Текст книги "Дикое поле"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Андрей Посняков
ДИКОЕ ПОЛЕ

Глава 1
Лето. Окрестности Чудского озера
ЗАКУРИЛ!

Курение опасно для вашего здоровья!

Предупреждения Минздрава РФ

– Тяни, тяни… Подсекай! – Миша – Михаил Сергеевич Ратников, высокий, с легкой небритостью, брюнет с синими насмешливыми глазами, взмахнув руками, едва не опрокинул лодку.

– Тьфу ты, чтоб тебя! – напарник его, Василий, выругался и конечно же упустил поклевку, в чем тут же обвинил Мишу.

– Да ла-а-адно! – беззлобно отмахнулся тот. – Лучшая рыба – колбаса! Пошли-ка лучше выпьем.

– Подожди, может, клюнет еще… Чувствую ведь – крупняк!

– Ага, – зачерпнув ладонью воду, Михаил сполоснул лицо – слишком уж румяное: то ли загорелое, то ли – с перепоя.

Нет, с перепоя не должно бы, не так-то уж много вчера и пили. Так, бутылку «Тенесси» на двоих раскатали – в честь Васиного приезда, который, кстати, бутылочку эту и привез, да еще похвалялся – вот, мол, теперь только виски пью, никакой водки или там коньяка поддельного – оттого и голова по утрам не болит, да и вообще – на мир веселее смотрится.

– Во-во-во! Видал? Блеснула! Хороший такой карасик, со сковородку! Давай-ка, Миха, осторожненько во-он к той коряжине подгреби.

– Да нет тут никаких карасиков, Вася! – Михаил все же взялся за весла, погреб к коряге. – Щуки в лучшем случае или так, окунье да ерши.

– Все равно… Эх! Сачок бы…

– Пиявок ловить? Экий Дуремар выискался. А еще подполковник!

– Сам ты Дуремар, – поправив на голове кепку, Василий прищурился, глядя на вдруг выкатившееся из-за бугра косматое июньское солнышко, желтое, чистое, словно бы умывшееся первой утренней росою.

И озеро было под стать солнышку, чистое, прозрачное, так и называлось – Светлое, и рыбу тут отродясь не ловили, так, если только пацанва совсем мелкая, в основном же наезжали шумными компаниями отдыхать – жарили шашлыки, купались. Для мусора, по указанию местной администрации, был даже поставлен контейнер – коричневый и ржавый, как немецкий фугас – однако заполнялся он быстро, а вывозить вовремя забывали, так что бутылки, банки, пакеты и прочее непотребство уже давно грозило рухнуть в светлые озерные воды, изгадив и чистоту, и прозрачность.

– Что ж они мусор-то никак не вывезут? – выбираясь на берег, посетовал Василий и тут же, с силой хлопнув себя ладонью по шее, выругался: – Ну и комаров же!

– Так утро еще, что ты хочешь! – Михаил засмеялся, вытащил лодку на пляж, посмотрел в чистое, без всяких облаков, небо. – Мы с тобой, Ганс, на ветерке сядем, во-он на том пригорочке, за машиной.

Да – Ганс, даже еще хлеще – Веселый Ганс – именно под таким именем старший питерский опер Василий Ганзеев был когда-то известен в узких кругах деятелей, занимавшихся историческими реконструкциями – когда-то, года три назад или даже больше туда внедрялся, кстати, именно тогда он с Мишей и познакомился, а со временем и подружился, даже дом здесь вот, в псковской глуши, купить посоветовал, а Михаил с радостью согласился, переехал из родного Санкт-Петербурга. Не ради себя, ради жены Маши, Марьюшки, которой жить в современном мегаполисе было ну никак невозможно. А здесь вроде и ничего, за два с половиной года привыкла, даже на «Оке» ездить выучилась и вот совсем недавно – наконец-таки! – родила сына Пашку.

Да Миша и не жалел ни о чем – в здешних местах прижился. Магазин открыл – автозапчастями торговал да прочими промтоварами, усадьбу целую выстроил, с огородом на полгектара, в общем – на жизнь грех было жаловаться. Пашка вот родился, да еще и второй сынишка был – Тема – тому уж тринадцатый год пошел. Не родной, Миша опекунство оформил, но – ближе родного. Сейчас вот, в лагере оздоровительном отдыхал, на Азовском море.

Пока Михаил возился с лодкой, Ганзеев уже вытащил из УАЗика брезент, разложил на траве, под корявой сосною, и теперь лихо кромсал копченую колбасу огромным, как римский меч, ножиком. Завидев подошедшего приятеля, ухмыльнулся:

– А ничего колбаска! Ты хлеб-то захватил?

– Да есть краюшечка.

Вот уже и сели, налили по стопочке «Белой лошади», намазали на ржаной хлебушек паштет с сыром.

– Ну, будем!

– Хорошо пошло! – выпив, довольно улыбнулся Василий. – Все-таки виски лучше, чем водка.

Ратников хмыкнул:

– Ну, ты у нас теперь аристократ, господин подполковник. Шампанское по утрам не лакаешь? Ладно, давай-ка «на вторую ногу»!

Снова выпили, Ганзеев закурил, картинно выпуская дым фиолетово-серыми, качающимися, словно медузы, кольцами. Миша поморщился – ветер подул на него, а курить Ратников давно уже бросил, о чем не жалел ни разу, да и было б о чем жалеть-то.

Василий вдруг вспомнил своего деда, героический, мол, был человек, тоже Василий – в честь него и назвали внука:

– На Третьем Белорусском воевал, Кенигсберг брал…

Выпили и за деда.

Славный выдался денек, солнечный, тихий. К обеду, конечно, разжарит, но сейчас было самое то. Вот только рыба… Однако вовсе не из-за рыбы Михаил притащил сюда гостя, на рыбалку уж можно было и куда подальше уехать, или по речкам, или на Чудское, но… Не рыбу ловить явились оба сюда, на Светлое, ни свет ни заря – для разговора. Много, много вопросов имелось у Ратникова к Веселому Гансу, а под выпивку да на природе даже самый серьезный разговор куда как легче идет, слова прямо сами собой изо рта вылетают.

– Ну, как там с тем делом-то? – наполнив стопки, негромко спросил Миша.

Ничуть не удивившись вопросу, Ганзеев ухмыльнулся, потом уточнил:

– Ты про Кумовкина?

– Ну про кого же?

– Пока под следствием… там неясного много. А детдомовский директор свой «пятерик» получил.

– Мало собаке дали!

– Я тоже считаю, что мало. Но доказательная база, увы… Медсестра их, ну ты помнишь, красивая такая стервочка…

– Алия.

– Да, Алия… Вообще условным сроком отделалась.

– Да как же так?! – Михаил возмущенно всплеснул руками. – Она ж Темку чуть на тот свет не отправила, да и отправила бы, кабы…

– Если бы да кабы на печи росли грибы, сами бы варились, сами в рот валились, – помрачнев, гость махнул рукой. – Свидетелей-то раз два и… Умысла-то не доказать! Так, преступная халатность – ошиблась мол, пробирками, бывает…

– Этак еще и Кумовкина выпустят.

– Не-е, – Василий усмехнулся и погрозил пальцем. – Этот засел крепко. У него ж кроме участия в организованной преступной группе похитителей людей, еще и контрабанда, и наркотики… Сядет. Не по той статье, так по другой. Обязательно сядет!

– Так что ж тянут-то?

– Дело такое, брат. Сложное! Непоняток очень и очень много, а адвокат этим и пользуется.

Да уж, Ратников и сам все прекрасно понимал, и даже – куда лучше, нежели старый питерский опер, которому, если все правду рассказать… ни в жисть не поверит! Да и никто не поверит. Ну, как же – директор детского дома, медсестра и частный предприниматель Николай Кумовкин, подбирая и похищая детей – беспризорников, отправляли их в частную клинику, которая находилась на небольшом эстонском островке… в тысяча девятьсот тридцать восьмом году! Мало того – другой контингент несчастных поступал туда вообще из… тринадцатого века, где как-то совсем случайно оказался Михаил. Выбрался тогда, вернулся, даже жену с собой привез – вот, Машу… Правда, потом еще пару раз пришлось побывать в прошлом, и все из-за этих поганых людокрадов!

Удобно придумали, сволочи – в клинике людей «разбирали» на органы, делали операции – спрятались в тридцать восьмом году, надежно! Поди, господин подполковник, сыщи! Если б не Миша, так и вовсе бы ничего с душегубами этими не было б… Осатанели от наглости, сволочуги, особенно этот их, доктор Лаатс, доктор Отто Лаатс, лучший друг многих фашистских врачей-изуверов. Интересно, успели его «сдать» Красной Армии? Было, было там, кому сдать… скорее всего – на том карьера сего душегуба и закончилась.

А проникать в прошлое оказалось довольно просто – лишь сломать некие браслетики, витые, в виде змейки, желтенькие или бирюзово-синие. Желтенькие – прямиком в тринадцатый век, ну – и обратно, синенькие – в тридцать восьмой год, в предвоенное время.

Ничего сложного – имей только браслеты, которые, как понял Ратников, были все же в ограниченном количестве – какой-то колдун или шаман где-то на севере их заговаривал, делал… неизвестно, зачем. А людокрады – просто пользовались. И тевтонские рыцари, и новгородцы – боярышня Ирина Мирошкинична такую банду организовала, что будьте-нате! Правда, немцы в конкурентах объявились, да и самый главный ее человечек – садист Кнут Карасевич – не так-то и давно был лично Мишей застрелен в орденском бурге.

Рассказать бы обо всем этом Гансу!

Михаил улыбнулся: а ведь можно рассказать, почему бы нет? Только вот господин подполковник воспримет это все, как байку – и не иначе. А как еще-то?

– У тебя Темка-то, говоришь, в лагере? – вспомнил вдруг Ганзеев.

– Ну да, – оторвавшись от своих мыслей, Миша кивнул. – На Азовском море, там, рядом с Приморском.

– Так это Украина ведь.

– Украина. А лагерь хороший – какая-то художественно-образцовая смена. Темка же у меня не дурак!

– Азовское море, – подполковник мечтательно прикрыл глаза. – Там Мелитополь рядом, Молочанск, Токмак… Дед у меня туда в конце сороковых в командировку ездил, служебную, рассказывал кое-что потом… я еще мал был, мало что запомнил. Он ведь в МГБ служил. Кстати! Людокрады и в те места органы перевозили, но куда конкретно… увы, пока глухо! Местные все клиники проверили – ничего.

– Может, плохо искали?

– Не думаю. Там ведь медучреждений не так уж и много. Скорее всего, те деятели просто свернули свои делишки, так, на время, пока все не уляжется…

– Или сменили место.

– Или сменили место, – Ганзеев согласно кивнул. – И это – даже более чем вероятно. Будем искать. Еще по одной?

– Давай. За твое звание.

– Вчера ж вроде пили… А, впрочем, ладно.

– Слышь, подполковник, – смачно зажевав виски молодым зеленым лучком только что с грядки, Ратников согнал присосавшегося ко лбу комара, – вечером сегодня ребята придут, так, посидеть. С тобой поговорить – с новым-то человеком. Да ты знаешь их – Генка Горелухин, Брыкин, бригадир бывший, да Димыч, старлей, участковый. Посидим.

– Посидим, – улыбнулся Василий. – Только ты меня на рыбные-то места отвези, а то ведь засмеют мужики в отделе, скажут – на Чудское озеро ездил и рыбы не привез!

– Ла-адно, – Ратников шутливо отмахнулся. – Будет тебе рыба, Горелухин таких мест полным-полно знает. Поехали уже – баньку истопим.

Допив бутылку – а что там было пить-то, всего-то пол-литра, – друзья уселись в УАЗик и поехали обратно домой, «на усадьбу», как гордо говорил Ратников. И было ведь чем гордиться – забор, ворота затейливые, с резьбою, дом с наличниками узорчатыми, с крыльцом высоким, недавно пристроенным, с летней кузнею, со светелкою, с беседкой просторной, баней – как же без нее-то? И сарай был – гараж для «Оки» Марьюшкиной – «повозки самобеглой», УАЗик же, словно боевой конь, у ворот всегда стоял – наготове, рядом с велосипедом Темкиным. А во дворе, под навесом – красно-белый «Мерседес», еще довоенного выпуска, ретро. Памятная машинка… На ней в прошлый раз и выбрались.

– Эй, мать! Вот и мы. Вернулись! – постав машину у ворот, Михаил соскочил на посыпанную желтым песком – специально привез – дорожку, засмеялся, замахал руками, углядев возившуюся в огороде супружницу: Маша что-то полола, а Пашка, похоже, спал.

– Вернулись? – бросив все свои дела, Марьюшка подбежала к мужу, поклонилась, как и положено. Смешно было смотреть: в шортах коротеньких, в маечке легкой – поцеловала в губы, ах, совсем еще девочка, нет еще и двадцати, и… не то что б писаная красавица, но миленькая, очень миленькая, с русыми, подстриженными в «каре», волосами, зеленоглазая… На юную Софи Марсо похожа, уж никак не скажешь, что из тринадцатого века дама, да и не дама вовсе – холопка, раба…

А ведь приноровилась и к этой жизни, привыкла, в магазине торговала, уже весь ассортимент выучила, ни в чем не путалась, а на «Оке» ее Михаил лично ездить выучил – больно уж просила. В город, правда, Ратников супружницу не пускал, так: до поселка да обратно в «усадьбу».

Прижав к себе жену, Миша почувствовал под тонкой маечкой ее волнующе упругую грудь, ощутив некое томление, даже головокружение легкое – так бы сейчас и съел, уложил бы вон, в траву… только вот стеснялся гостя.

– Ой! – Маша вдруг тоже спохватилась, залилась краской, убежала в дом, натянув длинную ситцевую юбку.

– Как там малыш? Спит? – снова – уже на крыльце – обнял жену Ратников.

– Спит, – Марьюшка счастливо улыбнулась и тут же, чуть смущенно, спросила: – Любый, я завтра вечером подружек позвала, из причта – Валентину, Глафиру, Любушку. Мы тут посидим, песен попоем.

Миша махнул рукой:

– Да сидите вы, сколько хотите. Любушка – это почтальонша, что ли?

– Да, там робит… работает.

Марьюшка все еще путала иногда слова современные, нынешние, и старые, из века тринадцатого, откуда и сама была родом. Правда, в прошлое ее вовсе не тянуло, отнюдь, она и вспоминать-то про прежнюю свою жизнь не любила – да и что хорошего могла вспомнить раба, сиротинушка? Как измывались, как за скотину держали, как… как подсунули Мише – в качестве подарка.

Наверное, вот именно поэтому, из-за того что там, в своем прошлом, жизнь Машеньки была очень нерадостной и даже можно сказать – беспросветной, к нынешнему своему положению она привыкла на удивление быстро, причем без всяких умственных терзаний и стрессов. Людей нынешних – почти всех до единого – считала Маша на удивление хорошими и добрыми, «домой» ее ничуть не тянуло, а наоборот, первое время юная Мишина супружница все переживала, как бы те злодеи, «шильники», из прошлой ее жизни не явились сюда, не начали б окаянствовать, не сломали бы весь тот уклад, любовно ею взлелеянный – семейный очаг, муж, сын… нет, сыновья – двое: младший, младенец еще, Пашка и старший – Тема.

Кстати, Ратников юной своей женушке документы таки выправил, а проще говоря – купил, с помощью Ганзеева «сделал» паспорт «взамен утерянного», а уж потом и брак зарегистрировали честь по чести и вот, родившегося недавно Пашку.

Если уж по правде, весь современный, начала двадцать первого века, мир Маша считала некой немного волшебной страной, именно «немного», ибо люди-то в любые времена одинаковы, что же касаемо вещей… Ну, вот же – «Окой» управлять научилась, и довольно быстро, Михаил уже и о правах для нее подумывал – чтоб и в город могла ездить, Тему в гимназию отвозить или по торговым делам. Подружки у Марьюшки появились, а как же, коли такая обаятельная барышня в магазине сидит? Валентина с Глафирой – жены замужние, лет на пять Маши постарше, дамы серьезные, а хохотушка Любушка сразу после школы в почтальонши пошла, так, поработать до следующего лета, а уж потом рвануть на поиски счастья в большой город. Любушку, кстати, Ратников в свой магазин взять планировал вторым продавцом – расширялся, да и ребенок малый забот требовал. Тем более, молоденькой совсем девчонке по дальним деревням пенсию разносить уж больно опасно – дураков по нынешним временам много, и за тысячу рублей прибьют.

Вообще же, в поселке Машеньку уважали, даже, казалось бы, самые вредные старушки – всегда приветлива, обходительна, слова грубого не скажет – их стараниями все в округе знали – повезло магазинщику Мише с супружницей!

Привыкала, привыкала Маша потихоньку ко всем современным вещам или, говоря худым словом, – гаджетам: за компьютером, правда, еще не сидела и «живых картин» – телевизора (а Миша его все-таки купил, для Артема больше) – побаивалась, однако мобильником уже пользовалась, да и магнитофоном – Пашке колыбельные песни включала.

А уж трудолюбива была! В магазине с утра до вечера торговала, еще и умудрялась экий огородище содержать – с мужниной помощью, конечно, но тем не менее! Капуста, огурцы, репа, лук-чеснок, морковка, укроп, сельдерей – чего только не было!

Картошки не было, помидоров – к этим «чудам» Марьюшка относилась с опаской, в ее-то времена ничего такого не едали. Корову вот хотела завести, поросят, уток, но уж тут Миша уперся, отговорил – куда, мол? Магазин на себе, огород, да еще и живность? Нет, не получится так распыляться, либо торговать, либо фермерствовать.

Спустившись с крыльца, Маша поправила юбку, улыбнулась:

– Садитесь в сенях с гостем, пирогами угощать буду.

– Пирогами? – холостяк Ганзеев довольно потер руки. – Эк, Миха, повезло тебе с женою!

– Так и ты женись.

– Ага, женись… Не все ж такие, как твоя Марьюшка! Ты смотри – с утра уже и с дитем управилась, и пироги успела.

Ратников приосанился – любил, когда жену хвалили:

– Ты, Василий, иди пока в терем… тьфу-ты – в беседку, а я затоплю баньку. Долго не провожусь, не думай.

– А я и не думаю, – усмехнулся Веселый Ганс. – Пива пока попью с пирогами.

– С пирогами-то тогда уж – чай.

– Ладно тебе – чай. Иди уж.

Живенько растопив баню, Ратников вернулся к столу – Марьюшка уже расстелила скатерть, поставила большое блюдо с пирогами – с рыбой, с луком и яйцом, с просом. Принесла сбитню горячего, пива, ушицы, кашу с шафрановым маслом, жареного сазана…

– Вот это дело!

Гость уплетал все за обе щеки, только успевая нахваливать.

– Вот повезло с женой черту… Маш! А ты что ж с нами не садишься? Пашка-то ваш вроде как спит еще.

– Ой, – тут же озаботилась Марьюшка. – Пойду-ка, гляну – вроде как не слыхать, уж проснулся бы – плакал.

– Трудно, поди, с малышом, Маша?

– Да чего ж в том трудного? И Тема, когда был, помогал… Как-то он там сейчас, в людях?

– Да ничего, в море купается, – Ратников улыбнулся, откусил кусок рыбника, прожевал, запил сбитнем. – Вчера только ему с горки звонил… Хотя нет, не вчера, дня два тому уже.

Мобильник отсюда, с усадьбы, не брал, не было связи, чтоб позвонить, приходилось подниматься на вершину холма, метров за триста.

– Артем-то, верно, большой уже. – Доев рыбник, Ганзеев потянулся к ложке. – Сколько ему сейчас, тринадцать?

– Двенадцать… тринадцать скоро. Шестой класс почти на одни пятерки закончил!

– Гляди-ка – отличник!

– А то! Что, может, по стопочке? Или уж до вечера подождем, до бани?

– Хозяин – барин. Как скажешь!

Все-таки подождали. После обеда Ганзеев отправился вздремнуть, а Миша топил баню – пил пиво в беседке, время от времени, подкидывая в каменку дровишки. Поворошит кочергой угли, подбросит, дверцу захлопнет – и снова полчаса жди, пока прогорит, потом опять – поворошить кочергой…

– Утомился, поди, любый? – заглянула в предбанник Марьюшка, уже успевшая загореть, с сияющими зелеными глазами, ах…

– Утомился… А ну-ка, зайди-ка. Вроде как угарно?

Маша вошла в предбанник, принюхалась:

– Нет, не угарно… Ой… ты что творишь-то? Ох… Пусти, ну, пусти же!

Отбивалась, но так… притворно, а глаза-то, глаза совсем о другом говорили…

Обняв жену, Ратников принялся с жаром целовать ее в губы.

– Тише… тише… – томно шептала Марьюшка. – Пашка проснется…

Полетела на лавку маечка… тут же – следом – и юбка… И… Вообще-то Маша долго привыкала к нижнему белью, и вообще его носить не очень любила… но вот сейчас… вот сейчас надела красные кружевные трусики, ради него, Миши, надела… ох, как приятно было их снимать!

А потом и вообще – приятнее некуда! Прямо на широкой лавке, хорошо хоть половиков подстелено было, да все равно, твердо… однако это уже и вовсе не интересовало обоих… Только лишь жаркий шепот, томный взгляд, нежная шелковистость кожи и…

– Сладко… – улыбалась Марьюшка. – Ах, как сладко-то, любый…

А потом и совсем ничего не говорила, закатила глаза, стонала…

– Сладко!!!

А на улице уже кто-то громко кашлял!

Хм… кто-то? Ганзеев конечно же, кому еще там быть?

Подмигнув Марьюшке, Миша быстро натянул одежку, вышел:

– Ты что тут, как чахоточный? Оба! – повернувшись к беседке, Ратников вдруг увидал там молодого белобрысого парня в серо-голубой рубашке с погонами старшего лейтенанта милиции – Димыча и старого своего кореша Горелухина Генку, мужичка лет сорока пяти, немного сутулого, тонкогубого, желчного, но в общем – человека вполне незлобивого и отзывчивого, вот только не очень-то жаловавшего современную российскую власть. Так ведь и было за что, наверное.

– Оба! – растянув губы в улыбке, снова повторил Михаил. – Здорово, мужики! Что-то вы рано сегодня.

– Да, думаем, чего зря сидеть-то? – участковый махнул рукой. – Я из опорника, из окна, вот, Геннадия Иваныча заприметил, он как раз ко мне шел.

– Да, – Горелухин хмуро кивнул – он вообще-то всегда выглядел хмурым. – Брыкин-то, бригадир, не придет – к нему зять с дочкой приехали.

– А-а-а!

– Вот я подумал – чего еще ждать-то?

– И правильно, – радостно засуетился Ратников. – И правильно решили, сядем пока, выпьем по рюмочке – а там и баня поспеет. Маша! Маша-а-а!!! Ой… кажется, Пашка проснулся. Ну, вы тут располагайтесь, а я пойду, погляжу…

– Слышь, Михаил, – старший лейтенант вдруг встрепенулся. – Ты фуражку мою заодно посмотри – не у тебя ль оставил? Вторую неделю найти не могу!

– Не, не оставлял. Наверное, в другом месте где… В «Ниве» своей посмотри, может, под сиденье закатилась?

– Смотрел уже – нету.

Вообще же, участковый Димыч головные уборы свои терял не то чтобы часто, но – почти всегда, а потому – когда еще «Нивы» у него не было – прекрасно обходился без оных.

– Ладно, – Миша ухмыльнулся. – Найдется. А, не найдется, так новую выдадут.

– И то правда.

Банька славная выдалась, с парком ароматным – Горелухин все пивом поддавал, и тут главное было – не переборщить, плеснуть пивка в корец с водой чуть-чуть, самую малость, для запаха вкусного, хлебного…

– Ах, – разгоняя веником жар, ухмылялся Геннадий. – У меня матушка когда-то в колхозной пекарне работала. Я еще пацаном был, но запах этот никогда не забуду. Слышь, Миша, ты когда продуктами торговать станешь?

– Не знаю, – Ратников надел на голову войлочную шапку. – Муторно больно с продуктами. Всякие СЭС и прочее. Да и есть тут уже продавцы.

– Это Капустиха-то? Я у нее, окромя хлеба, другое и брать-то боюсь, – Горелухин скривился, слишком уж не любил соседку свою – гражданку Капустину, Зинаиду Михайловну, владелицу продуктового магазина «Немезида» (бывшего ОРСовского).

– А что, Дмитрий, часто у Капустиной продукты просроченные бывают? – обернулся к участковому Михаил.

– Да бывают… как и у всех – куда деваться? Проверку проводим – наказываем.

– Да черт с ней, с Капустиной, – рассмеялся Миша. – Что, говорить больше не о чем? А ну-ка, Василий, поддай-ка парку!

Из бани вышли часа через четыре, распаренные, довольные. Уселись в беседку, Ратников только налил, как…

– Дядя Миша, здрасьте! И вам всем – здравствуйте.

Михаил оглянулся, заметив спускавшуюся с крыльца миловидную девушку в джинсах и светлой блузке, улыбнулся:

– И тебе не хворать, Любушка. Маша сказала, ты завтра придешь…

– Так завтра и собиралась… А сегодня так, по делу… – Девушка опустила ресницы и потупилась, словно бы хотела что-то такое сказать, да вот никак не могла собраться с духом. – Дядь Миша, мне б с тобой… Ну, на пару слов.

– Ого?! – сидевшие в беседке мужики шутливо переглянулись.

Ратников быстро поднялся и махнул рукой:

– Да ладно вам… Сейчас приду. Пока закусывайте.

Вслед за юной почтальоншей он зашагал к воротам, к УАЗику, рядом с которым к забору был прислонен синий дамский велосипед – транспортное средство Любушки. Ну, правильно – на нем она сюда и приехала, не пешком же грязи мерить!

Останавливаясь у ворот, девушка искоса посмотрела на Ратникова, помолчала, будто собиралась с духом.

– Ну, ну, – улыбнувшись, подбодрил Миша. – Ты говори, говори, Любушка, не стесняйся.

– Так я и говорю… В общем, дядя Миша, вас просили срочно позвонить в лагерь, там с Артемом что-то.

– Что?! – Ратникова словно обухом по голове ударили. – В лагерь? С Артемом? А что, что с ним?

– Не знаю, дядь Миша, честно, не знаю. Но позвонить просили срочно! Номер…

– Номер я их знаю, спасибо, Любушка… конечно, сейчас… Только ты это… Маше ничего не говори, ладно?

– Не скажу… Я так и хотела – сначала – вам.

Заскочив в дом, Миша схватил лежавший на подоконнике мобильник и, махнув рукой кормившей проснувшегося Пашку жене, побежал к УАЗику.

– Эй, Михаил! – забеспокоились в беседке гости. – Ты куда это собрался?

– Да на горку, – обернувшись, пояснил Ратников. – Позвонить срочно надо.

Запустив двигатель, Михаил выехал за ворота и погнал на вершину холма, там, где брала связь. Остановился, вытащил телефон, набрал сначала Темку…

«Абонент временно недоступен!»

Черт! И в самом деле, что-то случилось…

Трясущими от предчувствия чего-то непоправимо страшного руками Михаил отыскал в меню – «Лагерь», нажал кнопку…

– Здравствуйте, я – Ратников, Михаил Сергеевич, опекун Артема… Вы просили срочно позвонить… Да не волнуюсь я! Что с ним случилось? Что-о?!!! Как – утонул?! Господи… Да-да, конечно, сегодня же выезжаю…

Бросив автомобиль у ворот, Михаил, чувствуя, как становятся словно бы ватными ноги, подошел к беседке и хрипло спросил:

– Иваныч! У тебя курить есть?

– Так ты ж не…

– Дай!