Текст книги "Славное море. Первая волна"

Автор книги: Андрей Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава третья

I

Утром Гена подымался по трапу на борт теплохода «Полярный». У трапа его остановил вахтенный, молодой круглолицый парень.

– Куда? – спросил он с легким акцентом.

– К капитану. Боцман велел прийти. Матросом хочу устроиться, – Гена сразу выпалил все, что мог сказать О себе.

– Еще вверх по трапу и туда.

Вахтенный показал на дверь рядом со входом п штурвальную рубку, а темно-карие, немного оттянутые к пискам глаза продолжали внимательно рассматривать новичка.

«Татарин, – мысленно определил Геннадий. – Важничает».

Но по выправке вахтенный показался Геннадию бравым матросом.

Пока они разговаривали, подошел кок, высокий, в белом халате и в еще более белом колпаке. Легонько потрогал свои коротенькие, бабочкой черные усики и предложил:

– Просись ко мне, на камбуз.

– Еще чего! – напустил на себя храбрость Гена. – Я в матросы.

– А что? Всегда в тепле, не простудишься.

– Я простуды не боюсь.

– То-то, я вижу, спортсмен.

В голосе кока чувствовалось неприятное раздражение.

«Зря обидел человека, – подумал Гена. – Может, он свое дело любит». И уже миролюбиво сказал:

– Сноровки у меня к этому делу нет. Да, может, и не возьмут еще.

Кок действительно обиделся, и последние слова Гены не смягчили его.

– Ершистый! Только тебе лучше бы на берегу сидеть.

Гена решил поддержать разговор. Авось кок смягчится.

– Почему на берегу?

– Веснушками ты больно богат, а с ними от воды подальше надо. В море они у тебя и на ушах выступят.

– Какой есть. – Гена круто повернулся и бегом поднялся по трапу наверх.

Отсюда был хорошо виден почти весь затон: вереница черных смоляных барж, мачты пароходов и шхун, юркие катера, оставляющие за собой на водной глади длинные усищи волн.

Из-за гор выплыли редкие облака. Было по-утреннему прохладно. И ему на секунду показалось, что он уже в море, что не облака плывут на мачту теплохода, а теплоход идет им навстречу, и кругом, как в небе, пусто, только синяя гладь воды без конца и края.

– Что ж ты тут был такой шустрый, а у двери онемел? – крикнул снизу кок. – Стучи смелее!

Гена сильно постучал в дверь и, не ожидая разрешения, потянул ее на себя.

…В каюте он заробел. Все тут было необычно. Стены каюты, кресло, два стула, длинный диван, письменный стол – все сделано под красное дерево. На одной на стен – три переговорные трубки.

Свисающая над боковой дверью синяя бархатная занавеска отведена в сторону. За нею видна большая никелированная кровать под тонким верблюжьим одеялом и с горкой белых подушек: в каюте и рабочий кабинет, н спальня.

У стола в кресле сидел капитан, сухолицый сорокалетний мужчина с ежиком начавших седеть черных волос. Ближе к двери, облокотившись на стол, примостился боцман.

– Вот, Сергей Петрович, пришел тот парнишка, – сказал боцман, – матросом решил плавать.

Капитан мягко повернулся в кресле, мельком оглянул вошедшего и нахмурился.

– А где здравствуйте?

– Здравствуйте, – растерянно, совсем тихо сказал Гена и тут же подумал, что сделал большую оплошность. Могут не взять. А если и возьмут, у капитана надолго останется о нем плохое впечатление. Надо было поправить положение, но как?..

– Садитесь, Серов, – предложил капитан. – Расскажите о себе.

Жизнь у Геннадия была очень несложная: семья, школа, ребячьи игры и… мечты. Рассказ получился коротким и явно не удовлетворил капитана.

– Давно о море мечтаете?

– Не мечтал я, – сознался Геннадий. – Нужда заставила… Семью кормить надо.

– Спасибо за откровенность.

Капитан не мог скрыть своего разочарования. Встал с кресла, прошелся по каюте. У Геннадия дрогнуло сердце.

Сказал правду, а себе навредил. Дело его теперь висит на волоске. Что он скажет маме? Надя ждет башмаки. Надо как-то удержаться. А в голову, как на грех, не приходит ни одна спасительная мысль.

Пока Геннадий обдумывал свое незавидное положение, капитан взял со стола трубку, набил пахучим табаком, закурил. Роняя из трубки тонкий дымок, прошелся еще раз по каюте. Остановился перед Геннадием.

– Я беру вас на теплоход, Серов. Только здесь не гуляют, а трудятся. Если вы это поймете, мы с вами поладим.

У Геннадия отлегло от сердца.

– Спуститесь вниз, дождитесь там боцмана. Потом вместе пройдете к старшему помощнику, оформите документы.

И уже вдогонку Геннадию капитан добавил:

– Сегодня же вечером перебирайтесь на теплоход. Через два дня уходим в рейс.

От нового матроса капитан не был в восторге.

– Слабосилен, пожалуй, узкогруд, – сказал он боцману, когда они остались вдвоем.

– Ничего, окрепнет за лето, – заверил его боцман. – У нас в родне все некрупные, а жилистые.

– Море не любит, из-за нужды пошел.

– Нужда, конечно, – согласился боцман. – Надеяться больше не на кого. Что ж ему делать?

– Со средним образованием. Это хорошо, боцман, всех бы таких матросов иметь. Но и трудно с ним, пожалуй, будет. Не об этом мечтал.

– В университет собирался.

– Туда и матросом не поздно, еще скорее примут. Л пока возьми парня под свою опеку.

II

Теплоход готовился к отходу в далекий и трудный рейс. И боцман находил работу команде независимо от пахты.

– Дело, дело требует, – уговаривал он матросов. – Вот отчалим от берега, тогда, кроме вахты, тревожить не стану.

Только к полудню убавилось работы, и боцман мах-пул рукой.

– Отдыхайте, надо будет – позову.

Свободные от вахты матросы пошли купаться. Место выбрали тихое, с хорошим песчаным дном. Это была как бы маленькая бухта. Сверху ее отгораживал от реки теплоход, внизу стояли счаленные бортами лихтер и две тысячетонные деревянные баржи.

Вода между ними словно остановилась и хороню прогревалась солнцем. Все решили, что лучшего места для купания не найти.

Рулевой Юсуп Шалаев, круглоголовый, с мечтательными черными глазами, неторопливо вошел в воду, несколько раз зачерпнул ее пригоршнями коротких, сильных рук и смочил ежик иссиня-черных волос.

Антон Сахно, тоже рулевой, носил прическу, названия которой не знал и сам. Он очень берег ее. Его светлые и мягкие, совсем льняные волосы во время купания всегда прикрывал резиновый чепчик.

Моторист Сергей Алферов в два раза выше Юсупа.

Он немного нескладен, широкоплеч и узок в талии. Рыжие кудри непослушно рассыпались, и он был бессилен навести в них какой-нибудь порядок. Он вошел в воду, изогнулся дугой и опустил руки к ногам.

Юсуп озорно крикнул, собираясь толкнуть его. Но моторист чуть разогнулся и внезапно нырнул. Перед широким курносым лицом Юсупа мелькнули только крупные пятки Сергея.

– Ой, шайтан! Я тебе! – И Юсуп тоже нырнул, намереваясь найти Сергея под водой.

Узкоплечий и тонконогий Геннадий сильно проигрывал перед товарищами. И это его смущало. Но в воде он приободрился. Плавал разными стилями, очень хорошо нырял. Короткорукий Юсуп погнался было за ним, но скоро отстал.

Пришли новые купальщики с других пароходов и барж, и в маленькой спокойной искусственной бухточке стало шумно и тесно, как на большом пляже.

Матросы «Полярного» оторвались друг от друга и затерялись в массе купающихся. Геннадию теперь не перед кем было показывать свое мастерство.

Наконец солнце, долго стоявшее над рекой, ушло. Купающиеся стали выходить на берег. Геннадий остался один. И вот тут он снова показал все, на что был способен в воде. Плавал разными стилями, просто лежал на воде, поддерживая себя незаметными движениями рук и ног, глубоко нырял, изумляя зрителей долгим пребыванием под водой.

Изощряясь в своем искусстве, он совсем не заметил, как в тихую бухточку вошел винтовой пароход «Партизан», намереваясь пришвартоваться к берегу за кормой у «Полярного».

– Хватит купаться, давай на берег! – позвал Гену Юсуп.

Усталый Геннадий поплыл к берегу, уже думая не о том, чем удивить товарищей, а как он сейчас отдохнет на берегу под теплым солнцем.

В это время неожиданно заработал винт парохода «Партизан» и развел крутую волну. Она окатила Геннадия, покрыв его с головой, потом с силой отбросила вниз к стоявшим там баржам и лихтеру.

Новая волна отнесла его еще дальше. Он попытался удержаться хотя бы на одном месте, но тут же с ужасом почувствовал, что его неудержимо потянуло к баржам.

На волне связка судов стала покачиваться. При столкновении баржа и лихтер легко раздавят попавшее между ними хрупкое тело человека.

К Геннадию поднеслась и накрыла черная тень баржи. Он изо всех сил рванулся вправо, вдохнул полную грудь воздуха и нырнул под широкое железное днище лихтера. Он рассчитывал, что под днищем его свободно пронесет водой и выбросит за корму.

Расчет этот не оправдался в самом начале. Случилось то, чего не ожидал и просто не знал молодой матрос.

Его пронесло не больше трех метров, с силой подбросило вверх и прижало к шершавому днищу лихтера.

«Присосало», – резанула мозг страшная догадка.

Под лихтером темно. За ушами струилась вода и тащила вперед волосы, до боли сжимало переполненную воздухом грудь.

В голове ярко вспыхнула картина: солнечный берег, заполненный народом, крутые буруны за кормой парохода «Партизан». Ее сменила вторая: дом, стол покрыт старенькой синей скатертью. Облокотившись на стол, сидит мать. Скорбное лицо ее заострилось и стало белым как мел.

«Одна, совсем одна с Надей осталась. Кто им теперь поможет!»

Глаза матери вперились вдаль, округлились.

«Где ты, Гена!» – позвала она его. Позвала громко, отчетливо, будто была рядом.

«Мама!» – крикнул он в ответ и тоже громко, но не голосом, а одной мыслью.

Все это длилось секунды.

Как это мало, если смотреть на бег секундной стрелки! И как много передумает за это время человек!

«Мама!» – еще раз мысленно крикнул Геннадий, напружинил все тело, и головой, ногами, локтями оттолкнулся от шершавого днища лихтера.

Ему удалось перевалиться спиной вниз. Но его снова прижало.

На этот раз он уперся в днище коленками и руками. Вода с силой подхватила его, пронесла два-три метра и снова прижала вверх.

Не медля, он снова оттолкнулся от днища. Вода стремительно пронесла его еще немного.

Дальше он уже не позволял воде прижимать его к днищу и отталкивался в движении.

И вдруг скорее почувствовал, чем понял, что летит вверх.

Стало светло. Заболевшие легкие расширились, рот бессильно раскрылся. Над головой громко булькнуло, и в легкие ворвалась спасительная струя воздуха.

Качнулся и застыл близкий солнечный берег. На нем суетились и кричали люди.

Выбравшись на берег, Гена быстро оделся. Его плотно окружили люди. Одни радовались счастливому исходу, другие хмурились, осуждающе качали головой, будто он умышленно совершил большое озорство, заставив их тревожиться за его судьбу.

А он смеялся. Но смех был нервный, и в нервной дрожи подергивалась кожа, словно не было на нем сухого белья и не грело полдневное жаркое солнце.

С теплохода прибежал вестовой.

– Матроса Серова срочно к капитану! – крикнул он и побежал обратно.

Геннадий бегом последовал за ним. Зябкая дрожь унялась, но тревожно заныло сердце.

«Спишет, обязательно спишет на берег. Не долог же твой матросский путь, Геннадий Серов! Видел же сам, что взял он тебя нехотя, из милости. Куда теперь пойдешь? Где найдешь работу?»

Капитана он нашел на мостике перед рубкой. Заложив руки за спину, тот ходил взад и вперед с непроницаемым видом.

– Сами пришли или вас привели?

По голосу капитана Геннадий почувствовал, что над ним действительно нависла гроза. Сердце совсем упало Опустив голову, он ответил, как школьник:

– Вестовой прибегал.

Широкие брови капитана низко опустились. Борозды глубоких морщин сверху донизу разрезали высокий лоб. Сухие губы крепко сжались, и оттого широкий, почти квадратный подбородок с легкой ямочкой сильно выдался вперед.

– Если бы это случилось два дня тому назад, я бы списал вас на берег, – рассерженно сказал капитан. – У нас нет здесь нянек для вас. Как это случилось?

Торопясь, краснея от волнения, Геннадий подробно рассказал о своем приключении. Он даже показал жестами, как отталкивался от днища лихтера, когда его прижимало водой.

– Никогда не бравируйте своей смелостью. У смелости должен быть хозяин. Смелость без ума может погубить и вас и товарищей.

Геннадий вытянулся перед капитаном и по-школьнически робко попросил:

– Не говорите только матери. А то все лето тревожиться будет.

– Один вы у нее кормилец. Вот что главное. Можете идти. – И капитан сам круто повернулся к борту.

III

День отхода каравана на Север всегда был особым событием для жителей Леногорска. С утра к месту стоянки собирался народ провожать родных и знакомых в далёкий, нелегкий путь. Команды теплохода, лихтера и барж вернутся только поздней осенью, перед самым ледоставом. Им довольно работы вдоль побережья и у ближних островов.

Но сегодня многие провожают не их, а тех, кто разместился на брандвахте – большой пассажирской барже с длинной, во весь корпус красной надстройкой. Это пассажиры каравана. Они не вернутся ни этой, ни следующей осенью. Их почти двести человек. Им предстоит сменить зимовщиков в Северном порту и на ближайших зимовках. Они проведут там не менее трех лет.

Большинство из них уже бывало там. Такие ведут себя спокойно, будто отъезжают в недалекие командировки. А новички не умеют скрыть своего волнения: одни много говорят, другие поют песни.

Склянки на теплоходе пробили двенадцать. Конец прощаниям, слезам и наказам.

Геннадий обнял и поцеловал мать. И вдруг почувствовал, что, как тогда, в горький для них день, по щекам потекли горячие слезы.

– Что ты, мама! Я ж на дело иду. Писать буду. И до осени только…

Мать подняла голову, вытерла слезы. – Ничего, ничего, Гена. Ты не беспокойся. У дела ты стал, вот и волнуюсь. Хорошо мне. Большая радость у матери, когда сын кормильцем становится. Такую радость матери называют счастьем. Ты не думай, оно не маленькое. Большое это счастье.

Она улыбнулась, но не могла унять слез. Они катились на ее белую кофточку, а когда наклонилась, то и на черную фланельку сына.

– Ну, иди, – и легонько толкнула его в грудь. – Мы с Надей очень будем ждать тебя.

Еще раз поцеловав мокрые щеки матери, Гена быстро зашагал к теплоходу.

А она осталась, маленькая, похудевшая, в скромной черной юбке и много раз стиранной белой кофточке.

Улыбнулась сквозь слезы и подумала: «Теперь они с дочерью – семья моряка. Должно быть, очень трудно ждать, особенно, если он ушел в плавание в первый раз».

У широкой трубы над теплоходом взорвалось белое облачко пара. Над затоном поплыл басистый гудок «Полярного».

«Первый, – подумала Анна Ильинична. – Потом будет второй. После третьего уберут трап, и у Гены больше не будет дороги на берег. В доме станет просторно, пусто… Ничего, научимся ждать, – успокаивала она себя. – Будем, как все, ходить на пристань, считать гудки и жадно расспрашивать матросов встречных кораблей…»

Кругом ходили пестро одетые люди, громко разговаривали, смеялись, пели. Для многих здесь это было привычной жизнью.

Снова облако пара над теплоходом и зычный гудок, поплывший на берег, на воду, к поголубевшим в дымке горам. Он звучал значительно дольше первого, как бы давая всем запоздавшим дополнительные минуты.

«Второй», – отметила про себя мать и вздохнула тяжелее прежнего.

На берегу еще больше зашумели, задвигались. К ней подошла учительница и тронула ее за локоть.

– Здравствуйте, Анна Ильинична!

– Здравствуйте, Антонина Петровна! – ответила мать, уже справляясь с волнением. – Вот сына провожаю… Вам бы немного раньше прийти. Он только что ушел на корабль.

– Очень хорошо. Я рада за Гену. Морские дороги, Анна Ильинична, зыбкие. Но кто научится ходить по ним, легок путь того будет на твердой земле.

Живя несколько лет с мужем в Северном порту, она сама любила море и действительно была рада за своего воспитанника.

– Спасибо вам за поддержку и заботу. – Анна Ильинична взяла легкую руку учительницы и порывисто прижала к груди. Одна мать знала, что учительница просила боцмана и капитана взять Гену на пароход.

– Что вы! – смутилась Антонина Петровна.

Голос ее дрогнул, но руки она не отняла. Да и как это можно было сделать? Сейчас искренне, от всей души признали ее дела учительницы. Не преподавателя, не классного руководителя, а именно учительницы. Никогда в жизни не отмечали так ее труд, и никогда не было так хорошо на душе.

Так и стояли они вдвоем, близкие друг другу, – две матери, провожающие в большую жизнь одного сына.

IV

…Матрос Серов не на вахте, но дел много и у него. Одно за другим сыплются многочисленные поручения боцмана, старшего помощника капитана. Гена летает с верхнего мостика на нижнюю палубу, в трюм и обратно.

Ему нравится, что он всем нужен, и без него уже не обойтись.

Мельком с верхней палубы взглянул на длинный в двадцать единиц караван, который они ведут за собой.

На несамоходных судах уже подняли якорь, караван находился на плаву, удерживаемый стальным буксирным канатом «Полярного».

Вслед за «Полярным», впереди каравана, особенно выделялся широкими черными бортами и желтыми погрузочными механизмами лихтер «Ленский-1». В средине каравана поднималась красная надстройка брандвахты. Там стоял веселый говор, играли на гитаре.

Раздался третий гудок. Выполнив последнее поручение, Геннадий подошел к правому борту, чтобы еще раз посмотреть на мать, и увидел Антонину Петровну…

– Ну, кажется, все сделано, – сказал рядом капитану боцман.

Капитан ответил ему морской шуткой:

– Если бы капитан корабля ждал, когда будет закончено последнее приготовление, он не отчалил бы от берега до конца навигации.

Взял в руки мегафон и тихо для команды распорядился:

– Отчаливаем.

И уже громче на берег;

– Отдать концы!

Стоявшие на берегу у причальных столбов матросы сбросили тонкие железные тросы и, громко стуча башмаками, по трапу побежали на теплоход.

Вслед за ними убрали трап.

– Поднять якорь! – продолжал распоряжаться капитан.

Шумно заработал паровой шпиленок, выбирая якорную цепь.

Под рукой капитана звякнули ручки телеграфа, и в машину пошел сигнал: «Самый малый вперед!»

Пароход стал– отваливать от берега, и за ним, чуть изгибаясь, двинулся весь караван. Берег медленно уплывал назад.

V

Геннадий стоял на нижней палубе и глядел на удаляющийся город. Сначала исчезли, как бы потонули в густой зелени берега жилые дома, потом корпуса и трубы заводов. Дольше всех, как маяк, белела залитая солнцем башня электростанции.

Караван сделал разворот и пошел строго на север. Теперь с правого борта «Полярного» уже был не город, а поросшие низкими тальниками да высокими травами длинные острова. Далеко за островами в синей дымке вставали каменные горы противоположного берега.

Лена – могучая река. По длине она чуть не в два раза больше Волги. Но берега ее мало населены. И почти всю дорогу будут видны вот такие густо заросшие острова и высокие то серые, то желтые прибрежные горы.

– Матрос Серов! – услышал Гена возле себя зычный голос боцмана.

– Есть матрос Серов! – вытянувшись, ответил Геннадий.

– На бак, к вахтенному, помогать будешь.

– Есть на бак к вахтенному! – повторил он еще громче и бегом бросился к трапу, ведущему на верхнюю палубу.

Он не знал, где бак, но полагал, что где-нибудь наверху. На вторую палубу выскочил возле машинного отделения.

Навстречу вышел длинный Сергей Алферов. Серов кинулся к нему.

– Мне нужно на бак. Где это?

Тот удивленно посмотрел на Гену и не торопясь ответил:

– Бак – это передняя палуба на носу теплохода, перед штурвальной рубкой. Понятно?

Слышавший, что на корабле все приказания начальства выполняются бегом, Геннадий, позабыв про Алферова, кинулся на переднюю палубу.

VI

Матрос Носков, к которому послали Серова, такого же, как и Генка, роста, но покрепче сбит, старше годами и богаче веснушками.

Еще о нем можно было сказать, что он ходил по жизни колесом, любил смеяться, часто и умело рассказывал занимательные приключения о Севере.

У него всегда улыбались не только золотистые глаза, но и вздернутый, весь в веснушках нос, толстые круглые щеки и тонкие, широко разрезанные губы.

Полусогнувшись, он опускал за борт длинную жердь с белыми и черными отметками в футах.

– Двенадцать… Четырнадцать!.. – кричал он, ни на кого не глядя.

– Ты это кому? – спросил подошедший Геннадий.

– Кому надо, тот слышит, – продолжал Носков нараспев. – Четырнадцать. Четырнадцать с половиной… – II, повернувшись к Серову, быстро спросил: – Ты что без дела? Тринадцать… Тринадцать с половиной…

– К тебе послали.

– Очень хорошо. Четырнадцать… Вот, поиграй-ка палочкой. – И сунул в руки Геннадию водомерный шест.

Шест был длинный, но сухой и показался Геннадию не особенно тяжелым. С силой ткнув его в воду с маленьким опережением хода корабля, Геннадий зорко следил за отметками.

– Че-тыр-над-цать… – стараясь подражать Носкову, запел Геннадий. – Опять четырнадцать…

Заметив, что у Геннадия все идет ладно, что работается ему в охотку. Носков отошел к месту курения и уселся у ящика с песком. Вынул папиросу, хотел украдкой подремать. Но на мостике недовольно крикнули:

– Вахтенный, что случилось?

Носков мигом подлетел к борту. Геннадий закидывал шест. Его быстро проносило вдоль борта. Он молча закидывал снова и с тем же результатом.

– Что у тебя, почему молчишь? – с тревогой спросил Носков. – Он чувствовал себя виноватым, что оставил новичка одного. – Онемел, что ли?

– Шест не достает дна, – спокойно ответил Серов. Он был уверен, что в таком случае матросу нечего сообщать на мостик.

– Кричи «подтабань» или «пронос», – приказал Носков.

«Подтабань» было новое, непонятное слово, и Геннадий принял второе.

– Про-но-ос, – запел он после каждого взмаха шестом.

Грело солнце, слепила вода. Шли мимо длинных зеленых островов, с которых тянуло лесной прохладой. Навстречу каравану из крутых обрывов вылетали стайки береговых ласточек и долго с веселым щебетанием кружились над судами.

На островах, на реке стояли обстановочные, знаки, указывающие путь кораблям. Но теплоход «Полярный» предназначался для плавания в море. Он имел глубокую осадку, и капитан принимал все необходимые меры предосторожности.

К концу вахты молодой матрос изрядно устал. Ломило в плечах и костях рук, потерял певучесть и стал похрипывать голос.

Но кругом было много солнца и воздуха. А главное – было сознание, что работу ему дали трудную, может быть, труднее, чем другим, а вот он с нею справляется. И работа его особо важная, и место его на корабле сейчас первое.

На Север идет огромный караван в двадцать единиц, и каждое судно водоизмещением в несколько сот тонн. Впереди каравана – теплоход «Полярный», а на теплоходе сейчас первым стоит рядовой матрос Геннадий Серов. Посты остальных вахтенных там, сзади. Даже рулевой и сам капитан находятся у него за спиной. И капитан не отдаст никакой команды, прежде чем не сообщит ему своих данных стоящий на самом носу матрос Серов.

Стоит только ему крикнуть «одиннадцать… десять… девять» – и сразу забеспокоятся на мостике. Капитан отдаст приказание – право или лево руля или тихий ход. Рулевой быстро закрутит колесо, побегут вдоль бортов на корму цепи рулевого управления, и теплоход круто свернет от мелкого места.

А чуть забудется, прозевает матрос Серов – теплоход налетит на мель. Через минуту к нему нанесет волной и весь караван. Будет авария.

Не зевай, матрос Серов! Ты теперь не ученик. Ты рабочий человек. И все, кто там за тобой, верят тебе, и надеются на тебя. Не обмани их, матрос Серов!

От сознания важности своего места и порученного има усталость казалась Геннадию даже приятной.

Кончив вахту, он не спеша пошел в душ и долго поливал себя прохладной водой. Потом повар принес в столовую сытный обед, и Геннадий решил, что при таком питании никакая работа не покажется тяжелой.

К вечеру караван достиг места, где в Лену вливалась широкая и многоводная река Алатун. Берега здесь раздвигались еще шире и теперь чуть проглядывались в синей дымке.

Алатун был скорее братом, чем сыном Лены. Он начинается в теснинах высокого Ялканского хребта и колесит между гор две тысячи километров, принимая по пути крупные притоки, которые сами тоже судоходны.

Геннадий много слышал и читал об Алатуне, но видел эту реку впервые. Долго стоял он на палубе по правому борту и смотрел на светлую голубую воду. На берегу у самого устья виднелось несколько рыбацких домиков. По берегу ходили люди. Несколько человек развешивали для просушки сети. Уткнувшись в красный песок, дремали черные смоляные лодки.

Как у всех горных рек, воды Алатуна были стремительны, холодны и прозрачны. Геннадий видел, как они с силой оттесняли влево медленно текущие воды Лены. Войдя в одно русло, две реки еще долго не смешивались: справа, стремительно завихряясь, текли светлые, чуть зеленоватые воды Алатуна, слева, немного отставая, – серовато-желтые – Лены.

Алатун выносит в Лену много песка и гальки. Из них на Лене образовался широкий перекат.

Караван осторожно прошел перекат, и команда, с напряжением наблюдавшая за проходом, сразу успокоилась, все разошлись по своим местам.

Низкое солнце, коснувшись далекой горы, быстро закатилось, точно растаяло. И зеленые острова, и синеватые горы, и. беспокойная вода покрылись серебристым туманом.

Было время отдыхать, и Геннадий ушел в каюту. Она помещалась на носу, с правого борта, маленькая, всего на две койки.

Гена втянул под стол складные стулья, прикрыл широким иллюминатор, задернул на нем синюю занавеску, и каюте стало темно.

Жизнь матроса ему показалась вовсе не плохой: тут же и работа, и тут же рядом жилье.

«Может, она и полюбится тебе, неподходящая-то», – Вспомнил он слова Ивана Демидовича.

Может быть! Первый день плавания был совсем не тяжелым – на корабле ничего не случилось.

И когда лег в постель, подумал, что над ним сейчас на вахте новый надежный товарищ, и не надо ни о кем беспокоиться.

Можно спать.