Текст книги "Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG)"
Автор книги: Анджей Савицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)
Дорота подняла голову, хотя это и удалось ей с огромным трудом. Ей казалось, что погружается в утоптанный пол, мягкий и теплый словно солома, в которой она спала, будучи еще девочкой. Вопли мучимых людей, свист валящихся ядер и грохот падающих стен слились в один рокот, преобразились в мычание скотины и визг зарезаемых свиней. Из-за окна донеслись призывы отца, а вспышки стали заревом пожаров. Снова какая-то армия напала на силезские деревушки. Габсбурги? Шведы? Саксонцы? Поляки? Какая разница, захватчики всегда вели себя подобным образом. Откуда бы они не прибывали.
XI
Стамбул
18 джумада 1088 года хиджры
18 августа 1677 года от Рождества Христова
До рассвета оставалось два или три часа. Времени действительно было мало, и я делался все более раздраженным.
Мое присутствие сделало паукообразных ужасно нервными; но я заметил, что они, по крайней мере, они отказались от идеи пировать на куче отходов и занялись горячечными работами на постройке биопроцессора. Не знаю, не тратили ли при этом больше материала, чем раньше, и приносила ли их беготня желаемый эффект, но шарообразные леса наконец-то заполнились телами. Паукообразным осталось лишь соединить нервные системы всех доноров в сеть.
Я оставил их с этим заданием, а сам отправился проверять посты. Моих командиров нигде не было видно. Скорее всего, они спрятались от бомбардировки, проверяя то, как лично я справлюсь с последним этапом перед запуском. Тем не менее, я нашел Ясмину, сидящую на баррикаде среди своих личных телохранителей – рептилий. все мои вопросы она ответила рявканьем и передачей сообщений на самой мелкой информационной плоскости. Все они обозначали лишь то, что выделенный ей участок находится под контролем, и что людей она не пропустит, даже если бы они появились тысячами. И словно бы в качестве отклика на ее сообщения, вдалеке, между черными кубиками домов разгорелись огни многочисленных фонарей и факелов. Люди собирались, ожидая завершения обстрела, чтобы атаковать.
Я перешел на северную часть наших укреплений, где командовал Хассан. Предполье он забросал острыми обломками и железными шипами, своих подчиненных он разместил на огневых позициях среди развалин. Многие из них были вооружены простыми генераторами плазмы, энергетическим оружием, которое удалось сконструировать, пользуясь местной технической базой, то есть, несколькими захваченными кузницами и литейными мастерскими. Помимо того, у них наготове имелись зажигательные гранаты, немного простых взрывчатых зарядов и огнеметы. Это было полной противоположностью тактики, представляемой Ясминой, нацеленной на грубую силу мышц, клинков и крюков. Для нее главным была действенность, а не тонкость; но я не вмешивался до тех пор, пока их действия приносили предполагаемые эффекты.
– Ох, как больно, как больно. Где же ты, демиург?! Спаси нас, выслушай нас, мы просим, призываем тебя, – неожиданно ударило меня из глубокого диапазона.
Меня буквально тряхнуло, так что пришлось остановиться у стены. В нескольких шагах от меня чугунный шар с глухим стуком ударил о мостовую и, быстро подскакивая, помчал по улице, чтобы врезаться в стену дома. Я бессознательно провел его взглядом, но мыслями был рядом с пытающимся связаться со мною типом. Кем он был, черт подери? Явно ведь никем из участников вторжения! Кто-то снаружи вломился в нашу сеть? Невозможно! В этом мире нет существ, пользующихся столь продвинутой техникой!
Это он ранее пытался установить со мной контакт, что я воспринял как давление на виски. Теперь же, подключившись к сети, он вновь ударил, топорно и грубо заливая меня последовательностями мыслей, вместо того, чтобы переслать конкретные сведения в форме связных файлов или образов. А это означает, что он не умеет вести себя в виртуальной реальности, не знает процедур передачи информации.
– Боже, слава тебе! Ты есть Свет небес и земли. Ты есть правда! Обеты твои являются правдой! Слово Твое есть правда! Встреча с Тобой есть правда! Рай является правдой! И Огонь – правдой!, – обращалась она ко мне словами исламской молитвы.
Она! Это была женщина. Я начинал ее видеть и чувствовать. Женщина переживала страшные муки и боялась, но не прекращала попыток установления контакта. Она знала нечто важное. Я выслал ей слова ободрения, пообещал, что приду ее выслушать.
Это могло быть очередной ловушкой, попыткой дискредитации меня со стороны командиров. Они подсунули мне человека, которого ранее сформировали как жертву? Хотели показать, что действую эмоционально, проявляю сочувствие и заботу вместо того, чтобы заниматься исключительно хладнокровным командованием? Ну что же, они были правы. Я не мог пренебречь той дозой эмоций, которой ударила меня женщина. Папатия. Цветок с белыми лепестками. Кто-то вырвал все лепестки, искалечил его.
Странные образы мелькали у меня перед глазами, когда я бежал по направлению биопроцессора. Я перепрыгивал дымящиеся руины, пробивал тучи пыли, а тут еще рядом прокатился раскаленный докрасна чугунный шар. Воздух был пропитан смрадом гари, гниющих трупов и серы. Но у меня в голове было лишь страдание Папатии, дервишки из 99 дивизии янычар. Когда ей исполнилось шесть лет, родители отдали ее в орден в знак благодарности Аллаху за спасение во время чумы. ее жизнь должна была стать услужением во славу Господа, благодарственным деянием, распространением его Света. И так оно и случилось – всю свою жизнь Папатия служила другим. Заботилась о больных, брошенных детях, кормила голодающих и бездомных кошек. И под конец сделала все, чтобы сказать мне, что запуск биопроцессора будет равнозначен моему концу.
Да, да. Его запуском я уничтожу не только человечество, но и самого себя. Папатия видела и слышала рапорты, пересылаемые в инфополе офицерами, и она прочитала приказ Мультиличности. Мое соединение с Талазом Тайяром признано неудачным и требующим немедленной аннуляции. Ради успеха миссии мне было позволено командовать до самого момента сотворения особой сути. После этого меня следовало оцифровать и заменить другим демиургом.
Им удалась провокация с гусарами, показала людскую суть моей личности и то, что я ей уж слишком сильно поддаюсь. Не удалось укрыть, что я намного больше человек, чем пришелец. Я должен был сам заявить о своем аннулировании, но я не мог. Как раз та самая людская часть мне и не позволяла это сделать. Ошибка системы, плохо проведенная компиляция личностных характеристик – вот кем я был.
– Я тут! – сказала Папатия.
Я приостановился у биопроцессора. Шар вибрирующей плоти нависал надо мной словно кошмарный сон безумца. Тысячи искалеченных, истекающих кровью тел в сумасшедшем разливе свернувшейся крови. Все это было болезненным и чудовищным. Ну почему я ранее не замечал этого? Да нет же, замечал, видел с самого начала. Как я мог допустить о этого? Потому что был жадной к почету и милости Мультиличности сволочью.
Девушку я обнаружил несколько сбоку. К счастью, ее закрепили на высоте моей головы, так что я мог коснуться ее, не прилагая усилий. Хирурги ампутировали ей руки в локтях, зато с огромной точностью выделили нервы вплоть до самых ладоней. Именно ними соединили Папатию с остальной частью системы, с висящим с левой стороны, головой вниз янычаром и с половинкой хнычущего ребенка, закрепленного с правой стороны. Девушка была всего лишь одинарным модулем, транзистором, последовательно включенным в процессор.
– Господин, мы готовы, – поклонился мне паукообразный с нейробичом в руке, недавно именованный мною новым командиром. – Можем начинать.
Я рассеянно кивнул и отогнал его. Протянул руку и положил ее на лоб девушке. Физический контакт был наилучшим и самым быстрым способом контакта. В меня тут же ударила волна чувств и воспоминаний, в один миг я вошел в жизнь Папатии.
И случилось. Я получил часть ее личности, записал ее и укутал ее, чтобы хранить и лелеять. Пока я буду жить, она останется важнейшей частью меня, моим добрым духом.
Я ухватил ее обеими руками за шею и сильно повернул. Шея Папатии сломалась, и девушка мгновенно обмякла. На прощание я поцеловал ее в лоб. Спи спокойно, цветочек[2]2
Папатия (тур.) – ромашка.
[Закрыть].
Все мое тело сотрясла парализующая боль. Я упал на колени, трясясь и моргая, чтобы убрать белые пятна перед глазами. Нейробич! Именно этого и следовало ожидать. Хирург сообщил обо всем командирам, а те приказали меня ликвидировать. Ведь это я уничтожил модуль биопроцессора, доказывая свою человеческую натуру.
Еще один удар. Я катался в сгустках, лимфе и крови, липкими ручьями стекавшими с конструкции, выл и скулил. А паукообразный не знал жалости – бил раз за разом, рассекая мою нервную систему электрическими разрядами, достигавшими центра боли в мозгу. Так вот как должна была выглядеть моя экзекуция? Я сдохну от боли, вертясь во всей этой гадости и собственных экскрементах?
Нужно было хотя бы попытаться сражаться до конца. Только как? Я не мог подавить спазмы мышц и пронзительную боль, выжигавшую меня изнутри. Было понятно, что сердце, даже эзотерически укрепленное, этого усилия не выдержит. Разве что мозг раньше выгорит в огне боли.
И вот тут неожиданно все прекратилось. Паукообразный оставил меня в покое? Нет, это Ясмина оттолкнула его, грозно скаля зубы. Офицер, которого я принимал за жаждущую крови скотину, встал на мою защиту? Вопреки приказам Мультиличности? Я лежал без сил, только стонал и подвывал. Бестия стояла надо мной, но не глядела ни на паукообразного, ни на меня. С блаженной усмешкой она пялилась на биопроцессор.
Я заставил себя сконцентрировать взгляд. Портал, постепенно угасающий в последние дни, ярко разгорелся. Аномалия все так же находилась на месте, поставленная на якорь в пространстве-времени, всего лишь в пяти десятках шагов от конструкции. Теперь она вновь активировалась, излучая сконцентрированный пакет данных. Энергия информации попадала в самую средину биопроцессора. Я тряхнул головой, и только тут до меня дошло, что стоны и плач жертв, образующих устройство, в одно мгновение стихли.
Сквозь сеть, образованную их нервными системами, протекали потоки данных в форме электрических импульсов с огромной частотой. Мозги доноров объединились в один орган, который концентрированная информация начала лавинно заполнять. Каждый нейрон передавал импульсы, синапсы превратились в магистраль для пересылки данных. Это Мультиличность вступала в эту реальность и заполняла собой вначале разумы биопроцессора, вытесняя из них всяческое знание.
Мы воспользовались мозгами разумных существ, то есть, биологически весьма расширенными и обеспечивающими огромные возможности для накопления и преобразования данных. Только лишь благодаря этому свойству можно было создать информационную необычность, то есть, локально бесконечную концентрацию информации. Она вскроет инфополе, сгенерированное путем естественной эволюции разумами существ, населяющих данную планету, и обеспечит возможность вторжения Мультиличности в данный мир. Это весьма практичный способ перемещения даже между галактиками, более экономически выгодный, чем открытие червоточин и перемещение через них флота. Здесь мы имеем дело с информационным вторжением, реализуемым путем переброски данных в нематериальном измерении, называемом инфополем. Оно создается самостоятельно теми бытиями, которые располагают сознанием и строят собственные цивилизации. Мультиличность использует их в качестве личного жизненного пространства, распространяясь в нем словно рак, переваривая и уничтожая все на своем пути.
Размышляя над тем, что вижу, я обрел ясность мыслей. Очень медленно, чтобы не возбудить заинтересованности Ясмины, я стал отползать, лишь бы подальше. К сожалению, мышцы у меня еще были пораженными, так что телом я почти не владел. Так что, вместо того, чтобы незаметно красться, я метался, словно выброшенная на берег рыба. Ясмина подошла ко мне и своей стопой прижала мне голову, обездвиживая меня.
Выходит, она не была моим приятелем, она не отказалась слушаться Мультиличности. Просто-напросто, взяла командование на себя, а паукообразного оттолкнула, чтобы тот не покончил со мной преждевременно и не лишил ее удовольствия наказать меня лично. Так что я улегся, частично погрузив лицо в кровавое месиво. А биопроцессор тем временем все сильнее разогревался. Тела, его образующие, дергались в чудовищно единообразном ритме судорог. При этом они должны были сильно разогреться, потому что над шаром вздымались столбы пара. Глаза у одной из жертв вдруг взорвались, у другой из носа хлынул фонтан кипящей крови. Еще через пару мгновений людская кожа начала просвечивать, внутренности излучали багровое сияние.
Я знал, что концентрация информации достигла критического уровня, что сейчас данные заполняют мозги и нервные волокна жертв до границ возможного. Шар превратился в кроваво светящуюся звезду; издалека он явно должен был выглядеть как восходящее среди развалин солнце. Биопроцессор светился все сильнее и сильнее, превращая ночь в кровавый день.
Турецким артиллеристам, наконец-то, стало видно, куда следует стрелять. Они развернули пушки в направлении источника света и стали бить раз за разом. Уже через мгновение чугунный шар упал в кровавую грязь буквально в нескольких шагах от меня и там же с чавканьем застрял. Ясмина даже не вздрогнула, все так же всматриваясь в биопроцессор, который точечно, в самом своем центре, создал информационную необычность. Я почувствовал ее у себя в голове. Это было так же, словно бы в темноте кто-то неожиданно зажег огонь. Только что не было ничего, и вот я уже чувствую присутствие могущественного сознания.
Мультиличность вторглась в этот мир и начала заполнять его инфополе, воздействуя и на реальность. Она проявилась как божественное существо, сверхсоздание, обладающее силой творения. Она тут же приступила ко второй части вторжения. Нужно было расширить завоеванный плацдарм и создать сеть разбросанных по всей планете биопроцессоров, которые после объединения образуют единый организм.
Я с облегчением вздохнул. Появление Мультиличности не нарушило ни одного из фундаментальных законов этого мира, не повредило его физической основы. Появление божественного существа не выбило планету с ее орбиты, не поменяло магнитные полюса, не отбросило атмосферу, не разодрало ее гравитационными воздействиями. Помимо багряной иллюминации, зарево которой окрасило небо над городом, ничего беспокоящего не происходило. Портал окончательно погас и замкнулся, потому что больше он не был уже нужен. Этап использования эзотерики был завершен, теперь мы переходили к технологии и креационизму.
Внезапно одно из пятидесятифунтовых ядер, способных самостоятельно топить суда, попала в биопроцессор, так что все загудело и затряслось. Десятка полтора тел были превращены буквально в фарш, еще столько же было покалечено и разорвано на куски. Из перебитых соединений посыпались струи искр. Ясмина гневно зарычала и оскалила зубы в ту сторону, откуда прилетали снаряды. В конце концов, она забыла обо мне и в несколько скачков добралась до биопроцессора. К этому моменту часть устройства уже была соединена с особой личностью и только лишь наполовину материальной. Женщина проникла в киберпространство.
Я знал, что теперь Мультиличность наградит ее, поручит новые задания и определит следующие цели. И, наверняка, модифицирует тело офицера, быть может, в качестве награды воспроизведет первоначальное. Иногда делалось именно так, правда, это зависело от физической основы данного мира, ну а она – основа – решительно годилась для того, чтобы здесь проживали бешенные и хищные пресмыкающие.
У меня было всего несколько минут, чтобы спасаться. В любой момент сюда прибудут солдаты, ожидающие возврата им их тел. Паукообразные уже робко приближались к биопроцессору, рассчитывая на милость. Через мгновение шар покинет новая, измененная Ясмина. В этот момент я предпочел бы очутиться как можно дальше отсюда или, по крайней мере, вообще не жить.
Я лежал, вроде бы как без движения, но все время незаметно шевелил конечностями, тренируя мышцы. До какой-то степени мне вернулось чувство и управление телом. Я нащупал рукоять ятагана и очень медленно вытащил его из ножен. Мне казалось, что никто не обращает на меня внимания, ведь вокруг валялись сотни, а то и тысячи трупов в самой различной форме израненности и разложения.
Еще одно ядро ударило в биопроцессор, высекая багровые искры и уничтожая несколько десятков тел доноров. Паукообразные заскрежетали от возмущения, я же воспользовался моментом, чтобы схватиться на ноги и броситься бежать. Мне удалось преодолеть где-то полтора десятка метров, когда краем глаза я заметил сволочь с бичом. Он делал замах, чтобы врезать мне по ногам. Но на сей раз я был готов. Когда раздался свист, я прыгнул щучкой вперед, пропустил нейробич над собой и упал на руки. Ятаган я не выпустил. Перекатился в сторону и вскочил на ноги. Один танцевальный финт, несколько корявый по причине неполного контроля над телом, и клинок отрубил руку с нейробичом в запястье. Паукообразный зашипел. Тогда я произвел уже более правильный пируэт и выполнил очередные три удара, быстрые, словно удары молнии. Паукообразный рухнул на землю с рассеченным горлом и вываливающимися из живота кишками. Я стряхнул кровь с лезвия и, не пряча клинок в ножны, бросился бежать.
За мной никто не гнался. Участники вторжения, мимо которых я пробегал, спешили к источнику силы за своей наградой – милостью пробужденного бога.
Якуб Кенсицкий повернулся в седле, чтобы в последний раз поглядеть на громадные Имперские Ворота, отделяющие султанский дворец от города. Юному гусару с трудом удавалось владеть собственным лицом, все время следовало следить за тем, чтобы его не искривила гримаса страха. Но он ведь был польским рыцарем, так что проявлять страх было не к месту. Сам он предпочел бы остаться за солидными стенами, охраняемыми отборными отрядами гвардии, при поддержке пушек, стянутых сюда из портовых крепостей, вместо того, чтобы шастать по охваченному безумием городу, вот только что ему оставалось делать? Предъявлять претензии было некому, ведь он сам просил принять участие в миссии. Когда он узнал от Семена, что готовится поездка по городу, он тут же стал проситься, чтобы его вписали в отряд. Такого случая он пропустить просто не мог – это был единственный шанс, чтобы отыскать потерявшуюся Йитку в охваченном хаосом Стамбуле.
Ночью никто и глаз не сомкнул, потому что от заката до рассвета безустанно свой концерт вели пушки бомбардируя укрепления одержимых. С самого восхода солнца над городом были слышны не умолкающие отзвуки ведущегося сражения, сухой треск мушкетных выстрелов и эхо хоральных криков "Алла! Алла!", когда пехотинцы бросались в бой. Никто не знал, на чью сторону склоняются чаши весов, хотя курьеры неустанно кружили между дворцом и отрядами. Кара Мустафа командовал, с удобством расположившись на подушках, разложенных у фонтана в султанском саду. Вот только союзникам о прогрессе в усмирении неестественного бунта он не сообщал. Семен утверждал, что турецкие сановники вызывают впечатление сбитых с толку сложившейся ситуацией, и что они стараются отнестись к ней пренебрежительно. Они все еще не могли согласиться с фактом, что какая-то неизвестная сила превратила в развалины приличный фрагмент города и выбила массу горожан. Вот это было нечто невообразимое, во всех смыслах возмутительное. Ведь такого рода вещи просто не имели права существовать! К тому же, невозможность победить противника свидетельствовала о неспособности и пассивности властей. Ничего удивительного, что великий визирь притворялся, что все это всего лишь вроде местного бунта бедноты, и ситуация в любой момент будет взята в руки.
Толчея вокруг дворца была больше обычной, потому что со всех сторон тянулись беженцы, желающие укрыться в окружении падишаха. И теперь они забивали проходы, клубились на небольших площадях перед минаретами и вокруг колодцев. Многочисленные патрули янычар не были в состоянии урегулировать проход масс людей, хотя и пытались направить беженцев в другие районы Стамбул. Ведь и так все не могли поместиться на территории дворца, да никто и не собирался допустить туда такие массы черни! Великий визирь приказал объявить, что люди должны возвращаться по домам, ну а наиболее перепуганные должны были отправляться в порт. По его приказу суда имперского флота курсировали к другому берегу залива и вывозили беженцев в Галату. При этом нигде не упоминалось, что на месте моряки производили отбор и вывозили только калек, стариков и слишком молодых. Каждого способного носить оружие тут же записывали в отряды ополчения.
Пока что не стало известно, что монарх выехал из города, хотя толпа повторяла самые различные слухи, в большинстве своем, не имеющие отношения к правде. Случались многочисленные стычки и драки, и даже нападения, потому что беженцы забрали из дома только самые ценные вещи. На одном из базаров назначенный визирем кади (судья – тур.) судил схваченных дебоширов, а сопровождающие его янычары тут же исполняли приговоры. Якуб с ужасом увидал высящуюся под деревом кучу отрубленных голов и стоявших рядом мускулистых, раздетых до пояса палачей. Они ожидали следующего несчастного, все еще жавшегося у ног ругающего его судьи.
Юный гусар так засмотрелся, что на мгновение отстал. Только лишь когда кузен, подгоняя, рявкнул на него, он подогнал коня и присоединился к отряду. Отряд был составлен из дюжины панцирных, которыми командовал Михал Пиотровский с едущим рядом с ним гвардейцем султана, держащим визирский бунчук – копье, завершенное шаром и снабженное пятью закрепленными к горизонтальной жерди конскими хвостами. Это должно было дать знать встреченным по дороге солдатам, что поляки едут по городу по приказу или с согласия Кара Мустафы. За панцирными, а точнее – в их окружении, ехал ксендз Лисецкий. Потом двигались три пустые телеги, а поход замыкала дюжина вооруженных до зубов гусар – четыре товарища и восемь челядинцев.
Гвардеец орал и сотрясал бунчуком, при виде которого все сразу же освобождали путь. Только лишь благодаря этому все они так быстро продвигались по узким, забитым улицам. Через пару десятков минут петляния встречное движение уменьшилось, а потом сделалось практически пусто. На одной из площадей, где соединялось несколько улиц, они еще встретили старого водоноса и несколько пробегавших с узлами мародеров, и старика, похоже, ими командовавшего. Отряд поляков несколько приблизился к округе, охваченной военными действиями. Отзвуки боя здесь были более четкими и громкими. В небо вздымались столбы дыма от пожаров, время от времени грохотали пушки. Якуб заметил, что артиллерия то ли ослабила, то ли удержала огонь, чтобы не поражать своих пехотинцев, ввязавшихся в бой с одержимыми.
С левой стороны у польских воинов было побережье. С момента выхода из дворца они неустанно продвигались вдоль него, море время от времени появлялось между домами и в концах улиц. Все это немного беспокоило, ведь если бы одержимые прорвали окружение и ударили на польский отряд, гусаров и панцирных столкнули бы на берег, откуда не было отступления. Вид тянущейся до горизонт водной глади не пробуждал энтузиазма. К счастью, спустя несколько минут они увидали высящуюся над округой Йедикуле – Семибашенную Крепость. Оказалось, что поездка к ней из дворца не занимает и двух четвертей часа. Хорошо, что визирь дал им гвардейца в качестве проводника. В городе, в котором посол Гнинский насчитал триста тысяч улиц, они могли блуждать целыми днями, прежде чем добрались до цели.
Ксендз Лисецкий тоже облегченно вздохнул. Его настроение явно поправлялось, потому что он даже обратился к пану Михалу, которого считал серым, не стоящим и плевка мелким шляхтишкой. Но панцирный только пожал плечами и невежливо буркнул в ответ. Он не любил долгополого, да и дивиться этому не было чего. Зато он повернулся в сторону Семена и махнул тому со значением. Командующий гусарами кивнул в ответ и направил коня направо, в сторону города. Якуб сглотнул слюну и направился за рыцарем. Крылатые всадники не должны были скрываться за стенами твердыни, а только проехаться по улицам рядом с зоной боев.
– И куда же это вы, господа? – Лисецкий обернулся и заметил, что половина его эскорта уезжает.
Пан Михал схватил его коня за узду и без церемоний потянул за собой.
– Не ваше, пан ксендз, дело, – буркнул он.
– Как это не мое? Канцлер назначил мне гусар в качестве прикрытия, они мне нужны, чтобы обеспечить безопасность. Я протестую! Это самоволие! – возмутился священник.
– Будь добр, долгополый, заткни хавало! – процедил раздраженный панцирный, не желая того, чтобы гвардеец обратил внимание на удаляющихся поляков. – Они приказы выполняют, так что нечего им мешать. За своим носом и своими обязанностями следи.
Ксендз вскипел от гнева и уже набрал воздуха, чтобы достойно ответить наглецу, как где-то неподалеку раздался треск, словно бы упавшей с ясного неба молнии, а через мгновение воздух сотрясся от раската грома. Лисецкий съежился в седле и подогнал коня, чтобы как можно быстрее очутиться за толстыми стенами крепости. Теперь уже на панцирных ему было наплевать. Пан Михал провел их взглядом вплоть до конца улицы и направился за ксендзом.
Приказы от канцлера они получили рано утром, когда битва за город была в самом разгаре. Гнинский вызвал ротмистра панцирных к себе в шатер. Когда пан Михал туда вошел, застал там разговаривающего с дипломатом Семена Блонского. Гусар буквально расцвел, увидав пана Михала. После последней стычки все начали считать панцирного исключительно бравым воякой, а вдобавок – счастливчиком. Выбрался живаым из грозящей смертью ситуации да еще спас от неприятностей молодого каштелянича Тадеуша. Уже второй раз за последние несколько дней проявил свое умение и силу духа, теперь уже никто не осмелился бы посмеиваться над ним.
– Хорошо, что вы, мил'с'дарь, здесь, – коротко приветствовал его Гнинский. – Сразу же перейдем к делу, потому что жалко времени. Вот план Стамбула, нарисованный по памяти Спендовским, моим переводчиком, который немного знаком с городом.
На столе, занимавшем приличную часть шатра разложили лист бумаги с эскизом, на котором толмач нарисовал очертания полуострова с пересекавшим его заливом. На нем он обозначил несколько ключевых объектов, но ни единой улицы или ворот. Пан михал был удивлен тем, что у посла нет никакого плана Стамбула. На удивление хорошо он был экипирован для похода в столицу неприятеля, но о такой важной штуке забыл?
– Наверняка, как и ксендз Лисецкий, вы удивились, что я предложил визирю поддержку наших хоругвей, ничего не требуя взамен, а? – заговорил Гнинский. – То была только видимость, чтобы при турецких сановниках не выглядеть нищими, только я не забыл о том, зачем меня прислал сюда его величество. В кулуарах беседы все так же продолжались. К сожалению, дани отменить мне не удалось, зато, по крайней мере, я добился освобождения пленников. И даже не тратя на это состояния. На рассвете Кара Мустафа прислал гонца с письмом. Пан Спендовский расшифровал все эти языческие закорючки: это акт помилования всех польских пленных, которыз содержат в Семибашенной Крепости.
Он вручил пенал пану Михалу, который не совсем понимал, что с ним делать. Сам он по-турецки читать тоже не мог, так что осмотр письма расходился с целью.
– Возьмите письмо, милостивые судари, и привезете сюда несчастных, которые попали басурманам в лапы и теперь сидят в яме. В крепость вас проведет гвардеец, предоставленный визирем, – пояснил посол. – Этим займется один из вас. Кто конкретно? Это я оставляю вам. У второго будет другое задание. Под предлогом сопровождения эскорта он покинет дворец и в нужный момент со своими людьми удалится.
Оба рыцаря поглядели один на другого, но не прерывали Гнинского. Лишних вопросов они тоже не задавали, терпеливо ожидая объяснений.
– Кара Мустафа принимает нас в гостях не только из дружеских отношений и по доброй воле. Он желает следить за нами и в самом крайнем случае воспользоваться для защиты города. Я уверен, что если бы даже наступление закончилось для турок неудачей, он не отпустит войск и не покинет Стамбул. Он будет сражаться до конца, потому что спасение столицы для него – это быть или не быть. Если город падет, визирю будет конец. Из этого следует, что он наверняка проследит за тем, чтобы все сражались до последнего, чтобы победить врага. Опасаюсь, что он приказал закрыть ворота и отослать суда на другую сторону залива, чтобы не допустить бегства обитателей. Сегодня каждый горожанин, независимо от своих способностей, станет частью ополчения, и ему придется сражаться, хочет он того или не хочет. А я не собираюсь жертвовать жизнями, как своей, так и моих подчиненных в сражении за карьерный рост и успехи великого визиря. Как только ситуация будет указывать на близящееся поражение, мы покинем дворец и этот несчастный город.
– Ну а закрытые ворота? – не сдержался Семен. – Мы должны ими овладеть?
– Если будет нужно, тогда конечно, – кивнул головой Гнинский. – В связи с этим, один из вас отправится освобождать пленных, а второй, пользуясь случаем, отправится в разведку. Необходимо проверить возможности покинуть город и узнать, как там идут сражения. Как только этот второй посчитает, что необходимо быстро убираться и выяснит дорогу для бегства, он тут же вернется. Если будет нужно, с боем пробьем выход из этой преисподней.
Оба рыцаря, соглашаясь, покивали головой, принимая приказы к сведению. А потом Семен попросил Гнинского поручить ему более сложную часть миссии.
– Мил'с'дарь Пиотровский уже проявил отвагу и боевой дух, а вот у меня еще не было случая заглянуть в львиную пасть, – сказал он. – Пан канцлер, разреши мне командовать разъездом.
Пан Михал не заявлял претензий, собственно говоря, у него никогда не было особого желания проявлять сумасшедшую отвагу в бою, а если такое с ним и случалось, то исключительно по случаю. Даже в молодости он старался избегать пьяных выходок и всяческого рода скандалов.
Но когда гусары исчезли вдали, в нем пробудились угрызения совести. В разведывательную вылазку они отправились без проводника, не зная ни города, ни языка. Правда, по Стамбулу разошлась весть, что поляки спасли от разгрома отряды янычар и даже выбили целую орду одержимых. Многие беженцы дружески махало им, так что двенадцать гусар не подвергнутся атаке черни. Не нападут на них и султанские солдаты, но вот, не зная города, они легко могут попасть в неприятности. Вместо того, чтобы определить дорогу бегства для ычего посольства, они, просто-напросто, затеряются в путанице улочек.
