Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Молодой человек едва не расхохотался в голос – в роли восточного слуги ему еще никогда не приходилось бывать. Что ж, все когда-то бывает впервые.

Услыхав за дверями шаги, Михаил приосанился и, опершись на копье, сурово воззрился в изрисованный затейливой росписью простенок.

Появились женщины – наперсницы и служанки, среди которых Ратников заметил и Анфиску, весьма, кстати, похорошевшую и, похоже, покуда не имевшую особых оснований жаловаться на жизнь. В длинной, до щиколоток, тунике, бежевой, с узорочьем, в кожаной степной жилеточке, девушка о чем-то оживленно переговаривалась с другими служанками и смеялась. Нет, вот пару раз стрельнула серо-голубыми глазками на застывшего неподвижной статуей Мишу и почему-то зарделась.

Около покоев госпожи девушки замерли, и Ак-ханум, выглянув, нетерпеливо махнула рукой:

– Заходите! Что, сказочница Айрилдин-биби еще не пришла?

– Нет, госпожа. Но она непременно явится, коль уж обещалась.

Сказочница явилась минут через двадцать – в темной хламиде с наброшенным на голову капюшоном, в узких зеленых сапожках, украшенных жемчугом. Этакая себе на уме дама лет сорока, смуглая, с черными цыганистыми глазищами.

Вошла…

За дверью опочивальни, где до того слышались веселые девичьи голоса и смех, сразу все стихло. И – чуть погодя – послышался голос сказочницы. Обволакивающе плавный, он то становился громче, то наоборот, едва слышался – Айрилдин-биби строила свое повествование, словно музыкальную партитуру. О чем она там говорила и на каком языке, было не разобрать, да Ратников и не особо старался – просто стоял себе да о своем думал.

Кроме него, внутренние покои дворца охраняли еще четверо стражей из числа наиболее доверенных багатуров; снаружи на часах стояли двое нукеров, ну а во дворе, в саду, охранников вообще было до дури – вся орда! Никакой враг не сунется.

Миша едва не задремал под убаюкивающий голос сказочницы… даже чуть не пропустил, как девчонки и сказочница вышли, а из-за двери послышался шепоток:

– Мисаил… Зайди сюда, мой верный страж!

– Да, госпожа…

Красавица Ак-ханум растянулась на ложе, словно кошка, и так же лениво щурилась. Кроме шальвар и короткой жилеточки из конской кожи, на ней больше ничего не было, лишь в пупке, переливаясь, поблескивал сине-голубой драгоценный камень – сапфир.

– Как ты прекрасная, моя госпожа! – Вот тут Ратников ни капельки не лукавил! И тут же сморозил глупость. – Не пойму, почему такая красавица и умница, как ты, томишься в одиночестве? Почему не найдешь себе достойного мужа? Ну, подумаешь, вдова…

Ак-ханум засмеялась:

– Может быть, и найду. Не сейчас, позже.

И так же, смеясь, развязала тесемки жилетки, сбросила, ничуть не рисуясь. Улеглась на живот:

– Погладь мне спинку, мой воин.

О, Ратникова не надо было долго упрашивать! Тем более – приказ госпожи.

Ах, как изогнулась эта обворожительно юная женщина! Застонала:

– Так, так… сильнее!

А вот уже перевернулась, подставляя под сильные мужские руки грудь и живот… И вот уже полетели в угол щальвары и знаменитый голубой дэли, изодранный непонятно чьей стрелой…

И звезды за окном вдруг стали ближе. Колыхнулась штора. И два тела слились в одно…

– О! Мой воин…

Они не спали до самого утра, правда, не столько занимались любовью, сколько болтали. Ак-ханум неожиданно пожаловалась на сказочницу, мол, таких страстей нарассказывала, что хоть стой, хоть падай.

– Представляешь, оказывается здесь, в Сарае, есть люди, которые пьют кровь! Айрилдин-биби называет их – гули.

Ратников хохотнул, покрепче прижимая к себе девушку:

– Что? Вот так прямо и пьют? Кружками?

– Не кружками, а чарками! Тонкого венецианского стекла.

– Да что ты! Неужто – венецианского.

– Зря смеешься! Сказочница та-ак рассказывала – кровь в жилах стыла. Мол, есть у этих гулей особый зуб, блестящий, вроде как серебряный или железный… Вот этим зубом они вены-то на руках и прокусывают!

– Так, та-ак… – сразу насторожился Ратников, слишком уж этот «железный зуб и чарка» напоминали шприц.

Ну, конечно… брали кровь на анализ! Как тогда, в замке… И, тех, чьи органы подходили для пересадки, отправляли к Азовскому морю… на мотобот!

Хм… а не слишком ли сложно?

Да нет, если поставить дело на широкую ногу… нет. К тому же и богатейший работорговец Эльчи-бей, похоже, в деле. Или его приказчик Иштым.

Черт! Темку надо быстрее искать!

– Госпожа моя…

– Хочешь что-то спросить?

– Помнишь, я говорил тебе о забавном отроке? Моем родиче…

– Да-да, я не забыла… Ты уже встретился с ним?

– Увы, нет, моя госпожа. Рахман сказал, что здесь такого и не было!

– Рахман так сказал? Хм… Погоди, утром я его сама спрошу!

И ведь спросила, не забыла, за что Ратников был своей госпоже очень благодарен.

Вышла во двор, подозвала управляющего, взглянула строго:

– А ну, признавайся, куда смешного мальчишку дел?

– Но, госпожа…

– Я сказала – живо!

Ох, каким тоном она это произнесла. Ясно теперь, почему монголы завоевали полмира. Раз уж у них такие женщины…

Пройдоха с крашеной бородкой съежился и задрожал, словно осиновый лист.

– Не вели казнить, моя госпожа.

– Так где он?

– Я просто… просто подумал, что так будет лучше.

– Как будет лучше?

– Я обменял бесполезного парня на ту самую самаркандскую черепицу. Ведь красиво же!

Глава 8
Осень 1245 года. Сарай
ТЫ – МНЕ, Я – ТЕБЕ

 
И лишь одна девчонка
С замысловатой стрижкой
Была спокойна слишком…
 

Агния Барто

Однако, в этот день приступить к поискам Темы не получилось – Ак-ханум снова вмешалась в Мишины планы. Вызвала к себе сразу после полудня, надменная, словно бы ничего такого между ними и не происходило, глянула, как солдат на вошь, да бросила сквозь зубы:

– Готовься.

– К чему, моя госпожа?

Владычица махнула рукой:

– Рахман все скажет.

Лучше б Рахман помог в поисках!

Что ж, делать нечего, пришлось пока уступить госпоже. Как пояснил тут же подбежавший управитель, их «лучезарнейшая госпожа» была звана на пир в Золотой шатер Бату-хана, где вечером собиралась вся кочевая знать и столь же знатные гости.

– Твое дело, уважаемый, сопровождать госпожу, вызывая зависть своим внушительным видом.

– Надо же – зависть! – Ратников ухмыльнулся. – А я-то думал – охранять.

– Охранять ее нет никакой надобности, – расхохотался Рахман. – Никто не осмелится напасть без веления великого хана. Ну, а от его гнева уже ничто не спасет.

– И что ж мне там делать-то?

– Сейчас я выдам тебе сверкающие доспехи, шлем, плащ, копье с цветным бунчуком… Не думай, ты не один отправишься – есть и еще воины, просто госпожа хочет, чтоб ее сопровождали… гм-гм… ну, как бы выходцы изо всех земель: кыпчаки, монголы, кара-коюнлу и вот ты – урусут.

– Понятно – пыль в глаза хочет пустить девчонка.

– Что-что?

– Да ничего. Пошли за доспехами.

Михаил выбрал блестящую пластинчатую броню – как раз по размеру вполне подходила: кованый шлем с высокой тульей и бармицей, ярко-синий плащ с серебряной вышивкой, высокие сапоги, а под бронь – длинную – почти до колен – голубую тунику с узкими рукавами и обильным узорочьем по вороту и подолу. Еще взял секиру – больно уж понравилась, серебристая такая, красивая, с резной ручкой. И щит выбрал – миндалевидный, червленый, с большим блестящим умбоном и рисунком в виде золотых сплетенных змей.

– Ну и добра же у вас! – бросив беглый взгляд на арсенал, развешанный по стенам амбара, молодой человек присвистнул. – Откуда все?

– По-разному, – Рахман пожал плечами. – Что-то старый хозяин с Калки-реки привез, что-то из Хорезма, Ургенча, что из Булгара, а кое-что и местное – из степи.

– Понятно, – Миша кивнул. – Когда идти-то?

– А как госпожа скажет… Пока посиди во-он под каргачом, в тенечке.

Ратников так и сделал – уселся на небольшую скамеечку, поставив рядом тяжелый шлем. Видел, как к амбару прошли трое парней-воинов, подозвали управителя… вышли – красавчики писаные: в разноцветных плащах, в кольчужицах, в ламеллярных доспехах из узких, сверкающих на солнце платин, а кое-кто – в изысканных монгольских латах из полированной, с узорочьем, кожи. Степные витязи знали толк в доспехах ничуть не хуже рыцарей, и весило их снаряжение ничуть не меньше. Впрочем, в эти времена ничего слишком уж тяжелого еще не имелось – до изобретения сплошного «белого» доспеха оставалось еще лет двести.

С левого крыла дворца доносился шум – строительство шло полным ходом, как и везде, по всему городу. Ордынская столица только еще строилась, прямо на глазах превращаясь в красивейший и великолепнейший город с канализацией, водопроводом, мощеными улицами. О, на этой стройке можно было очень хорошо заработать, и угнанные в полон артельщики – каменщики, плотники и прочие – не очень-то торопились вернуться в разоренные набегами родные края. Еще бы, Сарай – город хлебный. Сарай-Бату – так станут его называть, или уже называли. Улус Джучи еще не стал независимым государством, все только начиналось, хотя Бату-хан открыто ненавидел верховного правителя – Гуюка, сидевшего в далеком Каракоруме и номинально считавшегося главным. Впрочем, Гуюка еще, верно, и не выбрали главным, но матушка его, Туракина-хатун, это дело уже замутила.

– Раствор, раствор давай! Чего встали? – стройкой деятельно распоряжался Прохор.

Младший его братец, Федя, тоже казался вполне довольным – кормили здесь неплохо, работа оказалось знакомой, к тому же после окончания строительства дворца имелись вполне реальные перспективы обрести свободу и поработать уже на себя – строители в Сарае требовались повсеместно, тем более такие умелые, как эти русские парни.

Михаил вздрогнул – во дворе звонко протрубила труба, и слуги с готовностью подвели к самому крыльцу белую лошадь. Ак-ханум, в голубом, сверкающем драгоценностями дэли и круглой белой шапочке, украшенной павлиньим пером, казалась волшебной феей из сказки. Надменная и красивая, как картинка с обложки глянцевого журнала, юная вдова ловко уселась в седло, едва сдерживаясь, чтоб не пустить лошадь вскачь – в ханскую ставку полагалось въезжать торжественно и невозмутимо. Впрочем, слишком уж медленно тоже не тащились.

Впереди скакал приодевшийся по такому случаю Джама, исполнявший роль синей мигалки:

– Дорогу владетельной госпоже Ак-ханум! Дорогу госпоже! Эй, ты, деревенщина! Посторонись, кому говорю?!

За ним ехала пара багатуров в одинаковых зеленых плащах, затем – сама Ак-ханум в окружении толпы прихлебателей и слуг. Замыкали всю процессию воины, в их числе и Миша.

Ехали недолго, хотя дворец ханум располагался на окраине. Выехав в степь, прибавили ходу, и вот уже впереди, на крутояре, заблестел огромный золоченый шатер – Золотая Орда – ставка и обиталище великого Бату-хана.

У шатра уже собирались гости, раскланивались со знакомыми, смеялись, шутили. Степная аристократия на сытых конях, какие-то хитроглазые восточные господа с крашеными бородами, были и русские. Ратников вздрогнул, вдруг заметив в толпе носатого молодого человека лет двадцати пяти, в котором тут же признал старого своего знакомца – новгородского князя Александра Грозные Очи, впоследствии – лет через двести-триста – прозванного Невским. Обычно хмурый, нынче Александр улыбался, почесывал реденькую сивую бородку, весело болтая с каким-то весьма приятным молодым человеком в ослепительно белой епанче, отороченной горностаем. Красивое улыбчивое лицо, нос с едва заметной горбинкой, серые чувственные глаза – лишь несколько выступавшие скулы выдавали в нем степняка. О чем они говорили с князем? И что здесь Александр Ярославич делал? Просто приехал в гости? Или – за ярлыком? Нет, за ярлыком вроде бы еще рано – еще батюшка жив, Ярослав Всеволодыч, сын знаменитого владимирского князя Всеволода Большое Гнездо. Ярослав Всеволодыч хитер, осторожен, ловок – тот еще интриган, в прошлом году в Булгар ездил – тогда там еще была ханская ставка – с богатыми дарами. Выпросил у Бату-хана ярлык, нынче вот тоже приехал – во-он подошел к сыну – осанистый, седовласый, а глаза – как две букашки – хитрые, так и бегают.

Где-то в городе вдруг послышался колокольный звон, Александр и его батюшка тут же перекрестились, следом за ними и тот степной юноша в белой епанче. Хм… христианин, значит. Впрочем, в Орде много христиан… В Орде… Еще ее никто так не именовал, и не было такого государства – Золотая Орда. Говорили «ехать в татары»… или «к татарам», но не «в орду», до этого не пришло время. Ратников кое о чем мог уже судить вполне здраво и даже с научной точки зрения – дома еще подчитал книг.

– Хэй, Сартак! – спешившись, юная госпожа подбежала к князьям, слегка поклонилась.

Юноша в белой епанче обернулся:

– Ак-ханум!

Они обнялись, потерлись щеками, а уж о чем там говорили – Миша не прислушивался. Видел, как поморщился старый князь – видать, не очень-то одобрял столь вольное поведение, а монголы ведь именно этим и славились – вольностью, особенно – среди женщин. Монгольская женщина – тем более, госпожа! – это вовсе не изнеженное создание и никакая не затворница, а вполне самостоятельная личность, которая и на коне скачет, и повозкой управляет, и стрелой при нужде метко бьет! И мужиков себе выбирает – сама. Нет, не в смысле замужества – там-то условности есть, в смысле секса. И какому-нибудь степному богатырю-аристократу ничуть не зазорно взять в жены женщину, у которой уже двое-трое детей, и воспитывать их как своих.

Это что касается обычных женщин, а уж вдовы… Вдова – полностью самостоятельный и уважаемый человек, ничуть не хуже любого князя. Вот как Ак-ханум. Ишь, что-то рассказывает, машет руками, смеется… А князь-то, князь – не молодой, старый – скривился, аж сейчас плеваться начнет! Сразу видать кондовое воспитание.

– Ах, Сартак…

Сартак. Совсем еще юный царевич – сын Бату-хана. Христианин. Названный брат Александра Ярославича. Самый ближайший его конкурент и соперник – родной дядя Берке. Берке, в конце концов, племянника и отравит. Не сейчас – много позже. Либо Гуюк, сын Туракины – тот тоже мог. Вполне.

По обеим сторонам от входа в ханский шатер горели костры, вокруг которых, жутко завывая, извивались шаманы – Бату-хан по старинке исповедовал черную веру бон, поклоняясь верховному небесному отцу – великому Тенгри, и прочим, более мелким богам – в каждой роще, у каждой горы, реки, озера. Многие монголы оставались язычниками, хотя хватало и христиан, и мусульман. В кого хотели, в того и верили, как завещал Чингисхан – великий потрясатель Вселенной.

Вот противно завыли трубы – длинные, узкие, неудобные. Откуда-то из-за дальней кручи показался отряд, и все поспешно расступились, видать, великий хан возвращался с соколиной охоты или откуда-нибудь еще. Да, так и есть… Прищурив глаза, Михаил увидел Бату – невысокого, кряжистого мужичка лет сорока на вид, с желтым усталым лицом и небольшими вислыми усиками. Чуть усмехаясь, великий хан довольным кивком приветствовал гостей, а уж те низко кланялись…

– Тот высокий человек рядом с императором – герцог Аргун-ага, бывший невольник, а ныне – наместник Хорасана, – послышалось сзади.

Михаил немедленно обернулся, услыхав за спиной латинскую речь. Европейцы! Худые, с бритыми лицами, в сутанах… Монахи! Вероятно, посланцы папы Иннокентия Третьего.

– А где этот Хорасан, – брат Бенедикт?

– В Персии, брат Иоанн. Кстати, видите женщину в белом?

– Молоденькую хохотушку? Она, бесспорно, красива.

– Она еще и умна, эта красавица Ак-ханум, графиня западной кыпчакской степи, но я сейчас не о ней, брат Иоанн, о другой… более, так сказать, в возрасте… Вон она, на черной лошади с большим султаном из перьев.

– Ага, вижу. И кто это?

– Королева, брат мой.

– Сама королева?

– Одна из королев, ведь император Бату – язычник. А эта – Баракчин-хатун – его старшая жена, дама весьма властолюбивая и склонная к интригам. А вот тот мужчина с одутловатым лицом – владетельный герцог и принц Берке, младший брат императора. Тоже тот еще интриган.

– Понятно. А что здесь делают русские?

– Они же вассалы императора!

– Император еще не выбран. В Монголии вот-вот должен быть созван съезд всех князей – курултай. Однако регентша Туракина очень хитра – специально все затягивает, хочет, чтоб императором избрали ее сына, Гуюка.

– Бату его не жалует.

– Скорее он – Бату.

Вслед за ханом, проходя между ритуальными кострами с беснующимися шаманами, в золоченый шатер потянулись и гости – степные аристократы, посланцы далеких восточных краев, русские князья, монахи.

Михаила, как и прочих охранников, естественно, никто к дастархану не пригласил, пришлось лениво шататься неподалеку, внимательно поглядывая на огромную ханскую юрту и стоявшие рядом повозки – могучие, словно танки; шесть толстых колес, колея метров восемь, две дюжины быков – этакие сухопутные дредноуты, назвать все это телегами просто не поворачивался язык.

– У кыпчаков повозки не хуже, – протиснувшись с конем ближе к Ратникову, негромко промолвил Утчигин.

– Ха! – Михаил обрадовался. – Ты как здесь? Что-то я тебя не видел.

– Сзади скакал, своих невдалеке оставил – как госпожа и просила. Уриу, Джангазака, Карная…

– Славные воины, – усмехнулся Миша. – Главное, что не старые.

– Именно потому-то госпожа нас и взяла. Мы – люди простые, в нехороших делах еще не погрязли.

– Ну и молодцы, – кивнул Ратников, поправляя узду. – Ты ж знаешь, я против вас ничего не имею.

– Тебе тоже госпожа доверяет, – приосанился Утчигин. – После того случая… А вот Шитгаю, Джагатаю и прочим – не верит. Самовластны и много чего хотят.

– Так прогнала бы!

– Ага, прогнала – скажешь тоже! Они ведь не голь перекатная… Да и прогонишь, а где других взять? У знатной госпожи должно быть много знатных воинов. Не будет таких, что в степи скажут? Скажут – нищая и неуживчивая, с людьми ладить не умеет. Позор!

– Позор, – Ратников согласился и, прикрывая глаза от солнца, посмотрел на сверкающую юрту. – Парча!

– Что?

– Ткань, говорю, дорогая.

– У наших плащи да дэли – тоже недешевые, – юноша кивнул на остальных воинов Ак-ханум, восседающих на своих конях важными недвижными статуями.

Ратников усмехнулся:

– Этим наша госпожа тоже не доверяет?

– Конечно – нет, она же не дура. Просто для важности с собою взяла. Ну, показать, что других не хуже.

– Понятненько – для престижа, значит.

Тюркский язык показался Мише не таким уж и сложным – учился молодой человек быстро, да ведь и как не научишься, коли каждый день общаешься? Пожалуй, несмотря на все кажущееся двуязычие, тюркский – язык завоеванных татар и кипчаков – играл в жизни улуса Джучи куда более важную роль, нежели собственно монгольский, может быть, потому, что подавляющее большинство населения улуса составляли тюрки – булгары, татары, те же кипчаки-половцы. Письменность была исключительно тюркской, даже ярлыки на этом языке выписывали.

– Госпожа специально нас позвала, – продолжал гнуть свою линию Утчигин. – На всякий случай. Вот увидишь, как стемнеет, она этих павлинов отправит. А мы – останемся. Вон Джама – не зря у самого шатра вертится, ждет.

– И колдунов этих не боится.

– А чего ему их бояться? Он же христианин, как и я, и ты, как светлая госпожа наша. Как Сартак, старший сын великого Бату-хана.

– В Сарае много христиан.

– Много. Поклонников Магомета тоже хватает – сапожники, медники, торговцы, даже главный визирь! О, смотри – что я говорил?

Под растянутым на длинных копьях пологом шатра показалась красавица Ак-ханум, к которой тут же подскочил Джама. Поискав глазами воинов, госпожа махнула им рукой и показала пальцем сначала на свои губы, потом – на Джаму. Понятно: парня, как меня, слушать!

Распорядившись, вновь исчезла в шатре, из которого слышались уже громкие пьяные голоса и песни. Джама подбежал к воинам:

– Вы, славные багатуры, возвращайтесь домой и глаз не смыкайте! А утром – явитесь. А ты, Утчигин, и ты, урусут Мисаиле, до утра будете ждать здесь.

– Слушаем и повинуемся! – хором промолвили воины.

Багатуры, тут же повернув лошадей, ускакали, с насмешкой посмотрев на оставшихся.

– Думают, что госпожа их уважает, – ухмыльнулся им вслед Утчигин. – Дурни. Павлины расписные. Мои-то парни, хоть и неказисты, да зато верные! И место свое знают – думаешь, им тоже не хочется щеголять в красивых плащах, с дорогим оружием?

– Добудут они еще себе и плащи, и оружие, – негромко рассмеялся Миша. – И хороших жен. Смотри-ка, Джама обратно скачет. Эй, хэй, Джама! Мы здесь!

– Вижу, что здесь, – мальчишка спешился и, подбежав ближе, зашептал. – Госпожа велела вам ждать в урочище возле каменной бабы.

– Возле каменной бабы? – удивленно переспросил Михаил. – А где это?

Утчигин дернул поводья коня:

– Поехали – я знаю.

– Да подождите вы! – Джама нервно дернулся. – Я еще не все сказал. Там затаитесь, кто свой подъедет – спросит, не видели ли вы здесь лису? Вы в ответ скажете про горностая. Вот те, кто спрашивал, и будут люди нашей госпожи.

– Люди госпожи?

– Ну, ее друзья. Очень может быть, что она и сама с ними поедет.

– Поедет? Куда?

– То нам знать не нужно.

Джама прыгнул в седло и погнал своего неказистого конька вскачь, быстро скрывшись из виду. Приятели переглянулись.

– Ну что, поедем? – улыбнулся Михаил Утчигину. – Показывай, где это твое урочище?

– Поскачем. Наших по пути заберем.

Утчигин понесся так, что Ратников едва-едва за ним поспевал, а потому все время ругался: джигит хренов! Вообще, местные багатуры медленной езды не терпели, все время мчались, как угорелые, и только к ханскому шатру подъезжали степенно.

– Вот по этой дороге, – останавливаясь у развилки, подождал отставшего напарника Утчигин. – Смотри, осторожней – поля.

Михаил и сам видел стерню и распаханные под озимые поля, тянувшиеся вдоль реки широкой темно-коричневато-желтой полосой. Тут и там виднелись деревни в три, пять домов и более, надо сказать, выглядели сии населенные пункты весьма зажиточно!

– Земледельцы великого хана, – с почтением произнес Утчигин. – Скакать по полям нельзя – переломают спину. Ничего – дорожка эта ведет в степь, а уж там – приволье и никаких полей нету! Айда!

– Да подожди ты… Наши-то где?

– Там, – юноша неопределенно махнул рукой. – Да они нас заметят.

И действительно, приятели еще не проехали и пары верст, как вдруг из кустов, им навстречу, вынеслись юные всадники – Уриу, Джангазак, Карнай…

– Хэй, Утчигин, Мисаиле! Куда скачете?

– Давайте за нами, – на ходу махнул рукой Утчигин. – В урочище, к каменной бабе.

И вновь понеслись. И вновь задул в лицо осенний ветер. Под копытами коней расстилалась бескрайняя степь, а позади, за полосками полей, мерцала холодным блеском Итиль – Волга.

Палеолитическая Венера – насколько помнил Ратников, именно так именовалась эта каменная баба, истукан, грубо высеченный из серого валуна каким-то древним неведомым народом. Рядом с бабой виднелся глубокий овраг, заросший невысокими деревьями и кустами – жимолостью, малиной, орешником.

Орехи еще росли, правда, большинство валялось под ногами, и парни с удовольствием принялись их щелкать.

– Смотри, зуб не сломай, Джангазак! – беззлобно шутил самый младший – Уриу.

Джангазак кидал в рот целую горсть лещины и скалился:

– Да уж не сломаю.

Орехи только разожгли аппетит. Всадники развязали переметный сумы, достали узкие полоски вяленого мяса, твердые шарики острого сыра, лепешки. Перекусив, сразу почувствовали себя веселей, принялись смеяться, рассказывать какие-то истории, сказки.

Костра не раскладывали – повелительница могла появиться в любой момент, да и вообще уже начинало темнеть, а огонь в ночной степи далеко виден.

– А ну, цыц! – прикрикнул на своих Утчигин. – Разорались, как глупые сойки – на всю степь слыхать.

Ребята послушно притихли, правда долго еще пересмеивались, поглядывая на вышедшую из-за облаков луну. Все-таки к ночи ветер натянул тучи, пошел дождь, правда, слава Господу, ненадолго.

И, едва стихли последние капли, как со стороны послышался стук копыт. Парни обрадовались – ну, наконец-то! – взметнулись в седла.

– Подождите шуметь! – грозно шепнул Утчигин. – Они должны спросить про лису.

Никто ничего не спрашивал, неведомые ночные всадники наметом промчались мимо, даже не задержавшись у каменной бабы.

– Полдюжины всадников, – задумчиво заметил Миша.

– Уриу! – вскинулся Утчигин. – А ну-ка незаметно скачи за ними. Так, присмотри… на всякий случай, смотри только не попадись.

– Я буду ловок, как змея в траве!

– Скачи уж, змея. Если что – встречаемся здесь, у бабы.

Спешившись, Уриу вытащил из переметной сумы тряпицы, обмотал копыта коня и уж потом поскакал – неслышно, не видно – скрылся, растворился в ночи.

– Гляди-ка, – уважительно покачал головой Ратников. – А наш Уриу – человек опытный. Интересно, что это за люди?

– За добрыми делами сломя голову не скачут в ночи, – негромко произнес. Утчигин. – Ничего, Уриу за ними присмотрит.

И снова они принялись ждать – молча, под желтыми далекими звездами, временами проглядывающими сквозь нависшую пелену черных дождевых туч. И вновь послышался стук копыт и лошадиное ржание. На этот раз вынырнувшие из ночи всадники замедлили ход, останавливаясь у каменной бабы.

– Эй, хэй, здесь кто-нибудь видел лисицу?

– Нет, только горностая.

Утчигин и Ратников быстро выехали из оврага.

– Госпожа! – в призрачном свете луны Михаил узнал Ак-ханум и еще одного человека… юного царевича, старшего сына Бату-хана и Баракчин-хатун.

– Сартак… – прошептал за спиной Карнай.

Или то был Джангазак – не важно.

– Встаньте здесь, у оврага, – быстро распорядилась госпожа. – И не пускайте чужих.

Они так и сделали, рассредоточились по степи, возле истукана. С госпожой и царевичем было еще с дюжину воинов – они тоже остались сторожить.

Нет, это нельзя было назвать любовным свиданием, скорее – просто тайная встреча подальше от любопытных глаз. О чем говорили Ак-ханум и царевич Сартак в эту дождливую ночь? Какие такие важные дела обсуждали? Бог весть… Но только…

Но только уже начинало светать, как из желтой предутренней мглы вдруг выскочил Уриу.

– Они ползут сюда. Спешились и ползут, словно змеи, – взволнованно доложил парень.

– Ползут?

– С собой у них луки и стрелы.

– Их нужно перехватить! – раньше всех сообразил Михаил. – Или убить – кто бы они ни были.

– Да, – согласно кивнул Утчигин. – Хорошие люди не будут ползать в траве с луками.

– Вперед…

Всадники спешились, вытащили мечи и кинжалы, скрылись в тумане следом за Уриу.

– Мы обойдем их со стороны реки, – обернувшись, шепотом предупредил проводник.

Так и сделали. Обошли… А первые лучи солнца уже освещали быстро светлеющее над головами небо! Туман быстро таял… и вот уже впереди, в траве, стали видны лучники! Они ждали, ждали, когда растает туман… и вот наконец дождались! Кое-кто уже приподнялся, прицелился…

Боже! Ратников тут же увидел невдалеке, у оврага, неспешно едущих рядом всадников – госпожу Ак-ханум и царевича. Оба о чем-то беседовали, и лошади их спокойно помахивали хвостами.

Безжалостный кинжал Утчигина вонзился меж лопаток тому лучнику, что был ближе всех к цели. Некого тут было жалеть… и некогда.

Вражины встрепенулись, почуяв неладное. Кто-то успел пустить стрелу – однако вовсе не в тех, кого так долго поджидали.

Ратников пригнулся, пропуская стрелу над головой. И, бросившись вперед, взмахнул мечом, отражая удар кривой сабли.

Искры! Скрежет! И узкие ненавидящие глаза, злобные, как глаза оборотня!

– Ышшь, Ышшь!

– Шипи, шипи, – усмехнулся молодой человек, с оттяжкой нанося удар.

Враг отскочил в сторону, и Михаил бросился в атаку, изгоняя поднявшуюся было в душе ярость – сердце воина всегда должно оставаться холодным.

Удар! Удар! Удар! И яростный скрежет, и злобный шепот, блеск глаз…

Еще удар! Ага, не шибко хорошо владеешь ты своей саблей! А вот, попробуй так… Ударь, ударь… бросься!

Миша нарочно поддался, якобы поскользнулся в мокрой траве, упал…

Торжествуя, противник бросился на него… и наткнулся брюхом на меч! Захрипел, выронил саблю… Ратников отпихнул его ногой, огляделся, вытирая о траву окровавленный меч… С остальными, похоже, все было кончено. Молодец Уриу! Если б не он…

– А где Карнай? – Ратников осмотрелся.

– Нет больше Карная, – угрюмо качнул головой Утчигин. – Убили. Получил в сердце стрелу.

Миша искренне опечалился:

– Жаль. Нет, честное слово!

– Он погиб, как настоящий витязь.

– Он и был витязем.

– Да, был… мы справим по нему достойную тризну.

Красавица Ак-ханум и Сартак уже пустили лошадей в галоп, мчались, а за ними – и воины. Спешили на помощь.

– Ну, что тут у вас?

– Уже все хорошо. Вот только жаль, не удалось взять пленных – они не сдались. И еще – Карнай… Мы его потеряли.

– Он умер достойно, – Ак-ханум спешилась, склоняясь над убитым. – Возьмите его в собой. Устроим достойную тризну.

– Что делать с трупами врагов, моя госпожа?

– Сложите в ряд. Хоронить их не будем. Но… может быть, хоть кого-то удастся опознать.

Сартак, юный ордынский царевич и христианин, спрыгнув с коня, закусил губу, внимательно всматриваясь в убитых:

– Нет, не могу сказать точно. Это йисуты – они все похожи. И… их вполне мог послать и Гуюк. Или, скорее всего – Туракина, прочащая своего злобного сынка в великие ханы.

– Туракина и Гуюк далеко, господин, – осторожно заметила Ак-ханум.

– У тигра длинные когти. Она пытается достать меня, отца… и сделает все, чтобы мы не приехали на курултай. Да мы и не поедем! Ладно, – царевич неожиданно улыбнулся. – Твои воины достойны награды, Белая госпожа!

Ратников, Утчигин и все прочие поклонились, приложив руки к сердцам.

– Кто из вас проявил себя лучше всего? – быстро спросил Сартак.

– Он! – не сговариваясь, Ратников с Утчигином указали на скромного Уриу.

– Вот тебе, – вытащив кинжал, старший сын Бату-хана протянул его юному воину. – Ну, что ты моргаешь глазами? Бери – заслужил! Вы же… Вот вам на первое время! – щелкнув пальцами, Сартак подозвал слугу с переметной сумой. Зачерпнув, горстями высыпал золото в поставленные ладони.

– Владейте! Радуйтесь. Но помните – о случившемся никому ни слова.

Они еще перекинулись парой слов с госпожой, после чего царевич уехал в сопровождении верных джигитов.

Ак-ханум же велела своим чуть-чуть обождать:

– Не нужно, чтоб нас видели вместе. Вот, встанет солнышко… Утчигин, вели своим людям забрать погибшего. Пусть везут в дом. Мы же – ты, и ты, Мисаил, – вернемся к ханскому шатру. Скоро туда приедут наши.

Так и сделали. Уриу с Джангазаком повезли домой тело убитого друга, а Михаил с Утчигином сопроводили юную госпожу к золоченой юрте великого хана, где, судя по голосам, все еще продолжался пир.

Словно ни в чем ни бывало, Ак-ханум прошла мимо все так же горевших костров и извивающихся шаманов в шатер, сопровождающие ее воины остались снаружи. А вскоре уже подъехали Шитгай, Джагатай и прочие. Ухмылялись:

– Ну как вы тут? Не замерзли?

– Не замерзли – ночка горячей выдалась.