Текст книги "Смертеплаватели"
Автор книги: Андрей Дмитрук
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
XXIII. ОТКРОВЕНИЕ
Ментофильм (проекция в мозг) Рагнара Даниельсена для открытых
Конец света – переворот равновесия, отделение
сознания, в конце концов достигшего совершенства,
от своей материальной матрицы, чтобы отныне
иметь возможность всей своей силой покоиться в
боге-омеге.
Пьер Тейяр де Шарден
Эта Вселенная мрачна и ужасна для людского взгляда. При виде её приходят мысли о низких горных пещерах или древних шахтных выработках, где приходилось двигаться ползком; о сводах могильных склепов… Виола узнала о ней, посетив – единственная из всех, когда-либо живших, землян посетив во плоти – мир Абсолюта, гавань Причинного Океана, куда сплываются парусники окончивших свой цикл мирозданий. Космос, предшествовавший нашему… В нем нет ни звёзд, ни планет, а лишь бесконечно широкие и длинные слои ноздреватого серо-коричневого камня. Пространство, разделяющее пласты, заполнено пылью и обломками породы. Некоторые из плавающих лепёшек раскалены ядерными реакциями; там – багрецом горят пятна на жёсткой коре пустынь.
Вот, рядом с границей раскалённого круга, в тепле и дымке стелющихся газов – что-то на камне, более нежное и эфемерное, чем любой лишайник; налёт зеленовато-белой пушистой плесени… Секунда – и робкий островок жизни стёрт метеоритным градом.
Постепенно, за миллиарды земных лет, плесень обретает способность заползать под большие глыбы, прятаться там… Развитие здесь невероятно медлительно. Вселенная уже почти оканчивает свой цикл, когда пушистые плёнки становятся разумными, владеющими энергией существами.
Наступают закат и гибель прошлой Вселенной. Её расширение становится роковым. «Слоёный пирог» каменных листов, застроенных поначалу сверкающими, затем брошенными и тёмными сооружениями, – городами? – начинает крошиться, трескаться. Миллионолетия спрессованы в секунды фильма. Скоро перед нами сплошная, заполняющая всё пространство туча пыли и обломков. Затем остаётся только пыль, но и она обречена на исчезновение. Распадается всё, вплоть до атомов. Вот и осталось серое ничто вместо мироздания. Однородный всеобъемлющий газ.
Но в кромешной мгле уже работают тайные силы. Пусть больше нет пространства-времени (по крайней мере, в их прежнем виде) – мириады тонн вещества, слагавшего прежний мир, не могут исчезнуть бесследно. Они стягиваются, образуя сгусток, предельно малую и безгранично массивную частицу.
Да не просто частицу – мину с часовым заводом! Проходит время, и она взрывается, разбрызгивая ослепительный фейерверк. Распираемый мощью начального взрыва, набухает четырёхмерный шар. Первым делом его заполняет то, что космологи звали некогда чёрной материей, тёмной или фантомной энергией – и что на самом деле есть, упрощённо говоря, силовой каркас или, если угодно, канва для будущих материальных структур. И вот уже среди этой подлинной, не оккультистами выдуманной и не родственной злу, творящей тьмы – словно рыбьи косяки в толще вод, трепещут серебристые галактики. Наш родной Звёздный Дом.
Но почему новорождённая Вселенная непохожа на предыдущую? Какая программа разворачивает и строит её?…
Тысячелетняя работа физиков-абсолютистов позволила узнать, а визит Виолы Мгеладзе к Источнику Вселенных – подтвердить, что каждое дочернее мироздание совершеннее, чем материнское. Каждый следующий Космос облегчает и делает более целенаправленным становление Духа. Жизнь, возникшая на планетах, заботливо укутанных водяными и воздушными морями, благополучнее, чем жизнь, цеплявшаяся за голые скалы под метеоритной бомбардировкой…
Но ведь и земные организмы проходят тяжкий путь восхождения! От бессилия и зависимости – к всемогуществу и космической свободе… Какая сила заставляет развёртываться пружину эволюции? Тот же таинственный импульс, что принудил взорваться первоатом и разлететься в стороны – рои звёзд. Вязкая первичная слизь сменяется закованными в панцири рыбами и ракообразными, выползшие на сушу мягкие амфибии обретают мышцы и бронированные шкуры ящеров… Начальная программа, пользуясь наследственным веществом, строит очередную партию тел – носителей для самой себя; а когда тела оказываются недостаточно ловкими, свободными в действиях и способными к дальнейшему развитию, – импульс оставляет их гибнуть и движется дальше. Врезавшийся в Землю шестьдесят пять миллионов лет назад астероид погубил динозавров? Легенда, придуманная для упрощения задачи! Их нелепые туши были брошены, словно старые локомотивы, когда программа созидания отыскала себе лучшие инструменты. Млекопитающие, гибкие, теплокровные, со сложным большим мозгом; наконец, Homo sapiens и его юный потомок, рождающийся ныне Homo immortalis autocreator[98]98
Homo immortalis autocreator – человек бессмертный, творящий сам себя (лат.).
[Закрыть]…
Программа созидания? Одухотворяющий импульс? Разумеется. Но кто же программист? Кто сидит за пультом?…
Присмотримся. Что это? Условный, символический показ. Меняется вид Звёздного Дома. Нарядны, словно новогодние ёлки, галактики; но вот в их искристой толще вспыхивают особые, хрустально-золотые огни. Маяки Разума, планетные цивилизации. Они трагически редки, разделены пропастями в миллионы световых лет. Каждая из мыслящих рас до поры, до времени считает себя единственной, и в этом есть толк: ощущение своей уникальности часто удерживает планетян, склонных ко всё более разрушительным войнам, от конечного самоубийства. Так было на Земле…
Мчатся в пустоте, в страшном холоде одинокие искры. Остаются их золотистые рвущиеся трассы… То – величайшие в истории герои, Ясоны межзвездья на своих хрупких фотонных «Арго»!.. Наступает пора всё более дальних и скоростных перелётов, но и они не в силах разорвать круг одиночества. Лишь расы, перешедшие в динамику, способны увидеть одна другую через любую даль.
Проходят ещё сотни и тысячи лет. И вот, золотые огни словно руки подают друг другу – бегут от маяка к маяку пламенные дорожки. Струи света проходят сквозь массивы косного вещества, образуют сеть, и – богаче, гуще в её узлах начинают гореть светляки культур. По-новому пылают галактики; это уже не зарева термоядерных костров, но венцы победившего интеллекта!
На высших ступенях своего пути все разумные находят собратьев. Скоро это предстоит и жителям Сферы Обитания, бывшим землянам. Уже начинается наша смутная, но полная доброжелательного любопытства беседа с иными, непохожими ни на людей, ни на что земное…
Впрочем, непохожесть – пройденный рубеж. Тела, эти грубые эволюционные футляры, конверты, в которых путешествует всё дальше в будущее программа созидания, – тела однажды становятся лишними. Их ещё носят по привычке, но сбрасывают чаще и чаще. Освобождаются лучисто-волновые сущности… а они подобны везде, во всём Космосе.
(Так было и там, в прошлой, материнской Вселенной. В каменном слоёном пироге. Рукотворные кораллы погасли и рухнули задолго до конца мира, не в связи с концом, – их просто оставили строители, избавившись от плоти.)
Кто сказал, что Космос молчалив и пустынен?! Это на первобытных, медлительных и неуклюжих языках, вроде радио, Космос безмолвствует. Существам с полностью открытым видением ясно: вокруг простирается населённый и возделанный сад звёздных культур.
Стремясь найти и познать собратьев, каждая разумная раса проходит глубокие внутренние превращения. Быть индивидуально бессмертным, не меняясь, – нелепость. Сначала динамика, затем, благодаря ей… Больше не разделяемые косными футлярами тел, влекомые к сближению то ли любовью, то ли совместным трудом, общими убеждениями или целью, возникают сверх-Я, парные и множественные личности, в Сфере именуемые полигомами. Процесс срастания увлекает, захватывает. Тот, кто участвовал в нем, знает: отдельное «эго», соединясь с себе подобными, обретает новую интеллектуальную мощь и яркость эмоций, нисколько не теряя при этом индивидуальности. Ничто не стоит на пути образования раздельно-слиянных Я любых размеров. Впереди, несомненно, срастание всё больших групп (вот когда на Земле могут стать не символами, а реальными лицами Матушка Русь, Дядя Сэм или Леди Добрая Старая Англия!) – и, наконец, рождение колоссальной Личности Сферы…
Целые эпохи миновали, мы в бесконечно далёком будущем. Объёмное световое плетение пронизывает Космос. Земное человечество, вместе со всеми воскрешёнными поколениями, обратилось в единую Душу. Того же достигли, одна за другой, иные планетные расы: каждая из них, собрав всех живых и умерших, дала одного грандиозного потомка!.. (О да, я уверен: любое сообщество разумных, стремясь собрать все плоды гения своих сочленов, все их открытия и интеллектуальные взлёты, всю страстность их душ, – займётся Общим Делом и воскресит пращуров.)
Бессчётные века проносятся… Вот – замедлился разлёт галактик, близок миг их остановки. Гаснущие, ветхие светила едва удерживают возле себя стаи безжизненных планет. Но если взглянуть с точки зрения динамики – увидишь другое! Величаво сплываются вместе солнца планетарных Я. Уже не нити взаимных связей создают объёмную сеть – могучие ореолы рас-личностей, человечеств-индивидуумов сплошным сиянием затопляют пустоту. Нечто невиданное растёт и складывается в Звёздном Доме, – нечто настолько исполинское, полное такой мощи, что воображение не вмещает его масштабов.
Формируются и обновлённо сверкают Души Галактик, в свою очередь, стягиваясь в ослепительное и победоносное Единое Вселенское Я.
Потомки планетных рас собираются в Него, как некогда отдельные существа всех поколений – в интегральные «эго» народов. Но – что может быть поразительнее? – и эта безграничная мыслящая Сущность не стёрла, не поглотила «самости» отдельных крошечных душ. Лишь теперь становится понятным постулат о триединой Троице! Разум Вселенной содержит квинтиллионы душ-ипостасей, но каждая из них чувствует себя неделимым Целым…
О, восторг полного постижения! Перед нами – искомый Программист следующего Космоса. Весь опыт всех когда-либо живших в универсуме разумных созданий (природных и искусственных), собранный по капле мудрецами-воскресителями, был нужен, чтобы на основе исчерпывающего знания о Вселенной подготовить ей смену.
Занятно, но факт: помянутый нами с Виолой в беседе большой фантаст малой страны, человек, необычайно одарённый, однажды приблизился к подобной мысли – но, кажется, сам не придал ей особого значения. Там, у него в рассказе, просто поспорили физики, и один походя выдвинул гипотезу: что, мол, если цивилизации предыдущего универсума в час его гибели запрограммировали последнее, что осталось от их мира, – пучок нейтринного излучения, – на созидание новых элементарных частиц в новом континууме и на «биофильность», т. е. на появление новой, нашей жизни? Завещание мертвецов, сгинувших при распаде своего Космоса; этакая нейтринная икра, отложенная расами-лососями, не сумевшими пережить нерест… насколько же это скуднее подлинной картины! Бледнее, чем триумф Мирового Духа, прошедшего сквозь необозримую катастрофу, дабы обрести ещё более ослепительный лик!..
Когда мы (в составе Вселенского Соборного Я) неведомым пока путём войдём в новорождённый мир, то принесём с собой и строки Байрона, и колоннады Иктина и Калликрата, и величавые прозрения Эйнштейна, и странную, нечеловеческую философию мыслителя-биорга XXV века. И – более того! – ТОЛЬКО ТАМ по-настоящему состоятся взлёты человеческого гения, разовьются небывало полным образом, оплодотворяя и улучшая мировой зародыш. Сюжеты Шекспира и формулы Галуа, чуткая совесть Толстого и тонкий вкус Хокусая… уверен, что всё это не уступит высшим духовным достижениям любой из рас! Что всё это будет необходимо при конструировании следующего Космоса! А почему бы и нет? Неужто Микельанджело распишет настоящее ночное небо хуже, чем потолок Сикстинской капеллы?…
…Вот для этого-то и необходимо Общее Дело. Чтобы весь совокупный разум и талант всех поколений вложить в дочернее мироздание. В то, что будет во всём лучше нашего. Настолько же лучше и удобнее для жизни, чем наш универсум – удобнее и лучше материнской Вселенной каменных слоёв.
Огромное хрустально-золотое зарево стягивается в игольную точку посреди гибнущего, расплывающегося в ничто Звёздного Дома. Финал.
…Нет! Никакого финала! Никакого разрушения – ни для одного мира, ни для единой личности! Все это – жалкая, трусливая ложь; впереди лишь Начало! В невидимой икринке, в средоточии предельно сгущённой темноты таится наследственный код. Скоро он начнет развиваться слепящим сполохом Большого Взрыва, разбрасывающего миры. Обновлённые на уровне проекта. Небывалые в прежних универсумах. Лучшие.
Хмурая и неуютная, прошлая Вселенная породила Программиста, завещавшего нам законы природы. Он возник путём слияния всех тамошних разумных рас. Абсолютный ноль температур и скорость света, периодическая таблица элементов и строение атома, – всё было задумано, и рассчитано, и вложено в «сингулярную точку» небытия учёными материнского Космоса. Они (Он) заботились (-лся) о нас, чьи предки тогда ещё не возникли даже в виде коацерватных капель. Они (Он) хотели (-л), чтобы Дом Детей был светлее, просторнее и лучше приспособлен для жизни, чем их (Его), родительский. Им (Ему) это удалось; удастся и нам, вернее, Ему – Мне – грядущему эволюционному богу.
Вот Цель, общая для рода человеческого и личная – для каждого из живущих! Одухотворение – всегда оправданно: в Духе мы вынашиваем следующее, улучшенное мироздание. Ребёнок, здесь удержавший свою руку от убийства насекомого, возможно, там, за сингулярной точкой, спасёт и защитит родники жизни. Каждый новый универсум должен быть совершеннее, человечнее, чем прежний.
…А почему – каждый? Каждые! Может родиться и несколько мирозданий сразу, коль скоро таков замысел Программиста. Несколько домов разума, между которыми рано или поздно начнутся путешествия. Домов с различной архитектурой. Несколько – или мириады?! Какой безграничный выбор для грядущих рас – где жить, где быть счастливее…
И это – навсегда. По крайней мере, очень надолго. Пока эволюция Духа не обретёт иные пути, быть может, свободные от необходимости творить материальные носители.
И ещё одно. Понятие любви уходит из ведения поэтов и становится инженерной категорией. Бог есть Любовь – значит, Программист есть Созидатель. Наше – сознательное ли, интуитивное – участие в процессах созидания суть любовь практическая. Она может выражаться деторождением, творчеством – или развёртыванием нового Космоса, где родятся новые разумные расы.
Сияют гигантские ореолы вселенских Душ. Они погружаются в окутанную туманами гладь Абсолюта, Причинного Океана… тонут в ней… что дальше? Безусловно, и ТАМ не погаснет ни одна искорка – индивидуальное сознание, и будем мы все живы в вечности. Но что же представляет Собой сам Океан, какие у Него цели, куда направлено Его развитие?… Да можно ли вообще применять понятия целей, развития – к Абсолюту, безначальному и непостижимому?…
…Можно. Воображать Колыбель Миров застывшей и бесцельно существующей – нелепее стократ, в духе самых косных древних религий.
Родился ли Абсолют из материальных процессов – или сам породил материю? Господь ли Он изначальный – или венчающее эволюцию всемогущее Создание?
Честно говоря, пока для нас это не столь важно. Несомненно одно: коль скоро Творец имеет нужду творить, Он не застыло-совершенен. Поскольку приемлет Он всё новые, окончившие цикл универсумы, – у Него есть некие намерения. Есть будущее. Есть возможность качественных изменений… Каких?!
В своё время узнаем. Быть может, уже став Им.
XXIV. Смертный бой
Безымянный ужас и извращённый восторг в одно и то же время.
Абрахам Меррит
Среди ночи проснувшись в своей постели, в доме на Тугоркановом, я увидел вокруг сразу всю развёртку мира. Во всяком случае, несколько мест, разделённых громадными расстояниями. Особое зрение, превосходившее даже динамику, позволило мне наблюдать их одновременно.
Вот обстроенная пышными, тяжёлыми зданиями площадь в Константинополе. С факелами в руках собирается народ. Мужи в долгих одеяниях, матроны с покрывалами на головах, священники и монахини. Центром группы кажется бледная темноволосая женщина в синем мафории: благочестиво, щека к щеке, ликуясь с одними, беря за руку других, ласково говоря что-то третьим, она призывает сплотиться теснее. Наверняка это патрицианка Зоя, одна из шести первовоскрешённых, – Виола по-доброму рассказывала о ней… Расталкивая толпу ромеев, будто ледокол робкие льдины, движется к Зое здоровяк-рыцарь с бородой цвета яичного желтка, в латах и белом плаще, за ним – ещё и ещё бронированные: забрала опущены, мечи наготове.
Другая площадь – на скрещении утоптанных проспектов, у подножия пирамиды, скалящей страшные маски по граням уступов. Там царит туманный день. У индейца Ахава своя, жутковатая компания: медленно сбредаются вместе дряхлые старцы, полуголые и напудренные, увешанные драгоценностями, увенчанные чудовищными «шляпами» из цветов, перьев и звериных голов.
А вот ночной полуразрушенный город; под ногами у людей угадываются остатки древней мостовой. Не слишком велика эта тесная группа среди могучих руин, переплетённых лианами, тонущих в зелени. Светит прожектор с подогнанного грузовика, шарят лучи ручных фонариков. Рядом со строгим, подтянутым Тан Кхим Таем становятся молодые, скромно одетые кхмеры; ближе всех – изящная, коротко стриженная женщина с печальными глазами цвета кофе.
Морской берег, простор, удар волны! Мечутся языки большого костра, мечутся тени. К философу Левкию, встрёпанному и воинственному, сидящему прямо на песке, подсаживаются кружком молодцы в коротких одеждах, загорелые нищие, женщины – одна даже с корзиной рыбы…
Аиса посреди зимней степи встречает конных девушек. И здесь у многих в руках огонь – подожжённые сучья или пучки хвороста. Храпят коротконогие кони, налетевший ветер со снегом взвивает чёрные гривы всадниц; кони пляшут, усмиряемые маленькими твёрдыми руками, гортанно перекликаются амазонки…
Абсолют великий! Я не только вижу, но и слышу то, что происходит в далёких краях. Но, в отличие от зрелищ (изображений?), звуки смешиваются, наслаиваются. Нужно внимание, чтобы выделить для себя говор на том или ином языке, плеск прибоя, шелест листвы. Лишь самое громкое, резкое прорывается через слитный гул: пронзительное ржание коня, лязг доспехов, военная команда или громкий возглас молящегося.
…Вот новость – оказывается, я тоже не один! И уже не в постели, в своей спальне на втором этаже, а на песчаном берегу Днепра, перед мощно несущейся свинцовой рекою. Новолуние; едва рисуется на звёздном фоне башня-колокольня Лавры. Холодно, влажно; на мне фуражка, куртка и шарф, – когда только успел одеться? Но главное иное: кто же собрался вокруг меня, кому я пожимаю руки, кого целую и хлопаю по плечам? Живые ли это родичи, друзья – или искусно вылепленные фантомы? Впрочем, не имеет значения: все формы воплощения духа теперь условны, был бы дух! Прижавшись к мягкой дрябловатой щеке своей матушки, тряхнув увесистую руку отца, съездив по острым лопаткам отрешённого Женьку Полищука (в его глазах вопрос – «а что это я тут делаю?») обменявшись церемонным рукопожатием с Равилем, чмокнув куда-то в ухо Ладу Очеретько и поклоном приветствовав Хрузина, – я занимаю место среди своих… Нет только Кристины. Впрочем, последнему обстоятельству не удивляюсь. Крис всегда уклонялась от любой борьбы…
То, что происходит затем, ещё менее постижимо, чем моё дальнее слухозрение. Пожалуй, это вообще вне восприятия органов чувств. Разом над куполами Софии Цареградской, над пирамидами Юкатана, скалами Причерноморья и каналами Ангкора, над Тугоркановым островом и над завьюженной степью где-то к югу от Киева, – повсюду начинает опускаться мгла. Нет, не физически существующая. Никаких видимых фантомов, чудищ Лавкрафта. Мгла густеет душевная, чудовищный, непередаваемый гнёт, от которого пересыхает горло и колом становится воздух в груди. Страх овладевает мной; больше не чувствую дружеских рук и плеч. Каждый сам по себе, и каждый наедине с собой встречает наваливающийся ужас. Вот и из других уголков мира ничего не слышно, разве что кони всхрапнут, тревожно перестукнут копытами – да в Ангкоре пыхтит мотор грузовика. Это страх смерти, ужас немедленного, неминуемого прекращения жизни. Да не былой однодневки – бесконечной жизни в Сфере! Потеря, которой нет и не может быть равных… Как спасти себя?!
«Сдавайся», шепчет, концентрируясь, мгла. «Прекрати ненужное сопротивление! Тебе надо сделать лишь одно – призвать, пригласить тех, кто стоит за тёмной завесой. Сопротивление бессмысленно; прими то, чего не можешь избежать, и ты спасён!» О, что за колдовской, заманчивый шёпот! Мне сулят не просто спасение, – новое качество бесконечной жизни, как неиссякаемого, лишь нарастающего с веками блаженства. Ни один из сильных и царей земных не придумал себе и миллионной доли того, что ждёт меня, если я протяну руки навстречу тем; вакханалия страстей, мучительно-сладостных, изощрённо-жестоких, превосходящих дерзостью любые затеи земных владык – вот что у меня впереди…
И в самом деле, что здесь плохого, – думаю я. Всегда существовала эта манящая жуть, сладкий кошмар; и уточённые, интеллигентные римляне раздувающимися ноздрями впитывали запах крови с арен, покрытых растерзанной плотью; и добрые горожане теснились вокруг помостов, где искусники-мучители тянули из людей жилы, рубили руки-ноги, варили приговорённых в масле; и люди с университетскими дипломами жадно, стараясь не пропустить и мелочи, глядели, как кувыркаются на треке гоночные машины, разбрызгивая куски металла и мяса. Иди навстречу душевной тьме, и переживания твои будут остры и необычайны…
Отвожу руки от лица, разнимаю стиснутые веки. Чуть меня не обморочили, – шалишь!..
Передо мной – город майя. Он выплыл наперёд, оттеснив всё прочее (по странной ассоциации вспоминаю, как подплывали стайки цифр к искристым стенам комнаты-шара у Гринберга, в Центре управления домоградом.) В тумане – главная пирамида. По её крутым ступеням, один за другим, чинно восходят индейцы; покачиваются на их головах сумасшедшие постройки из цветов, черепов и звериных оскаленных чучел. Один, самый рослый, впереди. Должно быть, первовоскрешённый Ахав. Вот – руки в браслетах развёл в стороны, голову откинул: я беззащитен!..
Своим обновлённым чутьём, особо острым в эту ночь, постигаю: происходит очередное жертводаяние. Причём, не такое, которого ждут те, своим жестоким внушением давящие нас. Ахав и его земляки, давно нашедшие блаженство в боли, неподвластны двусмысленным соблазнам. Они становятся на дороге у Владык, не борясь с искушениями и не приемля их. С борющимися – милейшие друзья Доули сразились бы; к призывающим – пришли бы охотно и радостно; недаром во всех легендах даже плебеи среди нечисти, вампиры, входят только по добровольному зову… А что делать с этими, равнодушно-покорными; как реагировать? Сожрать походя? Смыслу-то, когда речь идёт о завоевании душ? Чувствую замешательство в невидимой демонской рати…
И – воспользовавшись заминкой – с леденящим сердце пронзительным визгом, в топоте копыт и грозном ржании срываются с места девичьи отряды. Больше нет перед нами пирамиды с диковинными силуэтами жертводателей на крутой лестнице. Всё вытеснила ночная степь! Куда они мчатся, трепля чёрные флаги волос; зачем, привставая на стременах, замахиваются копьями и натягивают луки? Кого намерены разить? Внезапно понимаю: им всё равно. Для амазонок есть на свете одна радость – бой. Криком, яростью, единым порывом они побеждают мглу, сжимающую сердца. Они ещё не видят врага, но убеждены в его приближении; нельзя дать противнику собраться и опомниться, поэтому ВПЕРЁД! Оглушить криком, испугать так, чтобы обмочился, чтобы выронил оружие и бежал куда глаза глядят; догнав, с торжествующим воплем полоснуть мечом; арканом за глотку и волочить… вот счастье! Разве сравнятся с этим гнилые выдумки, внушаемые невидимками?! А ну, выходите, трусы! Ничтожества, отрастившие член!..
Я уверен: те не боялись клинков и стрел. Щупальцекрылым и клювохоботным, или какие они там, дружкам оккультиста не были бы страшны и АВ-боеголовки. (Если их по заказу Доули создала Сфера, то именно такими.) Но – опаснее ракетных атак, на Владык нёсся ошеломляющий вихрь девичьего неистовства, боевого азарта, безумного мужества и сокрушительной ненависти. Они существовали в области чувственной… палящая лавина чувств одна и была для них страшна!
…А-а, вот он, момент истины! Никакие они не щупальце-клюво-крылые на слоновьих ногах; воскресший и наверняка излеченный от своих психозов маэстро Лавкрафт может отдыхать в родном Провиденсе, штат Род-Айленд. Владыки столь реалистично выдуманы мистером Доули, что просто не могут иметь облик уродов, противный всем законам биологии. Вольно было фантастам множить эти нелепицы! Соблазнительный шок, прелесть безобразия, – вот суть творений лондонца. Пусть сам он, по традиции оккультистов своего времени, разглагольствовал о Сетхе, Тифоне[100]100
Т и ф о н – в греческой мифологии чудовищный многоголовый получеловек-полузмей, отец ужасных существ: адского пса Цербера, Химеры, Гидры. Иногда отождествлялся с Сетхом.
[Закрыть] или трёхглавой Гекате[101]101
Г е к а т а – у древних эллинов богиня мрака, ночных видений и чародейства.
[Закрыть], – это были только словесные штампы, клише, принятые в интеллектуальных салонах. В Тёмных Богах, отвечающих логике своего предназначения – завораживать по-удавьи, – каждый человек увидит иное. В соответствии со своей верой, с личным представлением о манящем ужасе. А скорее, не увидит ничего конкретного. Будет, как мы вот сейчас, бороться с моральным удушьем…
Силой патологических желаний призвал бесов Доули; чистота и ясность наших душ дадут единственно возможный отпор. По Месе, главной улице Константинополя, в свете сотен свечей и факелов шествуют священники и монахи; впереди – икона Богоматери, далее колышутся хоругви; по сторонам – миряне. В их числе, скромно смешавшись с иными, голову покрыв мафорием, идёт Зоя. Руки её сложены перед грудью, губы молитвенно шепчут. Слышу нестройное, но дружное пение иноков. Можно лишь представить себе, какую волну воздвигает это смиренное шествие навстречу беснующимся Владыкам…
Гулкий цокот, металлический звон. Сбоку обойдя процессию, выходит на Амастрианский Форум тяжёлая рыцарская конница. Латники рангом пониже с факелами окружают своих сеньоров. Рыже-алые блики расплёскиваются по мостовой. Впереди всех – желтобородый с двухвостым знаменем. Это не бешеный наскок амазонок, – неведомо куда, незнамо на кого, – а нечто совсем иное. Суровый, основательный фанатизм. Построив в линию коней и сойдя с них, франки обнажают головы. Шлемы положены наземь. Затем, с дружным скрежетом достав из ножен мечи, воины целуют кресты рукоятей – и, панцирными перчатками держась за клинки, вздымают крестовины к бархатному ромейскому небу. Оружие и священный символ, который – тоже оружие. Бесам и не приблизиться…
Вот и Ангкор наплывает, отстраняя все прочие виды. Тан Кхим Тай и друзья его, мужчины в цветных рубахах и джинсах, девушки в лёгких платьях – вплотную у стены рельефов Байона, отполированных миллионами ладоней паломников. Лоснясь под лучом прожектора, сплелись узором в несколько человеческих ростов царские копьеносцы, слоны с задранными хоботами… Кхмеры держат сложенные ладони у груди, склонены их головы, глаза прикрыты. Кому молятся? Да важно ли?… За ними тысячелетняя мощь духа-созидателя, воплощённая в камне; поди-ка, Доули, расшиби такую преграду, вместе со всеми твоими жалкими сексуально-садистскими фантазиями!..
…Больше нет расстояний между материками и эпохами, языковых и иных барьеров. Теперь мы все движемся рядом, смешиваясь – и взглядом, улыбкой, бодрящим жестом руки даря бесстрашие друг другу: стальные рыцари на закованных в латы конях и безоружные монахи, малорослые кхмеры, в своей хрупкости непохожие на взрослых людей, и мои высокие, холёные друзья-киевляне; галдящие греки из Левкиева полиса, готовые гнать незримого врага палками, пастушьими кнутами, а то и прихваченными из дому кухонными ножами… Люди едва уворачиваются от чёрных молний – сарматок; лишь они, не общаясь ни с кем, скачут вперёд на своих приземистых коньках…
Абсолют ведает, где мы: рассвет! Кругом пустыня, голая, чуть бугристая; за нами угадываются дальние пологие горы, впереди – близящееся, в полнеба, хмурое полыхание.
Затем начинается самое невероятное. Предел виртуальных чудес.
По сторонам нашего стихийного шествия, поодаль, мощные вертикальные массы на глазах вылепливаются из воздуха. Это настолько грандиозно, что не может возникнуть вмиг. Постепенно густеют, наливаются цветом колоссальные фигуры. Люди замедляют шаг, с возгласами испуга и изумления поворачиваются к гороподобным фантомам. Многие преклоняют колена или простираются ниц.
Мы – в окружении божеств. Они шагают, достигая светлеющих небес; они окружены сиянием. Коронованный, одетый в шелка монголоид с алой кожей. Вправо от него – напоминающий динозавра двуногий ящер: его пасть разинута, из неё выглядывает стариковская голова. Перевожу взгляд на другую сторону. Головою под облака, – шествует известный всему миру мужчина в белом до полу и синей накидке, с каштановой бородкой, с волнистыми волосами до плеч. Далее – синеглазая, белолицая, страшная недвижным взглядом великанша, одетая чёрной тканью, делает тяжкий шаг, и отчётливо вздрагивает равнина… Боги идут с нами!
Я примерно понимаю, кому какое явлено божество. Но где же кумир Левкия, неужто киник до такой степени атеистичен? А во что, собственно, верю я? До недавних пор – ни во что определённое, вообще в Кого-то или во Что-то, воплощающее Добро и Истину; после беседы с Виолой на Синае – пожалуй, в творящий Абсолют, Причинный Океан…
Но что это? Золотые, розовые круги расходятся прямо над нашими головами; из некоей лучезарной точки растекаются волны радостного блеска. Да, это близко к моему представлению о Первоначале: точка непостижимого, исток всего, айн соф каббалистов. И, наверное, к ощущению Левкия…
И вот – великанскими шагами опередив нас, на фоне завесы, полыхающей каким-то гнилым, гнойным светом, божества начинают сходиться. Над ними зависает точка, разбрасывающая по небу свет. Алый Будда, гигантский человекоящер Ицамна, Великая Богиня и Сын Человеческий, сойдясь вместе, медленно, точно в рапиде, берутся за руки, делают ещё шаг… и сливаются! «Моё» и Левкия сияние окутывает, словно ниспадающим шёлком, грандиозный стан нового Существа. О Нём даже не скажешь, мужского Оно рода или женского: лицо сверкает ослепительно, черт не различить. Солнцеликое, солнцеголовое…
В Его слепящим сиянии дымно-бурой клубящейся стеной становятся сполохи Владык. Что там вьётся в ней, корчится под беспощадными лучами Существа-Солнца? Те давно бы вырвались к нам, ступили бы на землю, если бы не Солнцеголовое, протянувшее вперёд руки-протуберанцы, ладонями преграждающее путь. Если бы не мы, вызвавшие Его…
