Текст книги "Океан. Выпуск двенадцатый"

Автор книги: Андрей Некрасов

Соавторы: Владимир Беляев,Роман Белоусов,Виктор Дыгало,Виктор Федотов,Игорь Озимов,Юрий Дудников,Виктор Устьянцев,В. Ананьин,Сергей Каменев,Семен Белкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

В. Евреинов, Н. Пронин
И НЕТ ЗАТИШЬЯ ПОСЛЕ БУРЬ…
Повесть

Возможно ли вообразить безмятежнее картину: по глади морской, подхваченные крыльями белоснежных парусов, наполняемых несильным, но упругим пассатом от оста, бегут, бегут корветы, легко рассекая зыбь и оставляя за кормой пенную струю. Так бы и скользить судам по Атлантике до самых бразильских берегов…

Но что это? Корабли убавили парусов, сблизились и вдруг окутались густым пороховым дымом. Залп. Второй. Третий.

– Флаг и гюйс поднять, матросам по вантам стоять! – звучит команда.

Полощутся по ветру бело-голубые андреевские флаги, вьются ленты вымпелов на гротах.

– Ур-р-ра! – катится над волнами.

Команда «Надежды» выстроилась на шканцах. Сюда с бака движется удивительная процессия. Впереди торжественно и важно выступает сам бог морской – Нептун. Дивятся матросы, во все глаза глядят. Не узнать в нем квартирмейстера Павла Курганова, даром что борода мочальная и сколотый у плеча хитон из старой парусины. Да зато трезубец на славу сработал кузнец корабельный Мишка Звягин. Таким трезубцем-острогой только рыбу бить! А корона медная жаром горит на полуденном солнце, куда тут и золоту твоему! Грозен вид у божества морского – не подступиться! За ним поспешают «черти», сверх всякой меры перепачканные камбузной сажей. А уж что за рожи строит «нечистая сила» для устрашения православных – со смеху лопнешь. Этих-то, видать, можно веселия ради и за хвост веревочный подергать. Шум, крики, хохот.

Нептун все так же важно и невозмутимо приближается к офицерам, стоящим поодаль. Трижды стукнув трезубцем о палубный настил, вопрошает важно:

– Кто есть капитан судна сего? Какие люди и куда путь держат? Как осмелились потревожить меня в царствии моем?

Тихо стало на корабле. Только мачты скрипят да плещутся волны о борт. Вперед выступил высокий худощавый сероглазый офицер. Почтительно, но с достоинством поклонился квартирмейстеру, величаво опершемуся на трезубец и впрямь похожему на божество.

– Командую сим судном я, флота капитан-лейтенант и кавалер Иван Федоров сын Крузенштерн. – Голос глуховат, но сразу набрал силу, разнесся по палубе: – Все мы россияне, а путь наш долог и многотруден, потому и просим тебя, владыка грозный морских пучин, даровать нам попутного ветра и счастливого плавания.

– Быть по сему! – чуть помедлив, стукнул опять трезубцем Нептун. – А теперь велю крестить всех, кто впервые в царство мое попал, по обычаю давнему.

Только этого и ждали «черти». Со свистом и улюлюканьем подскочили они к матросам и одного за другим потащили к бочкам с забортной водой. На офицеров плескали из парусиновых ведер. И вскоре ни на ком, кроме капитан-лейтенанта, ходившего уже не раз в Южное полушарие, сухой нитки не осталось.

«Нептуново действо» на славу удалось, готовились к нему заранее. Могло ли по-иному быть? Впервые суда под андреевским флагом пересекают «линию» – экватор. Впервые… А ведь уже не одно столетие испанцы, португальцы, англичане, французы, моряки других наций моря и океаны бороздят. Вокруг света уж ходили сколько раз. И сколько раз марсовый кричал торжествующе: «Земля!» Вот она, новая твердь на градусной сетке, охватывающей земную сферу. Карты, лоции…

Ну а российские первооткрыватели?.. «Просвещенная» Европа не признает за Россией исследования огромных пространств Сибири. Просто-напросто неграмотные казаки гонялись за пушным зверем, вот и вышли ненароком на берега Тихого океана…

Европа пристально смотрит на российских мореплавателей. Откуда, мол, вы, господа? Из города Санкт-Петербурга? Головой кивают почтительно, но в глазах настороженность и неверие. Молод город сей, столица государства Российского. Едва сто лет минуло. Молод и флот. Известно, в каких суровых обстоятельствах утверждалась прозорливая мысль Петра Первого, что великой державе «не можно быть без моря и флота». И рождался и утверждал он свое право на жизнь в дыму и грохоте сражений. Победоносных сражений! Гангут и Гренгам, Чесма и Готланд, Роченсальм и Ревель, Выборг и Корфу гулким эхом прокатились по дворцам европейских монархов, заставили их далеко различать в морских просторах бело-голубой андреевский флаг.

Пришел для россиян наконец-то черед и вояжу «около света». Но пока это только начало, что-то ждет их впереди?

Мысли возникали привычно, бежали неторопливо. Заложив руки за спину, капитан-лейтенант Крузенштерн расхаживал по верхней палубе. С бака доносились то протяжные, то разудалые русские песни. Самые бойкие матросы пускались в пляс, отбивая крепкими пятками босых ног частую дробь. При спокойном море и ровном попутном пассате вахты были нетрудными. Служители-матросы, поглядывая окрест, вели неспешные беседы об увиденном, о далеких уж теперь родных берегах. А сегодня ради знаменательного дня Крузенштерн распорядился приготовить для них праздничный обед: суп из свежего картофеля и овощей да жаркое из утки.

Крузенштерн подошел поближе послушать матросские разговоры. В одном месте рассуждали о том, что вот-де господа офицеры сказывали: достигли они самых жарких мест. Раньше-то многие опасались: каково будет в этаком сатанинском пекле? А вот гляди-ка, уже и за «линию» спустились, а российскому матросу и здесь способно. Стало быть, обнадежиться можно: даст бог, все напасти на пути преодолеть удастся.

А эти двое беседуют о свечении моря. И так и сяк прикинь, трудно в толк взять. Будто и вода, а горит; и горит, но не жжет… Чудеса, да и только!

Крузенштерн усмехнулся про себя: еще бы не чудеса! С древнейших времен поражаются этому люди. А разгадать тайны природной не могут. Одни мужи ученые утверждают, что светится газ фосфорический, выделяющийся вследствие гниения разных органических остатков, другие авторитеты считают, что это останки рыб светятся, кои в морской воде нескоро истлевают. Иные полагали здесь действие электрических сил.

Но все сие лишь догадки. А вот Георг Генрих Лангсдорф, которого здесь, на корабле, все называют Григорием Ивановичем, зачерпнул с борта «Надежды» светящейся воды, процедил ее через слой опилок, прикрытых лоскутом тонкой материи. И что же? Вода перестала светиться! А на тряпице остались какие-то темные точки. Скорее их под микроскоп! Ба! Живые организмы…

А нынче вон ученые собрались в кружок, обсуждают, как предпочтительнее измерять температуру моря на разных глубинах: с помощью цилиндра медного – гельсовой машины, изготовленной умельцем Шишориным, или термометром Сикса, хоть и изобретенным два десятилетия назад, но еще для целей сих не употреблявшимся. Последнее обстоятельство труднообъяснимо. Ведь ежели не измерять температуры разных глубин, то, следственно, мало что известно будет и о течениях морских. Простительно ли сие серьезным навигаторам?

Не сидят бездельно ученые мужи на «Надежде», и чаять можно, многое откроется им за время плавания…

Вот и капитан-лейтенант за обедом слово взял.

– Экспедиция наша, – начал он, – возбудила внимание Европы. И удача в ней необходима, ибо в противном случае соотечественники наши, может быть, еще на долгое время поостерегутся затевать подобные плавания. Завистники же России, вероятнее всего, порадуются такому неуспеху. Сегодня, в двадцать шестой день ноября сего 1803 года, сделали мы первый шаг к достижению цели. Пожелаем же предприятию нашему благополучного завершения. Государь император соблаговолил доверить мне руководство экспедицией, и я отдам этому все ниспосланные мне богом силы.

Крузенштерн обвел взглядом сидящих за столом. Макар Ратманов, Петр Головачев, Фаддей Беллинсгаузен, другие офицеры. Лица сосредоточенны, задумчивы. Одних он знал по службе, потому и пригласил на корабль, – отменные офицеры. Других отобрал по рекомендациям – достойнейших из достойных. Преданно следят за каждым его движением совсем еще юные гардемарины – Отто и Мориц Коцебу. Сколько они увидят в вояже кругосветном!

Капитан уловил холодный взгляд темных глаз. Статский советник Резанов чем-то недоволен – скорее всего, сказанным сейчас. Наделен Николай Петрович большими полномочиями и окружил себя целой свитой. Правда, при распределении мест на корабле, а их было прямо-таки в обрез, пришлось ее поубавить. Оттого и вышел с Резановым круто посоленный разговор. Держится высокомерно, вот и сегодня не пожелал взглянуть на «Нептуново действо».

Но едва отобедали, подошел с решительным видом, пригласил в свою каюту. На корабле уже все успели заметить необыкновенное пристрастие Резанова к изящным безделушкам. В каюте их обилие просто поражало, там и сям были разложены или расставлены усыпанные драгоценностями ларцы и табакерки. Едва вошли, Резанов, не приглашая садиться, обратился к капитану:

– Давеча за обедом вы изволили заявить, что получили высочайшее соизволение руководить судами и всей экспедицией. Так ли я вас понял?

Сдержанный по природе, Крузенштерн на сей раз вспыхнул:

– Совершенно так. На кораблях всех наций и флагов капитан есть лицо, коему подчиняется без изъятия весь экипаж. Тем же, кто не несет на судне никакой службы, надлежит почитать себя пассажирами. Ничего иного допустить не может никто.

Резанов выдержал паузу. Потом взял какую-то шкатулку, вынул хрустящий пергамент и, вскинув голову, протянул Крузенштерну со словами:

– Полагаю, сего будет довольно, чтобы кончить наше объяснение.

Крузенштерн взял пергамент. Большая императорская печать. Божьей милостью император и самодержец всероссийский Александр I изъявлял свою волю. Выходило, что оба судна – «Надежда» и «Нева» – с офицерами и служителями, в службе команды находящимися, поручаются целиком начальству Резанова. Но это же бессмыслица! Не может человек руководить тем, о чем не имеет ни малейшего понятия.

Крузенштерн и заметить не успел, когда это рядом с Резановым появились лица из его свиты – поручик Толстой и надворный советник Фос. И сейчас все трое смотрели на Крузенштерна. Резанов – с любопытством, Толстой откровенно ухмылялся, кукольное бело-розовое лицо Фоса не выражало ровным счетом ничего. Крузенштерн с трудом подавил ярость, подал пергамент Резанову и молча вышел. В голове стучала одна только мысль: нет, не жалует новый монарх своего флота. Знать бы наперед, не поднялся бы он на борт «Надежды».

Минуты трудные, может, решающие во всем плавании. Вот он, риф подводный! В такие минуты надо быть вместе с другом давним и соратником надежным. Крузенштерн кликнул денщика:

– Передать на «Неву»: лечь в дрейф. Мне шлюпку на воду!

И пока мускулистые матросы мощными взмахами весел гонят шлюпку, которой правит Крузенштерн, к «Неве», самое время бросить взгляд назад, на события, предшествовавшие экспедиции, ибо история всякого дела – это не мертвый груз бесполезных воспоминаний, а неотъемлемая часть его настоящего и будущего.

Весной 1788 года кадетов и гардемаринов Морского кадетского корпуса взбудоражила весть: война! Нет, не та, что идет с турецкими янычарами за тридевять земель. Вот-вот здесь, рядом с Петербургом, в Кронштадте, покажутся шведские суда и начнут яростную бомбардировку, а то и высадят десант. Воспользовавшись тем, что русский Балтийский флот отправился на южный театр военных действий, шведский король Густав III решил напасть на Россию и хвастливо заявил, что выгонит русских с берегов Балтики, а на цоколе памятника царю Петру, изваянного французом Фальконе, велит высечь свое имя.

Силы на Балтийском море оказались неравными. В Петербурге спешно достраивались суда на верфях Адмиралтейства, в их команды зачисляли и мастеровых, и писарей. В Кронштадт полетел высочайший указ: гардемаринов, включая и тех, кому остался год до выпуска, распределить на боевые корабли.

Пятнадцатилетний Юрий Лисянский попал на линейный корабль «Подражислав», семнадцатилетний Иван Крузенштерн – на «Мстислав». И после первых же сражений – оба мичманы, с Георгиями 4-й степени. Молодые офицеры показали себя изрядно. Шведские корабли пылают, шведские капитаны отстегивают шпаги, сдаваясь. Виден уж и конец войне…

Капитан «Мстислава» Муловский делится с мичманом Крузенштерном своими мыслями и планами. Перед началом войны все было готово для кругосветного плавания, поведал он своему внимательному слушателю. Были назначены четыре корабля, разработана и утверждена всеми инстанциями обширная программа. Для Муловского открытые океанские просторы, неизведанные пути куда милее, чем кровопролитные битвы.

Но пока еще приходится сражаться. Надо помешать соединиться двум вражеским эскадрам у острова Эланд. Дело жаркое. На «Мстиславе» сбита грот-мачта. Муловский подбегает посмотреть и в этот момент падает, сраженный ядром.

– Ребята, не отдавайте корабль! – только и успел сказать подхватившим его матросам.

Шведов разбили и на этот раз. Немного не дожил капитан-бригадир до заключения мира. А Лисянский, Крузенштерн, многие другие выпускники Морского кадетского корпуса стали лейтенантами.

Колыбелью флота российского по праву называют это учебное заведение. Восходит оно к знаменитой Математико-навигационной школе, что была расположена в московской Сухаревой башне, и менее известной, но сыгравшей еще большую роль Морской академии в Петербурге. От их слияния и родился Морской кадетский корпус. В екатерининские времена учиться здесь было далеко не мед: в разбитые окна врывался ветер, и кадеты затыкали окна подушками. Дрова частенько «забывали» завозить. Посиневшие от холода воспитанники тайно проникали в дровяные сараи флотского экипажа и по цепочке передавали полешки. А рацион… В животах урчало так, что иной раз и слов преподавателя не расслышать. Но вот учение… Базировалось оно на составленной еще самим Петром I программе, весьма основательной, как и все, что делал сей просвещенный самодержец.

В своем «Регламенте» он изъяснял, что обучение надлежит поставить «на полном собрании математики, без которой яко без кореня». Кадеты (в старших классах гардемарины) штудировали, кроме того, астрономию, тактику морского боя, артиллерийское дело, корабельную архитектуру, механику, фортификацию, грамматику, риторику, натуральную философию, право, историю, географию, такелажное дело, английский, французский, датский, шведский и итальянский языки, а сверх того фехтование и танцы. Все это надлежало «учить совершенно». Из стен учебного заведения вышли знаменитые мореплаватели А. И. Чириков, М. С. Гвоздев, С. Г. Малыгин, С. И. Челюскин, П. К. Креницын, ученые А. И. Нагаев, Н. Г. Курганов…

Таких блестящих офицеров, как выпускники Морского кадетского корпуса, не было ни в одном флоте мира. Екатерина II решила подобрать из них особый гвардейский штат. В эти списки попали и Лисянский с Крузенштерном. Указ императрицы предписывал им отправиться в Англию в качестве волонтеров британского флота, дабы расширить и укрепить свое знание морского дела.

В заморской стороне служба далась непросто. В такие переплеты попадали, что богу души недолго было отдать. Но наука пошла на пользу. На белый свет смотрели, увиденное на ус наматывали. Кроме Австралии, во всех частях света побывать довелось. Всякое видели, а больше плохого, тяжелого, что и вообразить трудно. Разбой неприкрытый хищники двуногие называли приобщением дикарей к цивилизации.

Но были встречи и с учеными людьми, которые много расспрашивали о России. Накопились у моряков сведения о мировой торговле. Почему бы России не проложить свои морские торговые пути в Индию, Китай, Японию? Ведь об этом думал и Муловский. Если вникнуть в суть дела, сам собой напрашивается вывод: такие торговые операции должны принести огромные выгоды. Надо будет, конечно, многократно увеличить численность торговых судов. Где взять знающих моряков? И это Крузенштерн продумал досконально. Надо брать в обучение не только дворян, но и молодых людей других сословий. А начало всему должно положить кругосветное путешествие. Так постепенно сложился стройный проект.

Свое «Начертание» Крузенштерн намеревался подать на высочайшее имя. Разумные, смелые предложения. Но как преодолеть косность чинов из Адмиралтейства и Коммерц-коллегии? По мнению высокопоставленных лиц, предложения эти «по одной новости своей подвержены великому противуречию». Ново – значит неприемлемо! Но ветер событий уже дул в паруса задуманного предприятия. Чашу весов в его пользу склонила Российско-Американская компания, ее миллионные торговые обороты – дело нешуточное! Фактический ее основатель – рыльский именитый купец Григорий Шелехов.

Он убедил другого купца, Голикова, отправить экспедицию на «Аляскинскую землю… для производства пушного промысла, всяких поисков и заведения добровольного торга с туземцами». Особо привлекал своими пушными богатствами остров Кадьяк. Экспедиция блестяще удалась. Торговля пушниной приносила огромные барыши. Конечно, купцы нещадно эксплуатировали и русских добытчиков, и аборигенов острова Кадьяк. Но все же нельзя было не отметить, что русские поселения благотворно влияли на местных жителей, постепенно приобщавшихся к культуре. На острове Кадьяк и в других местах по распоряжению Шелехова открыли русские школы, привились со временем различные ремесла, не известные здесь ранее.

После смерти Шелехова в 1795 году абсолютную власть в этих местах унаследовал его управляющий Баранов. А через несколько лет возникла Российско-Американская компания, которая получила привилегию вести торговлю, основывать промыслы и селения на Североамериканском континенте.

Компания торговала пушниной, моржовой костью, китовым усом, древесиной. Но промысловики нуждались в продовольствии, промышленных изделиях. Все это вплоть до соли, приходилось доставлять из европейской части страны. Более четырех тысяч лошадей, надрываясь, тащили по сибирскому бездорожью тяжелую кладь. Пуд ржаной муки, за которую в Центральной России было плачено полтинник, после тысячеверстного пути обходился уже в 16 раз дороже – в 8 рублей. Цена неслыханная в то время! А как доставлять корабельные канаты, якоря, такелаж для судов, строившихся в Охотске, на Камчатке, Кадьяке и Ситке? Приходилось разрубать все это на куски, а потом на месте скреплять. А ведь о том, как решить подобные проблемы, как раз и говорилось в «Начертании» Крузенштерна.

В начале XIX века на российском государственном небосклоне восходит звезда графа Николая Петровича Румянцева, сына известного екатерининского полководца. Образованнейший человек своего времени, собиратель исторических ценностей, владелец огромной библиотеки, он сразу оценил проект Крузенштерна. В качестве министра коммерции дал проекту ход. Без всяких проволочек, деловито и энергично начались приготовления к экспедиции. Стало ясно: быть большому плаванию, осуществится мечта смелых, мужественных, любознательных. С кем же отправиться в путь, как не с Юрием Федоровичем Лисянским, храбрейшим из храбрых! Конечно же, тот сразу дал согласие. Осуществление мечты. Для начала Лисянский отправился за границу подобрать подходящие суда. С трудом удалось в той же Англии приобрести два корвета водоизмещением в 450 и 370 тонн. Имена им дали со значением: тому, что побольше, – «Надежда», поменьше – «Нева». И в самом деле, надежды на отправляющуюся с берегов Невы экспедицию были велики.

Закупил еще Лисянский пель-компасы, гигрометры, термометры, барометры фирмы Траутона, хронометры работы Арнольда и Поттингтона. Все самое новейшее и лучшее, что только можно было найти.

Крузенштерну хватало хлопот в Петербурге. Российская Академия наук пришла в движение. Академики наперебой составляли инструкции и рекомендации. Крузенштерна избрали членом-корреспондентом. Российско-Американская компания тоже давила – старалась убедить, что в первую очередь важны ее интересы. Правительство же решило возложить на экспедицию еще и дипломатические функции. Представитель компании Резанов для установления торговых отношений с Японией был возведен в ранг посланника.

7 августа 1803 года брандвахта в четырех милях от Кронштадта салютовала «Надежде» и «Неве», напутствуя и желая счастливого плавания. Настроение у всех было приподнятое, и даже когда в Северном море суда накрыл жестокий шторм, это было воспринято лишь как первое и не очень серьезное испытание.

Ну а что же наша шлюпка с «Надежды?» Она давно уже покачивается на волнах у штормтрапа «Невы». Крузенштерн прохаживается на шканцах с кудрявым, улыбчивым, круглолицым человеком в офицерской форме с Георгием на груди. Это и есть капитан-лейтенант Юрий Федорович Лисянский. Он оживленно жестикулирует, отвечая на вопрос начальника экспедиции, достаточные ли меры приняты против цинги. Услышав в ответ, что все «служители» получают по утрам разбавленный лимонный сок, Крузенштерн удовлетворенно кивает головой и советует разводить огонь в жилых помещениях, чтобы не чувствовалось сырости от частых тропических ливней. Матросы должны каждый день просушивать и проветривать постели, регулярно стирать белье и мыться сами.

– Здоровье служителей наших нахожу я в полной исправности, – отозвался Лисянский, – уповаю на то, что таковым оно пребудет до прихода нашего ежели уж не в самый Кронштадт, то по крайности в Камчатскую землю. Иное заботит, Иван Федорович, – помолчав, продолжал он. – Семнадцать тысяч фунтов отвалили мы с корабельным мастером Разумовым за суда сии. Да за ремонт еще семь тысяч, хоть они и несколько лет не проплавали. И это лучшее, что предлагали. А поди ж ты…

Капитаны подошли к грот-мачте. Среди пятен плесени виднелись темно-коричневые участки: дерево начало гнить. Кое-где змеились угрожающие трещины. Не в лучшем состоянии оказался и фок. Крузенштерн долго смотрел, горестно вздохнул:

– Эх, эх… При сем случае счастье еще, что погода тихая, в шторм и потерять мачты недолго. В Бразилии, я чаю, найдем подходящие стволы.

Помолчали. Не хотелось Крузенштерну приступать к тягостной для него теме. Первым заговорил Лисянский:

– Вот что сказать хотел еще. Иван Федорович. Мыслю, что движение для команды столь же необходимо, как и покой. Того ради господам вахтенным приказываю всякий раз стараться занять людей подвахтенных таким образом, чтоб никому не оставалось времени для сна в часы дневные, ночью же не тревожить без самонужнейших обстоятельств. А сверх того, полагаю, надобно стоять служителям на три вахты, а не на две, сие утомительно чрезмерно в дальних походах…

Крузенштерн кивал головой согласно. Все так, все ладно, но мысли упрямо возвращались к недавнему разговору с посланником. Он взял Лисянского за локоть, отошел с ним к фальшборту и, глядя на волны, рассказал о предъявленной Резановым императорской рескрипции. Кто спорит, камергер Резанов человек незаурядный. Сам Шелехов выбрал его в зятья, а уж рыльскому купцу умения разбираться в людях было не занимать. Генерал-губернатор Петербурга граф Пален души не чаял в камергере. Действуя от имени наследников Шелехова, тот представил Павлу I проект организации Российско-Американской компании, который и был утвержден вкупе с уставом. На западный манер компания выпустила акции по тысяче рублей каждая, в ожидании баснословных прибылей. Ценные бумаги приобрели многие влиятельные при дворе лица и даже члены царской фамилии. И это все не могло не придать Резанову большого общественного веса.

Сейчас он в ранге посланника должен осуществить важную дипломатическую миссию – наладить с Японией торговые отношения. Все так. Но поставить судьбу двух судов и всей экспедиции, план которой так долго вынашивал он, Крузенштерн, почитай что со дня гибели незабвенного Муловского, во власть этого человека… Не превысил ли Резанов в тщеславном рвении своем границ, придерживаться коих приличествует даже и важной персоне?

– Вот брат Юрий Федорович, – закончил с горечью Крузенштерн, – оставил он нам с тобой токмо что парусами управлять. Знай я заране о притязаниях сих, не поднялся бы на борт «Надежды».

– Как?! – вскричал экспансивный Лисянский. – Таково распоряжение свыше?

– Да, за большой императорской печатью рескрипт сей только что трижды перечел.

– Возможно ль представить командующего столь важной экспедицией, который пред тем не видел почти моря? Ничего, кроме несчастного конца всех наших трудов, ожидать не возможно.

– О том и думаю. Давай-ка помыслим, Юрий Федорович, что долг наш предписывает.

– Нет опасности, которой бы перенесть я не согласился, лишь бы доставить чести русскому флагу новыми открытиями, – с горячностью проговорил Лисянский.

– Вот и я так мыслю. Не возвращаться же нам. Но терпения придется набраться преизрядного.

Вернувшись на борт «Надежды», Крузенштерн собрал офицеров и коротко изложил все, что произошло после обеда между ним и камергером. К удивлению капитана «Надежды», они отнеслись к случившемуся гораздо сдержаннее Лисянского.

Ратманов заметил лишь, что, по его мнению, это мало что изменит в их положении. Это можно было понять и так, что вряд ли стоит предаваться каким-либо размышлениям, сомнениям, рефлексиям. Размеренная корабельная жизнь просто не оставляет для этого времени.

Корабли продолжали свой путь. Вахты сменяли одна другую, ученые все так же хлопотали, занятые своими наблюдениями.

Чаще других появлялся на палубе «Надежды» рыжеволосый Лангсдорф. Повертев во все стороны острым носом, как бы принюхиваясь к ветру, торопливой прыгающей походкой спешил на шкафут, где висели в тени термометр и гигрометр, тщательно записывал показания приборов. Потом отправлялся в каюту препарировать морских животных, изготовлять чучела птиц. И опять наблюдение ветров, состояния атмосферы, скопления в ней «электрической материи». Ничто не ускользает от внимания ученого. Вылетели ли из кочна капусты в камбузе удивительные бабочки, поймали ли матросы громадного дельфина – Лангсдорф тут как тут. Счастливая улыбка озаряет его лицо, если удастся отыскать что-то новое. Он запрыгал, как ребенок, когда наловил маленьких ярко-красных рачков, придававших воде кровавый оттенок.

Наблюдая за Лангсдорфом, Крузенштерн все больше и больше убеждался: страсть его к наукам неистощима, ради них он забывал о хлебе насущном. Узнав об экспедиции, он бросил все свои дела, примчался из Геттингена в Копенгаген и упросил взять его в качестве натуралиста. Соблазнительно было взять с собой уже известного в научных кругах Европы человека, но ведь обязанности сии уже исполнял адъюнкт Петербургской Академии наук Вильгельм Тилезиус. Выход нашелся такой: содержание Лангсдорфа взяли на себя в равных долях капитан «Надежды» Крузенштерн и посланник Резанов.

Но замечали на корабле: не ладят меж собой оба натуралиста.

И вот здесь, на подходе к бразильским берегам, Крузенштерн стал свидетелем их очередного объяснения. Ученые говорили спокойно, и со стороны могло показаться, что они мирно беседуют или подшучивают друг над другом. Но вот донесся высокий голос Лангсдорфа.

– Вам не должно быть никакого дела до меня, – говорил он Тилезиусу. – Вы приняты в экспедицию в качестве естествоиспытателя и должны выполнять свой контракт. Вы получаете жалование, я – нет. Для меня научные занятия – моя добрая воля. Посему прошу вас не считать меня своим подчиненным и не давать распоряжений.

Лангсдорф круто повернулся на каблуках и пошел было к себе, но, увидев Крузенштерна, направился к нему.

– Не сочтите за жалобу, – сказал он, – просто хочу знать ваше мнение. Можно ли считать меня обязанным выполнять распоряжения Тилезиуса на том только основании, что я волонтер экспедиции, а он лицо официальное? На его бесцеремонные приказания я ответил, что не считаю себя обязанным помогать ему.

– Я нахожу ответ ваш вполне разумным, – подумав, сказал Крузенштерн, – но позвольте все же заметить: природа столь обширна и многообразна, что, будь у нас в экспедиции и десять натуралистов, всем нашлось бы дел по горло. Почему бы вам с Тилезиусом не договориться: вы берете на себя изучение одних видов живых существ, он – других? А при случае, может быть, придется и объединить усилия?

После этого разговора Крузенштерн по-иному взглянул и на свой конфликт с Резановым. В России с трепетом ждут вестей об экспедиции, а письма моряков ходят из дома в дом и зачитываются до дыр. Как же можно не служить своему делу честно и до конца?

В один из ближайших вечеров, только упали стремительные тропические сумерки, из освещенной кают-компании полились чарующие звуки. На музыку, как на костер во тьме, потянулись люди со всего судна. Крузенштерн остановился в дверях. Лейтенант Ромберг самозабвенно вел партию первой скрипки, Резанов играл на второй, Тилезиус на басе, Лангсдорф на альте, астроном Горнер на флейте.

Концерт удался на славу. Музыке теперь стали часто посвящать вечера. Инструменты в руках музыкантов-любителей звучали все слаженнее.

Ну а для Крузенштерна его инструментом в общем ансамбле экспедиционной жизни служил секстан, которым он владел превосходно. Известно было на флоте: координаты, взятые им, смело можно было уподоблять измерениям Гринвичской обсерватории. При подходе к бразильскому острову Санта-Катарина Крузенштерн уточнил местонахождение многих географических пунктов на карте.

Изрядная часть пути осталась позади. Перелистав записки английского адмирала Ансона, Крузенштерн прочел, что тот потерял из-за болезней немало членов экипажа во время перехода через Атлантику. А вот на российских кораблях больных не оказалось вовсе.

Губернатор острова португальский полковник дон Куррадо встретил русских моряков учтиво и обещал помочь сменить мачты на «Неве». Крузенштерн распорядился вести работы таким образом, чтобы сберечь силы обоих экипажей перед трудным переходом вокруг мыса Горн. В тропическом лесу отыскали двадцатисаженные стволы красного дерева. С огромным трудом дотащили их до побережья.

А надо было еще установить и оснастить мачты без каких бы то ни было механизмов. Работа шла весело, но затягивалась…

Ученым же это задержание было лишь на руку. На острове Атомирис астроном Горнер оборудовал обсерваторию для небесных наблюдений. Главной целью было проверить хронометры. Без оных не определишься, не проложишь курс в открытом море. На обоих судах экспедиции было по нескольку надежных хронометров, при вычислениях брали среднее из показаний. Но погрешности их хода со временем постепенно нарастали. Вот и теперь точные астрономические наблюдения показали: нужно изменить их ход.

Оба натуралиста и вовсе сбились с ног. Казалось, природа явила здесь все свое изобилие. В лесу то и дело попадались еноты, броненосцы, агути. Трудно было привыкнуть к реву цепкохвостых обезьян-ревунов, пронзительным крикам пестрых попугаев. В мире пернатых удивительными для глаз моряков были не только они. Чего тут только не было – от крохотных колибри до громадных голошеих грифов! Реки кишели аллигаторами, зеленые джунгли – змеями, жабообразными земноводными. И всюду тучи бабочек самых разнообразных, причудливых форм и расцветок. А чуть стемнеет – в воздухе и на земле рассыпались мириады светящихся точек.