Текст книги "Океан. Выпуск двенадцатый"
Автор книги: Андрей Некрасов
Соавторы: Владимир Беляев,Роман Белоусов,Виктор Дыгало,Виктор Федотов,Игорь Озимов,Юрий Дудников,Виктор Устьянцев,В. Ананьин,Сергей Каменев,Семен Белкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
– Ладно, младшой, не трави! – Быков понимал, что Кучевский не прыгнет за борт – не хватит сил для этого, да и бессмысленно ему прыгать – тотчас же ко дну пойдет.
– Идите, идите, – прошептал Кучевский. Одежда его на животе набухла от крови. – Мне все равно… а вы идите. Спешите.
Быков подхватил было его, но почувствовал тут же, как расслабилось тело Кучевского и повисло у него на руках. Быков окинул взглядом пылающий, гудящий в пламени, изуродованный катер, резко накренившийся на волне, оглянулся на Кучевского – тот сидел, прижавшись плечом к турели, – стиснул кулак над головой, молча прощаясь, и прыгнул за борт.
Они отплыли уже метров на сто, а то и больше, когда к торпедному катеру, факелом пылавшему на воде, стал подходить вражеский охотник. Он подходил медленно, на малых оборотах. Быков никак не мог понять, почему же до сих пор не взорвалась торпеда.
Охотник уже близко подошел к торпедному катеру, когда оттуда резко, с перебоями ударил пулемет. Быков вздрогнул – так это было неожиданно – и отчетливо представил себе, что там сейчас происходит.
– Это же Кучевский бьет! – возбужденно сказал он, поддерживая командира. – Товарищ лейтенант, слышите? Кучевский жив!..
Но командир не открывал глаз, не отвечал, уронив на плечо раненую голову. Спасательный круг, обхвативший под мышками, надежно удерживал его на плаву, руки по самые плечи лежали на чуть притопленной «рыбине». Но это были руки человека, потерявшего сознание. Тогда Быков повернулся лицом к радисту.
– Аполлонов, это ведь наш Кучевский бьет! У него живот разворотило осколком, а он бьет… Ей-богу, он! Ну оперативник, с сейфом который, в очках! Да что ж ты молчишь, душа твоя неладная?!
В ответ на пулеметную очередь с охотника прогремел орудийный выстрел, и тут же море содрогнулось от мощного взрыва. Вместе с гигантским смерчем воды взлетели кверху обломки торпедного катера, медленно оседая на вспучившуюся поверхность.
– Торпеда рванула, – сказал Аполлонов, приподнимая голову над водой. – Я ничего не вижу. Погиб катер?
Минуту спустя крутой водяной вал настиг их и, приподняв метра на полтора, укатился дальше, в сторону берега.
– Прощай, братишка, – тихо произнес Быков, и непонятно было, с кем он прощается – со своим катером или с младшим лейтенантом Кучевским. – Гляди, гляди, охотник тоже зацепило взрывом! – вскричал Быков. – Эх, жаль, оверкиль не сыграл, на борт лишь завалился! – Быков видел, как с охотника бросались в воду немецкие моряки. – Давай, Аполлоша, поднажмем, сейчас катера подбирать их придут. Как бы и нас не выудили.
Они поплыли в сторону берега, поддерживая командира. Аполлонов стонал: раненая нога, обожженное лицо нестерпимо саднили в соленой воде. Быков, оглядываясь, видел, как к месту взрыва подошли сразу несколько катеров, подобрали державшихся на воде немецких катерников, взяли на буксир получивший повреждение охотник и направились за уходившими вдоль побережья транспортом и сторожевиком.
– Даже искать нас не стали, – с облегчением сказал Быков, глядя им вслед. – Подумали, что вместе с катером погибли… Ну, Аполлоша, фарватер наш теперь чист, навались на всю мощь. До берега на среднем ходу дотянем. Держись молодцом.
Так они плыли. Минут через двадцать Аполлонов неожиданно вскрикнул, оттолкнулся от «рыбины» и поплыл прочь, взмахивая частыми слабыми саженками.
– Стой! – вслед ему крикнул Быков. – Куда ты? Утонешь!
Но Аполлонов продолжал плыть не оглядываясь. И тогда Быков, понимая, что одному ему не добраться с раненым командиром до берега, и что радист пропадет совершенно бессмысленно, заорал сорвавшимся голосом:
– Стой, застрелю, салага! Застрелю, вернись!
Стрелять Быкову было не из чего. Да и не стал бы он делать этого, окажись у него оружие. Просто ничего другого придумать не мог он, кроме этого окрика, хотя и не надеялся, что Аполлонов послушается. Он жалел, очень жалел его в эти минуты, первогодка, который после учебного отряда не успел даже толком освоиться на катере, а теперь вот уплывал невесть куда и зачем, раненный, обожженный, полуослепший от ожогов. И, понимая, что тот, потеряв контроль над собой, идет на верную гибель, Быков в отчаянии закричал, не почувствовав никакой надежды в собственном голосе:
– Ты же командира бросил, подлец! Стреляю, слышишь? Приказываю, вернись!
И Аполлонов неожиданно послушался, вернулся назад, на его голос. Глаза его бессмысленно плутали, какие-то странные были, вроде бы нетерпеливо отыскивали что-то и не находили. Не мог смотреть Быков в эти глаза, только легонько встряхнул его за плечо.
– Устал?
Все было пустынно на море, и лишь вдалеке виднелись силуэты удалявшихся немецких кораблей.
– Ты, Аполлоша, не надо, – мягко, с уговором сказал Быков. – Ты поспокойней, никого там нет. Фрицы отвязались, ушли. Видишь, вон берег? Туда и поплывем потихоньку. Вот командир только плох, а так ничего. Вдвоем мы с тобой управимся, доберемся до берега – и, считай, дома.
– А из чего стрелять-то хотел в меня? – Аполлонов уставился на него, утирая обожженное лицо ладонью. И непонятно было: то ли воду смахивает, то ли выступивший от напряжения пот. – Не из чего ведь?
– Конечно, не из чего, – ответил Быков, улыбнувшись. – Это так я, пошутил, Аполлоша. Пошутил, сам понимаешь.
– Лицо солью разъедает, – поморщился Аполлонов. – Ожоги саднят. И нога раненая немеет. Плохо вижу я, боцман.
– Ожоги твои подживут. Видишь, командир совсем плох?. Давай на всех оборотах к берегу! – спокойно, но твердо произнес Быков. И увидел, что рассчитал правильно: Аполлонов сердито отвернулся от него и энергично, мощно, словно пароходными плицами, заработал сильными руками.
Лишь к вечеру, обессиленные и продрогшие, они добрались наконец до берега. Накатный вал вынес их на прибрежную гальку, и они так и остались лежать меж валунов, не в силах продвинуться больше ни на метр. Волны выкатывались на берег пенными завитыми жгутами, дыбились среди огромных камней, с гулом разбивались о них и нехотя, обессиленно уползали назад. Вода кипела, высоко и хлестко взлетали брызги, опадая ливневым потоком.
Берег был полог, почти сразу же за кромкой прибоя, метрах в двадцати, начинался непролазный кустарник, а еще дальше за ним сплошной стеной стоял лес. Все это наметанным глазом охватил боцман Быков, остался доволен и решил сразу же уходить в этот лес или, но крайней мере, добраться до кустарника и там переждать ночь. А уж утром выяснить, кому этот берег принадлежит.
Озябшее тело ныло от усталости, гудела голова, точно об нее, а не о берег разбивались мощные накаты прибоя, Быков попытался сжать кулаки, но пальцы не слушались, онемели, и не было никаких сил сдвинуться с места. С тревогой подумал он: окажись здесь сейчас немцы, они с Аполлоновым камнем даже не смогут в них кинуть, и их вместе с командиром возьмут без всякой возни, как цыплят.
Он огляделся кругом, приподняв с трудом голову. Море было пустынно, и Быков устало, но с удовольствием подумал: как бы там дальше ни было, что бы ни случилось, а дело они свое сделали неплохо – на дне, совсем недалеко отсюда, покоится сейчас развороченный торпедой вражеский транспорт. Надо полагать, не с пустыми трюмами он шел… Жаль вот только торпедный катер – тоже, бедняга, нашел себе могилу на дне, но такой размен показался ему необидным и вполне оправданным. Если к тому же прибавить и пробоину на вражеском охотнике – дело и совсем стоящее.
Аполлонов лежал, уткнувшись лицом в мокрую гальку, наползавшие волны плоскими языками облизывали его до самого пояса, но он не шевелился.
На фоне серого, с ветвистыми трещинами огромного валуна Быков видел резко очерченный профиль лейтенанта Федосеева. Командир так и не приходил ни разу в сознание, пока они добирались до берега. Бинт у него на голове потемнел от крови, наверно, совсем просолился, и Быков пожалел, что нет под рукой никакой сухой тряпицы, – сменить бы повязку. Да и Аполлонова перевязать…
– Аполлонов, – позвал потихоньку Быков, – надо нам как-то до кустов добраться. Слышишь?
Аполлонов, не поднимаясь, повернул к нему лицо. Левая щека у него была рябой от мелкой гальки.
– До кустов надо добраться, – повторил Быков опять. – Командира перетащим. Обсушимся малость.
Уже в сумерках они, измученные, похоронили своего командира. Обложили тело камнями, сверху тоже камней навалили. Подальше от воды похоронили, чтобы волны не сумели добраться. Постояли несколько минут. Лунный свет робко струился на свежую могилу, на опущенные их головы, на стонущий от прибоя пустынный берег. О каменные глыбы с грохотом бились волны, сшибались грудью с гранитом, хлопали, как орудийные выстрелы, будто салютовали командиру торпедного катера лейтенанту Федосееву.
– Надо запомнить место, – тихо сказал Быков, рассматривая размокшие в соленой воде документы командира. – Ну, товарищ лейтенант, прощайте. Нам пора уходить.
Сутулясь от усталости и от пережитого, с трудом волоча ноги по хрустевшей гальке, они направились к кустарнику. Шли молча, не глядя друг на друга, думая о погибших своих товарищах – разве можно было представить такое еще сегодняшним утром? – о своем катере и о том, что ждет их самих впереди…
ПРИКЛЮЧЕНИЯ, ПУТЕШЕСТВИЯ, ГИПОТЕЗЫ
И. Чесноков
«ЧУДО МОРСКОЕ»
Повесть
IСеверный океан лежал в июльском штиле. Вдали вода казалась белесой, будто вылинявшей под ярким летним солнцем. Ближе к судну она отдавала лазурью, а под самым бортом, рассекаемая струями, бежавшими от форштевня, становилась темной.
Слева проплывали застывшие громады высоких скалистых берегов Мурмана. Они падали к едва пошевеливавшемуся морю почти отвесными отрогами.
Над скалами, над пароходом висели серо-белые полярные чайки-поморники, большие птицы с желтыми клювами. На воде там и тут сидели черные кайры. Когда пароход приближался, кайры нехотя, хлопая острыми крылышками, отбегали по воде в сторонку.
Двое мужчин в осенних пальто и в шляпах стояли на прогулочной палубе у слегка подрагивающего поручня. Они курили, наблюдая красоты проплывавшего мимо берега.
– Какая, однако, дикая, но дивная природа! – проговорил задумчиво один из них. – Не правда ли?
– И заметьте, неприступная, – согласился второй. Он повернулся к соседу: – Позвольте представиться – Островский Дмитрий Николаевич, советник российского консула в Финмаркене [1]1
Фи́нмаркен – северная область Норвегии.
[Закрыть]. Мы ведь с вами четвертые сутки путешествуем, и, кажется, в соседних каютах?
– Очень приятно. Рогожцев Николай Львович, карантинный врач, – протянул советнику руку его спутник. – А я, знаете, занемог по выходе из Архангельска, видимо, с непривычки укачало в Белом море. А вас не укачивает?
– Я уж привык, – усмехнулся Островский. – Седьмой год сижу в Финмаркене. По делам службы ездить приходится только по морю. Других путей ведь здесь нет.
Рогожцев кивнул понимающе:
– Но должен заметить, нынешняя поездка выдалась приятной. Во-первых, погода, солнце, а потом – пароход. Это же чудо!
– О да, – согласился врач. – Знаете, прежде мне на пароходах доводилось плавать лишь по реке.
– Мне на всяких судах приходилось, – улыбнулся советник. – Бывало, от Москвы до Вологды на колесах, от Вологды до Архангельска на «Подвиге» Северо-Двинского пароходного товарищества, а уж от Архангельска до Варде – на лодье какой-либо поморской. Далее – до Хаммерфеста – норвежцы везли то на шхуне зверобойной, то на китоловном судне. Более месяца добираешься, бывало. И вообще, Николай Львович, я полагаю, нам с вами весьма повезло.
Рогожцев вопросительно взглянул на собеседника.
– Как же, ведь мы – первые пассажиры первого на нашем Севере морского пароходства! – воскликнул Островский.
– Да, да, действительно, – вспомнил Рогожцев. – Первые и чуть ли не единственные. Кажется, не более дюжины путников разделяют с нами это путешествие. Ах, Дмитрий Николаевич, этим краям давно необходимо регулярное сообщение с центром губернии. Ведь глушь, пустыня! Неведомо, что здесь и как. – Рогожцев перевел дыхание. – Меня, знаете, направили в Колу для обследования условий обитания рыбаков. Эпидемии там – пишут оттуда. А спросите, когда эти богом забытые места посещал в последний раз врач или фельдшер, – никто не знает.
Островский внимательно слушал.
– Недавно получено известие из Колы, – понизил голос врач. – Заболело и вымерло целое становище рыбаков на Мурмане.
Оба помолчали. Впереди мелкими пятнышками запестрели на воде рыбачьи суда.
– Вот и Семиостровье, – сказал Островский. – Довольно значительное летнее поселение рыбаков. Там мы сможем прогуляться. Капитан парохода Михаил Карлович Негман, думаю, устроит нам высадку на берег.
IIВ тот тихий июльский день у Семи Островов скопилось до полусотни шняк. Поморы торопились взять по погоде хороший улов. Взблескивали у низких бортов рыбины, подхватываемые рыбаками с ярусных крючков, озабоченно кружили над шняками вечно голодные чайки.
Занятые работой люди не сразу приметили дымок, который показался на горизонте у восточного берега. Темная змейка дыма увеличивалась в размерах, и вскоре все повернули головы в ту сторону. На шняки надвигалось черное судно с двумя высокими мачтами, без парусов, с тонкой желтой трубой, окантованной поверху широкой черной полосой. Из трубы валил густой дым. Судно уверенно двигалось вперед, гоня перед носом белый бурунчик.
Мужики, побросав работу, не без некоторого испуга глядели на железное паровое судно. Многие такого ни разу не видали.
– Эвон чудо морское, – прошептал Семен Крыжов, не отрывая глаз от приближавшегося парохода.
А тот неторопливо доплыл до Кувшин-острова и плавно повернул к берегу.
Так и подмывало Семена бросить лов да сбегать в Семиостровье, куда, судя по всему, направлялось «чудо».
Он спохватился, прикрикнул на двух своих юных помощников в вымокших рубахах:
– Ну чего вылупились, аль не видали?
– Не видывали, Семен, – виновато признался один из них.
– Да я и сам-то не видал, – сказал Семен, почесывая затылок. Он подумал немного, глядя вслед пароходу. – Ну-к побежим, што ли? – кивнул он в сторону берега.
– Ага, побежим, – обрадованно согласились парни.
– Вынимай ярус, – велел Семен, заметив краем глаза, как на других шняках мужики тоже резво выбирали из воды свои ярусы.
Одна за другой, подняв паруса, шняки заспешили, как перед бурей, к берегу.
На подходе к становищу Семен увидел пароход. Он стоял на якоре неподалеку от амбаров. У борта покачивалась белая шлюпка. В нее грузовой стрелой опускали мешки, бочки. На верхней палубе суетились люди.
Огибая пароход, Семен на черном кормовом подзоре увидел надпись желтыми буквами, состоящую из трех слов. «Жалко, читать не научили», – подумал он со вздохом.
Это был «Великий князь Алексей». Шлюпка под четырьмя веслами оторвалась от парохода и направилась к берегу. Туда же поспешили и рыбаки. Они с любопытством окружили высадившегося с парохода в числе других людей господина в форменном почтовом картузе с блестящим козырьком. Тот не спеша достал из кармана бумагу, развернул ее, прикрепил на стену ближнего амбара.
Его попросили прочесть афишку. Бумага извещала о том, что с июля сего, 1871 года начало действовать «высочайше утвержденное Товарищество Беломорско-Мурманского срочного пароходства». И что два его парохода – «Качалов» и «Великий князь Алексей» – открыли срочные (по расписанию) рейсы из Архангельска. «Качалов» – вдоль поморского побережья до Кандалакши с посещением Онеги, Сумы, Сороки, Кеми, а также Кузомени, Ковды, Керети и Соловецкого монастыря. «Алексей» пущен по мурманской линии: от Архангельска до Варде с посещением города Колы и с заходом в крупные становища Мурмана – Семь Островов, Териберку, острова Гавриловы, Еретики, Сергиев Наволок и Вайду-губу. Сообщалось, что принимаются к перевозкам пассажиры за плату по установленному тарифу, а также грузы «с застрахованием». «К сему, – читал почтарь, – ожидающие от действий пароходства взаимного удобства и благополучия – учредители оного: купцы Базарный и Митрофанов, мещане Антонов, Норкин, Дуракин, Ломов, Судовиков, Белоусов, Елизаров…»
Дослушав, рыбаки изумленно закачали головами, принялись обсуждать новость. Все знали кольского купца-богатея Мартемьяна Базарного. Да кто ж на побережье не ведал о жадности его барышной! Многие в покрученниках ходили у этого купца, бывшего лавочника, торговца рыбой.
Народ полюбопытствовал, где же пассажиры с чудо-судна – парохода. Почтарь объяснил, что, мол, поскольку дело новое, неизвестное, то вверить пароходству свою жизнь и грузы люди, по-видимому, не спешат.
– Да вот два господина – пассажиры, – указал чиновник рукой в сторону прогуливавшихся по берегу Островского и Рогожцева.
А они уже обошли все становище, небольшое, десятка на два низеньких избушек. Здесь же стояло с дюжину амбаров, вокруг которых рядками – сотни бочек-трещанок, у берега – лодки и шняки, часть которых была вытащена на камни. Там и тут рыбьи внутренности, сваленные в кучи. Проходя мимо них, Рогожцев зажимал пальцами нос: от гниения стояла нестерпимая вонь.
Советника с врачом провожали любопытными взглядами чумазые зуйки – наживочники, кашевары.
– Как же не быть эпидемиям! – сокрушался Рогожцев. – Ведь разве можно жить в таких условиях?
Спутники подошли к толпе рыбаков, все еще обсуждавших новость.
– Это ж надоть – куды пристроил капитальцы-то свои брюхан неуемной! – гудел молодой высокий рыбак Семен Крыжов.
– Богатей он, да. А все старательством да башковитостью скопил, – пропел Ермил Грудин, хозяин шхуны «Марфа», прибывший скупать рыбу..
– Вона где ево старательство у меня сидит, – стукнул зло по своей груди Семен. – Болезть мокротну заработал да три хвоста рыбьих!
– Коли б нам да чудо эдако, баско бы было, – произнес другой рыбак, разглядывая пароход.
Ермил спохватился. Нельзя упускать случай – надо воспользоваться этим неожиданным сходом. Он раскрыл свою засаленную тетрадь и завопил:
– Эй, православныя! Сколь кто трещочки засолил, подходи да назови, ноне скупаю тышшу пудов. Послезавтрева шхуну заворачиваю в Архангельский город!
– Пошто на паровом-то судне возить нашу треску не вознамерился? – удивился помор в драных бахилах. – Вон и штраховку в пособ давают.
– Продал бы шхунешку-то свою, покуда не утопла, – поддержал задорно другой голос.
– Тьфу, типун те… – сплюнул в сердцах и перекрестился Грудин. Поглядев на пароход, добавил: – Оно б, может, и сподручнее, потому как скорее, да… боязко. Погодить надобно, поглядеть, как пойдет оно, дело пароходное. Не бывало покуда у нас такого.
Островский усмехнулся, тронул за локоть врача:
– Слыхали? Вот и попробуй расшевелить их. – Он сокрушенно покачал головой. – Обидно, что ведь так у нас в любом новом деле!
Рогожцев задумчиво молчал. Потом он вынул из жилетного кармана серебряные часы, щелкнул крышкой.
– Однако нам пора.
IIIСемен выбрался из толпы. Его жадно манил пароход. Он подошел к матросам, выгружавшим из шлюпки груз. Все были в ладных, толстой холстины рубахах, в коротких сапогах.
– Здоровы будете, мужики, – приветствовал их Семен.
– Здоров, откуда таков? – отозвался весело один из матросов.
– Дак с Колы сам-то я, промышляем тутотки нонче…
– Каково уловы? – спросил другой матрос.
– А, задери их лихоманка, – досадливо махнул рукой Семен. – Горбатишься, а все в долгах. Зимою мало с голодухи не мрем. А у вас каково?
– Да с голоду не помираем, однако и кубышек нету.
– А все ж как оно работается-то? – допытывался Семен. – На семью достает?
– Да оно навроде и ничо, – сказал первый матрос, присев на бочку и утерев со лба пот.
За ним присели остальные.
– Я вот у купца Бранта досельно на пароходе его работал, – продолжал матрос. – Харч какой ни на есть – а завсегда. На море без харча не потянешь. Да жалованье кладет по уговору помесячно. Невелико жалованьице, ну дак што ж, где его сыщешь больше!
Мужики согласно покачивали головами.
– А зимою пароход-от во льдах стоит, – продолжал неторопливо матрос. – А ты пошел приискать иной работы: то ли лес валить, то ли на пиловку. Когда найдешь работу, когда ин нет. Прокукуешь зиму, а весною опять: возьми на пароход! Ежели подфартит, на зимовку за сторожа оставят при пароходе. Оно и нетяжко лед округ окалывать, а все при деле.
– То баско, – заметил Семен.
– Чего? – не понял матрос.
– Баско, говорю, ежели и зимою при деле. Слышь, мужики, а как бы… к вам-то попытать в работу, а? – спросил неожиданно для самого себя Семен.
Матросы переглянулись. Помолчали, разглядывая рыбака.
– К капитану надобно, – сказал наконец один из них. Почесав в раздумье затылок, он вдруг предложил: – Ты вот што, давай в лодку да плыви к пароходу, покуда мы с грузами возимся.
– Ага. – Семен вскочил, бросился к лодке и быстро погреб к пароходу.
Там он привязал лодку к веревочной лесенке, опущенной с палубы до воды, взобрался наверх.
– Вот так судно! – оглядываясь, прошептал он. – Железное, а плавает!
Семен вошел в первую попавшуюся дверь и оказался в узком коридоре, стенки которого были наполовину отделаны деревом, а наполовину блестели свежей белой краской.
– Чего тебе, мужичок? – окликнул Семена невесть откуда взявшийся прилизанный, гладко выбритый парень, одетый в черную шелковую жилетку поверх синей рубахи в белый горошек. Черные штаны были заправлены в узкие длинные сапожки.
– К капитану бы мне, слышь, – сказал Семен осипшим от волнения голосом.
Парень усмехнулся:
– Да отдыхает нынче Михаил Карлович, скоро отходить.
– Проводи, а? – попросил, не слушая его, Семен. – А я те трески корзину дам.
– Ну, рази что поглядеть… – заколебался парень.
– Погляди, – подхватил Семен.
Парень направился по коридору, свернул направо и остановился перед дверью с блестящей медной ручкой. Семен замер сзади. Его провожатый легонько постучал, приоткрыл дверь, просунул голову. Через плечо парня Семен увидел дремавшего в мягком кресле грузного пожилого человека.
– Михаил Карлович, – негромко позвал парень.
Капитан открыл глаза.
– Я спросить, кофей не пора подавать?
– Нет, – буркнул недовольно капитан.
– А к вам человек еще, – торопливо проговорил парень.
– Кто? – не понял капитан.
– Вот. – Парень посторонился, подтолкнул в каюту оробевшего Семена и закрыл за ним дверь.
Капитан хмуро взглянул на перепуганного рыбака.
– Што тепе? – спросил он недовольно.
«Э-э, да он нерусский», – понял Семен и собрался с духом.
– Попытать решился, не возьмете ль в работу на пароход.
– В рапоту? – переспросил капитан, рассматривая ладную фигуру помора. – А што ты уметь делать?
– Я-то? Дак все, што надобно, – удивился Семен. – Мыть ли, красить, концы сращивать, по плотницкому делу, треску солить…
– Треску? – слегка улыбнулся капитан. – А лет тепе сколько?
– Дак семнадцать покуда, – пробормотал Семен. – Страсть как хочется на эдаком судне поработать, – добавил он.
Капитан сел, достал из стола кожаный черный кисет, трубку, стал набивать ее табаком.
– Угольный ушеник пойдешь? – спросил он, раскуривая трубку.
– А чего это? – не понял Семен.
– Помогайт кошегар уголь рапотать, – сказал капитан, обволакиваясь голубым дымком. – Рапота трудный.
– А, пойду, – махнул рукой Семен.
– Документ есть какой?
– Имеется. В становье.
– Прихоти, – сказал капитан и отвернулся, потянувшись за толстой книгой на столе.
Не помня себя от радости, Семен бросился к лодке.
В становище он наскоро собрал в узелок нехитрые свои пожитки, забежал к артельному старосте.
– Ухожу я, – сообщил, запыхавшись. – На пароход работать.
Сопровождаемый изумленными взглядами рыбаков, Семен спешил с узлом к пароходной шлюпке. Перед собой он катил бочонок трески.
Когда Семен поднялся из шлюпки на пароход, его отвели в самый нос, в кубрик под полубаком. В кубрике стоял полумрак. В небольшом помещении с подволоком и переборками было устроено шестнадцать металлических коек в два яруса. На них валялись тюфяки, грязные подушки и одеяла. В углу висел рукомойник, посередине стояла чугунная печка. Четыре крохотных зарешеченных иллюминатора, выходившие на палубу, просеивали с подволока немного света. Над печкой под подволоком висела керосиновая лампа. На койках спали несколько человек.
Семену принесли тюфяк, подушку, одеяло, он отыскал свободное место, оказавшееся в самом темном углу, бросил туда постель.
Потом пришел угрюмый машинист, отвел Семена к месту работы. Огромный котел дышал из трех своих топок знойным жаром. Кочегар, голый по пояс, истекавший по́том, смешанным с угольной пылью, подбрасывал время от времени в топки уголь из кучи, которая возвышалась посреди кочегарки. Он ловко орудовал лопатой, и куча таяла на глазах. Семену велели следить, чтобы угля в кочегарке всегда было в достатке. Он должен был лопатой бросать эти черные каменья в кучу из бортовых бункеров. Их железные дверцы, которые выходили в кочегарку, выдвигались вверх, скользя по желобкам. Уголь, по мере того как его выбирали снизу, скатывался из бункеров к этим дверцам.
Еще Семен должен был помогать кочегару чистить топки, поднимать на палубу и высыпать за борт раскаленный шлак.
– Шесть часов работать – шесть отдыхать, – сказал машинист и ушел, сунув ему в руки большую лопату.
