Текст книги "Жемчуг (СИ)"

Автор книги: Андрей Вольмарко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

  Синг растерянно кивнул, вглядываясь в полумрак комнаты. Девушка лежала на кровати – белое постельное бельё, бледная кожа... Единственное белое пятно посреди комнаты, полной красного дерева. Высокий потолок, ширма, книжные шкафы, столик...

  Всё так уютно. Всё так богато. Чисто и опрятно.

  Если бы не полумрак и тихие, всхлипывающие стоны девушки.

  Синг вздрогнул, Райскрадт резко схватил его за плечо.

  – Я хочу умереть здесь, – прошептал он – горячо и доверительно. – Но не мои дочери. Они не должны... Понимаете?!

  Синг не понимал. Но кивнул.

  – Я сделаю всё, что возможно.

  Дочь лорда – или не лорда? – Райскрадта лежала на кровати. Тихо. Почти бездыханно. Просто лежала и тихо, тихо стонала.

  Синг хмыкнул. Кто бы знал, что аристократичность передаётся по наследству? Худенькая, миниатюрная, бледная – и холодная даже на вид.

  Только вот лоб горит огнём.

  Когда Синг положил руку ей на лоб, она чуть вздрогнула и скосила на него глаза.

  – Спасибо, – едва слышно прошептала она. И Синг почувствовал, как что-то укололо прямо в сердце.

  – Позвольте, молодая леди, – он осторожно взял её вялую ладонь в свою руку и принялся рассматривать ногти.

  Её аккуратно подстриженные и ухоженные ногти смотрелись странно рядом с его огрызками, под которые забилась засохшая кровь.

  Но хуже было другое.

  Универсальным способом определения стадии болезни были ногти. Ломкость, растрескивание, сход с ногтевой ложи, почернение. Такая последовательность.

   И Синг ни капли не был удивлён, заметив чёрные пятнышки под ногтями юной леди.

  Он взглянул на её лицо. В глазах столько надежды. Чистой. Незамутнённой. И умоляющей.

  Будто бы ища защиты от этого взгляда, Синг обернулся на лорда Райскрадта. Тот, сложив руки на груди, напряжённо смотрел на него.

  Смотрел взглядом человека, ожидающего чуда.

  Синг чудес являть не мог.

  – Позовите кого-нибудь, – хрипло проговорил он. – Мне нужно перенести её.

  – Куда? – маска собранности слетела, и Райскрадт подался вперёд – как самый обычный испуганный отец. – Ей лучше будет здесь, мастер Дегнаре! Болезнь же не передаётся, и...

  – Нет, вы не поняли, – Синг смотрел на него тяжёлым, виноватым взглядом. – Позовите людей. И пошлите кого-нибудь предупредить лекарей, что сегодня будет ещё одна операция.

  В глазах Райскрадта появился испуг.

  Синг отвернулся.

  Он не хотел, чтобы бывший лорд увидел точно такой же ужас у него, Синга, в глазах.

  Синголо смотрел в окно, нервно пожёвывая нижнюю губу.

  Дурацкая привычка, признавал он. Но избавиться от неё никак не выходило.

  Снаружи, как обычно, шёл дождь. Голдуольцев это не смущало – они продолжали деловито растекаться по узенькой улочке, хлопать дверями и общаться прямо под потоками воды. Синг задумчиво наблюдал, как счастливая парочка обнималась под козырьком кондитерской лавки. Вода лилась на них струями прямо с козырька, вокруг сновали люди – а они просто стояли и обнимались, счастливо улыбаясь. Проходящие мимо смотрели на них – и тоже расцветали улыбками.

  Синг тяжело вздохнул. Он бы многое отдал за то, чтобы так же стоять под холодным дождём с Лесте. Мёрзнуть, жаться друг к другу и шептать на ухо всякие глупости.

  Может, немного распустить руки даже. Если будет уместно.

  Просто стоять с кем-то, с кем будет тепло и уютно.

  Потому что здесь, в натопленном кабинете Робартона, ему было холодно и тоскливо. Хотя бы из-за темы их с Сингом разговора.

  – И... – Робартон откашлялся, прерывая долгую тишину. – И что дальше? Что стало с дочерью Райскрадта?

  Синг неопределённо помахал рукой, не оборачиваясь. Он смотрел на парочку – парень что-то сказал девушке, поправил её капюшон и рассмеялся. Счастливый сукин сын. Хотел бы я быть...

  – Дегнаре, – раздражённый голос Робартона заставил его вздрогнуть. – Не надо мне тут махать руками. Ты не птица. Что стало с дочерью Райскрадта?

  Синг бросил тоскливый взгляд на улицу. И с сожалением отвернулся от окна.

  – Мертва, – жёстко бросил он, огибая гору бумаг и присаживаясь на кресло. – Два часа операции, сорванный голос – и она умерла у меня на руках. Просто прелестно, да?

  – Ты сделал всё, что мо...

  Синг цокнул языком и недовольно сморщился.

  – Знаешь, господин Робартон, сколько раз я слышал эту чепуху? Сделал всё, что мог. Я знаю, что сделал всё, что мог, – Синг опустил взгляд вниз. Он и сам не заметил, как начал неловко перебирать пальцами. – Дело в том, что я сделал недостаточно.

  Робартон не ответил. Просто сидел за столом и задумчиво поглаживал свои дурацкие усы.

  Все они молчали, когда Синг произносил это. "Сделал недостаточно". Никто не мог возразить на это.

  Синг был бы рад услышать хотя бы подобие оправдания. Жалкого и неловкого. Но даже Мэй молчала. Лишь вздохнула и обняла его.

  – В общем, – Синг зло разорвал хватку рук – его бесило это непроизвольное перебирание пальцами. – Я... Я пришёл сюда не за этим. Не чтобы жаловаться.

  – Ты и не жалуешься, ты просто...

  – В городе больны все, – не обращая внимание на успокоительную улыбку Робартона, жёстко закончил Синг.

  Лицо Робартона замерло. Улыбка всё ещё играла на губах – но Синг видел, как в глазах что-то меняется.

  – Что? – и вот, даже следы улыбки исчезли.

  – Все больны. Мы проверяли. Две недели проверяли, – Синг без спроса взял со стола бутылки виски и щедро плеснул себе в стакан. – Дело в иммунитете. У кого-то он держится дольше. У кого-то – меньше. Но, рано или поздно, болезнь продавливает его. И тогда... Терминальная стадия. Без надежды на излечение, – Синг схватил стакан и сделал большой глоток.

  Обжигающая жидкость заставила его поперхнуться и закашляться. Глаза заслезились, и он согнулся в кресле, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха.

  – Боги, как ты пьёшь эту дрянь? – спросил Синг, утирая слёзы и указывая на стакан.

  – Я не пью, – мрачно пробормотал Робартон, хмуро глядя на бутылку. – Уже лет пять не пью. Хотел бы. Но не могу.

  – А я не хочу. Но надо, – произнёс Синг, тряхнув головой. Тепло быстро расползалось по животу. – Я схожу с ума там. Понимаешь, господин Робартон?

  – Прекрати называть меня так, – раздражённо дёрнул щекой Робартон. – Меня зовут Ирвин. Так и зови. И да. Я понимаю тебя. Такое чувство, будто бы ты добился просвета, приблизился к своей цели, почти достиг её, ухватил её пальцами... – Робартон протянул руку и схватил воздух. А затем картинно разжал руку. – А затем твоя цель просто утекла сквозь пальцы. Издеваясь, как... – он вздохнул. – В общем, я прекрасно понимаю тебя, лекарь.

  – Подозрительно хорошо для человека вроде тебя, – Синг заглянул в стакан. Янтарная жидкость красиво плескалась внутри, и он вздохнул. Такая красивая – и такая мерзкая. – Я... Я не хочу возвращаться за стену. Каждый день прибывают новые люди. Каждый день я хожу среди людей и выбираю самые тяжёлые случаи. Понимаешь? – Синг не поднимал взгляда. Ему и так было слишком стыдно за его говорливость. Незачем усугублять. – Я не людей выбираю. А тяжёлые случаи. Я должен разрабатывать лекарство – а я раз за разом вожу их в операционную. На верную смерть, – Синг тяжко выдохнул и ещё раз посмотрел на стакан. – Один глоток – а я уже не затыкаюсь.

  – Уж лучше так, чем сидеть и молча пить до беспамятства, – проговорил Робартон, откидываясь на кресле и устало закладывая руки за голову. – Ты не должен возиться с больными. Я уже говорил с кое-кем из твоей... Кхм. Лекарской братии.

  – А, Броунсворт, да?

  – Не имеет значения, – Робартон сверкнул глазами на Синга, и тот неуютно поёжился. Иногда с Ирвина слетал налёт его спокойствия, и из-под него выглядывало что-то... Откровенно пугающее. Однако вот Робартон моргнул, и взгляд его синих глаз вновь стал спокойным и собранным. – Мне говорили, что ты почти не занимаешься лекарством. Что тебе не раз предлагали забрать твоих больных. А ты упорно торчишь в операционной.

  – Да, торчу, – Синг нахмурился. – Потому что я лекарь. И я должен...

  – Должен спасать жизни людям, должен спасать мой грёбаный город. А не упражняться в хирургии, – холодно отрезал Робартон.

  Синг виновато втянул голову в плечи. Ну а что сказать? Оправдания у него не было.

  И это было хуже всего. Раньше у него на все вопросы были готовы ответы, на все обвинения – оправдание. А теперь, когда он отвечал не только за себя, оправданий у него не было. Ни одного, даже самого последнего.

  – Виновен, – Синг развёл руками. Забыв, что стакан всё ещё у него.

  Виски перелилось через край и влажно шлёпнулось на пол.

  – Ещё как виновен, – Робартон устало вздохнул, массируя виски. – Послушай, Синголо... Ты напоминаешь мне одного человека. Я могу рассказать о нём, если хочешь.

  – Я никуда не тороплюсь, – пожал плечами Синг, подливая ещё виски. В конце концов, кто его ждёт?

  Всего лишь около уже сотни больных, ждущих от него спасения. Которого у него, вот досада, не завалялось. Хотя, может, надо ещё посмотреть в нагрудном кармане...

  – Он тоже верил, что может изменить всё в одиночку, – Робартон хмуро уставился на бутылку, как на личного врага. – У вас больше похожего, чем тебе может показаться. Он тоже отучился в Коллегии. Получил печать адепта, верительные грамоты, прочие пакости. Ну, ты наверняка знаешь.

  – Знаю, – Синг алчно мечтал все годы обучения об "прочих пакостях", которые сделали бы из него не просто бедняка Синголо Дегнаре, а почётного адепта-медика Дегнаре.

  – В общем, из Коллегии этот парень вынес только вольнодумство. И, что хуже, он умел говорить. А любые болтуны, вооружённые идеей, легко находят союзников. Ты... – Робартон оттянул свой чёрный медальон на цепочке и посмотрел на него. – Ты слышал о Веспремском восстании?

  – Да, слышал, – Синг недоверчиво покачал головой. – И что же, он участвовал в нём? Ваш знакомый?

  – В ту ночь и следующие два дня погибли тысячи людей, – как-то отстранённо проговорил Робартон, пристально глядя на медальон. – И виновником был мой знакомец.

  – Он был одним из Общества Орлов? Тех, которые руководили восстанием? – с интересом спросил Синг.

  Робартон хмыкнул. Как-то странно хмыкнул – так, как Синг сам хмыкал часто.

  Хвастливо. Гордо.

  – Он и был основателем Общества Орлов.

  – Ого. Верится с трудом, – не скрывая иронии, произнёс Синг.

  – Поверь, многие в это никогда бы не поверили, – Робартон позволил амулету упасть на грудь, а сам вольготно забросил ноги на стол. Сингу в этом жесте показалось какое-то желание вновь выглядеть уверенным, будто Робартон сболтнул чего-то не того и понял это. – Вся беда была в том, мой дорогой лекарь, что этот знакомец пытался сам контролировать всё. Он не верил, что великое может произойти без его личного участия. Спланировать? Мало. Нужно и исполнить. Вечно контролировать. Держать руку на пульсе.

  – Но разве в этом есть что-то плохое?

  – А до этого он решил, что никто кроме него не сможет изменить город. Веспрем, знаешь ли, до восстания был той ещё помойкой, – Робартон указал на окно. – Голдуол по сравнению с Веспремом – солнечный луг, на котором собрались танцующие зверята. И вот тому знакомцу это дико не нравилось. А потому... Потому он и решил поменять всё.

  – В одиночку.

  – Да. Какая разница, сколько инструментов у кузнеца? Ведь всё равно никто не скажет, что молот создал меч или... Без понятия, чего там кузнецы кроме мечей куют. В общем, он с самого начала и до конца управлял всем этим беспорядком. Более того, ещё и умудрялся при этом быть одним из ордена юстициаров.

  – Погоди, – Синг усмехнулся. – Он возглавлял восстание – и был одним из офицеров стражи? Он... То есть, – Синг весело фыркнул. – Он должен быть ловить восставших и расследовать преступления – а в итоге сам был восставшим и совершал преступления?

  – В точку, – Робартон криво ухмыльнулся. – Более того – его схватили за руку. И ему, идиоту, просто повезло, что никто в тот момент не додумался, что такой простой и понятный человек может оказаться чем-то сложнее, чем исполнителем.

  – А он был простым и понятным человеком?

  – Старался казаться. Алкоголь, женщины, взятки, немного рабочего энтузиазма. Но всё закончилось после восстания. Он всё желал сам свернуть шею несправедливости, всё хотел делать сам. А в итоге изменил Веспрем человек... То есть, нидринг. Новый Торговый Судья, ставший у руля города. А восставших все запомнили фанатиками и идиотами, – Робартон усмехнулся. – Понимаешь, к чему я веду историю?

  – К тому, что твой знакомый остался недоволен.

  – Верно, – кивнул Робартон, явно удовлетворённый. – А знаешь, почему?

  – Потому что он считал, что его роль будет главной. А в итоге ему даже не досталось второго плана, – Синг внимательно смотрел на лицо Робартона. Однако оно было непроницаемо. Проклятый хитрец, абсолютно непробиваем. – Более того, изменил город в итоге ведь и не он вовсе.

  – Не он, – послушно согласился Робартон. – С тех пор, я тебе так скажу, того знакомца никто не видел.

  – Да ну, – Синг хмыкнул. – А я могу попытаться найти его.

  – Да что ты говоришь, – Робартон с лёгкой полуулыбкой уставился на него. – И где же?

  – Вон, выгляните в окно, – Синг указал в сторону.

  – Это не окно, это зеркало, пьяный дурак.

  – Я знаю.

  Повисло неловкое молчание, которым Синг в этот раз искренне наслаждался.

  Не такая уж и сложная задача – поймать едва ли не хвастающегося человека на том, что хвастается-то он, как и все нормальные люди, своими заслугами.

  Но Сингу сейчас и такой тусклый предмет гордости сойдёт.

  – Я похоронил того своего приятеля, – лицо Робартона потеряло всякое выражение. Ни ярости, ни хитринки, ни веселья. Просто мёртвая маска. – Четыре года назад похоронил.

  – При каких же обстоятельствах? – с издёвкой спросил Синг, отпивая ещё виски. Теперь гадостный вкус казался ему не таким плохим.

  – Я положил память об этом приятеле на костёр с телом моей жены.

  Что-то резануло Синга, и он скривился.

  Безмозглый Робартон. Вот надо было ему украсть у него, Синга, эту маленькую победу? Ему что, сложно было обойтись без очередной порции вины?!

  – Соболезную.

  – Нечему соболезновать, – Робартон вздохнул и потёр кольцо на своём пальце. – Я был женат и до этого. Но ту жену я потерял – из-за своей глупости. А эту я не хотел терять. Да что там – "не хотел терять"... Я любой ценой хотел сохранить её. Но... – он нежно провёл пальцем по ободку кольца. И на его губах появилась такая умиротворённая улыбка, что Синг почувствовал, как что-то внутри тоскливо ноет. – Она умерла, – улыбка Робартона умерла. – Умерла при родах нашего мертворождённого ребёнка. И в могилу с ней лёг и тот мой приятель. Он всё время пытался изменить что-то, сыграть главную роль, не считаясь со средствами и жертвами. И чего он добился?

  Действительно, подумал Синг. Чего.

  – А я...– Робартон обвёл руками свою контору.– Я играю ту роль, которую надо играть кому-то. Как и хотела моя жена, – голос Робартона стал едва ли не просящим. Просящим что-то у кого-то, кого Синг не видел и увидеть не мог. – Моя Мэли Робартон. Она хотела, чтобы я делал что-то хорошее – но не был на главных ролях. Зачем? Ведь добро остаётся добром, откуда бы ты его не делал. Со сцены или с подмостков. Верно? – и он поднял пронзительный взгляд на Синга.

  – Верно, – хрипло прошептал Синг.

  Он ведь прав. Хоть со всей этой историей и переборщил. Но... Верно ведь сказал всё. Нельзя быть затычкой в каждой бочке. Нельзя ожидать, что сможешь сделать всё в лучшем виде только потому, что ты – это ты.

  В конце концов, он не главный герой в книге. Он – лишь один из героев. Из тысяч таких же героев, каждый из которых имеет равные шансы на смерть, успех и счастье.

  – Теперь, я надеюсь, ты займёшься лекарством? – спросил Робартон. Без угрозы, без намёка. Действительно спросил.

  Синг бы хотел научиться делать так же – без угроз, заискиваний и других попыток манипулировать отвечающим.

  – Да, займусь лекарством, – пообещал он со вздохом. – А ты, Ирвин, береги себя. Следи за ногтями. Если почернеют – бегом к нам.

  – Это признак болезни?

  – Больны все. Почернение ногтей – признак последней стадии, – произнёс Синг, вставая. Странно, но его почти даже не шатало.

  Когда он уже почти дошёл до двери, что-то дёрнуло его остановиться. И, уже держа руку на дверной ручке, обернуться и откашляться.

  – Чего ещё? – без раздражения спросил Робартон. Даже как-то... Доброжелательно.

  – Почему ты не пьёшь? Как ты можешь не пить после такого? – Синг говорил тихо, пытаясь не примешивать никаких эмоций в слова. – Жена, ребёнок... Восстание. Как ты можешь не пить после такого? Я не смог спасти людей – и уже пью, ища спасения. А ты... – он запнулся. – Как?..– глупо закончил он.

  Робартон, вопреки ожиданием, на вспыхнул. Не нахмурился. Да не удивился.

  Улыбнулся с такой нежностью, что у Синга защемило сердце.

  – Последние её слова, – тихо проговорил Робартон, улыбаясь. – "Если я вернусь, а ты будешь пьян – тебе конец, Ирвин Кроун Робартон!"

  Синг кивнул. Молча и серьёзно.

  А затем вышел прочь.

  Ему нужно было заниматься лекарством.

  Мир доносился до Синга так, будто бы кто-то залил ему уши водой.

  Это и понятно – он не спал уже вторую ночь. Закрывая глаза, он пытался погрузиться в успокоительный сон – но вместо этого под опущенными веками набухали тревожные мысли и идеи.

  Он абсолютно вымотан, выжат и пуст. А ведь прошло всего семь дней с того момента, как он крепко взялся за лекарство.

  – Семь дней, – хрипло пробормотал он, вяло скользя взглядом по страницам "Лекарского искусства". Буквы уже не складывались в слова, а потому он оттолкнул от себя толстый трактат с пораженческим вздохом.

  Он сидел в своей комнате уже семь дней. Семь грёбаных дней, которые смазались и слились в один. Отвратительно долгий и унылый. Будто проживаешь один и тот же день – снова и снова.

  Синг помнил великолепную книгу – "День Хорька". О том, как клерк из Лепорты переживает один и тот же день раз за разом.

  Только вот теперь, когда он будто бы взглянул на эту книгу изнутри, великолепной она не казалась.

  С самого утра – завтрак, который приносила Мэй. Немного бекона, яичница и чай с бутербродами. Короткий и пустой разговор о чём угодно, пока Синг ест. А затем – книги.

  Книги, книги, книги. Синг бросил быстрый взгляд на раскрытую книгу на столе – и с отвращением передёрнул плечами.

  Он любил читать, да. Но... Слишком много информации, слишком мало важного. Шорох бумаги и буквы теперь вызывали у него тошноту. Но ему приходилось читать дальше.

  К обеду он уже не чувствовал себя живым. Всего, чего ему хотелось к полудню – покоя и сна.

  Но Мэй исправно приносила обед и назойливо требовала, чтобы он ел. Пока он молча ел, она беззаботно болтала о всяких глупостях. Например, что видела кошку со смешным пятном на боку, что на третьем этаже кто-то разбил вазу, что лекари во время вечернего дежурства проиграли в карты больному целую гору денег.

  После еды она обычно зачитывала то, что выучила за день. Странно, но Сингу нравилось слушать, как она декламирует.

  Он никогда не любил стихи. Даже ненавидел. Но когда она серьёзно и чётко выговаривала каждое слово из "Спящего солнца", он не мог сдержать улыбку.

  Затем она уходила. А ему оставалась самая неприятная часть дня – алхимия.

  До поздней ночи он гнул спину над ретортами и перегонными кубами, сверялся с записями и носился из одного края комнаты в другой.

  Иногда его охватывало радостное возбуждение и ему начинало казаться, что вот-вот – и всё получится.

  А затем был самый ненавистный момент. Тестирование лекарства на поражённых тканях.

  – Тестирование, заканчивающееся провалом раз за разом, – вздохнул Синг, массируя веки. – Провал, провал, провал...

  Откуда-то издалека доносились разговоры, болезненные стоны и кашель. Но это не касалось Синга. Это касалось тех лекарей, кто дежурит там, внизу.

  А его дело – лекарство.

  Тяжело вздохнув, он встал с кресла. Время заниматься не только планированием.

  Когда Мэй пришла с обедом, он уже вовсю работал.

  – Ты чего тут надымил? – осторожно спросила она, ставя поднос с едой на стол.

  – Так уж получилось, – вяло ответил Синг, не отрываясь от сверки с записями. Слова плыли перед глазами.

  – Ты опять не засыпал, да? – вздохнула она, гневно глядя на него. – Ты себя угробишь.

  – Если я не угроблю себя сейчас – потом продолжат гибнуть люди, – пробормотал Синг, осторожно помешивая содержимое колбы. -Я здесь, работаю, знаешь ли. Дым, отсутствия сна – это малая плата за... Что? – он перехватил её озабоченный взгляд на него.

  – Синг... У тебя пустая колба. Пустая, – она робко указала пальцем.

  Коллегист хмуро взглянул на действительно пустую колбу. Блеск. Просто прекрасно.

  – Но я... – хмуро попытался возразить он. – Я же... – он растерянно махнул колбой и едва не выпустил её из пальцев. – Я... Нет, погоди, – Синголо начал судорожно оглядывать стол.

  И обнаружил реагенты микстуры в тарелке для еды. Серый порошок и блестящие кристаллы щедро осыпали бутерброд, который лежал посреди выписок из "Истории алхимии".

  Плечи Синга беспомощно опустились.

  Проклятье.

  – Садись, – Мэй пододвинула стул ровно в тот момент, когда его колени предали его. – Тебе нужно поесть и выспаться.

  – Меня тошнит от еды, – вздохнул Синг, с чистым отвращением глядя на ветчину. – От одного вида хочется выблевать свои внутренности. И спать я не хочу.

  – Хочешь или нет – надо, – Мэй положила руку ему на плечо и наклонилась, заглядывая ему прямо в глаза. – Ты нужен этим людям. Я говорила, что у тебя получится всё, помнишь?

  – Такое не забудешь, – пробормотал Синг, виновато отводя взгляд. Проклятье. Зачем все напоминают ему об обязательствах? Он и сам помнит, но...

  – Эй! – пощёчина обожгла его щёку, и он ошарашенно моргнул. – Не смей снова это проворачивать!

  – Что проворачивать? – оторопело спросил Синг, потирая щёку.

  – Я вижу, что у тебя творится в голове! – Мэй говорила твёрдо, но как-то... Успокаивающе? – Прекрати думать о всяких глупостях и соберись. Ты нужен нам всем. Здесь. Понятно?

  – Какая разница... – Синг отмахнулся и вяло перевалился на стуле так, чтобы не смотреть в глаза Мэй. У неё такие красивые глаза, надо отметить... – Ко мне никто, кроме тебя, не заходит. Они там справляются и без меня.

  – Ты дурак, – она сказала это с таким упоением, что Синг хмыкнул.

  Пожалуй, в ней есть что-то от Пёрышко. Манера держаться, может? Или ещё что-то. Мысль назойливо вертелась, но, когда он пытался ухватить её за хвост, вновь скрывалась в потоке сознания.

  – Ты знаешь, почему только я ношу тебе еду? Почему только я захожу сюда?

  – Потому что только тебе есть дело до...

  – Ох, милый Синголо, ты бываешь таким дурнем, – она умиленно вздохнула и, к изумлению Синга, потрепала его по волосам. Засаленным и не расчёсанным волосам, с неловкостью подумалось коллегисту.– Ты два дня не спишь. И почти ничего не ешь. Ты видел себя в зеркало?

  – Я каждое утро...– зло начал Синг, но Мэй лишь просящим взглядом прервала его.

  – Ну не ври мне, Синг. Ты зарос, небрит, волосы у тебя спутаны. А эти круги под глазами? Когда я говорю с тобой, ты будто не здесь, – она вздохнула, сокрушаясь. – Если кто-нибудь ещё увидит тебя в таком состоянии, что останется от твоего дела?

  – И что же? – глупо спросил Синг.

  – Ничего, – Мэй встала – лишь затем, чтобы взять с подноса тарелку и впихнуть её в руки Сингу. – Если сейчас сюда зайдёт Броунсворт, если сейчас сюда зайдёт любой помощник-доброволец – через день или два все разбегутся. Людям нужен ты. Как надежда, как знамя.

  – Зря я дал тебе эти глупые стихи... – угрюмо пробубнел Синг, ковыряясь ложкой в овощном рагу. Она ведь права... Или нет?

  Какой из него символ? Худой, усталый, неумелый. Капля удачи – вот всё, что у него есть. Ха, знамя. Да он ниже почти всех их! Вот это символ, вот это знамя!

  – Ты знаешь, как тебя называют? – голос Мэй заставил его тяжело вздохнуть. Почему она не уходит? Она ведь понимает, что для него всё это – пытка?

  – Откуда я знаю. Я ж глупый, ты сама сказала. Я ничего не знаю, – он подцепил немного рагу ложкой и опрокинул его обратно в тарелку. Печальное зрелище.

  – Друг Смерти. Тебя называют Другом Смерти. Люди, которые внизу хнычут от боли, перешучиваются – мол, скоро ты договоришься с Братом-Смертью, и всё закончится.

  – Договорюсь?.. – Синг тряхнул головой. – Ничего не понимаю. Бред.

  – Говорят, ты пьёшь с ним чай тут. И каждая спасённая жизнь, каждое облегчённое страдание – это дело твоих рук.

  – Нелепые выдумки, – фыркнул Синг. Боги, до чего доходят люди?! Ха, хорошо, что его ещё не начали обожествлять! А ведь до этого недалеко, демоны раздери!– Как они до этого додумались? Полный бред и а... – он широко зевнул. – А-абсурд!

  – Им нужен ты. Во всех своих видах, – Мэй резко стала какой-то усталой. – Им нужен и лекарь, и молодой, уверенный парень, и Друг Смерти. Прекрати жалеть себя.

  – Я не...

  – Не ври мне. Я разбираюсь в людях. Я... – она замялась, но затем решительно махнула рукой и закрыла глаза. – Я была грёбаной воровкой, Синг. Я обворовывала людей до эпидемии. Это моя работа – разбираться в тех, чьи карманы я собираюсь обчистить. И я вижу, что ты сейчас жалеешь себя.

  Синг устало помассировал виски.

  – Погоди. Ты – воровка?

  – А ты – идиот, – она мягко усмехнулась. – Ты нужен им. Пожалуйста. Приди в себя, прекрати прятаться от работы в... Как бы это по-умному? Как это называется, когда ты делаешь вред сам себе?

  – Самоистязание? – предложил Синг. И тут же протестующе взмахнул руками.– Погоди, это что – я самоистязаю себя?!

  – Сам ответь, – Мэй вздохнула и посмотрела на него. Сингу стало неловко.

  Жалость, гордость, алчность и... Боги, сколько всего намешано в этих глазах?

  – Я ухожу, – она встала. – Умудрись прийти в нормальное состояние к завтра. И... Начни работать. Ты нужен нам. Всем нам.

  Синг глупо смотрел в пол у своих ног, когда она шла к дверям.

  Она ведь права. Она... Ну да. Он просто прячется от настоящей работы в видимости работы.

  – Мэй, – резко окликнул он её.

  Она замерла у двери.

  – Я... Мне страшно, – он сглотнул резко ставшую горькой слюну. – А если не получится? Вы все ждёте от меня чуда. Но я не маг. Я... Фигляр. Алхимик.

  Бывшая воровка мягко улыбнулась.

  – Ну так и магии нет, разве нет? Ты сам говорил. Покажи пару фокусов. Используй свою алхимию.

  Синг непонимающе вздохнул и открыл уже рот для уточнения, но тут же захлопнул его.

  А что уточнять? Он и так ничего не понимает. Совершенно ничего. Похоже, он действительно глупый.

  – Сколько сегодня умерло? – спросил кто-то его голосом.

  Мэй напряглась.

  – Ты каждый день спрашиваешь, и...

  – И каждый день ты уходишь от ответа. Ответь. Прямо сейчас, – Синг удивился. Кто-то говорил его голосом – но может его голос быть таким жёстким и требовательным?

  – Я...

  – Ответ.

  Мэй закусила губу.

  – Двенадцать. За пять дней – двенадцать. На операциях спасли двух.

  Синг кивнул.

  – Спасибо. Можешь идти, – и он махнул рукой.

  Когда она уходила, он явно услышал хруст дверного замка. Прелестно. Она запирает его. Чтобы, не дайте боги, никто сюда не вошёл.

  Синг тихо и нервно хихикнул. Его запирают в его же комнате, в его же лазарете. Прекрасно!

  А может, он – самый главный больной в этом здании? Может...

  Когда его же рука врезала ему же по щеке, он был несколько удивлён.

  – Больной? – прошипел он сам себе, пока часть сознания пыталась справиться с удивлением. – Ты, сука, здоров, в отличии от людей на первом этаже! – ещё один удар – теперь с другой стороны. Ух, как вспышка, разорвавшаяся в мозгу! – Не смей больше городить такой бред, выспись – и займись делом!

  Когда он повалился на кровать, мысли всё ещё встревоженно кружились в голове.

  А что, если не получится? Или...

  Синг отмёл весь этот мусор.

  Надо было думать раньше. Но раз уж он сказал, что хочет этого, раз уж он начал – значит, должен продолжать.

  Даже если так тяжело. Особенно если так тяжело.

  Сон навалился на его веки и мгновенно выкинул его в темноту.

  Темнота была абсолютно блаженна. Совершенно спокойна и...

  Мэй лежала на операционном столе – посреди крови и потрохов. Бледная, чистая. Глаза спокойно закрыты.

  – Ну что же, – из темноты напротив раздался вкрадчивый голос. – Хочешь ещё один раунд?

  – У меня выбора нет, как всегда, – грустно произнёс Синг, держа скальпель в руке. Он задумчиво глянул на него – и блик света красиво пробежал по лицу Мэй.

  – Выбор есть всегда, – темнота напротив заклубилась, и вперёд вышел мужчина в тунике. На плече у него сидел ворон, а в руке был длинный тонкий меч. Синг явно видел его где-то. Но не мог вспомнить, где. – Просто выбор не нравится конкретно тебе. Смог бы ты пожертвовать собой ради остальных, если понадобилось бы?

  – Да.

  – Да что ты говоришь, – человек рассмеялся, и Синга пробрал холодок. – Ты бы смог бы занять её место? – он указал длинным и тонким пальцем на Мэй. – Смог бы лечь под скальпель?

  – Нет. Но умереть – да.

  – А умереть под скальпелем? Как другие, кого ты отправил ко мне на пир? – человек медленно пошёл по кругу вокруг стола. Синг, сам не понимая, почему, двинулся по тому же кругу – так, чтобы быть напротив странного мужчины. – Я славно пирую в этом городе, знаешь ли.

  – Не знаю. Мне плевать, – Синг продолжал идти по кругу. – Я должен заниматься лечением.

  – О да. Должен. Но ты не делаешь этого. Эта партия превратилась в то, что я видел всегда. Стоит чуть надавить на вас, забрать у вас хотя бы толику надежды – и вы ломаетесь. С треском, грохотом... – он с аппетитом облизался.

  – Да-да. Иди нахер, – Синг уверенно перехватил скальпель. – Я собираюсь выиграть эту партию.

  – Уверенные слова неуверенного человека.

  – Я не должен быть уверен. Я должен быть всего лишь прав.

  – Громкие слова. Но дальше слов ничего не пойдёт, – мужчина провёл пальцем по лицу Мэй. – А времени у неё всё меньше и меньше...

  – Ну так убирайся и не мешай мне, – зло бросил Синг, останавливаясь на мгновение. Но перспектива того, что эта странная фигура доберётся до него, облила его ужасом с головы до ног, и он спешно продолжил это глупое кружение. – Дай мне сделать своё дело!

  – Но я ведь не могу уйти.

  – Не хочешь!

  – Нет, не могу. Я всегда буду здесь. И ты это знаешь, мальчишка.

  Синг вздохнул.

  Да, он знал. Он всегда будет здесь. Всегда.

  Потому он глубоко вдохнул ставший резко холодным воздух.

  И остановился.

  – Ого! – восторженно хлопнул в ладоши мужчина, продолжая путь. Синг смотрел, как он приближается. – Ты решился? И не побежишь?