Текст книги "Славное море. Первая волна"
Автор книги: Андрей Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Дальше стало еще хуже. Путь до реки Великой «Полярный» едва одолел в двое суток. Меняющийся штормовой ветер, высокие водяные валы трепали теплоход, гасили скорость, сбивали с курса.
Команда питалась главным образом мясными, рыбными и фруктовыми консервами. От этого еще больше хотелось пить. Помощник кока, молодой якут, уже с трудом ходил по палубе, с посовевшими глазами, часто хватаясь рукой то за голову, то за грудь. Его укачивало.
Остановились у бара на почтительном расстоянии, опасаясь, чтобы не выбросило на мелководье.
Сразу же откуда-то взялись два тюленя. Они были похожи на плывущих собак, только круглоголовые. Сделав несколько кругов возле теплохода, звери исчезли.
Антон Сахно спустился в каюту и принес баян.
Ветер сносил звуки баяна за корму, и Антону приходилось жать на все басы. Музыка снова привлекла тюленей, и они долго кружились на волнах возле судна.
Пришел радист с горькой вестью. Плоскодонные колесные пароходы на Великой радировали, что не могут войти в море из-за шторма. Через день сверху придет винтовой пароход «Лена», он и доставит воду.
Баян замолк. Поиграли и исчезли разочарованные тюлени.
– Сколько же нам еще придется быть без воды? – спросил Геннадий радиста.
– Сколько придется, столько и будем, – хмуро ответил радист и ушел к себе.
Капитан прочитал радиограмму команде. Помолчал, ожидая, что скажут матросы. Но ни от кого не услышал горькой жалобы. Некоторые пытались улыбаться, словно полученная весть вовсе не была тревожной, но веселых улыбок не получилось. Они были неясными, вялыми и быстро гасли.
Капитан пошарил глазами группу матросов.
– Кок!
– Есть капитан! – громко отозвался кок и, поправив белый колпак, выступил вперед.
– Уменьшить норму хлеба до четырехсот граммов.
– Есть уменьшить норму хлеба! – не по-уставному, скучно ответил кок.
У всех вырвался тяжелый вздох и замер.
– И еще… Постарайтесь приготовить что-нибудь сносное и на этой воде.
– Старался, Сергей Петрович, много раз старался.
– Постарайтесь еще столько раз, но сделайте. – И, повернувшись в другую сторону, позвал: – Доктор!
– Есть! – односложно отозвался судовой врач, пожилой человек с широким пухлым лицом. Даже в шторм он ходил без фуражки, хотя голова у него была почти голая, только с висков чуть прикрытая легким пушком.
– Чем вы можете помочь команде? Тот удивленно развел руками:
– Я не могу сделать морскую воду пресной, Сергей Петрович.
– Верно, этого вам не сделать, – повысил голос капитан. – У вас есть на медпункте вода?
– Тринадцать литров дистиллированной воды.
– Два литра оставьте себе, а одиннадцать раздайте команде. Понятно?
– Слушаюсь! – немного взбодренный резким разговором с капитаном, сказал врач.
Возвращаясь в каюту, Геннадий зашел на корму, чтобы посмотреть на кулика. На этот раз при виде матроса отдохнувший кулик сразу выпорхнул за борт и низко над водой полетел в сторону берега.
«Знает дорогу, шельма», – подумал Геннадий и искренне порадовался за одинокую птицу.
IV
Свою порцию дистиллированной воды Геннадий получил после вахты.
Доктор посоветовал пить воду маленькими глотками, и он пил ее медленно сквозь полусомкнутые губы. Ему казалось, что у воды привкус меда. Ее едва хватило, чтобы смочить пересохший рот.
С тоскующим желудком он шел мимо камбуза. Отсюда всегда пахло вкусным борщом, котлетами, румяными пирожками.
Но в эти дни в камбузе было тихо, и он прошел мимо, даже не взглянув на знакомую дверь.
– Эй, Серов! – окликнул его кок. – Зайди! Геннадий нехотя зашел в камбуз.
На длинном, обитом белым железом столе стояли три стакана. Каждый наполовину налит красной жидкостью.
– Ну-ка, попробуй! – пододвинул он один стакан. Геннадий осторожно потянул жидкость.
– Сухофрукты?
– Да. Компот из кураги, – сказал кок. – Вкусно?
– Нет, соленый, не станут пить.
– Попробуй другой. Второй оказался приятнее.
– Такой ничего, терпеть можно. – И он отпил еще глоток.
– А этот? – кок пододвинул третий стакан.
– Ой, этот совсем не горький!
– Ну вот, таким сегодня и будем кормить команду. У Геннадия не хватило сил поставить недопитый третий стакан на стол. Он так и стоял с поднятым стаканом, нерешительно поглядывая на кока.
Тот понял его мысли и, лукаво потеребив свои короткие усы, разрешил:
– Пей до дна!
Залпом выпив компот, Гена вдруг, расхрабрившись, опрокинул в рот содержимое и второго стакана.
– Молодец! – похвалил кок. – А теперь поработай со мной. Мой помощник слег, на него нет надежды. Будем вместе растирать курагу.
В этот день Геннадию пришлось выстоять дополнительную вахту в камбузе, зато вечером все ели сносный компот, хотя он и был приготовлен из соленой воды.
– Что, опять компот? – удивился боцман.
– Да вы покушайте, понравится, – сказал кок.
– Пейте, Иван Демидович, очень вкусно, – попросил Геннадий.
Боцман сделал глоток, потом другой и вдруг начал торопливо пить мелкими глотками.
– А ну-ка еще один, можно?
– Маловато у нас теперь, – притворно жаловался кок, – но для вас всегда найдется.
Боцман первым закончил ужин и торопливо вышел из столовой. Он чувствовал себя неловко перед командой и старался забыться за каким-нибудь делом.
В столовой сразу же начался злой разговор о нем.
– Проморгал, старая кочерыжка.
– Вся команда из-за него мучается. Геннадию стало не по себе.
Лица у матросов исхудалые, морщинистые. У каждого синие круги под глазами. Полуголодные, без воды, в шторм, они исправно держат свою вахту. Да, они имеют право сердиться на виновника их беды.
Теплоход качало, по столу ерзали стаканы, из носка чайника при каждом крене выплескивалась вода.
Геннадий пытался собрать стаканы, поставить их посредине стола, но у него от волнения дрожали руки. Непослушные стаканы ускользали из-под пальцев.
Сутуля плечи, как боцман, он молча вышел из столовой.
«Ну, почему, почему я такой? – с горечью думал Геннадий. – В школе все было хорошо. Там я не боялся говорить правду и о друзьях и о себе. А тут? Почему? Может быть, там были ребята, друзья, а тут взрослые?
И все они разные: одни добродушные, мягкие в словах, другие сухи в разговоре и раздражительны».
На палубе было холодно. В проходах и в надстройках бился пронзительный ветер. Через борт летели соленые брызги и хлопья пены.
Иногда теплоход ложился на борт особенно круто, тогда под кормой оглушительно завывали в воздухе обнажившиеся правый или левый винты.
Без бушлата, в одной робе Геннадий обошел всю палубу и нигде не мог остановиться. Поднялся на мостик к штурвальной рубке. Здесь было еще прохладней. Ветер свирепствовал, море кипело.
К горлу Геннадия подкатил теплый горький комок.
– Ты что, Серов? – раздался сзади голос капитана. Геннадий испуганно повернулся к нему.
Снова задрожал подбородок.
– Зачем, зачем они ругают боцмана? Не он, а я виноват во всем.
Волнуясь и спеша, Геннадий рассказал капитану, как видел плывущие по реке щепки – верный признак начавшегося прилива – и никому не сказал об этом.
Капитан слушал молча.
Стоять на одном месте в шторм труднее, чем ходить. Когда волны поднимали судно, казалось, поднимались и они. Когда же теплоход сползал с волны вниз, палуба уходила из-под ног.
– На судне за все и больше всех в ответе капитан. В этом деле мы виноваты все, а я особенно. У моря есть много своих законов, Серов. И все – от капитана до рядового матроса – должны познавать их. Море не терпит людской беспечности и зло мстит за это.
Капитан круто повернулся и пошел в рубку. «Не легко и ему, – глядя вслед капитану, подумал Геннадий, – даже согнулся…»
V
Суровый разговор капитана не огорчил Геннадия.
На душе стало легко, как бывает легко человеку, сбросившему непомерную ношу.
Он спустился в каюту, машинально открыл иллюминатор, сел на стол, стал смотреть на встречные волны.
Труд матроса уже перестал быть ему в тягость. Разговоры с Юсупом научили его еще больше уважать товарищей. И сам он чувствовал, что в матросском коллективе он теперь не лишний.
Ветер занес соленые брызги, и Геннадий не утер их. Что-то особенное, большое и радостное пришло сейчас к нему. Вот он и на Севере. Сейчас шторм. На него бегут волны, и летят в лицо брызги холодной морской воды.
Кто из молодых моряков не чувствовал такого подъема, ощутив на губах брызги соленой воды в первом шторме!
– Вот шторм, а мне не страшно, – шепчет Геннадий.
Мелкие прозрачные капли морской воды висят у него на бровях, на лбу, скатываются по пухлым щекам. Корабль клонится носом ниже, волны встают выше, гуще летят в иллюминатор брызги.
Что ж, пусть! На то море, на то Арктика. Будет что вспомнить, когда он вернется в Леногорск.
Чуть перевалившись с боку на бок, «Полярный» глубоко зарылся в волну. Перед глазами матроса встала почти черная плотная завеса.
Правая рука Геннадия сама вскинулась к тяжелой бронзовой раме, чтобы закрыть иллюминатор, но было уже поздно. Широкий фонтан воды с большой силой ударил его в висок. Геннадий кубарем свалился на пол, на несколько секунд потеряв сознание.
Придя в себя, он увидел, что стоит на четвереньках. Ноги почти по колено и руки до локтей находятся в воде. Перед лицом плавали смытые со стола ручка, карандаш, трубка боцмана и коробка с табаком.
Выпрямился, глянул в иллюминатор. Волны были уже меньшей высоты, но продолжали лететь брызги. Геннадий наглухо закрыл иллюминатор.
Вода проникла под неплотную переборку в следующей по борту каюте. Там кто-то испуганно закричал:
– Вода! Вода!
Кричавший хлопнул дверью и, громко стуча башмаками, побежал по наклонному коридору вдоль кают.
Геннадий, еще не успевший толком во всем разобраться, услышал, как вверх к носовым каютам уже бежали люди.
Он рывком открыл дверь и выскочил в коридор. За ним следом хлынула через порог вода и валом покатилась по узкому коридору, навстречу бегущей команде.
Все в замешательстве остановились и закричали:
– Вода! В каютах по носу вода!
Прибежавший с верхней палубы боцман увлек матросов за собой, и они, разбрызгивая воду, снова бросились к носовым каютам.
– Что случилось? – спросил боцман, остановившись возле прислонившегося к стенке Геннадия.
– Ничего, – чуть слышно сказал Геннадий, – это я все натворил. В иллюминатор вода хлестнула.
Дальше о Геннадии говорили в каюте капитана.
– Не привьется он у нас, растерянный какой-то, – говорил старший помощник. – Может, когда вернемся, высадим в порту? Пусть с другими пароходами отправляется в Леногорск.
– Что думает боцман? – спросил капитан. Старик поскучнел лицом.
– Жалко парня. В делах он исправный, вот только неудачи с ним такие. Тогда с бычком… сейчас иллюминатор в шторм открыл…
– Это не все. Была у него и третья неудача, – сказал капитан, – может, самая большая в его жизни.
Он встал и снова, роняя дымок из трубки, заходил по маленькой каюте.
– Впрочем, он мне нравится. Сегодня перед случаем с иллюминатором он навсегда в себе труса подавил. А что на него в один рейс столько бед свалилось – может, к лучшему, на дальнейшее меньше останется.
– У нас в родне один я моряк, – уже с надеждой сказал боцман, – хотелось смену подготовить.
– Хорошая мысль, боцман, – поддержал капитан, энергично махнул рукой, и трубка оставила в воздухе целую дюжину мелких синих колец. – К тому же Серов не подвержен морской болезни. А нам вовсе не безразлично, кто будет вместе с нами да и после нас. Подходящий он нам. Пожалуй, стоит над ним поработать.
– Попробуем поработать, – не очень охотно согласился старший помощник.
Однако под конец капитан все же предложил перевести Серова из каюты боцмана в общую матросскую каюту на освободившуюся койку Носкова.
– Жизнь со старшими матросами пойдет ему на пользу. Они его коллективизму и смелости больше нас научат.
На утро кок принес команде только по одному стакану компота.
– Что так мало? – спросил Алферов. – Не гуляем, вахту стоим.
Иван Демидович, уже успевший опорожнить свой стакан, тоже вопросительно смотрел на кока.
– И жидковат вроде компот сегодня, – сказал Юсуп. – Кислоты маловато, соль переборола.
Кок безнадежно развел руками.
– Весь компот. На обед последнюю закладку оставил.
Матросы приуныли и молча разбрелись по своим каютам.
Наверху было слышно, как гремела за бортом вода, гудел в такелаже ветер. А внизу, в коридорах, в каютах, стояла тишина. Казалось, что корабль обезлюдел и, никем не управляемый, идет навстречу волнам.
Перед обедом вахтенный матрос кубарем скатился с верхней палубы.
– Идут! Идут! – кричал он, заглядывая в каждую каюту.
Все понимали, кто может идти к ним в такой трудный час, и кинулись на палубу.
С юга на горизонте появились силуэты речных судов. Предводимые винтовым пароходом «Лена», они смело вышли в море. Шли группой, чтобы суметь в случае нужды вовремя оказать необходимую помощь друг другу.
С «Полярного» спустили за борт мягкие и твердые кранцы.
Ловко пристроившись к волне, похрустывая кранцами, пришвартовался первый пароход.
На палубу «Полярного» прежде вынесли несколько ведер воды для команды.
Все с кружками встали в очередь. Геннадий с коком оказались впереди. Но, глянув в конец очереди, он увидел, что последним стоял боцман, похудевший, с обвислыми белыми усами.
Геннадий вернулся и встал за ним.
Глава восьмая
I
С получением воды трудности для команды «Полярного» не кончились.
Шторм не утихал. Это был шторм, которого никто не предвидел. Он нагрянул неожиданно, где-то не вовремя свернув с положенных ему путей, так что о нем не могла сообщить и служба погоды. Небо забито тучами. Ветер разных румбов то стремительно гонит их в одну сторону, то повернет в другую, то завихрит и бросит в море. Иногда ветер прижимает тучи низко к воде, и море забрызгивает их белой пеной.
Для такого разъяренного моря теплоход «Полярный»– совсем небольшое судно. Но на нем две сильные машины. Работают они ровно, без перебоя, и теплоход, вздрагивая и раскачиваясь, упорно идет навстречу ветру и мутно-зеленым пенным волнам.
За бортами корабля бушуют горы воды. Гребни волн обрушиваются на палубу и, ополоснув ее, беззвучно скатываются за борт. Только у парового шпилечка И якорной цепи от волны до волны остаются белые барашки пены.
В каютах тихо. Иллюминаторы закрыты наглухо, на них дополнительно задернуты синие занавески.
Команда на теплоходе совсем маленькая. К тому же она больше чем наполовину поредела. Молодые матросы, набранные с речных пароходов, не выдержали шторма. Их свалила противная морская болезнь. Слег и кок и его помощник. Команда живет на сухом пайке.
В каюте номер девять теперь живут шесть человек, шесть комсомольцев: два рулевых, два моториста и два палубных матроса.
Один рулевой, Юсуп Шалаев, стоит на вахте. Его давно надо сменить, но некому.
Второй рулевой, Антон Сахно, лежит на койке, страдальчески закрывая глаза при каждом крене корабля. Густые светлые волосы мокры от холодного пота, прилипли ко лбу, мешают смотреть. Но у него нет сил поправить их.
Над Антоном Сахно словно в люльке качается в своей верхней кровати Геннадий Серов.
– А ты что валяешься, – досадливо говорит ему Сергей Алферов, – или хочешь, чтобы и тебя укачало?
– Устал я.
– Все устали, – уже мягче говорит Сергей. Геннадий свешивает через заградительный щиток черную голову. Похудевший, с заостренным подбородком и синими полукружиями под глазами, он сейчас похож на мальчика лет шестнадцати. По-детски красные губы растянуты в легкой горькой улыбке. Он очень огорчен тем, что его первая морская навигация оказалась такой тяжелой.
Чуть приподнявшись на локтях, он еще больше свесил голову и поглядел на притихшего Антона Сахно.
– Мне все хочется уснуть. Уснуть, а потом проснуться. И всего этого уже нет: ни ветра, ни серых туч. И море спокойно, и солнце – сколько хочешь солнца! Я по солнцу больше всего скучаю.
Антон заворочался в кровати, открыл глаза и болезненно поморщился.
Сидевший у стола Сергей Алферов поднялся во весь рост. Его рыжекудрая голова оказалась выше кровати Геннадия. Густые белесые брови нахмурились.
– Ленивая твоя философия, мечтатель. Спи уж, не тревожь душу, – и легонько толкнул Геннадия в плечо.
Затем как-то очень легко согнулся, будто сложился вдвое и присел на край кровати Антона. Крупной ладонью сдвинул ему волосы со лба.
– Ты потерпи, теперь немного осталось. Вот скоро дойдем до острова. Если шторм не утихнет – отстоимся там.
– Ладно, до острова потерплю, – стараясь говорить твердо, ответил Антон Сахно. – А больше не вытерплю, слягу, наверно.
– А больше и не надо, остров-то скоро.
Белая дверь каюты раскрыта настежь и закреплена на длинных железных растяжках. Сделано это на случай аварии, при которой закрытые двери могут заклиниться: тогда людям не выбраться из кают.
В раскрытые двери проникает свежий холодный воздух, только чуть облегчая страдания больных.
Устало горбясь и наклонив непокрытую голову, в каюту бесшумно вошел старший помощник. Жесткие черные волосы аккуратно зачесаны назад, будто он собрался куда-то на праздник.
– Ну, как поживаете, самые стойкие на корабле? – спрашивает он и садится на койке у самой двери.
– Не очень стойкие. Вот сдаю, – хрипло ответил Антон Сахно, приподнимая от подушки тяжелую голову. Лицо у него исхудало, удлинилось и позеленело.
– Это зря, товарищ Сахно, – заметил старпом и забарабанил по острым коленям длинными подвижными пальцами.
– Сейчас нельзя больше никому сдавать. Сам понимаешь, по три вахты люди стоят. Крепись!
Старший помощник заходил в каюту каждый день, чтобы поддержать своими разговорами команду. Узкие черные глаза его под широкими якутскими бровями смотрели устало. Казалось, они потеряли прежнюю зоркость и сейчас видят не все. Но сам он держался прямо, говорил громко, будто не было усталости от многочасовой вахты на месте ослабевших рулевых.
– А сколько прошли сегодня? Далеко до острова? – спросил Антон.
Ему хочется говорить, хочется превозмочь свою слабость.
– Остров недалеко, но мы не пойдем к нему.
– Как не пойдем? – удивился Сергей. – Надо где-то отстояться!
Он раздраженно поднялся и перешел на свою койку, в дальний угол каюты.
Все настороженно повернулись к помощнику капитана, думая, что он шутит.
Об острове мечтал каждый. Там можно отдохнуть, съехать на берег, пройтись по твердой земле. И вот теперь снова без надежды качаться на волнах, в полной власти моря.
Старпом Кривошеий повернул голову на звук голоса Сергея, но усталые глаза нашли его не сразу.
– Люди не выдержат, совсем слягут, – глухо сказал Антон.
Люди были измучены штормом, изнурены вахтами– это мог сказать каждый.
– На-до вы-дер-жать, – непривычно, делая ударение на каждом слоге, ответил Кривошеий. – Остров не имеет закрытой бухты. Стоять вблизи берега на рейде сейчас опасно. В шторм добрый капитан уводит судно дальше от земли, туда, где глубже.
Он немного помолчал и, улыбнувшись, добавил:
– Но есть и хорошие вести: барометр пошел вверх. Большая волна сильно тряхнула корабль, все по инерции качнулись вперед.
– Барометр пошел вверх, а нас бросает вниз, – невесело пошутил Сергей.
Удар повторился. Он показался сильнее первого. Задвигались на полке загороженные решеткой книги, зазвенел пробкой стоящий в деревянном гнезде графин.
Все насторожились, но больше таких ударов не последовало.
И Геннадию вдруг до боли захотелось, чтобы ветер сейчас утих и он увидел бы в высоком небе не черный полог туч, а крупные северные звезды – путевые огни моряков Арктики.
II
Третий год плавает в Арктике Саша Торопов. От Чукотки до мыса Челюскина у него много друзей. Он хорошо знает свое дело, спокоен, нетороплив. И ребята правы: стал важничать. Теперь он редкий гость в матросском кубрике и каютах; свободное время от работы и чтения проводит только среди командиров.
Он любит порой слушать голоса своих знакомых по эфиру. Сейчас ночь, работы у радистов меньше. Он включился на волну шхуны «Заря». С кем и о чем говорит Зоя Карпова? Один, второй поворот рычагов настройки, и вдруг словно бичом в душу:
«SOS! SOS! Я шхуна «Заря»! Я шхуна «Заря»!..»
Казалось, наушники железными клещами сжали мозг. Потом куда-то исчезли и качка, и грохочущий ветер над палубой. Только притихший эфир распахнулся перед ним, и там во все стороны огненные сигналы: «SOS! SOS!»
Первый раз в жизни он слышит этот сигнал. И первый раз за все плавания так встревожен. К нему, ко всем, кого знает, ко всем, кто близко, обращается Зоя Карпова: «SOS! SOS!»
Рвануть сейчас дверь, пробежать по каютам и крикнуть: «Вставайте! Все по местам! Тонет шхуна «Заря»!»
Но этого он не сделает. Саша Торопов радист первого класса. Он прежде должен услышать причины и размеры бедствия, координаты судна.
И только когда все было тщательно записано, он кинулся в капитанскую рубку.
Стоявший вахту Кривошеий взял из трясущихся рук радиста бланки, торопливо пробежал их глазами, потом схватил радиста за руку и вместе с ним побежал к капитану.
Капитан созвал командный состав не у себя в каюте, как бывало, а в рубке. Пришли все три помощника капитана, рослый, похожий на капитана старший механик с двумя помощниками.
– Кажется, все, – подойдя к капитану, сказал старший механик.
– Еще нет доктора, – глухо отозвался капитан, неотрывно смотревший в морс.
Снова стало тихо. Теперь все молча смотрели на крутые волны, катившиеся навстречу кораблю. Корабль вздрагивая и, гудя железными бортами, подымался и давил волны. Только их вершины обрушивались на шпиленок, на якорную цепь, оставляя в звеньях цепи завитушки пены. Вода быстро уходила за борт до новой волны.
Из рубки казалось, что теплоход, как острый черный клин, входил в узкую щель между низким серым небом п морем.
Вошел доктор, плотно закрыл за собой дверь и платком стер водяные брызги на плоском голом темени.
Капитан круто повернулся к командирам и, сразу охватив всех собравшихся единым взглядом, сказал:
– Кому неизвестно, повторяю: южнее острова Малого Астахова, в тридцати милях от берега, терпит бедствие шхуна «Заря». Она попала в полосу сильного волнения, и ее разбило о грунт. У нас тяжелое положение, вы это знаете. Прошу высказаться по существу. Коротко, в двух словах.
И он крепко, до хруста в зубах, стиснул челюсти.
– Мы сами в положении бедствующего корабля, – сказал старший механик. – Сможем ли мы безнаказанно сменить курс, принимая волну прямо в борт?
Не прибавив больше ни слова, он отступил назад, продолжая вопросительно смотреть на капитана.
– Как машины? – спросил капитан.
Старший механик снова выступил на полшага вперед.
– Машины в порядке, но два машиниста не стоят вахты.
– В этом районе мелководье, – заговорил старший помощник капитана. – При нашей осадке мы можем разделить судьбу шхуны «Заря».
И он тоже отошел назад, как бы очищая место другим.
– На вахту не хватает штурвального, – доложил штурман.
– Что скажете вы, доктор? – спросил капитан и снова сжал челюсти так, что под кожей, за углами губ, от нижней челюсти к ушам вздулись крутые жгутики.
Доктор опять вытер платком темя и помедлил с ответом. Только он один и мог в этот трудный час позволить себе такую медлительность.
– Из команды восемь человек совершенно не способны нести вахту. Есть такие, которым можно стоять полвахты.
– Все? – спросил капитан.
Старший механик снова выдвинулся вперед.
– Есть в море сейчас кто, кроме нас?
– Суда в море есть, и они готовы идти на помощь, но ближе нас нет никого.
Больше вопросов не было. Капитан сделал по рубке три шага к двери, потом обратно.
Его помощники говорили правду. Долгое отсутствие пресной воды, внезапный шторм тяжело отразились на команде. Часть матросов впервые в море. Не хватает вахтенных в машине, у штурвала. Из палубных матросов на ногах только один Серов.
Шхуна «Заря» в районе полярного мелководья. Корабли с глубокой осадкой там подвергнутся неминуемому риску, и никто не осудит команду «Полярного», если она останется на своем курсе.
Но… в мире существует великое братство советских моряков. И у этого братства есть святой закон: сам погибай, а товарища выручай. Он бросил короткий взгляд на клокочущее море. Там, на юге, может уже смытые волной, взывают о помощи люди.
– Мы идем в район бедствия! – сказал он громко. – Командиров прошу быть на вахтах безотлучно. Свободных от вахты прошу отдыхать.
Это был приказ, и командиры стали расходиться, чтобы занять свои места.
Капитан придержал за рукав выходившего второго помощника и спросил:
– Рулевой безнадежен?
– Не вынес качки. Лежит в постели.
– Переведите к штурвалу матроса Серова, – распорядился капитан.
– Он ведь новичок, Сергей Петрович, – встревожился помощник, – опыта еще нет.
– Научим. У него десять классов, поймет. Главное – он не подвержен морской болезни.
– Хорошо, будет сделано, – сказал штурман. – Я прослежу за Серовым сам.
Все ушли. В штурвальной рубке остались рулевой Юсуп Шалаев, весь слившийся со штурвалом, и капитан, чуть сгорбившийся, с руками, заложенными за спину.
Трудный рейс. Тревожная ночь.
Высокий лоб капитана в глубоких застывших морщинах. Лицо осунулось, широкий подбородок резко заострился, добродушная ямочка на нем исчезла.
Кипит море. Нос корабля то резко вздыбится вверх, то исчезнет в белой пене волн.
Капитан достал трубку, набил ее табаком, но, не разжигая, положил ее обратно в карман. Долгим и тревожным взглядом он впился туда, в острый конец узкой серой шел и, между водой и небом.
– Надо менять курс, – подумал он вслух. Широкие плечи Юсупа заметно вздрогнули, красные от напряжения руки готовно застыли на штурвале.
Капитан сам подошел к штурвалу и легонько потеснил рулевого.
– Дайте, я сам…
…Теплоход будто споткнулся. Наружная стенка левого борта вздрогнула и загудела от удара. Корабль круто завалился набок, потом резко клюнул носом. Под кормой дико завывали обнажившиеся винты. Матросы одновременно заваливаются в своих кроватях, судорожно хватаясь за края заградительных щитков.
Снова корабль, гудя обшивкой, неловко, почти боком вползает на волну и сваливается вниз. При падении корабля вниз у многих нехорошо сосет под ложечкой. Геннадий этого чувства не ощущает, и ему легче. Но и он тревожно отзывается на каждый удар волны. Только стекло иллюминатора и несколько сантиметров железа отделяют их от миллионов тонн сумасшедшей воды. В каюте полумрак. Матросы в полузабытьи. И Геннадий тоже хочет забыться, чтобы не считать долгих предутренних минут, но уснуть он не может. Все вспоминаются тихие пристани Леногорска, твердая земля и цветы по всему берегу. Потом те цветы в руках девушки.
В коридоре слышны чьи-то шаги. Все ближе. Вот они остановились у каюты. Кто-то переступил порог. Уверенная рука стала шарить, ища выключатель. Брызнул свет. Лампочка качалась, и яркий круг от нее метался от одной кровати к другой. Разбуженный светом, застонал Антон Сахно.
Геннадий свесил голову. В дверях стоял боцман.
– Вставай, парень, на вахту надо.
– Моя вахта еще не скоро, – отозвался Геннадий. Он еще думал хоть немного уснуть.
– Точно, не твоя. Теперь твоя вахта у штурвала.
– Я, – изумился Геннадий, – у штурвала? Что-нибудь случилось?
Боцман подошел ближе, зашептал:
– Тонет шхуна «Заря», идем на помощь. Из штурвальных остался один Юсуп, вызывают тебя. Приказ капитана.
Геннадий забыл о вахте. В мозгу одно слово: «Тонут!» Он сам мог утонуть в любую минуту. Это тревожит. Но люди уже тонут, и это страшно.
– Тонет шхуна «Заря»! – почти кричит он на всю каюту.
Когда эти слова проникают в него еще глубже, он кричит еще громче:
– Это где радистом Зоя?
– Там не только Зоя, там большая команда, – все еще шепотом говорит боцман. – Бегом в рубку!
Боцман ушел. Геннадий увидел, как поднялась внизу взлохмаченная голова Антона. Голубые глаза белоруса глядели ясно, словно никогда и не были замутнены морской болезнью.
– Значит, тонет «Заря»? – переспрашивает он Геннадия и, не дожидаясь ответа, кричит на него:
– Да иди же ты на вахту, чертова головешка!
В мечущемся свете качающейся лампы видно, как подымаются от подушки головы и встревоженно смотрят на Геннадия, потом начинают вставать. Сергей оделся одновременно с Серовым.
– Схожу в машину. Может, нужно чего. – II первым вышел из каюты.
Когда уходил Геннадий, Антон крикнул ему вдогонку:
– Тебя сменять приду я.
III
Шхуна «Заря», ходившая в каботажном плавании, возвращалась с востока. Ветер дул небольшой, попутный. К вечеру он увеличился, резко переменился, стал задувать в борт. Команде прибавилось хлопот, но большой тревоги это не вызвало. Капитан Лазукин усилил вахты и ушел спать.
А ночью налетел шторм. Внезапность шторма и его сила встревожили вахтенного помощника, он решил разбудить капитана.
Человек еще не старый, но выросший в море, капитан Арсен Данилович Лазукин во сне почувствовал что-то неладное, быстро оделся и сам пришел в рубку.
– Что такое? – глухо спросил он, ни к кому прямо не обращаясь.
– Шторм свалился, и сильный! – немного поспешно и громко доложил вахтенный помощник.
Капитан не отозвался. Он смотрел, как рулевой, чуть сутулясь, стоял у штурвала и напряженно старался не сбиваться с курса.
Шторм был неожиданный. О нем не предупредили. Взглянув в растревоженное море, Арсен Данилович понял, что это надолго и шхуне будет трудно.
Он тут же распорядился сменить курс, чтобы уйти глубже в море.
Берег был и без того далек, совсем невидим. Но в шторм он опасен, и всякий порядочный моряк уйдет от него подальше. Идти теперь было труднее. Судну бы прибавить скорость – капитан промедлил до второй половины дня. Вскоре он убедился в своей ошибке, которую почти нельзя было поправить.
На шхуну надвигалась огромная волна, похожая на высокую гору из мутно-серого живого стекла. Она подняла «Зарю» и вознесла над морем. На гребне волны корпус шхуны подозрительно затрещал. За первой волной шла вторая, едва ли не большей высоты. Скатываясь с нее, «Заря» внезапно ударилась о грунт. В рубке, в машинном отделении, в кубрике остановились часы. Скрипнув, замолкла и машина.
Моря Восточной Арктики от берега на много верст мелководны. Медлительность капитана Лазукина привела к беде. Через несколько минут в рубку поступили сообщения: шхуна получила три пробоины, в корпус поступает вода.
– Пластыри! Заделать! – приказал капитан. – Пустить машину!
Сам стал у руля, отослав всех вниз.
Через полчаса боцман доложил, что пробоины заделаны, но механики еще возятся с машиной. Капитан скрипнул зубами. Поврежденный корабль, в шторм, без собственного хода – игрушка волн. Только после шторма шхуна может поставить паруса.
Пока возились с машиной, пришло то, чего боялся и капитан Лазукин, и бывалые матросы. «Зарю» снова стремительно подняло вверх и с еще большей силой ударило о грунт.
Убедившись в размерах новых повреждений, капитан отдал необходимые распоряжения. Потом вышел на палубу, оглядел посеревшее, все в водной пыли море, опустил голову и пошел, но не на мостик, а к радисту.
