Текст книги "Смертеплаватели"

Автор книги: Андрей Дмитрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Х. Аиса и Алексей Кирьянов. Берег Днепра

Женщина в мехах и с хлыстом, порабощающая

мужчину, есть… истинная сарматская женщина.

Леопольд Риттер фон Захер-Мазох

Радостью перехватило дыхание, редкие у Аисы слёзы навернулись на глаза. Перед ней широко, мощно несся серо-синий поток, за ним вставали кудрявые горы правобережья. Данапр! Она на левом, равнинном берегу, куда девушки подчас переплывали с конями, чтобы отогнать чужаков…

Но недолгой оказалась чистая радость встречи. Заворотив коню голову, рванула его Аиса с открытого прибрежного песка за кусты лесной опушки, спряталась… Было неспокойно за рекой. Несколько росских градов сидело на горах, да каких градов! Высокие, белые, под блестящими, словно золотыми колпаками, они наводили тоску. Такие, пожалуй, штурмом не возьмёшь, нужна долгая осада. И не одним родом надо осаждать, не двумя, а всем племенем, как во времена больших войн…

Что ж, Великая Матерь обещала: будет у Аисы племя. И, похоже, уже скоро…

Она углубилась в лес. Рыжий, хорошо вышколенный конь сам повторял все изгибы тропы. Раньше могла девушка хоть целый день ехать, не сходя с седла, на ходу подкрепляясь вяленым мясом и водой из кожаной фляги; теперь мешал живот. Быстро он вырос; ну, да ведь не «ничтожество, отрастившее член», не смертный мужчина был тому виной…

Пожалуй, не знала девушка до сих пор столь страшного часа. Лучше бы десять битв наподобие той, последней, принёсшей смерть, чем один этот ужас. «Оглянись-ка», сказала тогда, сидя на кургане, холодноглазая Мать Богов. И оглянулась Аиса; и обмерла, увидев косматого, буйно-бородатого великана. Голый до пояса, с грудью в кабаньей шерсти, в одних сарматских облегающих штанах – Отец Войн стоял, опираясь на меч. Клыки во рту придавали ему сходство с вепрем, из-под лохматых бровей сверкали настоящие угли.

Она заметила седину в жёсткой гриве бога, – но движения гиганта были молоды и упруги, когда Отец Войн сошёл с места, отбросил меч и с какой-то странной, угрожающей лаской в огненных очах опустился на колени перед Аисой. Грубовато, задорно лаская, положил ручищи на девичьи плечи; мягко и необоримо пригнул помертвевшую Аису спиной к земле…

Она успела подумать о чудовищном несоответствии их размеров; о том, что соитие с богом разорвёт на куски её тело, узкобёдрое тело подростка… Боль была несказанной, но девушка выжила. Запомнилось одно, кроме боли: наслаждаясь ею, бог не по-человечески, оглушающее хохотал. Жилы на его тёмно-бронзовом горле напрягались подобно ремням узды, разверзалась клыкастая пасть…

Аиса не видела, как встал и ушёл Отец Войн. Ощутила лишь его громадную ладонь, напоследок ободряюще погладившую по мокрым от пота волосам… Когда очнулась, увидела, что полностью обнажена. Живот её и ноги до колен были залиты кровью, кровь обрызгала смятую траву. Опустел холм, где сидела Великая Богиня. Одна осталась Аиса на просторах Тихой Страны.

…Подарок ей оставили грозные боги – ручей, шепчущий среди жёлтого дрока. Когда сумела доползти до воды, омылась тщательно. Нашла свою, оказывается, ловко снятую страшным любовником одежду. Потом – звякнули удила, тихое ржание коснулось ушей – обнаружила девушка другой подарок. Рыжий степной конь, похожий на оставленного в земном мире, пасся за ручьём, осёдланный, с полными мешками в тороках и длинным копьём, привязанным к седлу.

Однако сесть на коня смогла Аиса лишь утром, почти без сна переночевав на траве. Столь сильной была боль в паху, в рёбрах, примятых тяжестью великана. Но приземистый степняк скоро порадовал: бежал легко, неутомимо и был послушен, словно понимая, что всадницу не надо мучить…

Надеялась Аиса в своих блужданиях найти кибитки ранее умерших, бабок и прабабок, – но, видно, кочевали они в других краях. Никого из людей не встречала девушка, целыми днями охотясь в золотой степи. Загоняла диких быков и коз, меткими стрелами сбивала вспугнутых уток над озёрами. Ночами жгла костры – и думала о том, что сейчас этот огонь видят живые с земли и считают его одной из небесных звёзд. И вновь опаляло Аису изнутри: живые смотрят с земли… но нет среди них сайрима!

Тянулись прекрасные охотничьи дни, не омрачённые холодом или грозой, плыли мимо тёплые звёздные ночи; но не подёргивался пеплом костёр в душе девушки, совсем изныло её сердце. Часто вспоминала Аиса про позор и гибель своего народа, но не реже и слова Богини: «От одной искры пламя охватывает степь, от одной кобылицы множатся табуны»… Догадывалась сарматка, что хотела сказать Великая и почему возлюбленным степной девчонки стал сам Отец Войн. Но и себе ещё не смела признаться в смутно прозреваемой истине. Разве что вспоминала долгие древние песни Священных Матерей – о том, как боги сходили к смертным женщинам, чтобы зачать героев и целые народы…

Однажды на вечерней зорьке разошелся низовой туман, и вновь предстала перед Аисой одетая в чёрное Богиня. Сказала, глядя сквозь полупрозрачную ткань огромными синими эмалевыми глазами:

– Теперь вернёшься в мир живых. Помни: с тех пор, как ты умерла, много снегов сошло. Больше, чем пальцев на руках и ногах у всего твоего племени… Дам тебе силу заново родить всех, кого знаешь. Не сосунками родишь – такими, как помнишь. И Священных Матерей, и свою мать, и отца, и сестёр. И того роса, которого убила, и того, что убил тебя…

– Земляных червей рожать?! – вскинулась было Аиса; но уже не столь бездумно-порывистой, как в первые посмертные дни, была девушка, и говорила всё же с Матерью Богов… Присмирев, опустив ресницы, стала слушать дальше.

– А как сайрима будут жить без земляных червей? А отец твой кто?… – веско спросила Хозяйка Тихой Страны. И, помолчав, продолжила: – Хочешь, чтобы снова жили люди на Данапре, – делай, как говорю. Всех родишь, и друзей, и врагов, кого только вспомнишь. Только хорошо вспоминай, а то без глаз родятся, без рук, без ног! Сейчас отправлю тебя туда, где ты кочевала. Там – сядь в кибитке и думай. Думай о каждом, будто он стоит перед тобой. Старайся всё увидеть: лицо, одежду, оружие. Как ходил, вспомни; как говорил, смеялся, ел, пил, – вспомни! Я помогу. – Впервые шевельнувшись, Матерь подбородком показала вперед. – Езжай!..

И задёрнулась вокруг Богини белая струистая завеса.

Вновь села Аиса на своего приземистого, лохматого конька, храбро ударила пятками. Туман сгустился пуще, охватил её… Но вдруг вспыхнул солнечный свет. Что-то проглотило наступавшую ночь, – не сумерки уже были, яркий полдень. И выехала девушка из плотной туманной стены – к Данапру.

Бродя по звериным, чуть видимым тропам вокруг дома, я вновь и вновь начинал терзаться кошмарами будущего.

Пусть даже тогда всё сложилось, как я задумал, и три тела пролежали в жилблоке Щусей достаточно долго, чтобы не подлежать регенерации, и ПСК со своей поисковой чудо-техникой не вышел на мой след; и моих родителей, без того, вероятно, раздавленных вестью о моей гибели при катастрофе минилёта, не добило сообщение, что их сын троекратный убийца. Пусть всё так… от этого не легче. Даже если Крис и Балабут воскреснут, не подозревая, что это я прервал их жизнь, – их быстро просветит Степан Денисович. Да что там, я сам всё выложу через пять минут!..

Конечно, меня не расстреляют, не подвергнут нейросанации, – Сфера воскресит преступников стократ страшнее, – но я стану притчей во языцех, наряду со всякими гангстерами и эсэсовцами из лагерной охраны. Папа и мама прервут всякое общение со мной, – ведь они столь честны и щепетильны… Клеймо вампира навеки. Новый Агасфер[53]53
  А г а с ф е р или «вечный жид» – легендарная личность, житель Иерусалима, выказавший презрение Христу на Его крестном пути и за то обречённый скитаться по миру до конца времён.


[Закрыть]… Или же нас действительно ждёт Апокатастасис, восстание в просветлённом виде? Всепрощение, преображение; торжество ангельского начала души… Ах, знать бы наперёд!

В подобных размышлениях оканчивался июль. Я и не отдыхал беспечно, как прежде, и не смел приступить к заданию…

Из-за нескольких тесно росших вязов я вышел на открытое место.

Вылетев на поляну, Аиса резко осадила жеребца. Сама рука пала на гладкую рукоять меча. Рос!..

Он стоял перед ней – пеший, безоружный, одетый не как сайрима и не как рос… какие-то выцветшие синие штаны, из той же ткани короткая куртка и круглая шапочка с козырьком. Нет, всё-таки рос! Высокий, тёмно-русый, как многие земляные черви, и вовсе не испуганный. Словно не вооружённая девушка-боец наскакала на него, а вылетела из чащи какая-нибудь малая птаха!

Тяжкая, давно не испытанная обида залила кипятком лицо Аисы. Меч сверкнул, покидая ножны…

Она возникла, словно сгустившись из динамики, – но я быстро понял, что передо мной не современница Виолы. Грозно занесённая рука с блестящим клинком, разлитая по плечам смола волос, бешеные глаза под ласточкой сросшихся бровей… Азарт делал хищным юное скуластое лицо всадницы. Чтобы облечь в слова моё первое впечатление от незнакомки на коротконогом, будто такса, рыжем гривастом коньке, услужливо всплыла строка классика: «…чёрной молнии подобный»…

Одна из шести! Но кто, откуда? Веяло от девушки эпохой безмерно далёкой, куда менее похожей на нынешнее время, чем мой родной, уже достаточно цивилизованный век. Безрукавка седого меха, штаны в обтяжку, кожаные сапоги-чулки… Виола говорила, что среди воскресших – две женщины, византийская патрицианка и девушка народа сарматов. Ну, конечно же! Савроматы Геродота[54]54
  С а в р о м а т ы Г е р о д о т а – союз кочевых племён иранского происхождения, впервые описанный древнегреческим историком Геродотом (V в. до н. э.) в его труде «История», в книге IV «Мельпомена». Савроматы стали основой более широкого племенного объедиения, названного сарматами.


[Закрыть], не мифические, а подлинные амазонки!

Бог весть, почему, – но, несмотря на узкий, занесённый надо мной меч, на ещё более устрашающее копье возле седла, я не спешил реагировать. Никак. Просто стоял и наслаждался, любуясь этой яростно-красивой дикой кошкой…

…– Подойди сюда, раб! Быстро, если хочешь жить!..

Куда он денется! В своей первой жизни Аиса пленных ещё не брала, но Таби крепко научила, как это делать. Сейчас он приблизится, дрожа от страха; она переложит меч в левую руку и, не переставая угрожать, правой возьмёт с седла аркан. Одним броском (не промахнуться бы!..) обовьёт Аиса плечи роса, затянет петлю, чтобы руки его были тесно прижаты к бокам… гикнет и поскачет, таща раба за собой. Пусть упадёт пару раз, поволочится по земле, чтобы стал смирнее… Сегодня она найдёт место, где можно переночевать. Утром наловит ещё рабов, и они начнут строить для неё кибитку. Росы – хорошие мастера, что по глине, что по дереву; боги создали их такими, чтобы было кому служить владыкам степи, сайрима…

Забавно! Снова то же, что было с Левкием и Доули, – внутреннее, не-фонетическое понимание чужой речи. Я слышал резкие, харкающие слова с привкусом металла. В речи амазонки не было ничего знакомого, но я постигал каждый оттенок смысла, вплоть до происхождения понятий. Люди для неё чётко делятся на категории… вернее, и людей-то нет, как общего понятия, а есть её сородичи, благородные кочевники, и есть совсем другие, низшие, презренные существа, землепашцы, обязанные на кочевников работать. Но и среди сородичей есть презренные, ленивые, бездарные: это… мужчины! Имя всем нам, своим и чужим – «ничтожества, отрастившие член»…

Так она меня и назвала, пуская вперед своего злобного с виду конька и срывая с седла моток верёвки, в котором я узнал хорошо знакомый по историческим витаклям аркан.

Выбор, оставшийся мне, был невелик. Броситься бежать, по-заячьи петляя между стволами (логично, но постыдно); срочно попросить Сферу опустить между нами защитный экран (и смотреть, как несчастная дикарка царапается в него… ещё позорнее!); вытребовать себе какой-нибудь парализатор, применяемый против инопланетных гадов, и тут же пустить его в ход (трусливо и жестоко)… Правда, я мог ещё и кликнуть наставницу, Виолу Вахтанговну, и она, без сомнений, навела бы порядок… но я представил себе лёгкую кривую ухмылку её клубничных губ – и мигом задавил в себе это желание…

Петля уже разматывалась, летя в мою сторону, когда я – со своей новой быстротой реакций – понял, что мне надо сделать, и сделал это.

…Безмерно давно, в спортзале нашей школы, на занятиях по программе СОПРАД, я учился историческому фехтованию. Оно всегда привлекало меня куда больше, чем скучное спортивное: перевод – укол, перевод – укол… Шпагой можно было и колоть, и рубить, одновременно помогая себе то намотанным на руку плащом, то кинжалом – дагой. Тренер, Юра Попелов, разыгрывал с нами классические литературные поединки: д’Артаньян против де Жюссака, Сирано и де Вальвер… Выучили тогда уйму галантных фраз, вроде: «Я развязываю ленты на туфлях, сударь, в знак того, что не отступлю ни на шаг». Даже общались якобы по-французски: «Эт ву пре? – Уй, мсье! – Ангард!»… («Вы готовы? – Да, сударь! – Наступайте!..»)

Словом, – поскольку фехтовальные навыки ещё труднее забыть, чем езду на велосипеде, – шпагой я владел недурственно. И, пока разматывался на фоне зелени медлительный аркан, – отступил на пару шагов в сторону, мысленно заказывая себе меч, точно такой, как у бешеной девчонки…

… Ушёл от петли, колдун, дайв! Зря метнула… И меч у роса вдруг оказался в руке точно такой, как у Аисы, узкий сарматский акинак. Откуда вынул, ведь был безоружен? О, чёрное росское колдовство, тайны укреплённых градов… Отступить, бежать, спасать нерождённых? Нет! Ни за что на свете. Лучше любая казнь богов, чем позор перед земляным червём!

Забыв обо всём, она соскочила с коня и стала рубить наотмашь…

Нечего её щадить, это она примет за слабость… Игра без поддавков… А ну, что бишь там выделывали господа мушкетёры возле монастыря Дешо, когда на них имел честь напасть кардинальский патруль? В вашем амазонском царстве, девочка, такого наверняка не видывали; ты хоть и ловка, и сильна, а рубишься, точно дровосек. И-и… получите слева… справа… удар сверху… прямой укол!

…Ростом, весом, длиной своих ручищ, нелюдской быстротой движений, – всем пользовался росский дайв, чтобы подмять Аису. И выпады мечом делал колдовские, сразу со всех сторон…

Пятясь, девушка отступала с поляны, – туда, где подозрительно свежа была трава, где блестела вода сквозь опавший лист. Шаг, ещё шаг… Нога с чавканьем уходит в грунт. Чтобы сохранить равновесие, Аиса мечом взмахнула над головой… и тут же акинак был выбит, а клинок роса острием приставлен к её горлу.

Грозно и беспомощно сверкая карими раскосыми глазами, Аиса ждала своего конца…

Великий Абсолют! Да она же беременна!..

Я отвёл клинок – хотя и без того, конечно, убивать не собирался.

Х І. Алфред Доули и Макс Хиршфельд. Микрокосмос Хиршфельда

Я совершил самую большую ошибку в моей жизни:

я распахнул настежь дверь мироздания, не ведая, да и

нимало не заботясь о том, что может войти в неё и

поселиться в нашем мире.

Артур Мэйчен

– Я пришёл к вам, – патетически сказал Доули, – потому что не мог не прийти!

Он стоял, скрестив руки под животом, – торжественно-хмурый, с выпяченной челюстью; стоял перед Максом, массивный, словно гранитный постамент, в сюртуке, присыпанном не то перхотью, не то пылью пятнадцати столетий, в жёстком ошейнике крахмального воротничка и в синем шёлковом галстуке. Чёрно-фиолетовый камень на его перстне при каждом движении лондонца испускал мрачные пурпурные вспышки.

Хозяин едва успел принять свой, предназначенный для гостей из прошлого, телесный облик слащавого бледно-смуглого красавца с ровной полоской усов и лакированными седеющими волосами; одел себя в серо-стальной костюм и свежее бельё, а вокруг сформировал интерьер солидного викторианского дома. Из холла, уставленного кожаной мебелью, устланного персидским ковром, дубовая лестница вела на галерею, к рядам меченных золотом корешков книг.

Уже давно Макс Хиршфельд слышал, как бьют в стену его убежища, недоступного никаким природным силам, молчаливые, упорные призывы Доули. Сам лондонец динамикой пока особо не владел, пришлось забрать его с Земли. По правилам своей эпохи, даже у чужака-воскрешённого, без его согласия, Макс не пробовал читать мысли, – но чуял, что обогатится сегодня чем-то необычайным, очень важным для Дела…

– Я не мог не прийти, – повторил Алфред, подняв брови и выкатив глаза, будто в изумлении от собственной решимости. Затем он огляделся по сторонам. – Сэр, я могу быть уверен, что… что ни одно мое слово не будет услышано никем, кроме нас двоих?

– Отсюда не выйдет никакая информация, – заверил Макс, всё более разгораясь любопытством. – Но, может быть, мы присядем? Чаю?…

За чаем, сваренным Сферой по лучшим рецептам английской древности, разгоняя сигарный дым, оккультист доверительно склонился к хозяину:

– Сэр, – вы знаете, мне было предложено вспомнить в мельчайших подробностях всех, кого я знал до… в общем, в моё время… но…

– Мы всем воскресшим предлагаем это, – добродушно сказал Макс, придвигая гостю ванильные сухари. – Но это не повинность; знаете, у нас ведь никто никого ни к чему не принуждает. Только вам решать.

– Не в этом дело, – отмахнулся Доули. – Я готов к любому возможному сотрудничеству с вами, однако есть вещи, противоречащие моим убеждениям.

Ложечка застыла в поднятой руке Макса.

– Всеобщее воскрешение рода человеческого… противоречит вашим убеждениям?

– В таком роде, как вы проводите, – увы, противоречит.

Промолчав, Хиршфельд откинулся в кресле и руки скрестил на груди. Он благожелательно, но твёрдо ждал.

– Я имею в виду вещи, о которых мы говорили в прошлый раз здесь же, у вас, – вкрадчиво пояснил лондонец. – Тогда их, кажется, здесь восприняли… э-э… несколько беспокойно. Особенно леди Виола… м-да. Но вы, сэр… Мне почему-то показалось, что… Говорить ли дальше?

– Говорите, конечно, – сказал Макс. Голоса внутри него спорили: одно «я», ужасаясь, настаивало на том, чтобы прогнать опасного фанатика, другое возражало: ни в коем случае, это просто чудо – живой мистик, да не из доантичной глуши, а из Европы начала технической эры! Мы тут с вами ждали: вот, встретимся со старинными учёными, будут они рассказывать о плоской Земле на трёх китах… Но это в тысячу раз интересней! Современник Эйнштейна и Кюри, добровольно уподобившийся колдунам и шаманам; человек с университетским дипломом, впавший в эйфорию от успехов физики, казалось, нанёсших тяжкий удар по всей рационалистической науке, по стройному миру Ньютона; один из тех энергичных дилетантов, которые, узнав нечто об относительности и квантах, поспешили объявить истиной весь оккультный бред, подвергнутый осмеянию ещё мудрыми греками, – магию, астрологию, порчу и сглаз… Психотип, быть может, утраченный в эпохи, следовавшие за невежественным ХХ веком, за ещё более фанатичным и суеверным веком ХХI!..

Победили восторженные голоса, Макс жадно слушал.

– Всё началось в Египте, сэр, – вам приходилось там бывать? Гиза, большие пирамиды…

– Пирамиды на месте, – кивнул Хиршфельд.

– Вот и хорошо, а то я уже беспокоился. За полторы тысячи лет могло быть столько… м-да. Словом, – Доули конспиративно склонился к Максу, – в 1901 году, двадцатого февраля, там, на плато Гизы, мне была открыта некая сокровенная суть…

Макс внимал рассказу, и голоса снова начинали спорить внутри него. Чудовищный розыгрыш? Помешательство? Иллюзия, подчас свойственная чрезмерно увлёкшимся мистикам?… Обычай XXXV века мешал заглянуть в мозги под лысым черепом гостя, – а тот знай себе нёсся по полям цветистого безумия… Во время одинокой прогулки оккультиста вдоль нижних, изъеденных временем блоков пирамиды Хуфу – из гигантской кладки вышел бесконечно древний и могущественный дух, демон Ортоз. Он-то и сообщил Доули сокровенные знания, иным эзотерикам доступные лишь в обрывках, в искажённом, профанированном виде.

Главный секрет в том, что Вселенная создана не теми богами, которых «священные» книги объявляют творцами и владыками мира. Совсем другие существа, свободные, страстные и буйные, в порывах вечных сражений и оргий зажгли солнца, их щедро пролитое семя породило жизнь. Но случилось так, что тени создателей, обретя некую самостоятельность, задумали взять власть… и ухитрились сделать это, пользуясь прямотой и доверчивостью подлинных творцов. Создатели Космоса были царственно черны, а тени их белы, словно трусливые призраки. Об этом ещё будут написаны новые, палящие ненавистью библии…

Боги, сброшенные с тронов, изгнанные в запредельную мглу, однако же, не смирились. Земля представляет собой сплошное поле боя. Бьются насмерть проповедники трусливо-ханжеской морали, строители скучно-упорядоченной цивилизации – с теми, в ком жив первобытный огонь могучих страстей. Слащавая Белая Тара[55]55
  Б е л а я Т а р а (Ситатара) – в буддийской религиозной школе ваджраяны сверхъестественное женское существо, воплощение сострадания.


[Закрыть] сражается с грозным Молохом[56]56
  М о л о х – почитавшееся в Палестине, Карфагене и Финикии божество, которому приносились человеческие жертвы, прежде всего дети.


[Закрыть], лицемер Махавира[57]57
  М а х а в и р а – в традиции джайнов (Индия) обожествлённый вероучитель, якобы живший в VI веке до н. э.


[Закрыть] – с могучим Чернобогом[58]58
  Ч е р н о б о г – в балтийско-славянской мифологии злой бог, приносящий несчастье. Очевидно, противопоставлялся доброму началу – Белобогу.


[Закрыть]… Развитие общества, увы, пока что идет по пути богорабства, всё более тесного опутывания людей запретами, исходящими «свыше». Но каждый человек – ристалище для страшных потусторонних энергий! Сам организм двойственен и вечно воюет с самим собой. Великие стихийные духи дали нам половые органы и радость телесной любви, а бывшие тени под масками «светлых» богов учат нас теням чувств, целомудрию и воздержанию. Творцы Земли и людей позволили наслаждаться сытной пищей, хмельным питьём, – узурпаторы вроде Яхве или Будды навязывают пост и трезвость; тёмный Эрлик[59]59
  Э р л и к – у древних тюрко-монголов глава злых сил, владыка царства мёртвых.


[Закрыть] даровал нам гордость и достоинство, Хормуста[60]60
  Х о р м у с т а – верховное небесное божество в мифологии монгольских народов.


[Закрыть], временно потеснивший того, чьей тенью он был, зовёт к смирению и рабской покорности…

По законам «светлых» притворщиков, мы должны стать бесстрастными, лишёнными чувств, чтобы наша душа равнодушно приняла смерть тела и не сопротивлялась, идя в котёл нирваны, на корм «благодетелям», лишь для этого и навязывающим нам мораль кастратов. В посмертье мы сделаемся пищей для призраков. Пожирая этот духовный суп, тени смогут обрести настоящую божественную плоть и навеки закрепить свое владычество. Смогут, если им не помешать!..

Но, как бы ни старались узурпаторы, влияние Истинных Владык проникает на Землю. Сильна духовная полиция лжебогов, все эти «псы Господни», законники и философы-моралисты; и всё же, посланцы Тьмы всегда умели найти и просветить избранных. Потому и рождались титаны чувственной свободы; жила и живёт раса особых людей, зачисляемых невеждами в колдуны, ведьмы, чёрные маги. Пускай здесь их гнали, преследовали, сжигали на кострах инквизиции – но после смерти они получают воздаяние в мирах Владык. Там они – жрецы и воины; там они бессмертны и готовятся к вторжению на Землю. Впрочем, и при жизни эти особые исподволь творят альтернативную историю…

– Вещий демон поведал мне, сэр, что рано или поздно фальшивые заповеди будут попраны, рабский миропорядок повержен, великие страсти восторжествуют. Вернутся на трон царственные Владыки со своим воинством, – и новые поколения людей, абсолютно свободных, раскованных, создадут грандиозную культуру вседозволенности, откроют вечный карнавал, кровавый, сладкий и дающий всю полноту счастья!..

Алфред говорил хрипловато, буднично, не расставаясь с сигарой и прихлёбывая чай. В его тоне, в выражении лица сквозила грустная ирония: знаю, знаю, считаете меня психопатом, но что делать, – это было именно так, и я должен свидетельствовать…

– Да, он долго беседовал со мной, сэр, – намного дольше, чем я с вами. Что-то подсказывало мне: это не галлюцинация, не видение, вызванное романтической обстановкой – вечер, закат, пирамиды… По счастью, уже были свёрнуты все эти пёстрые базары, с нелепыми божками и сувенирами… и не вертелись вокруг арабские попрошайки. Знаете, как они канючат, приглашая покататься на верблюде? «Камель, сар, камель[61]61
  К а м е л ь – от английского camel – верблюд.


[Закрыть]!» Может быть, это он их отпугнул? Такой, знаете, бескровный, прямо синеватый, щёки впалые… в плаще с капюшоном, как монах. – Доули стал искать пепельницу, – погасить окурок: никак не мог привыкнуть к развеществлению всего ненужного. Макс вежливо у него окурок отобрал и через плечо отбросил в ничто. – Потом дух благословил меня и вернулся в пирамиду. Кстати, это постройка тех времён, когда на Ниле правил Сетх. Фараон Хуфу-Хеопс был настолько глуп или дерзок, что велел похоронить себя в допотопном центре власти. Но его посмертная судьба была ужасна…

Алфред доверительно придвинулся к самому лицу Хиршфельда.

– До того дня, видите ли, я тоже кое-что подозревал. Рылся в книгах, ездил по миру в поисках чего-то такого, что сразу всё прояснит… в общем, искал откровения! И вдруг оно пришло, появилась чёткая цель. Постепенно мне удалось собрать единомышленников. Мы стали делать всё возможное, чтобы приблизить день возвращения подлинных богов. Годились многие старые ритуалы, чёрные мессы, – но, должен сказать, нам удалось открыть немало нового, очень эффективного. Многие души мы спасли от христианских провокаторов, м-да…Увы, одним из нежелательных последствий нашей практики было землетрясение в Мессине, в 1908-м…

Сквозь наигранную печаль в тоне Доули мелькнуло торжество… Переводя дыхание, он глубже откинулся в кресле; острым хмуро-багряным крестом вспыхнул камень на перстне Мастера.

– Поверите ли? Вернувшись в отель, я нашел на столе этот перстень. У меня даже сомнений не было, чей это подарок. С тех пор всё помогало мне создать ложу. Это настоящий талисман…

Макс молчал, поражённый. Он только что позволил себе нарушить неприкосновенность чужой психики, – заглянул в память гостя… и не обнаружил там ни намека на ложь, на притворство! То ли вправду явленный Алфреду, то ли впечатанный стойкой галлюцинацией, стоял на фоне серо-коричневых, оплывших блоков кладки, под сумеречным небом, тощий огненноглазый монах, вещал что-то со змеиным присвистом… А в номере отеля, стоявшего недалеко от пирамид, лежало на столе, рядом с чернильницей и потрёпанным блокнотом, кольцо – дар Тьмы.

– Он говорил о пришествии Владык, мистер Хиршфельд, но не называл никаких сроков, – и теперь я понимаю, почему. Скажи он мне тогда, что мне предстоит умереть и возродиться через полторы тысячи лет, чтобы приблизить это событие, – да разве бы я поверил?!

– Занятно, – сказал Макс, выждав паузу в речи оккультиста. – Я, видите ли, тоже занимался многим… разным… в том числе, и исследованиями религиозных культов. У вас интересная концепция. Свет, как бледная тень тьмы… Да! Тьма, то есть хаос, многовариантна, в ней содержатся возможности разных путей развития событий; свет, то есть порядок, возникает уже после точки бифуркации, он беднее… как бы это сказать? Он слишком линейный, узко направленный… А знаете, давным-давно, – правда, уже после вашей жизни, – космологи считали, что Вселенная на девять десятых состоит из невидимого вещества, его называли «тёмной материей». Потом выяснилось, что это своего рода строительный материал для галактик… В общем, очень неглупо. Так что же вы намерены делать?

– Продолжать то, что уже неоднократно начиналось в истории, сэр! – сказал приободрённый Доули. – Поработав в последние месяцы в библиотеке Лондонского музея, – спасибо, что вы сохранили её, вопреки мрачным пророчествам мистера Уэллса, – я убедился, что многие народы в некоторые периоды подходили… э-э… достаточно близко к тому, чтобы открыть путь пришествию. Давайте оставим мещанские предрассудки и поговорим откровенно. Антигуманизм господина Гитлера – вполне разумная затея, и она окончилась бы успехом, если бы не чисто немецкая, параноидальная ксенофобия… на кой чёрт было ссориться с Англией и восстанавливать против себя богатое мировое еврейство? Потом, полагаю, весьма предприимчивые Североамериканские Штаты чуть было не помогли всей Земле встать на истинный путь… Думаю, и слуги Владык, и они сами тайно ликовали, когда этот новый домашний синематограф стал насаждать свободу, славить красоту убийства и величие разрушения. Я видел некоторые тогдашние фильмы, – о, это…

Не находя нужных слов, Алфред причмокнул толстыми губами и покрутил головой, посаженной прямо между плечами. Недопитый чай в фарфоровом чайничке остыл и, не будучи востребован, растаял вместе с посудой.

– Всё это очень необычно и, я бы сказал, смело, – в раздумье проговорил Макс. Внутри у него шла настоящая перепалка: одни «я»-спорщики доказывали, что перед Хиршфельдом – лишь дикий анахронизм, по сути, жрец-изувер, чьи мысли вполне бесчеловечны и должны оставаться его личным достоянием; другие голоса возражали, предвидя блистательный ЭКСПЕРИМЕНТ, равного которому ещё не знала крепость-лаборатория Макса, а может быть, не знала и вся Сфера… – Да, смело, но… Прежде, чем решить, помогать ли вам, мне надо кое-что для себя прояснить. Например: вам не кажется, что, если бы погибли столь ненавистные вам ценности христианской цивилизации, то прав бы оказался именно мистер Уэллс? Живущие ради наслаждений безмозглые элои наверху, отупевшие от работы людоеды-морлоки внизу, и никаких библиотек…

– Г. Дж. – грубый материалист и социалист, ученик потрошителя лягушек Гексли, и по-настоящему предвидеть будущее он не был способен! – Брови-гусеницы Доули разом сползлись; подняв палец, он начал вещать. – Сокровища мысли, шедевры искусства останутся для избранных, ибо они тоже даруют наслаждение – тем, кто способен их оценить! Морлоки же никогда не выйдут из подземелий, чтобы пожирать своих господ: пришествие породит не беспомощных элоев, а великанов-магов, властителей стихий!..

– Хорошо. Допустим. Чем я могу вам помочь?

Доули умело выдержал паузу – и спросил почти шёпотом, вновь приближая рачьи глаза к лицу Макса и обдавая его сигарным перегаром:

– Знаете, что мне сказал напоследок там, в Гизе, посланник Владык?

– Понятия не имею. А что?

– «Твой главный путь – чёрные двойники»…

Опять многозначительная пауза и пристальный взгляд.

– Боюсь, я всё-таки не очень…

– А-а… может быть, вы не читали, всё же очень много лет прошло, и вряд ли сейчас этот автор популярен… Словом, у одного нашего английского писателя, Стивенсона, был роман… правда, очень наивный, но в чём-то близкий к истине. Его герой, робкий, скованный христианскими предрассудками доктор Джекил ночами превращался в свою противоположность, смелого и решительного Хайда. Более того, – Хайд-то и был настоящим, только он томился в тюрьме лицемерия, под оболочкой Джекила! Мы, в нашей ложе «Тьма Пробуждённая», пытались делать нечто подобное, это была важная часть нашей оккультной практики. Брали человека – и вместо души, изуродованной всеми этими «нельзя», «грешно», «непорядочно», старались дать ему душу новую, крылатую, не ведающую границ для своих желаний! Радовались, когда удавалось отклонить живое «я» от пути в суповую нирвану… Но, видно, попытки наши давали ничтожный результат, пока действовали церкви, и школы, и целые армии ханжей… Думаю, Ортоз давал мне напутствие на мою вторую жизнь. Ту, что я веду сейчас… Вы хотите вернуть к жизни всех умерших, – одна Тьма знает ваши истинные цели, – хорошо, действуйте! Но так же, как вы излечиваете воскрешённых от смертельных болезней, – как сделали здоровыми мои съеденные раком лёгкие, – лечите их от рабской морали, убирайте опухоли предрассудков! Зачем вам весь этот мусор самоограничений, дикарских табу?… Пусть воскресают свободные, счастливые чёрные двойники людей!