоскреб «Георгиевская звезда» и вынудивший ее прыгать в злополучный гигантский аквариум, вспомнился чуть позже. Взрыв прогремел на самом верху, до Насты докатилась лишь волна... Что же произошло с теми, кто был на верхних этажах? Княгиня Харитонова, члены Комитета, ее команда, обеспечивающая охрану верхних уровней?.. А это проклятое платье со взрывчаткой, в которое ее нарядил Ваалгор? Сейчас она обнажена, где же оно?.. Ее даже затрясло от напряжения и тогда руку ей кольнул шприц с успокоительным. Усилием воли, Наста заставила себя открыть глаза – те слезились, все плыло перед взором.

Тише, тише… – заговорила с ней круглолицая и полноватая женщина в медицинской униформе, когда та начала вертеть головой. Но Наста и не думала униматься: подняв руку, она вцепилась в трубку, что была вставлена ей в горло и принялась ее вынимать. Испуганно охнув, женщина-медик навалилась на нее, пытаясь помешать: – Не дури, милая! Прекрати!

Что у тебя там, Петровна? – подал голос шофер.

Буянит раненая! – откликнулась с сопением медик, затем рявкнула на Насту: – Ладно, не хочешь трубку, дело твое! Только не дергай ее сама – убери руку, я ее вытащу!

Наста расслабилась и позволила ей аккуратно вытащить трубку. Прокашлявшись, она сипло и рвано заговорила:

Где мое платье?

Ишь ты, модница! Мы ее с того света вытащили, а она о своих шмотках только думает! – сокрушенно качая головой, проворчала медик. – Когда откачивали тебя, то сняли с тебя эти тряпки, больно они мешались. Там где бросили – там и остались желать.

Свяжитесь с теми, кто работает на месте взрыва! В подклад платья вшито взрывчатое вещество – в любой момент может сдетонировать… – последние слова Наста почти простонала и тяжело закашлялась. – Свяжитесь с ними немедленно!

Ты кто такая? – испугалась круглолицая женщина, вмиг насторожившись.

Я работаю на российские спецслужбы, мое имя Наста Панова. Да сообщите же это кому-нибудь, черт возьми! – она уронила голову, истратив запас сил. Однако, хоть в ушах шумело, а голова нещадно кружилась, Наста расслышала, как шофер передает сообщение по рации. Ей стало немного легче – если взрывчатка в платье до сих пор не взорвалась, то есть шанс, что никто не пострадает…

Мысли Насты, не находя себе покоя, метнулись тот час к брату. Пострадал ли он при взрыве? Быть может, сейчас он под развалинами… Но он жив – в этом Наста была уверена. Да, он жив! Иначе бы она не вернулась сюда…

Иврам, где ты? – прошелестела она, проваливаясь против своего намерения в липкий и болезненный обморок.

Позже Наста очнулась в одиночном больничном боксе. Над ней нависала многопалая вешалка с капельницей, трубка с иглой от которой была присоединена к руке; тело не болело, напротив, в нем было какая-то ватная бесчувственность и невесомость – как видно из-за каких-то обезболивающих препаратов. Почти сразу же ней пришел лечащий врач, сообщивший, что она проспала почти сутки и очень бодро похваливший ее крепкое здоровье. Вслед за медиком в бокс вошел сотрудник спецслужб, на чьи плечи был накинут белый медицинский халат.

Виктор Урицкий, – представился среднего возраста посетитель, показав удостоверение.

Наста попросила поднести документ поближе, дабы убедиться в его уровне доступа к секретной информации. Урицкий безропотно подчинился, продемонстрировав пометку на удостоверении, сообщавшей о том, что он всего лишь оперативный агент. Затем прибавил: – Мне поручено охранять вас и следить за состоянием вашего самочувствия, товарищ Панова.

Наста дождалась, когда врач, понимая, что он здесь лишний, вышел из бокса, и задала вопрос, на который тот мог ответить:

Что произошло с «Георгиевской звездой»?

Насколько известно, на крышу небоскреба приземлился вертолет, груженный взрывчаткой.

Сколько погибших?

Точное количество неизвестно, завалы все еще разбирают. Пока что из-под обломков извлечено восемьдесят пять трупов.

«Восемьдесят пять мертвецов! – подумала Наста, вздрогнув от этой цифры. – На верхних уровнях должно было пройти собрание Комитета и там находились все Представители… Не нужно быть законченным пессимистом, чтобы предположить, что часть из них погибла! Единственный, кто мог решиться на подобный ужасный прецедент – это Коеси Акутагава. Никто, кроме него, не нашел бы в себе сил бросить подобный вызов. И у него была причина поступить так… Это безумие, не иначе – но такого исхода следовало ожидать…»

Могу я поговорить с кем-то более компетентным, чем вы? – поинтересовалась Наста строго.

Но Урицкий не обиделся – он хорошо знал свое место на послужной лестнице.

Конечно, товарищ Панова.

Поторопитесь же!

Виктор Урицкий ушел, а на зеленоглазую женщину навалилась тяжелая сонливость. Она поборолась с ней немного, но вскоре все же уснула – она была еще слишком слаба, чтобы третировать свой организм. Проснувшись в следующий раз, Наста обнаружила, что в качестве «более компетентного» сотрудника к ней прислали личного секретаря княгини Харитоновой: низкорослого и плешивого пожилого мужчину, с вечно сползающими по носу очками, но облаченного в очень дорогой костюм с галстуком. С тех пор, как Наста получила повышение и стала консультантом Адели Харитоновой, ей приходилось несколько раз сталкиваться с ним – его звали Никос Кропотов и слыл он чрезвычайным умником и интриганом даже среди своих «коллег». Наста слышала, что Харитонова доверяла ему как самой себе и что Кропотов выступал соавтором некоторых реформ, направленных на восстановление экономики России; про него говорили «серый кардинал подле серого кардинала». Естественно, его присутствие подле столь незначительного человека как она, безмерно удивило её.

Вы отлично осведомлены о том, кто я, – заговорил с нею сухим и трескучим голосом тот. Она в ответ согласно кивнула, подтягиваясь на подушке вверх. Кропотов поправил очки, внимательно разглядывая женщину: та была бледна, под глазами еще виднелись синеватые тени. – Вы относительно легко отделались, товарищ Панова. Рад, что ваше здоровье идет на поправку. В сложившейся обстановке такой человек как вы нам жизненно необходим.

Надеюсь, с княгиней Харитоновой все в порядке…

Адель Харитонова погибла во время взрыва, – все тем же сухим тоном отозвался Кропотов. – К счастью, ее внучка, Наталия Харитонова, выжила, ее спасли из-под развалин. Я здесь именно по ее поручению.

Наста потеряла дар речи лишь на мгновение. У нее мелькнула было мысль: «Коеси, что же ты натворил! Что же теперь будет с русской семьей?», но она быстро справилась с замешательством. Человеку ее профессии не пристало выказывать свои эмоции. Приподняв вопросительно брови, женщина взглянула на Кропотова:

Чем я могу служить Наталии Харитоновой?

Она желает, чтобы вы стали ее личным телохранителем; вы отлично зарекомендовали себя в ее глазах, госпожа Харитонова вам доверяет. К свои новым обязанностям вы приступите сразу же, как только достаточно поправитесь.

От Насты не требовалось ни «да», ни «нет», все уже было решено за нее, ее просто ставили перед фактом. Это была большая честь и, конечно, очередное повышение… С другой стороны, так она окажется еще дальше от брата, от возможности объясниться с ним… Но молчать нельзя, нужно поблагодарить Никоса Кропотова за его визит и за столь новости, что он принес с собою.

Я к услугам Наталии Харитоновой. Благодарю вас.

Что ж. До встречи, – Кропотов, кивнул и отвернулся. Ступая мелко и как-то дробно, он покинул блок.

Зеленоглазая женщина сползла по подушке вниз и замерла, осмысливая ситуацию. Адель Харитонова погибла и вся власть, согласно ее завещанию, перешла к Наталии. А это – контроль над основными отраслями промышленности, банковской системой, торговлей… Огромная власть, превышающая государственную в разы… Но Насте было известно о нелегкой ситуации внутри правящей в России элиты: удержать полученную нежданно-негаданно власть внучке княгини будет очень сложно, если та захочет проводить политику своей бабки. Ведь до прихода Адели Харитоновой к власти, страна находилась под негласной американской эгидой. Ресурсы, капитал, элита – так или иначе служили американским интересам, а никак не российским. Несомненно, что теперь американская элита захочет взять реванш, тем паче, что почва плодородная: в стане врага нет единства, многие желают обогащения и власти любой ценой, а значит, с готовностью пойдут на сговор с врагом… Нелегкие деньки приближаются! Нелегкие… Эх, покурить бы сейчас…

Пришел врач на плановый осмотр. На вопрос Насты о том, когда ее выпишут, он лишь снисходительно улыбнулся и поменял пакет с капельницей. Но убрал катетерную иглу, введенную в мочевой пузырь. Наста усмехнулась этому – ходить в туалет она может и самостоятельно. Это радует.

Господин Коеси, обед уже подан, – сообщил один из помощников.

Акутагава минуя его быстрым и энергичным шагом, не удостоил служащего взглядом, направляясь к своему кабинету в сопровождении телохранителей. В рабочие дни он всегда обедал в своем кабинете, не отлучаясь для этих целей в ресторан, что значительно экономило ему время. Сейчас он, только прилетев на вертолете с деловой встречи, должен был пообедать, а затем принять ежедневные доклады у штатных аналитиков «Ниппон Тадасу». Подле дверей у него зазвонил мобильный телефон. Акутагава ответил на звонок, одновременно проходя в кабинет:

Я слушаю.

Господин Коеси, вас беспокоит Каташи Ясуо, – Каташи был президентом Токийской фондовой биржи и его соратником. Несмотря на то, что разница в возрасте Акутагавы и Ясуо исчислялась почти тремя десятилетиями, последний разговаривал с собеседником чрезвычайно почтительно: – Только что я получил доклад касательно индекса Никкеи и Топикс*, который я должен представить общественности в три часа дня. Курс акций продолжает падать – самые большие потери заметны во внешнем секторе рынка, около 0,94 процента.

Что и ожидалось, – откликнулся мужчина, поднимаясь по лестнице на второй уровень, где размещалась зона отдыха и был накрыт стол с трапезой. Такесима и Сугавара устроились в креслах внизу, не собираясь маячить на глазах хозяина во время обеда. Теперь Акутагаву повсюду сопровождало почти с две дюжины телохранителей, но в личные апартаменты допускались по-прежнему только эти двое. – Как я и предполагал, компании, работающие с долларом, начнут испытывать возрастающие трудности. Мы подождем, когда курс йены возрастет до максимального значения по отношению к доллару и их акции упадут до критического уровня, тогда мы начнем диктовать свои условия.

Да, конечно… – Каташи замешкался было, однако все же сказал: – Мое особое беспокойство вызывает ухудшение конъюнктуры на внутреннем рынке. По вашему распоряжению я пока отказываюсь от каких-либо долгосрочных прогнозов, однако многие уже пророчат, что кризис будет углубляться и контролировать события уже будет нельзя…

Это закономерно и в этом нет ничего неожиданного, – мягко, но непреклонно осадил его Акутагава. Ему, конечно, было ясно беспокойство Каташи, ведь тот рисковал своим президентским креслом и доверием делового мира, прикрывая махинации самой могущественной в Азии семьи – Коеси. Именно Коеси спровоцировали биржевой и валютный кризис, который перекинулся с востока на запад и в течение уже нескольких дней только разгорался, не думая утихать. Что будет происходить дальше предугадать не мог никто, в том числе и президент Токийской фондовой биржи. Но переживания Каташи не волновали Акутагаву, лишь раздражали, поскольку тот отнимал у него время этим в общем-то пустым разговором. Утешать и ободрять каждого, кто работал на Коеси, Акутагава не собирался. – Не будем забегать вперед, господин Каташи. Всему свое время.

Закончив телефонный разговор, он сел за стол, разворачивая салфетку. За еду Акутагава принялся быстро и сосредоточенно – так едят сверхзанятые люди, у коих на каждую минуту составлено расписание. В последние дни он действительно был занят почти двадцать четыре часа в сутки: сначала он находился в Китае, где распоряжался полученным наследством семьи Сангацанма, вернувшись в Японию он вплотную взялся за свой план. А план этот имел собой только одну цель – уничтожить Коннора Ваалгора. Тот каким-то чудом выжил во время взрыва небоскреба, но это не слишком задело Акутагаву – не раздавил Ваалгора в этот раз, так раздавит в следующий. Теперь Акутагава избрал тактику планомерного, но неумолимого наступления на врага. Больше никаких переговоров, никаких перемирий, никаких импульсивных попыток решить проблему мирно и бескровно… Через несколько дней ему нужно будет вернуться в Китай, чтобы присутствовать на собрании китайской элиты, возмущенной и напуганной его внезапной и жестокой расправой с семьей Ланчьжи. Однако китайцам придется или согласится с его амбициями, либо объявить войну, а на последнее они не решатся. Не решатся, так как уже убедились – воля Комитета для него не значат ровным счетом ничего, и что Коеси Акутагава готов воевать с каждым из них. Комитета уже нет, он уничтожен. Конечно, не все Представители погибли во время взрыва на крыше «Георгиевской звезды», но те, кто выжил, будут напуганы и уяснят, наконец, что время для масштабного перераспределения власти пришло. Пора всколыхнуть этот омут, в котором все эти трусливые воротилы так уютно устроились, свили из золота свои гнездышки…

Акутагава уже заканчивал с карпаччо из утиной грудинки с сыром Грана Падано, как рядом с ним послышался знакомый голос:

Хороший ход: надавить на доллар, чтобы убить двух зайцев сразу. Разоришь тех, кто еще был непокорным, а заодно ущемишь интересы Ваалгора, – зеленоглазый мужчина, появившись по своему обыкновению словно бы из ниоткуда, приблизился к столу, отодвинул стул и вальяжно опустился на него. – Впрочем, полагаю, этот блондинчик тоже постарается повернуть ситуацию в свою сторону. Он попробует оказаться героем в этом надвигающемся экономическом шторме.

Хозяин апартаментов пару раз молчаливо моргнул, потом, проглотив то, что было во рту, отложил нож и вилку.

Нет. Героем в этом шторме буду я, – ответил он.

Акутагава не спросил о том, как тот сюда попал: уже давно он вручил ему пластиковую карту, дающую прямой доступ в здание «Ниппон Тадасу», чтобы Ив мог в любой момент явиться на встречу. По лестнице, держа оружие наготове, взбежали Такесима и Сугавара – они услышали посторонний голос и тут же бросились наверх. Увидев Ива, в этот миг не спеша прикуривающего сигарету и державшего себя обманчиво расслабленно, они убрали оружие и вопросительно взглянули на Акутагаву. Он сказал то, что они, в общем-то, и ожидали услышать:

Оставьте нас одних.

Ив и Акутагава не нарушали тишину, пока не телохранители спускались вниз и двигались к выходу. Акутагава пытливо рассматривал долгожданного гостя, цепляясь взором за его лицо, как во что-то необыкновенное. Ив курил и улыбался уголком губ, будто все было как прежде – но все же что-то изменилось в его облике. Ив выглядел… усталым? Эти усталые тени затаились у его губ, у крыльев носа, под изумрудными глазами, обозначились морщинкой у переносицы. По лицу Ива будто бы пролегла невидимая трещина, исказившая его красоту, превратившая ее трагичное подобие былого совершенства. Впервые можно было прочитать на этом лице его настоящий – почти тридцатилетний – возраст. Раньше он всегда выглядел более свежо и молодо.

Я опасался, что ты пострадаешь во время взрыва, – заговорил Акутагава наконец. – Я бы упрекнул тебя, что ты не вышел на связь, но я помню о твоей любви к сюрпризам.

Ив только криво усмехнулся в ответ, докуривая сигарету – и в нем вдруг отчетливо проступила какая-то скрытая надломленность. Акутагава встал из-за стола, но направился не к нему, а к кожаному офисному дивану. Опустившись на него, мужчина выжидающе взглянул на Ива, а затем призывно протянул ему руку:

Иди ко мне.

Тот поднялся со стула с грациозностью, на которую, казалось, способно только его тело и никакое другое больше. Приблизившись к Акутагаве, он, опершись коленями в мягкое сидение дивана, забрался мужчине на колени. Тот, не ожидая долго, обхватил его лицо ладонями и прильнул к его губам. Ив отреагировал на его поцелуй незамедлительно – с необходимой Акутагаве страстью, желанием. Они целовались глубоко и жгуче…

Я думал, что потерял вас обоих, – прерывающимся голосом прошептал Акутагава, кончиком носа прикасаясь к гладкой щеке Ива и вдыхая запах его кожи. – Сначала сбежал Юки, потом пропал ты... Ты попал в ловушку, и я не знал даже, что предполагать... Ваалгор держал себя так, что я решил, будто тебя больше нет в живых. Но ты вернулся… Ты вернулся… – он вновь притянул зеленоглазого мужчину к себе, награждая поцелуем.

Ив отстранился немного, заглядывая ему в глаза, и ловя дыхание любовника, проговорил:

Я должен был вернуться.

В следующее мгновение сильный и умелый удар в кадык костяшками пальцев, отбросил Акутагаву назад, на спинку дивана. Он захрипел, не в силах издать ни звука или хотя бы сделать вдох. Изо рта у него хлынула кровь, а взгляд изумленно-ошарашенный впился в издевательски ухмыляющегося Ива. Быстро обыскав Акутагаву, он вытащил его пистолет и, не убирая своего оскала, слез с колен, отступив на несколько шагов назад.

Тебе эта игрушка не понадобится, милый мой, – сказал Ив, вытаскивая из пистолета обойму, после чего бросил пистолет на обеденный стол, а обойму в дальний угол. В его руках щелкнул складной нож с блестящим, остро отточенным лезвием. – Сегодня моя очередь играть.

Акутагава, сплевывая сгустки крови, попытался что-то сказать, но голосовые связки не подчинялись ему. Ив, наблюдая за его потугами, рассмеялся, выжидая, что же тот попытается предпринять дальше. Мужчина поднялся с дивана, покачнувшись, бросился было на Ива. Тот без труда уклонился – но уклонился ровно настолько, чтобы всадить тому нож чуть ниже ребер. Акутагава упал на пол.

О, и не рассчитывай, что я сделаю это быстро, – ударив его по позвоночнику, Ив помешал тому выпрямиться, опрокинув обратно на пол и частично обездвижив. Затем, перевернув его на спину, навалился сверху, поднеся нож к лицу Акутагавы. – Времени у нас, конечно, немного, но, поверь, я распоряжусь им как следует. Твоя смерть будет как можно более болезненной…

Акутагава, издав хриплое рычание, вцепился в его руку, не спуская горящего взора от зеленоглазого мужчины. Но отвести от себя нож у него не хватило силы, Ив только расхохотался в очередной раз.

Какой у тебя сейчас взгляд! Как же давно я хотел его увидеть…

Что… ты… – голосовые связки едва подчинялись Акутагаве, но сила воли преодолевала боль и повреждения. Не в силах крикнуть, позвать на помощь, он выдавливал из себя булькающий шепот: – …делаешь?

Убиваю тебя, любовь моя, – последовал ласковый ответ. Потом лицо Ива исказилось гремучей болью, страданием: – Видишь ли, моя сестра мертва. Она умерла, Акутагава, слышишь? Она умерла! – он двинул кулаком по лицу Акутагавы, сломав тому нос, заставив кровь теплой струйкой хлынуть наружу. Когда тот попытался что-то сказать, Ив вновь его ударил. – Она умерла! И теперь нам всем придется умереть, слышишь?

Она…

Заткнись! – последовало еще несколько ударов. – Я хотел убить себя прямо там, рядом с ее телом. Но остановился. Знаешь, почему? Потому что в ее смерти виноват не только я. Виноват ты, виноват Юки, виноват Ваалгор… Так что, прежде чем я присоединюсь к сестренке, сначала я отправлю всех вас туда. Одного за другим… – Ив сдавил на шею Акутагаве, наклонился к нему, почти целуя его и, одновременно причиняя боль, удавливая, усиливая кровотечение: – Да, я убью Юки. Найду и убью. Я хочу, чтобы ты думал об этом, когда я начну тебя резать. И еще я хочу, чтобы ты, умирая, знал, что Юки ни в чем перед тобой не был виноват. Тебе не следовало так его подозревать, потому что он действительно любил тебя и никогда не изменял – ни со мной, ни с Ваалгором – ну, в последнем случае, до своего побега, я думаю. Я ведь изнасиловал его, Акутагава. И вправду изнасиловал, но обставил все так, что он не смог признаться тебе, а ты ни в чем меня не заподозрил. И я знал, что Юки говорит правду, когда пытался убедить тебя в том, что не спал Ваалгором, но не стал сообщать тебе об этом. Ты бы поверил моим словам и прислушался бы к Юки, но я не желал вернуть в ваши отношения мир и покой. Мне безумно нравилось видеть, как ты ломаешь все лучшее, что было в ваших отношениях, как топчешь это, сам не замечая. Мне безумно нравилось играть с вами двумя, это пьянило меня… Жаль, что все кончится не так, как я мечтал – но что поделать? Мы слишком заигрались и натворили бед. Мы должны быть наказаны…

Акутагава, напрягшись, резким движением оттолкнул его локоть, с влажным хрипом выдохнув воздух, и выдавил:

Она… жива!

Не лги, это бессмысленно! – на лбу и висках Ива вздулись жилы, он не мог скрыть своих чувств, своего бешенства. – Я держал ее на своих руках, я пытался вдохнуть в нее жизнь, но не смог… Не лги. Я все равно убью тебя и всех остальных. А сейчас я займусь твоими красивыми глазками…

Она жива! Ты слишком… поторопился… – под боком Акутагавы расползалась лужица крови, вытекающей из ножевой раны. Он повернул, насколько мог, голову, стараясь уклониться от приближающегося лезвия. – Мне доложили… что сейчас она в госпитале, а не в морге… Убедись сам, а убить можешь и потом!..

Ив прищурился на него, кусая нижнюю губу, острый кончик ножа замер в нескольких миллиметрах от глаз Акутагавы.

Я не лгу. Она жива. Клянусь, – прошептал тот, уже более внятно, его горло оправлялось от нанесенного удара. Зеленоглазый мужчина помедлил, лезвие ножа дрогнуло, затем отодвинулось прочь. Разбитые губы Акутагавы дрогнули в одобрительной улыбке: – Вот и умница.

Иди к черту, – улыбнулся ему в ответ Ив, и ударил его рукояткой ножа, отбросив в обморок.

Когда Акутагава пришел в себя, то Ива рядом уже не было. Оставляя за собой кровавый след, он добрался до дивана и только там заметил валяющийся портативный генератор электромагнитных помех ограниченного радиуса действия. Видимо, забравшись ему на колени, зеленоглазый безумец незаметно положил его рядом, чтобы заглушить сигналы мобильного и тревожного маячка, который Акутагава носил в своих часах. После того как Ив ударил его в первый раз, он нажал на кнопку маячка – и сразу же должны были вбежать телохранители. Но никто не пришел на помощь – теперь ясно, почему. Ив все предусмотрел и вполне мог исполнить свой план, а потом спокойно уйти… Акутагава отшвырнул от себя подальше генератор и вновь надавил на кнопку тревожного маячка.

«…Меня пугает твоя слепота, Акутагава! – вспомнился ему надрывный, звенящий от боли голос Юки. – И еще больше меня пугает вероятность того, что ты можешь заплатить жизнью за эту слепоту…»

Акутагава, не замечая боли от раны у себя в боку, закрыл лицо руками, выдохнул его имя, и замер неподвижно.

1

_Пять месяцев спустя __

_ __Токио _ _

Госпожа, уже половина восьмого, – кротким голосом сообщила молодая и тонкая как тростинка девушка-горничная, появившись в ванной комнате.

Как же быстро летит время… – растягивая слова и не открывая глаз, проговорила Наталия Харитонова; она лежала в похожей на бассейн джакузи, плавая в надушенной жасмином воде, расслабленная и распаренная. Через несколько секунд Наталия соблаговолила подняться из воды и покинуть купальню.

Горничная тут же подала ей тонкую и почти невесомую ткань, которой ее хозяйка промокнула влажную кожу тела, а затем и шелковый халат. Запахнувшись в него, девушка прошла в гостиничный люкс, занятый ею на время ее пребывания в японской столице. Камердинер уже приготовил ее наряд – черное вечернее платье висело на специальных петельках, поджидая свой час. Усевшись на банкетку перед туалетным столиком, Наталия позволила стилисту и косметологу заняться своей внешностью – сегодня вечером она должна выглядеть безупречно.