Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Что, не в то горло пошла, что ли?

– Не в то… Благодарствую, дядя Миша. Едва ведь не подавился!

– Да ты закусывай, закусывай чаще… Это что тут? Куропатка? Она… Умм… Ну, теперь вина попробуем. Надеюсь, не кислое.

Ближе к обеду к пирующим присоединилась проснувшаяся и малость оклемавшаяся после вчерашней пьянки хозяйка, с которой и просидели до самого вечера… пока снова не полегли спать.

Хорошо, Михаил догадался попросить Джаму разбудить, а то так бы и проспал до обеда, а так… Выскочив во двор голым до пояса, умылся, растерся свежевыпавшим снежком, ухнул…

– Э, как тебя разобрало!

Оглянувшись, Ратников приветливо махнул рукою:

– Э, дядя Миша, никак уезжать собрался?

– Так ведь и не уезжал бы, – князь фанфаронисто подкрутил усы и поправил висевший на боку меч. – Но дела, дела. Они, они и влекут…

– Ну, дядя Миша. А я-то думал – выпьем.

– Так и выпьем еще! Давай-ка вечерком встретимся в какой-нибудь корчме. Посидим, погутарим.

– Встретимся, – охотно кивнул Михаил. – Я как раз одну очень неплохую харчевню знаю.

– Вот и славно. Ты это… про девку Анфиску-то спроси, не забудь. Я куплю – уж больно ядреная! Ух!

Народная сказительница госпожа Айрилдин-биби, как и положено всякой уважающей себя вдове средней руки, жила в собственном, доставшемся от покойного супруга, домике, расположенном на северной окраине города, почти что у самых ворот. Вокруг дома, в небольшом садике, росли яблони и вишни, по ним Ратников и опознал нужный ему дом. Корягин, сославшись на важные дела, сопровождать его сюда отказался. Да и зачем он тут нужен? Спасибо, просьбой не пренебрег – кое-что про сказительницу вызнал.

Ратников, поблагодарив, сразу же туда и направился, правда, по пути ненадолго задержался, встретившись с кривоногим посланцем йисута, которому и поведал о Михаиле Черниговском. Не все, конечно, так, самую малость, куда меньше, чем Корягину, впрочем, тому Миша тоже мало что рассказал. А зачем болтать лишнего? Любую информацию нужно выдавать постепенно, тем более, надоели уже все эти интриги до чертиков, не о том нужно было сейчас думать, вовсе не о том.

Айрилдин-биби – это сейчас была ниточка. Не зря же она про кровавых демонов что-то болтала – значит, знала или по крайней мере хотя бы краем уха что-то такое слышала, а для Ратникова нынче любая информация была нужна, как воздух. Вот затем к сказочнице и явился.

Как и принято, доложил пожилому рабу-привратнику: мол, к госпоже сказительнице пожаловал с важным делом – пригласить к одной влиятельной даме за очень приличную плату.

– К важной госпоже, говоришь? – приложив руку к уху, переспросил невольник. – Добро дело, вах. Сейчас, доложу хозяйке.

Сказочница Айрилдин-биби приняла посетителя не то чтоб очень приветливо, но и не так, как незваного гостя. Пирогов на стол не поставила, но выслушала внимательно, не перебивая. Потому улыбнулась, кликнула служку с выпивкой:

– Испей, господин. Знать, снова красавица Ак-ханум по моим сказкам соскучилась?

– О, да, уважаемая Айрилдин-биби. Особенно ей одна рассказка понравилась – про демонов кровавых, как они у несчастных кровь пьют сверкающим зубом! Вот это сказка, так сказка – страшная, аж жуть. Хорошо, хоть на самом деле таких упырей нету! – Покачав головой, Ратников прикрыл глаза и перекрестился. – Упаси, Господи.

– Напрасно ты, любезный, думаешь, что их нету, – усмехнулась Айрилдин-биби. – Встречаются еще даже у нас здесь. Не все, что я говорю, – выдумка.

– Да ну! Быть такого не может.

– А про упырей кровавых мне сам человек, от них пострадавший, рассказывал. Раб бывший… правда, он потом сгинул, неизвестно где – видать, достали таки демоны.

– Нечистая сила! – Михаил снова перекрестился и разочарованно хмыкнул: напрасно он надеялся – похоже, сказочница не особенно-то чего и знала.

Нет, не ниточка то была – паутинка… за которую все же стоило осторожненько потянуть, раз уж пришел.

– А что за человек-то был? Ну который…

– Я ж тебе говорю – бывший раб, молоденький такой булгарин… Его кто-то из приказчиков продал…

А вот это уже горячее! Кто-то из приказчиков… не Иштым ли?

– …продал одному моему знакомцу, ну, а тот мне уступить хотел – я как раз проворного слугу искала, вот и с этим булгаром поговорила… да только сбежал он в тот же день и сгинул.

– Домой, наверное, подался, в Булгар.

– Ага, от которого одни стены остались. Думаю, не дошел он до дома… мало ли мертвяков по весне в Итиле-реке всплывает?

– А что он рассказывал-то? Видишь ли, уважаемая Айрилдин-биби, я уже не от первого человека такую жуть слышу.

– Ага! – Сказительница потерла руки и зябко поежилась. – И тебя, любезнейший, проняло? То-то же. Могу повторить, что помню… Будто бы взялись того несчастного продавать, поначалу оно все, как обычно, было – пришли покупатели, раздели всех да осмотрели, а потом… потом привезли в одно место да начали по одному таскать… то ли в кузницу, то ли в пивоварню…

– В пивоварню?!

– Булгарин так сказывал. Пахло там… ну, как от арьки или от забродившего меда. И вот там-то его упырь за руку и кусил! Сверкающим зубом! А кровь потом – в чарку, небольшую такую…

– А потом что?

– Да ничего. Есть его упырь не стал – отпустил…

– А что за упырь-то?

– Белый… и вроде как – женщина!

– Женщина?! Ведьма, что ли?

– Может, и ведьма. Булгарин сказывал, что вся в белом. Халат белый, тоненький, короткий, бурнус белый, повязка на лице белая – одни глаза торчат. Красивые такие глаза. И ноги – красивые.

– Чьи ноги?

– Ну, упыря этого.

Изобразив на лице недоверчивость, Ратников помотал головой:

– А не врет твой булгарин?

– А врет, так не слушай, – обиделась сказочница. – С чего ему врать-то? Ак-ханум я эту сказку рассказывала, так она недоверием не страдала.

– Ладно, ладно, – Михаил покладисто махнул рукой. – Что и говорить – чего только на свете не бывает! А где это все было-то, булгарин не сказал? Что за приказчик-то?

– Да кто знает? Булгарин не сказывал, а я не выпытывала… и тебе, любезный мой господин, не советую.

– Да мне и не надобно. Это ж подумать только – жуть-то какая! Так что, уважаемая Айрилдин-биби, когда к нам на усадьбу пожалуешь?

– А когда позовете, тогда и приду. Долго ли мне собраться?

– Вот и славно… Так и передам госпоже.

– Передай, передай. Что ж она сама-то не заглянула? Обычно заглядывает.

– Так некогда пока. Праздники всякие, то да се… У богатых да знатных жизнь занятая!

Может быть, тот несчастный раб и рассказал что-то конкретное, но сказочница, не будь дурой, на этот счет хранила глухое молчание. Да и черт с ней, не пытать же! Одно можно было уже утверждать наверняка… почти наверняка: приказчик Иштым явно здесь при делах. Если все так вот и представить – связанные с приказчиком (или даже с самим Эльчи-беем) людокрады отбирают под заказ нужных рабов – молоденьких и здоровых, затем делают экспресс-анализ крови, потом кого-то отправляют в степь, а кого-то – обратно приказчику, на следующий раз оставляют… Ага, а Иштым этот, похоже, хмырь тот еще – кое-кем из рабов втихаря приторговывает, пускает налево – отсюда и информация просочилась. Итак… Эльчибеев приказчик Иштым.

Михаил придержал коня, осмотрелся – погруженный в мысли, не очень и замечал, куда сейчас едет. Ага… вон, слева – купол церкви Хевронии, а справа – громада мечети. Там – квартал медников, а за ним… За ним – в двух кварталах – обширное подворье Эльчи-бея.

Туда молодой человек и поехал, погнал коня, отворачиваясь от начавшегося вдруг снегопада. Хорошо еще, что вырвавшийся из вольных степей ветер здесь, в городе, ослабевал, теряя всю свою силу, насквозь уже не продувал, лишь крутил под ногами поземку.

Тьфу ты, черт!

Михаил резко натянул поводья и, выругавшись, хлопнул себя по лбу, вовремя задавшись вопросом: а куда же он, собственно, едет-то? Посмотреть на Иштыма-приказчика, так того, по словам Корягина, и след давно простыл! Свалил куда-то приказчик… А парень-то тот босоногий не по его ли приказу убит? Или по приказу истинных хозяев приказчика – людокрадов? Просто устранили лишнего свидетеля… Только тогда – как они на него вышли? Кондотьер опростоволосился, парня не смог взять незаметно да притащил за собой «хвоста»? Очень может быть. Как может быть и другое – за приказчиком давно и плотно следили, подозревая его в ненадежности! Куда ни кинь, всюду клин. И так, и этак худо.

Что же делать-то… что?

Если людокрады здесь, если они берут… совсем недавно брали кровь на анализ… Стоп, стоп, стоп!

Какая-то важная мысль вдруг возникла на миг в голове Михаила… мелькнула и пропала, так бывает… И надо было ее срочно поймать! О чем он думал-то? О людокрадах, да… о несчастном босом парне, о дырочке – едва заметном пятнышке – на его локтевом сгибе… весьма характерной дырочке… явно след шприца. Да, да – брали кровь… или делали укол… нет, скорее – кровь, зачем ему укол-то делать?

Думай, думай. Миша! Лови мысль, ищи.

О чем он еще-то размышлял? О! О словах булгарина. Об упыре кровавом… упырше! Белый халат, белая повязка… да-да-да… белая палата, крашеная дверь… Нет, это Багрицкий… не о нем надо думать. А о ком? Ну, конечно же – о женщине! О той самой, с красивыми ногами и в белом халатике, что брала кровь. Женщина! Медсестричка чертова… не Алия ли часом? Да пусть даже и не она, пусть другая… но это ведь современная женщина, ему, Ратникову, современная и которая вынуждена какое-то время здесь жить. И что, она все время сидит где-то взаперти? Да быть такого не может!

Надо лишь ее найти, точнее – поймать на какую-то приманку. На какую именно – вот об этом нужно подумать! Кстати, если уж употреблять рыбацкие термины, то почему бы не использовать в качестве блесны подозрительного новгородца Окуня Рыбакова? Он ведь как-то связан с приказчиком… а приказчик – допустим – с людокрадами, с торговцами человеческими органами, а значит – и с медсестрой.

Ищите женщину, как говорят французы, – шерше ля фам!

Только с Окунем этим очень осторожно надо… не выдать бы себя, не спугнуть бы дичь. Окунь. Окунь Рыбаков. Не зря ведь он про ханский караван спрашивал! Хочет побыстрее вывезти приготовленных на органы рабов?

Почему бы и нет?

Хотя, может, он и не при делах вовсе. Женщину надо искать, медсестру эту чертову! Тогда, наверное, все вопросы проясняться и главный – с браслетиками. Как-то ведь надо будет вместе с Артемом отсюда выбираться. Артем… Йисут этот проклятый… Черт! Парня ведь еще нужно выручить.

Решив срезать путь у излучины реки – так было к усадьбе ближе, молодой человек поворотил коня и, спустившись к заснеженной пристани, увидал собравшуюся там чем-то взволнованную толпу.

Кто-то что-то говорил, кто-то крестился, явно было видно – что-то случилось.

– Эй, парень, – спешившись, Ратников схватил за рукав пробегавшего мимо мальчишку. – Что там такое-то? Стихийный митинг против повышения цен за услуги ЖКХ?

– Чего?! – парнишка захлопал глазами.

– Что там такое?

– А-а-а… Иштыма, приказчика господина Эльчи-бея, в проруби выловили. Мертвого.

– Да что ты говоришь!

Михаил аж зубами скрежетнул – вот это была новость!

– И что – совсем мертвый?

– Совсем, совсем.

– И это точно – приказчик Иштым!

– Да точно! Его тут все знают, он здесь, у пристани, когда-то жил.

– Ладно, беги, брат…

Сунув мальчишке маленькую зеленую бусину, кое-где игравшую роль мелких денег, Ратников спустился ближе к реке…

Иштым! Да-а… правильно парень сказал – мертвее мертвого.

– И как же так получилось-то, люди добрые?

– Да говорят, ехал на тот берег, да лошадь поскользнулась на льду. Приказчик в седле не удержался – и прямо в прорубь.

Прямо в прорубь – вот так-то! Как-то он уж очень удачно упал. Теперь и впрямь все концы – в воду.

Глава 14
Зима 1246 года. Сарай
КОСИЛ ЯСЬ КОНЮШИНУ…

 
А тут и не дальние дали,
Да глушь – заповедный удел.
 

Александр Твардовский.

Памяти Ленина

– Колька Вонючка? Фу-у-у… Не будем мы его иск… А это правда – дирхем? Настоящий?

– Хочешь – на зуб попробуй! Только смотри, не проглоти, – усмехнувшись, Ратников швырнул серебряху рыночным мальчишкам, с которыми давно уже стоял на углу – болтал, пытаясь выведать кое-что важное. Кое-кого отыскать пытался.

– Уу-у! Настоящий! – один из пацанов подхватил брошенную монетку, куснул и, едва не сломав зуб, растянул в довольной улыбке щербатый рот.

– Я смотрю, ты частенько дирхемы на вкус пробуешь!

– Так ведь и надо – у нас тут не забалуешь!

– То не только у вас… – Ратников чуть не сказал – «в Орде», но быстро поправился, – «…в татарах».

А получилось бы нечто типа временнообязанных крестьян, едущих на заработки куда-нибудь в Санкт-Петербург: «Вы откель, люди добрые? Да с Ленобласти. А куда путь держите, страннички? В Ленинград-город, к барыне!»

Так обычно в советские времена «исторические» романы и стряпали, изображая жадных и властолюбивых князей-«братков» «крупными государственными деятелями», озабоченными «внешней и внутренней политикой Древней Руси». Скажи такое, к примеру, хоть тому же Александру Грозны Очи, так он и не поймет, о чем и речь.

– Ты, осподине, тут маленько постой. Мы счас…

– Маленько постою, – ухмыльнулся молодой человек. – А не дождусь вас, так без дирхема останетесь.

– Хэ! Так вот же он, дирхем – у нас!

– Один – да. А второй – вот он! – вытащив вторую монетку, Миша пустил зайчика прямо самому наглому в глаз.

Мальчишка прищурился, склонив вихрастую голову набок:

– Ой, осподине… Вправду, ежели Вонючку приведем, дашь?

– Чтоб мне сдохнуть! – Ратников размашисто перекрестился на дальнюю колокольню. – Ну, что встали-то, пионеры юные, головы чугунные?

– Какие головы, осподине?

– Бегите уже, говорю – долго вас ждать не буду.

Лениво потянувшись, Михаил шумно вздохнул и, запрокинув голову, посмотрел в высокое морозно-голубое небо. Ах, какой чудесный выдался нынче денек! Солнечный, искристый, так, что на сугробы смотреть больно. И снег – чистый-чистый, но вовсе не белый, а разноцветный, совсем, как на картинах импрессионистов, переливающийся всеми оттенками радуги: под ногами – голубоватый, на крышах – сияющее-золотой, на ветках деревьев – жемчужно-розовый, под полозьями пронесшихся мимо саней – изумрудный… это все – на солнце, а в тени – темно-голубой, пурпурно-фиолетовый, синий…

– Привели, осподине. Дирхем давай!

– Хм… – Оторвавшись от вдумчивого созерцания снега, молодой человек скептически оглядел подбежавших ребят и усмехнулся. – Ну и кто из вас Колька?

– Я Колька.

Выступивший вперед подросток казался постарше и посерьезней других, темный кафтан его был подпоясан узеньким щегольским шнурком, серые глаза смотрели внимательно и даже с некоторой затаенной насмешкой.

– Значит, ты…

– Да. Золотарь. Недоросли Вонючкой прозвали – не от большого ума.

– Ага…

– Осподине! Дирхем-то гони, обещал ведь, на церкву крестился.

– Обещал – получите… – Ратников быстро швырнул мальчишкам монетку. – Все – пошли прочь. А к тебе, вьюнош, у меня одно дело есть.

– Что еще за дело? – Подросток подозрительно сморщился.

– Ты ведь не сам по себе золотаришь – в артели?

– Ну да, так.

– И часто выгребные ямы чистите?

– Да как позовут, – парнишка шмыгнул носом. – Сейчас-то – самое время, подмерзло все.

– У Эльчи-бея когда в последний раз чистили?

– У Эльчи-бея? – золотарь тряхнул головой и неожиданно рассмеялся. – Ну, ты господине, и скажешь! У Эльчи-бея, чай, для такого дела рабов хватает, зачем ему нас звать?

– Я понимаю, – терпеливо кивнул молодой человек. – Но ведь вы все дерьмо в одно место свозите… и вы, и рабы. Так?

– Так. Попробуй-ка не туда вывалить – живо хребет сломают. Следят!

– Правильно делают, – Ратников усмехнулся и подмигнул. – Заработать хочешь?

– Хочу. А что надо-то? Яму у тебя вычистить? Так это запросто, только подождать малость придется, сегодня – воскресенье, а завтра мы Хакиму Щитнику чистим, потом…

– Подожди, подожди, – махнул рукой Михаил. – И вовсе не надо мне ничего чистить – с чего ты взял? Просто одну вещицу ищу…

– В выгребных ямах… понятно.

К большому удивлению Ратникова, золотарь ничуть не удивился.

– Бывает, обращаются люди… уронят что-нибудь, потом ищут. Мы не отказываем. За особую плату, конечно.

– Десять дирхемов!

– Дюжина!

– Согласен. Сговорились?

– Сговорились. Так что искать-то? И где?

После беседы с золотарем Колькой Вонючкой Ратников выпил в ближайшей корчме две кружечки пива – как раз наварили к Сретенью Господню, купил каленых орешков и, отвязав лошадь от коновязи, неспешно забрался в седло и поехал домой, на усадьбу. Ак-ханум сразу после обеда собиралась с визитом «в Орду» – в кочевье – к царевичу Сартаку, так, на беседу, без всякого особого дела. А поскольку там же, в кочевьях обретались и какие-то послы, то и явиться надлежало как следует – со свитой и всем светским блеском. Ратникову в таких случаях следовало одеть доспехи, которые он называл гламурными – ярко-начищенный сверкающий панцирь, для боя малопригодный, поскольку маловат да и тяжел слишком.

– Эй, Миша, друг!

Черт! Его только сейчас и не хватало… Опять будет заставлять пить! Однако и пренебрежение выказывать – негоже.

Молодой человек поспешно изобразил на лице радость:

– Дядя Миша! Князюшка! Вот так встреча. Ты куда это собрался-то? В церковь, поди?

– Из церкви уже и еду да гадаю – с кем выпить? – князь Михаил Черниговский остановил коня и, хлопнув приятеля по плечу, радостно засмеялся. – А я-то думаю – ты это или не ты? Издаля еще заприметил. Ну пойдем, пойдем в корчму, друже… тут есть хорошая…

Князь Михаил уже освоился в Сарае настолько, что «хорошая» корчма для него стояла буквально на каждом углу. Его даже в мусульманских заведениях знали – наливали и там безвозбранно, чем вызывали злобное негодование ортодоксов. Что и говорить – этот удивительно безалаберный князь умел наживать врагов на пустом месте. И все же, Ратников искренне считал его совсем неплохим человеком… особенно, по сравнению со всеми прочими князьями – алчными и сребролюбивыми «гусударственными деятелями». Вот именно так – «гусударственными» – от слова «гуси лапчатые». Ой, те еще были гуси! Взять хоть того же «гусара» Ваську Углицкого или «пучеглазую гниду» – ростовского Василько.

– Ась? – сдвинув набекрень богатую, отороченную собольим мехом шапку, князь Михаил приложил руку к уху. – Ты чего сейчас сказал-то?

– Говорю, что-то давненько углицких с ростовскими не видал.

– Тьфу-ты, тьфу! – заплевался князь. – Век бы их, сук, не видеть. Да пойдем в корчму-то, пойдем… с лошади-то слезай, приехали, вон коновязь-то! Кстати, как боярыня твоя поживает, Ак-ханум-краса?

– А, скучает, – Ратников совершенно искренне вздохнул и пожаловался: – Вчера вечером арьки бурдюк в одно лицо опростала и не поморщилась.

– Иди ты?! – не поверил Михаил Черниговский. – Неужто, целый бурдюк?

– Целый, целый…

– Да-а-а… Горазды девки мунгальские пить – ни один мужик не угонится.

– Говорят, Угедэй, хан их прежний, как раз от пьянства помер.

– Хороший, видать, был человек. Не как эти гниды… Ладно, пес с ними, выпьем… Эй, корчмарь! Корчмарь! Теребень! Вина тащи живо!

Все же завалились в корчму, уселись, опрокинули сразу по кружке, зажевали капусточкой. Князь снова потрепал собутыльника по плечу:

– Эх, Миха! Как жизнь-то?

– Да по-всякому. Ты-то как? Все дела свои сладил?

– Сладил бы – так тут не сидел, давно б на свободный стол подался, – князь мечтательно закатил очи. – Йэхх!!!

– А есть – свободный-то? – подколол Ратников. – Чтой-то плоховато верится.

– А как царь ножкой топнет – так стол свободный и будет. Хошь – тверской, хошь – владимирский…

– Уж так-так и владимирский?

– А что? Бритоголового Ярослашку подвинуть да сынков его убрать…

– Мечты, мечты… Суздальцы сидят крепко!

– Батыге-царю задницу лижут – вот и сидят. Я б тоже так мог – запросто. Йэх… не повезло просто – подсуетиться вовремя не сумел. Ничо! Еще поглядим, чья возьмет, посмотрим.

Снова выпили… Ратников уже старался пропускать… не то чтоб боялся не угнаться за князем, а просто не время сейчас было гнаться-то. Ак-ханум еще нужно сопровождать.

А собутыльник, между тем, хмелел быстро… видать на старые дрожжи… тут у всех здешних монголов с утра – на старые дрожжи, каждый ведь день пьянствуют.

– Йэх, Миха, дружище… – напившись, князь принялся жаловаться на жизнь. – Скажу тебе по секрету – цари да царицы мунгальские – суки еще те! Хуже, чем суздальцы или галичане. Хотя нет – те во сто крат хуже!

Да-а, что и говорить – старая песня: «сволочи тут все», настоящий российский гимн, музыка и слова – народные в тяжелой алкогольной аранжировке.

– Эй, дядя Миша! Ты спишь, что ль? Слуги-то твои где?

– Слуги? Чьи слуги? А… мои… Там. Во дворе должны быть. Ща домой поеду… на постоялый двор. Спать! Там такие красны девки… у-у-у… О! А Анфиску-то боярыня твоя продать обещалась, ага!

– Неужель обещала-таки?

– Угу, угу… третьего дня еще. Ну, помнишь, я заезжал?

– Не, – подумав, честно признался Ратников. – Не помню.

– Да наливку еще земляничную пили!

– Наливку? Наливку – помню. Тебя, дядя Миша, извини – нет.

– Да как же! Я ведь ее и привозил, наливку-то. Еще Анфиску ущипнул… ай. Хороша девка, хороша… я ведь ее тогда к тебе в опочивальню затащил… случайно… Ты там что-то в сундуке прятал…

– Не прятал, а перекладывал. Чтоб моль не завелась.

– О! Вспомнил-таки наконец. Ну, давай еще по одной, да поеду.

Выпив «на посошок», приятели расстались. Князь Михаил, взгромоздившись в седло с помощью слуг, с неожиданной прытью поскакал прочь, вдогонку за ним поспешно бросилась свита.

Ратников покачал головой – ишь ты, глазастый князь-то! Сундук углядел… Да ничего там такого и нет, в сундуке-то. Шмотки одни да… да рисунок Темин и его записка на воске. Та самая, что йисут передал… Или – не там рисунок? Да нет… там…

Все же посмотреть неплохо бы.

Однако заглянуть в сундук Мише удалось лишь на следующий день, уже после возвращения «из Орды», сиречь – с кочевья. Обычно зимою хан, мурзы и нойоны жили в городе, лишь время от времени выкатывались в снежную степь, ставили юрты, охотились, отдыхали. В этом Ратников как-то не очень понимал степняков – какая, казалось бы, разница, где арьку пьянствовать – в юрте или в городском доме?

Ак-ханум, кстати, вполне серьезно утверждала, что в юрте – «любовь слаще». Ну, это кому как… Михаил вдруг усмехнулся, вспомнив одну свою знакомую… Так, шапочное было знакомство, в Петербурге еще, и женщина такая… не то чтобы классический «синий чулок», но где-то рядом. Всю жизнь проучилась – институт, потом аспирантура… научный сотрудник… Со всей ответственностью валяла статьи о высокой нравственности «простого народа в прошлом», причем в качестве примера почему-то приводила исключительно сельских жителей, в укладе жизни которых разбиралась примерно как чистый гуманитарий в составе атмосферы Венеры. Ахала больше, на эмоции била – «это были чистые высоконравственные люди»… Типа наши предки ничего о сексе не знали. Ага, как же! Ратников когда-то, в детстве еще, пожил лето у двоюродной тетки в типичной деревенской избе, где на всех одна большая комната – горница, в крайнем случае, шкафами перегорожена или там занавесочками… пусть даже перегородками тоненькими, опять же – не до самого потолка и не до пола. Все для того, чтоб теплый воздух от печки распределялся по избе равномерно, чтоб всем тепло было, чтоб не замерз никто. В таких условиях сохранить сексуальные отношения в тайне – задача нереальная, да никто такой цели и не ставил, не заморачивались, понасущней проблемы были, чай, не в городе, где кран повернул – и вот она, водичка, горячая и холодная, в деревне-то воды натаскаешься, да еще и дрова… А потому дети деревенские прекрасно все слышали и видели – как мамка с папкой на кровати тешатся, сексуально грамотными росли, в отличие от своих городских сверстников, в ханжеском советском невежестве воспитуемых.

Вспомнив про секс, Ратников улыбнулся… Эх, Маша, Маша, когда же… Ак-ханум, конечно, вдовушка сладкая, но… с Машей не сравнится, это уж точно… Хотя, конечно, и против степной красавицы Михаил ничего не имел… да и какой же мужик имел бы?

Осторожно уложив заснувшую по пути в санях госпожу на ложе, молодой человек закрылся в своей каморке и открыл сундук…

Ага. Вот он, рисунок. А вот – восковая дощечка… Черт! А почему буквы смазаны? Ведь были всегда четкими, старательно, по-детски, выдавленными, а ныне что? Словно бы корова языком лизнула… или… или кто прижался к печке…

Черт его знает. Но буквы-то смазаны – видно. Или – такими и были, да просто запамятовал Миша, паранойей стал вдруг страдать? Нет. Посещения прошлого все ж таки приучили Ратникова быть очень внимательным к любым мелочам. Вот и насчет дощечки он точно помнил. А раз так… значит – брал кто-то досочку, а может, и рисунок. Вытаскивал из сундука, кому-то носил, показывал.

Кто? Кому?

Да кто угодно – никакого замка на двери каморки не было, она лишь изнутри на засов запиралась. Да и зачем тут замок? Не нужен, красть нечего, да и не имелось на усадьбе воров. Давно б уж вычислили да отрубили руки.

Молодой человек задумчиво покачал головой – однако! Кто-то ведь в его сундуке рылся. И хорошо бы узнать – кто?

Рыжий Кузьма? Рахман-управитель? Шитгай?

Ну, Шитгай вряд ли руки будет пачкать – не так воспитан, все ж – степной багатур, никак негоже в чужих вещах тайком от хозяина шарить. А вот эти двое – Кузьма с Рахманом – могли. Запросто могли – сволочи те еще.

Выскочив на крыльцо, Ратников заметил у разбитой на заднем дворе юрты друзей – Утчигина, Джангазака, Уриу. То ли они боролись, то ли снеговика лепили – в общем, бездельничали.

Ухмыльнувшись, молодой человек замахал руками:

– Эй, эй, парни! Арьки не хотите ли выпить?

– Я – выпью! – радостно откликнулся Утчигин. – А тем пучеглазым сойкам еще рано.

– Сам ты сойка! – Уриу обиделся, но насчет выпивки не настаивал – все же понимал, что и в самом деле по всем степным законам возрастом для пьянства еще никак не вышел.

А вот Утчигин – вполне уже. В пятнадцать лет самое то – пьянствовать. И пьянеешь быстро, и с похмелья голова не так трещит – организм-то еще молод.

– Хэй, хэй, брат, я уже иду, да?

– Иди, иди… арьку только не забудь, возьми кувшин на кухне.

– А мне дадут?

– Пусть только попробуют не дать – госпоже-то на опохмелку.

И вот уже сели со всей степенностью, как и положено багатурам. Степенно налили, степенно выпили, закусили твердым овечьим сыром – соленым, аж скулы свело.

– Йэх! – шумно выдохнув, Утчигин почесал за ухом. – Забористая.

– Это сыр забористый, а не арька. Слышь, брате, ты Рахмана или Кузьму, случайно, у каморки моей не видал?

– Не, не видал – да они к тебе и не ходят. Боятся.

– Не видал, значит…

– Их не видал. Видал Анфиску.

– Кого? – Михаил похлопал глазами. – Анфиску? И что ей тут надо было?

– Не знаю, чего надо, а в каморку твою она вчера заглядывала. Верно, госпожа приказала. Да ты сам-то спроси!

– Спрошу, – пьяно ухмыльнулся Ратников. – А ну, давай, зови Анфиску.

– И позову! – юноша почему-то обрадовался, вскочил. – Может, она с нами и арьки выпьет?

Миша и слова сказать не успел, как Утчигин нахлобучил на голову мохнатую свою шапку да исчез с глаз долой. Впрочем, быстро вернулся – не один, с девушкой.

– Ну, вот она – Анфиска! Садись, садись, Анфиска-хатунь, сейчас арьку пить будем. Ой, брат! У тебя и кружки-то третьей нет. Я сейчас сбегаю!

– Давай, беги. На скорости только не разбейся и об порог сапогами не зацепись. Ну… – Ратников хмуро взглянул на девчонку. – Сказывай, кому восковую дощечку показывала?

– Я?!

– Только не лги, а то попрошу госпожу тебя дяде Мише, князю, продать. Он давно просит.

– Этот пьяница-то? Похотливец? Ой, господине-е-е… не продавай, Христом Богом молю!

Анфиска грохнулась на колени и тихонько завыла.

Михаилу стало совестно – он вовсе не собирался обижать девчонку, просто хотел немножко наехать… Наехал. И, наверное, зря. Анфиска-то в его каморку могла и просто так зайти – прибраться.

– Да поднимись ты. Говорю же – не вой! Просто поведай… я ж к тебе добр.

Девчонка подняла голову и всхлипнула:

– Только ты, Мисаиле, хозяйку попроси, чтоб меня похотливцу пьяному не продавала.

Ага… вон оно что. Не зря, выходит, наехал-то!

– Конечно, попрошу, душа моя! Ты ж меня знаешь. Вставай, вставай… на вот, арьки хлебни, да не поперхнись только.

– Не люблю я эту арьку… горькая. Лучше б Утчигин бражки принес.

– Так сейчас и пошлем. Ну? Так кому же?

– Парень один подошел, третьего дня еще, – начала колоться Анфиска. – Весь такой пригожий, светленький – кыпчак или из наших, русских. По-нашему говорил чисто. Я как раз для кухни в обжорном ряду мелочь какую-то покупала.

– Ага, ага… И вьюнош этот тебе сразу понравился. Еще бы – весь такой из себя, да еще и пряниками, поди, угощал.

– Щербетом… у-у-у… Мисаиле! Ты точно с хозяйкой поговоришь?

– Сказал же уже!

– А вот и я! – не дав договорить, в каморку вбежал Утчигин с небольшим бурдючком под мышкой. – Арьку принес, едва выпросил. Эти сойки еще…

– Ага, не прошло и года. Давай сюда бурдюк, да дуй обратно – Анфиска бражки хочет!

– Бражки? Это я сейчас… мигом…

Парень исчез за дверью, и Ратников продолжил беседу:

– Ну? Дальше-то что? Ты говори, говори.

– Угостил щербетом, потом проводил… про тебя выспрашивал.

– Выспрашивал?

– Ну, дома ли, мол? Я сказал – не знаю, а он – мол, поглядим. Мол, хозяин его тебе одну вещицу продал, да по недогляду – плохую. И надо бы заменить. Я его к нашим воротам и привела, коли такое дело. А тебя, Мисаиле, не было, и хозяйки не было, вообще почти никого… А парень этот мне – проведи да проведи в дом. Я – девушка честная, не стала – человек-то чужой. А он и не упрашивал, улыбнулся, сказал – нельзя, так нельзя. Но, мол, хозяин его гневаться шибко будет, мол, хоть одним глазком взглянуть бы… И знаешь, даже ведь не знал, какая вещь, вот! Говорит, хозяин спохватился да забыл сказать… а он спросить позабыл – чучело.

– Что же, он тебя так и попросил – найди то, не знаю что, да принеси взглянуть? – удивился Ратников.

– Ну, почти что так, – девчонка кивнула. – Сказал – увидишь какую-нибудь необычную редкую вещь, ее и неси… Я и принесла. Дощечки эти… рисунок.

– А он что?

– Да ничего. Осмотрел все внимательно, да вернул. Сказал, что все накрепко запомнил и хозяину скажет.

– Ишь ты. Ладно. А больше парень этот сюда не приходил?

– Да нет. Может, придет еще? Ты, Мисаиле, скажи, если что не так…

– Он про себя-то хоть что-нибудь говорил?

– Не… Про меня больше, – девушка вдруг зарделась. – Какая я красивая, да какие глазам у меня красивые, да косы… Мол, никогда он таких дев красных не видел.

– Оно понятно. А как выглядел, говоришь? Приметы какие-нибудь запомнила?

– Конечно, запомнила, нешто я дура?

– Ну-ну?

– Светленький, глаза большие, серые… И это – в шапке!

– А кафтан, кафтан какой был?

– Темный… кажется.